Ночной пасьянс

      - Откуда они родом?
      - Антон Бабич, значит муж Ульяны, коренной дальневосточник, хабаровский. Рассказывал, что дед его из казаков уральских. В середине прошлого века чуть ли не всей деревней переселились в дальневосточные края с Урала.
      - А Ульяна Васильевна?
      - Тоже из тех мест. После революции оба оказались за границей, в Хабине или Хибине, не помню точно.
      - В Харбине, наверное?
      - Наверное. Там познакомились, там и поженились. А уж после этой войны, в сорок шестом вернулись. В родных местах, дальневосточных, что-то не понравилось им, подались сюда. Так мы и познакомились.
      - А детей у них нет?
      - Нет. Как говорится, бог не дал.
      - Марьян Зенонович, братья, сестры у Ульяны Васильевны есть?
      - Одна сестра была, Мария, умерла еще в шестьдесят третьем. Тоже с ними приехала, но жила в Подгорске.
      - Ульяна Васильевна никогда не упоминала о какой-нибудь родне за границей?
      - Как не упоминала?! Рассказывала, что какой-то троюродный дядька, царский офицер, ушел с белыми в этот Харбин, а потом уплыл в Америку, там и помер. А сын его еще жив, в Америке, фермер, увезли его мальчонкой, он моложе Ульяны лет вроде на пять. Письма ей пишет. Редко, правда, так через год-два пришлет письмишко. За минувший год да за этот было письмо, как раз за неделю до Ульяниной болезни.
      - А как его фамилия?
      - Вот этого не знаю. Мне-то фамилии ни к чему.
      - Марьян Зенонович, а что потянуло Бабичей в наши края? Может быть, какие-нибудь родственники нашлись тут?
      - Ну что потянуло? Разве человек точно знает, почему ему другие места повидать охота? Там жили они на одном краю земли, а тут уже другой ее край. Интересно же, какой он, другой конец земли! А может, когда вернулись из-за границы, неуютно им стало на прежнем, родном месте, - со значением сказал он и взглянул на Сергея Ильича: понял ли тот, о чем речь. - А вот родни тут у них никакой не было, знакомых никого, не то что души кровной. Это точно знаю. Сперва одиноко жилось им, пока не обзнакомились. Ульяна лаборанткой в поликлинике работала, а Антон бухгалтером на сахзаводе.
      - Спасибо, Марьян Зенонович, - встал Сергей Ильич. - У меня к вам просьба: то, ради чего я приехал сюда, пока в стадии изучения, все проверяется, поэтому не хотелось бы, чтоб посторонние знали. Народ ведь у нас любопытный, любит такие новости, пойдут слухи. А дело при проверке может обернуться ошибкой.
      - Это уж точно, что слухи любят у нас, - улыбнулся хозяин. - Мой сосед, что с той стороны ульяниного дома, прослышал, что мед у меня берут даже из Подгорска, тоже слух придумал: Марьян, мол, сахарным сиропом мед разбавляет... Так что насчет вашего вопроса вы не беспокойтесь. Мы тут на кухне с вами поговорили, на кухне все и останется, вьюшка в плите открыта, через поддувало в дымоход и вытянет, в небо улетит, а там лови, засмеялся он, провожая Сергея Ильича до калитки...
      Из Ужвы Сергей Ильич вернулся в половине третьего, с автостанции трамваем поехал на работу, хотя чувствовал себя дурно, вяло, даже есть не хотелось. Но придя к себе, заварил крепкого чая, достал из кейса бутерброды, которыми снабдила ж ена, и заставил себя поесть, а чаю выпил даже два стакана - один сладкий, другой без сахара, чтоб ощутить вкус первой заварки.
      Потом, покуривая, он думал о том, что фамилию Бабич с генеалогического древа Михаила Бучинского теперь можно отрубить. По всем признакам тут однофамильцы. Михаил Бучинский - из этих мест, галицийских корней, а тот Бучинский, - родственник Ульяны Бабич, - натуральный дальневосточник да еще из уральских, видимо, яицких казаков. Уж слишком большой этно-географический разброс, такая кровная близость в галицких родословных почти не встречается. Кроме того, что самое главное, дальневосточный Бучинский жив, Бабич получила от него письмо не так давно, а Бучинский-наследодатель умер полгода назад.
      Придя к такому выводу, Сергей Ильич принялся за почту. Его ждали письма из Белоруссии и Литвы. Трабский сельсовет Ивьевского района Гродненской области извещал, что интересующий Инюрколлегию Бучинский Михаил Степанович в населенном пункте Троки не проживал и не проживает. Из населенных пунктов Тракай Игналинского, Швенческого и Вильнюсского районов Литвы уведомляли, что человек по фамилии Бучинский Михаил Степанович в актах записи о рождении или смерти не значится.
      С самого начала слабо веривший в версию "Троки-Тракай", Сергей Ильич спокойно подшил эти бумажки в дело и распечатал последний конверт - из Москвы, из Инюрколлегии. Письмо сообщало, что "...нами получен телекс от фирмы Стрезера, что в Кливленде (США) найден человек, американский украинец, который в годы войны был офицером армии США в Европе. С 1945 по 1950 год он работал в американской оккупационной зоне Германии в лагере перемещенных лиц. Он заявил, что знал человека по имени Александр Бучинский, который был вывезен немцами в Германию, а затем в числе других передан американцами советским властям для репатриации на родину. Мы сделали запрос в соответствующие органы. Поищите среди бывших партизан людей, возможно знавших Александра Бучинского, брата наследодателя..."
      "Если речь идет об одном и том же Александре, доказательств, что он был убит полицаями, как сообщил мне старик с улицы Толбухина, знавший всю семью Бучинских, у меня нет, - думал Сергей Ильич. - Как и нет доказательств, что задержанный полицаями Александр Бучинский был ими отпущен. Это всего лишь слова Рандолла".
      Очень уж не хотелось Сергею Ильичу обращаться к Кухарю, но это, пожалуй, единственно возможный путь узнать что-либо об Александре Бучинском, если он действительно был связан с партизанами, и если связан был именно он, а не какой-нибудь другой Бучинский.
      Сергей Ильич снял трубку и позвонил Кухарю. На другом конце отозвался равнодушный женский голос:
      - Приемная.
      - Юрия Кондратьевича, пожалуйста, - сказал Сергей Ильич.
      - У него совещание.
      - Ничего, доложите, что звонит Голенок.
      - А вы не могли бы через час позвонить?
      - Нет, не могу.
      - Как сказать ему, откуда звонят?
      - Голенок из Инюрколлегии.
      - Подождите у телефона.
      Сергей Ильич слышал в трубке какие-то шорохи, позвякивание, потом что-то щелкнуло и Кухарь спросил:
      - Сергей?
      - Да.
      - Слушаю тебя.
      - Когда я к тебе могу зайти?
      - У меня сейчас народ, из районов приехали. А в пять бюро обкома. Давай завтра к девяти. Сможешь? С утра лучше всего, потом суета начнется.
      - Хорошо. Только предупреди секретаршу, чтоб я не торчал в приемной.
      - Не беспокойся...
      Трубки они опустили одновременно.
      44
      Скорик шел по городу неспешно, сжимая в запотевшей ладони ручку дипломата, останавливался у витрин парфюмерных магазинов. Он был молод, красив, элегантен, следил за собой, любил хорошую парфюмерию, в деньгах был относительно свободен, поскольку ходил в холостяках, ему нравились красивые импортные флаконы с мужскими одеколонами и туалетной водой, яркие баллоны с дезодорантами и мыльной пеной для бритья, нарядные тубы с импортной зубной пастой, закрывавшиеся колпачком с откидной крышечкой. Всего этого у него имелось много на полке в ванной, но всякий раз идя по городу, он заглядывал в парфюмерные, надеясь, что что-нибудь выбросят. Знал почти все названия фирм, указывавшихся на этикетках.
      Зайдя в галантерейный, где был отдел парфюмерии, осведомился у молоденькой продавщицы:
      - Верочка, для меня ничего нет?
      - В конце месяца ждем, - улыбнулась Верочка. И когда он удалился к двери, сказала подружке: - Хоть бы пригласил разик...
      Сегодня Скорик наметил в поисках Зубарева, чья фамилия была записана на календаре рукой Шимановича, посетить три букинистических...
      Еще издали он увидел у входа группу людей, то сближавшихся, то расходившихся, что-то быстро говоривших друг другу. У всех в руках были или кейсы, или портфели, или сумки. Скорик знал, что люди эти знакомы между собой, как филателисты или нумизматы, а он для них чужой. Он приблизился, открыл свой кейс, заглянул, словно проверяя, на месте ли то, что принес сюда, и двинулся в магазин. Расчет удался - его заметили, трое парней шагнули наперехват, угадав в нем новичка.
      - Чем интересуетесь? - спросил один. - Пикуль нужен?
      - Нет. Нужна справочная литература. Только дореволюционная и довоенная.
      - А сами что имеете?
      - Дюма, "макулатурный", - сказал Скорик. - Я ищу одного старика, у него есть то, что мне нужно. В прошл ый раз, когда я приезжал, он был здесь, у него холщовая сумка.
      - Шиманович, что ли?
      - Кажется.
      - Он всякий хлам собирает!.. Недели три, как не появлялся. Да, Степа? - повернулся парень к приятелю.
      - Вроде... А вы что, не местный? - спросил он Скорика.
      - Я из Донецка, бываю часто тут в командировках, - сказал Скорик, отметив, что о Шимановиче они говорят в насто ящем времен, как о живом: "...всякий хлам _с_о_б_и_р_а_е_т_." - А Зубарева - такого не знаете? Мне сказали, что у него я смогу кое-что достать.
      - Кто это Зубарев? - спросил один парень у другого.
      - Не знаю, - пожал тот плечами...
      Парни отошли, интерес к Скорику пропал. Потолкавшись, послушав, поспрашивав, он зашел в магазин, вроде с любопытством пошарил глазами по полкам. Продавщица беседовала в углу прилавка с каким-то военным, выложившим перед ней стопку книг. Скорик ждал. Отправив военного в подсобку к приемщице, она подошла.
      - Я приезжий, - сказал он, - собираю издания "Академии", мне нужен второй том Беранже, красный такой. У вас нет?
      - Издания "Академии" очень редко бывают.
      - Мне сказали, что есть такой Зубарев, вроде он мо жет помочь. Но я тут никого не знаю. Не поможете найти его?
      - Я знаю Зубарева только директора магазина, Павла Николаевича.
      - Может, это он и есть? - улыбнулся Скорик.
      - Магазин на проспекте Шевченко. Выйдете от нас и налево, там сядете на троллейбус, две остановки.
      - Спасибо, - Скорик вышел.
      Перед букинистическим на проспекте Шевченко была та же картина вертелись какие-то люди, озирались, заглядывали в портфели, тихо переговаривались, столковываясь, уходили за угол завершать сделки. В этой пестрой сутолоке Скорик заметил лейтенанта-оперативника из Красноармейского райотдела. В джинсовых брюках, в синей курточке и белой каскетке с зеленым солнцезащитным козырьком, он, как свой человек здесь, вертелся, переходил от группки к группке, что-то говорил, прижимая к боку чем-то набитую сумку. Они понимающе переглянулись, и Скорик вошел в магазин. Здесь было темновато, узкое, как коридор помещение, слева прилавок и стеллажи до потолка, забитые книгами, справа, на стене застекленные стенды с книгами для целевого обмена. В конце - фанерная дверь. Туда Скорик и направился. За дверью оказалась каморка. На полу у кафельной печи в кучу были свалены книги. У стены, за втиснутым в угол крохотным столиком, сидел пожилой мужчина в военном кителе. Перед ним стояла женщина и выкладывала из сумки на угол столика коричневые тома собрания сочинений Золя.
      - Товарищ Зубарев? - спросил Скорик.
      - Да. Что вы хотели? - мужчина поднял плешивую, с последним сероватым пушком голову, и за стеклами очков Скорик увидел потускневшие, давно истратившие голубизну глаза.
      - Я насчет кое-каких книг. Хотел посоветоваться.
      - Подождите, вот закончу с гражданкой.
      - Хорошо, - Скорик вышел, но ждать не стал: Зубарев был найден.
      Скорик двинулся к третьему магазину на улице Дружбы, где был только отдел букинистической книги: шел и думал, что убийство Шимановича - одно из тех преступлений, которые в их среде числятся, как совершенные в условиях неочевидности, когда нет никакой зацепочки, ни одной устойчивой версии и надо проверять каждое, даже самое нелепое предположение.
      Еще издали он увидел, как из магазина вышел лейтенант в белой каскетке и зашагал вдоль по улице. Обогнав его по другой стороне, Скорик перешел дорогу и стал ждать на углу у киоска "Союзпечать". Лейтенант заметил его, сблизились. Остановились.
      - Ну что? - спросил Скорик.
      - Ничего. Третий день пасусь. В основном общие слова "знаем, чудак такой, за хламом охотился", "у него-то и библиотеки нет", "мы с ним дела не имеем, у него рупь в кармане", "бывает здесь, но давно не видели"... А у вас что?
      - Почти то же самое. Зубарева установил. Директор магазина на проспекте Шевченко.
      - Это я уже тоже знаю. Его не было неделю, бюллетенил...
      - Ну что, пошли? Вы куда?
      - В облкниготорг. А вы?
      - Сбегаю еще на Центральный рынок. Там возле молочного павильона частники из районов продают керамические горшки и миски. Иногда возле них старушки устраивают книжный развал - старье с чердаков сволакивают: подшивки газет, журналы допотопные. Шиманович туда тоже заглядывал. Я позавчера там был. Его знают...
      Они расстались...
      Заведующую облкниготоргом Скорик не застал, секретарша сказала, что Галина Васильевна ушла в Дом политической книги, там ревизия. Спустившись с третьего этажа новенького панельного дома, он поехал в Дом книги - в другой конец города.
      На огромной стеклянной двери висела табличка: "Извините, у нас переучет". Скорик вошел в большой торговый зал. Девушка, стоявшая на стремянке возле высоких настенных книжных витрин, оглянулась, сказала недовольно:
      - Закрыто, у нас переучет. Вы что, читать не умеете?
      - Умею, - ответил Скорик. - Мне нужна Галина Васильевна.
      - Она в подсобке.
      В подсобке сидело несколько женщин, просматривали какие-то бумаги.
      - Здравствуйте! - поздоровался Скорик.
      Женщины подняли головы.
      - Я хотел бы видеть Галину Васильевну.
      - Я Галина Васильевна, - поднялась полная женщина с высокой белой башней взбитых волос.
      Они вышли в торговый зал. Скорик показал удостоверение, назвался.
      - Что вас интересует? - спросила завоблкниготоргом.
      - Зубарев. Что вы можете сказать о нем?
      - Зубарев?! - она удивилась. - Даже не знаю, что сказать... Три года у нас, никаких претензий не имеем. Книжное дело знает. Отчетность всегда в порядке... Ну что еще? - она пожала плечами.
      - А откуда к вам пришел?
      - Он подполковник, в отставке. Пришел из политучилища, там работал на кафедре русского языка и литературы. Член партбюро у нас.
      - Я бы хотел с ним поговорить.
      - Если не секрет, какая-нибудь неприятность в магазине?
      - Нет, нет... По другому делу... Вы не могли бы попросить его зайти ко мне?.. Скажите, что поступила жалоба от покупателя, мы проверяем, хотим, чтоб он помог.
      - Хорошо... Когда?
      - Сегодня. Часа в три. Красноармейская прокуратура, седьмая комната... Как его имя и отчество?
      - Дмитрий Николаевич... Я сейчас позвоню ему...
      Из Дома книги Скорик поехал к себе.
      Было без пяти три, когда в двери постучали.
      - Войдите! - откликнулся Скорик.
      Вошел Зубарев, Скорик узнал его, встал.
      - Входите, Дмитрий Николаевич. Садитесь.
      Зубарев сел и молча поднял глаза на Скорика. Сейчас, без сильных стекол очков голубизна глаз уже не казалась такой выцветшей.
      - Дмитрий Николаевич, - Скорик сел. - Вы три года работаете в системе книготорга. Сейчас книжный бум, вокруг налипло много разного народа, есть и "штатные", постоянные люди, кое-кто на этом греет руки, мешает вам. Вы согласны?
      - Мешают, - коротко ответил Зубарев.
      - И этих "штатных" вы не можете не знать.
      - Знаю, надоели. Уже обращался в милицию. Безрезультатно.
      - А такая фамилия вам не знакома? Шиманович?
      - Я был хорошо знаком с Богданом Григорьевичем. Вы напрасно причисляете его к этой публике.
      - Когда последний раз вы навещали Шимановича?
      - Дома я у него никогда не был, обычно он заходил ко мне, довольно часто.
      - А когда последний раз вы его видели?
      - Уже в гробу, на похоронах.
      - Вы были на похоронах?
      - Да. На новом кладбище. Даже фотографировал эту печальную процедуру. Думал, кому-нибудь из родственников захочется иметь на память. Но он, как оказалось, совершенно одинок. Если вам для следствия нужны эти фотоснимки, могу предоставить. Вы, как я понимаю, ведете следствие, ищете убийцу. Далеко продвинулись?
      - Откуда вы знаете, что он убит?
      - Знакомый адвокат, тоже книжник, бывший коллега Богдана Григорьевича сказал.
      - А когда вы видели последний раз Шимановича живым?
      - Четырнадцатого, в пятницу, за день до его гибели.
      - По какому поводу вы встретились, где?
      - Он пришел в магазин около семи, перед самым закрытием... Принес восемь рублей - долг. За книгу "Справочник Апостольской церкви за 1935-38 годы". Кроме того, возвратил мне сборник речей адвоката Кони, книга оказалась дефектной, кто-то выдрал целый блок страниц, а я недоглядел.
      - Дмитрий Николаевич, один деликатный вопрос. Поскольку вы знаете тех, кто постоянно крутится возле магазина, не подскажете ли, на кого стоит обратить внимание?
      - Думаю, от них толку мало. Богдана Григорьевича они считали чудаком, ведь "Фаворит" Пикуля и подобная литература его не привлекали. Они знали, что ни денег, ни ходовых книг он не имел, его интересовало другое, на чем не "наваришь".
      - И все-таки?
      - Запишите несколько фамилий, - с сомнением сказал Зубарев, и продиктовав, добавил: - Как я понимаю, вы пригласили меня не для разбора какой-то жалобы?
      - Вы правильно поняли, - улыбнулся Скорик. - Не обижайтесь.
      - Бога ради!
      - Возле каждого букинистического крутится, видимо, свой контингент, регионы у них распределены?
      - Всюду одни и те же физиономии. Мигрируют. Сегодня они у меня, завтра - у другого магазина. И так далее. На следующей неделе все сначала...
      - Вы нам очень помогли, - сказал Скорик, сворачивая разговор.
      - Не думаю. Впрочем, вам видней, - сказал Зубарев...
      45
      Кабинет Кухаря, большой, вельможный, с хорошей, по заказу сделанной мебелью, сиял чистотой, как выставочный павильон накануне открытия. Красивые, разведенные по углам набивные бежевые шторы висели на широком, в тон мебели, карнизе, блестел наборный - белый, светло-коричневый и темно-коричневый, - покрытый лаком паркет. Стены обшиты тонированной сосной. И как завершение ведомственного натюрморта - три телефонных аппарата: зеленый, желтый и красный.
      "Во что же это обошлось? - усаживаясь в издавшее вздох кресло, обтянутое оранжевым нежным кожзаменителем, подумал Сергей Ильич. - По какой статье пошли деньги?" - но спрашивать не стал, не хотел злить хозяина кабинета, к которому пришел с просьбой.
      И тут Кухарь без предисловий прямо спросил:
      - Тебя что, Минька прислал?
      - Минька? - притворно удивился Сергей Ильич, понимая, о чем речь. Что значит прислал?
      - Гад он! - Кухарь вышагивал по кабинету. - Свинью мне подложил! Мог бы и не размазывать эту кашу, - и Кухарь подробно поведал всю историю. Что скажешь? - запыхавшись, он остановился у столика, на котором стояло три бутылки с "Боржоми", налил стакан и залпом выпил. - Допустить, чтоб обгадили доброе имя Тимофея?! Брат он мне, понимаешь!
      - Понимаю, все это неприятно. Но не драматизируй. А, главное, не лезь на рожон, только усложнишь все. Не привлекай внимания. Парень этот, Зданевич, если он так долго копал, вряд ли уступит. Зачем тебе эта шумная война? Сам знаешь, когда доходит до скандала, начальство начинает морщиться. Недовольны останутся тобой: зачем раздул.
      - А-а! - Кухарь махнул рукой. Уселся за стол. - Так что у тебя?
      - Я веду сейчас крупное наследственное дело. Ищу одного человека. Ни в каких архивных документах имя его не могу выловить. Но есть данные, что он якобы был в подполье в годы войны. И именно в наших краях. Кого ты знаешь из близких соратников твоего брата? Может они мне помогут?
      - Из близких?.. - задумался Кухарь. - Кто еще жив?.. Есть такой Григорий Миронович Коваль. Он у Тимофея был как бы порученцем.
      - Ты можешь меня связать с ним?
      - Давай попробуем. - Кухарь достал из ящика маленький изящный блокнот с латунной застежкой, полистал, затем позвонил. - Клавдия Ивановна? Здравствуйте!.. Кухарь... Как поживаете? Ну и слава богу... Тоже ничего... Работа, работа!.. А Григорий Миронович дома? Пожалуйста. Здравствуйте, Григорий Миронович! Здравствуйте, дорогой! Как здоровье? В Кисловодск? Очень хорошо, сердечко подлечите! Я позвоню туда, главврач знакомый. Сделаем одноместный номер!.. Вопрос у меня простой. Мой приятель хочет с вами побеседовать... Нет, не по телефону... Голенок Сергей Ильич... В котором часу? Спасибо, спасибо, Григорий Миронович!.. Обнимаю! - он положил трубку, повернулся к Сергею Ильичу: - В субботу в час дня он ждет тебя. Запиши адрес: Зеленая, двадцать семь, Коваль Григорий Миронович... Он хороший мужик, поможет...
      Сергей Ильич поднялся, поблагодарил.
      - Ладно, что тут, - отмахнулся от благодарности Кухарь. - А Миньке скажи, что он дерьмо, тоже мне святой!
      - Не заводись, у него ведь не частная фирма...
      46
      К одиннадцати Скорик вызвал Теодозию Петровну на допрос. Договорились, что Щерба подойдет к половине двенадцатого, когда Скорик немного "разговорит" Теодозию Петровну. А пока Скорик еще раз перелистывал дело. Накануне собрались втроем: он, Щерба и майор Соколянский.
      "У нас нет ни одной серьезной версии", - посетовал Соколянский.
      "Плохо работаешь, потому и нет", - парировал Щерба.
      "Вам не угодишь", - сказал Соколянский.
      "А где туфли? То-то!"
      "Мои люди обшарили все дворы вокруг. Кроме собачьего дерьма ничего".
      "Что ж мы имеем? - спросил Щерба. - Потные спины?"
      "Учитывая образ жизни Шимановича, то, что ничего не было похищено из вещей, нет видимых примет ограбления, мы считали, что убийца интересовался чем-то, что связано с книгами", - вступил в разговор Скорик.
      "А что еще нам оставалось? - спросил Щерба. - Это необходимо было отработать. Что в результате?"
      "Нашли Зубарева", - усмехнулся Соколянский.
      "Большой успех!" - иронично подтвердил Щерба.
      "Мы проверили всю эту шпану, что вертится возле букинистических. Разработали всех, кого назвал Зубарев", - сказал Соколянский.
      "И куда вышли? - спросил Щерба. - То-то!"
      "И все же там еще надо шерстить, - обратился Скорик к Соколянскому. Вдруг кто-то новый объявится".
      "А что остается делать? - прикрыл глаза Щерба. - Да-а, выбор небольшой... Что с соседкой, Теодозией Петровной?"
      "Глухо, - сказал Соколянский. - Насколько было возможно, весь тот день ее проверили. Приятельницу установили. Подтвердила все... и когда была, и что делали, в котором часу ушли в церковь, и что Теодозия встретила там этого сельского попа. Через епархиальное управление и его нашли. Я ездил в село, где у него приход. Он подтвердил и время и место встречи. Никаких противоречий. Служба в церкви Петра и Павла в тот день закончилась позже, чем обычно, в половине восьмого вечера. Был хороший хор, поэтому задержались".
      "От церкви до ее дома удобнее ехать трамваем, "девят кой", напротив дома конечная остановка, - сказал Щерба. - Езды десять минут. Накинем еще десять: пока вышла из церкви в толпе, поделилась какими-то впечатлениями с той же приятельницей, подождала трамвай. Дома должна была быть в пять-десять, ну, пятнадцать минут девятого, еще засветло".
      "Но она же показала, что шла пешком, - напомнил Скорик. - А пешком минут двадцать пять, тридцать, женщина пожилая. Если так, то домой попала не раньше девяти, а то и в начале десятого".
      "Ну а если все же не пешком, а ехала?" - настаивал Щерба.
      "И тогда бы заявилась к себе в начале десятого, - сказал Соколянский. - На Скальной ремонт путей, меняют рельсы, "девятку" пустили в объезд через центр. Это еще полчаса".
      "До чего ж вы оба умные. Здорово вы ее защищаете, - Щерба откинулся на спинку стула, вытянул ногу, чтоб легче было втиснуть пятерню в карман и извлечь пачку сигарет. - Надо еще раз допросить соседку, Виктор Борисович, - сказал Щерба. - Вызывайте на четверг, часов на одиннадцать ут ра..."
      Теодозия Петровна пришла ровно в одиннадцать.
      В половине двенадцатого явился Щерба. Едва войдя в кабинет Скорика, по его скучному лицу понял, что дело шло со скрипом.
      - Не помешаю? - спросил он.
      Теодозия Петровна оглянулась на его голос.
      - А, Теодозия Петровна! - вроде удивился Щерба. - Помогаете нам? Продолжайте, Виктор Борисович, я посижу, послушаю, - он сел у окна.
      - Значит, машину вы видели, когда она стояла и потом когда отъезжала? - спросил Скорик.
      - Так и было. Я уже говорила и вам, и ему, - повернулась Теодозия Петровна к Щербе.
      - Вы хорошо ее разглядели? - спросил он.
      - Что она - ушки? [ушки (местное, обиходное) - пельмени с грибами]
      - А сидевшего в ней запомнили?
      - Его не видела, темно было внутри и стекло блестело.
      - Какого цвета машина, Теодозия Петровна? - задал вопрос Скорик.
      - Вроде белая. Говорю же - темно было.
      "Значит, ни черная, ни синяя, ни красная, ни зеленая, - перечислял в уме Щерба. - На трамвайной остановке один фонарь, метрах в двадцати от места, где стояла машина. При этом освещении она могла выглядеть белой, хотя в действи тельности могла быть светло-серой и даже светло-бежевой".
      - А вы не помните, какой модели машина? - спросил Скорик.
      - Не понимаю я в них, прошу пана.
      - Номера вы не заметили, Теодозия Петровна? - спросил Щерба.
      - Я уже говорила, не заметила. Что он мне, тот номер.
      - Но может быть вы запомнили, какой он - черный маленький с белыми цифрами или белый продолговатый с черными цифрами? - настаивал Щерба.
      Она посмотрела на него с раздражением, как на докучливого несмышленыша:
      - Не знаю. Они всякое цепляют на свои машины!
      - Хорошо, Теодозия Петровна, бог с ней, с машиной, - миролюбиво согласился Щерба. - Скажите, у покойного Богдана Григорьевича фотоаппарат был? Не увлекался ли он фотографированием?
      - Не было у него никакого аппарата! За какие деньги?! - категорически отвергла женщина.
      Щерба взглянул на Скорика, мол, у меня все. Тот согласно опустил веки.
      Когда она ушла, Щерба сказал, вздохнув:
      - Да, не много мы сегодня заработали.
      Скорик встал, молча открыл сейф и извлек завернутый в носовой платок Щербы прозрачный футляр от кассеты "Denon".
      - Ну что? - нетерпеливо воскликнул Щерба.
      - Есть. Те же "пальцы", что и на рулончиках пленки со стола Шимановича.
      - Да ну?!
      - Все-таки, чьи они, Михаил Михайлович?
      - Зовут его Олег Иванович Зданевич. Возраст тридцать один год. Фотолаборант в областном архиве, - и Щерба подробно рассказал обо всем, что было связано с Олегом Зданевичем и его отцом, о том моменте, когда возникло хотя и уязвимое, но логически не такое уж случайное подозрение.
      - Будем просить санкцию? - спросил Скорик.
      - Только на обыск. И подписку о невыезде. На большее у нас нет материала.
      - Жаль, что мы не можем приобщить кассету к делу. Придется ему "пальцы" откатать.
      - Приобщим. Я ему ее верну. А во время обыска изымем официально. Да и кроме нее в доме что-нибудь да найдется с его "пальцами".
      - Что могло привести этого лаборанта к Шимановичу?
      - Поиски документов, хоть как-то связанных с отцом. Он-то хорошо знал, чем занимается Шиманович, специфику, разнообразие его архивов, выполнял видимо неоднократно его заказы на фотокопирование. И в доме, надо полагать, бывал. На сей раз пришел в субботу, пятнадцатого числа. Помните запись, сделанную Шимановичем на субботнем листке календаря: "Сегодня фотокопии в 16 ч."? И что-то между ними произошло. Что?..
      Зданевича Щерба пригласил по телефону под невинным предлогом: хочет возвратить кассету и фотокопию протокола и заодно задать несколько вопросов. Каких - не уточнил.
      И вот они сидели друг против друга. Зданевич положил в портфель кассету, всунул аккуратно в конверт от фотобумаги листок фотокопии и сидел, ожидая, чего еще от него тут хотят.
      - Олег Иванович, мне нужно официально допросить вас по одному случайно возникшему делу.
      Зданевич напрягся, подозрительно стрельнул взглядом по лицу Щербы, сказал глухо:
      - Что еще? Я свои дела тут закончил, а вы свои сами крутите.
      - В одну из наших бесед вы сказали, что "левыми" работами не занимались, в частности фотокопированием. А ведь занимались, Олег Иванович. Фотокопия протокола, которую я вам только что возвратил, выполнена вами. Очень профессионально, на отличной импортной бумаге. И вот эти фотокопии тоже сделаны очень профессионально, тоже на импортной бумаге, - Щерба извлек из ящика и положил перед Зданевичем фотокопии документов, спечатанных с рулончиков пленки, обнаруженных на столе в квартире Шимановича.
      - Мало ли кто мог достать импортную бумагу! Да и мастера в городе кроме меня есть. Десяток назову, - откинулся Зданевич и заложил вальяжно руку за спинку стула.
      - Олег Иванович, в этом здании есть и дураки. Как и всюду. Но почему вы считаете, что один из них я?
      - Я ведь тоже не дурак!
      - Надеюсь. А ведете себя, мягко говоря, не умно.
      - Ну хорошо, брал я "левую" работу.
      - И у Шимановича? У Богдана Григорьевича?
      - А, у этого... Брал.
      - Как часто вы к нему заходили?
      - А я к нему вообще не ходил. Созванивались, где-нибудь встречались. Он мне отдавал работу. А потом я ему возвращал готовое, а он мне бабки.
      - Но пятнадцатого августа, в субботу, вы все же навестили его, в четыре часа дня?
      - Нет. Не верите, спросите у него. Я отдал ему все накануне, в пятницу днем. Он сам поменял время. Да и мне оказалось удобней. Потому что в пятницу вечером я должен был уехать.
      "Вот стервец, - расстроено вздохнул Щерба. - Чего теперь стоят его отпечатки пальцев на рулончиках пленки и на футлярчике?! В суд с ними не пойдешь. И обрезки остальных кадров от тех рулончиков... Ну найду я их у него дома при обыске! Куда их присобачишь?"