Тьма на ладони

Пока я смущался, «мерседес» повернул направо и вырулил на проспект Мэйдзи. А чуть погодя снова нырнул в переулок. Тихий просторный переулок с богатыми многоэтажками. Столпотворение Омотэсандо здесь казалось проблемой другой планеты. Во всем переулке — ни одного прохожего. Значит, Кацунума выбрал себе жилище на Дзингу-Маэ… Опасаясь, что нас заметят, мы начали отставать, но «мерс» уже сбрасывал скорость. Я похлопал Нами-тян по спине. Пора останавливаться. Автомобиль плавно затормозил у самого роскошного здания. Нами-тян прижалась к обочине метрах в пятидесяти от него, сразу за каким-то микроавтобусом. Я соскочил с мотоцикла. Махнул Нами-тян рукой — возвращайся, мол, той же дорогой. И, круто развернувшись, понесся по тротуару во все лопатки.

На бегу я сорвал.с себя шлем, отшвырнул его в сторону, рванул из коробки стальную трубу и выбросил картонку с остатками «Изи хангера». Водитель «мерседеса» уже выходил из машины, чтобы открыть заднюю дверь.

Он заметил меня примерно на середине дистанции. Но именно в этом переулке его выбор оружия был ограничен. Никакой якудза не станет палить из пистолета в центре города под окнами у своего босса. Как я и рассчитывал, он принял стойку буддийского дэва[46]. Но из-за пазухи выхватил совсем не то, что я думал. В его руке блеснул не нож, а короткий меч.

Как только он обнажил его, я бросился на землю. Перекувыркнулся, вскочил у него за спиной и нанес удар трубой по затылку. Ошибка в расчетах. Обычно этого хватает, чтобы человек поцеловался с асфальтом. Но он не свалился. И правда слишком легкая труба. Верзила мигом развернулся.

Он был лет на десять моложе меня. Но обращаться с таким оружием явно умел не хуже. Когда-то я уже встречался с реальным мечом. Раз пять или шесть. Лет тридцать назад это было. Но те ребятки не соображали в мечах почти ни черта. А этот — крутой, палец в рот не клади. Настоящий профи, который клинком зарабатывает на жизнь… Я прикинул свои шансы. Примерно пятьдесят на пятьдесят. В любом случае время потребуется. Если заметят прохожие, мало не покажется никому. Верзила явно думал о том же.

Он готовился сделать выпад. Но тут тишину переулка разорвал оглушительный грохот. Дорога, по которой я сюда прибежал, была у меня прямо перед глазами. Не сводя взгляда с противника, я краем глаза увидел, как прямо на нас с сумасшедшей скоростью несется «дукати» Нами-тян.

Но для верзилы этот грохот прозвучал за спиной. И отвлек на какие-то полсекунды. Как только его взгляд вильнул в сторону, тело немедленно содрогнулось: конец моей трубы погрузился в его кишки сантиметров на десять. Две или три секунды он разглядывал собственный живот, словно увидел нечто небывалое. А затем медленно осел на асфальт.

«Дукати» пролетел мимо нас, как ракета, и скрылся в ночи.

Я с трудом отдышался. Вот что значит сидячий образ жизни. Огляделся по сторонам, но никого не заметил. Пинком отшвырнул подальше меч из руки верзилы. И только потом, открыв заднюю дверь «мерседеса», забрался в машину.

Завидев меня, Кацунума молча покачал головой. Сопротивляться он не собирался. Я знал, что оружия у него нет. У птиц его полета свои требования к безопасности. Такие, как он, при любой внезапной проверке должны оставаться чисты.

— Ну что, Кацунума, — сказал я. — Похоже, мы встретились немного раньше, чем ты планировал.

— А мне показалось, ты хорошо понял, о чем я тебя предупредил.

— Прости, но сушить людям мозги — моя дурная привычка. А кроме того, я не такой придурок, чтобы соблюдать договоры с якудзой. Никаких угрызений совести! Но мне, поверь, тоже очень интересно, до чего мы с тобой договоримся. А когда вокруг столько народу, по душам не поговорить… Вот поэтому ты у меня сейчас сядешь за руль, и мы с тобой немножко покатаемся.

— За руль?

— Уж извини.

Я обшарил сиденье за его задницей — и сразу нашел что искал. Мобильник. Наблюдая за нашей дракой из машины, он наверняка успел куда-нибудь позвонить.

— Вообще-то, я планировал поговорить у тебя дома, — сказал я. — Но передумал. Там тебя небось другие гости дожидаются. А в машине мы прекрасно можем поговорить с глазу на глаз. Еще раз прошу прощения…

Я занес руку с трубой и несильно ткнул Кацунуму в пах. Он издал короткий стон сквозь зубы. Я снова восхитился выдержкой мафиозного начальства. Но как бы он ни сдерживался, глаза его не притворялись. Белки чуть не вылезли из орбит. Как раз то, что нужно. Останется в сознании, но на пару минут окаменеет от боли.

Перегнувшись через сиденье, я вытащил ключ зажигания. Затем вылез из машины и подошел к телу, распластанному на земле. Месяц реабилитации, машинально подумал я, похлопал его по карманам и вытащил пистолет. Автоматика. Я сунул пушку в карман. Ну и дела. Добавь сюда еще парочку сцен из моего похода к «Ёсинаге» — и в сказочку о безопасности этой страны не поверит даже младенец.

Запихать такую тушу в багажник — задачка не из легких, но ничего другого, пожалуй, не остается… Пока я раздумывал, в полусотне метров от меня замаячил силуэт прохожего. Завидев меня, он в нерешительности остановился. Видно, какой-то салариман возвращался с работы домой. Еще несколько фигур показались на тротуаре через дорогу. Похоже, жители квартальчика начинали реагировать на то, что происходит. Вдобавок какая-то домохозяйка выглянула из окна…

Я оставил верзилу в покое и быстро сел в машину. Кацунума все еще прижимал руки к промежности. Я подставил ему плечо, перетащил на сиденье водителя — руль у «мерса» был справа — и уселся на кресло рядом.

— Теперь водителем поработаешь ты, — приказал я ему. — Пугать мне тебя уже смысла нет. Вокруг собираются соседи, а прежний водитель загорает на тротуаре. Скорее всего, полиция будет здесь минут через пять. Как думаешь, что они сделают, как только я покажу им вот эту пушку? Правильно: сразу проверят, кто такой я, а кто такой ты. Чьему рассказу они поверят больше — прикидывай сам, но я за тебя и гроша ломаного не дам.

Кацунума посмотрел на меня и обреченно усмехнулся:

— Я смотрю, ты тоже крут, как вареное яйцо…

— Сила клерка — в доверии клиента. Можешь мне поверить: чем быстрей ты нажмешь на газ, тем будет лучше для нас обоих.

Он посмотрел на дорогу и хрипло спросил:

— Куда ехать-то?

— В Такаги, — ответил я. — Там заедешь на хайвей, а по нему заберешься на кольцевую трассу. Вот по этому кольцу мы с тобой и покатаемся. За семьсот иен — хоть до рассвета. О деньгах не беспокойся. Я угощаю.

21

Токииская кольцевая — единственное спасение от столичных пробок. Стабильная скорость на ней — под восемьдесят, ни быстрее ни медленнее. Я знал, что в пятницу после полуночи машин немного. Все-таки за годы работы менеджером я изучил эту трассу до последнего километра.

Я положил руку на колено и осмотрел оружие. С тех пор как погиб отец, я не видел пистолета ни разу. Да и в тот раз заметил его мельком и издалека. Кусок блестящего металла оттягивал пальцы гораздо сильней, чем я думал. Вдоль рукоятки бежали английские буквы: «Springfield»[47]. В отличие от названия никакой приветливости эта штука не излучала, хотя конструкция была незатейливой. Я направил дуло в пол и попробовал спустить курок. Но тот не поддался.

— А ну, прекрати! — раздался над ухом испуганный крик. — Тоже мне, нашел игрушку!

Я не повел и бровью. Пальцы нащупали сбоку небольшую скобу. Предохранитель? Я оттянул ее на себя, и Кацунума оцепенел еще больше.

Мы вырвались из иебоскребовых джунглей. За окном поползло огромное черное небо в огнях разноцветной рекламы. Стиснув рукоятку покрепче, я направил пистолет в боковое окно и снова нажал на курок. На сей раз он мягко сдвинулся с места. Задраенный наглухо салон машины сотрясся от грохота. Отдача в руку оказалась слабее, чем я ожидал. Легкий звон в ушах, легкий дымок с запахом пороха — и ничего больше. В центре окна зияло отверстие около сантиметра в диаметре. Ночной пейзаж за окном исчез, и только сполохи неона плясали в трещинках, разбежавшихся по стеклу.

— Делать нечего?! — опять заревел Кацунума. — О чем ты там думаешь?!

Я посмотрел на него:

— Ни о чем не думаю… Вот, решил проверить, как пистолеты стреляют. Удобная штука, я даже не предполагал. Пальцем шевельнул — и готово!

На самом деле я хотел услышать звук выстрела. Восстановить в памяти тот самый звук, что тридцать лет назад раздался в комнате моего отца.

Кацунума судорожно вздохнул. Он явно прикидывал, что со мной можно сделать, — но не мог отвлечься ни на секунду. На кольцевой трассе очень мало прямых отрезков. Не дорога, а сплошные петли. Взгляда не оторвать и духа не перевести.

Мы нырнули в тоннель.

— Ну, и чего ты хочешь? Пристрелить меня?

— Свернешь на каком-нибудь выезде — может, и пристрелю. Так что пили по трассе и не дергайся.

— Значит, ты никакой не салариман?

— Салариман. Самый обычный. Ты же сам проверял, чего спрашиваешь?.. Двадцать лет им был. И только сегодня перестал.

— Тогда какого рожна ты это затеял?

— Надоело с тобой театр Кабуки разыгрывать. Решил выкинуть маски к чертям и поговорить напрямую. Самое быстрое, что я смог, это запихнуть тебя в машину и остаться с тобой с глазу на глаз. Не самый мирный вариант, конечно. Но тут уж ничего не поделаешь. Ничего другого мне в голову не пришло.

— Что ты хочешь узнать?

— Я тебя уже спрашивал в конторе. Повторяю еще раз. Я хочу знать, из-за чего повесился мой президент. Все, что этого касается. Не хочешь говорить прямо сейчас — посиди, подумай. Бензина у нас полный бак, и времени сколько угодно.

Он замолчал. Так и есть. Времени сколько угодно. На нынешней скорости мы проезжаем все кольцо минут за пятнадцать. Времени хватит хоть на десять таких кругов, хоть на сто.

Я рассеянно глядел на дорогу перед собой. Пистолетный выстрел разбудил в голове воспоминания из далекого прошлого. Прозвучал ли он точно так же, как мне послышалось тогда? Трудно сказать. Все-таки тридцать лет прошло. Я забыл куда больше, чем помнил. Ничего удивительного. Слишком давно оно было — время, когда я бегал по улицам с деревянным мечом за спиной… Тридцать лет, за которые я так ничего и не выяснил. Целая эпоха канула в прошлое, а я даже не понял, что именно сделал Дайго Сакадзаки. А совсем скоро пройдет и еще одна. Какая из эпох подходила мне больше? Та, в которой я мстил за отца, или эта, в которой я тихо состарился под маской обычного клерка? Этого я тоже не знал. Возможно, ни та ни другая…

На меня вдруг навалилась нечеловеческая усталость. От всей этой беготни по улицам. От безумного ралли на мотоцикле. От стычки с верзилой и его совершенно реальным мечом… А может, проклятая простуда опять возвращается?

— Так ты опять о названии билдинга? Кацунума уже снова владел собой. Его голос был абсолютно спокоен. За окном проплыл указатель съезда на Гиндзу. Считай, полкруга уже за спиной.

— И об этом тоже. Начинай с чего угодно.

— А как ты поймешь, что я не вру?

— Да уж разберусь как-нибудь. По запаху.

— А если я блефовать начну? Как ты со своей «страховкой»…

Я рассмеялся. На мой трюк с фотографией он не клюнул.

— Тогда будем действовать по вашим понятиям… Где-нибудь с кем-нибудь произойдет несчастный случай. Так, кажется?

— И все-таки уточняю еще раз. Зачем тебе это все?

— Чистое любопытство. Только и всего.

— И что потом?

— Да ничего. Съедем с кольца, ты поедешь домой с подушкой целоваться. Я, впрочем, тоже.

— Ты же сам сказал, что мой дом мусора обложили.

— Наверное. Но тебя-то им заметать не за что. Твой бодигард — и тот по легкому прогуляется, за ношение холодного оружия. И пока мы с ним рот не раскроем, ты будешь чистым… А боишься мимо мусора в дом ходить — вали за границу или прячься на склоне Фудзи.

— Значит, сдавать ты меня не собираешься?

— Нет.

— Почему?

— Я уже сказал. У меня к тебе — чистое любопытство. И больше ничего.

— И откуда у тебя это любопытство? Я повернулся к нему:

— Эй… Ты помнишь, что пел у себя в конторе? Что я забыл, где нахожусь? Вот теперь и кумекай, кто из нас где находится,

— Ты думаешь, мы поменялись местами?

Я не ответил. Он замолчал. Повисла долгая пауза.

Мы завершили один круг и начали новый. Впереди показались огни съезда на Касумигасэки. Разбитое стекло слева вдруг поплыло вниз, доползло до отверстия от пули и с жалобным скрипом застряло.

Я посмотрел на него.

— Ты зачем окно открыл?

— Хочешь, чтоб дырку от пули засекли? Не фиг светиться сдуру!

Наш «мерс» бежал вдоль левого края трассы, и встречные водители заметить ничего не могли[48]. Я молча ткнул пальцем в кнопку на дверце и поднял стекло обратно. Рев машин за окном сразу стих.

— Зачем? — рявкнул он. — Не так уж и шумно, мог бы и потерпеть!

Движение на дорогах Японии левостороннее.

— Я от простуды лечусь. Продует — вообще копыта отброшу.

— Черт знает, о чем ты себе думаешь!

— Я тебе уже сказал. Ни о чем не думаю. Сижу вот и жду, когда у тебя язык развяжется. Только и всего.

— А если не развяжется, что делать будешь?

— Ну и разговорчик у нас, — усмехнулся я. — С самого начала только ты вопросы и задаешь! Ну что ж… Не развяжется — тогда посмотрим. Не люблю загадывать наперед.

Последняя фраза вдруг застряла в голове. А ведь так и есть. Двадцать лет оттрубил от звонка до звонка—и никогда не думал, что дальше. Без такой способности салариману просто не выжить. Никаких мыслей о следующем шаге, тело двигается автоматически. Да так, что и передохнуть некогда. Бесконечный, изматывающий бег по кругу — так же как и на этой трассе. Жизнь оседает медленно, как ил на дно пруда. Застоявшегося пруда всей этой страны — великого общества фирм, компаний и корпораций… И все-таки напоследок я взболтаю воду в болоте. Хотя бы это я сделаю с удовольствием. Пусть даже в первый и последний раз.

Кацунума снова умолк. Положил ладони на руль и глядел на дорогу перед собой. Я сказал, что не собираюсь выдавать его полиции. Это была правда, но он не поверил. Иначе с чего бы он так упирался? К тому же, конечно, поверить в такое непросто. А может, он опасается, что я передумаю, как только узнаю всю правду? Бог его разберет. Пока он держится несговорчиво. Наверно, слишком устал. Ну что ж. Посмотрим, что будет дальше.

Довольно долго мы исправно мчали под восемьдесят. Сбрось он скорость или пойди на обгон — кто-нибудь заметил бы простреленное стекло. Ночной город все провожал нас огнями, уплывая назад, но мы никуда не узжали. Каждые четверть часа перед глазами проплывали уже знакомые пейзажи, и очень скоро я выучил наизусть все названия на небоскребах. Когда изменения начиняют повторяться, это больше не изменения…

Сколько кругов мы проехали, было уже непонятно. Я не глядел на часы и не думал о времени. Наш «мерседес» перемешивал городскую тьму, словно черное варево в исполинской кастрюле. Меня охватила апатия. Кацунуме, как пить дать, было еще паршивее, но он продолжал молчать.

Вдалеке засверкала огнями Токийская телебашня. В пятый раз? Или в пятнадцатый? И тут он заговорил:

— Тоска!.. Вот уж не знал, что бывают такие пытки.

— Ну, с точки зрения женщин, которых насилуют смолоду, — сущие пустяки…

— Наверное, — сказал он бесстрастно. — Но что, если я продержусь, пока не кончится бензин?

А ведь он сможет, понял я. Все-таки без железной закалки главарями якудзы не становятся. А уж он-то свою ковал не один десяток лет. И я это ощутил при первой же встрече… Я задумался, И тут в салоне что-то зазвенело. Что именно — я сообразил не сразу: этот звук был мне незнаком. Я машинально взглянул на Кацунуму. Тот злобно стрельнул по мне взглядом.

Я достал из его кармана мобильник и нажал на «прием».

— Да! — сказал я негромко.

— Э-эй, Хидэки-и… — пропела трубка. — Я уже у ва-ас… Вы скоро? С Хориэ все порешали?

Я поразился. Как меняется голос у человека. Просто фантастика.

И тут я услышал щелчок. Совсем не характерный для обычной мобильной связи.

— Полиция в доме? — спросил я.

— Полиция?! Что это с ва… — Он вдруг осекся. — Стоп! Это не Хидэки. С кем я говорю?

— Если вы о Кацунуме, то он мне прямо сейчас баранку накручивает. И мечтает любовничка поменять. Надоел, говорит, этот умник яйцеголовый — сил нет…

Голос в трубке резко напрягся:

— Ты кто такой?!

— Случайный прохожий, — сказал я. — Со случайной фамилией.

И отключился. Апатия вроде прошла. Я взглянул на Кацунуму. Он вел машину без единой эмоции на лице.

— Ну вот! — сказал я. — Теперь ясно, почему ты говорить не хочешь. И почему университетские профессоры при слове «Ёсинага» телефонными трубками бросаются. Отличные новости! А времена сейчас удобные. Если приспичит, можно достать не только списки служащих больших компаний. Но, скажем, и номера факсов якудзы всей страны…

Он молчал.

— Чтоб ты знал, — продолжал я. — Я человек без предрассудков. Но твои приятели со шрамами — дело другое. Они ведь еще не в курсе, что такой известный авторитет решил пропихнуть в Парламент своего любовничка. И вдруг им всем сообщат об этом по факсу. Представляешь реакцию?

— На испуг берешь? — не выдержал он.

— Ага, — кивнул я. — Беги вызывай мусоров. Он вздохнул. Так глубоко, что воздух в машине заколебался.

— Ну и что? В Японии это всего лишь «проблемы сексуальных меньшинств».

— Я не знаю, что там за проблемы. Тебе виднее. Кажется, жениться вам пока еще не разрешили… Но что якудза бывает только в Японии — это я знаю точно.

Он замолчал. Я наконец-то проверил время. Без малого час. Значит, мы болтались на этом кольце уже три часа кряду. Светлая полоска на горизонте погасла, и силуэты зданий растворились в сплошной темноте. На трассе вокруг почти не осталось грузовиков, зато чаще замелькали такси. Неплохая иллюстрация для японской экономической депрессии.

— Только не думай, что я оправдываюсь, — сказал он вдруг. — Сначала у нас ничего такого не было… Лет тридцать назад мотал я срок в Ниигате. И в камере сошелся с одним человеком. Тесно сошелся. Друзья по камере — считай, друзья до гроба. По крайней мере, у меня в жизни ближе друга не было. Только он скоро умер. Здоровье не выдержало, Это и был отец Ёсиюки… Присел он тогда крепко — двенадцать лет за убийство. Но за решеткой протянул только три года. А я через полгода получил условно и вышел. Как откинулся, поехал в его родной город, на Кюсю. Представь себе, молодой безмозглый якудза тоже способен на такие чувства… Увидал, как его семья живет, — глаза на лоб полезли. Дом в бордель превратился, жена-потаскуха в одиночку сына растит. То есть баба-то его уже совсем опустилась, а вот сынок оказался на редкость смышленым… Короче, он мне приглянулся. Но не в том смысле, что ты думаешь. Я просто решил создать пацану условия. Поговорил с матерью. Эту шлюху даже уговаривать не пришлось. И забрал пацана с собой. Вот как дело было. Тогда я даже представить не мог, что он такой продвинутый…

— Но по твоим стопам он не пошел… Значит, воспитывал его не ты?

— Нет конечно. Кто я был тогда? В тридцать лет — известный бандит. Когда опять сяду — одному богу известно. Да и ребенку, чьи папаши меняются от якудзы к якудзе, в приличные люди не выбиться. В общем, отдал парня в хорошие руки. И фамилию на другую переоформил.

— И в конце концов благодетель пацана-вундеркинда стал его же любовником? Так, что ли?

Он вздохнул:

— В конце концов получается так… Со временем начались и такие отношения. Только о них я тебе рассказывать не собираюсь. С тебя и этого хватит.

— Насчет личной жизни — да, этого хватит. Но что вас связывает кроме этого — отдельная песня…

— Стой, — стрельнул он по мне взглядом. — Предупреждаю еще раз. Уже за то, что я тебя тут катаю, ты попадаешь по-крупному. Но тебе, похоже, все мало. Соображаешь, во что тебе обойдутся такие знания?

— А как же, — кивнул я. — Воображение пока не пропил.

— Даже если на кону будет чья-то жизнь?

— Не вижу разницы, — пожал я плечами. — Верну я тебя домой непоцарапанного — плачу по полной. Пристрелю — то же самое: твои прихлебалы из «Ёсинаги» меня запомнили. Куда ни кинь, моя жизнь все равно обрывается. Так не все ли равно?

— Смотри-ка. И правда соображаешь! Да только одной твоей жизни тут маловато… У меня репутация. Чтобы ее заработать, я со своими ребятами много дерьма сожрал. Самого разного дерьма, которое в этом мире людишки вокруг себя разбрасывают. Все знают меня в лицо и верят моему имени. И поэтому я держу их в кулаке. Репутация — хорошая вывеска. Пока моя вывеска работает на меня. Но если ее хоть раз уронить — меня тут же сожрут с потрохами.

— А как насчет твоей «особой жестокости»? Тоже вывеска?

— Пожалуй. Только после этого разговора пострадаешь не только ты. Но и люди вокруг тебя. Ты знаешь, мы проверяли твои потроха. О девчонке, что с тобой работает, я уже говорил. Таким образом, ты втягиваешь в свою кашу других. И это не угроза. Это реальность… Ну, как? Катаемся дальше?

— Именно так, — снова кивнул я. — Катаемся дальше.

— Из чистого любопытства?

— Из чистого любопытства.

На сей раз он смотрел на меня очень долго. И лишь когда машина чиркнула бортом о металлическое ограждение трассы, снова уставился на дорогу.

— Ну смотри… — сказал он очень спокойно. — Тогда спрашивай что хочешь.

— Что за отношения были у тебя с Исидзаки?

— Очень простые. Один наезжал, другой прогибался. Как ты его называешь сегодня?

— Президент Исидзаки, — пожал я плечами. — Как же еще?

— Смотри-ка. Вот и я тоже… Сильный был человек. Даже я, пока его шантажировал, не раз прикусывал язык.

— Когда вы познакомились?

— В восемьдесят втором, сразу как поправку о сокайя приняли. Он тогда собрался «Тайкэй» из-под «крыши» вывести. И на совете сокайя было решено его поприжать. Думали, кого бы на эту роль назначить. Ну а я тогда в соседней префектуре неплохо с такими справлялся, и выбор пал на меня. Ох, и нахлебался я с ним дерьма! Сначала вроде немного было, да потом рекой потекло…

— И все потому, что ты надавил на его связь с Дзюнко Кагами?

— Верно. Через год его жена в больницу от рака слегла, а он со звездой экрана на сторону загулял. Отличный сюжет для спектакля на совете акционеров… В общем, заломать им руки было не сложно.

— Да уж. Похоже, хлебать чужое дерьмо — твое любимое хобби.

— Хобби? Бери выше. Бизнес-шанс. Один из способов зарабатывать деньги.

— Но сперва ты давил только на него лично, так? При любом шантаже круг людей, которые в курсе, должен быть ограничен. Какого черта было других туда втягивать?

Не сводя глаз с полотна дороги, он кивнул:

— Это все теория. Но если ограничиваешься кем-то лично, то и дело имеешь только с его личными доходами. А на дворе как раз «пузырь» лопнул, да еще и поправку о сокайя приняли, за которую он зацепиться попытался… В общем, пришлось развернуться пошире.

— То есть — учредить «Тиоэфу» и под гарантии «Тайкэя» сплавлять инвестиции в «Ёсинагу»?

Он скривил губы в усмешке:

— М-да, похоже, не зря тебя Исидзаки нахваливал… Значит, трюк с компьютерной графикой тоже ты раскусил?

— Откуда ты узнал мое имя? От Исидзаки?

— Да нет, — покачал он головой. — Тебя твой президент не выдал, как я ни настаивал. Первый раз я твое имя запомнил для галочки, когда ты Ёде звонил. На другой день после смерти Исидзаки. А там и визитка твоя подвернулась…

— Визитка?

— Забыл, как ты в одном доме консьержу визитку оставил? Безумный такой старикашка. Сразу все про тебя выболтал.

— М-да-а, — хмыкнул я. — Неплохо ты по городу мотаешься!

Консьержу я звонил наутро после поминок. Он сообщил мне, что был звонок от Киэ Саэки. Но даже не заикнулся о том, что передал мою визитку людям, которые заявились к нему сразу после моего ухода. Ну, это ладно. Проблема в другом. Получается, Кацунума знает о существовании Киэ Саэки. Хотя из ее рассказа следовало, что сестры практически не общаются…

— Значит, ты все-таки спрашивал мое имя у Исидзаки? Когда?

— В день перед смертью. Точнее, тем самым вечером. После работы он пошел домой, а по пути со мной встретился. Отдал мне оригинал записи и кассету с твоей копией.

— Ну, и какого дьявола эта запись вообще появилась на свет?

Он выдержал паузу и снова заговорил — чуть более устало, чем прежде:

— Люди меняются… Что тут еще скажешь.

— Ты не мог бы выражаться яснее?

— Со временем в Ёсиюки проснулась жажда власти. В таком невинном парнишке — кто бы мог подумать! Но все-таки отец в тюрьме помер. Может, от всех этих мыслей у него мозги и съехали… — Кацунума вздохнул. — А жажда власти — та еще зараза. В ком поселится, того уже не остановишь. Вот и я остановить не сумел…

Я задумался. Этот Кацунума открывался мне с новой стороны. Мысли вдруг сами переключились на Киэ Саэки. Я понял, зачем эти ребятки приходили в «Розовые холмы». Цель могла быть только одна: проверить, знает ли Киэ Саэки о существовании этой чертовой записи. Что бы она ни ответила — им по большому счету уже все равно. Скажет «не знаю» — чем закончится такой допрос, представить несложно. Скажет «знаю» — найдут способ заткнуть ей рот навсегда. Вот почему Исидзаки решил спрятать ее в отеле. До тех пор, пока кое-кто не заплатит за все сполна…

Но об этом я решил его не расспрашивать.

— А чего удивляться, — сказал я. — На невинность парнишки явно было кому повлиять…

— Не отрицаю, — отозвался он. — Но обсуждать это с тобой не собираюсь.

— Понял, — кивнул я. — Вернемся к теме. Ну, и как же ты подобрал ключи к Кагами Дзюнко?

И тут он заткнулся основательно. В салоне повисла такая тишина, что даже рев машин за окном растворялся в ней точно в бездне. Я взглянул на него. В бликах рекламы его лицо то высвечивалось, то вновь уходило в тень. Казалось, он погрузился в какие-то очень далекие воспоминания. Его глаза смотрели на дорогу впереди, но видели что-то совсем другое. И говорить он, похоже, не собирался. Я решил сменить тактику: — Я слышал, ты в молодости переселился в Тибу? Почти столица…[49] Что ж потом вернулся в свою глухомань? Тебя ведь, говорят, даже в доме Саэки кормили как своего…

Кацунума, словно очнувшись, коротко глянул в мою сторону.

— Ишь ты! — криво усмехнулся он. — И в этом белье покопался… Только тут разговор совсем странным будет.

— То есть?

— Если я тебе это расскажу, — кем бы ты ни был, уже завтра утром пожалеешь о том, что родился на свет. Иначе говоря, тебе останется просто сидеть в углу и дожидаться смерти. Без вариантов. Ты готов?

— Готов, готов… Не волнуйся.

Он еще немного подумал — и наконец раскрыл рот:

— Ну что ж. Считай, ты меня разозлил. Придется пачкать руки. Уж не знаю почему, но я старался без этого обойтись.

— Не грузись. Ты и так всю жизнь дерьмо жрал. Какая разница?

— И то верно, — усмехнулся он.

Похоже, он принял решение. Ну наконец-то, подумал я. Переходим к главному вопросу.

— Судя по твоим намекам в конторе, ты уже знаешь, что мы с генсеком Сато земляки.

— Знаю. Как и то, что вы друг друга неплохо пользуете.

— Да уж… Если это просочится в газеты, будет большой скандал. Только этой паскуде и без меня есть что скрывать из своего прошлого. Теперь-то он важной птицей заделался. А в молодости был самым обычным развратником и подлецом. Иначе бы и в Парламент никогда не пролез. Все его успехи на выборах — сплошные подтасовки…

Я посмотрел на него. Все-таки любопытно, как выглядит человек, когда называет члена Парламента паскудой. Но его лицо не изменилось ни на йоту.

— Ну а я с детства был отпетым хулиганом. Как говорится, рыбак рыбака… В общем, мы с Норио сразу снюхались. Когда познакомились, я ходил в седьмой класс, он — в девятый. Он-то и приметил меня первым. Да так и стал моим патроном. Родители на нас давно уже махнули рукой… А потом он подался в Тибу. Связался с бандой Саэки, ввинтился в семью. Ему тогда и восемнадцати не было.

— Кажется, банду Саэки еще называли «меченосцами», — заметил я.

Он скользнул по мне взглядом:

— Что-то я все меньше понимаю, кто ты на самом деле. Ну, ладно… Да, Норио тоже любил называть себя «меченосцем». Школу я закончил с грехом пополам. Тут-то он меня к себе в Тибу и вызвал. И начались времена, о которых я сегодня вспоминать не хочу…

Да, подумал я. Здесь мы с ним одного поля ягоды. Я тоже не люблю вспоминать молодость. Наверное, на свете очень много таких, как мы. Людей без единого воспоминания, в которое хотелось бы уйти с головой.

— Тогда ты и познакомился с Дзюнко Кагами? Он покосился на меня. Видимо, пытался прикинуть,

сколько я знаю, а сколько нет. И наконец произнес:

— Да. Красивая была девчонка. Жила отдельно от отца, и напрямую мы почти не общались. Но иногда я смотрел на нее издалека. Настоящая красавица, просто принцесса…

Справа от нас заревел чей-то мотор. Крутое авто с низкой осадкой обгоняло нас на бешеной скорости. Спортивная модель, двухместный салон, в полулежачих креслах — юная парочка. Я попытался представить, что за жизнь ведут люди, которые в ночь на субботу развлекаются подобным образом, но у меня ни черта не получилось. Кацунума проводил задумчивым взглядом их задние фонари.

— И чем же закончилась твоя служба в доме Саэки? Ты вошел в костяк?

— Нет… На службе дело и закончилось. А вот Норио приняли в семью и сынком назначили.

— Ого! Да от таких назначений не отмыться по жизни. Как же он завязал?

— А он и не завязывал. Его самого завязали.

— Это как?

— Развели по крови. И письмо о том разослали по всей стране.

Я уставился на него. Более жесткого наказания, чем разрыв кровной связи, для якудзы не существует. «Завязанный» подобным образом выпадает из воровского «рая» навсегда. Податься изгою некуда: в мире нормальных людей с бандитским прошлым не выжить. Если тебя отлучили от клана — доверие братвы еще можно восстановить. Но если ты разошелся с ними по крови — шансов уже никаких.