Талисманы власти (№2) - Арфа Ветров

У Черной Птицы, как и у прежней королевы, было много сторонников в Цитадели. Но, искалечив ее, он решил эту задачу. Черная Птица была последней из рода королевы Пламенеющее Крыло, но, неспособная летать, она никогда не получит доступа к правлению: это нарушение закона их народа. Пока у Жреца не родится наследник, он сможет остаться регентом при полностью зависимой от него наследнице престола, а для народа же главное — формальное продолжение королевского рода. Когда это произойдет, она уже не будет нужна Верховному Жрецу.., если только он не захочет оставить ее в живых ради собственного развлечения.

Черная Птица затрепетала. В живых? То есть калекой, предметом насмешек или, хуже того, жалости? И тут ее осенило, и на этот раз она рассмеялась искренне, почти торжествующе. О, да ведь она еще может расстроить ему все планы. И как прекрасно, что этот способ совпадает с последним оставшимся у нее желанием.

Для малейшего движения теперь, казалось, требовалась целая вечность. «Мама, как больно! Помоги мне!» Комната поплыла перед глазами. Черная Птица закусила губу и постаралась дышать как можно глубже, пока в глазах у нее вновь не прояснилось. И тут она явственно услышала вой ветра в шпилях храма. «Плач Инкондора», — так называл этот звук ее народ. Этот кошмарный храм был построен в память его падения и в назидание потомкам.

«Плач Инкондора»… Лишь теперь Черная Птица поняла, какая глубина душевной боли выражалась в этом ужасном звуке. Она смотрела, как ее рука, словно чужая, дюйм за дюймом, несмотря на боль, приближается к ножке ночного столика. Наконец пальцы ее сомкнулись вокруг гладкого дерева. Хорошо. Ножки у этого столика всегда были неустойчивыми, их, видно, приходилось закреплять, и это раздражало еще ее маму. Черная Птица собрала свою волю и стиснула зубы. «Только не отступай! Не смей отступать, принцесса Небесного Народа!» — приказала она себе и, собрав все силы, потянула за ножку. Она пронзительно закричала от боли. В глазах у нее потемнело, но она крепилась изо всех сил, повторяя все проклятия, которым научилась от Ориэллы. Когда боль немного утихла, Черная Птица снова открыла глаза. Хрустальный бокал разбился при падении, но крепкая ножка с острым сколом уцелела, как она и надеялась.

Сначала Черная Птица хотела заколоться, но, во-первых, тело ее плохо повиновалось ей, а во-вторых — и это самое главное, — сердце у детей Крылатого Народа было хорошо защищено толстой и прочной грудной костью, к которой крепились мощные мускулы их сильных крыльев.

«О, Отец Небес, за что меня лишили крыльев?»

Лишь теперь Черная Птица дала волю слезам. Она оплакивала утраченную навеки радость и свободу полета, азарт погони, бескрайний простор неба и чудесные краски, меняющиеся в разные часы дня… И пьянящее, давно забытое великолепие заката вдруг ослепило Черную Птицу. Она схватила отбитую ножку бокала и острым концом стала вскрывать вены на другой руке…

***

…Сидя в своей келье в подвалах под Храмом Иинзы, Сигнус читал — во всяком случае пытался это делать. Ветер по-прежнему был сильным, и жуткий вой был слышен даже здесь, в келье молодого жреца-врачевателя. Проклятый «Плач Инкондора»! Еще немного, и он, пожалуй, сойдет с ума от этих ужасных звуков. Может, это и еретические мысли, но хорошо бы, создатели Храма подумали о бедных жрецах, живущих внизу.

Но не только звуки «Плача» беспокоили молодого врача. Хватало у него и собственных тревог. Главная врачевательница Эльстер тоже лечила покойную королеву и наверняка узнала по кое-каким признакам действие яда, который он давал королеве по приказу Черного Когтя. Грозные взгляды Эльстер и сила, с которой ее железные пальцы сжимали порой его руку, давали юноше основание считать, что она поняла все. Но глубокое почтение к своей прежней наставнице заставляла Сигнуса молчать. Одно лишнее слово — и ей конец. Столица была полна шпионов Черного Когтя, и у Верховного Жреца повсюду были уши.

Именно из-за Эльстер Сигнус сменил карьеру гвардейца при Храме на «поприще света», как Крылатый Народ называл искусство врачевания. В те времена он был беззаботным отпрыском знатного рода, который, как и полагалось в кастовом обществе столицы, поступил на службу в Гвардию жрецов

— отборные части крылатых воинов. И служба его шла успешно — до того дня, когда он едва не погубил своего лучшего друга, гвардейца Солнечное Перо. Это случилось во время учений, из-за безответственности самого Сигнуса. Они столкнулись в воздухе, но Сигнус сумел сманеврировать и не поплатился за собственное легкомыслие, а его друг потерял сознание во время столкновения и упал на горный склон. Потрясенный Сигнус вместе со своими товарищами в молчании стоял над безжизненным телом друга, когда явилась по срочному вызову магистр Эльстер, маленькая старушка с морщинистым лицом, обрамленным темными, с проседью, волосами. С почти суеверным ужасом увидел Сигнус, как она, склонившись над Солнечным Пером, стала вдувать дыхание жизни в его легкие до тех пор, пока он не начал дышать сам.

Солнечное Перо выжил, а Сигнус счел это чудом. Эльстер избавила его от горя и от бремени вины. Он стал относиться к старой врачевательнице почти с благоговением. Теперь ему казалось, что спасать жизни — гораздо более достойное дело, нежели губить их, чему его обучали в гвардии. Но Эльстер не поверила в серьезность его нового призвания. Лишь когда он ушел в отставку из гвардии и был отвергнут своей семьей, целительница неохотно согласилась взять его в ученики. Ей казалось, что ему вскоре надоест кропотливое и долгое обучение, но Сигнус доказал на деле, что она ошибалась, а потом сумел добиться даже ее восхищения. Однако когда пришла эта свирепая зима, он сменил старую целительницу на нового, куда более зловещего наставника.

Белая Смерть пришла в горы, и Крылатый Народ стал гибнуть. Население Аэриллии постепенно вымирало от холода, болезней и лишений, и молодой врач остро переживал свое бессилие. Все его искусство, которым он прежде так гордился, оказалось неспособным справиться с новой бедой. Он стал сомневаться в себе, и все чаще впадал в черное уныние. В отчаянии Сигнус ухватился за последнюю надежду. Изверившись в своем ремесле, он постепенно поверил, что Верховный Жрец каким-то образом восстановит былое могущество Крылатого Народа, и тогда станет возможно совершать легендарные чудеса исцеления, о которых говорят древние летописи. Черный Коготь оплел молодого врачевателя паутиной хитроумных доводов и радужных перспектив, пока не убедил его, что для достижения высшей цели все средства хороши.

Юный лекарь возложил все свои силы на алтарь беспощадных планов Верховного Жреца, но смерть королевы потрясла его. Она отчаянно боролась за жизнь, и последние дни ее были мучительны. Сигнус сам был свидетелем ее предсмертных страданий — и все же она нашла в себе силы перед самым концом проклясть Черного Когтя.

В тот же вечер, пользуясь суматохой, вызванной смертью королевы, Сигнус незаметно улетел, несмотря на непогоду, за пределы Аэриллии, в горы. Там в одиночестве он впервые задумался о последствиях своего союза с Верховным Жрецом, но даже теперь, по прошествии многих дней после той страшной ночи, он не мог найти ответов на укоры собственной совести.

Сигнус помрачнел. Слухи, несмотря на все усилия Черного Когтя пресечь их, расползались по столице. Вот и молва о плененном колдуне и его подруге, заточенной в Башне Инкондора, наверняка шла прежде всего от тех, кто сам участвовал в этом деле. И все же Сигнус был поражен, когда магистр Эльстер сообщила ему, что его срочно вызывают для лечения пленника.

— Я отправилась бы сама, — холодно добавила она, — но Верховный Жрец запретил мне это. — Она бросила на молодого врача пронзительный взгляд, полный гнева и сердечной муки. — Во всяком случае, я надеюсь, ты сделаешь все, что можешь. — Она снова сурово посмотрела на него, и молодой врач похолодел. Эльстер не скрывала своего осуждения, а ему было мучительно думать, что она не доверяет ученику. Однако он сделал все, что мог, и для своей старой наставницы тоже. Снедаемый чувством вины, он сообщил Черному Когтю, что для врачевания пленника его, Сигнуса, скромного умения недостаточно и понадобится помощь магистра. Он надеялся таким образом обеспечить ее безопасность: после смерти королевы у него были все основания тревожиться за судьбу наставницы. Кто знает, что грозит ей, если она позволит себе усомниться в законности власти нового короля.

Дверь распахнулась, и Сигнус вскочил как ужаленный. В келью вбежал смертельно бледный храмовый гвардеец.

— Скорее, — закричал он, хватая врача за руку. — Принцесса.., магистр срочно нуждается в твоей помощи!

Сигнус чуть не заплакал, увидев Черную Птицу, такую несчастную и беспомощную, лежащую посреди забрызганной кровью комнаты. Лицо ее покрывала смертельная бледность, а на левом запястье зиял глубокий порез. А ее крылья… О Отец Небес! Только окровавленные перья и кости остались от них. Сигнус почувствовал горячее желание свернуть Верховному Жрецу шею.

— Возьми себя в руки! — услышал он резкий голос Эльстер. — И помоги мне поднять ее. Мы должны успеть до того, как она придет в себя. — Целительница говорила сухо, по-деловому, но по ее серому лицу Сигнус понял, что она чувствует в этот момент.

К облегчению молодого врача, пока они переносили ее на кровать, Черная Птица не издала ни звука.

— Укрой ее получше, — пробормотала Эльстер. — После шока и большой потери крови ей необходимо тепло. — Она кивнула на небольшую железную печурку для кипячения инструментов. — Проку от этой штуки мало, но все же… — Она осмотрела запястье Черной Птицы. — В другой ситуации я поручила бы это дело тебе, но ее вены в таком состоянии, что дорога каждая минута.

Сигнус отставил печурку, в которую он клал растопку, и в ужасе посмотрел на Эльстер.

— Принцесса пыталась покончить с собой?

— А как ты думаешь? — буркнула она, промывая рану обеззараживающим раствором. — Посмотри, что эти скоты сделали с ее крыльями! — Сигнус впервые видел, чтобы эти уверенные руки, руки хирурга, дрожали. — К тому же, — продолжала Эльстер язвительно, — она не принцесса, а королева, и мы должны постоянно иметь это в виду. — Как настоящий мастер, она быстро овладела собой, и Сигнус невольно позавидовал ее самообладанию. Она снова обратилась к молодому врачу:

— А теперь твоя задача восстановить ей крылья прежде, чем бедняжка придет в себя. Собери все кусочки, сшей их и зафиксируй. Может, королева и не будет больше летать, но пусть меня сбросят с крыши Храма Иинзы, если я решусь на ампутацию. Бедная девочка и так перенесла достаточно страданий.

Представить себе, что у самой королевы Крылатого Народа вместо крыльев останется два обрубка, — это уже было слишком для Лебедя. Он едва успел добежать до окна, и его вырвало.

— Ну-ка, возьми себя в руки, мальчишка! — заорала на него Эльстер. — Врач ты или нет? — Невероятным усилием воли Сигнус справился с собой. Он долго пил воду из кожаного мешка, после чего окунул руки в обеззараживающий раствор и взялся за тяжелую, кропотливую, изнурительную работу — собирать по кусочкам искромсанные крылья Черной Птицы.

***

— Отличная работа, парень! Я и сама не смогла бы сделать аккуратнее.

Услышав эти слова, Сигнус словно очнулся и с трудом поднял голову. Шея двигалась с трудом, в глаза будто засыпали горячий песок, пальцы не слушались. В комнате горели свечи и газовые лампы, а небо за окнами было темно-синим, почти ночным, и он с изумлением понял, что это не вечерние сумерки, а предрассветные.

А Эльстер осунулась, глаза ее покраснели, но она с радостной улыбкой показывала на крыло, лежащее перед ним. Сигнус тоже посмотрел на него и не поверил своим глазам. Усталость сняло как рукой. «Неужели сам это сделал?» — с радостной гордостью подумал он. Крыло получилось совсем как настоящее. Кости он скрепил с помощью лубков, а обрывки мышц и кожи снова сложил в нужном порядке и сшил сотнями мельчайших стежков. Да, крыло было почти прежним. Но некоторые косточки восстановить не удалось и несколько маленьких лоскутков кожи он так и не смог найти. Мускулы едва ли снова будут двигаться как следует, и пока невозможно сказать, восстановится ли кровообращение в заново сшитых сосудах. От всего его кропотливого труда пока что мало толку. Сигнус почувствовал, как радость уступает место сомнению, и отвернулся.

— В конце концов все это зря, — с горечью сказал он. — Она ведь все равно никогда не сможет летать.

Эльстер, которая заканчивала столь же ювелирную работу по восстановлению второго крыла, покачала головой.

— Ну, конечно, — тихо ответила она. — К чему терять столько времени? Королева не сможет летать — и какая разница, если она еще и изуродована?

Сигнус почувствовал, что краснеет.

— Я не подумал об этом, — признался он.

— Вот поэтому я — магистр, а ты — нет. Есть два качества, без которых нет хорошего врача, — мастерство и сопереживание. Сопереживание — обязательная вещь в нашей профессии.

Сигнус кивнул, понимая мудрость этих слов.

— Но, магистр, — спросил он, — что же будет, когда она придет в себя и поймет правду?

Эльстер показала на перевязанную руку Черной Птицы.

— А ты думаешь, она еще ничего не знает? Он покачал головой:

— Пожалуй, знает очень хорошо. Пока я работал, я все время думал: что, если бы это случилось со мной? И я понял, что если бы я навсегда лишился возможности летать, то не захотел бы жить. И мне показалось, что для спасения ее жизни я должен сделать так» чтобы она снова могла летать на этих крыльях, иначе все это впустую. Учительница положила ему руку на плечо:

— Я знаю. Я видела, как ты работал. Твое лицо выражало отчаянную решимость, и мне было больно за те страдания, которые ты испытал. Но рано или поздно каждый врач сталкивается со случаем, когда все его искусство бессильно. Только сам Иинза может вернуть ей способность летать. Может быть, правильнее было бы даже дать ей умереть, как она сама того хотела. Но этого нельзя допустить. Теперь, когда Пламенеющее Крыло мертва, королевой должна стать эта несчастная, покалеченная девушка… Да, должна, потому что… — Она осеклась, но через мгновение продолжила:

— Потому что нашему народу нужен правитель. Кто-то должен сделать так, чтобы она это поняла, и, к сожалению, кроме нас некому выполнить эту миссию.

Сигнус открыл было рот, но после убийства королевы и того, что сделали с ее дочерью, сказать ему было нечего. Смерть королевы была целиком на его совести: и благодаря его заблуждению Черная Птица потеряла мать и стала калекой — и королевой.

Неожиданно глаза его наполнились слезами. Он закрыл лицо руками и прошептал:

— Я раскаиваюсь! Видят Боги — я раскаиваюсь!

— Конечно, ты должен чувствовать раскаяние, но этого мало, — сурово сказала Эльстер. — Лишь одному Иинзе известно, каким образом ты, целитель, самый талантливый из моих учеников, стал орудием великого зла! Почему, владея таким искусством, ты вдруг стал разрушать, вместо того чтобы исцелять?

На Сигнуса вновь обрушились сомнения, отчаяние и чувство бессилия, овладевшие им, когда эта страшная зима пришла в его страну.

— Ты говоришь, я владел искусством? — вскричал он. — Но если бы от этого искусства была хоть какая-то польза, я смог бы спасти их. Но я не смог, Эльстер, мой народ надеялся на меня, а я подвел его! А если твоя наука не принесла добра, то что же мне оставалось? Я так старался сделать хоть что-то, и Черный Коготь стал моей последней надеждой.

Сигнус посмотрел на свою наставницу и увидел слезы в ее глазах.

— О несчастный глупец, — прошептала она, — бедный слепой юнец! Почему же ты не поделился со мной своими сомнениями? Милый мальчик, не было еще на свете врачевателя, которого хотя бы однажды не одолевали такие мрачные мысли. В мире существует многое, против чего мы бес"» сильны при всем своем желании. Но это не основание, чтобы вставать на путь зла.

Мир покачнулся у Сигнуса перед глазами.

— Я не знал этого, — прошептал он. — Наставница, я не осмеливался делиться с тобой своими сомнениями. Ты так неохотно приняла меня в ученики, и я не думал, что ты поймешь меня.

Упав на колени, он дрожащей рукой протянул ей свой кинжал, и собственный голос показался ему чужим.

— Возьми мою жизнь, молю тебя! Ибо только кровью смогу я расплатиться за то зло, которое совершил, и смыть это пятно с моей совести. — Закрыв глаза, Сигнус стал ждать последнего удара.

— О нет, мой мальчик, это весьма возвышенная, но все же слабость. — Услышав горький смех наставницы, Сигнус в изумлении открыл глаза. Эльстер взяла у него кинжал и, не успел он и глазом моргнуть, выбросила его в окно.

— Смерть — слишком легкий выход, а ты вполне способен жить, страдать и отвечать за свои поступки, как любой из нас. — Она сурово посмотрела на пораженного ученика. — Может быть, вся жизнь уйдет на то, чтобы исправить зло, которое ты причинил бедной девушке, и поэтому лучше начать немедленно.

Она подняла его с коленей и заглянула ему в глаза.

— Но, конечно, это в том случае, если твое раскаяние искреннее. Если ты, Сигнус, сохранил хотя бы тень верности Верховному Жрецу после того, что он совершил, тогда тебе лучше держаться подальше от королевы! Я узнала яд, от которого умерла Пламенеющее Крыло, — тут глаза ее вспыхнули, — и поняла, что в смерти ее виновен ты. Так что если ты по-прежнему на стороне Черного Когтя

— ты не должен общаться ни с одним достойным существом, не говоря уж о королеве Крылатого Народа.

Сгорая от стыда, молодой врач отвел взгляд.

— Я навсегда порвал с Верховным Жрецом, — пылко сказал он, — и я сделаю все, что ты скажешь, чтобы доказать это.

— Отлично сказано, парень, — ответила она. — Но слова — это только слова. Я хочу, чтобы именно ты ухаживал за Черной Птицей, чтобы ты стал ее постоянным собеседником, утешителем и другом. Она не хочет жить, Сигнус, и ты должен переубедить ее в этом.

Сигнус тяжело вздохнул:

— Пожалуйста, Эльстер, попроси об этом кого-нибудь другого. Что я скажу ей? Как посмотрю ей в глаза, если я виноват в смерти ее матери?

— Это плохо! — жестко ответила Эльстер. — Ведь чем труднее задача, тем больше возможность искупления. А если твои страдания кажутся тебе чрезмерными, то попробуй поставить себя на ее место.

Эти жесткие слова принесли Сигнусу просветление. Он поклонился ей.

— Я постараюсь, Эльстер, — прошептал он.

— Не надо стараться, надо выполнять, — возразила она сурово. — Сейчас жизнь этой девушки в твоих руках. Не усугубляй же того зла, которое ты уже причинил. — Она слегка улыбнулась. — И если это утешит тебя, то я верю в тебя, Сигнус.

— Не понимаю только, почему, — пробормотал он со вздохом и взглянул на Черную Птицу. — Но я обещаю, наставница, сделать все, чтобы оправдать твое доверие.

— Слава Иинзе — мой ученик вернулся ко мне! — Эльстер обняла молодого целителя. Она сочувствовала его душевной боли, но знала, что эта боль означает пробуждение совести. Она была очень огорчена, когда он связался с Черным Когтем, и потрясена его ролью в убийстве королевы. Эльстер готова была возненавидеть юношу, но она хорошо знала натуру Крылатого Народа и понимала слабости своих соплеменников. Все обстояло не так уж просто, и целительница не считала Сигнуса безнадежно падшим, а раз так, то была обязана «попытаться вернуть его к истинным ценностям. Достаточно было дать ему понять, сколько добра он может принести своим искусством… И кроме того, хотя она ни за что не призналась бы в этом, он ей нравился.

Эльстер отстранила Сигнуса и сказала:

— Ну, а теперь иди, поешь да позаботься, кстати, чтобы и мне прислали чего-нибудь. И постарайся не попадаться на глаза Верховному Жрецу, пока на твоем лице так ясно написаны твои чувства. Сегодня ты хорошо поработал, но, увы, для нас, врачей, нет отдыха. Еще один твой пациент ожидает тебя в пещере. Сигнус охнул:

— Я же совсем забыл про колдуна!

— Тише, не так громко, — предостерегающе заметила Эльстер.

— Но я же забыл предупредить тебя, наставница, — ответил он, понижая голос. — Я сказал Черному Когтю, что для лечения колдуна моего искусства недостаточно, на тот случай, если бы Жрецу пришло в голову избавиться от тебя, после того как ты поняла, что случилось с королевой Пламенеющее Крыло.

Эльстер была поражена:

— Так ты побеспокоился обо мне? — Она сама удивилась тому, сколько это значило для нее, и тут же одернула себя, недовольная собственной сентиментальной глупостью. Справившись со своими чувствами, она вновь обратилась к ученику:

— Так это правда?

— Что? — не понял тот.

— Что для этого мало твоего весьма немалого искусства?

— Нет… Хотя была минута, когда мне самому так казалось. У него была лихорадка, вызванная, конечно, холодом, перенесенными лишениями и дурным обращением. Я даже опасался за его жизнь, но теперь она в безопасности. — Впервые за эту долгую, тяжелую ночь Сигнус позволил себе улыбнуться.

Эльстер тоже улыбнулась ему:

— Что ж, пойди займись своим пациентом, а потом постарайся немного отдохнуть. Когда отдохнешь, возвращайся сюда, побудь с королевой. А я, быть может, навещу нашего таинственного пленника. — Она подняла брови. — Никогда не видела человека, тем более — колдуна. Признаться, любопытно немного… Волшебник, из дальних стран, наделенный силой, которую нам трудно представить… — Целительница пожала плечами. — Ну да ладно. Просто помни, кто он, и делай свое дело. И знаешь что? — добавила она шепотом, — попробуй перетянуть его на нашу сторону! — Сигнус кивнул. Он посмотрел на королеву и вновь ощутил горе и гнев.

— Наставница, она поправится? Ему показалось, что Эльстер вдруг на глазах постарела, и он сразу пожалел о своем вопросе. Помолчав, она ответила:

— Тело ее будет жить, но только Иинзе ведомо, что станет с ее душой.

Глава 14. ПОЕДИНОК КОРОЛЕВ

Тяжким и мучительным был путь Шиа через горы. Долины сменялись перевалами, за которыми открывались другие долины, расположенные выше прежних, а за ними вставали новые вершины… Все тяжелее и опаснее становилось продвигаться вперед среди неприступных скал и бездонных пропастей, и пугающие завывания ветра звучали словно предсмертные вопли тысяч обреченных пантер.

Поначалу Шиа находила приют в пещерах и трещинах, где можно было на время укрыться от бесконечной метели. Она была рада этим убежищам, а иногда ей попадались тощие зайцы или куропатки, горные козлы или бараны и удавалось хоть как-то утолить постоянный голод. Но чем дальше, тем реже встречались ей такие места, и снег становился все глубже, а продвижение вперед все медленнее и мучительнее.

Шея и челюсти болели от постоянного контакта с Жезлом Земли. Волшебная сила, заключенная в Талисмане, вызывала жжение во всем теле и мешала инстинктам подсказывать нужное направление. Вся пасть у пантеры покрылась язвами, так что стало почти невозможно охотиться и есть в тех редких случаях, когда попадалась хоть какая-то добыча. В этой снежной каменной пустыне добывать пищу было очень трудно, и в конце концов огромная кошка отощала так, что стала сама на себя непохожа. Она до такой степени ослабела, что даже думать ни о чем не могла, а просто тащилась по снегу, сжимая в зубах Жезл. По ночам она рыла в сугробах норы, чтобы хоть как-то согреться, но все же постоянно дрожала от холода и жалела, что рядом нет Ориэллы, Анвара или Боана — может быть, тогда было бы не так холодно.

Наконец ее мучения возросли настолько, что ей показалось, будто смерть уже близка. Однажды ей пригрезилось наяву, что она видит Анвара и что он при смерти. Но все же маг ухитрился задать ей несколько глупых людских вопросов, чем вызвал у Шиа, в ее теперешнем состоянии, невыносимое раздражение. Она недвусмысленно посоветовала ему немедленно прекратить эти глупости и возвращаться в свое тело, и он, похоже, выполнил ее требование — по крайней мере ей так показалось.

Анвар исчез, а у Шиа подкосились ноги, и она упала на снег спрашивая себя, могло ли увиденное быть правдой. Впрочем, кто их разберет, этих магов, с их колдовскими шуточками? Но в одном Шиа не сомневалась: если Анвар и правда умирал, то она смогла его увидеть только потому, что и сама близка к этому!

С трудом разжав челюсти, Шиа посмотрела в свинцовое небо. Она умирает? Но это же невозможно. Она обещала Ориэлле дойти! В глазах замелькали какие-то черные пятнышки, и лишь по резким крикам над головой она поняла, что это ей не мерещится. Стервятники! Если уж стервятники кружат над ней… Пантера снова взяла в зубы Жезл, с трудом поднялась и, шатаясь, потрусила вперед, Ее спасло только то, что огромных птиц отпугнуло таинственно-жуткое свечение, которое излучал Жезл, иначе она вполне могла бы стать их жертвой, подобно этому замерзшему до смерти барану. Превозмогая боль, Шиа с трудом откусила несколько кусков заледеневшего мяса. Но все же силы постепенно вернулись к ней, и она с радостью продолжила свою трапезу, принимая ее как дар судьбы. Шиа подумала о глупых травоядных, которые в такую зиму обречены на голодную смерть, что, впрочем, сейчас было ей на пользу. Насытившись, Шиа отыскала углубление в скале и отнесла туда сначала Посох, а потом — остатки барана. После этого она в сама устроилась там поудобнее и впервые за последние дни смогла хорошенько выспаться. Шиа словно провалилась куда-то, и перед нею снова возникли картины ее детства.., первый самец.., потом — великая битва, которая сделала ее Первой Самкой в Стае… Затем она вновь пережила нападение казалимских охотников с их копьями и стрелами, — тогда она пожертвовала собой, чтобы спасти своих детенышей и свой народ… Потом — плен и тоска, ярость и ненависть. Потом.., потом был поединок с Ориэллой — когда Шиа неожиданно с радостью и облегчением обнаружила, что встретила существо, способное понять ее, и обрела счастье дружбы и духовной свободы…

Лишь неотвязная мысль о друзьях, попавших в беду, давала Шиа волю и силы идти дальше. Она непременно должна выручить Анвара — ведь иначе не спасти Ориэллу! Лиходей уничтожит ее ребенка, а сама Ориэлла навсегда останется его рабой.., или же он убьет ее, если она откажется помогать ему в его черных делах. А Шиа знала, что Ориэлла наверняка такт и сделает.

Положение ее было тяжелым. Прямой путь на северо-запад она знала плохо, и, кроме того, этот путь был опасен. Горы становятся все выше, все круче, все непроходимее, и жить среди них может только Крылатый Народ, который исстари был заклятым врагом Черных Пантер. Этой дорогой идти нельзя, значит, остается путь в обход, мимо горы под названием Стальной Коготь, а этот путь лежит через Землю Пантер.

Сколько раз во время своих скитаний Шиа мечтала о возвращении домой! Как ни любила она Ориэллу и Анвара, она, конечно же, тосковала по своим сородичам. И вот теперь она наконец попадет в родные земли, но остаться там не сможет. Не сможет выбросить в какую-нибудь пропасть Жезл и как ни в чем не бывало охотиться со своими соплеменниками, как в старые добрые времена. Шиа знала, что если она так поступит, жизнь для нее станет невыносимой.

Пантера с грустью подумала, что главные трудности у нее возникнут как раз с сородичами. Черные Пантеры ревностно охраняют родные края — в том числе и от чьюва — пантер-изгоев, не принадлежащих к Стае.

Эти жалкие изгнанники влачили одинокое существование в горах, и жизнь их редко бывала долгой. Стая изгоняла самых слабых и самых старых, а в дни особенно тяжелых лишений — и тех, кто еще не успел окрепнуть. Преступившие закон Стаи тоже попадали в их число. «В такие трудные времена, как нынешние,

— подумала Шиа, — когда пищи мало и идет борьба за выживание, изгнанников, должно быть, полно. Сейчас лишь самые сильные могут выжить в Стае». И вдруг она с неприятным удивлением осознала, что теперь ведь она тоже одна из этих чьюва, она, которая некогда была Первой!

Огромная кошка знала, что по законам ее народа ей придется вступить в единоборство с нынешней Первой Самкой, чтобы пробиться к Анвару, и горе ей, если она потерпит поражение! Даже если она останется в живых, ее все равно не пропустят через Земли Пантер. А кто она сейчас, как не чьюва — голодная, истощенная, обессилевшая? Разве она в состоянии биться с таким противником, как Первая Самка?

Шиа брела уже пол-луны, огибая с востока землю Крылатого Народа, пока не достигла северного высокогорного перевала. Ветер дул с такой силой, что она едва удерживалась на ногах, а буран слепил глаза. Шиа уже сомневалась, что приняла верное решение, но инстинкт подсказывал, что буран отрезал ей и обратный путь. К тому же там, откуда она пришла, не было ни одного укрытия, зато много трещин и обрывов, которые можно заметить, только когда подойдешь вплотную. А если не видишь тропы, по которой идешь, то пройти, не сорвавшись вниз, просто невозможно.

Оставалось только идти вперед. «Если ты остановишься, — сказала себе Шиа,

— то ты просто замерзнешь. А что же тогда будет с твоими друзьями? Все зависит только от тебя». Из последних сил, почти на ощупь, пантера продвигалась вперед, думая только о том, чтобы хватило сил дойти. Шаг за шагом, она продолжала свой мучительный путь, даже не зная наверняка, идет ли она в нужном направлении. Она шла, словно в кошмарном сне, каким-то чудом удерживая в зубах волшебный Жезл, каждую секунду рискуя сорваться в пропасть. Ее подгоняла память об Ориэлле и Анваре, и о своем друге Боане, который умел понимать ее без слов. Ради них Шиа продолжала свой путь, который мог стоить ей жизни.

Внезапно буран закончился. Шиа понятия не имела, сколько прошло времени. Просто она вдруг поняла, что снег уже не идет, и можно наконец разглядеть, что там, впереди. Оказалось, она дошла до конца перевала. Шиа увидела перед собой изуродованную гору Стальной Коготь, за которой лежала земля ее народа, и сердце ее замерло. Наконец-то она вернулась домой — но при этом все же осталась изгнанницей!

— Стой, чужая!

Шиа замерла на месте, и сразу же увидела двух дозорных. Она опустила Жезл на землю и втянула ноздрями воздух, чтобы определить, с кем ей придется иметь дело. К ней, крадучись, приблизились две сильные черные самки. Вид у обеих был самый агрессивный. Одну из них, молодую, гибкую и мускулистую, Шиа не знала. А вторая.., она была значительно старше — мощная, с густой шерстью вокруг шеи, почти как у самца. Стараясь не выдать радости от встречи со старой знакомой, Шиа посмотрела в глаза старшей самки намеренно вызывающим взглядом и спросила: