Странствия законоучителя (№1) - Пожиратели света и тьмы

Потом свершилось что-то необычайное, нежданное — пришелец начал взбираться по стволу вверх. Дерево едва сумело справиться с нахлынувшей радостью. Впервые оно почувствовало на своем огромном теле вес большого сильного существа, ощутило прикосновения пальцев, с помощью которых гость цеплялся за ветви, тяжесть и тепло его ступней. Никто никогда не взбирался на ветви дерева. Ощущения были неизведанные и в то же время доставляли удовольствие. Древесная плоть с чувством поежилась от сотрясений, вызываемых движениями гостя.

Он взобрался невысоко, чуть повыше последнего толстого ответвления, над которым уже вовсю покачивались молодые побеги. Удобно устроился в развилке между двух сучьев, в удобном извиве ветви нашел место голове, руки сложил на животе, ноги вытянул. Так и лежал, созерцая открывшуюся в зыбком свете луны округу. Смотрел по-прежнему в южную сторону. Взобрался всего-то на несколько метров повыше, но, как видно, ему и этого оказалось достаточно.

Так он провел ночь, словно птица в гнезде. Трудно сказать, кому доставило большее удовольствие подобное отдохновение — гостю или молчаливому хозяину. Когда наступило утро, спутники в панике бросились разыскивать своего пропавшего товарища. Один из пришельцев, о двух ногах, долго окликал его, другой, четырехпалый, звал его раскатистым ревом, от которого содрогалась всякая живность в округе. Устроившийся наверху гость некоторое время с улыбкой прислушивался к этим исполненным страха звукам, затем весело откликнулся. Его товарищи завопили так, что было слышно даже в том южном селении, которое путник, взобравшийся на дерево, всю ночь отыскивал взглядом; в их голосах облегчение мешалось с гневом. Если бы дерево могло, оно бы порадовалось шутке и хихикнуло вместе с долговязым путником.

Перед уходом каждый из гостей по-своему простился с деревом. Самый массивный, чьи шаги особенно чутко воспринимались корнями, задрал заднюю лапу и обильно помочился на ствол. Дерево сочло, что, как и прежде, это скромный жест благодарности за кров и заботу. Конечно, для дерева такая скудная порция нитратов и жидкости лишь капля в море, но ведь важно внимание. Второй сорвал с низкой ветви большой лист и лихо зацепил его за волосы в виде украшения.

Последний — тот, кто провел ночь на дереве, — на прощание потрогал рукой древнюю, изрезанную бороздами кору. Затем как можно шире раскинул руки и крепко обнял ствол — сжал изо всех сил, словно пытаясь вмять кору в глубь древесины. Наконец он повернулся и поспешил за товарищами. Дерево ощутило дрожь в земле от его шагов. Это было последнее «прощай» достойного существа, не поленившегося провести ночь среди его ветвей. Если бы дерево обладало голосом, оно бы крикнуло… Нет, оно не просило бы их вернуться, провести еще одну ночь под его сенью, набрать побольше семян. Оно бы крикнуло: «В добрый путь!» и долго следило, как путешественники шагают к побережью. К сожалению, деревья безгласны, разве что порой иногда напевают что-то про себя. Вот и наше дерево попыталось помурлыкать, пошуршать листвой…

Так оно вновь осталось одно.

Однако на этот раз что-то стронулось в его душе. Когда один из путников обнял на прощание одетый в изборожденную кору ствол, дерево дрогнуло, словно часть пришлого из далеких краев существа влилась в древесную плоть. Его клетчатка ощутила прилив чуждой и доброй силы, странная вибрация пробежала по комлю.

Такое впечатление, что твердый слежавшийся грунт, в котором столько веков укреплялись корни, вдруг начал уходить из-под корней. Спустя тысячелетия дерево вновь припомнило уже забытые ощущения страшного полета, только сейчас все свершалось иначе. То ли земля уходила вниз, то ли дерево стало проваливаться… Не валиться набок, как подобает при смерти, а именно падать, держа ствол в вертикальном положении, без всякого вреда для ветвей и листьев.

Это падение продолжалось долго. Сперва дерево пронизало почву, затем каменистый грунт и, наконец, ушло в недра — твердые породы были горячи и текучи, как вода. Ему положено было сгореть, превратиться от жара в уголь, однако случилось чудо — оно уцелело. Дерево рассекало расплавленные породы с такой же легкостью, с какой юный побег рассекает нежный воздух.

Погрузившись еще ниже, дерево попало в слои, где все вокруг представляло собой раскаленную жидкость, где давление и температура должны были бы уничтожить его… Ничего подобного не случилось. Наоборот, оно начало вращаться вокруг центральной" оси — поворачивалось медленно-медленно до тех пор, пока не оказалось в положении, — где вся его жизнь на новом месте сама собой отодвинулась в прошлое, а впереди замаячило направление, о котором дерево вспоминало все эти бесконечные годы.

Между тем оно все продолжало и продолжало погружаться. Хотя наверняка утверждать трудно. Вполне может быть, что оно начало всплывать. По крайней мере само дерево точно не знало и было сбито с толку.

Так или иначе, движение продолжалось — то ли вверх, то ли вниз. Скоро жидкий расплав сменили горячие камни, их, в свою очередь, — добрая жирная почва, правда, мало похожая на тот грунт, в котором дерево столько лет стояло. Земля была добрая, богатая солями и нитратами, а все-таки не та!

И вдруг крона увидела солнечный свет. Воздух был чистый и питательный, однако очень холодный, листьям даже зябко стало. Влаги в воздухе тоже было побольше — новое ощущение для листвы и ветвей, неожиданное, но захватывающее. Дерево еще двигалось, и на ходу листья дышали обеими плоскостями, ветки снимали жар, холодная влага обмывала разгоряченный ствол.

Дерево попало в необычную, чуждую обстановку. Все вокруг было иным: и растущие густо деревья, и частый подрост, и обилие цветов, и яркая травяная подстилка. Прошло несколько мгновений, и невиданные доселе птицы расселись по ветвям пришельца, странного вида жуки принялись обшаривать листву… Масса новых впечатлений обрушилась на дерево.

И ему почудилось, что все это оно уже когда-то испытывало. Смутно знакомыми казались и окружающий воздух, и птицы, и жуки. Особенно почва…

Это была та же самая округа, та же роща, в незапамятные времена разрушенная небывалым ураганом, но затем оправившаяся, вновь залесившая прибрежные холмы и долы.

Дерево вернулось домой.

Как это случилось, оно не могло объяснить, потому что никто этого объяснить не сможет. Оно просто знало, что именно здесь впервые увидело свет, вдохнуло воздух, расправило первый листок. Его окружало то же содружество бегающих, ползающих, летающих существ. Сколько раз вся эта живность успела смениться за столетия! Когда-то ветер унес молоденькое деревце на другой край земли, теперь иная сила вернула исполина домой.

Оголодавшие за время путешествия корни сразу же набросились на соки местной земли, погнали их вверх, насыщая уже начавшую засыхать плоть. Клетки очень нуждались в нитратах и воде, и всего этого здесь было вдоволь. Дерево вернулось к жизни, и никто не смог бы сказать, сколько лет у него впереди.

Со временем оно обратило внимание на соседей. Большинство из них принадлежали к той же самой породе. Более того, здесь росли крупные, давно повзрослевшие деревья.

Скоро первые птицы принялись вить гнезда на его ветвях — тоже новое и необычное чувство; дерево было благодарно им, старалось помочь, прикрыть листвой от ветра и холода. В укромном уголке завелись лесные пчелы, и спустя какое-то время в дупле народился улей. Сладость меда была необычайной наградой за все годы пребывания на чужбине. И стало ясно, что оно все-таки не сгинет бесследно, а передаст часть себя новой жизни.

Где-то глубоко внутри возродившееся дерево знало, что все эти чудеса оказались возможны лишь потому, что то ли век, а то ли тысячелетие назад неизвестное существо, проведшее ночь на его ветвях, на прощание обняло ствол. Потом гость покинул то место… Как мимолетное прикосновение могло пробудить тайные, подспудно дремавшие в природе силы?

Впрочем, исполненное новой жизнью, дерево располагало массой времени, чтобы стоять и думать. Именно спокойные размышления лучше всего даются деревьям, и наше дерево не являлось исключением. Если оно найдет ответ — хорошо. А если будет лишь продолжать стоять и расти — тоже хорошо.

Только об одном жалело дерево — вряд ли когда-нибудь ему доведется встретиться с теми незнакомцами и обнять их с той же силой и любовью.

XXVI

Эхомба глянул через плечо — много часов они шагали на север по дну расщелины, а впереди тянулась все та же скудная пустошь, которая лежала позади. Песок, камни и скалы.

— Никак не могу забыть то дерево. — Пастух переступил через небольшую промоину в земле. — Стоит одно-одинешенько посреди степи, ни единого стебелька вокруг. И, признаться, никогда раньше я не встречал такой доброты, исходящей от дерева.

— А мне доводилось. — Симна пнул ногой небольшой красный камень. — К северу от родных мест. Знаешь, какие там замечательные деревья, а орехи у них просто объедение!

— Охотно верю, — покивал Эхомба.

Слева от него шел Алита, таща за собой изрядно опустевший пузырь с запасами воды. Послушав разговор, кот фыркнул.

— Одно слово, всеядные! Жрете все подряд.

— Ну уж нет, — не согласился Симна. — Кошатина, к примеру, чересчур жилистая.

— Но как оно там оказалось? — Эхомба между тем продолжал размышлять вслух. — Так далеко от родственных ему пород. Должно быть, с ним случилось что-то необычное.

— Наверное, кто-то из путешественников, шагая через эту забытую Холосом страну, обронил семечко. Ну, может, два семечка! Какое-то из них прижилось. — Симне было непонятно, что могло заинтересовать Эхомбу в этой истории. — Ты задаешь слишком много вопросов.

— Все дело в том, что я люблю искать ответы.

— Не на всякий вопрос есть ответ. — Симна обошел скелет дракона. Полуразложившаяся кожистая перепонка напоминала кусок пересохшего пергамента.

Эхомба удивленно посмотрел на спутника.

— Конечно, и так бывает. Однако вопрос без ответа — это уже не вопрос.

Воин с севера открыл было рот, чтобы ответить пастуху… Потом на его лице появилось странное выражение, взгляд затуманился. Дальше он шагал молча.

Было раннее утро, солнце невысоко поднялось над горизонтом, и подступавшая жара отбивала охоту участвовать в споре по такому пустячному, с его точки зрения, вопросу. Тем более стоит только раззадорить Эхомбу, и того понесет. Лучше забыть, выкинуть это дело из головы — именно к такой практике чаще и чаще обращался Симна, наученный немалым опытом.

Дни текли без происшествий. Незаметно обнаружилось, что с дичью стало лучше. Конечно, до изобилия было далеко, однако зверья вполне хватало, чтобы удовлетворить Алиту, соскучившегося по свежей крови. Как, впрочем, и его компаньонов. Вскоре вдали показались шапки могучих пальм, выстроившихся, словно стражи, на краю пустынной, бесплодной местности. Приблизившись, путники обнаружили финиковые и кокосовые пальмы, а также те деревья, которые одаривали людей слоновьими орехами. Под защитой вскинувших зеленые шапки великанов островками скапливалась трава.

Когда же в русле пересохшей реки кое-где заблестели чистой водой маленькие озерца и стали попадаться оазисы, Алита скинул сбрую, с помощью которой все это время он тащил почти пустой пузырь. Эхомба возразил — мало ли что ждет их впереди. Симна опять не вмешался в назревающий конфликт.

Победил Алита — и не с помощью логики, просто ему давно надоело тянуть лямку, да и плечи стали болеть. Симна между тем не сводил глаз с Эхомбы — все ждал, когда тот в качестве решающего аргумента пустит в ход магию, чтобы заставить исполинского кота подчиниться. К его разочарованию, Эхомба в конце концов уступил. Что это, спросил себя Симна, нежелание без серьезной причины применять свою тайную силу или… Северянин так и не решил, радоваться ли ему или горевать по этому поводу.

Они продолжали идти на север. Однажды, когда обнаружилось, что в этой местности с водой все равно плохо, Эхомба начал выговаривать большому коту — напомнил о неуместной торопливости и пренебрежении интересами товарищей. Алита в ответ рыкнул что-то невразумительное и отошел от пастуха. Так и тащился в стороне. Ссора закончилась на следующее утро, когда путники нашли яму, полную чистой воды. Вокруг нее изумрудной бахромой густо росли кусты и молодые пальмы, в гостеприимной тени которых они решили сделать привал. Здесь, у воды, было привольно птицам и мелким нутриям.

После того как путники отдохнули у пруда, Эхомба больше ни разу не заикнулся, что следует беречь воду. Он замкнулся и далее брел молча, вызвав в душе Симны целую бурю вопросов, на которые северянин так и не мог отыскать ответы. Если Эхомба могущественный чародей, путешествующий инкогнито — а сомневаться в этом было по меньшей мере глупо, — почему он так робок в обращении с чудесной силой? Что за щепетильность в обращении с каким-то котом?! Если же он не владел приемами магии, как объяснить его власть над небесным металлом и обладание сосудом с непонятной, но страшной жидкостью? Неужели причиной всему искусство деревенского кузнеца или проделки древних старух? Выходит, Эхомба всего лишь инструмент в чьих-то незримых руках?

Похоже, даже он, хитроумный и многоопытный Симна ибн Синд, не в состоянии проникнуть под вуаль, под которой пастух прятал свое настоящее лицо… Раздираемый сомнениями, Симна шагал за своим другом, боясь поверить, что судьба свела его лишь с полуграмотным пастухом, явившимся с дикого юга.

Непонятной была и реакция Эхомбы на вскоре открывшийся по правую руку удивительный замок. На этот раз он словно забыл об осторожности…

Первым укрепленный форпост заметил Симна.

— Гляньте, в той стороне мираж, — оповестил он товарищей и вновь перевел взгляд на лежавшую перед ним тропинку, по которой они следовали на север.

Эхомба остановился и, опершись на копье, принялся разглядывать фантастическое сооружение, стены которого поблескивали в восточной части горизонта.

— Что-то не похоже на видение, — наконец произнес он. — Надо бы подойти и посмотреть.

Симна возмутился — что за манера у этого пастуха тратить время на изучение всякой пустяковины, попадавшейся им на пути!

— Как ты себе это мыслишь, брат? С головой у тебя все в порядке? Ты, случаем, не перегрелся на солнышке? Или просто устал? Сегодня мы отмахали порядочно.

Эхомба глянул поверх его головы и скупо улыбнулся.

— Там и отдохнем. Пошли.

Он взял копье в руку — древко, как обычно, приняло горизонтальное положение — и прежним размеренным шагом двинулся в сторону призрачного замка.

— Я пошутил! — закричал Симна. — Ради Джеверана, я пошутил, Этиоль!..

Может, спросил себя Симна, его действительно хватил солнечный удар, а мы даже не заметили? В поисках поддержки он повернулся к третьему компаньону.

— Кот, ты что, не видишь, что происходит?! Почему бы тебе не взять его за загривок и нежно направить на верный путь? Вспомни, как вы поступаете с котятами!

— У него на загривке нет шерсти, — невозмутимо объяснил Алита. — Так что я и сам не замечу, как перекушу ему горло. Кроме того, мне тоже хочется посмотреть, что за мираж такой.

Он повернул вслед за пастухом и рысцой нагнал его. Ошеломленный, Симна уставился на друзей, потом с отчаянием в голосе воскликнул:

— Вы совсем спятили? У вас осталась хотя бы капля здравого смысла? — Он ткнул пальцем в северном направлении. — Забыли, куда мы спешим?! С каждым днем мы все ближе и ближе подходим к цивилизованным местам. С каждым днем все явственнее их запах! Так куда же вы повернули? Мираж вам подавай! Решили устроить охоту на обман зрения?.. Да вы слышите меня или нет?

Далее он (уже, правда, тише) выговорил столько проклятий, сколько его изобретательная память могла выдать в течение нескольких минут. Затем опустил голову и рысцой догнал компаньонов — в конце концов эта экскурсия много времени не займет.

Если бы Симна знал, как ошибается!

— Интересно, — заявил Эхомба, приглядываясь к всплывавшему над горизонтом сооружению. — Настоящий мираж. Я слышал о таких чудесах, но видеть не приходилось.

— Что ты имеешь в виду — «настоящий мираж»? Как будто есть мираж фальшивый!

— Посмотри внимательно, мой друг. — Он указал кончиком копья на возвышавшийся замок. — Обычный мираж должен был растаять или удалиться от нас, а этот стоит на месте.

— Бред какой! Каждому известно, что… — Симна застыл, брови у северянина полезли вверх. — Кажется, ты прав! Но как, почему?..

— Говорю тебе, — Эхомба продолжал вышагивать, — это — существующий мираж.

Они шли в сторону уже ясно очертившихся крепостных ворот. На шпилях чуть заметно колыхались стяги самых разных земель, украшенные удивительными геральдическими символами. Это шевеление Эхомба отметил особо, так как в округе не было и намека на ветерок.

Путники остановились у главных ворот, створки которых были собраны из деревянных пластин, раскрашенных бледно-желтыми и розовыми полосами; по краям они были окованы каким-то голубоватым металлом. Обе створки были строго уравновешены и, по-видимому, легко открывались.

Симна остановился с разинутым ртом.

— Это невозможно! Прокляните меня, но этого не может быть!

Он попытался ухватиться за металлическую оковку. Пальцы встретили слабое противодействие материала, затем свободно проникли вглубь. Ощущения были такие же, как если бы он попытался поймать облако. Отдернув руку, Симна долго осматривал ее, а также кусочек голубоватой субстанции, похожей на туманное месиво, оставшийся на ладони. Северянин резко повернул кисть, и кусочек вырванной окантовки не спеша начал опускаться на землю. Коснулся песчаной россыпи и замер — частица неведомого волшебного вещества, из которого был сложен этот «существующий» мираж.

— Впечатляющие стены, — обретя наконец дар речи, с трудом выговорил Симна. — Боюсь только, осады им не выдержать.

Эхомба шагнул вперед, прямо сквозь ворота.

Створка, через которую он прошел, не остановила его, только в раскрашенной желтыми и розовыми полосами плоскости вырезалась ровная дыра, соответствующая очертаниям Этиоля. Потом отверстие начало затягиваться той же полупрозрачной взвесью. Алита странным образом мяукнул и бросился вслед за пастухом. От кота образовалась брешь побольше, и Симна, не теряя времени, сразу юркнул в нее, стараясь при этом не задеть краев. Вид у него, одолевшего стену, был как у победителя, захватившего город.

Путешественники оказались в поразительной красоты помещении, напоминающем парадную приемную, которая сделала бы честь любому королевскому или ханскому дворцу. Ряд огромных колонн, выстроившихся слева и справа от главного зала и горевших изнутри холодным розоватым пламенем, поддерживали высокие антресоли. Снизу верхний полуярус был украшен панелями, покрытыми резьбой по слоновой кости. Над всем видимым объемом зала возвышался играющий светом потолочный свод, в котором были прорезаны плафоны, закрытые излучающими мягкий свет стеклами. Что касается потолка, то эта часть помещения более всего напоминала нечто сооруженное из тумана или сгустившегося до облачной плотности пара. Чудо состояло в том, что и нижние конструкции, даже колонны, состояли из этой маловесомой взвеси, доведенной неизвестными мастерами до удивительного совершенства.

Впечатление было ошеломляющим. Все, на что натыкался человеческий глаз, радовало и изумляло; архитектурные детали, поражающие красотой и невесомостью, были уложены столь плотно, в таком гармоническом порядке, что интерьер так называемой приемной наполнял душу восторгом.

— Значит, вот как твой существующий мираж выглядит изнутри, — то ли спросил, то ли утвердительно произнес Симна. Голос при этом он понизил до шепота, хотя в замке было пустынно и безлюдно. Тем не менее он так же тихо добавил: — Я бы даже вообразить такое не смог.

— Конечно, — согласился Эхомба и шагнул вперед. Подошвы его сандалий беззвучно касались покрытого мозаикой пола. — И никто бы не смог. Внутреннее устройство миража — не для человеческого понимания, а совсем для других целей.

В этот момент в глубине зала что-то шевельнулось, и глаза у Симны расширились.

— Да? Тогда как ты объяснишь вот это?

На другом конце парадного зала вдруг обнаружился пьедестал, а на нем что-то вроде престола, величиной более напоминавшего ложе. Высотой он был чуть более трех метров, со спинкой, украшенной многочисленными розетками из драгоценных камней. Подушки разных цветов — лавандового, оранжевого, мандаринового с красноватыми оттенками — волнами ниспадали к подножию. И там, на них, в томных и изысканно-сладострастных позах располагались небесные создания с глазами крупнее сливы. Более красивых женщин трудно было себе представить. Разряженные в прозрачные нарядные ткани — или вовсе без одежды, — эти гурии украсили бы гарем любого султана или магазин богатейшего купца.

Заметив гостей, гурии не спеша начали подниматься со своих мест и, хихикая и перешептываясь между собой, спустились с пьедестала. Ослепительной красоты райские девы приветствовали путников. Их телодвижения были полны обещания и соблазна, в глазах, словно пламя ароматных свечей, играли жаркие, возбуждавшие страсть огоньки. Их взгляды и жесты были лукавы, зажигательны, стыдливо-страстны. Во второй раз со времени начала своего пути Эхомба испытал искушение забыть о любимой жене.

Оцепеневший Симна испытывал нестерпимые страдания. В его глазах по-прежнему стыла тревога, и в то же время по лицу все шире расползалась аппетитная ухмылка. Наконец, не в силах совладать с собой, он устремился вперед, к одной из дев, привлекшей его особое внимание.

Неожиданно путь преградило огромное, черного цвета пятно, заслонив образ гурии. Околдованный северянин, уже слабо соображавший, где он и куда спешит, попытался обойти залитое чернотой пятно. В этот момент вставший преградой кот мощной передней лапой решительно толкнул воина в грудь. Тот едва не упал. Но ярость Симны вызвал отнюдь не удар.

— Эй, приятель, если здесь нет подходящих для тебя кошек, не пытайся испортить удовольствие другим!

— Здесь даже не пахнет удовольствием, сластолюбец, — ответил Алита. Его взгляд был устремлен в один из затянутых слоями тумана боковых коридоров, огибавших приемный зал. — Пошли отсюда.

— Что?

Две прекрасные райские девы уже подплывали с обеих сторон к Симне. Эхомба, стоявший поблизости, помалкивал, его взгляд перебегал с этих удивительных дам на Алиту и обратно.

— Пошли отсюда. Как тебе еще сказать? Смажь пятки, убирайся прочь, беги!

После столь красноречивого предупреждения кот повернулся в сторону помоста, на котором стояло ложе, и попятился. При этом он все время настороженно глядел по сторонам.

Симна был откровенно растерян, и кот вновь принялся помогать ему толчками. На этот раз северянин повиновался — кто бы смог устоять против тычков такого огромного животного, как Алита, тем более что оно располагалось между Симной и… ничем.

Вся группа начала медленно отступать. Между тем очертания колонн и антресолей странно заколебались, поплыли в сторону; удивительный дворец неодолимо начало сносить вправо. Эхомба изготовил копье. Путешественники уже отошли от пьедестала, где стояло удивительное ложе и где все так же призывно протягивали к ним руки скомканные из тумана девы.

— Я не вижу… — напряженно начал пастух. Не успел он договорить, как Алита внезапно зарычал, встал на задние лапы и передней правой кого-то ударил.

Подобный удар с легкостью лишил бы человека головы. Длиннющие когти зацепили что-то невидимое, но вполне ощутимое; сбили нечто с того места, где оно находилось. Люди заметили только последствия удара: в воздухе засверкали золотистые блестки. Только тогда в густом полумраке обнаружилось что-то бесформенное, но с ярко пылающими глазами. Получив удар, существо гневно взвыло, и этот вопль эхом отразился от мерцавших стен. На бесформенном колыхании выступили красные капельки — кровь! — мелким алым дождем посыпавшиеся на пол. Чего путешественники совсем не ожидали, так это то, что пол внезапно начнет с голодным урчанием заглатывать капли. На нем проявились редкие завитки, они начали активно расти, обвивать путешественников за лодыжки.

Алита заревел, как ураган, вызванный им в свое время на состязание, и схватил лапами нечто незримое, попытавшееся, однако, сопротивляться. Невидимое существо резко отпрянуло назад. Непохожий на человеческий, тончайший вопль расколол густой влажный воздух. В следующее мгновение новая порция кровавых капель брызнула во все стороны, и даже люди попали под этот жуткий душ. Симна выхватил меч и прикрыл левгепа с тыла, хотя с той стороны ничего вроде бы не грозило. Он во все глаза вглядывался в мутную туманную взвесь, но ничего не видел, кроме разве что удалявшегося престола, на котором в тех же изысканно-сладострастных позах безмятежно извивались райские девы…

Эхомба встал рядом с северянином, водя наконечником копья слева направо, словно очищая путь. Путники продолжали медленно пятиться к воротам.

— Видишь что-нибудь, Этиоль? — выкрикнул Симна.

— Нет, друг.

Рядом с громким хлопком вновь сомкнулись две могучие кошачьи лапы, и что-то незримое, третье по счету, испустило дух. В глазах Алиты горели бешеные огоньки. Сражаясь, губя невидимых врагов, он был в своей стихии. Из пола по-прежнему тянулись отростки, пытавшиеся опутать отступающим ноги.

Две отчаянно жестикулирующие девы с душераздирающим стоном сорвались с престола и прямо по подушкам бросились к путешественникам. Они бежали, раскинув руки, и взывали к гостям на неизвестном ни Симне, ни Этиолю языке. В намерениях красавиц нельзя было ошибиться — гурии умоляли чужестранцев взять их с собой, вызволить из этого страшного места.

В следующее мгновение что-то яростно взревело. Девы буквально взлетели в воздух и упали на ворох подушек и мягких покрывал. Над всем необъятным ложем легким облачком всплыли пушинки. Женщины горько зарыдали.

Между тем путники продолжали отступать к выходу из парадного зала. Ни Этиоль, ни Симна ни на мгновение не ослабляли бдительности и пристально вглядывались в туманную хмарь, сгущавшуюся перед ними. Алита продолжал рычать и время от времени наносил смертельные удары подступавшим к ним незримым врагам — воздух то и дело взрывался кровавыми брызгами.

Так они пропятились через весь парадный зал и вышли за стену. Внезапно под ногами захрустели песок и камни. Крепостные сооружения и шпили, осененные медленно колыхавшимися стягами, по-прежнему тянулись ввысь, но всю ширь голубого свода не закрывали.

— Теперь бегом! — скомандовал Алита.

Люди со всех ног принялись улепетывать от сказочного замка. Алита мог бы бежать в десять раз быстрее, однако предпочитал держаться сзади — трусил легкой рысцой и все время оглядывался.

Мираж и не думал их преследовать. Скоро левгеп сбавил ход.

— Все в порядке. Он уходит.

Люди сразу остановились, обернулись и, тяжело дыша, некоторое время неотрывно наблюдали за удивительным облачным сооружением. Покрытый подобием пуха, сверкающий замок неожиданно померк — так бывает с луной,

когда ее прикрывает наползшее облачко или в преддверии утра, когда ее полновесный золотистый цвет мгновенно блекнет. Наконец последний всполох пронзил пространство между землей и небом, и в следующее мгновение мираж исчез из виду.

Симна бессильно опустился на колено, рукой держась за грудь.

— С чем это нам пришлось сражаться? Ни о чем подобном даже не слышал!

— Евпупа! — Этиоль навалился на копье. — Слышать мне о них приходилось, а встречаться — нет.

Северянин, наконец придя в себя, теперь вдыхал глубоко, часто. Затем вложил меч, которому так и не нашлось работы, в ножны.

— Тогда как же ты узнал, что это евпупа?

— Мне рассказывали, что живут эти существа в самых засушливых, безлюдных уголках и выбираются очень редко и только в своих жилищах. Да-да, именно миражи служат им домом. Рассказывали также, что в самый длинный день в году, когда солнце стоит высоко и жар становится нестерпим, ты можешь почувствовать прикосновения чего-то невидимого. Что-то прилипчивое изучает твои щеки, грудь, заглядывает в глаза. Вне пределов своего дома евпупа может разве что на некоторое время затуманить человеку мысли. Ты никогда не задумывался, почему так много людей, пересекающих пустыни, гибнут не ночью, а в светлое время суток? Иногда всего в нескольких шагах от воды или от тех, кто мог бы оказать помощь?

Пастух замолчал и долго вглядывался в полуденное марево, густо завесившее горизонт.

— Это все проделки евпуп. Они кружат голову и туманят взор, пока ты не потеряешь направление. Тогда вместо того, чтобы спешить к воде, ты начинаешь, спотыкаясь, удаляться от нее. Или бродишь кругами, не видя знаков, которые могли бы принести спасение. Затем евпупы устраивают пир и отгоняют пожирателей падали, пока не высосут из жертвы все соки, вплоть до души.

— Клянусь детьми Гуитена! — прошептал воин. — Мы были недалеко от подобного исхода. — Тут он озадаченно нахмурился. — Однако как же красавицы? Разве они евпупы? Я их отлично видел, они были вполне осязаемы и очень даже того… телесны.

Симна даже глаза закатил от чувственных воспоминаний.

Эхомба поджал губы, опустил голову и принялся разглядывать разбросанные возле ног мелкие камни.

— Не спорю, их трудно было не заметить, — наконец ответил он. — Может, в том и состоял замысел евпуп, чтобы с их помощью заманить нас поглубже в недра миража, где было бы легче лишить нас всякой надежды на освобождение. Они могли бы высосать из нас души, даже не дожидаясь нашей смерти.

А прекрасные печальные девы… Скорее всего это души тех женщин, которые когда-то погибли в пустыне. Мало ли что могло случиться: отсутствие воды, небрежность, неудачные роды, падение со скалы… Души их украдены евпупами. Украдены и доставлены в мираж, чтобы прислуживать тем, кого мы увидеть не в состоянии.

— Конечно, их души рвутся на волю, хотят обрести покой. — Этиоль на мгновение горестно прикрыл глаза. — Но тут ни ты, ни я ничего сделать не можем. Каким образом евпупы принуждают их служить себе, я не знаю. И знать не хочу.

Он поднял голову и повернулся лицом к северу.

— Прочь из этих мест! И постараемся не думать больше о том, что здесь видели!