По правде говоря, я даже не ощущал, что нахожусь в воде, мне не было «мокро». Скорее, я парил в невесомости. Я оттолкнулся от палубы и поплыл вдоль направляющего линя.
Боб был всего в нескольких метрах впереди меня. Он плыл очень медленно, то и дело касаясь линя рукой. Я нетерпеливо ждал, пока он наконец доберется до носовой надстройки и отыщет контрольное устройство. Там на специальной панели светились голубоватые цифры наших номеров. В бледно-зеленой воде их нельзя было не заметить, но у Боба что-то не ладилось.
Я хотел броситься ему на помощь, но в академии существовал неписаный кодекс чести, суровый и непреклонный: каждый курсант выполняет свое задание самостоятельно, работа, сделанная с посторонней помощью, в зачет не идет. Наконец Боб нашел нужную кнопку, и его номер погас.
Обратно я плыл в двух метрах позади него. Он с трудом двигался, хватался за линь и беспорядочно взмахивал руками. И это на глубине в тридцать метров! При сдаче первого норматива! Что же будет с ним на девяностометровой глубине? Или на глубине ста пятидесяти метров?
Постепенно мы все собрались в Переходном шлюзе. С тихим гудением заработали помпы. Когда уровень воды понизился до пояса, из динамиков раздался голос лейтенанта Блаймэна:
— Иден, Эсков! Какого черта вы валандались, как медузы? Вы задерживали всю команду!
Все в ручейках воды, мы с Бобом стояли на скользком дощатом настиле в ожидании упреков и насмешек своих товарищей. Но судьба избавила нас от этого. Один из курсантов коротко вскрикнул и повалился на пол. Судовые врачи прибыли в шлюз еще до того, как из него полностью ушла вода. Я поддерживал голову потерявшего сознание товарища, не давая ей опуститься под воду. Врачи отстранили меня, быстрыми грубыми движениями стащили с парня маску. Его лицо было искажено от боли.
В шлюз с руганью ворвался лейтенант Блаймэн. Врачи еще хлопотали возле пострадавшего, а Блаймэн уже учил нас уму-разуму:
— Заглушки для ушей! Без них не обходятся ни в одной команде! Я уже говорил вам сто раз — и все-таки не сумел вдолбить, что на глубине больше двух метров заглушки не только бесполезны, они вредны! Сынки, если вы не переносите море, не пытайтесь помочь себе заглушками для ушей. Все, что они дают — это возможность вынести чуть-чуть большее давление, но потом у вас рвутся барабанные перепонки и вы навсегда прощаетесь с морем. И с академией! Так же, как Доррит!
Да, Дорриту не повезло, но он отвел от нас грозу.
К сожалению, очень ненадолго.
Мы и на метр не отошли от входа в шлюз, когда Боб зашатался и стал опускаться на пол. Я подхватил его под локоть и попытался помочь ему пройти хотя бы несколько шагов — пока мы не скроемся с глаз лейтенанта Блаймэна.
— Боб! Держись, парень! Ну, что с тобой?
Он ответил мне странным, отрешенным взглядом. Тут же его глаза закрылись, и он без чувств повалился на палубу.
Мне разрешили сопровождать его до лазарета, даже позволили взяться за одну ручку носилок.
Боб очнулся, когда мы поставили носилки, и стал искать меня глазами. В какой-то миг мне показалось, что он лишился рассудка.
— Джим! Джим! Ты слышишь меня?
— Конечно, слышу, Боб. Я…
— Я не могу понять, где ты! Ты где-то далеко! — Он в упор смотрел на меня лихорадочно блестящими глазами. — Это ты, Джим? Я что-то ничего не вижу! Какой-то зеленый туман и вспышки, яркие вспышки… Где ты, Джим?
Я попытался вернуть его к реальности:
— Мы в судовом лазарете, Боб. Рядом с тобой я и лейтенант Сэксон. Мы не бросим тебя…
Врач сделал Бобу инъекцию, он закрыл глаза и почти сразу заснул. Перед этим Боб Эсков все же прошептал несколько слов:
— Глубинное опьянение… Я знал, что не справлюсь с ним.
Лейтенант Сэксон сокрушенно покачал головой.
— Жаль, конечно, но…
— Вы хотите сказать, что его отчислят?
— Повышенная чувствительность к давлению — это серьезно. Извини, Иден, но тебе пора возвращаться к своим ребятам.
3
ИДУ НА РЕКОРД!
На глубине двести метров за бортом была кромешная тьма. Мощные прожекторы подводной баржи не освещали даже всей ее палубы. На лучи высоко поднявшегося солнца не было и намека, лишь вдалеке, в расплывчатом ореоле, мерцало табло с цифрами на носовой надстройке.
У меня сильно кружилась голова. Подташнивало.
Что было виной этому — давление или несчастный случай с моим другом Бобом Эсковом? Я оставил его в лазарете и продолжил сдачу норматива, но мысленно я был вместе с ним.
Стараясь хотя бы ненадолго забыть о случившемся, я поплыл по направлению к носовой надстройке, где мне в очередной раз предстояло нажать на кнопку под своим номером.
Нас осталось всего семнадцать человек — остальных либо дисквалифицировали врачи, либо они сами решили не испытывать судьбу. Были и такие, которые попросту потеряли сознание, как Эсков.
Из моей прежней команды погружения продолжали всего двое — я и еще один парень. Пятнадцать человек представляли другие команды. В их числе был Дэвид Крэкен и его дружок из Перу — Илэдио. На них с ненавистью поглядывал курсант-капитан Фэрфэйн. Он тоже не выбыл из борьбы.
Я опередил всех и, сохраняя хорошую скорость, устремился к цели. Давления я не ощущал — наверное, потому, что мое внутреннее давление тоже сильно повысилось. Булькающий и шипящий акваланг исправно снабжал кислородом легкие. Умные химические фильтры вытягивали из воды хлор, азот и двуокись углерода, исключая риск отравления или кессонной болезни — страшного последствия пребывания на глубине, от которого погибли и стали калеками многие подводники прошлого.
На меня давил столб воды высотой двести метров, но мое тело легко справлялось с ним, я вообще не чувствовал давления. Правда, я чувствовал себя дряхлым, обессиленным, изношенным — не знаю отчего. Из меня как будто выжали всю энергию. Каждый взмах обутой в ласту ноги, каждое движение руки давались мне с невероятным трудом. Сделав один гребок, я не представлял, откуда у меня найдутся силы на следующий. Мной овладевало непреодолимое желание прекратить борьбу и дрейфовать в черной бездне…
И все же я находил силы. Мало-помалу расплывчатое пятно света на носу стало приближаться, приобрело более четкие очертания. Я стал различать ряды светящихся цифр на табло. На ощупь отыскал кнопку и увидел, как мой номер мигнул «и погас. После этого я развернулся и, ориентируясь по направляющему линю, поплыл обратно.
Двести семьдесят метров.
Двухсотметровый рубеж преодолели всего одиннадцать человек. Шестеро из них были отсеяны после медицинского осмотра и экспресс-анализов. В числе отсеянных оказался Илэдио — электрический стетоскоп лейтенанта Сэксона обнаружил аномалию в работе его сердца. Несмотря на все возражения, перуанец был отправлен в лазарет.
Нас осталось пятеро, но как только в шлюз вновь хлынула вода, у двоих обнаружились признаки коматозного состояния. Спасательная команда в жестких скафандрах эвакуировала их через аварийный шлюз. А мы опять услышали жужжание моторов, открывающих створки люка, и шагнули в черный зев океана.
Мы — это три человека. Я сам, Роджер Фэрфэйн — усталый, раздраженный, но полный мрачной решимости, и Дэвид Крэкен — дитя Маринии.
Теперь носовая надстройка полностью скрывалась в темноте. Тратя последние силы, я стал продвигаться вперед, стараясь не упускать из виду слабо мерцающий направляющий линь, — как тускло, как уныло фосфоресцировала его поверхность!
Мне казалось, что я плыву в густом, вязком желе. Плыву уже несколько часов, почти не продвигаясь к цели. Неожиданно впереди мелькнули светлые блики — где-то далеко едва различимо горели огни — на поверхности носовые огни баржи видны за несколько миль, а на глубине в двести с лишним метров их яркости хватает на несколько метров. На их фоне я увидел чьи-то странные, причудливые силуэты…
Таинственных силуэтов было два. Я долго вглядывался в них утомленными глазами и наконец понял, что это Крэкен и Фэрфэйн. Они покинули шлюз на пару секунд раньше, погасили свои номера и возвращались обратно.
Курсанты проплыли мимо, даже не удостоив меня взглядом. Я отчаянно заработал руками и ногами. Когда я нажал на свою кнопку, Крэкен и Фэрфэйн уже скрылись в темноте.
Проделав половину обратного пути, я снова увидел своих сокурсников.
И вдруг… вдруг я понял, что силуэты принадлежат не людям!
В воде рядом со мной передвигалось что-то непонятное. Я всмотрелся.
Рыбы. Десятки маленьких рыбок, собравшись тесной стайкой, пересекали мне дорогу.
В водах близ Бермудских островов рыбы встречаются даже на глубине трехсот метров. Мне показалось странным, что эти рыбешки чем-то напуганы. Держась одной рукой за линь, я тупо смотрел на них и не мог понять, что происходит. Потом я повернулся и посмотрел туда, откуда появились стайки.
Я увидел нечто такое, во что с трудом можно было поверить.
Очень смутно виднелись очертания релингов
вдоль борта нашего судна. А над релингами, в кромешной тьме, плавно парило нечто. На него не падал свет, но я видел его контуры — странные, как в кошмарном сне.
Это было похоже на… голову. На огромную голову, поднявшуюся из непроглядной тьмы. Голова была гораздо больше человеческого роста. Она смотрела на меня узкими, как щели, глазами. Потом, словно зевая, голова открыла рот, обнажив десятки устрашающих зубов.
Увидев такое, каждый должен был прийти в ужас. Но после нескольких рейдов на глубине у меня не хватило сил даже испугаться. Я застыл на месте, ухватился за линь и продолжал смотреть, — не веря своим глазам и в то же время не сомневаясь в реальности происходящего.
Потом голова исчезла… Если она действительно существовала…
Я по-прежнему всматривался в тот участок океана, где она только что находилась. Я ждал, что чудовище покажется снова. А может быть, все происходящее было лишь игрой воображения?
Я не получил доказательств ни того, ни другого.
Мне трудно сказать, сколько я прождал. Мало-помалу я стал осознавать, что у меня есть конкретная цель: я должен вернуться в шлюз. Преодолевая боль в мышцах, я заставил себя плыть вперед.
Казалось, что фосфоресцирующая линия тянется в бесконечность. Я старался плыть как можно ближе к ней и не останавливался до тех пор, пока огни на корме не обрели четких очертаний и из темноты не показался люк переходного шлюза.
Собрав последние силы, я влез в люк и посмотрел назад.
В океане никого не было.
Створки люка жалобно заскрипели и начали смыкаться. Насосы принялись за работу.
Я не знаю, что увидели на глубине Крэкен и Фэрфэйн — наверное, ничего, — но когда вся вода сошла и в шлюзе появился инструктор Блаймэн, они выглядели такими же поникшими и измученными, как и я.
На лице инструктора сияла улыбка, а от его голоса дрожали стены шлюзовой камеры.
— Примите мои поздравления, мальчики! Вы настоящие морские львы! Вы все сдали норматив на глубине двести семьдесят метров — двести семьдесят! — а это достижение! За все время, что я работаю инструктором в академии, до такой глубины добралось не больше десятка курсантов. А у вас на одном курсе сразу трое рекордсменов!
— Инструктор… — понемногу приходя в себя, начал я, — лейтенант Блаймэн, я…
— Минутку, Иден, — бесцеремонно прервал меня лейтенант. — Прежде чем ты что-то расскажешь мне, я хочу всем вам задать один вопрос…
Я не совсем представлял, о чем я хотел говорить, — наверное, о том, что я видел (или о том, что мне померещилось). Но, сидя в ярко освещенной камере и слушая громкую болтовню Блаймэна, я все больше понимал, что моим словам едва ли кто-то поверит. Да я и сам уже начал сомневаться в происшедшем.
— …Можете не беспокоиться, вы выполнили норматив на «отлично». Но лейтенант Сэксон попросил меня узнать, не захочет ли кто-нибудь из вас попытать счастья на шестьдесят метров ниже? Естественно, это сугубо добровольное дело. Если вы откажетесь, принуждать вас никто не станет. Но доктор Сэксон надеется, что с помощью его уколов вы сможете установить фантастический рекорд. Он предлагает сделать еще одну вылазку. Что скажете, парни?
Он обвел всех нас своими ненасытными акульими глазами, а потом остановил взгляд на мне.
— Иден! Как ты себя чувствуешь? Мне кажется, ты слегка раскис.
— Я… я немного устал, сэр. — Я не знал, стоит ли ему рассказывать о причинах своего скверного самочувствия. Голова гигантской змеи! Надо ли говорить об этом?
Он сам лишил меня выбора.
— С тебя хватит, Иден! — рявкнул лейтенант. — Иди отдыхай. И не вздумай со мной спорить. Ты и так нормально сработал сегодня. Нет смысла идти на рекорд, если ты не уверен в себе на сто процентов. А ты, Крэкен?
— Да, сэр, — тихо ответил Дэвид. — Я готов.
И вдруг я вспомнил то, что говорил Крэкен про морских ящеров, когда мы стояли на палубе. Мы с Бобом посмеялись над ним! А теперь вот меня подмывало сказать, что я тоже видел морского ящера…
А если на меня так подействовали давление и укол? Гигантских морских ящеров не существует. Это известно каждому…
— Фэрфэйн?
— Я… в полном порядке, — с трудом шевеля языком, произнес курсант-капитан. — Начинайте погружение…
Инструктор Блаймэн смерил его задумчивым взглядом. Но потом пожал плечами. Понять его было нетрудно. Да, Фэрфэйн выглядел скверно, — но если его дела действительно плохи, врачи дадут ему отвод, если же анализы не покажут ничего страшного, кому какое дело до его внешнего вида?
Врач осмотрел Крэкена и Фэрфэйна, сделал экспресс-анализы и доложил Блаймэну, что оба курсанта могут продолжать, погружения.
После этого Блаймэн приказал мне и врачу покинуть шлюз. Когда я уходил, я услышал, как Фэрфэйн с неприкрытой злобой сказал Крэкену:
— Все равно ты останешься медузой, а я человеком!
Триста шестьдесят метров.
Лейтенант Блаймэн позволил мне пройти вместе с ним в контрольный отсек. Оттуда можно было проследить за рекордным погружением курсантов.
Двигатели баржи басовито загудели, заполняя цистерны главного балласта и опуская наш кораблик еще на девяносто метров. После погружения судно должно было стать неподвижным. Если бы во время наших заплывов оно стронулось с места, возникшее возмущение воды отбросило бы нас далеко в сторону. По этой же причине нельзя было использовать носовые и кормовые винты: дифферент
судна поддерживался только за счет балластных цистерн.
Наконец судно выровнялось, и камера шлюза заполнилась водой. Как диафрагма фотоаппарата, открылся люк. Роджер и Дэвид медленно выплыли в океан.
Толстая линза иллюминатора превращала их в уродливых карликов. Еле шевеля руками и ногами, они ушли в темноту — уродливые лягушата, неуклюжие и медлительные по сравнению с рыбами.
Как только они скрылись из виду, я почувствовал себя виноватым.
Померещилось мне или нет, а я должен был предупредить их о том, что я видел. Я с нетерпением ждал, когда они покажутся вновь, но время тянулось страшно медленно. Чувствуя, что у меня начинают сдавать нервы, я обратился к лейтенанту Блаймэну:
— Сэр…
Он словно не слышал меня.
— Инструктор Блаймэн! — почти прокричал я. — Я раскис из-за того, что увидел… Мне показалось…
— Вот и они! — торжествующим голосом прервал меня Блаймэн. — Возвращаются, оба! Они сделали свое дело!
Я тоже увидел, как Крэкен и Фэрфэйн появились из темноты. Они оба выглядели очень вялыми, а Фэрфэйн был совсем плох. Крэкен плыл рядом, чуть-чуть выше, держа в поле зрения своего напарника. Наконец парни заплыли в шлюз, и я услышал, как створки люка сомкнулись.
Погружение успешно завершилось, и я обрадовался, что никого не рассмешил своими рассказами о морских ящерах. Сдача нормативов была закончена, и мы могли спокойно возвращаться в гавань.
По крайней мере, я так думал…
Инструктор вошел в шлюзовую камеру, когда на полу еще стояли лужи. Я не отставал от него. Мы увидели, что Фэрфэйн пластом лежит на скамейке. Крэкен обеспокоенно наблюдал за ним.
— Прекрасно проплыли, ребята! — заорал Блаймэн. — Поздравляю с рекордом!
Тут он взглянул на Фэрфэйна и настороженно прищурился.
— Что, нежелательная реакция?
— Я… в порядке, — глядя остекленевшими глазами на инструктора, ответил Фэрфэйн.
— А ты, Крэкен?
— Лучше не бывает, сэр, — спокойно сказал тот. — Я пытался убедить лейтенанта Сэксона, что я вполне могу обойтись без укола. Я нечувствителен к давлению.
— Тогда, может быть… — В голосе Блаймэна явно прозвучали провоцирующие нотки. — Попробуем еще разок?
Я не мог спокойно наблюдать за этим:
— Сэр, но ведь они уже на шестьдесят метров превысили допустимую норму!
— Иден! — Голос лейтенанта хлестнул меня как бичом. — Пока что здесь командую я. И мне лучше знать, что такое допустимая норма.
— Да, сэр, но…
— Иден!
— Слушаюсь, сэр!
Он секунду гипнотизировал меня своим акульим взглядом, а потом снова посмотрел на Роджера и Дэвида.
— Ну, как?
Фэрфэйн был бледен как полотно, но все же он нашел в себе силы и с вызовом посмотрел на Крэкена.
— Я готов, лейтенант. Я покажу ему, кто из нас медуза!
— Послушай, Роджер, — беззлобно возразил Крэкен. — Я бы не советовал тебе рисковать. Сейчас ты едва добрался до шлюза. А что будет на четырех сотнях?
— Инструктор! — сорвался на крик Фэрфэйн. — Пусть он заткнется! Он хочет отговорить меня от погружения, потому что боится, что я отберу у него рекорд!
— Да нет, ради Бога! — пожал плечами Дэвид. — Если для тебя так важен рекорд, я тоже отказываюсь от погружения. Считай, что у нас ничья. Но ты сам должен понять, что очень сильно рискуешь. Неужели тебе не ясно? Со мной — другое дело, я родился на шестикилометровой глубине! Для меня это обычное давление.
— Я готов к погружению! — упрямо сказал Фэрфэйн.
Все стали готовиться к новому заплыву. Блаймэн потребовал, чтобы оба курсанта дважды прошли медицинский контроль. Ко всеобщему удивлению, анализы не показали никакой негативной реакции. Может быть, свою роль сыграл эмоциональный подъем? Или «экстаз глубины»? Об этом могли сказать только Дэвид и Роджер. Но им было не до объяснений.
Погружение и выравнивание судна длилось, по-моему, целую вечность.
Четыреста метров.
Мы погрузились в океан почти на полкилометра. На каждый квадратный сантиметр покрытого иденитом корпуса нашей баржи давил груз весом восемь килограммов. И такая же сила действовала на мягкие живые ткани Дэвида и Роджера. Я снова услышал жалобный стон раздвигающихся створок люка.
Первым вышел Дэвид — его движения были замедленны, но координированный Через секунду в нашем поле зрения оказался и Роджер. Сориентировавшись по направляющему линю, они оба поплыли к скрытой во тьме носовой надстройке.
Роджер сразу же повел себя очень странно.
Я увидел, что он резко удаляется от натянутого линя к правому борту. В какой-то момент он, наверное, понял это, в панике рванулся назад, но тут же расслабился. После этого его движения утратили всякое подобие координации.
— У него реактивное состояние! — с досадой произнес Блаймэн. — Я знал, что такое может случиться… Но ведь у него были нормальные анализы!
— Верните его назад! — послышался за моей спиной голос лейтенанта Сэксона. Слава Богу, он оказался достаточно предусмотрительным и пришел в контрольный отсек.
— Да, ты прав, — согласился Блаймэн. — Не теряйте его из виду, а я попробую подать ему сигнал.
Он подскочил к пульту специальной сирены, распространявшей в воде концентрированные звуковые колебания. На небольшой глубине ныряльщики хорошо слышат такие сигналы, но за четыреста метров от поверхности…
Вскоре стало ясно, что сирена слишком слаба для такого давления. Возможно, ее диафрагма, на каждый сантиметр которой давило восемь килограммов воды, была просто не в состоянии вибрировать. Так или иначе, но Роджер не стал возвращаться. Конвульсивно взмахивая руками, он поплыл — медленно, но упрямо. В абсолютно неверном направлении.
Он направлялся прямо к релингам открывавшейся за ними черной бездне.
— Спасательная команда! Спасательная команда! — проревела в микрофон Блаймэн.
Курсанты в жестких иденитовых скафандрах неуклюже строились у аварийного люка.
Положение спас Дэвид Крэкен. Он повернул назад, сблизился с Фэрфэйном и подхватил его под мышки. Мы наблюдали за этим в иллюминатор.
Не обошлось без непредвиденных сложностей. Похоже, Фэрфэйн стал сопротивляться — мы, впрочем, не могли видеть происходящее в деталях.
Если это действительно было схваткой, то Крэкен ее выиграл.
Курсанты вернулись к шлюзу. Крэкен помог своему напарнику влезть в люк. Мы ждали, пока насосы откачают воду.
Когда мы вошли в полутемный шлюз, Фэрфэйн лежал ничком на скамье. На нем уже не было маски. Из свисавшего через плечо загубника раздавалось равномерное шипение. Он был страшно бледен, остекленевшие глаза налились кровью.
— Фэрфэйн, что с тобой? — заорал Блаймэн. Фэрфэйн сделал глубокий вдох и закашлялся.
— Он… он ударил меня! Эта медуза ударила меня!
— Это неправда, сэр, — стал оправдываться Крэкен. — Он был в безвыходном положении, поэтому я…
— Брось, Крэкен, — резко оборвал его инструктор. — Я сам видел, что там происходило. Похоже, ты спас ему жизнь. Так или иначе, сдача нормативов окончена. Приказываю всем снять снаряжение.
Роджер Фэрфэйн приподнял голову.
— Лейтенант Блаймэн… — Чувствовалось, что он с трудом сдерживает ярость. — Я протестую! Курсант Крэкен напал на меня, потому что боялся проиграть. Я потребую, чтобы его выходка была разобрана на суде чести!
— Немедленно в лазарет! — скомандовал Блаймэн. — Нравится тебе это или нет, но из-за вакцины Сэксона или из-за давления ты впал в реактивное состояние. И больше — ни слова!
Фэрфэйна увели прочь. Я надолго запомнил его искаженное злобой лицо.
Я решил, что заплывы окончены. И снова ошибся.
Когда Фэрфэйн ушел, заговорил Крэкен. Он выглядел смертельно уставшим, но абсолютно спокойным.
— Сэр, я прошу разрешить мне сдать норму погружения на глубине четырехсот метров.
— Что? — закричал Блаймэн, выкатив глаза от удивления.
— Я прошу разрешения сдать норматив, сэр, — упрямо повторил Крэкен. — Дело в том, что я не бил курсанта-капитана Фэрфэйна. Чтобы доказать это, я хочу выйти на глубину еще раз. Прошу дать мне такую возможность.
Блаймэн в замешательстве нахмурился.
— Крэкен, не забывай, что мы на четырехсотметровой глубине. Это не детская забава.
— Я знаю, сэр. Но я родился в Маринии и привык переносить такое давление.
Блаймэн, все еще колеблясь, посмотрел на него, а потом утвердительно кивнул:
— Ну, хорошо. Лейтенант Сэксон говорит, что эти погружения могут дать очень важный материал для разработки его вакцины. Только ради этого… вы можете повторить свою попытку.
Мы вернулись в контрольный отсек.
Над нами опять раскрылся люк шлюза, и я увидел, как Дэвид выскальзывает в черную ледяную воду. Почти на полукилометровой глубине…
Он выглядел таким же медлительным и неуклюжим, как большинство из нас, когда мы передвигаемся под толщей воды. Но его движения были координированными и ритмичными. Он поплыл вдоль направляющего линя и скрылся из виду.
Мы с нетерпением ждали его возвращения.
Прошли секунды. Потом минуты.
Проплыв вдоль фосфоресцирующей нити, Дэвид скрылся за порогом неизвестности. И уже не вернулся обратно.
4
«ПРИЛИВ НЕ ЖДЕТ!»
Весь следующий день был похож на дурной сон. Хотя, если говорить точно, для сна у нас не было времени. Мы праздновали День основания академии. Из-за приезда высокого начальства и подготовки к торжественному смотру нас всех «поставили на уши».
Над кораллово-красными воротами на серебряной пластине был выгравирован девиз академии: «ПРИЛИВ НЕ ЖДЕТ!» Да, на прилив не влияло исчезновение нашего сокурсника. Дэвид Крэкен затерялся в морской глубине, но в академии жизнь шла своим чередом.
Надев алую парадную форму, мы заполнили ослепительно белый, посыпанный толченой коралловой крошкой плац. По небу проплывали редкие перистые облачка, но они не были преградой для беспощадных лучей яркого бермудского солнца. Под аккомпанемент зычных голосов строевых командиров мы демонстрировали приемы владения оружием и потом маршировали на торжественном параде. Когда мы поравнялись с командой Дэвида Крэкена, я не удержался и скосил глаза. В строю не было и намека на то, что там когда-то стоял Дэвид. Я заметил вытянувшегося в струнку Илэдио Энджела, с напряженным лицом ожидающего команды. Рядом с ним должен был пройти по плацу Крэкен.
Как было написано в приказе, «курсант Крэкен пропал во время сдачи нормативов и считался утонувшим».
Под звуки «Гимна подводников» мы свернули с плаца на квадратный двор академии. Там перед специальной трибуной одна за другой выстраивались все команды.
Несмотря на изнурительную жару, мы стояли навытяжку и ждали, когда за нами построятся команды старших курсов, когда начальник академии в своей краткой речи напомнит нам о торжественности момента. После выступления начальство спустилось с трибуны и прошло вдоль строя, придирчиво осматривая наше оружие, форму и выправку.
На этом торжества окончились. Мы строем вернулись на плац. Там нас распустили. Мы с Бобом Эсковом не мешкая направились к общежитию. Через двадцать минут начиналось первое занятие, а нам еще надо было переодеться в повседневную форму.
По пути нас окликнул курсант из караульного взвода:
— Иден! Эсков!
— Так точно, — отозвался я.
— Вам приказано немедленно явиться в кабинет начальника академии. Вдвоем!
Мы с Бобом переглянулись. К начальнику академии! Но нас вроде бы не за что было вызывать на ковер…
— Я сказал — немедленно! — прорычал часовой. — Чего вылупились, салаги? Прилив не ждет!
В кабинет начальника меня пригласили первым. Боб с лицом истукана остался сидеть в приемной. Я открыл дверь, набрал в легкие побольше воздуха и вошел. Как и положено, моя фуражка была у меня под левой рукой, а форма идеально вычищена и отутюжена. В общем-то начальник сделал мне одолжение, вызвав меня сразу же после строевого смотра. Я щелкнул каблуками и отдал честь.
— Сэр, курсант Джеймс Иден прибыл по вашему приказанию!
Начальник академии провел по толстой шее носовым платком и смерил меня оценивающим взглядом.
— Вольно, Иден, — наконец сказал он, потом поднялся с кресла и тяжелой походкой прошел к внутренней двери своего кабинета. Слегка приоткрыв ее, он заглянул внутрь. — Войдите, лейтенант!
В кабинет твердыми шагами вошел лейтенант Блаймэн. Начальник некоторое время стоял возле окна, задумчиво глядя на белый, залитый солнцем пляж и голубую полоску моря, потом, не оборачиваясь, заговорил:
— Иден, вчера во время сдачи нормативов пропал ваш сокурсник. Дэвид Крэкен… Как я понял, вы были с ним знакомы.
— Так точно, сэр. Правда, не очень хорошо. Я познакомился с ним буквально перед погружениями.
Начальник обернулся и нахмурил лоб.
— Для меня важно то, что вы знали его, Иден. К сожалению, почти никто из курсантов не может сказать того же. Его знали вы, его сосед по комнате курсант Энджел — и, пожалуй, всё. У нас сложилось впечатление, что курсант Крэкен, каким бы он ни был человеком, не стремился обзаводиться друзьями.
Я промолчал. Если старик захочет, чтобы я рассказал ему о чем-то, он не станет ограничиваться намеками.
Начальник снова посмотрел на меня тяжелым пронизывающим взглядом, а потом обратился к лейтенанту Блаймэну:
— Лейтенант, вы хотели бы что-то сказать в дополнение к вашему рапорту?
— Нет, сэр, — хрипловатым голосом возразил Блаймэн. — Как я уже говорил, после того, как курсант Крэкен не вернулся, я объявил на корабле тревогу и приказал начать поиск с помощью сонара. Но сонар был неисправен, и нам пришлось вызывать буксиры. Они потратили несколько минут на то, чтобы подойти к нам, и после этого начали поиск. Никаких следов курсанта Крэкена обнаружено не было.
Я представил себе Крэкена, оставшегося в одиночестве в черной ледяной воде на глубине четыреста метров. Ничего странного в том, что буксиры не обнаружили его, не было. Найти человека на такой глубине в открытом море почти невозможно.
— А что произошло с сонаром? — спросил начальник. — Почему он не работал?
— Понимаете, сэр, — нахмурился Блаймэн, — Не знаю, стоит ли об этом упоминать…
— Говорите, а я уж решу, стоит или не стоит, — с недовольством прервал лейтенанта шеф.
— Слушаюсь, сэр. — Блаймэн был явно озадачен. Он бросил на меня растерянный взгляд. — Начну с того, что перед погружениями с палубы нашего судна исчез один из эхолотов. А так как сонар был рассчитан под комплект из двух эхолотов — это было необходимо для официальной фиксации рекорда — он, естественно, стал барахлить. На всех глубинах на экране появлялся объект-призрак. Когда Крэкен исчез, техники как раз разбирали прибор и пытались найти неисправность.
— Объект-призрак… — повторил начальник академии и посмотрел на меня. — Лейтенант, скажите в присутствии кадета Идена, на что был похож этот объект?
— Ну… — Блаймэн замялся. — Оператор сонара сказал, что на экранах виднеется что-то вроде морского ящера.
Начальник академии помолчал, как бы предлагая нам задуматься над этими словами.
— Морской ящер… — повторил он. — Курсант Иден, лейтенант говорил мне, что вы упоминали о морских ящерах.
— Да, сэр. — Я с трудом подыскивал нужные слова. — Я видел… Мне показалось, что на глубине триста шестьдесят метров я видел что-то странное. Но это могло быть все, что угодно, сэр. Это могла быть рыба, а могла быть игра моего воображения. Из-за глубинного опьянения… Но…
