История розги (Том 2-3)

      Мы не знаем ни в Жюстине*, ни в Юлии {Сочинения маркиза де Сада.} сцен такой садической жестокости, которая была в это время проявлена парижскими ремесленниками, считавшимися до сих пор вовсе не злыми.
      Кто мог предполагать, что какой-нибудь бондарь или сапожник проявит в этом деле столько утонченного искусства.
      Маркиза де Ламбаль! Перед нами рисуется ее белоснежное тело с младенческим ротиком, все израненное!
      Гнусное изуродование тела той, которая слыла за друга королевы, возмущает даже самый спокойный ум!
      Поведение храброй черни из окрестностей Парижа в сентябрьские дни, когда она таскала по улицам на пике голову Ламбаль, причесанную парикмахером из толпы, намного убавит восхищение всеми настоящими и будущими революциями.
      Нужно полагать, что в наше время не будет лучше, и мы от души желаем нашим знакомым дамам не быть современницами подобных ужасов.
      Террор! Это настоящая оргия флагелляции! Ежедневно газеты "Отец Дюшен" и "Газета" посвящают целые столбцы описанию флагелляции девушек на улице.
      Вот молоденькая портниха гуляет по улице.* Хорошенькое личико, трехцветная кокарда - это честная гражданка, в твердости республиканских убеждений которой нельзя сомневаться. Проходя мимо казармы национальных гвардейцев, она видит себя окруженной несколькими солдатами, требующими, чтобы она сделала глубокий поклон перед кокардой их головного убора. Молодая девушка думает, что с нею шутят, отказывается и при этом слегка улыбается. Тотчас солдаты ее хватают, поднимают платье с юбками, спускают панталоны и жестоко порют шомполами. Этот факт сообщает историк Мишле.
      И подобные сцены повторяются ежедневно.
      Невольно является вопрос, как эти солдаты могли безобразничать в Париже в то время, как их собратья в рядах армии республики удивляли весь мир своим геройским поведением?
      В ту пору здоровые мужчины разделились на два класса.
      Один спасал отечество от опасности, он остается чист, как античный мрамор, начиная с последнего капрала и кончая фигурой двадцатидвухлетнего генерала. Другой класс порол женщин на улицах, в монастырях и тюрьмах.
      Особенно в монастырях проявили свою страсть к флагелляции жирные торговки и их почтенные мужья. Почти все аристократические крупы угодили под плети и розги; молодые и старухи, все подвергались унизительному телесному наказанию.
      В одном из монастырей, куда скрылись дамы и девушки высшей аристократии, жены национальных гвардейцев в течение целых пяти часов занимались тем, что пороли женщин розгами или шлепали по их обнаженным ягодицам руками, так как не хватало розог.
      На другой день "Отец Дюшен" напечатал в хронике, что аристократки были счастливы подвергнуться наказанию розгами, ибо смотрели на подобное наказание как на испытание, посланное им самим Богом, и по прибытии торговок или жен гвардейцев сами раздевались, и последним не приходилось возиться с раздеванием их, чтобы пороть розгами или шлепать руками.
      Потребовалось бы написать целые тома, если бы мы пожелали передать со всеми подробностями произведенные экзекуции.
      Все телесные наказания, в общем, похожи одно на другое. Тогдашние газеты полны подробными описаниями телесных наказаний женщин из общества. Даже конвент посвятил несколько своих заседаний вопросу о злоупотреблении телесным наказанием женщин.
      В первом томе нашего труда мы рассказали уже о наказании парижской чернью в революционное время Терианы де Мерикур.
      Когда Империя украсила свои орлы трехцветным флагом, народная мысль направилась к другой цели, и пушечный гром заглушил крики женщин, если еще их где-нибудь в глуши пороли.
      Наполеон провел свои победоносные войска по многим странам, и флагелляция не принимала участия в этом шествии, а если и практиковалась иногда, то в таких ничтожных размерах, что о ней не стоит и говорить.
      Само собой разумеется, наполеоновские солдаты не упускали случая посечь хорошеньких неприятельниц, прежде чем воспользоваться своим правом сильного...
      В рядах 6-го драгунского полка, где служил Стендаль, было в ходу выражение, что женщины, как говяжье мясо: чем больше их бьют, тем они становятся нежнее. Но это уже казарменные остроты... Мы не станем разыскивать и описывать здесь случаи телесного наказания женщин солдатами. Приведем только рассказ капитана 5-го гусарского полка Корнар, как он сам описывает подвиг его солдат в своих мемуарах.
      "Я вошел в крошечный деревенский трактир, где один вид моего мундира произвел на всех живущих в домике потрясающее впечатление. Муж, жена и прислуга положительно все дрожали, когда подавали мне скромный обед, который я им заказал.
      Я отрезал ломоть хлеба, когда услыхал раздирающие крики на дворе, в сарае.
      Не снявши салфетки, которую завязал вокруг шеи, я бросился к сараю. Крики все усиливались. Я открыл дверь, сопровождаемый хозяином, хозяйкой и прислугой, и увидал пухленький женский круп, весь красный и припухший под шлепками, которыми награждал его один из моих солдат в то время, как двое других держали женщину за руки и за ноги.
      Увидав меня, солдаты оставили свою жертву, и она встала на ноги. Эта была прехорошенькая блондинка, с голубыми глазами, маленькая немочка, похожая на фарфоровую куколку. Ее личико, раскрасневшееся от слез, было чрезвычайно мило.
      Я стал утешать милую девушку, которая оказалась хозяйской дочерью. Ей на вид нельзя было дать больше шестнадцати лет. Отдав ее на руки ее родителей, которые тотчас же поспешили ее увести с собой, я вернулся к своему немного простывшему обеду.
      На другой день я узнал, что девушка отказала солдатам в своей благосклонности, и они не придумали ничего другого как начать ее шлепать, чтобы сломить ее упрямство. Я посадил каждого из моих ребят на пять суток в темный карцер на хлеб и воду".
      Подобные факты не раз повторялись в течение кампании и, конечно, весьма часто с благоприятным для солдат результатом, так как не всегда находился капитан Корнар для освобождения нежной голубки, упорство которой обыкновенно старались сломить не шлепками, а хорошими розгами. В этом отношении солдатам была дана полная свобода.
      Госпожа Розга свирепствовала в Тюльери, и ходили слухи, что сам Наполеон не был против телесных наказаний, как дисциплинарной меры. Его собственные сестры, по его словам, частенько после урока наказывались розгами за леность.
      После падения Империи наступил белый террор, тоже оргия флагелляции, но теперь вернувшиеся аристократы пользовались властью и на крупах хорошеньких якобинок вымещали обиду, нанесенную их женам, сестрам и дочерям. Затем с той же бесцеремонностью и жестокостью стали пороть бонапартистских женщин. Пучки розог или рукоятки плеток, которыми секли женщин, украшались белыми лилиями. Этот цветок гравировался на дереве остроконечными иглами и оставлял свое изображение на теле женщины. Если какая-нибудь девушка слыла за либералку, что означало приверженность к Империи, ее быстро хватали, спускали ей панталоны, поднимали платье с юбками и жестоко секли первым попавшимся удобным предметом, а затем хватали следующую.
      Одна молодая женщина тотчас по выходе из церкви после венчания была схвачена толпой в Лионе и жестоко высечена публично розгами. Несчастная пролежала потом в постели несколько месяцев.
      Но особенно много было перепорото публично женщин в Руане.
      Так, до сведения роялистских дам дошло, что в одном костеле каждый вечер собирается очень много молодых и пожилых дам-бонапартисток. Подобные собрания не понравились некоторым гражданам города, и решено было положить им конец.
      Несколько здоровенных и сильных женщин-роялисток, вооружившись пучками толстых, длинных и свежих березовых розог, стали караулить бедняжек у входа в костел. Когда бонапартистки появились, закутанные в свои тальмы, роялистки набросились на них; с каждой спускали панталоны, поднимали платье с юбками и секли ее розгами с яростью настоящих фурий по обнаженным частям тела. Присутствующие зрители аплодировали и поощряли разъяренных женщин, которые и без того были возбуждены криками истязуемых ими. Только когда у большинства розги измочалились и тела были исполосованы рубцами до крови, роялистки отпустили своих жертв.
      Несмотря на жестокое истязание, которому подверглись несчастные бонапартистки, они все-таки решились еще раз собраться в костеле, чтобы покаяться в своих грехах, но из боязни нового истязания они решили на всякий случай надеть панталоны из особенно толстого полотна и которые не так легко было бы спустить. Роялистки проведали обо всем этом и решили поступить с ними еще безжалостнее, чем в первый раз. Они запаслись пучками из крапивы, каждую из них должен был сопровождать с таким пучком мальчик или девочка, чтобы она сама не укололась этим страшно колючим растением, а могла бы взять в руки пучок, когда жертва будет совсем готова для наказания. Полиция помогла им в их заговоре. Дней через восемь, когда появились у костела бонапартистки, они, как и в первый раз, были схвачены и обнажены, так что особые панталоны только немного замедлили операцию раздевания, но не спасли обладательниц их. Почти все дамы и девушки были наказаны крапивой до потери сознания, и многих пришлось полиции отвезти на извозчике домой... После этого дамы прекратили собрания в костеле. Когда об этом истязании заговорили газеты и старик Беранже особенно горячо нападал на руанскую полицию, допустившую два раза на улице такое безобразие, то министр сменил полицеймейстера, а через месяц дал ему повышение по службе.
      В то время и в школах, и при исповедальнях опять стала процветать флагелляция в самых широких размерах.
      Иезуиты признавали, что единственным средством заслужить прощение грехов было согласие подвергнуться от руки духовника наказанию розгами, плеткой или крапивой. И вот в исповедальне коленопреклоненная молоденькая женщина или девушка сама поднимает платье с юбками и подставляет свое обнаженное тело, чтобы духовник высек ее розгами, или плетью, или, за особенно большой грех, крапивой.
      В одной деревне в то время один Ксендз принял за обыкновение наказывать своих духовных дочерей розгами или крапивой при всяком удобном и неудобном случае. Дамы настолько нашли это по вкусу, что часто сами для будущего успокоения души приставали к нему, чтобы он их выпорол, даже тогда, когда он находил возможным отпустить им грех, ограничившись двумя-тремя пощечинами.
      КАКИМ ОБРАЗОМ СТАНОВЯТСЯ ФЛАГЕЛЛЯНТШЕЙ. ФЛАГЕЛЛЯЦИЯ БЕЛОЙ РАБЫНИ
      Мы увидим ниже, что любовь к получению ударов может быть у молодой девушки врожденной, но мы пока хотим рассмотреть тот случай, когда женщина, достигнув зрелости, не имела даже самого смутного желания быть высеченной или самой сечь кого-нибудь.
      Теперь нас занимает мужчина, зараженный этим пороком и заражающий им женщину. Если это человек умный, он постарается вызвать у своей подруги страсть к флагелляции, действуя на ее воображение. Он станет заводить с ней разговоры по этому вопросу, будет частенько рассказывать факты, касающиеся флагелляции, таким образом он добьется, что возбудит любопытство у той, которую он хочет обратить в свою секту.
      От одного господина мы узнали, как он просветил свою возлюбленную, не имевшую понятия о том, что есть мужчины, находящие наслаждение в унижении от женщны. Он был как бы полумазохист.
      Он рассказывал, как его в детстве родители и гувернантки секли розгами за непослушание или дерзости. Затем он однажды приготовил розги и попросил ее высечь его. Подруга привязала его тоненькими веревочками, которые разорвались, как только она ударила его розгами, и он рванулся. На нее это произвело впечатление, она была сильно взволнована и сказала, что больше этого никогда не будет делать.
      Но затем он ей постоянно рассказывает о том, как его знакомая дама наказывает своего возлюбленного розгами страшно жестоко за малейшую дерзость и неисполнение ее желаний. Иногда тот сам ее сердит или говорит грубости, так что она, серьезно взбешенная, говорит: "Вы дождетесь, что я вас пребольно выпорю розгами за подобные грубости!" Раз, выведенная из терпения и, думая совершенно искренно, что, подобно его знакомой даме, можно наказанием розгами заставить его быть более внимательным и не говорить грубостей, она сказала, чтобы на следующий раз к ее приходу были готовы розги, и она накажет его. Он приготовил розги, и она, привязав на кровати уже солидными веревками, наказала его четырьмястами ударами розог, так что у него появились красные рубцы и местами кровь. Так как после наказания он был сильнее в ласках с ней, что она, конечно, заметила, то она впоследствии стала чаще прибегать к наказанию розгами, несмотря на то, что розги было нелегко достать. Иногда он, довольно чувствительный к боли и более возбуждавшийся от приготовлений к наказанию, чем от самого наказания, хотел уклониться от розог, особенно если видел, что сильно ее чем-нибудь взбесил и она его хорошо проберет розгами... Но она настаивала и даже, случалось, уходила от него, если он не соглашался лечь под розги. Затем через несколько дней являлась уже сама с пакетом розог и требовала, чтобы он подчинился и дал себя привязать и высечь, если не желает чтобы она опять ушла. Приходилось исполнять ее желание. В таком случае она особенно больно и долго секла, давая часто до тысячи и более ударов. Она говорила, что сечь ей доставляет большое удовольствие, особенно когда показывается кровь или удачный удар розгами вызывает крик. Мужчине этому было под пятьдесят лет, и она его очень любила. Пробовала сечь и плеткой, так как розги трудно было доставать.
      Таким образом была подготовлена флагеллянтша. Впоследствии она сознавалась, что и мужа стала постепенно приучать к тому, чтобы он позволял себя бить по обнаженному телу. Особе этой было под тридцать лет.
      Сама она была на редкость чувствительна и с трудом позволяла шлепать себя по ягодицам рукой.
      В данном случае вышеупомянутый мужчина вполне достиг цели: он искал не столько боли, сколько унижения; боль для него была даже неприятна, и он, как мы видели, старался иногда уклониться от наказания. Но его подруга все-таки смотрела на наказание розгами отнюдь не как на возбуждающее средство или удовлетворение желания своего друга. Она именно наказывала, чтобы заставить смириться своего друга причинением ему сильной боли и унижения, когда он, взрослый человек, должен вертеться и кричать от боли, как пятилетний мальчуган. Она никогда, например, не наказывала, если не было с его стороны никакой вины. Он сумел мастерски вселить убеждение, что от всего неприятного для нее она может отучить его розгами, не лечь под которые он, конечно, может, но не рискнет, когда увидит, что ему грозит потеря близких с нею отношений. При этом, повторяем, она его любила. Это была как бы мать или воспитательница, глубоко убежденная, что наказывая, иногда очень строго, она исправляет своего любимого сына или воспитанника. Играл тут также роль некоторый садизм ее характера, - она сознавалась, что появление крови на теле наказываемого возбуждало ее...
      Но не всегда можно напасть на такую подругу.
      Во всяком случае, когда мужчина увидит, что женщина его рассказами достаточно подготовлена, что ее, любопытство возбуждено, то он может ей сознаться в своей страсти и просить ее удовлетворить, если не может рассчитывать, как в вышеописанном случае, достигнуть удовлетворения ее своей подругой бессознательно, по собственному желанию...
      Часто стыд, боязнь быть смешной удерживает женщину и делает флагелляцию для нее затруднительной, благодаря
      необходимости разыгрывать комедию, которая должна ее сопровождать.
      Если мужчина не интеллигентен, то он не сумеет воспитать единомышленницу, а просто обратится к подкупу, и очень редко бывает, чтобы его желание не было удовлетворено.
      Впрочем, очень многие женщины согласятся охотно сечь, но не в силах будут преодолеть страх, который им внушает быть самой высеченной.
      Для флагеллянта, у которого нет ни капли садизма, наслаждение будет несравненно полнее, когда женщина подвергается флагеллядии силой, испытывая при этом неудовольствие и страх.
      Максим Р., один из моих пациентов, был именно флагеллянтом подобного рода.
      Вид крови был для него тягостен, всевозможные утонченные истязания, которым садисты подвергают свои жертвы, стараясь возможно полнее удовлетворить свою страсть и в то же время боясь уголовного преследования, уколы булавками, прижигания, нанесение ран и т. п. - все это внушало ему отвращение. Но он был страстный охотник до причинения нравственных страданий женщинам, которых он находил для удовлетворения своей страсти и которых он после таких мучений подвергал утонченной флагелляции.
      Он выбирал женщин только между проститутками и старательно искал между ними девушек очень молодых, немного робких, которых он находил на плохо освещенных улицах в часы, когда в Париже всюду выступает на сцену продажная любовь.
      Он приводил избранницу на свою холостяцкую квартиру, находившуюся в центральном квартале и так устроенную, что из нее нельзя было услышать ни криков, ни призывов на помощь.
      Когда девушка входила в западню, то начиналась ужасная комедия. Она каждый раз менялась, в зависимости от приведенной девушки и собственного настроения в ту минуту Максима.
      Иногда он разыгрывал сумасшедшего и своими бессвязными словами приводил в неподдельный ужас несчастную подругу. Чаще он признавался ей в своей страсти к виду крови, и когда она, обезумевшая, хотела бежать, то он связывал ее веревками.
      Затем целыми часами он наводил на нее ужас рассказами о тех неслыханных мучениях, которым он ее подвергнет после того, как накажет розгами; розгами он сек сравнительно слабо, но при этом уверял девушку, что это только прелюдия ожидающих ее пыток.
      Ему доставляло невыразимое наслаждение видеть, как: у несчастной меняется от страха все лицо, как обнаженное ее тело корчится, слышать ее отчаянные крики и призывы о помощи.
      Два раза, по его словам, дело могло кончиться для него очень скверно. В первый раз очень молодая чахоточная девушка впала в бессознательное состояние и умерла, когда он поднял рубашку и собирался сечь ее розгами. К счастью для него, на теле не было никаких следов насилия. Он развязал несчастную и, уложив в постель, послал за полицией. Призванный доктор нашел смерть естественной и последовавшей, по словам Максима, в минуту первой ласки.
      В другой раз, по его словам, разочарование его было еще сильнее.
      В этот день его подруга, сперва взволнованная и напуганная его ужасными угрозами, мало-помалу пришла от них в опьянение, и сама горячо торопила его поскорее начать сечь ее розгами. Когда он на ее глазах вязал из березовых прутьев два пучка розог, она находила, что он выбирает недостаточно толстые прутья или вяжет слишком тонкий пучок.
      Но самое любопытное то, что женщину эту еще ни разу в жизни не секли, и о подобной страсти она знала только по слухам. И вдруг она стала ярой поклонницей флагелляции.
      Но Максим искал не этого; он наслаждался волнением и страхом, происходившими от его слов и действий.
      Наоборот, многие флагеллянты находят высшее удовольствие, если их удары вызывaют у жертв наслаждение, и они всячески стараются, чтобы жертвы разделяли их сложные чувства.
      Мы уже раньше сказали, что большинство женщин охотно становятся активными флагеллянтшами. Мы прибавим еще, что, если хотят внушить женщине страсть к пассивной флагелляции, непременно необходимо для начала заставить ее играть активную роль, не требуя тотчас перемены ролями.
      Вначале она будет страшно изумлена тем, что ей пришлось не ласкать, а бить... Сначала она беспокоится о причиняемой ею боли, потом привыкает к мысли, что она причиняет, наказывая даже очень жестоко розгами своего возлюбленного, не страдание, а высшее наслаждение... Мало-помалу совершенствуясь в искусстве сечь со страстью, она становится совсем смелой и, за редкими исключениями, принимает в подобных развлечениях вполне искреннее участие.
      Ей сладко и дорого видеть, как ее возлюбленный валяется у нее в ногах, готовый испытать от нее всевозможные унижения, что в ее власти, неограниченной, как у царицы или жестокой богини, взять в руки розги или плеть и начать полосовать обнаженное тело и что за все причиненные ею страдания он ее будет еще благословлять.
      Она изощряется в изобретении утонченных истязаний, что усиливает наслаждение от флагелляции.
      И если только женщина от природы не садистка, она неизбежно, - раз она действует искренно, - захочет и сама испытать от руки своего возлюбленного наслаждение, которое, несомненно, она ему доставляет, наказывая розгами и т. п.
      В одну прекрасную ночь, утомленная наказанием своего друга, она подставит свое тело и будет молить его причинить ей страдания.
      У некоторых женщин-невропаток страсть к флагелляции развивается при помощи внушения.
      Один очень известный доктор по нервным болезням, страстный флагеллянт, комплектовал свой гарем пассивными флагеллянтками при помощи внушения. Обращаясь к субъектам уже с некоторой наклонностью, которую он умело развивал, он заставлял их исполнять все свои желания.
      Способ его довольно любопытен. Он сначала во время глубокого гипнотического сна внушал им, что они испытывают высшее наслаждение от флагелляции, которую он приказывал испробовать.
      Наконец, когда его внушение начинало действовать, он объявлял им свою волю, уже не погружая их в сон. Никогда он не встречал непослушных, а многие сделались даже отчаянными флагеллянтшами.
      Лучшим доказательством того, что торговля живым товаром процветает преблагополучно, служит факт, происшедший в июне 1909 года в России и обошедший все русские газеты, откуда мы заимствуем эти интересные подробности.
      Молодой человек и великий мерзавец Иван Скоряк познакомился с приехавшей в Одессу для приискания должности Марией Лопатнюковой. Узнав о цели ее приезда и затруднительном материальном положении, он принялся за ней ухаживать. Неопытная девушка не подозревала, к чему клонятся эти ухаживания, принятое Скоряком в ней участие тронуло ее неопытную душу, и Лопатнюкова стала благосклонней относиться к нему. Ухаживания Скоряка пошли еще дальше; в один прекрасный день он предложил ей руку и сердце. Мария согласилась. Жених, чтобы не жить на двух квартирах, предложил ей переехать к нему. Лопатнюкова сначала колебалась, но Скоряк убедил, что временное сожительство под одной кровлей нисколько не будет ее шокировать, тем более, что в Одессе ее никто не знает. Через неделю-две, пока он устроит дела с документами, они будут обвенчаны. Переезд Лопатнюковой на квартиру Скоряка и был началом ее страданий. Клятвы жениха о вечной любви вскружили голову неопытной девушке, и она отдалась. Прошло несколько дней в каком-то угаре. Ежедневно происходили попойки, и Лопатнюкова каждый день засыпала в полуопьяненном состоянии, с тем чтобы завтра повторялось то же. Вскоре в квартире Скоряка прибавилась еще одна пара. Их стал посещать некий Арон Шомнис тоже с девицей, Пелагеей Дроздовой. "Это невеста моего товарища", - сказал Лопатнюковой Скоряк, и кутежи стали происходить уже вчетвером. Как потом оказалось, Дроздова была такой же жертвой, как и Мария. Девушки вскоре сошлись, подружились и делились своими надеждами.
      Спустя две недели Скоряк заявил своей невесте, что они должны уехать в Николаев; туда же поедет и Шомнис со своей невестой. Сначала Лопатнюкова протестовала, но когда жених стал угрожать, что он ее выгонит, согласилась, и они уехали.
      Затем николаевскому сыскному отделению стало известно, что в один из домов терпимости в Николаеве продается двумя субъектами девушка и что в данный момент они находятся в известном месте. Туда были откомандированы агенты, и через полчаса в отделение были доставлены аккерманский мещанин Иван Скоряк и браиловский мещанин Арон Шомнис с Пелагеей Дроздовой, которая, обрадовавшись, что, наконец, вырвется от своих мучителей, рассказала все начальнику отделения.
      Она приехала в Николаев с Лопатнюковой; последняя, как имеющая больше 20 лет, уже продана в дом терпимости, а она, имевшая всего 19 лет, не могла быть принята; поэтому Шомнис, остановившись в гостинице "Новый Берлин", эксплуатировал ее. Дроздова умоляла начальника спасти ее подругу, которая попала в "веселый дом" лишь накануне. Г. Матвеев немедленно с агентами отправился по указанному адресу. Появление полиции в "домике", естественно, смутило находящихся в большой комнате за утренним чаем "этуалей", между последними Марии не оказалось. Начальник энергично потребовал от "хозяйки" указать местонахождение Лопатнюковой. И когда чины полиции вместе с Дроздовой вошли в "комнату", то Дроздова с трудом могла узнать свою красивую подругу Марию. На постели лежала полунагая женщина, со впалыми щеками и глазами, и слабым голосом что-то говорила. Дроздова дала ей воды и помогла одеться. Собрав кое-какие вещи, Лопатнюкова, поддерживаемая подругой и чинами полиции, с трудом передвигая ноги, вышла на улицу, где ее усадили на извозчика и повезли в сыскное отделение. По дороге с ней случился нервный припадок. Немедленно в отделение был вызван врач, который привел ее в чувство и констатировал сильное нервное расстройство, близкое к помешательству.
      Когда Лопатнюкова пришла в себя, она на расспросы в сыскном отделении рассказала следующее: "Мы позавтракали с Ваней в одном ресторане, где выпили, но я не была пьяная. Затем мы поехали... Ваня привез к одной даме, по его словам, хорошей знакомой. Он мне назвал ее Марией Ивановной. Здесь мы пили вино. Через некоторое время Ваня сказал, что он уедет по делу, но скоро вернется за мною. Как только он уехал, Мария Ивановна позвала какую-то женщину и велела ей показать мою комнату... Я сказала, что мне комнаты не нужно, так как сейчас приедет Ваня за мною... На это дама засмеялась и сказала, что Ваня больше не приедет, и теперь я должна слушаться ее и вот Эмилию Федоровну, если не хочу, чтобы мне было плохо... Тогда я догадалась, что попала в бардак, и стала плакать и просить меня отпустить, иначе я буду жаловаться полиции. В это время принесли два шелковых платья и белье. Эмилия Федоровна подошла ко мне и велела мне переодеваться, "так как уже скоро десять часов и скоро могут приехать гости". Я опять в слезы и, взяв зонтик, хотела выйти из комнаты... Мария Ивановна подошла ко мне, вырвала зонтик, бросила его на кровать и сказала, чтобы "я не дурила и тотчас одевалась", иначе мне будет очень плохо... Я говорю, что не стану одеваться, тогда она подошла и ударила меня со всего размаху по щеке... Я закричала: "Вы не смеете меня бить, я не ваша дочь!" А она говорит мне: "Пороть розгами буду, если, стерва, не будешь делать, что тебе велят!" При этом опять меня ударила по другой щеке. Тогда я хотела броситься к окну и закричать, но меня схватили и, потащив к кровати, стали хлестать по щекам; я, конечно, закрывала лицо руками, но они отнимали и били по лицу, так что у меня пошла кровь из носу. Тогда они перестали. Мария Ивановна опять меня спросила: "Оденешься ли ты, проклятая стерва, и выйдешь к гостям?" Я говорю, что ни одеваться, ни выходить к гостям не стану, пустите меня, я буду жаловаться на вас за побои полиции... Тогда Мария Ивановна говорит Эмилии Федоровне: "Эмилия, вели Егору приготовить побольше хороших розог и скамейку в сарае, потом пускай и сам придет взять ее поучить хорошенько, а Агафье скажи, чтобы ждала нас в сарае"! Когда Эмилия ушла, Мария Ивановна опять подошла ко мне ближе и говорит: "Маша, лучше слушайся, а то больно выдеру и буду пороть, пока не станешь, как шелковая, всю шкуру спущу, а настою на своем! Ну, будешь одеваться ко встрече с гостями"? Я опять говорю, что незачем мне одеваться, когда я одета, гостей мне не нужно, я не блядь, а пороть меня розгами вы не смеете! Тогда Мария Ивановна говорит: "Посмотрим, что ты запоешь под розгами, шкура барабанная", - и опять ударила меня по щеке.
      Я ничего не ответила, вижу, что попалась, и, сев на кровать, стала только плакать... В это время пришла Эмилия Федоровна с здоровенным мужиком и говорит: "Мария Ивановна, все готово!" Та опять мне говорит: "В последний раз говорю, Маша, будь умницей и делай, что я тебе приказываю, иначе будет очень больно!" Я говорю: "Хоть режьте, а блядью не буду!" Тогда она велела Егору отвести меня в сарай. Так как я не хотела идти, то он ко мне подошел и, взяв меня за талию, говорит: "Нужно, Маша, слушаться хозяйку и идти в сарай!" Я говорю, чтобы отпустили меня, не их девочка, чтобы слушаться... Тогда Егор хотел меня взять на руки, но я стала брыкаться, кусать его за руку и кричать: "Пустите меня, вы с ума сошли! Я хочу уйти!" В ту же минуту я почувствовала, как мне связали веревкой обе руки и ноги, а Эмилия Федоровна всунула мне в рот платок. Егор взял меня на руки, и все пошли в сарай.
      Когда меня принесли в сарай, то там уже была одна баба. Вместе с Эмилией они меня уложили на скамейку, я была так слаба, что перестала сопротивляться, видела, что ничего не поделаешь... Я чувствовала, что кто-то развязывает мне панталоны и спускает их до низу... Потом мне все платье с юбками и сорочкой завернули на голову. Тогда Мария Ивановна велела вынуть платок изо рта, а Егору пороть меня. Меня никогда в жизни не секли розгами, а потому, когда я почувствовала первый удар, то света не взвидела и думала, что я умру от боли и стыда. Сильно рванулась, но увидала, что меня крепко держат, и стала только кричать. Что это была за боль, не могу передать... Затем меня все секли, но потом остановились, и Мария Ивановна говорит: "Я тебе дала пятьдесят розог и сейчас дам еще столько же, если ты не обещаешься одеться и слушаться меня!" Я говорю, что не могу бладовать! Тогда она опять велела пороть.
      Егор стал драть меня еще сильнее, и я стала кричать, чтобы меня простили и что я согласна на все и буду слушаться. Меня все-таки продолжали драть. Наконец, когда перестали, то я опять кричу, что готова на все, только бы не секли меня. Мария Ивановна говорит: "Маша, я тебе дала сто розог, но думаю, что тебя сегодня можно еще пороть, чтобы выбить у тебя всю дурь из головы! Агафья, принеси еще свежих розог! Услыхав это, я стала божиться, что готова слушаться и пускай меня опять выпорют еще больнее, если я солгу. Но Мария Ивановна все-таки не отпускала меня со скамейки. Вскоре Агафья вернулась с новыми розгами. Мария Ивановна взяла у нее пучок розог и, подойдя ко мне, показала розги, прибавив: "Я не верю, что ты будешь слушаться, и велю сейчас опять тебя сечь еще больнее, я вижу, что ты обманываешь"... И тут же передала розги Егору, как я не клялась и не уверяла, что не лгу и готова все делать. Опять меня стали пороть, от боли я не могла кричать, дух захватывало. Но скоро опять перестали. Мария Ивановна спрашивает: "Ну, что, Маш?, будешь слушаться и переоденешься здесь же в сарае?"