Жажда смерти (№2) - Смертный приговор

Он ждал в гостиной ее квартиры, пока она переодевалась за прикрытой дверью спальни: посасывая себе виски и почитывая статейку о самом себе в “Трибьюн”.

– Прелестно, – сказал он, когда она появилась. Обрадованная Ирен протанцевала по комнате, а Пол рассмеялся. Выйдя под навес над крыльцом, он раскрыл зонтик и довел женщину до машины. И вот они уже едут на север, еле ползя в полуослепшем потоке автомобилей, с трудом счищавших с ветровых стекол сугробы снега.

– Вы очень осторожный шофер.

– Всю свою жизнь я прожил в Нью-Йорке. И это первая машина, являющая моей полной собственностью. Права у меня с восемнадцатилетнего возраста, но я не большой любитель езды.

– Может, именно поэтому вы до сих пор живы.

Пол едва удержался от резкого взгляда на нее. Женщина сказала фразу очень весело, ничего не подразумевая. Но в глазах ее можно было заметить эдакую зловредную шаловливость, и временами у Пола появлялось странное чувство, будто она над ним издевается, будто бы она может прочитать все его мысли. Конечно, он фантазировал, но подобные идеи его здорово нервировали: в конце концов, Ирен была умной женщиной, и это подразумевало опасность.

Она достала из сумочки сигарету и уронила ее на пол. Пол едва не запаниковал, когда она стала вслепую шарить руками по полу. А вдруг она наткнется на револьвер, притянутый к пружинам под сидением?

Наконец, женщина отыскала-таки сигарету и нажала на зажигалку в приборной шинели.

– Не уверен, что эта штуковина работает.

– Скоро мы обо всем узнаем.

Зажигалка, щелкнув, выскочила, и Ирен приложила ее красный кончик к сигарете.

– Стыд и срам. Неужели вы все не проверили, прежде чем купить машину?

– Я попинал колеса. Разве не достаточно? – Держи себя в руках!

Чилдресс жил на Кларк-Сквере в Эванстоне. Кларк-Сквер оказался парком, выходящим на озеро; три его стороны украшали величавые старые постройки и над улицей нависли, как засыпанные снегом арки, – деревья.

Под зонтом побежали к дому, огибая сугробчики и лужи. Перед домом была припаркована небольшая машина.

– Это машина Чилдресса. Мне про нее про нее Сполтер рассказал.

– У него, судя по всему, имеется чувство юмора. На бампере была приклеена огромная полоса бумаги, на которой жирными разноцветными буквами было выведено: “Будь американцем – покупай только американские вещи!” Сама же машина оказалась японским “датсуном”.

На лужайке вокруг дома расцветали и рододендроны. А по затененным аллеям летом ребятишки носятся на велосипедах. Северо-западный Университет был совсем рядом, но вряд ли кто-нибудь из деканов здесь жил; в таких домах обитали управляющие, наподобие Чилдрессу, но по словам Сполтера, Чилдресс просто родился и вырос в этом доме и даже в голову не приходило куда-нибудь переехать. Пусть даже и в более богатый район. Пол подумал: интересно, как люди живут с настолько мощно вросшими в прошлое корнями? Всю свою жизнь он только и делал, что переезжал с квартиры на квартиру, из квартала в квартал, следуя за изменчивым и развивающимся Нью-Йорком. Он не мог припомнить, чтобы хотя бы за свою жизнь у него был настоящий подобный родовому или именному поместью, дом. Не то, чтобы Пол очень сильно страдал от отсутствия такового, но просто сейчас, оказавшись в старинном викторианском квартале и почувствовав царящий здесь мощный дух, его это взволновало.

Дом был построен с расчетом на центральный холл с само собой разумеющейся лестницей, покрытой казавшимся вытертым ковром. Их встретила служанка: она носила передник и чепчик и напоминала Полу персонаж из старых кинофильмов. Из главного зала доносилось взрывы смеха и разговоры. Пол заметил, что оконные рамы пронизаны проводами сигнализации.

В дальнем конце коридора, в дверном проеме появилась женщина, а за ней шли Чилдресс со Сполтером вся троица приветливо улыбалась, последовал обмен рукопожатиями и приветствиями. Женщина оказалась женой Чилдресса: средних лет, принадлежащая к категории “клубных дам”, склонная к полноте и поэтому сильно затянутая в корсет.

Круглое румяное лицо Чилдресса пахло дорогим лосьоном после бритья. Он был рад познакомиться с мисс Эванс.

– Пойдемте, познакомлю вас с остальными своими лизоблюдками. – У него был крайне резкий юморок, таким образом он изгонял своих демонов.

– Ну, Джима Сполтера вы разумеется знаете. Он живет тут недалеко, за углом: в четырнадцати кварталах отсюда – коммунальная собственность, что тут скажешь...

Зал приемов оказался больше чем можно было предположить по внешнему виду дома. Старинная мебель соседствовала с эротическими картинами, а с потолка на равном расстоянии друг от друга свисали веселенькие японские фонарики. Пол решил, что Чилдресс нарочно шутки ради оформил залу подобным образом. Стоило им войти, как Чилдресса тут же ухватил за пуговицу кто-то вновь пришедший, и он просто махнул гостям в сторону бара, а сам повернулся спиной. Ирен сказала Сполтеру:

– Бог ты мой, и он всегда такой?

– Вам бы посмотреть на него на заседаниях: такого скромницу не отыщешь во всем белом свете. Благоволит прямо-таки ко всем. Мечтает, чтобы все узнали и поняли, насколько он заботлив и участлив.

– А уголком рта над всеми издевается, не так ли?

– В этом и состоит его гениальность. Ирен обратилась к полу:

– Похоже, если вы залезете в бутылку, то получите удовольствие. – Она прямо-таки сияла.

– Да, это будет новым и совершенно иным опытом, согласился тот сухо. – Еще ни разу мне не доводилось работать на сумасшедшего.

Сполтер удивился:

– Ты чего?

– Похоже, перебрал малость, вот и мучается похмельем, – вступила Ирен. – Но я рискну выпить бурбон с содовой.

– Пол?

– Скотч с водой, пожалуйста. Сполтер развернулся и стал пробираться к бару. Пожилой мужчина, на шее которого нависали с обоих сторон воротничка, сияя появился в толпе. Он одет в серый костюм в полосочку очень широкими штанами, высоко заканчивающимися на талии, они слегка напоминали мешок с почтой.

– Ирен, Господи!

– Хэрри, дорогой мой, сколько лет, сколько зим. Пол разреши представить тебе Хэрри Чизема. Он ответственен за то, что Северо-Западный ежегодно выкидывает в свет такую пропасть адвокатов.

– Больше не ответственен, моя радость. С сентября профессор в отставке.

– О, Хэрри, только не это! Быть не может! Не могут они выгнать тебя пастись на лужайку.

– Но так они и сделали.

– Хэрри был моим наставником, – объяснила женщина Полу. – Старший профессор, духовник и пастырь.

Пол сказал, что рад познакомиться с профессором Чиземом, и старик горячо встряхнул ему руку.

– Боже мой, представьте только, моя ученица опустилась до такой степени, что пришла на Чилдресскую оргию! Дорогая моя, я просто уничтожен.

– Но вы-то тоже здесь, а?

– Да ведь я старый закоснелый извращенец, разве вы не знали? замкнутый дегенерат. – Он подплыл к невероятно огромному полотну, написанному маслом, изображающему нимф. – Такое вот во времена Возрождения продавали из под прилавка,.. Да, а вам известно, что Джон Чилдресс был одним из первых моих студентов? И ведь одним из способнейших, правда...

Только вот сейчас никто и не вспомнит, что прежде, чем удалиться в финансовые махинации, он подавал надежды как адвокат, законник. Лучшие – что означает дьявольски – изощренные бизнесмены выходят из законников.

– А худшие законники – бизнесмены.

– Некрасиво и нечестно швырять в лицо его же собственные камни. Слишком уж. хорошая у тебя память.

Вернулся Сполтер, раздал напитки и навис над всеми, Ирен сказала:

– Не представляю тебя, Хэрри, играющим в шаффлббрд. Чем ты занимаешься?

– А чем занимаются отставные интеллектуалы? Чтобы никому не причинять вреда, пишут книжки.

– И какие же, если не секрет?

– От тебя секретов нет. подобные вещи пишут в наше время все, кому не лень. И все об одном и том же. И все-таки надеюсь высветить одну-две проблемы, до которых еще не добрались остальные, Я имею в виду преступность.

– Странно хотелось бы почитать. Хэрри.

– Почту за честь предложить ее тебе на просмотр, как только закончу.

– Польщена. Сполтер произнес:

– Надеюсь, Хэрри, вы сможете дать нам несколько полезных советов. А то наши эксперты днем и ночью ломают голову над тем, как выскочить из этого тупика.

– Именно в этом и состоит отличие моего скромного труда от всех остальных. Это будет не книга вопросов, А книга ответов.

Ирен улыбнулась своей замечательной ленивой улыбкой.

– Хэрри, нельзя бросать свою кость как приманку на пол...

Старик обрадовался.

– Тогда немного подождите и сами все прочитаете. – Он легонько толкнул Пола локтем в бок. – У меня уже и покупатель имеется...

– Хэрри, – сказала Ирен твердо.

Пол сказал:

– Если вы действительно решили некоторые...

– Подготовил ответы. Не решил проблемы, а дал ответы на вопросы. Решение предполагает окончательную расправу с проблемой. А ответ, с другой стороны, может оказаться чистой теорией или гипотезой.

– Ты так и не отучился придираться, Хэрри.

– Различие очень много значит, моя радость. Моя книга всего лишь предлагает некоторые рекомендации. Такие, что народ и политики, вполне возможно, сочтут их неприемлемыми и даже вредными. Они не помогут решить проблему, потому что их невозможно применить на практике.

– Боже мой. Судя по твоим словам, ты собираешься предложить нечто в духе Адольфа Гитлера.

– Может быть и так. Просто в наши дни стоит только упомянуть об авторитаризме, как в голову приходят надоевшие, набившие оскомину сравнения с Гитлером.

– Вы нас не проведете, Хэрри, – пошутил Сполтер, – потому что мы все прекрасно знаем, вы и есть тот самый линчеватель.

Пол постарался не подать виду и не напрягаться.

– Это тайное решение Хэрри, – доверительно сообщил Сполтер Полу. – Окончательное решение.

– Суд Линча не решит ни одной проблемы, – сказал Чизем.

– Но согласитесь, что сейчас он очень неплохо влияет на показатели преступности, – сказал Сполтер. Ирен издала горловой смешок.

– Простите меня. Просто представила, как Хэрри крадется по темным аллеям с двумя пистолетами в кобурах. “Не двигаться, паскуда!”

Пол выдавил слабенькую улыбочку.

Сполтер покачал головой.

– Скажу вам вот что: существует ли он на самом деле или нет, но этот линчеватель взбудоражил общественное сознание, как никто другой. Все только о нем и говорят. Многие ему симпатизируют. Стоит поговорить с людьми, и начинаешь понимать, как они ко всему относятся. Прав он или виноват, но линчеватель будто говорит жителям нашего города: существует закон на этих улицах. Такое на моей памяти впервые. Бог свидетель, это, конечно, скорая расправа, но все равно...

– Это не закон, – фыркнул старый профессор. – Кто бы ни были линчеватели, но они стоят вне закона. Им не нужно правосудие. Им нужна кровь.

– Им? – удивилась Ирен. Сполтер сказал:

– Вряд ли, конечно, это работа одного единственного человека. По крайней мере все это одному провернуть не под силу. И в Нью-Йорке и в Чикаго одновременно действует, что ли? Един в стольких-то лицах?..

Пол вступил в разговор, потому что понял, что если он чего-нибудь не скажет, это может показаться странным.

– Значит, вы считаете, что у него – или у них – жажда крови. Жажда насилия и смерти. Не думаю, что это все настолько просто. Такие ответы...

Ирен проговорила:

– Думаю, что тут прав Пол. Месть – вещь очень личная, тогда как правосудие – общественная. Но линчеватель – уж не знаю, один он или их несколько так вот линчеватель сделал месть общественной проблемой, обобществил ее. И преднамеренно. В каком-то смысле эти убийства являются обращением к народу с призывом понять его: линчеватель стремится показать, что это не просто какая-то там частная вендетта. Он хочет поднять и всколыхнуть сознание наших жителей. Он старается привлечь внимание к кризису, и знаете, если бы спросили меня, я бы ответила, что со своей задачей он справляется блестяще. Нет, с тем, что это кровавый спорт или обычная месть, я согласиться не могу.

Чизем покачал головой, а вместе с ней затряслись его отвисшие щеки.

– Эти мужчины, линчеватели, стараются действовать, будто герои античного мифа, стремясь воплотить в жизнь свои фантазии. Линчеватель считает себя традиционным Американским Героем. В этом я уверен. Он видит в себе некоего мессию-обновителя, реформатора, старающегося возродить тот героизм, который был присущ пионерам Дикого Запада, убивавшим, потому что это было необходимо, ибо в ином случае убивали их, пока природу не покорили. Но каким фальшивым образом это было в те времена, таким же фальшивым он остался до нашего времени. Не стрелки без промаха завоевали и укротили страну. Поселенцы. Точно так же и сейчас: линчеватели не решают проблем. Они просто добавляют пламени в костер.

Старик почувствовал себя, как в старые добрые времена: перед ним была аудитория, и он сел на своего конька. Все остальные разговоры, прекратились, люди поворачивали головы и прислушивались. Энтузиазм Чизема захватил всех.

– Линчеватели, конечно, могут считать, что они каким-то образом работают на общество, но на самом деле претворяют в жизнь собственные патетические фантазии. Вот подумайте: если пошел обильный снегопад, и рухнуло большое здание, – вы же не станете во всем обвинять снег. Вы доберетесь до того архитектора, который данное здание проектировал, не так ли? Вы постараетесь добиться, чтобы он в будущем исправил свои ошибки и изменил свою архитектурную систему.

– Так вот: это наша проблема. Над архитекторами довлеет тяжкий груз устаревших традиций – пропасть законов, напечатанных в миллионах книг по архитектуре. К тому же огромное количество архитекторов коррумпированы: они применяют дешевые строительные материалы и нестандартные к тому же. Такова же и наша официальная юридическая система: полицейские и судьи продаются не реже уличных девок.

– А жители? Жители – это покупатели и арендаторы квартир в нашем здании. Они с удовольствием сэкономят несколько копеек, чтобы не вкладывать их в крепкий надежный каркас. Уж лучше они раскошелятся на дешевые и нестандартные материалы и будут уповать на то, что метель пройдет стороной.

Сполтер сказал:

– Ну, не можете же вы сказать, что народу на все наплевать? А как же весь этот крик да вой поводу преступности?

– Людям не плевать на то, что здание может разрушиться. Но действовать они не будут. Самое распространенное заболевание в нашей стране – чувство личной беспомощности. Импотенции. Бессилия. Этим вскармливается апатия. А та в свою очередь питает насилие-линчевательство. Чем больше в людях бессилия, тем более жестокими они становятся, – революционеры, как известно, – самые слабые люди на земле.

– Преступники и линчеватели, – сказал Пол. – Неужели они революционеры?

– Знаете, я думаю, что мотивы и у тех и у других в принципе одинаковые. Они не довольны своей беспомощностью и в состоянии безысходности выплескивают наружу насилие, потому что для них – это единственный путь избавиться от душащей их ярости.

Пол увидел, что к ним подошел Джон Чилдресс. Он улыбнулся.

– Хэрри, передохни. Ты устраиваешь спектакль, обкатывая и так всем понятные вещи.

Чизем приветствовал хозяина, выказав хорошее к нему расположение и чувство юмора.

– Очевидное становиться менее очевидным, Джон, когда ты начинаешь понимать тот факт, что мы поставлены в безвыходное положение двумя противоборствующими силами, которые ко всему прочему исходят из одного-единственного политического источника. Первое: каждый раз, когда требуется решить любую социальную или общечеловеческую или просто человеческую проблему, мы начинаем впутывать в дело правительство, призывая, чтобы оно вмешалось. Отсюда очевидное: правительство таким образом приобретает все большую силу, граждане же становятся все маломощнее и малохольнее. Второе: патологическая боязнь возможной нехватки силы. Бабки подбиты.

– Видишь? – спросил Хэрри. – Для начала мы снабжаем правительство все возрастающей властью. А потом начинаем изобретать пути, дабы эта власть не была использована против нас. Полный тупик.

– То есть вы имеете в виду, что верхи нам не помогут? – спросил Сполтер.

– Ну, по крайней мере, сейчас все идет с низов – и преступность, и линчевание.

– Тогда каков же ответ?

Чизем сделал волнообразные движения старческими руками, словно разгонял в ванной воду.

– А ответ таков: существует старый человеческий фактор, в который мы, чересчур образованы, чтобы по настоящему поверить. Это здравый смысл. Незатейливый фундамент демократии величайшее добро для всех.

– Хэрри, – сказал Джон Чилдресс, – избегай невразумительности.

– Ответ состоит, мой извращенный друг, в сложной комбинации простейших и всем очевидных реформ.

– То есть?

– В моей книге будут перечислены все. Я же приведу всего несколько примеров.

Профессор поднял руку и принялся оттопырить пальцы, считая вслух.

– Первое. Не арестовывать пьяных. Они никому, кроме самих себя, вреда не причиняют.

– Второе. Не арестовывать игроков, проституток и остальных преступников, виновных в так называемых безжертвенных преступлениях.

– Третье. Не арестовывать наркоманов. Сделать наркотики дешевыми и общедоступными, как табак и алкоголь. Этот пункт всегда вызывает негодование и вопли, но здесь опять-таки всего лишь задействован здравый смысл. Наркоманию искоренить невозможно. И ничто ее не искоренит. Зато прекратятся преступления, которые наркоманы совершают для того, чтобы добыть деньги для удовлетворения своих наклонностей. Если они смогут по дешевке достать наркотики, то прекратят нас грабить. Я утверждаю, что это более важно, чем то зло, которое наркомания несет сама по себе. Если ваш сын становится наркоманом – это его проблема. Я лее разрешаю свою проблему: потому что, если он грабит меня, чтобы достать деньги на наркотики, это становится моей проблемой. Так вот: я стараюсь сделать так, чтобы он мог по дешевке доставать наркотики. Все очень просто. Я не решаю его проблему, его пристрастие к наркотикам – это медицинская проблема, и ее будут решать они двое; он и его врач, но решаю тем самым свою, а следовательно общественную.

Четвертое. Взимать с каждого американского гражданина налог в сумме двадцати долларов. На эти деньги понастроить тюрем, судов и наполнить их служащими.

Искоренить согласительные приговоры, выпуск преступников под залог, все системы отсрочки приговоров, условные и отсроченные заключения, оставив их для исключительных случаев, когда в наличии по-настоящему смягчающие вину обстоятельства. Распределить все эти вновь открытые с тюрьмы по тяжести совершенных преступлений, чтобы оградить людей, совершивших менее тяжелые проступки, от зеков-рецидивистов. Снизить наказание за совершение мелких проступков, зато повысить их за тяжелые нарушения, причем причесать их “под гребенку”. Сделать едиными. Отнять у судей право самим решать, какой срок наказания дать тому или иному преступнику, и основываться при вынесении приговора не личностью судьи или его желаниям, а тяжестью проступка. Короче говоря: пять лет, – и никаких уступок, – за любое вооруженное ограбление первой степени, и пятнадцать – за каждое следующее и пожизненное заключение – за третье. Иначе говоря, задача состоит в том, чтобы просто-напросто изолировать преступников от общества, чтобы они снова не смогли причинить ему вред.

Сполтер прервал Хэрри.

– А как насчет смертного приговора?

– Единственное разумное объяснение смертному приговору – объяснение экономическое. Намного проще казнить человека, чем содержать его в тюрьме всю жизнь. Но для преступников тяжелее пожизненного заключения нет ничего, потому что настоящее пожизненное, именно пожизненное, а не семь лет в тюрьме, а потом за хорошее поведение – на свободу, страшит больше всего на свете. Кстати сказать, существует возможность понижать приговоры за целый ряд убийств. Самое большое количество их происходит по причине семейных неурядиц – муж приканчивает жену, жена – мужа и всякое такое. Существует минимальная возможность для убийцы вторичного совершения аналогичного преступления: подобные вещи происходят в уникальные мгновения страсти, в состоянии аффекта, к тому же навряд ли женщина, знающая, что данный человек убил свою жену, станет выходить за него замуж. Я бы предложил за непредумышленные убийства давать всего по пять лет.

– А какое место в этой схеме ты отвел для линчевателей? – спросила Ирен.

– Предумышленное убийство вне семейного круга, быстро ответил профессор. – Соответственно – пожизненное заключение. Или же, если обществу так предпочтительнее, – смертный приговор.

– С этим не согласятся многие, – сказал Сполтер. – И эти многие предпочтут этого линчевателя выбрать мэром.

Все грохнули от смеха.

Пол обратился к Ирен:

– Теперь я понимаю, откуда у вас эти идеи.

Чилдресс обнял профессора за плечи и повел к бару, что-то горячо и выразительно рассказывая. Гости вновь разбрелись по группам и продолжили свои разговоры. До Пола доносились слова: непрактично, нереально, разумно, утопично, отдельные полицейские, грабители, судьи, адвокаты, преступление, тюрьма, безопасность, гражданская война, и – постоянно – линчеватель.

Глава 17

“Чикаго, 28-ое дек.

Двое четырнадцатилетних подростков вечером были зарезаны насмерть шестидесятичетырехлетним стариком, которого они пытались ограбить.

Юноши: Ричард Уайт из 6513 1/2 С Паулина и Майкл Хайес из 7418 С. Эрмитаж были тяжело ранены кухонным ножом в аллее возле Костнера и Ван Бьюрена, им удалось выскочить оттуда, но по ван Бью-рену около двухсот футов, они упали и тут же скончались от полученных ран.

Капитан Уильям Марлоу, начальник Шекспировского Района, объяснил, что мальчишки вышли на промысел и сразу наткнулись на Хорхе Карраскуилльо, б 4-х лет, на Ван Бьюрен Стрит. Мистер Карраскуилльо выпивал в баре на Чичеро Авеню и отправился домой пешком. Капитан Марлоу объяснил, что адрес мистера Карраскуилльо должен остаться в секрете, дабы избежать дальнейших нападок на него.

Парни силой заставили мистера Карраскуилльо двинуться в аллею, где Уайт встал “на стреме”, пока Хайес, держа старика под прицелом, хотел отнять у него часы и деньги.

Мистер Карраскуилльо выдернул у нападающего пистолет, который как выяснилось позже, был игрушечным, а затем, вытащив из кармана пальто кухонный нож, полоснул Хайеса по шее, и, развернувшись, резанул Уайта вначале по руке, а затем по горлу.

После того как мистер Карраскуилльо вызвал из ближайшего телефона-автомата полицию и “скорую”, юношей увезли в больницу Чичеро, где и была констатирована их смерть.

В связи с собственным признанием мистера Карраскуилльо и занесением этого признания в протокол он был выпущен до слушания дела в суде. Представитель прокуратуры округа Кук сообщил, что, судя по всему, мистеру Карраскуилльо предъявят обвинение в убийстве со смягчающими вину обстоятельствами.

По словам капитана Марлоу, мистер Карраскуилльо начал носить с собой кухонный нож всего три дня назад.

– Он сказал, что начал это делать после того, как прочел о линчевателе, – сказал капитан”.

Глава 18

Спиралька картофельной кожуры свисала с кухонного ножа. Она сидела на стуле, и ноги ее едва доходили до пола.

– Должна тебя сразу предупредить: я всегда была, есть и, наверное, буду отвратительной кухаркой.

Пол отвинтил крышечку с бутылки.

– Стаканы?

– Вон там. – Кончиком ножа она ткнула в шкаф. – Нет, в следующем. Мне кажется, он поэтому со мной и развелся; он съел слишком много подгоревших гамбургеров во время моей работы над резюме по многочисленным делам, вместо пышных пятиблюдных обедов. Но я ему тоже отомстила. Ко времени нашего развода он уже набрал лишних двадцать фунтов веса. Я же, как ты видишь, осталась такой же – худенькая и стройная, или худосочная и сухопарая – это смотря, с какой точки зрения разглядывать.

– Для меня ты классно выглядишь.

– Благодарю вас, учтивый сэр. О боже, какое отличное вино. Доллара два за бутылку?

– Да уж, – сказал Пол мрачно и поднял стакан к свету. – Мой приятель Сэм Крейцер мог часами разглагольствовать о запахе, цвете, языке и небе. До сих пор не имею понятия, о чем он говорил.

– Видимо, он сам ничего не понимал. У таких ребят на глазах шоры, и они не способны отличить красное вино от кетчупа. – Ирен закинула картошку в миниатюрный котелок. – Пол, у тебя практически отсутствует чувство юмора.

– Стандартный спасательный набор бухгалтеров. Она открыла духовку, взглянула на мясной термометр и взяла стакан.

– Давайте-ка, сэр, вернемся в зал.

Квартирка была крохотной и опрятной: от кухоньки до кушетки было всего три шага. Книжные полки на кронштейнах свисали со стен: судя по всему, Ирен была жадным и настроенным на католичество читателем, лишь одна полка занимала книги, имеющие непосредственное касательство в ее профессии.

Когда Пол принялся шарить по карманам в поисках спичек, она прикурила от настольной зажигалки и откинулась на подушках, внимательно рассматривая Пола прищуренными, чтобы не попадал дым, глазами.

Он спросил:

– Ты когда-нибудь играла в покер?

– Нет. А в чем дело?

– Разила бы всех наповал.

– Неужто я так загадочна и непостижима? На самом деле во мне ничего такого и в помине нет.

– Просто я думаю: какие мысли бродят в твоей голове, когда ты вот так на меня глядишь?

– О том, что передо мной очень хороший парень, пытающийся выкарабкаться из-под обломков его собственного, обрушившегося на голову мира. И должна Добавить, видимо, он очень недурной игрок в покер. Не правда ли?

– Уже несколько месяцев не брал карт в руки.

– Но ведь раньше играл частенько?

– По четвергам регулярно. Часто выигрывал. Он помолчал, потом добавил:

– Просто для компании, таким образом общаемся каждую неделю с друзьями.

– Скучаешь? По Нью-йоркским друзьям?

– По некоторым. По Сэму Крейцеру, например. Был такой тип, свой хохмач в конторе, типа Чилдресса. Но, боюсь, я не слишком-то общителен.

На книжную полку вскочила кошка и принялась вылизывать лапку. Эта серо-белая тигрица ходила, где ей вздумается и нападала, на кого хотела. Пол сказал:

– Мне нравятся люди, только в небольших дозах: не люблю, когда они крутятся рядом денно и нощно. Когда говорят о какой-то очень близкой дружбе, я теряюсь и не понимаю, о чем идет речь. Вот, например, Сэм, когда умерла моя жена, мне очень сочувствовал: старался быть поближе, чтобы в случае чего сразу же помочь и всякое такое, но ведь это обычная обходительность, правда? То есть я хочу сказать, что, переехав в Чикаго, я забыл обо всех, с кем был связан.

– А дочь?

– Мы были довольно близки. По крайней мере, мне так казалось. Но на самом деле друзьями не были. Отец и дочь... Я старался ее тот всего оберегать, – может быть, даже слишком назойливо. Чересчур опекал. Это трудно объяснить.

– И у меня то же самое, – сказала Ирен. – Я была единственным ребенком в семье. Чувствовала себя привилегированной. Мне нравились люди, но компания была не так уж мне и необходима, потому что таким образом чувствуешь себя очень свободным, правда? – Горящую сигаретку она положила в углубление в пепельнице и поднесла стакан. Потом изменившимся голосом добавила: – Но все-таки, когда тебя любят, чувствуешь себя несколько лучше...

Глава 19

Ветер сорвал с дерева снег, но он не улетел далеко, а улегся в глубине Вашингтонского Парка и покрылся сверху смерзшейся коркой льда. Аллейки и дорожки немного почистили, но ударил вечерний морозец, и вновь заледенела и захрустела под ногами земля. Две черные женщины осторожно брали из супермаркета, балансируя тяжелыми сумками. На скамейке сидел Пол и прижимая газету к деревянным поручням: ветер загибал утлы страниц, краем глаза он наблюдал за бредущими женщинами. За деревьями парка виднелись ветхие домишки: прогнившие крылечки, в окнах вместо стекла картонки и фанера. На краю парка двое молодцов развлекались снежками в проезжавшие мимо машины.

Женщины дошли до тротуара и уже приготовились было перейти дорогу, как внезапно одна из них поскользнулась на льду. Пакеты покатились, а из них вывалились на лед продукты. Женщина с помощью подруги с трудом поднялась на ноги.

Молодцы, бросив снежки в сторону, стали приближаться к ним.

Пол свернул газету, снял с правой руки перчатку и сжал в кармане рукоятку револьвера. Потом встал и направился к ним.

Подростки подошли к женщинам, которые молча смотрели на них, видимо, ожидая чего угодно. Пол же перебегал незамеченным в пятидесяти футах от них, от дерева к дереву.

Он увидел, как один из парней что-то сказал: но из-за ветра Пол не разобрал, что именно. Та женщина, которая упала, вяло кивнула.

Но ее подруга слегка улыбнулась, и ребята принялись подбирать выпавшие продукты.

Мимо, позвякивая шинными цепями, промчалось такси. Бумажные пакеты совсем разорвались и использовать их не было никакой возможности, поэтому женщина принялась запихивать покупки в карманы пальто, а ребята набрали еще и полные руки – коробки мыльного порошка, цыпленка в гофрированной бумаге. Все четверо подождали, пока мимо не проехал грузовик, а затем медленно перешли дорогу.

Пол, понемногу продвигаясь вперед, наблюдал за ними. Конечно, вполне возможно, что эти ребятки оказались Добрыми Самаритянами. А, может, доведут женщин до укромного местечка и... У той, которая не падала, с плеча свисала сумочка, а если они столько накупили то вполне возможно, что денежки в кошельках имеются.

“Выпивка по Сниженным Ценам”, Первая Баптистская Церковь. Четверка пешеходов свернула в узенький проулок к близлежащим домам.