Ночной пасьянс

      Загрузились быстро, приблизились ко второй двери. Тут пришлось повозиться. Один из них кашлянул и погасла свеча.
      - Я читал, что на фронте простуженных, когда шли за "языком", в разведку не брали, - сказал главный.
      - Сейчас зажгу. - Он долго чиркал спичками. - Отсырели, что ли?
      - Тут кислороду мало.
      Щеколда была плотно прижата к двери и вогнать ломик не удавалось. Пришлось всунуть его в замочную скобу и попробовать вырвать ее из гнезда. Но это был надежный лодочный замок.
      - Да ну его к черту! Идем отсюда, - сказал тот, что держал свечу.
      - Заткнись, - сипло дыша от натуги, отозвался напарник. Наконец сообразил: воткнул стальной прут в дужку щеколды и с силой несколько раз подналег. - Вот так, - сказал, выдирая дужку из двери. - Ну, что тут на закуску? - засмеялся, распахивая дверь.
      На полу стояло три или четыре плотно заколоченных ящика. Это были старые немецкие из-под снарядов ящики, сохранившие свой серо-зеленый цвет и даже черную маркировку через трафарет. Поверху шли слабенькие, чуть ли не из жести петли, но в них - никаких замков, просто закрученные на несколько витков куски хрупкой алюминиевой проволоки.
      Они вскрыли два ящика без всяких усилий, но в них оказалось вовсе не то, на что рассчитывали.
      - Труха, - сказал разочарованно главный. - Идем. Гаси свечу.
      Вышли во тьму коридора, и в этот момент откуда-то к их ногам метнулся кружок света от карманного фонарика. Глянув в конец подземелья, где шли к выходу каменные ступени, они увидели в дверном проеме человеческую фигуру. Укоротив длину луча, словно подтянув его к себе, человек светил уже под ноги и медленно спускался.
      - Бежим в конец! Но тихо, - прошептал главный.
      Взявшись за две ручки тяжелой сумки, стараясь прижиматься к стене, они, крадучись, достигли тупикового конца коридора и спрятались за широкий выступ фундаментной кладки. Осторожно выглянув, увидели, что неизвестный и нежданный посетитель вошел в один из отсеков. Находился там долго, все время фонарик не гас, и слабое свечение падало оттуда в коридор, словно отрезая им дорогу к бегству.
      - Курить охота, - прошептал один.
      - А может спеть чего-нибудь хочешь, вголос?
      - Ладно тебе.
      Фонарик на какое-то мгновение погас, неизвестный вышел, послышались неуверенные шаги, снова вспыхнул луч, теперь человек светил на ступеньки, поднимаясь к выходу. Наверху осторожно скрипнула прикрытая им дверь, и наступила тишина...
      Минут через пятнадцать они покинули свое укрытие. Закурили, жадно затягиваясь, и подхватив сумку, двинулись к лестнице.
      20
      Пришло время каких-то результатов. Каждый день поступали письма. Но даже те, что ничего не проясняли в поиске или крушили надежду, тоже являлись для Сергея Ильича результатом. Пришло, однако, письмо и иного, полезного свойства.
      "...Инюрколлегия. Весьма срочно.
      Дело Майкла Бучински. Ваш N_Р-935.
      Нами получена точная информация от фирмы Стрезера, что наследодатель родился 8 апреля 1918 г. в Подгорске. Мать его звали Анелия, урожденная Радомская. Имя отца указано как Стефан, возможно, Степан Бучински. В эмиграционном заявлении Майкл Бучински в 1950 году указал, что его родители умерли и что у него был брат Александр, который проживал в г.Подгорске. По образованию наследодатель был врачом. В дополнение к нашему письму направляем фотокопии трех документов, полученных нами от адвокатской фирмы Стрезера. Они просят уделить этому делу особое внимание и как можно скорее найти наследников. Учитывая сумму наследства, мы со своей стороны просим принять самые энергичные меры по их розыску.
      Приложение: упомянутое на трех листах..."
      Документы были схвачены заморской скрепкой. Освободив их, Сергей Ильич разложил три листка веером.
      "City of New-York. Departament of Hopa". Это была анкета Департамента больниц Нью-Йорка, заполненная собственноручно:
      "Бучински Майкл, - гласил перевод. - Родился 8 апреля 1918 г. в Подгорске (Галиция). В мае 1936 г. окончил гимназию "Освята" в Варшаве. С 1936 г. по 1939 г. учился на медицинском факультете Подгорского университета. С 1945 г. по 1949 г. продолжал образование в университете в Эрлангене (Западная Германия). Там же получил диплом врача. С 1949 г. по 1950 г. работал в городской больнице Нюренберга. С 1950 г. по 1951 г. врач в госпитале американской армии в Париже".
      Чисто профессионально-служебная анкета.
      Следующий документ назывался "Dependent's proposed special findings of fact under 23(с) of the federal rules of criminal procedure".
      Не без труда Сергей Ильич с помощью словаря перевел его смысл. Звучал он как "Специальный поиск фактов по 23-й статье федеральных правил криминальных процедур". По-нашему это была краткая биографическая справка для листка по учету кадров. Из нее явствовало: "Бучински Майкл родился 8 апреля 1918 года в Подгорске (Галиция). Был студентом-медиком. Когда началась вторая мировая война, в 1939 г. мобилизован в польскую армию. Попал в плен к немцам. В 1940 году бежал из лагеря военнопленных в Варшаву, где присоединился к польскому подполью Сопротивления. Был схвачен гестапо, приговорен к расстрелу, но уцелел и бежал в Подгорск, где опять примкнул к подполью. Снова был арестован немцами, и без суда посажен в тюрьму, где просидел с апреля по ноябрь 1943 года. Из тюрьмы переведен в Дахау. После освобождения американской армией работал в эвакогоспитале американской армии до сентября 1945 года и продолжал образование в университете Эрлангена. Окончил его в 1949 году. Принят на должность врача в городскую боль ницу Нюренберга. Занимал ее до 1950 года. Переехал в Париж, где работал врачом в госпитале американской армии вплоть до переезда в США в 1951 году".
      Затем он обратился к третьему документу: "The United States of America. N_6370. To beigiven of the person naturalised".
      Это понял сразу, окинув взглядом весь лист - натурализационная анкета, в ней указывались, помимо всего, внешние признаки: комплекция, цвет волос, глаз, рост, вес. Рисунок изображал кусок пиджачного рукава с белой манжетой, высунувшуюся из него кисть с указующим перстом на личную подпись, штат, город и адрес Майкла Бучински. Тут же слева большая его фотография, а на ней внизу еще раз личная подпись и печать. Все заключалось, как бы подводило черту в жизни Майкла Бучински, надписью "Departament of justice". Министерство юстиции.
      Документы являли собой ксерокопии, в том числе и фотография. И не в первый раз Сергей Ильич подивился четкости, техническому совершенству той невидимой ему копировальной машины, на которой все это было повторено с оригинала.
      "Так вот, какой ты, Бучински Майкл! - вглядывался в фотографию Сергей Ильич, переводя фунты в килограммы, а футы в сантиметры. И словно тот шагнул с этих бумаг и предстал перед ним, - Сергей Ильич вдруг увидел перед собой человека средней комплекции, ста семидесяти семи сантиметров росту, весившего семьдесят пять килограммов. Волосы светло-каштановые, зачесанные назад, обнажали высокий с залысинами лоб. Круглое лицо и полные губы могли свидетельствовать о добродушии или безволии (так почему-то показалось Сергею Ильичу), к сожалению, небольшие, прижатые скулами глаза, ничего не выражали, ибо смотрели бездумно и прямо, как обычно смотрят в момент, когда наведен объектив фотокамеры, снимающий для документов. - Вот ты какой!.. Как же сумел намолотить триста тысяч долларов?! Однако это твое дело... Мое похуже - отыскать того, кому их передать... Рановато ты помер, Бучински. Сколько же тебе?.. Шестьдесят два?.. На вид ты парень крепкий... Пожил бы еще, - и я не имел бы столько хлопот... Впрочем, не ты, так другой..."
      Но был не другой, а другие, отозвавшиеся письмами на запросы Сергея Ильича. И сейчас он их сравнивал уже по эталону - официальным документам, присланным из США фирмой Стрезера.
      Бучинский Николай Павлович, проживающий в Подгорске, сообщил, что в США умер его брат Федор, 1910 года рождения. Родился в с. Вербное на Волыни. Лесоруб. В Америку уехал в 1936 году.
      Прежние сомнения Сергея Ильича теперь обрели уверенность: не тот. Не совпадают дата и место рождения, профессия, имя-отчество. Да и на фотографии, представленной Бучинским Н.П., его брат Федор, умерший в США, совершенно не похож на истинного Бучинского, чей снимок лежал перед Сергеем Ильичом. Другой тип лица. И уехал этот Федор в Америку в 1936 году.
      Все окончательно ясно стало и со Збигневом Бучинским, о котором извещала Веслава Бучинская, проживающая в Подгорске.
      "Тот - Збигнев. А мой - Майкл (Михаил), - рассуждал Сергей Ильич. Тот родился в 1899 в Лодзи. А мой - в 1918 в Подгорске. Тот уехал в США или Канаду, как она сообщает, в молодости. Что такое "молодость"? Если самой Веславе за семьдесят, молодость в ее представлении теперь и сорок лет. Но сорок этому Збигневу было в 1939-ом. Мой же Бучинский отбыл за океан в 1951-м".
      Рухнуло и то, что Сергей Ильич считал относительно обнадеживающим линия Бучинской Ольги Мироновны из Подгорска, в подробном ответе сообщавшей, что Михаил Бучинский двоюродный брат ее покойного мужа, уехал в США в 1931 году и что отца его звали Тарас Бучинский. Тут ничто теперь не сходилось, кроме фамилии, имени, года и места рождения. Бучинский Михаил Тарасович уехал в Штаты, а скорее был увезен в тринадцатилетнем возрасте. Отца же наследодателя звали Стефан, отбыл Михаил (Майкл) в США самостоятельно в тридцать три года...
      На большом листе бумаги, где разрасталось генеалогическое древо наследодателя Майкла (Михаила) Бучински, трех предполагавшихся наследников его, заключенных вначале Сергеем Ильичом в красные кружочки, он перечеркнул зеленым фломастером. С подгорскими Бучинскими было покончено. Все они всего лишь однофамильцы.
      Не пришло еще два ответа: из Ужвы, где проживала некая Бабич Ульяна Васильевна, родственница какого-то Бучинского (не ясно было, искомый ли это Бучинский и какова степень родства с ним Ульяны Бабич) и из села Гапоновка, Кулиничиского района, где, судя по справке исполкома, жил Степан Андреевич Бучинский, у которого якобы имелся брат Михаил.
      Выяснением всего, что касается Ульяны Бабич из Ужвы, занялся Богдан Григорьевич. Тут Сергей Ильич спокоен: старик все соберет точно, скрупулезно. Перепроверить еще раз хорошо просеянные опытным Богданом Григорьевичем данные проще, чем отыскать их. А в Гапоновку, может быть, придется съездить самому...
      Он думал: что еще предпринять в связи с получением документов от фирмы Стрезера? Единственно логичным и последовательным казалось направить письмо в областной архив. Прокрутив его содержание в голове, Сергей Ильич начал печатать:
      "Наш Р-935.
      В областной архив г.Подгорска.
      В наше производство поступило дело о значительном наследстве, оставленном умершим в США Бучински Майклом (Михаилом). О нем известно, что до 1939 года он был студентом-медиком в Подгорске.
      Для розыска наследников просим отыскать в архиве его личное дело как студента-медика и сообщить нам сведения о месте, времени его рождения, родителях, родственниках или любые другие сведения из личного дела, которые можно было бы использовать в розыске родственников.
      Заранее благодарны. Консультант С.Голенок".
      Собрался было закрывать машинку, но заглянув в широкий календарь под синей картонной обложкой, обнаружил надпись, сделанную им три дня назад: "Редакция". Имелось в виду объявление в одну из местных газет, которое он забыл сочинить. Был конец дня, разболелась голова, у него это всегда случалось, когда очень хотелось есть. Конечно, мог отложить и на завтра, один день ничего не решал. И все же Сергей Ильич заставил себя:
      "Наш Р-935. Редакция газеты "Подгорская правда".
      Просим в одном из ближайших номеров поместить объявление, текст которого прилагаем.
      Счет и два экземпляра газеты с объявлением пришлите на наш адрес.
      Текст: Инюрколлегия разыскивает родственников умершего в США Майкла (Михаила) Бучински, который родился в Подгорске 8 апреля 1918 года".
      Он перечитывал напечатанные на бланке, торчавшем еще в каретке, когда в голове родилась мысль, отозвавшаяся восклицанием: "А почему бы нет?!" И выдернув бланк, он тут же заложил другой и застучал:
      "Р-935. Инюрколлегия.
      Дело: Бучински Майкл (Михаил).
      Мы видим еще один путь розыска наследников - обратиться через корреспондента какой-нибудь нашей газеты в ФРГ с просьбой к декану медицинского факультета в Эрлангене выслать из личного дела наследодателя все данные, какие можно использовать в ведущихся поисках.
      Консультант С.Голенок".
      Ну вот, теперь все. Сергей Ильич закурил, утоляя позывы голода, подключил сигнализацию (уходил последним), и по кинул до следующего утра свою службу. Он знал, какую валюту она поставляет. Приблизительно мог догадываться, как эта сумма выглядит в масштабах страны. И потому когда какой-нибудь рукосуй-хозяйственник закупал импортное оборудование и превращал его еще до установки в металлолом, Сергей Ильич свирепел и клялся, что собственноручно набил бы этому прохиндею морду. Но все домашние знали, что это только эмоции, что Сергей Ильич не способен на такие по двиги, и успокаивали его: "Вряд ли эта мера поможет. Бить надо не хозяйственника, а систему, породившую его..."
      21
      Жизнь большого города сложна. В каждом ведомстве есть свои "зеркала", в которых она отражается только так, как и может видеть ее это ведомство. Социальное здоровье города со своей колокольни оценивали и работники прокуратуры. Эталоном служил уровень преступности, зафиксированный на бумаге. Это была его, Щербы, _б_у_м_а_г_а_, та, что мы называем канцелярская, казенная, она, как и прочие, подшива лась в особую папку; в общем, бумага _о_б_ы_к_н_о_в_е_н_н_а_я_ для Щербы, но любопытная для непосвященных, с грифом в правом углу "Секретно (по заполнению)". Называлась она "Оперативная сводка о преступлениях, происшествиях и нарушениях общественного порядка" и составлялась УВД...
      Как зональный прокурор, опекавший следственный аппарат городской и районных прокуратур Подгорска, Щерба читал сводку, прикидывал, что нужно взять на контроль. Меньше всего его интересовало происшедшее по области. Минувшая неделя почти не отличалась от предыдущих, разве что цифрами зарегистрированных и указанных через дробь раскрытых преступлений:
      "По Гырловскому району. Ночью 13.07.1980 г. в райцентре Гырлов угнан автомобиль ВАЗ-21-11 жительницы Рущак Б.В. За это преступление задержан местный житель Микулик О.Т., 1950 г.р., рабочий управления техкомплектации треста "Подгорскхимстрой", судимый в 1970 г. по ст. 212 ч. 2 УК РСФСР".
      "По Подгорску (спекуляция). 13.07.1980 г. в 23 ч. 40 мин. у аэропорта задержан водитель такси Смотрицкий И.И., 1946 г.р., за спекуляцию водкой. В багажнике машины обнаружено 28 пол-литровых бутылок "Столичной"...
      Дальше шло в том же духе, и Михаил Михайлович по остальному лишь проскользнул взглядом. Венчало документ самоутешительное сообщение, что "проведено шесть деловых встреч, на которых профилактировано 27 человек". Эта бодрая фраза в общем-то ничего не объясняла, она была неким оптимистическим довеском к общей печальной картине, где почти в каждой графе стояли реальные цифры преступности.
      Он посмотрел на часы. Без четверти двенадцать. До часу надо было успеть в турбюро выкупить путевки. С двадцать восьмого июля круиз по Волге. Время, конечно, не подходящее - разгар лета, зной, свой отпуск он смог бы еще как-то исхитриться перенести на сентябрь, но у жены на работе существовал жесткий график.
      Михаил Михайлович запирал сейф, держа под мышкой папку со сводками, чтоб по дороге возвратить ее в особо общую часть (где она хранится и откуда выдается под расписку), когда зазвонил телефон.
      - Здравствуй, Миня, - услышал моложавый баритон и непроизвольно нахмурился - узнал голос Кухаря. - Узнаешь?
      - Да. Здравствуй. Слушаю.
      - Как живешь?.. Все нормально?.. Что дома?.. Все в порядке?..
      У Кухаря была странная манера разговаривать - задавать вопросы и не дождавшись ответа, самому же отвечать на них. В этом Михаил Михайлович улавливал и характер человека и его стиль общения, весело-доверительный и одновременно барственно-начальственный, в котором угадывалось просто безразличие. Виделись они с Кухарем очень редко, не общались и не перезванивались. Пожалуй, никто, кроме Сергея Ильича Голенка, не знал Кухаря так, как Михаил Михайлович. Он многое забыл, многим простил за минувшие десятилетия, но как-то помимо его воли и желания, сама жизнь что ли сохраняла в особой половине своей памяти холодное зимнее свекловичное поле, дождь со снегом, вонючую сыроварню, крепкотелую Настю, ее замызганный халат, сильные в икрах ноги, засунутые наголо в кирзовые сапоги, голодные дни и Настины лепешки из отрубей и патоки. Но сильнее всего откликался на нынешний заискивающе-доброжелательный голос Юрия Кондратьевича Кухаря давний издевательский голос Юрки Кухаря, когда он шпынял своего одноклассника Миню Щербу напоминанием, что он, Миня - сын врага народа, всякий раз вгонял в такой страх, от которого внутри все зябло. И уходя в армию, расставшись со своим ненавистным недругом, не думал Миня, что судьба сведет их вновь посередине войны. Был Миня к тому времени командиром истребительно-противотанкового артиллерийского дивизиона. Командир бригады отправил наградной лист на капитана Михаила Михайловича Щербу - просил ему орден "Красного Знамени" в расчете, что уж "Красную Звезду" дадут. Прошло сколько-то времени, стояли на переформировке, звонит как-то офицер из штаба: "Щерба? Приезжай, дело срочное есть". Поехал. Вошел в землянку и обомлел: на нарах, положив руки на стол, сидел Юрка Кухарь. Майорские погоны, весь чистенький, новенький, косую улыбочку просвечивала знакомая фикса. "Ну гад, и тут нашел, холодея, подумал Щерба. - Если опять начнет насчет отца... Ведь я же все в анкетах писал, ничего не скрыл... Застрелю сволочь... И так хана, и так хана... Пусть под трибунал, к стене, в штрафбат... Застрелю!.."
      Но Кухарь поднялся, весело подошел, обхватил за плечи, потряс, сказал:
      "Ну, здорово, рад видеть, герой!"
      Щерба кивнул, насторожился.
      "Я приехал сверху, - Юрка ткнул многозначительно пальцем в потолок и сказал неопределенно: - Занимаюсь кое-какими ответственными делами, осклабился. - В вашем корпусе недавно... Тут вот недельку назад шебуршу бумагами, читаю и глазам не верю: Щерба! Миня!.. - Кухарь отошел, сел на нары. - Оформлять твое орденское дело должен я... Ты мне, Миня, правду скажи: твой отец враг народа? Ты извини, что я так - напрямую... Но сам понимаешь..."
      "Он репрессирован", - сквозь зубы ответил Щерба.
      "Значит враг народа?"
      "Он репрессирован", - глухо повторил Щерба.
      "Ну ладно... "Звезду" хочешь получить? Я все сделаю, как надо, но с условием: мы с тобой не знакомы. Понял? Чтоб не подумал кто, что подсобляю однокласснику. Понял?" - он вцепился напряженным взглядом в лицо Щербы. И не было уже в этом взгляде ни радости от встречи, ни доброжелательства, а проступила из истинного нутра Юрки Кухаря злобная осторожность. Он ненавидел сейчас Щербу за то, что при шлось притворяться, лгать, как-то зависеть. "Так ты понял?" - в третий раз спросил он.
      И Щерба вдруг понял другое: Кухарь боялся - вдруг кто-то узнает, что знакомы, одноклассники, что отец репрессирован, а он, майор Кухарь, благословил наградные бумаги сына врага народа... Но мог же просто замухорить их, зарубить, не объявляться. Щерба и не знал бы никогда, что он... Мог бы понадеяться, что Щербу убьют... Чего же он вылез?.. Объяснение могло быть одно: комбриг человек настырный, смелый, вспыльчивый. Щерба ходил у него в любимцах, даже расцеловал прилюдно, когда дивизион Щербы сжег семь "пантер". К тому же комбриг и командующий корпусом были друзьями еще по курсантским годам, и комбриг добивался своего, в особенности когда речь шла о наградах для его людей, тем более, что просил их всегда за дело. Кухарь все это просчитал и понял, что заруби он наградные документы Щербы, - комбриг взъерепенится, нашумит командующему, а ведь они на "ты", рюмку вместе выпивают, не то что он, Кухарь, вытягивающийся перед комкором, завидев его еще за сто метров... Что тут делать? И подписать боязно, и замухорить опасно, вдруг комкор поинтересуется...
      Все это, может, и забылось бы, но спустя много лет, когда встретились снова уже на юрфаке, Кухарь сам вроде напомнил: повел себя как последний дурак - пытался расположить к себе, заискивал, намекал, что прошлое касается только их двоих, и хорошо бы, чтоб больше никто не знал.
      "Ты ему не напоминай, не давай понять, что раскусил его тогда, сказала Щербе однажды жена. - Ты свидетель его подлости и унижения. Люди не любят таких свидетелей".
      Единственный человек, кто знал об этом, - Сергей Ильич Голенок.
      "Юрка всю жизнь будет чувствовать себя пресмыкающимся перед тобой, сказал он Щербе. - Ненавидеть и любезничать. Будь с ним осторожен, Миня. Споткнешься - добьет.
      Подобный тип вечен, неистребим. Они начинают сражаться за себя не после того, как их разоблачат, а до - упреждают. Помнишь историю с индюшками на сыроварне, как Юрка прибежал ко мне и клянчил, чтоб я сказал директору школы, что он непричастен? А ведь его никто еще не обвинял! Но он хотел упредить. Так и в твоем случае с наградными документами..."
      - Слушаю тебя, Юрий Кондратьевич, - сухо сказал Щерба.
      - У меня юрист ушел на пенсию. Нужен толковый человек. Оклад приличный. Порекомендуй кого-нибудь. Не сопляка-выпускника, конечно, а чтоб со стажем мужик был. Ну и характер... чтоб мы сработались.
      - Это что, срочно?
      - Желательно, - сказал Кухарь.
      - Я в отпуск ухожу.
      - Куда едешь?
      - По Волге.
      - С Галей?
      - Да.
      - На кой тебе черт Волга! - рассыпал Кухарь смешок. - Жарынь, тьма народу... Да и деньги сумасшедшие! Ты каким классом? Могу на сентябрь сделать две путевки в Карловы Вары. С тридцатипроцентной скидкой. Тебе и Гале. Отличный санаторий. Сервис. Заграница.
      - Не получится. Ей в сентябре в школу, - отказался Щерба, выдвинув самый удобный мотив отказа. - А человека я тебе подыщу, когда вернусь. Если, конечно, потерпишь, - не очень веря, что поиск юриста для облсовпрофа был истинным поводом звонка Кухаря.
      - Ладно. Видно будет... Чем занят сейчас?
      - Всего хватает.
      - Я слышал, опять ворошите дело об этих расстрелянных?
      "Вот оно что! - подумал Щерба. - Ну да, брат-то его был тогда председателем парткомиссии! Каким образом пронюхал, что я занимаюсь этим?.. Неужто шеф сболтнул?.. Могли случайно встретиться в обкоме. Тары-бары и - выползло. Вроде и тайна небольшая, не секрет, тем более в мимолетной беседе с членом бюро обкома, председателем Облсовпрофа. "Как живете? Что нового? Как там мой приятель Миша Щерба?" Таким вот образом..."
      - Кроме этого хватает. Есть дела посерьезней, - увильнул Щерба.
      - Тоже верно... Да и что там может быть нового?! Все давно досконально проверено. Брат-то мой, покойный, уж как изучал!
      - Помню... - сказал Щерба, - удивленно думая между тем: - "Чего вдруг Юрку зачесало, когда там действительно все ясно?"
      - Я ж и говорю! Пустая трата времени... Вот публика! Пишут и пишут! Мы тоже от этих жалобщиков стонем... Держи меня в курсе, если что... А насчет Карловых Вар подумай, посоветуйся дома... Будь здоров!..
      22
      Задержанный в аэропорту за спекуляцию водкой шофер такси Смотрицкий сидел в кабинете следователя - в маленькой комнате с одним окном, где кроме стола, четырех стульев и старого обшарпанного сейфа, ничего не было. Кабинет находился в конце длинного темноватого коридора, из дежурки доносились громкие голоса, хлопали входные двери.
      Смотрицкий был хмур, небрит, невыспавшийся, воспаленные глаза сузились, откуда-то под ногти набилась грязь. Он сидел, опустив голову, и чувствовал, как от трикотажной тенниски разило потом. Машина его стояла на площадке районного ГАИ, размещавшегося на втором этаже этого же здания.
      Следователь читал какие-то бумаги. По лицу этого человека в штатской одежде Смотрицкий ничего не мог понять - строг ли, покладист ли, как вести себя с ним, в каком он звании, как обращаться к нему, на что можно рассчитывать... На что рассчитывать? Взяли-то с поличным - 28 пол-литровок "Столичной" в багажнике... Продать успел только две... Начал сбывать третью двум демобилизованным солдатам и не заметил как подошел сзади из-за машины милицейский сержант... Демобилизованные сидят в коридоре свидетели... Так что для срока все в наличии: 28 пузырей водяры, свиде тели... Первый раз в жизни, и тут же втюхался... Ах, дурак!
      Смотрицкий потер грязной ладонью запавшую жесткую щеку, серую от бессонницы. Он привык не спать по ночам. Но одно дело, когда выезжаешь в ночную смену, ездишь или торчишь на стоянке на привокзальной площади и у аэропорта, - куришь, поболтаешь с другими таксистами... Иное дело не спать ночь, просидев в дежурке...
      - Ну что, Иван Иванович, будем разбираться? - вдруг произнес следователь, не отрывая глаз от бумаг.
      От неожиданности Смотрицкий, погруженный в свои не веселые думы, вздрогнул, глянул на следователя. Лицо его было свежим, умытым, гладким, хорошо зачесанные волосы, видимо, после утреннего душа, еще держались, и шофер подумал, что выгляди он огурчиком с грядки, возможно, следователь и отнесся бы подобрее. А так - кому приятно смот реть на небритую грязную харю, от личности с таким фасадом и ему бы, Смотрицкому, захотелось поскорее избавиться...
      - Значит, решили заработать? - спросил следователь.
      - Да, - вздохнул таксист. - Врать не стану.
      - Очень правильная мысль... Сами-то пьете?
      - Нет! Ей богу нет!.. Печень больная, нельзя мне.
      - Вот и вышло, как в поговорке: "Хмельного в рот не берет, а на своих ногах зашатался". Так, что ли?.. Сколько же у вас всего было водки?
      - Тридцать поллитровок.
      - И давно занимаетесь таким промыслом?
      - Первый раз! Никогда в жизни... до этого!
      - Допустим... Водку-то оптом брали? В каком магазине? Левую?
      - Не в магазине я... С рук.
      - Ворованная, что ли?
      - Выходит.
      - Кто же ваши снабженцы?
      - Сосед мой и его дружок. В ПТУ учатся.
      - Как часто они вам сбывают краденое?
      - Я ж говорю, это в первый раз!
      - А сами где берут? Поинтересовались?
      - Спросил. Отмахнулись, не твое, мол дело. За полцены отдали, чохом.
      - Оптовики, значит, - усмехнулся следователь. - Фамилии их знаете?
      - Сосед Лупол Витька. С теткой живет в шестой квартире. Родители в селе. Второго только по имени знаю - Федька...
      Беседовали они еще с полчаса.
      - Прочтите и распишитесь, - следователь пододвинул ему протокол допроса.
      Смотрицкий подписал бумагу, не читая и тихо спросил:
      - Куда же мне теперь?
      - Он вам скажет, - кивнул следователь в сторону двери - там уже стоял непонятно каким образом возникший сержант, дверь была приотворена...
      После полудня взяли одного, прямо из дому, к вечеру - другого, из общежития ПТУ. Особых хлопот с ними не было. Никаких противоречий в показаниях. Сразу и точно назвали, где, когда и сколько взяли водки. Все оказалось проще пареной репы: возвращались из училища, шли мимо Армянского собора, увидели, как подъехала грузовая машина, привезшая ящики с водкой, проследили, куда их сгружают, а ночью отправились на промысел.
      Следователь выяснил, что в подвале собора находились складские помещения разных организаций. Водку там хранит райторг. Вызвали представителя, он посчитал и подтвердил, что недостает тридцати бутылок.
      Когда с воришками отправились на место преступления, они, не путаясь, прямиком привели к отсеку, показали, как взломали замок, нашли и орудие ломик, который они забросили через забор в бурьян соседнего двора.
      - Это тоже ваших рук дело? - обратил внимание следователь на соседнюю дверь с выдранной дужкой щеколды. - Что здесь взяли?
      - А ничего. Бумажки там. Мы думали консервы, - прогнусавил старший.
      Следователь вошел в отсек, посветил фонариком. Увидев вскрытые ящики, заглянул в один-другой. Там лежали какие-то туго набитые папки.
      - Кто арендует это помещение? - спросил следователь у участкового.
      - Областной архив.
      - Понятно... Что ж, поехали...
      Пока шли к "уазику" с зарешеченными окнами, и следователь думал, что дело закончено, можно писать обвинительное заключение и отправлять районному прокурору для передачи в суд, мальчики перешептывались между собой.
      - Надо бы сказать про того, с фонариком.
      - Поможет нам, что ли? На хрен он им нужен.
      - Все-таки...
      - Не лезь. Мало ли кто он был... Нам с ним путаться ни к чему...
      - Вы что там, собеседники? - посмотрел на них следователь. - Еще набеседуетесь, времени будет достаточно.
      - Мы видели еще одного тогда в подвале, - не выдержал младший.
      - Ишь, "еще одного"! Это кого же? - недоверчиво сказал следователь.
      - Не знаю. Пришел с фонариком, покрутился и ушел.
      - Хватит сочинять! Садись в машину! - в голове у следователя почти сложилось несложное обвинительное заключение, ему мешали посторонние разговоры, отвлекали, да и вникать в них не имело смысла, когда все уже в этом заурядном деле стало на свои места... - Поехали! - скомандовал он, и "уазик" покатил по брусчатке.
      23
      С отбором документов для передачи в соседнюю область Ярослав Романец провозился две недели. Теперь гора папок почти заполонила его комнатку и еще одну в конце коридора, где стояла газовая плита и куда сотрудники приходили вскипятить воду в коллективном белом чайнике с облупившейся эмалью.
      Романец несколько раз проветривал помещение, но специфический запах старой иссохшейся бумаги и микроскопической пыли еще не выветрился, сухо щекотал в носу. До сих пор ныла поясница. Во дворе сколотят ящики, набьют их папками, и рабочие погрузят на машины. Когда это будет, - Ярослава уже не интересовало. И все же он как бы не ощущал себя освободившимся от нудной и утомительной работы, не было чувства облегчения при мысли, что все уже позади. Такое бывает, когда сразу же, без передышки, приходят угнетающие мысли о чем-то, что на время отодвинулось. Было отложено и писание реферата, и сейчас предстояло браться за него основательно.
      Телефонный звонок прервал его мысли. Ярослав взял трубку и тут же нахмурился, услышав голос начальницы: