Маори

Коффин присел рядом с вождем. Он с удовольствием пересказал Те Охине это плавание во всех деталях, не опуская ничего, что могло быть тому интересно. Он назвал даже цену, за которую ушел груз, привезенный им с Южного Острова.

Те Охине слушал рассказ с нескрываемым интересом.

Наконец они расстались. Внизу кучера, нанятые Коффином уже на месте, перегружали купленные канаты при свете фонарей в фургон. Он сказал им, куда отвезти товар, а сам вскочил на ожидавшую его кобылу и галопом помчался обратно в город. При свете полной луны дорога была похожа на серебряную нить, проложенную между деревьями.

Его настроение заметно ухудшилось, когда он стал приближаться к дому. Неприятности прошедшего дня вновь вернулись и стали мучить. К тому времени, когда он достиг окраин Корорареки, душу его давило чувство жестокого раскаяния и одновременно гнева. Ни то, ни другое не затихало в нем. Он вошел в дом мрачный, как туча.

Из гостиной тут же раздался голос. Он только усугубил мысли о тех проблемах, которые с сегодняшнего дня вторглись в его до этого спокойную жизнь.

— Роберт? Это ты?

Она сидела в гостиной на диване и шила.

«Какая благостная картинка! — с горечью подумал он. — Вы только посмотрите!»

Заметив нахмуренное выражение на его лице, Холли встревоженно поднялась с дивана и подошла к нему.

— Я так волновалась, Роберт. Уже очень поздно. А Сэмюэл не знал… или не хотел сказать мне, куда ты отправился и где можешь пропадать. Вот я и…

— Наверх, — сдавленным голосом проговорил он. Она удивленно и недоуменно взглянула на него.

— Роберт?

— Давай наверх! Быстро!

Она заставила себя улыбнуться.

— Конечно, Роберт… Если ты этого очень хоче… Ой!

Он подошел к ней и поднял ее на руки, как ребенка.

— Роберт, мне больно!

Он понес ее по лестнице наверх, даже не ощущая ее тяжести. Голова у него горела.

Сила его страсти перепугала ее, но потом она растворилась в ней вместе с ним. Ею овладела жуткая усталость, и она почти тут же уснула. Перед сном она взглянула на мужа. Выражение его лица не добавило ей спокойствия. Желание его было удовлетворено, но оставалась еще что-то… Что-то, чего она не понимала. Что-то, что бушевало и рвалось внутри него, не давая ему покоя.

Это было чувство вины. Потому что он, думал Коффин, занимался любовью с женой, которая любила его так сильно, что пожертвовала жизненными удобствами, друзьями, родителями и отправилась за тридевять земель, чтобы начать жизнь заново после трехлетней разлуки. Чувство вины от того, что, занимаясь с ней любовью, он чувствовал, что видит перед собой сразу двух женщин.

Изменник!

Внутренний голос не давал ему спокойствия. Он терзал его и мучил.

Изменник телесно, но главное — в душе.

Он весь покрылся холодной испариной. Перевернувшись на другой бок, Коффин сомкнул глаза. Как все плохо!

Той ночью к нему поздно пришел первый сон. Он летел над бесконечным зеленым ландшафтом. Сильный, наполненный энергией, хозяин всего, на что падал его взгляд. Равный Господу! Потом вдруг земля разверзлась под ним, и из нее стали вырываться языки пламени и серные пары. Его стало засасывать вниз. Дыра грозила пожрать его. Из огня вышли две женщины: Мэри и Холли. Каждая могла спасти его. Но Холли была всего лишь пустой оболочкой, призраком, лишенным и силы и власти. Мэри же только смеялась над ним. Она смеялась до тех пор, пока он не ударил ее. Его пальцы забрались в ее яркие волосы и притянули ее к нему. Ее рот впился в его рот.

Затем он увидел, что огонь появился в ее волосах. В глазах горели дьявольские, адские искорки. Ее ненависть изливалась, словно кипящая смола. С криком ужаса он оттолкнул ее от себя, но ее волосы прилипли к нему, словно щупальца спрута. Она подтянула его к себе, крепко охватив его своими волосами и руками. Ее глаза прожигали его насквозь. Он чувствовал, что плавится под ее взглядом.

Сбоку появился еще один силуэт. Коффин узнал Туото. Старый колдун смотрел на него равнодушно. В его взгляде не было ни сочувствия, ни укора. Коффин попытался отвернуться, но куда бы он ни смотрел, везде наталкивался на глаза старика. Эти глаза были отделены от тела и плавали в пустоте. Теперь Коффин рассмотрел выражение этого взгляда. Все-таки укор. Даже обвинение.

Проснувшись посреди ночи, он так тяжело дышал, что боялся разрыва легких. Он сел прямо на кровати и дождался, пока дыхание выровняется, затем глянул на Холли. Она спала, не ведая о кошмаре мужа, простыни смялись под ее стройным телом.

Прежде чем лечь опять, он долго смотрел на жену.

В этот раз ему удалось заснуть спокойно.

Глава 11

Посетители его дома никогда не заикались о бывшей любовнице молодого капитана. Его друзья были слишком осмотрительны и очень хорошо понимали, что их собственные жены почти ничем не защищены от гнусной атмосферы слухов, которыми полнился Пляж. Поэтому им и в голову никогда не приходило рассказывать о той жизни, которую вед Коффин до приезда из Англии его супруги Холли. Те же, кто порой испытывал горячее желание поделиться с Холли некоторыми «пикантностями», имели всегда возможность лицезреть на одной из стен дома саблю молодого капитана, которая угнетала их и заставляла молчать.

Таким образом ничто не помешало Холли и Кристоферу Коффинам со временем хорошо вписаться в то, что называлось «цивилизованной» жизнью в Корорареке.

Со своей же стороны Коффин мужественно подавлял ностальгические настроения, которые по временам охватывали его со страшной силой, отзываясь неприятными сосущим ощущением в желудке, и больше никогда не заглядывал в маленький домик, затерявшийся между пивными и игральными заведениями. Вскоре после разрыва с Мэри он прослышал о том, что она сблизилась с тем моряком, который как-то бросил молодому капитану дерзкий вызов: Шоком Коннотом.

Коффин махнул на это рукой. Возможно, Конноту удастся управиться с неистовой «ирландкой». Поначалу он надеялся на то, что она попытается каким-либо способом восстановить разрушенные с ним отношения. В самом деле: почему бы и нет? Ведь он на протяжении стольких лет занимал так много места в ее жизни. Пусть и закончилось все это столь нелепо.

Однако, время шло, а в «Дом Коффина» не поступало никаких писем, никаких записок или посланий, в которых бы говорилось о необходимости спокойной встречи.

«Ну, и черт с ней!»

Единственное, что всерьез волновало его — это Флинн и Сэлли.

Дни складывались в недели, а недели в месяцы. Постепенно образ Киннегад стал затуманиваться в его мыслях, становиться все более расплывчатым и неясным. Бизнес и семья отнимали почти все его время. И только по ночам, когда он оставался наедине с самим собой в своих снах, она вновь являлась к нему, чтобы мучить и терзать. Спящий Коффин был беззащитен перед ней. Оставалось только благодарить Бога за то, что он не относился к той категории людей, которые кричат и мечутся во сне.

Однажды он разбирал поступившую партию гвоздей в своем «Доме Коффина», когда в лавку заглянул подросток. Его взгляд остановился на хозяине магазина. Парень долго и пристально смотрел на него, а когда Коффин уже начал терять терпение, тот проговорил:

— Вы и есть Роберт Коффин, сэр?

— Что тебе нужно, мальчик? — спросил молодой капитан, отрываясь от работы.

Элиас Голдмэн, находившийся тут же, также поднял глаза от гроссбуха, которую он приводил в порядок.

— Меня послал к вам Джон Халуорси, сэр. Внутри Коффина что-то оборвалось. Он почему-то сначала подумал, что парень пришел с посланием от Мэри Киннегад. Оказалось, нет. Что ж… Примирения не будет, но не будет и сложностей… Он не знал, радоваться этому или огорчаться.

— Он просил передать вам, что назначена большая встреча. Маори согласились обсудить договор.

Только сейчас Коффин заметил, как устал мальчик. Он тяжело дышал, что указывало на то, что он бежал до «Дома Коффина» во всю прыть.

— За этим меня к вам и послали. И еще просили передать, что ваше присутствие там было бы очень желательным.

— Хорошие новости принес, приятель. Когда и где состоится встреча?

— Этого я не знаю, сэр. Господин Халуорси насчет этого ничего не говорил.

— Ладно, неважно, это я сам у него узнаю. Но сначала мы должны где-то встретиться между собой?

— Завтра. Дома у господина Абельмара. Насколько я понял, там вы будете обсуждать тактику своего поведения на переговорах с аборигенами. И еще меня просили передать вам, что губернатор Фицрой уже взялся за составление текста договора.

Это не очень-то понравилось Коффину. Фицрой имел благие намерения, но был слишком напыщен. Впрочем, на это можно при желании закрыть глаза. Главное — содержание готовящегося договора.

Коффин вполне отдавал себе отчет в том, что для их колонии наступает поистине исторический момент. Вернее, не наступает, а пока только приближается.

Мальчик выпучил глаза на серебряную монету, которую Коффин машинально сунул ему в ладонь. Впрочем, он не стал ждать, пока господин передумает, и тут же скрылся в дверях. Коффин улыбнулся ему вслед и повернулся к своему помощнику.

— Элиас?

— Да, сэр. Я все слышал. Хорошие новости, сэр!

— Если, конечно, получится. Тебе придется поработать тут за двоих, пока меня не будет.

— Разумеется, сэр. Можете не беспокоиться. Жаль, что я не могу поехать с вами.

— Откуда ты знаешь, что все закончится хорошо? А вдруг маори не понравится напыщенная речь нашего губернатора? Может, ты еще будешь благодарить Бога за то, что не поехал со мной.

О другой причине Коффин ничего не сказал. И не нужно было. Они оба прекрасно знали, что для некоторых людей в окружении Халуорси присутствие на переговорах Элиаса было бы обидным. Они восприняли бы это, как фактор, принижающий их собственное величие.

Коффин никогда не говорил о таких вещах Голдмэну по двум причинам. Во-первых, не хотел обижать своего друга, а во-вторых, чувствовал, что тот и сам обо всем догадывается.

Кроме того, действительно нужно же было кого-то оставить в «Доме Коффина»!

— Я никогда не видел тебя таким щеголем, Роберт! Даже в те времена, когда ты ухаживал за мной в Лондоне.

Холли пристальным взглядом изучала мужа с ног до головы. А Коффин, путаясь, пытался застегнуть на себе сорочку. Он ни в коем случае не мог допустить того, чтобы на подписании договора кто-нибудь затмил бы его. Особенно Тобиас Халл. Маори придавали большое значение своему внешнему виду и того же требовали от тех, с кем имели дело.

Сэмюэл уже запряг лошадей в фургон и только дожидался готовности хозяина. Наконец Коффин сел на свое место, слуга стегнул лошадей и фургон поехал вон из города. Холли стояла на крылечке и махала вслед мужу рукой.

Сидя в трясущемся на лесной дороге фургоне, Коффин вдруг подумал о том, что в конце концов председательствование Фицроя на церемонии подписания договора — не такая уж плохая идея. Маори любили пышность, а уж по этой части губернатор был непревзойденным мастером.

Наконец, они подъехали к месту встречи. По тропинке параллельно друг другу торжественно вожди маори и пакеа. Как всегда внимание молодого капитана привлекли одеяния аборигенов. На большинстве из них были льняные юбочки, изящные перьевые плащи-накидки и мелкие украшения, не считая татуировок. Прически у них ярко горели на солнце, переливаясь разными цветами.

Церемония назначена была в па, то есть местной деревне. Это, конечно, был далеко не Виндзорский Замок, но если посмотреть на деревню глазами профессиональных военных и инженеров фортификационных сооружений, то па производила сильное впечатление. Глубокий овраг окружал поселение со всех сторон. Затем шел высокий и прочный частокол. В нем были прорублены амбразуры, через которые при случае можно было вести эффективный огонь из огнестрельного оружия, которое так полюбилось маори и которое они с охотой приобретали у пакеа. С внутренней стороны частокола к нему примыкали леса. Передвигаясь по ним и укрываясь за забором, защитники деревни могли беспрепятственно сбрасывать на головы врагов камни, кидать копья, бить их боевыми дубинками. Коффин очень не хотел бы оказаться на месте штурмующих. Какая разница, кто тебя убьет: цивилизованный христианин или язычник?

И вот в этой цитадели сегодня собрались люди, намереваясь подписать договор, с помощью которого можно было бы положить конец военным конфликтам. Хотя бы части их, касающейся войн аборигенов с белыми.

Деревня была запружена зрителями и любопытствующими, среди которых были как маори, так и пакеа. Игнорируя торжественность обстановки и суету, которая их окружала, женщины деревни спокойно занимались своими делами. Несмотря ни на какие договоры, зерно нужно было перемолоть, одежду починить, а детишек накормить. Одна из женщин сидела под арочным козырьком украшенного богатой деревянной резьбой сооружения и читала Библию.

Обитатели па были одеты кто во что горазд. Кто-то придерживался традиционных предметов одежды, но многие ходили в европейском. Впрочем, обращенным в христианскую веру маори было все равно, в чем ходить. Они могли одевать платье, предложенное им миссионерами, но не забыли еще и своих традиционных льняных юбочек, которыми повседневный наряд аборигена и ограничивался. Матросская одежда, пожалуй, пользовалась среди маори, — особенно вождей, — большим уважением, чем любая другая, чего нельзя было сказать о самих матросах-пакеа.

Новую жизнь, европейское влияние маори принимали в своих кругах по-своему. Например, религия пакеа многим аборигенам нравилась, а вот культура… с этим, определенно, были сложности.

Коффин соскочил с фургона и привязал лошадей к привязи, где стояли уже другие фургоны. Ему почему-то вспомнилась сейчас одна деталь, почерпнутая из разговоров с такими, как Те Охине: больше других европейских идолов маори чтили огнестрельное оружие. Их не надо было долго уговаривать принять этого железного идола к себе в дом. Культ этого идола был понятным и простым, молитвы в основном сводились к кратким инструкциям по обращению с ним, а благодать, которой идол одарял своих почитателей, превосходила все ожидания.

На центральном месте в деревне был установлен стол. На дальнем конце па виднелись складские постройки маори — изящно украшенные замысловатой резьбой деревянные навесы, установленные на столбах. С другой стороны несколько детишек аборигенов развлекались тем, что качались на виноградной лозе, привязанной к верхушке чего-то вроде маорийского варианта майского дерева.

Коффин опоздал.

Церемония уже началась. Вожди маорийских племен чинно подходили к столу, который был поставлен на импровизированное возвышение-сцену и ставили свои подписи, а то и просто рисовали отличительные символы. Каждый подход к документу сопровождался восторженными улыбками первых граждан Корорареки, которые стояли тут же. Пока проходила церемония подписания, речь держал Фицрой. Своим мощным голосом он объявил о том, что это исторический момент, что в жизни представителей двух разных народов наступил коренной перелом в положительную сторону, что это начало новой эры и так далее в том же духе. Он сказал, что Договор, подписываемый сейчас, войдет в историю Новой Зеландии, как войдет туда и эта деревня Вайтанги. Он деликатно опустил вопрос о том, что это соглашение еще должно быть одобрено его величеством.

Кто-то потянул Коффина за рукав куртки. Он опустил взгляд и столкнулся с круглыми глазами маорийского паренька.

— Вы Коффин, сэр?

— Да, я Коффин.

Мальчик улыбнулся, обнажив щербатый рот.

— Пойдем.

Сказав это, он развернулся и куда-то заспешил.

— Подожди! — приглушенно крикнул ему Коффин. — Кто зовет-то меня?

— Священник, — крикнул через плечо малолетний курьер, с трудом выговорив это непривычное для него слово.

Коффин чуть помедлил, но потом направился вслед за мальчиком. Все равно он уже утомился слушать речь Фицроя. Мальчишка отвел его к большому молитвенному дому на западной стороне деревни. Сняв шляпу, Коффин наклонил голову и пролез через вход внутрь. Этот дом отличался от обычных маорийских хижин тем, в первую очередь, что внутри него можно было выпрямиться, не рискуя пробить головой крышу.

Стены и столбы внутри дома были украшены тонкой резьбой. Это само по себе было необычно, так как молитвенные сооружения аборигенов обычно были лишены таких излишеств.

На Коффина в упор смотрели языческие идолы, у которых вместо глаз были вставлены радужные раковины пауа. Вдоль стены сидели несколько мужчин. Среди них был и его друг Те Охине.

— Тена кое, — произнес Коффин. — Здравствуйте, друзья мои.

— Тена кое, Макаве Рино, — без улыбки, что было странно, ответил Те Охине.

С этими словами он жестом указал молодому капитану на льняную циновку, приглашая его сесть.

Коффин сел.

— Что тревожит моего старого друга? Что-то не так с договором?

— Нет, не с договором, друг мой. Он хорош. Но договор будет не полным, если его не подпишет один из вождей, который не хочет его подписывать.

— Как его имя?

— Его зовут Вапатки.

— Я думал, что все согласны. Это высокопоставленный вождь? От него многое зависит?

— Его племя контролирует обширные площади между нашим па и фермами в глубине острова. Если он не подпишет договор, у вас не будет гарантии безопасного прохода от океана к фермам.

Коффин на минуту задумался.

Другие маори, которые присутствовали здесь же, торжественно и испытующе следили за ним.

— Похоже, этот Вапатки очень упрямый человек.

— Действительно, упрямый, — раздался за его спиной знакомый голос.

Коффин обернулся и увидел, что в дом, пригибая голову, входит Парсон Метьюн. Мальчишку, наверно, послали и за ним. Проповедник занял циновку рядом с молодым капитаном.

— Почему он не хочет подписывать договор, Парсон?

— Он и всех маори отговаривает. Всех, кто останавливается, чтобы выслушать его. Вапатки полагает, что в душе все белые люди горькие пьяницы. Что их вождь, — то есть господин Фицрой, — жалкий трус. Что… — последнее Метьюну пересказать, очевидно, было труднее всего, но он набычился и сказал: — Что Бог пакеа — лютый алкоголик, шарлатан и не способен оказывать какое бы то ни было влияние на жизнь людей.

— Значит, он хуже, чем просто упрямец, — проговорил Коффин, обращаясь к вождям. — Он еще и невежда!

Несмотря на молчание собравшихся, Коффин понял, что среди них нашлось несколько человек, которые симпатизируют мыслям Вапатки. Нужно было срочно что-то предпринимать, иначе праздник подписания договора мог быстро обернуться крупными неприятностями для пакеа.

Так трудно было добиться единодушия среди враждующих друг с другом вождей племен маори! И вот на тебе! Все теперь висит на волоске…

Высказаться решил один из вождей, на лице которого была явная симпатия мыслям Вапатки. Его реплика не улучшала ситуацию:

— Если Вапатки говорит неправду, почему бы тебе, Железные Волосы, не доказать ему его неправоту?

Коффин поднял голову и повернулся на голос, стремясь найти того вождя, кто это сказал. У дальней стены справа сидел приземистый, необыкновенно некрасивый маори. На нем не было никаких украшений. Обнаженный торс и грудь были татуированы столь же густо, как и лицо. В волосах у него было воткнуто два пера. Кроме перьев и татуировок на нем была лишь простая льняная юбочка.

— Я бы с радостью это сделал. Какое доказательство, на твой взгляд, удовлетворило бы арики Вапатки?

— Я хочу выйти лицом к лицу с тем пакеа, который не считает себя пьяницей, трусом и искренне верит в то, что обладает поддержкой своего Бога. Пусть он убедит меня в том, что он трезв, смел и защищен свыше. Вапатки — это я. Железные Волосы!

«Господи, неужели меня никогда не оставят в покое? — подумал Коффин, внутренне грустно усмехнувшись. — Неужели мне всю жизнь придется утверждать себя на этой земле кулаками, а не головой? Впрочем, многим ли в этом смысле тот же Лондон отличается от Новой Зеландии?…»

— Отлично, — со вздохом проговорил он. — Я предоставлю в распоряжение вождя Вапатки нужное ему доказательство.

Арики поднялся со своего места. Взгляд его был испытующе устремлен на молодого капитана. Коффин стал медленно расстегивать рубашку.

— Господи, до чего же обидно, что жестокость омрачит этот исторический момент! — горько пробормотал Метьюн.

— Если я не выиграю этот бой, возможно, никакого исторического момента и не будет вовсе, Парсон. Не думай об этом, как о жестокости и насилии. Мы просто собираемся дружески побеседовать в том стиле, в каком это привыкли делать маори.

— А не может случиться так, что во время этой дружеской беседы у кого-то из вас навеки сомкнутся глаза?

— Молитесь Господу, чтобы этого не случилось.

Все присутствующие один за другим стали покидать молитвенный дом. Слух о готовящемся поединке отвлек маори от праздничной церемонии.

«А ведь они ничем не отличаются от той толпы зевак, которая сбежалась поглядеть на драку у „Хромого Ворона“, — с усмешкой подумал Коффин. — Интересно, будут они делать свои ставки, и если будут, то сколько поставят на меня, а сколько на него?»

Обнажив верхнюю часть тела, он обернулся лицом к своему противнику. Он был намного выше маори, однако, тот выглядел явно плотнее. Руки у Коффина в силу своей длины обеспечивали ему важное преимущество, однако он не склонен был относиться к тому, что должно было вот-вот произойти, с излишней самоуверенностью. Он отлично знал, что «жирные» маори умеют, тем не менее, передвигаться по полю боя с завидной сноровкой. Он не думал недооценивать возможностей свирепого Вапатки.

— Это ты назначил драку. Назначай оружие.

— Только не огнестрельное, — презрительно осклабившись, проговорил вождь.

Он подошел к одному из своих воинов и взял у него боевую дубинку из зеленого камня. Повернувшись к Коффину, он стал угрожающе, — и вместе с тем очень ловко, — размахивать ею, высунув при этом язык, что, как считалось у маори, устрашает противника.

Коффин оглядел толпу, которая их окружила.

— Кто-нибудь даст мне оружие? — проговорил он спокойно.

Вперед вышел Те Охине, который и вручил молодому капитану свою собственную дубинку. Она была вырезана из дерева, но это не смутило Коффина, так как он знал: новозеландское дерево по крепости ничем не уступает жадеиту, из которого была сделана дубинка вождя Вапатки.

Бой начался. Оба противника, покачивая своим орудием и тихо рыча, стали сходиться. Толпа зрителей уплотнилась и замерла в молчании. Подобная драка, скажем, в Лондоне сопровождалась бы диким шумом, выкриками и аплодисментами со стороны любопытствующих. Здесь же была мертвая тишина.

Вапатки действительно оказался ловким и подвижным, как Коффин и подозревал. Впрочем, именно потому, что он был к этому готов, скорость движений вождя не пугала его. Проблема была в боевой дубинке, об обращении с которой молодой капитан имел весьма смутные представления. Это его очень заботило. Он схватил свое оружие обеими руками, наподобие клюшки для гольфа, в то время как Вапатки свободно перекидывал свою дубинку из руки в руку, совершая замысловатые маневры. Коффину только и приходилось, что парировать непрекращающийся поток ударов со стороны противника. Он понимал, что прикосновение жадеитовой дубинки к любому месту его тела может означать только одно — моментальный перелом кости.

Неудачно повернувшись в какой-то момент боя, Коффин потерял равновесие и вынужден был опустить свой верный «блок» в виде дубинки, зажатой в обеих руках. Вапатки словно только и ждал этого мгновения. Он сделал молниеносный выпад, нанося сокрушительный удар по голове молодого капитана. Чудом увернувшись, Коффин услышал глухой стук, с каким дубинка вождя соприкоснулась с землей, не задев его головы.

Каждый раз, когда Коффин подставлял блок под удар дубинки вождя, по всему его телу пробегала нервная дрожь, которая особенно мешала рукам, сжимавшим дубинку. Физическая сила низкорослого Вапатки была просто невероятной, она превосходила все расчеты и ожидания. Тем не менее молодой капитан не падал духом. У него на это просто не было времени: каждую секунду он вынужден был блокировать очередной удар, защищаться. По мере того как бой развивался, Коффин все лучше и лучше стал приспосабливаться к избранной тактике. Он только защищался, возлагая основную нагрузку на нападавшего. Это стало давать первые результаты. Терпение вождя стало иссякать и он все больше и больше открывался. Вапатки не привык иметь дела с врагом, который сам не нападает, а только постоянно отбивается. Бой шел не по правилам маори. Пакеа навязывал вождю свою игру. Лицо Вапатки стало багровым, он тяжело и шумно дышал, пот ручьями струился у него по лицу.

Выбрав момент, Коффин нанес первый контрудар своему противнику концом дубинки в живот. Странно, но дубинка просто отскочила назад, словно резиновая, оставив на торсе вождя лишь красноватое пятно и больше ничего.

Вапатки устало ухмыльнулся.

— Ты хорошо дерешься… для пакеа.

— Учти: далеко не все пакеа умеют драться только словами, Вапатки, — ответил Коффин, не спуская внимательного взгляда с дубинки вождя. — Те люди, которых ты видел валяющимися в грязи на улицах Корорареки — это не воины пакеа. Это совсем другая порода людей. Далеко не самые лучшие представители нашего общества, а ты очень сильно ошибся, когда на них построил оценку всех пакеа.

— Значит, воин — это ты?

Он сделал выпад, но Коффину и на этот раз удалось избежать удара, отскочив назад. Тяжелая дубинка из зеленого камня с шумом разрезала пустой воздух. Молодой капитан заметил, что теперь выпады вождя стали уже не такими резкими, а удары ослабели.

— Я не воин, а всего лишь торговец.

— Что-то не очень в это верится, Железные Волосы.

Вапатки всячески старался демонстрировать свою скорость и боевое воодушевление, задор, однако, было видно, что тем самым он пытается скрыть от глаз пакеа свое изнеможение.

Коффин ждал только благоприятного момента, чтобы вырвать победу у уставшего маори. После очередного выпада вождя, молодой капитан «нырнул» ему под руку и нанес удар головой в солнечное сплетение. В следующую секунду он нанес удар своей дубинкой. Только не поверху, как ожидал Вапатки, а понизу. Вождь взвыл от боли, скрючился и, зажимая обеими руками правую ногу, повалился на землю. Оружие выпало у него из рук.

Коффин тут же встал над ним, тяжело дыша. К величайшему своему изумлению он увидел, что вождь вовсе не стонет от боли, а наоборот, истерично, во весь голос хохочет! Хотя с первого взгляда стало ясно, что его правая нога сломана. Эта перемена в маори наступила столь внезапно и была столь неуместна, что Коффин растерялся на минуту. Приближенные вождя тут же устремились на помощь своему хозяину. На капитана они не напали, за что он был им искренне благодарен. Коффин обратил недоуменный взгляд на Метьюна.

— Что это с ним, Парсон?

— Я полагаю, он корит себя за свою глупость. Конечно, как опытный воин, он не имел права пропускать такой удар, — проговорил Метьюн, внимательно прислушиваясь к воплям вождя: сквозь хохот можно было расслышать отдельные слова.

С помощью своих приближенных Вапатки принял вновь вертикальное положение. Опираясь на плечи маори и используя их, как костыли, он на одной ноге подскакал к взмокшему, тоже зверски уставшему Коффину. Вождь, улыбаясь, протянул вперед свою правую руку.

— Я хочу выразить тебе свое уважение. Кажется, у вас, у пакеа, это делается именно так?

Коффин медлил и пристально смотрел в лицо вождя, который продолжал широко улыбаться. Он пожал Вапатки руку, продолжая сжимать в свободной дубинку. Раненый маори мог быть столь же коварен, как и раненый тигр.

Но это было искреннее выражение чувств со стороны вождя. И искреннее рукопожатие.

— Я был не прав, Железные Волосы, — проговорил Вапатки. Оглянувшись на Те Охине, он прибавил: — Он говорил мне, что я не прав, но я ему не поверил. Теперь я верю.

— Значит, ты поставишь свою подпись под договором?

— Да, я подпишу вашу бумагу. Хорошо еще, что ты сломал мне ногу, а не руку.

На этот раз Коффин от души расхохотался вместе с маорийским вождем. Когда шутка была переведена остальным, захохотали все присутствующие маори. Даже пастору Метьюну было крайне трудно поддерживать в себе строгость и серьезность духовного наставника.

Вапатки был тридцать пятым человеком, поставившим свою подпись под Вайтангийским Договором. Когда от стола отошел последний арики, пришла очередь пакеа. Под руководством Фицроя все высокопоставленные граждане Корорареки подписались и на словах подтвердили свою готовность всеми силами способствовать исполнению этого соглашения, о чем и заявляют в этот поистине исторический момент.

Фицрой последний раз вышел вперед и провозгласил, что отныне маори и пакеа делят одну землю, живут в мире и гармонии ради счастья своих детей и внуков, ради всеобщего блага.

Когда подошла очередь Коффина поставить свою подпись под документом, он заметил на себе несколько возмущенных взглядов граждан Корорареки. Он оглядел себя, увидел на своей одежде дыры, грязь, почувствовал, как с лица продолжает лить пот и… улыбнулся. Он понял, что люди возмущены именно несоответствием его внешнего вида историческому моменту. Очевидно, они не знают о том, что пять минут назад ему пришлось провести одну маленькую «дипломатическую консультацию по поводу процедуры подписания». Он подписался смело и размашисто, как всегда. Наконец, все было сделано. Маори огласили окрестности шумными выражениями восторга и радости. В воздух полетели боевые копья и дубинки. Пакеа не отставали от них, весело хохоча и разряжая в воздух мушкеты и пистолеты. Коффин смотрел на все это веселье критически и думал о том, кто же первый, — белые люди или аборигены, — нарушит договор.

Впрочем, сейчас это было неважно. Временный мир был лучше, чем никакой. Кто знает, может, этот договор станет своего рода исключением из правил и войн вообще не будет? Прежде чем забраться в свой фургон и отправиться обратно домой, Коффин сердечно попрощался с Те Охине и со своим новым другом Вапатки.

Глава 12