Россия и Китай в XX веке - Граница

      Подписание Китаем первого равноправного договора, которым стало Соглашение между СССР и Китайской Республикой, датированное 31 мая 1924 г., вызвало огромный политический резонанс внутри страны и за рубежом. Западные державы усилили давление на пекинское правительство. Советско-китайская конференция, созванная в Пекине только через год с лишним, а не в месячный срок, как предусматривалось соглашением, фактически даже не рассматривала вопроса о проверке границ. Конференция прекратила работу весной 1926 г., когда в результате милитаристской войны у власти в Пекине оказались ставленники японцев и англичан Чжан Цзолинь и У Пэйфу [16].
      В 1925-1926 гг. в Китае была развернута широкая кампания, направленная на срыв начавшегося сотрудничества наших двух стран. Опиравшийся на южноманьчжурские гарнизоны Японии Чжан Цзолинь предпринял попытку вооруженного захвата КВЖД.
      На политическом фоне ликвидации несправедливости в отношениях наших двух стран стали острее проявляться волны протеста против неравноправных договоров других государств с Китаем. Но вместе с тем разворачивалась и борьба за "спасение Китая", под чем понималось прежде всего "возвращение" обширных соседних территорий, якобы отторгнутых от Китая либо "захваченных" иностранными завоевателями в минувшие столетия. Противники сближения наших двух стран начали создавать версию об "исторических правах" Китая на многие земли советского Дальнего Востока, Казахстана и Средней Азии. При этом советская декларация 1919 г. и нота 1920 г. истолковывались так, будто правительство РСФСР решило аннулировать договоры о границах и тем самым признать упомянутые "права" Китая.
      В связи с этим были изданы "карты национального позора", или "карты утраченных территорий". Так началось применение метода "картографической агрессии". Кампания за возвращение "утраченных территорий", фактически начавшаяся в период советско-китайских переговоров в 1923-1924 гг., нашла впервые отражение в книге Се Биня "История утраты китайских территорий", изданной в Шанхае в 1925 г. Затем подобная заявка получила наглядное выражение в картографических изданиях [17]. В те годы такого рода выступления еще не носили агрессивного характера. Они скорее отражали болезненную реакцию на несправедливости, причиненные Китаю колонизаторским экспансионизмом европейских держав.
      Известную дань настроениям такого рода отдал даже Сунь Ятсен. В своей работе "Три народных принципа" ("Три принципа "минь"; "минь" - нация, народ) он писал о том, что Китай потерял бассейн Амура, Бирму, Аннам, а также районы, платившие дань Китаю (Таиланд, Цейлон, Непал, Бутан, Борнео, Яву) и т.д. В то же время Сунь Ятсен четко отделял вопрос о толковании событий исторического характера от межгосударственных и дружественных отношений своего времени.
      Л.М.Карахан в письме Г.В.Чичерину 28 ноября 1924 г. сообщал, что китайская делегация на конференции собирается возбудить вопрос о границах и предъявить широкие территориальные претензии. Но этот вопрос, подчеркивал Л.М.Карахан, "китайцы поднимают не столько для того, чтобы получить что-нибудь, сколько для того, чтобы показать, что они хорошие патриоты..." [18].
      Пограничная подкомиссия, созданная на первом же заседании советско-китайской конференции 26 августа 1925 г., начала работать после всех других пяти подкомиссий - только 25 марта 1926 г. Китайская сторона при этом повела себя так, будто вопрос о границах подлежит принципиально новому урегулированию. Так что не случайным было и заявление пекинского правительства в ответ на ноту НКИД от 16 июня 1925 г., уведомляющую его об образовании Узбекской и Туркменской Республик и вхождении их в состав СССР: китайское правительство оставляло за собой право обсудить на предстоящей конференции вопрос о границах между территориями Китая и этих республик [19].
      15 марта 1926 г. Л.М.Карахан вручил главе китайской делегации Ван Чжэнтину проект "Принципы соглашения о вопросах, касающихся границ", в котором указывалось, как представляет себе советская делегация редемаркацию границ. Было отмечено, что пограничная линия между СССР и Китаем неоднократно и незаконно передвигалась как местным населением, так и местными властями той или другой стороны.
      Например, в отдельных местах западной части границы временные пограничные знаки - кучи камней или большие камни - произвольно переносились жителями как России, так и Китая в разное время на несколько километров с целью обеспечить большее пространство для кочевий и пастбищ. Иногда такие переносы знаков делались в ту и другую сторону скотоводами многократно, и прохождение линии границы с тех пор по документам не уточнялось. Имели место уничтожения демаркационных знаков. Так, 8 декабря 1919 г. пограничный комиссар Кузьмин сообщал об уничтожении китайцами пограничного столба "литер Е", обозначавшего место впадения Уссури в Амур. Об этом Кузьмин составил протокол и заявил протест иланьскому даоиню.
      Поэтому советская сторона указывала на необходимость прежде всего восстановить первоначальную линию в соответствии с документами о русско-китайской границе. Наряду с этим требовалось восстановление всех пограничных знаков, постов и других отличительных признаков, обозначающих пограничную линию там, где они были уничтожены или испорчены. Предлагалось также заключить соглашение об охране и режиме границы. Для проработки конкретных вопросов предлагалось создать смешанную комиссию, компетенция и функции которой должны быть определены пограничной подкомиссией. Ван Чжэнтин передал этот проект Л.М.Карахана в подкомиссию.
      Позиции китайской делегации, отраженные в памятных записках, которыми неофициально обменялись члены пограничной подкомиссии, заключались в подтверждении заявления советских представителей о том, что соглашение от 31 мая 1924 г. должно являться единственной основой для рассмотрения вопросов о границе. Но при этом китайские представители требовали коренного пересмотра договоров о границе по той причине, что будто бы "современная линия границ является результатом военной агрессии бывшего царского правительства" [20].
      Рассуждение китайских представителей о военной агрессии России против Китая совершенно не вязалось с неоднократными официальными оценками, содержавшимися в китайских исторических документах разного времени, которые подчеркивали неизменно мирный характер русско-китайских отношений в течение всех столетий истории двусторонних отношений.
      В китайских памятных записках часть текста статьи 7-й соглашения 1924 г. о редемаркации национальных границ толковалась в том смысле, что будто бы "современное положение границ считалось неудовлетворительным и поэтому должно быть изменено" [21]. (В подлинном тексте соглашения от 31 мая 1924 г. слово "редемаркация", или "проверка" (границ), написано по-английски: redemarcation.)
      Советские представители доказывали китайским представителям в подкомиссии, что понятие и термин redemarcation означают именно то, что под ним разумеет советская сторона, т.е. восстановление границ: "восстановление их там, где они уже стерты, где, далее, они подверглись нарушению и передвинуты, наконец, где, за отсутствием в прошлом даже отдаленно точного разграничения, границы еще только имеют быть установлены впервые. Сюда же подойдут и другие случаи, на которые опять же в более обстоятельном изложении советской стороною уже указывалось" [22].
      Упорно настаивая на буквальном толковании статьи 3-й соглашения от 31 мая 1924 г. об аннулировании всех договоров, китайские представители требовали, чтобы все договорные постановления, касающиеся границ, также подлежали отмене, как и все "неравноправные договоры (даже допуская, что договоры, касающиеся границ, не принадлежат к таким договорам)" [23]. За этим, на первый взгляд, формальным требованием выступало намерение представителей китайской стороны подвергнуть полной ревизии существующую договорную советско-китайскую границу при оформлении нового договора. (Здесь представляется важным отметить, что в то время китайские представители допускали, что договоры, касающиеся границы, не принадлежат к категории "неравноправных" договоров.)
      В приложенном к памятной записке китайского представителя "Проекте договора о проведении пограничной линии между Китайской Республикой и Союзом Советских Социалистических Республик", переданном советскому представителю на четвертом заседании пограничной подкомиссии 6 мая 1926 г., уже в неприкрытой форме были выдвинуты широкие территориальные притязания. Границу между СССР и Китайской Республикой предлагалось установить: на востоке - в соответствии с Нерчинским договором 1689 г.; в центральной части - на основе Кяхтинского договора 1927 г.; и на западе - согласно Чугучакскому протоколу 1864 г. [24].
      Этот "проект" перестройки границ умалчивал о существовании Айгуньского договора 1858 г., Пекинского 1860 г. и Петербургского 1881 г., которые, таким образом, должны были попасть под аннулирование без последствий. Это означало выдвижение притязаний на 1,1 млн кв. км советской территории на Дальнем Востоке, в Казахстане и Средней Азии, а также на всю территорию МНР и Танну - Тувинской Народной Республики. В "проекте" приводилась также ссылка уже не на статьи соглашения от 31 мая 1924 г., а на "дух Деклараций Советского правительства от 1919 и 1920 гг." [25].
      На последнем, пятом заседании пограничной подкомиссии 3 июня советский представитель подверг критике позицию китайской стороны и предложил перенести вопрос на рассмотрение полномочных делегатов, с тем чтобы получить указания относительно дальнейшей работы подкомиссии, "дабы ее работа протекала производительно и завершилась благополучно" [26].
      26 июня 1926 г. по предложению китайской делегации конференция прекратила работу. В китайской прессе было опубликовано согласованное обеими делегациями сообщение о перерыве заседаний на летние каникулы - до 1 сентября 1926 г. [27]. Вопреки пожеланиям советской стороны работа конференции так и не возобновилась.
      Необходимость в совместном пользовании пограничными реками для судоходства обусловила реализацию соответствующей статьи Шэньянского соглашения от 20 сентября 1924 г. В Сахаляне (Хэйхэ) была создана Временная местная советско-китайская техническая комиссия по судоходству. Она согласовала и ввела с 11 января 1928 г. "Временные правила для плавания по рекам Амур, Аргунь и Уссури", обязательные для обеих сторон. Эти правила служили прототипом для дальнейших совместных решений сторон о порядке плавания по пограничным участкам рек.
      Правительство СССР считало выполненной задачу ликвидации ряда договоров, заключенных между царской Россией и Китаем. В ноте НКИД поверенному в делах Китайской Республики в Москве 13 июля 1929 г. говорилось: "Правительство СССР само, по своей инициативе, еще в 1919 г. обратилось к китайскому народу с декларацией, в которой заявило о своей готовности уничтожить все неравноправные договоры, заключенные между Китаем и царской Россией. В договоре 1924 г. эти свои заявления правительство СССР реализовало" [28].
      После окончания Гражданской войны граница на Дальнем Востоке оставалась неспокойной, особенно в Приморье. В 1923-1927 гг. только Никольск-Уссурийский погранотряд до тридцати раз отражал нападения на пограничную зону.
      В 1929 г. обстановка на границе резко обострилась в результате яростной кампании - в условиях разрыва отношений между Китаем и СССР и захвата КВЖД милитаристом Чжан Сюеляном. С 18 августа в налетах на советскую территорию стала участвовать регулярная китайская армия. Советский Союз был вынужден создать Особую Дальневосточную армию, которая дала отпор этой агрессии. В результате урегулирования конфликта по Хабаровскому протоколу, подписанному 22 декабря 1929 г., на границе установилось мирное положение [29].
      В 30-40-е гг. руководители Китайской Республики не могли всерьез помышлять о националистических территориальных притязаниях к Советскому Союзу, поскольку значительная часть территории их страны была оккупирована японскими захватчиками. Советский Союз оказывал существенную помощь китайскому народу в его борьбе против японских интервентов. В то же время в Китайской Республике реакционеры не прекращали националистическую пропаганду территориальных притязаний.
      Японские милитаристы, начавшие в сентябре 1931 г. оккупацию северо-восточных провинций Китая и провозгласившие в марте 1932 г. создание марионеточного государства Маньчжоу-Го, открыто угрожали вторжением в пределы СССР. Однако, ограничиваясь оккупацией Маньчжурии, японские милитаристы в целом показали, что они признают и в дипломатической практике уважают договоры о русско-китайской границе. В декабре 1932 г. японская армия, тесня китайские войска генерала Су Бинвэня, остановилась у советского рубежа, когда Су Бинвэнь со своими частями перешел в Забайкалье и был там интернирован.
      Готовя плацдарм в целях захвата всего Китая, а затем и для войны против Советского Союза, японские милитаристы предприняли попытки вторжения в Монгольскую Народную Республику. Японская интервенция была предупреждена тем, что СССР гарантировал защиту независимости МНР, подписав 12 марта 1936 г. протокол о взаимопомощи. Стороны договорились о том, что в случае нападения на СССР или на МНР они окажут друг другу всяческую помощь, в том числе и военную [30].
      Японо-маньчжурские власти продолжали сотрудничество с Советским Союзом в судоходстве на пограничных реках. Представители СССР, Японии и Маньчжоу-Го в результате переговоров, проведенных с 28 июня по 31 августа 1936 г. в Благовещенске, вновь утвердили правила для плавания судов обеих сторон. Тогда же было заключено Соглашение между Амурским государственным речным пароходством СССР и Харбинским водным управлением Маньчжоу-Го об улучшении условий судоходства. В преамбуле соглашения содержалась оговорка о том, что его действие касается пограничных частей рек, где в соответствии с соглашением совместно проводятся работы.
      Согласно специальной разграничительной карте, приложенной к Пекинскому договору 1860 г. о границе, многочисленные острова на реках Амур и Уссури принадлежали России. Ввиду слабой за- селенности русского берега и отсутствия хозяйственной заинтересованности местных царских властей в освоении этих островов на некоторые из них приходили временно маньчжурские жители собирать хворост, сено и т.д. Такой практикой, продолжавшейся и в 30-х гг., воспользовались японские войска для оккупации значительной части этих островов, принадлежащих Советскому Союзу. Вследствие этого происходили инциденты.
      С 1934 г. вооруженные инциденты участились и приняли более острый характер. Граница стала нарушаться японскими военнослужащими также на сухопутных участках. Так, 30 января 1935 г. японский отряд вторгся на территорию СССР в районе Гродеково [31]. Летом того же года японские власти спровоцировали нарушение границы на протоке Казакевичева и принялись утверждать, будто пограничная линия проходит в другом месте [32]. Вскоре японский отряд нарушил границу в районе оз. Ханка, и последовало заявление японских властей о необходимости уточнения пограничной линии в связи с тем, что якобы существует "неясность границ между Маньчжоу-Го и СССР" [33]. После очередного нарушения границы японским кавалерийским отрядом в районе города Маньчжурия в июне 1936 г. японский посол в Москве Ота заявил, что граница там является спорной [34]. В июле был снят и унесен на маньчжурскую территорию пограничный знак "литер Х" в районе Турьего Рога [35].
      Советское правительство энергично протестовало против провокационных действий японо-маньчжурских властей, доказывая необоснованность их притязаний на пограничные участки советской территории. Народный комиссар по иностранным делам М.М.Лит-винов предъявил японскому послу разграничительную карту 1861 г., предлагая убедиться, что красная линия на карте отчетливо оставляла за Россией острова, на которые претендует Маньчжоу-Го, и что, по имеющимся документам, фарватер реки во время заключения Айгуньского и Пекинского договоров проходил там ближе к китайскому берегу [36].
      Япония продолжала занимать многие советские острова на реках Амур и Уссури. Однако советские пограничники решительно пресекали попытки японо-маньчжуров направлять свои суда из Амура в Уссури непосредственно мимо Хабаровска, а не по Амурской протоке (протоке Казакевичева), по которой проходит линия границы, согласно Пекинскому договору и разграничительной карте.
      Летом 1938 г. советское правительство передало японскому послу Сигемицу предложение создать трехстороннюю смешанную комиссию для редемаркации участка границы на юге Приморья. Формально приняв это предложение, японская сторона уклонилась от его выполнения [37].
      В 1938 г. советские войска дали серьезный урок японским агрессорам на Дальнем Востоке в боях у озера Хасан, а в следующем году еще убедительнее повторили его в Монголии на реке Халхин-Гол. Важнейшее историческое значение этих уроков сказалось в ходе Второй мировой войны. Япония так и не осмелилась помочь своим партнерам по "оси Берлин - Рим - Токио" и открыть второй фронт против СССР во время его Отечественной войны против гитлеровских захватчиков. Содержание в боевой готовности миллионной Квантунской армии в Маньчжурии вызывало постоянное напряжение на советско-маньчжурской границе в течение всего периода Великой Отечественной войны СССР. Тем не менее никаких изменений в положении линии советско-маньчжурской границы не происходило. И после капитуляции Японии в 1945 г. советские речные острова, на которых находились японские оккупанты, были взяты под контроль советскими пограничниками.
      Западная часть советско-китайской границы - с Синьцзяном - была в период японской агрессии в Китае более спокойной. Хотя политическая обстановка в Синьцзяне постоянно осложнялась, положение на границе являлось вполне удовлетворительным. Через эту границу велась интенсивная торговля с Китаем, через нее шли поставки советской военной помощи Китаю в войне с японским нашествием. Губернатор Шэн Шицай, управлявший Синьцзяном в 30-40-х гг., не раз обращался за помощью к СССР в борьбе с вооруженными бандами реакционеров.
      Стороны согласились создать институт пограничных комиссаров, в связи с чем генеральный консул СССР в Урумчи и уполномоченный МИД Китайской Республики в Синьцзяне обменялись нотами 1 апреля 1933 г. Для урегулирования возникавших текущих вопросов назначались с каждой стороны по шесть комиссаров сроком на три года с соответствующей пролонгацией договоренности сторон. Ухудшение отношений СССР с синьцзянскими властями в 1943 г. не сопровождалось какими-либо акциями, которые выдвигали бы вопрос о положении границы между СССР и Китаем.
      В результате победы во Второй мировой войне начался объективный процесс создания новых государственных образований и изменение границ ряда стран в Европе, Азии и Африке. Однако прежние, довоенные границы нашей страны и Китая совершенно не изменились.
      Государственные деятели Китая, в том числе Чан Кайши, во время и после Второй мировой войны отдавали себе отчет в том, что процесс формирования границы между нашими странами давно закончился. В своей книге "Судьба Китая" Чан Кайши отнес к "естественным границам Китая" на северо-востоке Маньчжурию. Он, таким образом, не притязал на советские дальневосточные земли. Правда, далее Чан Кайши повторил заявку на территории, находящиеся юго-восточнее и южнее Китая, а также причислил "Внешнюю Монголию" к "крепостям, необходимым для обороны и безопасности нации".
      Что касается притязаний на МНР, то более определенные претензии высказывал в разное время другой китайский политический деятель - Мао Цзэдун.
      Известно его высказывание Эдгару Сноу в 1936 г. о том, что после победы народной революции в Китае "Республика Монголия автоматически станет частью Китайской федерации по собственной воле" [38]. Мао Цзэдун заранее предопределял не только волю населения МНР, но и то, что изъявление воли произойдет "автоматически".
      В духе аналогичного размышления о том, что монголы в числе других национальных меньшинств "вновь присоединятся к Китаю", высказался Мао Цзэдун в 1944 г., отвечая на вопрос американского журналиста Штейна о будущем МНР [39]. В 1954 г. во время советско-китайских переговоров Пекин снова поднимал вопрос о МНР, предлагая "договориться" насчет ликвидации ее самостоятельности [40].
      Но подписанный правительством Китайской Республики договор с Советским Союзом о ненападении от 21 августа 1937 г. не содержал в себе никакого намека на неурегулированность пограничных вопросов между двумя государствами. В договоре обе стороны торжественно подтверждали, что не прибегнут к войне для разрешения международных споров и отказываются от таковой как орудия национальной политики в отношениях друг с другом [41].
      Никакая проблема границ между СССР и Китаем не возникала и на конференции руководителей великих держав, состоявшейся в Ялте в феврале 1945 г. и принявшей согласованные решения о послевоенном урегулировании и устройстве границ, в том числе на Дальнем Востоке. Китайское правительство подтвердило решения Ялтинской конференции глав правительств СССР, США и Великобритании. А 14 августа 1945 г. оно подписало советско-китайский Договор о дружбе и союзе, а также соглашения о Китайской Чанчуньской железной дороге, о Порт-Артуре и Дальнем. При этом обе стороны условились о тесном и дружественном сотрудничестве после наступления мира, действовать в соответствии с принципами взаимного уважения суверенитета и территориальной целостности и невмешательства во внутренние дела [42].
      К старым территориальным притязаниям на советские земли пытались вернуться наиболее реакционные китайские газеты "Ишибао" (католическая) и "Хэпин жибао" (орган военного министерства) летом 1948 г. "Хэпин жибао" заявляла, будто Владивосток стоит на китайской земле. Характерная черта таких выступлений этих двух газет заключалась в том, что они оказались единичными.
      Во время гражданской войны в Китае во второй половине 1940-х гг. власти Китайской Республики не касались вопроса о границах и старых договорах. Они лишь пытались спровоцировать военное столкновение между СССР и США, стремясь превратить "холодную войну" в "горячую", чтобы "спасти" Китай от коммунистов - "пятой колонны железного занавеса" [43].
      Таким образом, будучи вынуждены уйти из континентального Китая, власти Китайской Республики не оставляли новому китайскому руководству в наследство политику территориальных притязаний к Советскому Союзу, к которой они, по существу, не возвращались после 20-х гг. В дипломатической практике нанкинское правительство и различные гоминьдановские фракции с тех пор не касались вопроса о "неравноправности" договоров, согласно которым проходит граница между СССР и Китаем. Реакционерам тогда не удалось надуманным требованием принизить значение ликвидации нашим тогдашним государством неравноправных договоров, которая ударяла по всей колонизаторской политике западных держав.
      Новое руководство Китая, руководители КПК-КНР, и в первую очередь Мао Цзэдун и его приверженцы, воскресили наихудшие традиции богдыханского китаецентризма. Их территориально-погра-ничные притязания к СССР свидетельствовали о том, что идеи националистического великодержавия существовали у коммунистического руководства Китая задолго до 60-х гг., времени начала открытой борьбы против нашей страны в сфере межгосударственных отношений.
      Территориальные притязания Мао Цзэдуна и его последователей к нашей стране явились заимствованием старых политических амбиций монархического Китая, от которых были вынуждены отказаться за их непригодностью руководители Китайской Республики в их отношениях с СССР.
      Такого рода взгляды Мао Цзэдуна находили свое скрытое отражение в отрицании права наций на самоопределение, что явилось особенностью национальной политики КПК после 1949 г. В более же раннее время КПК декларировала свое намерение решать национальный вопрос с иных позиций. В параграфе 14 Конституции, опубликованной Первым Всекитайским съездом Советов в ноябре 1931 г., говорилось: "Советская власть в Китае провозглашает национальную свободу всех малых народов и национальных меньшинств в Китае, признает право самоопределения малых народов вплоть до государственного отделения от Китая и создания самостоятельных государств. Например, монголы, хойские народы (мусульмане), тибетцы, мяо, ли, корейцы и т.д., живущие на территории Китая, имеют право на самоопределение, т.е. они могут присоединиться к Китайской советской республике или отделиться от нее и организовать свое самостоятельное государство или автономную область".
      В отчетном докладе Второму Всекитайскому съезду Советов в январе 1934 г. Мао Цзэдун говорил, что китайские рабоче-крестьянс-кие массы и их советское правительство призывают "все некитайские народы и нацменьшинства в Китае на борьбу за освобождение от угнетения китайскими господствующими классами и империализмом вплоть до отделения от Китая" [44]. Однако позднее Мао Цзэдун изменил свою позицию, выдвинув тезис о национальной автономии некитайских народов в пределах китайского государства.
      Основной геополитический принцип Мао Цзэдуна и его приверженцев заключался в утверждении о том, будто формирование государственной границы между нашими странами еще не закончено. (При этом можно вспомнить, что Мао Цзэдун проводил также политику ревизии границы КНР с Индией, а также другими соседними странами.) Стратегия "урегулирования" территориально-пограничных вопросов, выдвинутых в 1960-х гг., состояла из двух компонентов - предъявления большого "исторического реестра" притязаний на обширные территории нашей страны и выдвижения сравнительно ограниченных заявок на "спорные районы" [45]. Этим компонентам соответствовали два этапа проведения наступательной политики в отношении СССР.
      Прежде всего Мао Цзэдун и его приверженцы задавались целью "возвратить" Китаю приграничные участки советской территории, объявленные ими "спорными". Однако доказывать принадлежность этих спорных участков Китаю они соглашались лишь при условии ухода с них наших пограничников, которые их охраняли.
      Общая площадь таких "спорных районов" достигала примерно 40 тыс. кв. км, из коих около 28 тыс. кв. км приходилось на горы Памира. Суммарная длина "спорных" участков пограничной линии между нашими государствами того времени, СССР и КНР, значительно превышала половину ее общей длины и относилась главным образом к рекам Амур и Уссури.
      О существовании так называемых "спорных районов", на которые претендовали Мао Цзэдун и его приверженцы, советской стороне стало известно лишь в результате обмена картами на консультациях по уточнению советско-китайской границы на отдельных ее участках, которые проводились в 1964 г. в Пекине. На советских картах была показана договорная граница, на китайских - линия границы в упомянутом толковании.
      С точки зрения представителей Мао Цзэдуна, в то время на этапе урегулирования вопроса о "спорных районах", по сути, еще не шла речь о переформировании границы, за исключением района Памира. Переговоры фактически должны были вестись об уточнении прохождения пограничной линии на многих ее участках. Согласившись считать в качестве основы для такого урегулирования действующие русско-китайские договоры о границе, представители Мао Цзэдуна построили свою версию "спорности" на том, что СССР якобы не соблюдает эти договоры и "вгрызся" в территорию КНР. При этом договоры по-прежнему квалифицировались как "неравноправные, навязанные царской Россией Китаю" в период его слабости.
      На "перспективном" этапе реализации политики территориальных притязаний по большому "историческому реестру" Мао Цзэдун и его приверженцы имели в виду возвратиться к версии о "неравноправных" договорах как к главному аргументу для полного переформирования почти всей границы на востоке и на западе. Общая площадь земель, на которые предъявлял Мао Цзэдун свои "исторические права", составляла 1540 тыс. кв. км, в том числе все Приморье и Приамурье - 1 млн кв. км, земли Казахстана, Киргизии и Таджикистана - свыше 0,5 млн кв. км.
      На консультациях 1964 г. в Пекине китайская сторона также официально объявила советской стороне, будто 1540 тыс. кв. км советских земель были ранее насильственно отторгнуты от Китая царской Россией по неравноправным договорам. Из них якобы "отторгнутыми" по Айгуньскому договору считаются свыше 600 тыс. кв. км, по Пекинскому - 400 тыс., по Чугучакскому - свыше 440 тыс. и по Петербургскому - более 70 тыс кв. км [46].
      Легенда о "неравноправных" договорах и "исторических правах" Китая искажала новейшую историю этой страны и принижала великое достижение китайского народа в деле ликвидации неравноправия, чему, кстати, помогла политика тогдашнего СССР. Китайская компартия не раз отмечала эту историческую помощь. Орган ЦК КПК "Цзефан жибао", касаясь столетней истории появления неравноправных договоров и их ликвидации в новейшее время, посвятил специальную статью теме "Советский Союз и отмена неравноправных договоров". В своем выступлении под таким заголовком эта газета в 1943 г. подчеркивала:
      "Правительство Советской России по своей инициативе окончательно разбило цепь несправедливых договоров, которые царская Россия навязала китайской нации. Советский пролетариат, руковод-ствуясь великим духом интернационализма... ликвидировал гнет, который правительство царской России навязало нашему народу... Особенно важно то, что советское правительство не только отменило царские привилегии в Китае, но и активно помогало китайской нации бороться за ликвидацию иностранных привилегий в Китае" [47].
      Для своих территориально-пограничных притязаний к СССР Мао Цзэдун и его последователи прямо использовали методы и практику пекинских реакционеров, вредивших налаживанию отношений между нашими странами в 20-х гг. В 1960-х гг. правительство КНР, подобно им, потребовало рассматривать советско-китайскую границу как "несправедливую". При этом Мао Цзэдун и его последователи, как и прежние реакционеры, пытались обвинять советское правительство в том, будто оно не выполнило Декларацию 1920 г. о возвращении Китаю всего того, "что было хищнически у него захвачено царским правительством и русской буржуазией" [48].
      Представители Мао Цзэдуна стали также искаженно толковать первое советско-китайское соглашение от 31 мая 1924 г. об установлении равноправных отношений между СССР и Китайской Республикой.