Холодный огонь (№3) - Черные Земли

С дивана донесся стон. Тихий, едва слышный, но настолько пронизанный болью, что даже Таррант внезапно замолк и резко посмотрел в ту сторону. Застонала девочка. Она только что проснулась, ее глаза были широко раскрыты, все ее тело сотрясала сильная дрожь. Трудно было понять, что именно она сейчас чувствует. Страх? Изумление? Смятение?

— Что? — прошептала она. Явно понимая, что на нее обращены взгляды присутствующих. — Что это такое?

Йенсени с трудом поднялась на ноги и пристально посмотрела на них. Нет, подумал Дэмьен, не на них. На стол и на разложенные по его поверхности самоцветы.

Девочка медленно подошла к спутникам, не сводя взгляда с камешков на столе. Дэмьену не надо было прибегать к колдовству, чтобы понять, что она источает страх и что Охотник питается этим страхом.

— Что это? — шепотом спросила она. — Что это вы сюда принесли?

Голос ее задрожал, затряслись и руки, когда она протянула их к столу. На миг Дэмьену захотелось убрать от девочки драгоценные камни, убрать их вообще с глаз долой, но этот миг прошел, — и она увидела их, она к ним прикоснулась, она принялась перебирать рассыпанные по всему столу драгоценности, словно выискивая что-то известное ей, и вскрикивая от боли после каждого прикосновения. Священник вспомнил о том, как Йенсени восприняла город, его стены и колонны, его жителей, — и потянулся к ней, чтобы оттащить ее в сторону, чтобы оттолкнуть от нового источника страданий. Но и его самого, подобно обоим его спутникам, парализовало любопытство. Любопытство и страх.

Наконец найдя что-то, девочка судорожно охнула, после чего, всхлипывая, извлекла этот камешек из общей груды. Не то рубин, не то гранат, решил Дэмьен, нечто сверкающее собственным темно-багровым светом из-под коросты грязи и запекшейся крови. Ее дрожащие пальцы обтерли грани камня, очистили его от грязи. Она прерывисто, судорожно дышала, воспринимая все новые болезненные уколы, которые, несомненно, приносило каждое прикосновение к камню. Дэмьену мучительно хотелось помочь ей, но он просто не знал, с чего начать.

— Это его камень, — выдохнула девочка. Слова душили ее. В уголках глаз навернулись слезы, сами показавшиеся в свете лампы брильянтами. — Его!

Первой сообразила Хессет.

— Речь о ее отце, — прошептала она. — Это, должно быть, его камень.

— Но как?.. — начал было Дэмьен.

Холодная рука, опустившись ему на плечо, призвала его к молчанию. Он посмотрел на Охотника и увидел, что взгляд того прикован к поверхности стола. Нет, выше… Он проследил за направлением этого взгляда — и у него перехватило дыхание. В гостиничном номере творилось нечто невероятное.

В воздухе начала формироваться человеческая фигура, поворачиваясь то так, то этак в свете лампы и, казалось, черпая энергию и субстанцию из разложенных на столе драгоценных камней. Сперва она выглядела бесформенной и нематериальной, казалась клубом пыли, в котором, слетевшись на пламя, плясали мотыльки. Но постепенно она набирала силу и вещественность, превращаясь в некий предмет, сперва неопределенный, и только спустя пару минут можно стало определить, что это такое. Рука. Человеческая рука. Смуглая, с едва заметным шрамом на тыльной стороне, с аккуратно подстриженными и чистыми ногтями, с легким намеком на ткань шелкового рукава на запястье. Пока они следили, рука становилась все материальнее и тверже, и вот уже на одном из пальцев заблистал в оправе алым цветом драгоценный камень. Не надо было смотреть на тот, который держала Йенсени, чтобы понять: это один и тот же камень; эта мысль пронзила священника с такой же остротой, как если бы он вошел в процесс Познания, и источник ее происхождения был, судя по всему, тем же самым.

— Но как? — поразился он.

И хотя ответ был совершенно очевиден, он не мог поверить тому. Неужели Йенсени?..

И тут, совершенно внезапно, видение исчезло. Растворилось в радужном каскаде света и растаяло в ночи. Рука девочки, дрожа, продолжала сжимать драгоценную находку, по обеим щекам у нее бежали слезы.

— Это его камень, — прошептала она. — Он сказал мне, что отдал его одному из своих людей.

— Тому, кто позже стал жертвой Терата, — добавил Таррант.

Девочка кивнула, продолжая всхлипывать:

— Я чувствую, как он умер…

Она задышала еще судорожней, и рука у нее задрожала. Дэмьен предположил, что перстень не был снят похитителем с руки, а отрублен вместе с пальцем.

— Она черпает силы не из земной Фэа, — вслух поделился своей догадкой Таррант. — Это нечто более сильное. И более необузданное.

— Они убили его, — прошептала девочка. — Они убили этого человека и они убили моего отца — и они не прекратят убивать, если вы их не остановите!

Дэмьен увидел, что Хессет потянулась к девочке.

— Но если это и впрямь сильнее, чем земное Фэа… — начал он.

— И необузданней, священник. Не забывайте об этом. В здешнем мире есть силы, не поддающиеся укрощению…

— …и люди не умеют использовать их, потому что они думают только об укрощении и обуздании, — подхватила Хессет. — А вот ракхи знают, что использовать силу можно, только покорившись ей. — Она нежно, трепетно посмотрела на девочку, которую уже успела заключить в объятия. — И она это, по-моему, тоже знает, — прошептала ракханка.

Девочка посмотрела на участников экспедиции. Лицо ее было залито слезами, нижняя губа дрожала, но, когда она заговорила, голос ее зазвучал сильно и строго:

— Возьмите меня с собой.

Дэмьен почти физически ощутил, в какой гнев пришел от этих слов Таррант.

— Исключено! — рявкнул он.

— Они убили моего отца!

Таррант, пропустив ее слова мимо ушей, обратился к Дэмьену:

— Это ваших рук дело, священник. Так что и решение извольте найти сами.

— Но я хочу помочь вам!

Таррант поднялся с места. В этом темном убогом помещении рост его казался и вовсе исполинским. Он навис над девочкой подобно ночному призраку. Лицо у него было кромешно-мрачным.

— Она нестабильна, — объявил он свой приговор. — И предельно недисциплинированна. И я не вижу ни малейших признаков того, что она может контролировать силу, которой пользуется, или хотя бы осознавать ее природу.

— Но я знаю, где Черные Земли! — выкрикнула Йенсени. — И все тамошние ловушки знаю! Если вы не возьмете меня с собой, вы их не разглядите, и тогда он убьет вас!

На мгновение наступила тишина — страшная тишина, заряженная подозрительностью, страхом и — да! — слабыми признаками надежды.

Наконец обретя дар речи, заговорил Дэмьен:

— А что такое Черные Земли?

— Там живет Принц. Которого называют Неумирающим. — Йенсени говорила озлобленно, не сводя глаз с Тарранта. Словно провоцируя его на то, чтобы он велел ей замолчать. — В самом центре Пустошей. Говорю вам, я это видела. И я могу провести вас сквозь преграды.

— Но как? — не выдержал Таррант. И голос его был холоден как лед. — Как ты все это узнала?

— Я видела… картины. — Сейчас ей явно стало трудно подыскивать слова, ведь выражений, соответствующих ее опыту, в ее языке не было. — Он обычно рассказывал мне истории… и появлялись картины.

— Твой отец рисовал их для тебя? — спросила Хессет.

— Он и не подозревал о том, что они появляются, — ответила девочка шепотом. — Он никогда ничего не видел. — Слезы вновь хлынули у нее по щекам; искреннее горе преодолело возникшую было враждебность. — Иногда они появлялись во время его рассказов — и я собственными глазами видела то, о чем он рассказывал. Как будто я переносилась туда сама. Черные Земли, Пустоши и все эти места на юге… — Она замолчала, уткнувшись в плечо Хессет. Выплакалась в теплую золотистую шерсть. — Я могу привести вас туда, — всхлипывая, добавила она. — Я могу провести вас сквозь все преграды!

— Исключено, — холодно повторил Охотник.

А вот Дэмьена одолели сомнения:

— Но если она знает дорогу…

— Подумайте хорошенько, священник! Два народа находятся в состоянии войны друг с другом. Все прибрежные районы превращены в единую оборонительную линию на случай возможного вторжения со стороны моря. И один из протекторов отправляется в самое сердце страны врага, видит все там собственными глазами. Почему вы не спрашиваете самого себя, как такое могло получиться, преподобный Райс? Да что я говорю! Почему вы не спросите об этом у самой девочки?

Йенсени вырвалась из рук Хессет, ее смуглое личико пожелтело от страха.

— Он этого не хотел! — закричала она. — Он хотел помочь! Он думал, что спасет их…

И тут все сошлось воедино в размышлениях Дэмьена — ее отец, ракхи, кровавое вторжение… Протектор Кирстаад договорился с врагом, а потом поплатился жизнью за собственное предательство. Что означало: если ответственность за случившееся вторжение можно возложить на одного человека, то этим человеком оказался отец Йенсени.

«О Господи, — подумал Дэмьен, глядя на то, как корчится малышка, несомненно ожидая с их стороны гневной и презрительной реакции. — Что за чудовищное бремя пало на эту юную душу!»

— Я не хочу, чтобы моя жизнь зависела от ребенка, священник. Имеется у нее информация или нет, мы ее здесь оставим.

— Нет! — внезапно запаниковав, воскликнула Йенсени. — Только не здесь! Только не среди этих голосов!

— Тише, — выдохнул Охотник, и при звуке его заряженных энергией слов, казалось, затрепетал сам воздух. — Немедленно успокоиться!

Задыхаясь, девочка осталась наедине со своими страхами.

— Посмотрите на нее, — воззвал Таррант. — Или вы и теперь усомнитесь в моем решении? В нашей миссии нет места ребенку. И вам следовало бы знать это с самого начала.

— Я не могу оставить ее здесь.

— Не можете? Так как же прикажете поступить? Может, останемся здесь и поищем для нее няньку? Каждый разговор с местными увеличивает опасность разоблачения! Или прикажете обратиться в сиротский приют?

— Хорошо, а что же вы сами предложите? — поинтересовался Дэмьен. — Я вас слушаю.

Ледяной взгляд Охотника остановился на девочке.

— Вам прекрасно известно, что я предложу, — прошипел он. И в голосе у него прозвучал смертный приговор. — Мой ответ вам прекрасно известен.

— Нет, — разгадав его намерения, возмутилась ракханка. — Вы не имеете права…

— Ага. Возвращаемся к вопросу о морали? Или мы уже позабыли урок, преподанный нашим врагом? Если мы хотим добиться успеха, то должны быть готовы на любые жертвы. На любые, не правда ли?

— Что-то я не помню такого урока, — буркнул Дэмьен.

А Хессет добавила:

— Она же еще ребенок…

— И вы полагаете, что я позабыл об этом? У меня, любезная ракханка, были и собственные дети, не так ли? Я вырастил их, я их воспитал, а когда они встали на моем пути, я их убил. Детьми, знаете ли, можно пожертвовать.

— Двумя, — вмешалась Йенсени.

Охотник от изумления заморгал.

— Что такое?

— Двумя детьми, — повторила девочка. Ее тонкий голос дрожал. — Вы убили только двоих детей.

На мгновение он недоуменно уставился на нее. Или, может быть, испуганно? Потом резко отвернулся, схватил кошелек, сунул его в карман туники.

— Вы нашли ее, — злобно бросил он Дэмьену. — Вы от нее и избавитесь!

Однако священнику показалось, будто в голосе Тарранта прозвучало и нечто иное, кроме естественного гнева, нечто куда менее самовластное. Неужели Охотник боится?

И тут же посвященный исчез, грохнув за собой дверью. По всей комнате заклубилась пыль.

— Это правда? — спросила у Дэмьена Хессет. — То, что она сказала.

Священник посмотрел на девочку и понял, что и его самого охватил страх. Действительно ли столь необузданно ее могущество или речь должна идти всего лишь о душевной нестабильности? Но как можно с полной гарантией отличить одно от другого?

— Насчет чего?

— Насчет его детей? Что он убил не всех?

Дэмьен отчаянно зажмурился.

— Не знаю. Церковь утверждает… нет, Хессет, я этого действительно не знаю. — Он посмотрел на дверь, столь решительно и бесповоротно захлопнутую Таррантом. — Пожалуй, мне лучше отправиться вслед за ним.

— Дэмьен…

— Он прав: мы не можем терять здесь времени…

«И не можем позволить себе раскол сейчас, когда мы оказались на расстоянии практически одного удара от нашего врага», — мысленно добавил он.

Подхватив куртку, он устремился к выходу, но голос Хессет заставил его замереть на пороге:

— Должно быть, это приливное Фэа, Дэмьен.

Он обернулся. Он не поверил собственным ушам — и понял, что это написано у него на лице.

— Ты уверена?

Хессет кивнула.

— Но ведь люди не могут…

Он не закончил фразу. Сама такая возможность казалась полностью исключенной.

— А может, теперь уже могут? — тихим голосом возразила ракханка. Она вновь притянула к себе девочку и гладила ее по волосам наполовину выпущенными когтями. — Может быть, ваше племя наконец приспособилось к условиям нашего мира. Когда-то вы ведь и земной Фэа пользоваться не умели, а сейчас посвященные обретают этот дар без каких бы то ни было усилий со своей стороны. Может быть, само Фэа может изменять людей — конечно, медленно, на протяжении многих поколений.

По спине священника побежали мурашки. Если Фэа способно видоизменять человека так, как она видоизменяет аборигенов… Он посмотрел на получеловеческий облик Хессет, на чисто человеческие формы ее тела, и невольно задрожал. А что, если адаптация к здешнему миру означает необходимость пожертвовать самой человеческой сущностью? Что, если ценой универсального Видения станет полная утрата человеческого наследия?

Но он не мог позволить себе размышлений на эту тему. Сейчас, во всяком случае. Это была совершенно неизведанная область страха, а с него сейчас более чем хватало и имевшихся опасностей. Он потянулся было за мечом, но затем решил не брать его с собою. Такое и впрямь выглядело бы слишком подозрительно. Он взял вместо этого охотничий нож и сунул его в карман, где тот не должен был привлечь к себе ничьего внимания.

— Оставайся здесь, — приказал он Хессет. — И позаботься о ней.

— Не оставляйте меня, — прошептала девочка.

Он посмотрел на нее и понял, со всей отчетливостью и бесповоротностью, что Таррант прав, что взять ее с собой означает подвергнуть и себя, и миссию совершенно непредсказуемому риску, что девочка может навлечь на всех гибель… Но она знает дорогу. Она видела Черные Земли. Так что же рискованней: взять ее с собой или отправиться в путь вслепую, на собственных ошибках и ранах распознавая одну ловушку за другой, одну опасность вслед за другой? И внезапно он утерял веру в правоту Тарранта. Внезапно он уже ни в чем не был уверен.

— Я вернусь, — пробормотал он.

И, плотно закрыв за собой дверь, отправился на поиски Охотника.

Прохладная ночь. Тяжелый воздух, пропитанный запахами рыбы, мучнистой росы и человеческих испражнений. Дэмьен сделал глубокий вдох, словно надеясь по запаху определить, в какую сторону отправился Охотник. Мимо него, пошатываясь, пробрела «ночная бабочка», пробормотав пьяное извинение после того, как врезалась плечом в кирпичную стену. Молодой человек бросился к ней на помощь — и от стены они отошли уже вместе, весело обмениваясь какими-то непристойностями. «Городская жизнь», — подумал Дэмьен. Такое творится к каждом городе. В конце концов, все они на одно лицо.

Он привалился к кирпичной стене гостиницы, слишком хорошо сознавая, что своим непотребным внешним видом ничуть не отличается от аборигена. «Завтра первым делом куплю новую рубашку, — пообещал он себе, ощупывая рваный рукав собственной. — Новые брюки. Пару нижнего белья. Господи! Какие жалкие удовольствия…»

Убедившись в том, что никто за ним не следит, Дэмьен перенес тяжесть тела на спину, закрыл глаза и сосредоточился. Хотя между ним и Таррантом давно уже существовал канал связи, он еще ни разу не пользовался этим каналом для поисков. На определенном уровне осознание этого злило его и сейчас, потому что тем самым нарушалась взаимная договоренность между ним и Таррантом не пользоваться каналом иначе чем по обоюдному согласию. «К черту все это», — мрачно решил он. И попробовал найти зависшую в духовном пространстве нить, ухватиться за нее и придать ей прочность и неподвижность. Однако это оказалось весьма непросто. Канал не играл автономной роли, его значение не сводилось к тропе наименьшего сопротивления вдоль потоков Фэа. Понадобилось определенное время, чтобы нащупать эту нить, и еще какое-то время, чтобы научиться воспринимать струившуюся по ней информацию. «Где он?» Дэмьен теперь пытался определить длину нити, ее направление, ее звучание. «Где? Как далеко отсюда?» Ни словесного, ни образного ответа он не получил. Лишь зыбкую подсказку, в какую сторону следует направиться. Что ж, и это неплохо. Он пошел по узкой улочке, и как раз вовремя: из окна третьего этажа высунулась чья-то голова, а это означало, что его заметили и, если он простоит на месте еще несколько минут, кто-нибудь из местных жандармов пристанет к нему с ненужными расспросами. А тогда…

«Тогда все и закончится», — мрачно подумал он. Образ, подсказанный Охотником, — весь город, превратившийся в одну сплошную засаду, — нагнал на него страху. Он и сам понимал, что если они не уберутся отсюда как можно скорее, то, не исключено, не выберутся уже никогда.

И он отправился по следу Тарранта в полуночные трущобы, ориентируясь в потоках Фэа по связующему их между собой каналу. Миновал густонаселенные кварталы, примыкающие к центральной части города, миновал битком набитые дома окраин, миновал остающиеся за белыми каменными стенами сады пригородных резиденций богачей… Сперва он опасался того, что Охотник отправился убивать, отправился изливать свою ярость в свирепом кровопролитии, но затем понял, что этого не следовало бояться или, вернее, если и следовало бояться, то не этого. Потому что, охваченный жаждой убийства, Таррант не забрел бы в такую даль, а если уж он забрел, значит, на уме у него что-то другое. Он ищет спасения. Или одиночества. Он ищет молчания — как внешнего, так и внутреннего, — чтобы собраться с мыслями. И сохранить контроль — и над самим собой, и над ситуацией.

У городской черты вились какие-то порождения Фэа, смешавшись с кучей мелких демонов, — и последних оказалось более чем достаточно, чтобы он пожалел о том, что отправился в путь без меча. За спокойствие путешествия с Таррантом (подумал он, отделываясь от одной особенно назойливой твари, ухитрившейся впиться когтями ему в плечо, прежде чем он располосовал ее охотничьим ножом), так или иначе приходится расплачиваться тем, что перестаешь помнить о том, что такие твари вообще бывают. В присутствии Охотника эта мелкота, разумеется, предпочитает не возникать.

Правда, именно это обстоятельство и помогло ему в конце концов найти Тарранта. Подобно тому, как ребенок играет в «горячо» и «холодно», он устремился туда, где мелькало меньше всего ночной нечисти, и попал наконец в место, где тварей не было вовсе. Еще несколько шагов — и он обошел несколько грубо привалившихся друг к дружке валунов, за которыми высилась ровная стена сплошного гранита. Таррант стоял там, его темная натура пожирала энергию ночи, прежде чем ею успевало воспользоваться какое-нибудь существо демонического происхождения. Вдалеке, едва видное отсюда, шумело море, омывая тяжкими валами гранитный остров; тишина стояла такая, что прибой можно было расслышать даже здесь.

Поскольку Охотник явно не собирался спуститься с верхнего валуна, Дэмьен спрятал нож и взобрался к нему. Когда он поднялся на верхушку, Таррант не удостоил его и взглядом, да и вообще почти не отреагировал на его появление. Только сухо сказал:

— У вас заражено плечо.

Тихо выругавшись, Дэмьен присел и провел быстрое Исцеление. Вскоре его раны были промыты и зашиты.

Изящные ноздри раздулись, вбирая ночные запахи.

— А где кровь?

— Это были всего лишь царапины, — заверил его Дэмьен. — Поганые здесь дела творятся, ничего не скажешь.

— Местные порождения Фэа не в силах кормиться в городе. Вот они и собираются за воротами, дожидаясь, пока пища сама не придет к ним.

Он неотрывно смотрел в южную сторону. Ищет признаков врага или просто любуется морем? Его профиль, более чем отчетливый в лунном свете, представлял собой пугающую и вместе с тем безупречную маску. «Как он владеет собой, — подумал Дэмьен. — Каждая волосинка на месте. Каждый дюйм кожи гладок и безукоризнен. И холоден, бесконечно холоден. Ничего удивительного в том, что самый обыкновенный солнечный свет может оказаться для него смертоносным».

— Это правда? — спросил Дэмьен.

— Что именно?

— То, что девочка сказала про ваших детей? Что вы не всех убили?

Ответ прозвучал еле слышным шепотом:

— А вы разве сами не знаете?

— Мне казалось, что знаю. Но теперь я в этом не уверен.

— А что сказано в священных текстах?

— Что вы уничтожили свою семью. Убили детей и расчленили тело жены. Только это.

— Только это… — тихо повторил Таррант.

Казалось, сама эта фраза позабавила его.

— Но это так, — надавил Дэмьен.

Охотник вздохнул:

— Моего старшего сына в ту ночь дома не оказалось. Заночевал у соседей, как я припоминаю. Я не думал, что его жизнь имеет такое значение, чтобы пускаться за ним в погоню.

— Остальных смертей вам хватило.

Бледные глаза посмотрели на священника, искры в них показались в лунных лучах трещинами во льду.

— Этого было достаточно, чтобы уговор вступил в силу. А мне ничего другого и не требовалось.

— Вот оно как, значит?

Отвернувшись, Таррант вновь уставился в морскую даль.

— Так оно и есть, священник. Такова истина. Можете, если вам хочется, внести поправки в священные тексты. Святая Церковь от этого, несомненно, только выиграет.

На миг Дэмьен онемел от изумления. А затем выпалил:

— Ну и дерьмо же вы! Сами хоть это понимаете? — А когда Охотник промолчал в ответ, добавил: — Вы хотите убедить меня в том, что один из ваших сыновей в ту роковую ночь отсутствовал чисто случайно? Это было самым главным Творением за всю вашу жизнь, и вы спланировали его недостаточно тщательно для того, чтобы собрать под один кров всех подлежащих уничтожению жертв? — Он сплюнул себе под ноги. — Что же я, по-вашему, полный идиот?

Охотник тихо хмыкнул:

— Вы сами говорили про себя такое.

— А я уверен, что вы сами решили оставить его в живых. Я уверен, что ваша единственная слабость заключается в тщеславии, и в тот раз вы этой слабости поддались. Род Таррантов был вашим высшим Творением, и вы не смогли устоять перед искушением посмотреть, как ваш сын сумеет распорядиться наследием — страной, властью, титулом — после вашего ухода. Речь не о милосердии, Охотник, а о еще одном вашем эксперименте вдобавок ко всем прочим. — Таррант промолчал. — Ну как? Прав я или нет?

Серебряные глаза глянули на него — осуждающе и презрительно.

— А зачем вы сюда явились?

Дэмьен негромко ответил:

— Хессет сказала, что девочка пользуется приливной Фэа.

По голосу Тарранта он понял, как отвратительна тому такая возможность.

— Вот как? Человечество наконец адаптировалось к этой силе.

— А вас это, судя по всему, не очень удивляет.

— У долгожителя вырабатывается особое зрение, преподобный Райс. Я родился в эпоху, когда посвященные появлялись крайне редко, и мне довелось наблюдать, как их количество возрастает с каждым новым поколением. Однако лишь у весьма немногих людей нашей породы имеются собственные дети, и к тому же Видение, как правило, не передается по наследству. Но какое же другое объяснение было бы здесь уместно? Эта планета изменяет нас, вырабатывает у нас общие признаки с аборигенами. Но приливное Фэа… это и впрямь нечто исключительное.

Он покачал головой, сложив руки на груди. Все это выглядело на редкость человечно. И на удивление уязвимо.

— Той ночью… — прошептал он.

Дэмьену не было нужды спрашивать какой. Речь могла идти об одной-единственной ночи.

— Той ночью мне показалось… если наш враг и впрямь Йезу… О Господи! — В попытке сохранить самообладание Таррант прислонился спиной к валуну. Может быть, на него нахлынули воспоминания? — У нас не было ни малейшего шанса, и вы сами прекрасно понимали это. Против одного из представителей этого клана — ни малейшего. Ни малейшего шанса против демона, который может заставить наши собственные чувства работать против нас. — Он сделал глубокий вдох, потом медленно заговорил: — Вот мне и показалось…

И вновь наступило молчание. Вдалеке шумел прибой — и в этом шуме слышалось предостережение о грядущей буре. Вот только разыграется ли она здесь или пройдет стороной?

— Ничего хорошего, — прошептал Таррант. И сразу же повторил: — Ничего хорошего.

— О чем это вы?

Таррант покачал головой. В небе над океаном мелькнула молния.

— Я не сомневался в том, что могу справиться в открытом бою с любым демоном… Но Йезу… Это все меняет.

— То, что вы говорите, на самом деле означает, что нам нужна эта девочка.

Медленно и тщательно взвешивая каждое слово, Таррант ответил:

— Ее дар Видения чрезвычаен и, судя по всему, проникает сквозь иллюзию, созданную Йезу. Мне кажется, что если мы не собираемся отказаться от задуманного, то из этого дара можно извлечь определенную пользу.

— Ну так что же? — нажал на него Дэмьен. Слишком уж уклончиво изъяснялся Охотник. — Едет она или нет?

— Если вы на этом настаиваете, — прошептал Владетель.

И это было так непохоже на Охотника, что Дэмьен умолк и пораженно уставился на него. Удивляясь тому, что подобный поворот разговора позволил ему обойтись без гнева и без угроз. Удивляясь и возникшему у него — и не совсем приятному — чувству: правила, по которым ведется игра, самым решительным образом меняются, причем никто не удосужился объяснить ему, каковы новые. И с каких пор они введены в действие.

— Вам решать, преподобный Райс. — И вновь в небе вспыхнула молния. — Это ваша экспедиция, ваша миссия… Так что сами и решайте.

Над морем загрохотал гром.

— Ладно, — решился Дэмьен. — Мы возьмем ее. А если она действительно прибегает к приливной Фэа, то не исключено, что Хессет сумеет научить ее управлять этой энергией.

— Ракхи не предпринимают Творений в интересах людей, — напомнил Таррант. — Иначе нам могла бы помочь сама Хессет — и тогда надобность в девочке отпала бы. Насколько я припоминаю, равнинные ракхи используют Творения только ради себя или себе подобных.

Дэмьен вспомнил о том, как ластится девочка к Хессет и как та отвечает ей любовью и лаской.

— Почему-то мне кажется, что с этим проблем не будет.

Вспыхнула новая молния. Дэмьен мысленно сосчитал до восьми — и ударил гром. Гроза приближалась.

— Я рассказал вам, где найти Рана Москована, — предпочел уйти от темы Охотник. — И я могу обещать приличные шансы, что он возьмется помочь нам, а взявшись помочь, не донесет. Но не более того.

— А время, которое вы указали, действует только на нынешнюю ночь?

— На нынешнюю или на завтрашнюю. Выбор за вами. После этого он выйдет в море.

Выйдет в море — то есть отправится на юг. На территорию противника.

— Два дня, — пробормотал Дэмьен. Впрочем, ему тоже казалось, что он и так уже слишком задержался в этой чертовой гостинице. Посмотрев на Тарранта, он задал последний волнующий его вопрос: — А вы?

— Выбор за вами, преподобный Райс.

Священник вздохнул:

— Знаете, когда вы злились, с вами было куда проще иметь дело.

Ему показалось, будто Охотник улыбнулся.

— Пора бы вам домой, преподобный. Будет дождь — да еще какой!

И словно в подтверждение его слов зигзаг молнии рассек небо. И гром раздался практически сразу же.

— Джеральд…

Удивленный непривычным обращением, Охотник посмотрел на Дэмьена сверху вниз.

Священнику с превеликим трудом дались слова, но произнести их было необходимо:

— Если вы действительно думаете, что мы не можем одержать победу… если вы полагаете, что у нас нет никаких шансов… то скажите мне. Скажите прямо.

— И что тогда? Вы капитулируете и отправитесь восвояси?

— Я прибыл сюда рискнуть жизнью ради победы. А не лишиться ее в ходе самоубийственной авантюры. От этого никому не будет проку. — Дэмьен сделал паузу, дав Охотнику возможность возразить, а затем добавил: — Мне может не нравиться то, как вы живете, но я ценю ваши суждения. И вам об этом известно. И если вы скажете, что у нас нет шансов, что у нас нет ни малейшего шанса, я продумаю нашу миссию заново.

— И повернете обратно?

— Ну, знаете… — Дэмьен закашлялся. — Сформулируем это так: я попробую найти иной способ атаковать врага.

Молчание.

— Ну, так что же?

— Шанс есть, — прошептал Охотник. — Зыбкий, но есть. И присутствие девочки при всех связанных с этим осложнениях может застигнуть врага врасплох. Хотя кому это в конечном счете пойдет на пользу, покажет только время.

Дэмьен почувствовал, как что-то (и конечно же это был страх) отпускает его. Впервые за несколько долгих минут он позволил себе сделать глубокий вдох.

— Что ж, этого достаточно. — Интересно, почему столь туманная оценка шансов принесла ему такое невероятное облегчение? — Благодарю вас.

Холодная капля упала на голову, другая — на руку. Частая дробь дождя близилась, шум накатывался со стороны моря.

И все же ему было страшно задать следующий вопрос:

— А какую же цену они назначили?

Первые капли упали уже и на светло-каштановые волосы Тарранта.

— Десять тысяч за вас, преподобный Райс. Пять тысяч за Хессет. Две тысячи за любого другого, кто на момент поимки окажется рядом с вами.

Дэмьен подумал о девочке и оцепенел от страха.

— Живыми или мертвыми?

— Только мертвыми, — спокойно сообщил Охотник. — Допрашивать вас они, знаете ли, не собираются. Просто хотят убрать со сцены. — И вновь бледные глаза остановились на Дэмьене. — Не медлите, священник. Идти вам долго, а вот-вот обрушится ливень.

— А вы?

— О себе-то уж я сумею позаботиться. — И уже умолкнув было, Таррант неожиданно добавил: — Как всегда.

Но Дэмьен не торопился с уходом. Он стоял на месте, вглядываясь в лицо Тарранта и размышляя над тайнами его прошлого.