Розы (№2) - Три розы

— А если тебе не хватит денег на билет?

— Тогда я не стану продавать кобылу.

— А что ты будешь есть, кто тебя станет охранять и…

— Адам, смешно сердиться на меня. Я всегда могу найти работу.

Услышав громкое пыхтение Пикермана, она оглянулась. Он первым подбежал к ней; Стипл, основательно набивший каблуками пятки, подошел следом. Адам инстинктивно передвинул на коленях ружье, направив ствол в сторону мужчин.

Он приказал незнакомцам отойти подальше от Женевьев. Они едва удостоили его взглядом и снова уставились на Женевьев, пожирая ее глазами.

Первым заговорил Пикерман:

— Как насчет того, чтобы заработать двадцать долларов? Стипл ткнул его под ребро и ухмыльнулся, услышав, как тот страдальчески хрюкнул.

— Ты мог бы получить ее за десять, — пробормотал он.

Женевьев бросила взгляд на Адама, желая увидеть его реакцию на эту странную пару. Его лицо выражало спокойное презрение. «Да, весьма своеобразные личности!» — подумала она, снова повернувшись к незнакомцам. Внешне они полная противоположность друг другу: один высокий, худой и сильно потеет — с лица ручьем льется пот; другой — приземистый коротышка. Такое впечатление, что ему трудно ходить, — так он гримасничает и переступает с ноги на ногу…

— Что именно вы хотите предложить, джентльмены? — любезно осведомилась Женевьев.

— Чтобы вы провели веселенький вечерок кое с какими людьми, — ответил Стипл.

Адам тут же взорвался.

— Все, Женевьев! — взревел он. — Мы немедленно уезжаем. Что же касается вас обоих….

Пикерман поднял руки.

— Это совсем не то, что вы подумали! Дело в том, что мы попали в ужасный переплет. И если леди нам не поможет, нас наверняка повесят.

Стипл энергично закивал в подтверждение.

— Я хозяин салуна, который рядом с его гостиницей. — Он мотнул головой в сторону Пикермана. — В моем заведении есть настоящая сцена, и иногда к нам приезжают именитые артисты. Мы оба заметили, какие у вас красивые лодыжки, мисс, и надеемся и молим Бога, чтобы и ножки ваши были точно такие же хорошенькие.

— Не видать вам ее ног! — рявкнул Адам.

— Стипл, заткнись! Ты выводишь джентльмена из себя, как только открываешь свою пасть. Позвольте мне объяснить, — подобострастно попросил Пикерман и, прижав носовой платок к лицу, галантно сказал: — Для нас и впрямь сложилась пиковая ситуация, мисс. В прошлом месяце мы уже дважды разочаровали людей, потому что развлечения, которые Мы им обещали, не состоялись. И вот теперь снова. Мы собрали деньги и послали за мисс Руби Лейт Даймонд, чтобы она спела и потанцевала у нас в. салуне. Мы завели всех, публика горит желанием увидеть диву, и что вы думаете? Она не приехала! Через полтора часа соберутся зрители, и что произойдет, когда она не выйдет на сцену?

— Могу себе представить, — не без иронии ответила Женевьев.

— У вас есть абсолютно все, чтобы представиться Руби, — заявил Стипл.

— Руби Лейт Даймонд? Это имя не может быть настоящим, — сказала Женевьев, стараясь удержаться от смеха.

— Элис, — пробурчал Пикерман.

— Ее зовут Элис О'Рейли.

— Значит, она ирландка.

— Да, мисс. Так и есть, — сказал Стипл Женевьев улыбнулась.

— Но я не ирландка, — спокойно произнесла она. — Мои предки — выходцы из Африки. Уверена, что вы это заметили. Не можете же вы на самом деле думать, что кто-то поверит, будто я Руби Лейт Даймонд! Куда подевалось ваше чувство юмора?

— Прошу прощения, мисс, но, мне кажется, вы не поняли, в каком отчаянном положении мы находимся. Мы будем болтаться на веревке, если не найдем хорошенькую леди, которая выйдет на сцену сегодня вечером, — проныл Стипл. — Не хотите быть Руби, не надо. Назовем вас по-другому. Как насчет Опал или Эмеральд?

— Меня зовут Женевьев. Что я должна делать на сцене?

— Неужели вы не понимаете? Нам совершенно все равно. Вы по-настоящему хорошенькая, и, вполне статься, если вы крутанетесь раза два, пройдетесь вперед-назад, зрители сочтут, что не зря потратили деньги.

— Ты готова согласиться? — спросил Адам.

Она кивнула.

— Кажется, эти джентльмены и правда здорово влипли. Если я им помогу, то, возможно, спасу их.

— Да уж влипли, другого слова не подобрать, — грустно согласился Пикерман.

Женевьев было и смешно, и жалко этих незадачливых дельцов, и, кроме того, казалось весьма заманчивым воспользоваться случаем и быстро пополнить кошелек. Правда, тут есть о чем подумать.

— Я пою, но только в церкви, — объяснила Женевьев.

— Она поет, Пикерман! — закричал Стипл. — Это знак! Говорю тебе, это знак! Она послана нам во спасение!

— Можете петь сколько угодно, — милостиво произнес Стипл.

— А кружиться вы умеете? — поинтересовался Пикерман.

Адам осуждающе покачал головой.

— Это важно? — не обращая на это внимания, спросила девушка.

Стипл пожал плечами.

— Я думаю, да. Публике захочется увидеть ваши лодыжки.

Она покосилась на Адама. Лицо его потемнело, на скулах заиграли желваки — вот-вот терпение его лопнет и он окончательно взорвется.

— Не думаю, что я стану вертеться или выделывать что-то подобное, но я хотела бы получить тридцать долларов. Я буду петь именно за такую сумму, и ни долларом меньше.

Компаньоны даже не стали обсуждать это заявление. Стипл подскочил к Женевьев и горячо пожал ей руку.

— Считай, что они уже у тебя, малышка, — задыхаясь от радости, просипел он.

— Могу ли я получить деньги вперед? — спросила она.

— Как только ты выйдешь на сцену, мы отдадим их твоему другу, — пообещал Стипл, кивнув в сторону Адама.

— Если вы этого не сделаете, он вас пристрелит, — проворковала Женевьев.

Пикерман повернулся к Адаму.

— Тебе ни в кого не придется стрелять. Мы заплатим. — Взглянув на девушку, он добавил: — Теперь осталось только прокрасться к задней двери салуна, чтобы никто не узнал, что ты только что появилась.

— Никогда не была в салуне, — заметила Женевьев.

— Ну вот сейчас и попадешь, — сказал Пикерман.

Адам рассвирепел.

— Женевьев, я не позволю тебе петь для толпы пьяных мужиков! — прорычал он.

— Там должны быть и женщины, — пообещал Стипл.

— Адам, ну прояви же сострадание, — протянула Женевьев. — Джентльменам необходима моя помощь.

Пикерман и Стипл дружно закивали. «Словно пара индюков, которые что-то склевывают с земли!» — подумала девушка и отвернулась, пряча невольную улыбку.

— Если они скажут правду, люди все поймут, — возразил Адам.

— Да как только мы заикнемся, что Руби не приехала нас сразу вздернут! — вскричал Стипл.

— Разве в Грэмби нет шерифа? — спросила Женевьев.

— Есть-то он есть, мисс, — ответил Пикерман, — но сегодня он уехал в Миддлтон, как только услышал, что ограбили тамошний банк. Вообще-то его помощь не очень нужна, потому что три федеральных представителя уже на пути в Миддлтон. Они быстренько поймают грабителей.

— Но Миддлтон в двух часах езды отсюда, и к тому времени когда шериф вернется, мы уже будем висеть на деревьях, — заметил Стипл.

— Кажется, вы говорили, что уже собрали деньги за билеты? — спросил Адам.

— Точно, — ответил Стипл.

— Ну так верните их, — спокойно сказал Адам. Услышав такое предложение, Эрнест и Гарри остолбенели.

— Мы не можем, — сказал наконец Пикерман.

— Тогда это будет уже не бизнес; — нервно добавил Стипл и, повернувшись к девушке, заискивающе спросил: — Мисс Женевьев, у вас, случайно, нет с собой хорошенького маленького платьица, чтобы выйти в нем на сцену?

Она улыбнулась:

— Найдется.

Глава 9

Женевьев имела в виду свое самое любимое платье, в котором ходила в церковь, — цвета, только что сбитого масла. К нему она надела подходящую по цвету широкополую шляпу, короткие перчатки и ботинки. Платье было с длинными рукавами, подол прикрывал лодыжки, вырез доходил до самого горла, так что Адам остался вполне доволен. Однако его раздражало, что Женевьев увидят в таком пышном воскресном наряде, как , впрочем, и Стипла с Пикерманом, правда, по другой причине — они сочли платье слишком целомудренным и вертелись вокруг девушки, уговаривая надеть что-нибудь другое.

Адам настоял на том, чтобы остановиться в меблированных комнатах за городом, и уже не было времени возвращаться и переодеваться, поэтому Женевьев быстро закончила свой туалет в кладовке Стипла за сценой. Вход охранял Пикерман. Адам и Стипл ждали ее возле сцене. Когда она вышла и спросила Адама, хорошо ли выглядит, тот мрачно сказал, что она неимоверно разожжет аппетит мужской части населения Грэмби. Когда же Стипл принялся умолять девушку хотя бы закатать рукава, Адам быстро шагнул вперед, поднял подбородок Женевьев и застегнул две верхние пуговицы.

Женевьев чувствовала, что он не на шутку сердит; Адам же чувствовал, что она крайне взволнованна.

— Отступать слишком поздно, — прошептал он. Она придвинулась к нему ближе и попыталась улыбнуться.

— Я немного нервничаю, — призналась девушка. Адам обнял ее и ободряюще погладил по плечу.

— Давай уйдем. Тебе нечего делать в салуне. Ты слишком утонченна для такого места.

Женевьев очень понравились его слова.

— Я? — наивно переспросила она, втайне желая, чтобы он их повторил.

— Пойдем, — настойчиво произнес Адам.

— Но целых тридцать долларов! — напомнила Женевьев. — Я могла бы вернуть тебе долг.

— Ты мне ничего не должна.

— Но ведь я вынудила тебя дать денег семейству Медоуз. Ты забыл?

Он наклонился ниже, чтобы расслышать ее шепот, заглушаемый криками, несущимися из зала.

— Ты не смогла бы заставить меня сделать что-то, чего бы я сам не захотел.

— Во имя всего святого, сейчас не время для нежного перешептывания. Мы в таком положении! — завопил Стипл.

— Зрители волнуются… — заметила Женевьев.

— Это не зрители, а сброд, — бросил Адам.

Стипл схватил девушку за руку.

— Раз он не хочет отвести тебя куда надо, то я сделаю эго сам.

Он оттащил Женевьев от Адама и вместе с ней устремился к левой стороне сцены, закрытой красным бархатным занавесом. Сначала девушка упиралась, потом перестала. Стипл что-то говорил ей, но она была в такой панике, что даже не понимала смысла его слов.

В салуне стоял оглушительный шум. Только гордость удерживала Женевьев от сильнейшего желания подхватить юбки и убежать отсюда как можно дальше — раз она дала обещание, то обязана его выполнить.

Она попыталась выглянуть из-за занавеса и посмотреть на будущих зрителей. Стипл заметил и кинулся к ней, дабы не позволить этого.

Ураган в салуне достиг апогея. Все как один скандировали имя Руби Лейт Даймонд, топали ногами и барабанили кулаками по столам. Аккомпанементом этой ужасающей какофонии служил звон осколков от бутылок, которые «почтенная публика» разбивала о стены и швыряла на сцену.

— Они… такие нетерпеливые, — проговорила Женевьев, услышав дикие вопли: «Руби!.. Руби!.. Руби!..»

— Ты все еще не сказал им, что эта чертовка Руби не приехала? — прорычал угрожающе Адам.

— Сейчас выйду. Сейчас скажу!.. — торопливо закивал Стипл. Потом повернулся к Женевьев: — Как только я тебя представлю, оркестр заиграет, и ты выйдешь.

— Погодите! — крикнула девушка, видя, что он собирается уйти. — А что они будут играть?

Стипл улыбнулся:

— Да кто их знает! Элвин забренчит на пианино, потом запилят два скрипача, которых я нанял…

— Но какую песню они станут играть?

— А это важно, что ли?

— Да, — сказала она и запнулась. Стипл похлопал ее по руке.

— Все будет прекрасно, — пообещал он.

В животе у Женевьев похолодело. Она подумала, что, наверное, позеленела от страха. Девушка осторожно посмотрела в щелку и в ужасе отшатнулась, мгновенно пожалев о своей затее: в салуне творилось что-то невообразимое, а двое изрядно подвыпивших зрителей перевесились через балкон, отхлебывая прямо из бутылок, и рассматривали собравшихся.

Женевьев поспешно отпрыгнула в глубь сцены и подошла к Адаму.

— О Боже! — прошептала она и прижалась к его груди.

Адам был крайне огорчен. Ну почему Женевьев так упряма? Неужели она не понимает — как только все эти разнузданные типы в салуне услышат, что Руби не приехала, они разнесут заведение в щепки!

— Ты все еще собираешься совершить эту глупость? — с укоризной спросил он.

Не успела она ответить, как подскочил Пикерман.

— Ты бы лучше вышел к ним, — задыхаясь, сказал он Стиплу. — Фаргус уже качается на твоей люстре, а Гарри пытается набросить на него лассо. Они надрались в стельку.

Адам потянулся через плечо Женевьев и схватил Стипла за воротник.

— Если хоть кто-то приблизится к ней, я пущу в него пулю. Ясно?

Стипл энергично закивал и, отодвинув занавес, вышел на сцену. Женевьев затаила дыхание, в ужасе ожидая реакции зрителей, которые сейчас узнают, что не увидят вожделенной Руби Лейт Даймонд.

Стипл сложил ладони вместе, призывая к тишине. Наконец все угомонились. Фаргус отцепился от люстры и уселся на стол, косоглазый Гарри бросил лассо, плюхнулся рядом с приятелем и громко рыгнул. Раздался хохот, но, как только Стипл начал говорить, тут же стих.

— Итак, друзья, я вам обещал, что мисс Руби Лейт Даймонд даст сегодня представление…

Он внезапно умолк. Зрители подались вперед и с горящими глазами ожидали продолжения. Стипл молчал целую минуту. Он просто стоял в центре сцены, переминаясь с ноги на ногу, улыбаясь сидящим в салуне мужчинам и щурясь. Они щурились в ответ. Секунды шли… Единственным звуком, нарушавшим тишину, был скрип новых ботинок Стипла.

Вскоре собравшиеся начали проявлять явное нетерпение. Сзади раздалось сначала бормотание, затем громкий ропот, который волной покатился вперед, неумолимо превращаясь в оглушительный рев.

Как только Фаргус снова повернулся к люстре, а его приятель взялся за лассо, лицо Стипла расплылось в медленной хитрой улыбке.

— Да, я обещал вам Руби Лейт Даймонд. Вот она! Встречайте!

Сияя, он сделал низкий поклон в сторону занавеса и дал Элвину сигнал начинать. Потом он молнией пронесся по сцене и скрылся за занавесом, чтобы не видеть реакции зрителей.

Пикерман впечатал тридцать долларов в большую ладонь Адама, с жалостью посмотрел на Женевьев и стал искать место, где бы спрятаться.

— Повторяю: я пристрелю любого сукина сына… — начал было Адам, но Женевьев прервала его.

— Кажется, это будет очень интересное приключение, — прошептала она.

Женевьев расправила плечи, широко улыбнулась и вышла на сцену.

Адам двинулся следом. Он встал, чтобы его увидели все, затем медленно поднял ружье, положил палец на спусковой крючок и навел ствол в середину толпы. Намек был достаточно прозрачным. Первый, кто посмеет сказать хоть слово, что Женевьев не Руби, получит пулю. Лицо Адама от ярости словно превратилось в свирепую каменную маску.

Но во всех этих предосторожностях не было никакой нужды.

Женевьев выпустила из них дух одним своим появлением. Ее воскресный наряд настолько ошеломил всех, что они буквально лишились дара речи и смотрели на нее разинув рот. Элвин перестал играть на пианино, скрипачи опустили смычки и, как и все остальные в салуне, открыли рот, во все глаза глядя на стоящую на сцене девушку.

Жепевьев, донельзя взволнованная, в отчаянии думала, что кое в какие приключения пускаться не стоит. Она просто сумасшедшая, если ввязалась в такое дело. Адам был совершенно прав: это невероятная и небезопасная глупость.

Почувствовав, что не выдержит, она сделала невольное движение, чтобы убежать, но увидела Адама, стоящего недалеко от нее на сцене с ружьем наперевес, и его неузнаваемо изменившееся, устрашающее лицо.

Он никому не позволит ее обидеть, это ясно. Женевьев улыбнулась еще шире и снова повернулась к посетителям салуна. Колени ее дрожали, в животе от ужаса урчало, горло перехватило, но сознание того, что Адам защитит ее, поддерживало Женевьев.

Неудивительно, что она полюбила этого человека!"

Тут девушка уловила какой-то отвратительный запах и поняла, что это греховное зловоние виски. Оглядев салун, она заметила валявшиеся повсюду пустые литровые бутылки — и на полу, и на столах.

Они все пьяны! Какой стыд! Внезапно Женевьев почувствовала отвращение и гнев. Она еще будет нервничать из-за этих типов?

Наконец зрители оправились от первого потрясения. Некоторые уже улыбались ей в ответ, но большинство смотрели хмуро, почти угрожающе, сразу поняв, что она вовсе не та, кого они ожидали. Но прежде чем кто-то начал уличать Стипла в обмане, в том, что он подсунул им вместо Руби кого-то другого, Женевьев запела — и с этой секунды полностью подчинила их себе. Адам в жизни не поверил бы, если б не видел собственными глазами: через несколько мгновений все пьяное сборище разразилось рыданиями.

Женевьев выбрала одно из церковных песнопений — «Придите, грешники, придите, нищие и нуждающиеся», самое подходящее для этой аудитории. Ее голос, удивительно красивого тембра, богатый и глубокий, успокоил и усмирил зверя, сидевшего внутри каждого из этих видавших виды мужчин. Они вслушивались в слова и низко опускали голову. Некоторые даже отодвигали в сторону стаканы с виски. Многие вынули из карманов носовые платки и вытирали слезы.

Когда Женевьев допела, плакали все. Адам отошел в тень и опустил ружье. Его душил смех — настолько неожиданной была реакция пьяной публики, — но он удержался, опасаясь испортить настроение зрителей. Адам понял, почему Женевьев выбрала именно эту песню. Она хотела пристыдить их. И она добилась своего.

Вторая песня называлась «Моя святая мать, надейся на Меня». Она потрясла слушателей еще больше. Когда Женевьев закончила третий куплет, один разрыдался так громко, что приятелям пришлось успокаивать его.

Стипл запаниковал, и было с чего: никто не покупал и не пил его дорогостоящего алкоголя. Он подвинулся поближе к Женевьев, желая привлечь ее внимание, и, когда она взглянула на него, начал делать знаки, призывая ее потанцевать.

Адам не выдержал и засмеялся. Женевьев обаятельно улыбнулась Стиплу и запела о смерти и об отпущении грехов всем увидевшим свет в конце пути и изменившим свою жизнь. Адам заподозрил, что она сама сочиняет слова, потому как рифмы в этой песне не было, но, кроме него, никто ничего не заметил.

Стипл готов был рвать на себе волосы, его охватило отчаяние. Он терпел огромные убытки, и все из-за этой мисс Женевьев. С помощью уморительной мимики он пытался заставить ее спеть что-нибудь погорячее, побравурнее, но безуспешно.

Она не обращала на него никакого внимания и продолжала вгонять салун в тоску и раскаяние. Один из слушателей, всхлипывая, попросил, чтобы она снова спела песню про маму. Стипл в ужасе затряс головой, но Женевьев не могла не выполнить столь трогательной просьбы, и бедняга смирился.

Когда она закончила, все хлопали и плакали. Гарри Стипл, неожиданно для самого себя и к вящему своему негодованию, тоже разразился слезами.

В горле у Женевьев першило, дыхание перехватывало… Она решила спеть еще одну, последнюю, песню и потом уйти. Девушка вложила всю душу в эту сладостную духовную песню. Это была любимая песня ее отца. Она так понравилась слушателям, что они топали ногами и что есть силы хлопали в ладоши.

Взяв самую высокую ноту в последнем стихе, Женевьев случайно взглянула на открывшуюся дверь салуна и вздрогнула, увидев, как внутрь протиснулись трое мужчин.

Один из них был Эзекиел Джонс.

Женевьев похолодела. Ее голос замер так резко, будто кто-то разрезал его лезвием бритвы. Взгляд снова метнулся на Эзекиела, и девушка почувствовала себя в западне. Она уставилась в его пылающие дьявольским огнем глаза и не находила в себе сил не то что повернуться и уйти, но даже пошевелиться — страх парализовал ее, словно кролика, на которого смотрит змея. Казалось, прошла целая вечность. Женевьев непроизвольно сжала кулаки, но по-прежнему могла только стоять и смотреть, как Эзекиел медленно прокладывает себе дорогу сквозь толпу. «Бежать, бежать!» — билось в голове Женевьев, и, выйдя наконец из оцепенения, она рванулась к Адаму, но вдруг остановилась.

Он увидел в ее глазах панику, шагнул к ней и поднял ружье, сверля взглядом толпу, чтобы отыскать скрытую угрозу.

Нет, она не должна искать у него защиты. Она не имеет права подвергать его такой опасности. Эти проклятые койоты догнали ее, а он, несомненно, попытается сделать все, чтобы ее защитить. Женевьев была уверена, что Эзекиел способен уничтожить его. Нет-нет, она не может рисковать жизнью Адама!

Задрожав, девушка бросилась бежать. Ее шляпа слетела и упала на сцену. Стоявший неподалеку Стипл попытался было схватить Женевьев, когда та проносилась мимо, но она оказалась проворнее, и он так и остался стоять с разинутым ртом.

Дорожная сумка Женевьев лежала на стуле рядом с клозетом. Она схватила ее и выбежала через заднюю дверь в переулок, повернула раз, потом другой, пытаясь вспомнить дорогу к конюшне.

Она слышала, как Адам, рванув дверь, зовет ее, на мгновение заколебалась, но тут же завернула за угол и скрылась. Адам, уверенный, что Женевьев побежала в конюшню, намереваясь вскочить на лошадь и умчаться из города, побежал за ней, но, услышав, как позади звякнул звонок открывшейся двери салуна, быстро прыгнул в тень за груду корзин.

Кто-то из толпы в салуне насмерть перепугал Женевьев, и Адам хотел выяснить, кто и почему. Он не волновался, что девушка убежит от него: даже если она уедет из города, он ее догонит — ночь лунная, и найти Женевьев будет нетрудно.

Очень скоро его терпение было вознаграждено. Три самых мерзких типа, которых ему когда-либо доводилось видеть, неспешно проследовали мимо. Двое — массивные и неповоротливые — наверняка были наняты третьим — невысоким мужчиной, шедшим за ними и одетым как государственный деятель на похоронах. Когда он остановился у входа в переулок, чтобы закурить сигару, они тоже встали, поджидая его.

— Вы хотите, чтобы я погнался за ней, преподобный? — спросил самый высокий.

— Незачем, — ответил преподобный с акцентом, тягучим, как южный кленовый сироп. — На сей раз эта сука от меня не скроется, — протянул он нараспев. — Я ведь уже говорил тебе, Херман: Господь укажет мне путь.

— Да, преподобный, вы это говорили мне, — согласился Херман.

Он передвинулся, и в лунном свете Адам хорошо рассмотрел его лицо: нависший над бровями низкий лоб, кривой нос, несомненно, не раз сломанный в драках, отвратительные шрамы на щеках явно были результатом поножовщины. Напарник Хермана мало чем отличался от него.

— Что мне и Льюису с ней сделать, если она откажется к вам вернуться? — спросил Херман.

— Может, отделать ее как следует? — шагнув вперед, нетерпеливо предложил Льюис.

— Этого-то я и жду, — проблеял преподобный. — Идите, мальчики. И помните: Господь помогает тому, кто помогает себе сам.

Он кивнул приспешникам, отошел и свернул в боковую улочку.

Адам бесшумно миновал салун и гостиницу, но потом свернул и почти наполовину сократил путь до конюшни.

Он тихонько скользнул внутрь и запер за собой двери. Он услышал Женевьев раньше, чем увидел ее: пытаясь оседлать кобылу, она тяжело дышала.

— Убегаешь от кого-то? — спросил Адам.

Она подпрыгнула, взвизгнула и начала испуганно озираться, пока наконец не поняла, что, Адам у нее за спиной. Женевьев казалось, что от страха ее сердце разорвется.

— Ты испугал меня… — переведя дыхание, сдавленным шепотом проговорила она.

— Ты и так была напугана.

Он мягко взял ее за плечи и отодвинул в сторону, чтобы оседлать ее кобылу. Он работал быстро и спокойно.

Женевьев подняла с земли свою свернутую дорожную постель и молча стояла, ожидая, что он потребует объяснений.

Но Адам ни о чем ее не спрашивал. Закончив, он повернулся к Женевьев, увидел скатку с постелью и предложил оставить ее здесь.

— О Господи, нет! — выкрикнула она. — Лучше привяжи ее к седлу.

Адам вошел в соседнее стойло и быстро оседлал своего жеребца. Женевьев пошла за ним, держа постель в руках.

— Ты не можешь ехать со мной, — решительно заявила она.

— Я так не думаю, — жестко ответил Адам, и девушка поняла, что он не собирается уступать.

— Пожалуйста, послушай меня. Ты серьезно рискуешь, если поедешь со мной.

— А ты?

— Я не хочу, чтобы ты сопровождал меня, — сделав вид, что не слышала вопроса, упорно настаивала она.

— Очень плохо.

— Адам, пожалуйста, прошу тебя, уезжай!..

— Нет, — отрезал он. — Мы поедем вместе. Я беспокоюсь о тебе. Стоит оставить тебя одну на несколько минут, как с тобой что-нибудь происходит. Разве я не прав, Женевьев?

Она опустила голову.

— Я знаю, ты сердишься на меня.

— Нет, не сержусь, — ответил он. — Я изгнал гнев. Женевьев хотела что-то ответить ему, но Адам вдруг предостерегающе поднял руку. Кто-то с силой толкал Дверь конюшни. Женевьев повернулась, но Адам быстро сгреб ее обеими руками и без всяких церемоний затолкал в угол стойла. Потом схватил ружье, взвел курок и стал ждать.

Двери с треском открылись, и в конюшню ворвался Херман, а за ним Льюис. Они кинулись в разные стороны и скрылись в тени.

Эзекиел Джонс вплыл следом.

— Как здесь темно! Где ты прячешься, девочка? Я знаю, что ты здесь. Может, мне засветить фонарь и поискать тебя? Я любил поиграть в прятки, когда был молодым парнем.

Адам чувствовал, как дрожит Женевьев. Она попыталась выбраться из-за его спины, но он еще теснее зажал ее в угол. Он был полон решимости защитить девушку даже помимо ее воли и, когда она шепотом попросила его поберечь себя, н покачал головой. Адам не мог повернуться к ней, так как не спускал глаз с приспешников Эзекиела, которые медленно и упорно обыскивали конюшню — стойло за стойлом.

Они подходили все ближе. Эзекиел ждал возле двери.

— Выходи, выходи, ты ведь здесь, — тянул он. — Боишься Ли ты, девочка? Конечно, боишься. Никто не остановит Эзекиела Джонса, он исполнит волю Господа и покарает тебя.

— Нам надо посветить вот тут, — крикнул Льюис.

Преподобный зажег фитиль. Раздалось шипение, громкое, как внезапный взрыв в тишине. Свет фонаря заметался — Эзекиел запирал дверь конюшни.

— Не хочу, чтобы кто-нибудь явился сюда и побеспокоил нас. И не хочу, чтобы ты снова удрала от меня, мисс Женевьев. Надо бы проверить, нет ли здесь окна, через которое ты можешь ускользнуть…

Херман упорно обследовал соседнее стойло и вдруг остановился, натолкнувшись взглядом на взгляд Женевьев. Она хотела предупредить, но крик замер у нее в горле. Впрочем, Адам увидел Хермана одновременно с ней и оказался проворнее головореза. Прикладом ружья он ударил его по голове. Херман ошалело посмотрел на него, потом закрыл глаза и повалился на землю.

Прибежавший на шум Льюис резко остановился и замер, увидев направленный на него ствол.

Эзекиел по проходу подошел к своему наемнику. Лицо Джонса окаменело, когда он увидел Адама, но тут же осветилось фальшивой улыбкой.

— Кто вы, мистер?

— Не важно, — заявил Адам. — Считай, что я имею отношение к делам девушки, за которой ты гонишься, но я не собираюсь с тобой ссориться. Если ты отдашь ее мне, то можешь убраться отсюда, и я ничего тебе не сделаю.

— Я никуда не собираюсь идти, и ты никогда ее не получишь.

— Тем хуже для тебя.

— Ничего подобного.

Взгляд Эзекиела, устремленный на Адама, сверкал неприкрытой ненавистью. Когда преподобный снова заговорил, из его голоса исчезли интонации джентльмена:

— Ты покрываешь преступницу и грешницу. Она завлекла тебя обманом?

Женевьев прижалась к Адаму.

— Это ты преступник, а не я! — выкрикнула она.

— Кокотка! — ткнув пальцем в ее сторону, заорал Джонс.

— Что ты сказал? — ледяным тоном переспросил Адам. — И вообще что тебе надо от Женевьев?

Эзекиел надулся как петух. Он заложил руку за борт жакета и горделиво выпрямился, словно позировал для портрета.

— Я преподобный Эзекиел Джонс, — важно объявил он. — У этой особы есть кое-что, принадлежащее только мне.

— Нет у меня ничего твоего!

— Господь покарает тебя за ложь, девочка.

— Да как ты смеешь называть себя проповедником? Ты просто мелкий воришка.

— Моя дорогая, во мне нет ничего мелкого.

Он снова посмотрел на Адама, лицо его приняло покаянное выражение.

— Подобно святому Павлу я тоже немало грешил перед тем, как мне был указан свет истины, — смиренно произнес он и вдруг, побагровев от ярости, прорычал: — Верни мне мои деньги!

— Нет у меня твоих денег! — в бешенстве крикнула Женевьев.

Льюис шагнул вперед. Адам предупреждающе выстрелил прямо перед ним в землю. Физиономия негодяя мгновенно покрылась пылью. Он подпрыгнул и едва не сбил с ног Эзекиела.

— Она украла у меня четыре тысячи долларов! — небрежно оттолкнув Льюиса, взвизгнул тот.

— Нет, — настаивала Женевьев. — Я не брала у тебя никаких денег.

— Лжешь! — взревел Эзекиел.

— Адам, ты ведь мне веришь, правда?

— Ты слышал, что сказала леди? Она не станет лгать. Теперь проваливай отсюда, иначе я потеряю терпение и пущу пулю в твой тощий зад.

Эзекиел не двинулся с места.

— Ты слеп, ты поддался ее чарам и не видишь правды! Говорю тебе, она кокотка, и если ты меня не послушаешь, гореть тебе в аду.

— Почему бы не обратиться в суд и позволить шерифу решить, кто из вас говорит правду? — предложил Адам.

— Нет! — выпалил Эзекиел. — Незачем сюда впутывать суд.

— Почему?

— У меня слишком пестрое прошлое, оно все еще гонится за мной, — с видом раскаявшейся овечки признался проповедник. — Иначе я, конечно же, пошел бы к шерифу. Клянусь Богом, пошел бы.

— Катись отсюда, — брезгливо бросил Адам.

— Я это так не оставлю, — прошипел Эзекиел, поворачиваясь к выходу.

Лыоис попытался подойти к приятелю, все еще лежавшему без сознания на полу в соседнем стойле, но Адам не позволил.

— Оставь его и проваливай! — велел он.

Эзекиел открыл дверь конюшни.

— Я все равно доберусь до тебя, девчонка, — процедил он сквозь зубы. — Я знаю, куда ты направляешься, и говорю тебе: ты никогда туда не попадешь. Судный день наступает.