Маори

Но она не решалась идти на прямой разрыв. А потом наступала зима. Большой дом на берегу озера подолгу пустовал. Она начинала бесцельно расхаживать по гулким комнатам и коридорам. Под конец крики малышки Эндрю переставали радовать ее и начинали угнетать.

Вот тогда-то и появлялся Флинн, чтобы согреть ее своей энергией и хорошим настроением. Он всегда тут же принимался за мелкий ремонт дома. Этому занятию он отдавался с таким самозабвением, что она всегда приходила в изумление. Создавалось такое впечатление, будто он делает это для себя, а вовсе не за зарплату, которую она платила ему из числа тех денег, которые выделялись Робертом на содержание дома и хозяйства.

Она была рада, что рядом с ней есть человек, который холодной ночью сам принесет дров и затопит печку и камины, который развеселит ее и согреет душевно.

С Флинном у нее все было по-иному. Она никогда не могла сказать заранее, какими будут его следующие слова или действия. И сама его непредсказуемость приятно волновала ее. В его обществе она оживлялась и всегда была настороже. В хорошем смысле, разумеется. Он все время придумывал что-то новое, изобретал, пробовал.

С Робертом она чувствовала себя по-другому. От него исходила спокойная сила, внутренняя уверенность. Флинн казался ей равным, а вот в Роберта она видела какого-то волшебника, которому стоит только взмахнуть рукой и исполнится любое желание.

«Я очень счастливая», — думала она часто.

Во-первых, она не была в родной деревне, когда на нее напали пьяные головорезы и отняли жизнь у большинства ее прямых родичей и друзей детства. И потом она была обладательницей не одного, а сразу двух удивительных любовников. Большинству женщин такое счастье и за всю жизнь не выпадает.

Порой она спрашивала себя: как долго ей удастся вести такое двойное существование? Сколько времени еще она сможет держать Роберта в неведении относительно своих отношений с Флинном? Рано или поздно, он все узнает. Ей было больно даже думать об этом, поэтому она и не думала.

Глава 11

— Здравствуй, Холли.

Она неподвижно сидела на своем стуле и все так же неподвижно смотрела в окно.

«Она продолжает жить в своем непонятном мире», — подумал он.

Она приходила в движение лишь тогда, когда к ним домой заходил кто-то из знакомых. Только в эти минуты в ней вдруг просыпалась прежняя Холли. Та оживленная, уверенная в себе, несгибаемая женщина, на которой он когда-то женился. Поглядывая на нее и на друзей, он чувствовал, как его сердце начинает биться учащенно. В нем просыпалась надежда, которая, впрочем, угасала тотчас же, как визит друга заканчивался. Гость уходил, и она вновь впадала в свое сомнамбулическое состояние, вновь садилась на стул у окна и устремляла на улицу бессмысленный, неподвижный взгляд. В ней пропадали все желания. О чем-нибудь говорить. Куда-то идти. Даже есть.

Поэтому служанкам пришлось со временем научиться кормить ее с ложечки, как маленького ребенка. Холли не отказывалась от пищи. Она жевала, глотала, но проявляла полное равнодушие к вкусу еды и к тому, сколько сил Кук затратил, чтобы приготовить блюдо, которое бы ей понравилось. До сих пор он с этой задачей не справился ни разу, но в этом, конечно, была не его вина.

Ничто не могло изменить ее замерзшее настроение. Доктор назвал ее состояние «терминальной депрессией». Если проще, то казалось, будто жена Коффина — само олицетворение самых крайних форм подавленности и угнетенности духа.

Коффин превратил свой оклендский дом в настоящий дворец. Он сделал все, что можно было только придумать для человеческого комфорта и развлечения. Какое-то время он даже устраивал званые вечера, хоть и терпеть их не мог в глубине души. Но у него была надежда, что это поможет хоть чуть-чуть приблизить Холли к нормальному состоянию. Все надежды разбились так же быстро, как и в результате иных затей. Постепенно список желающих посетить этот дом очень сильно сократился, пока дело не дошло уже до смешного. Несколько самых стойких людей сидели за столом среди горы яств, окруженные бесчисленной выпивкой, и приглушенным шепотом разговаривали друг с другом, стараясь не встречаться взглядами с хозяином и не коситься в сторону равнодушной, безжизненной хозяйки. Когда однажды Коффин вдруг понял, что говорит только он один, а остальные подавленно молчат, уткнувшись в свои тарелки, он заявил, что со зваными вечерами покончено.

Некоторое время он, колеблясь, постоял на пороге, потом медленно прошел к ее окну. Она неподвижно сидела на стуле, выпрямив спину… Она была все еще красива. Только не было в ней красок жизни. Казалось, это восковая фигура, слепленная по образу и подобию его супруги. Как всегда, она была вся в черном. Попытки одеть ее во что-нибудь более жизнеутверждающее оканчивались, как правило, дикими припадками.

— Холли! Кристофера уже не вернешь. Что случилось, то случилось. Мы не можем повернуть события вспять. Какой смысл в том, что ты продолжаешь его ждать?

Обычно на подобные вопросы она даже не отвечала, но сегодня она слегка повернулась на своем стуле, чтобы взглянуть на него снизу вверх.

— Мне больше нечего делать, — бесцветным голосом сказала она.

— Нет, есть, черт возьми!

Он вложил в эту реплику всю свою силу души, чтобы она прозвучала серьезно, но у него ничего из этого не вышло. К тому же он понимал, что любые его слова оказывают на нее минимум эффекта.

Вначале он умолял ее, просил, унижался… Он даже не думал никогда, что ему придется так унижаться хоть перед одним человеком. Все это лишний раз доказывало, что он все еще любит ее. Он постоянно повторял это, хотя и боялся признаться себе в том, для чего он это делает: чтобы убедить ее или себя.

Трудно любить человека, который добровольно удалился от жизни. И, однако, он любил Холли.

Он не оставлял своих попыток пробудить ее к жизни, несмотря ни на что. Поощрением в этом адском труде ему служили те редкие минуты, когда она отвечала на его вопрос, вставала вдруг со своего «стула смерти», — как он давно прозвал его про себя, — просила прокатить ее по окрестностям, до города, или просто выражала желание перекинуться в карты. В такие редкие минуты она, хоть и выглядела по-прежнему бестелесным призраком, все же говорила и действовала по-человечески. Почти по-человечески.

Однако, едва только в нем снова возгоралась надежда, она вновь впадала в свое полулетаргическое состояние полной отрешенности от этого мира. Это были самые страшные моменты в его жизни.

— Нет, есть! — ожесточенно повторил он. На этот раз она ничего не ответила. Тогда он раздраженно отвернулся от нее и сквозь зубы бросил: — Мне надо отправляться на работу. Элиас заждался меня. Ему нужна моя помощь.

— Знаю. Иди, Роберт. Все правильно. Со мной будет все в порядке.

И она попыталась улыбнуться. Когда-то ее улыбка была ярче маяка, который теперь освещал путь корабля в гавань Окленда. Теперь даже эта слабая попытка изобразить удовлетворение давалась ей с трудом.

Он старательно скрывал чувства, которые бушевали внутри него.

— Вернусь домой пораньше, если смогу.

— Я знаю.

Он машинально направился к выходу, но внезапно остановился у самой двери, резко развернулся к ней лицом и, горячась, проговорил:

— Слушай, меня там не было! Но даже если бы я там был, вряд ли бы смог что-нибудь сделать! Сотни семей потеряли своих сыновей на этой паршивой войне!

Она все так же неподвижно смотрела в свое окно. Не улыбалась. Не хмурилась. Не отвечала.

«Ничего, — подумал он. — Скоро грядут хорошие перемены».

Он знал о том, что Джордж Грей, их бывший уважаемый и почитаемый всеми губернатор, прослышавший о том, какие беды обрушились на здешнюю колонию, согласился вернуться сюда из Кейптауна и вновь занять пост, который он в свое время оставил. В принципе, это было неслыханным событием, чтобы человек такого ранга возвращался на оставленную должность, но Грей принял такое решение и был в нем тверд. Если вообще на свете существовал человек, которому было бы под силу вытянуть Новую Зеландию из того болота, в котором она увязла, положить справедливый конец надоевшей войне с маори, то таким человеком был только Грей. Никто не сомневался в том, что вожди местных племен, — даже те из них, кто был непреклонно настроен на продолжение борьбы с пакеа, — вспомнят честность и мудрость Грея, Это был, пожалуй, единственный белый человек, которому бы они скорее всего поверили.

Кроме того в этом заключалась последняя надежда для колонистов: что Грей наконец закончит войну.

— Ты хорошо провел время в Таравера?

— Что?

На какое-то мгновение ее слова заставили его напрячься, но затем нервы расслабились. Вполне естественный вопрос, принимая во внимание то, что последние две недели он провел в доме у озера. В ее тоне не было ничего провокационного. Таравера было слишком удалено отсюда, слишком редко посещалось колонистами, чтобы какие-то слухи добрались от него до Окленда. Многие его знакомые гораздо лучше знали Сидней и Мельбурн, чем окрестности озера Таравера.

Она ничего не могла знать. А даже если бы о чем-то и прослышала, то, — он был в этом абсолютно уверен, видя ее состояние, — не смогла бы сделать соответствующие заключения.

— Как и обычно, я провел там время с большой пользой. Наши овцеводческие ранчо процветают, хотя, конечно, все было бы гораздо лучше и спокойнее без войны. — На какую-то секунду он умолк, но тут же продолжил: — Хочешь съездить туда еще раз? Погода стоит нормальная. Ты же знаешь, что я для тебя построил тот дом.

— Да, — проговорила она со вздохом. — Для Кристофера и для меня. Не знаю…

Ему приходилось напрягать слух, чтобы услышать ее.

— Значит, скоро поедем?

— Да… Скоро…

Внезапно им овладело дикое желание, насущная потребность уйти из этой комнаты, покинуть этот дом. Когда-то это было веселое, располагающее к хорошему настроению место, лучшая резиденция во всем городе. Да что там город! Во всей стране!

Теперь дом превратился в свою грязно-серую тень, стал призраком. Не то, что дом на озере, где жила его любовница. Дом стал похож на его жену. Его и окрестности окутала пелена тьмы и пустоты.

«Оказывается, от дома до могилы один шаг», — раздраженно подумал он.

Но сам себя он там хоронить отнюдь не собирался, черт возьми!

Для будничного дня улицы были странно пустынны. Это сразу бросилось ему в глаза. Движение на них почти отсутствовало. Он миновал несколько распряженных фургонов. Лошади неторопливо паслись в сторонке. В воздухе стояла тишина. Это его насторожило и он ускорил шаги.

Что стряслось за те две недели, что он отсутствовал? Если предположить, что все уехали на пикник за город… Но сегодня не было никакого праздника. Нет, очевидно, произошло что-то из ряда вон выходящее. Может, крупная драка в районе гавани?

Но Коффин прекрасно знал, что уличные потасовки с некоторых пор стали большой редкостью. Всякий, у кого чесались кулаки, мог записаться в ополчение и отправиться бить кингитов. С соседями никто уже не «махался».

Даже «Дом Коффина» был погружен в молчание. В дверях ему встретился лишь один человек. Куда подевались обычная суматоха и сутолока на крыльце?

Нахмурившись, он вошел внутрь.

Несколько клерков подняли на него глаза, прежде чем вновь вернуться к своим обязанностям. У Коффина едва челюсть не отвалилась! Более половины столов и рабочих мест пустовало!

Надо было еще на улице остановить кого-нибудь из редких прохожих и узнать, что такое стряслось с целым городом. Но Коффин был настолько погружен в свои собственные проблемы и невеселые мысли, что как-то не придал значение непривычной обстановке, которая окружала его по пути на работу.

В кабинет Элиаса Голдмэна он ворвался уже бегом. Это была просторная и красиво убранная комната, как и приличествовало «второму» кабинету в этом заведении. На огромном письменном столе было накидано черт-те знает сколько бумаг. Самого Голдмэна нигде не было видно.

Через секунду он вышел из маленькой боковушки, где хранились кое-какие архивы и документы. Он с удивлением уставился на нежданного гостя.

— Господин Коффин? Когда вы успели вернуться, сэр?

— Только сегодня утром, Элиас. Пришлось недоспать немного.

Коффин замолчал и прислушался к внешним звукам. Брови его нахмуренно сдвинулись. Его окружала непривычная и поэтому подозрительная тишина. Ему не хватало стука закрываемых дверей, шарканья человеческих ног по полу холла, непрекращающегося скрипа перьев и карандашей по бумаге, приглушенного гула голосов сотрудников «Дома Коффина» и многочисленных посетителей.

— Что происходит, Элиас? Где все люди? Куда они провалились? Если наши конкуренты прознают про это и решат воспользоваться, у нас будут серьезные проблемы.

— Нет, сэр, проблем не будет. Хотя бы потому что все наши конкуренты в настоящее время находятся в таком же положении, что и мы. Если не хуже. — Голдмэн выглянул в окно, которое выходило на недавно отстроенный в городе деловой квартал. — У всех те же неприятности, что и у нас.

— О чем ты говоришь, Элиас?! Что тут происходит, черт возьми?!

Голдмэн оторвался от окна и вновь взглянул на своего босса.

— Вы что, хотите сказать, что ничего еще не знаете?

— Проклятье, Голдмэн! Я две недели торчал на озере! Не много узнаешь новостей, прохлаждаясь в Те Вайроа!

— Значит, вы действительно ничего не знаете и не слышали, — проговорил задумчиво Голдмэн. Он прошел к себе за стул и удобно откинулся на спинку стула. — Все это очень удивительно, сэр. Так сказать, массовый исход… Хотя ни я, ни кто-либо другой, конечно, не могли его предотвратить… Стоило только этому поганцу обронить словечко, как тут же и началось…

Коффин делал все, чтобы хотя бы внешне оставаться спокойным. Он сел на стул с противоположной стороны стола.

— Какое словечко, Элиас, можешь ты мне наконец объяснить? Я ничего ровным счетом не понимаю. Ну, не томи же ты! Говори!

Про себя Коффин подумал: «Не сошел же весь мир с ума за время моего отсутствия?»

Спокойствие Голдмэна и сам факт его присутствия на своем рабочем месте доказывали Коффину, что все-таки не весь мир сошел с ума. И на том спасибо.

— Все уехали, — беспомощно разведя руками, сообщил Элиас. — Все, черт возьми, уехали. По крайней мере большинство жителей. Собрали манатки и подались.

— Подались?.. — растерянно переспросил Коффин. — Что ты этим хочешь сказать? Куда подались? И наши тоже? Голдмэн спокойно кивнул.

— А они что, не понимают, что это будет стоить им рабочего места и заработка?

— Те, кто уехал, уже не хотят и слышать о работе и заработке. О, конечно, я полагаю, что многие станут постепенно возвращаться обратно. Но в настоящее время и в течение ближайших месяцев, боюсь, нам придется покрутиться, чтобы не развалить налаженное годами дело. Наше единственное утешение состоит в том, что все без исключения предприниматели по стране находятся сейчас в аналогичном положении. Слухи летят очень быстро. Там, где сегодня еще идет обычная размеренная жизнь, завтра все будет перевернуто вверх дном. Вы уж мне поверьте. Из Веллингтона и Крайстчерча уже доходят нерадостные известия. Хотя сейчас у всех на слуху Дунедин… — Натолкнувшись на недоуменный взгляд Коффина, Голдмэн несколько раз качнул головой. — Да, да, господин Коффин. Именно туда все и подались.

— Что им там делать-то, в Дунедине? Это, насколько я знаю, занюханный рыбацкий городишко с жалким портом где-то на юго-востоке Южного Острова, да?

— Именно. На побережье Южного Острова, — согласился Голдмэн. — Все это, господин Коффин, действительно смешно. Если, конечно, не думать о том, во что влетит нашему бизнесу вся эта забавная история. Все вроде шло нормально. Вот и Джордж Грей согласился вернуться и навести у нас порядок. И война потихонечку продвигается к нашей победе. Даже таранакское восстание на западе выдыхается день ото дня. Нет, надо было, чтобы на нашу голову свалилась эта история, которая уже черт знает сколько крови попортила нормальным людям. И еще сколько попортит! Надо же было, чтобы все это стряслось!

— Да что стряслось-то, Элиас! Я уже устал строить догадки и требую четких объяснений!

— Стряслось то, о чем мы всегда очень любили шутить. Это-то больше всего лично меня и потрясло.

— Что?! — вскричал вне себя Коффин.

— Золото.

Коффин был уверен в том, что неправильно понял своего заместителя, поэтому переспросил.

— Золото, золото, — закивал головой Голдмэн. — Помните, как много лет назад мы толковали с вами о возможностях его обнаружения здесь? Многочисленные опыты наконец убедили всех в том, что здешняя земля не может родить ничего, кроме зеленого камня и янтаря, а вот поди ж ты! Оказалось, что все мы здорово ошибались. Золото было обнаружено в местности Отаго, что на Южном Острове. Именно туда-то и направились все более или менее крепкие и толковые мужчины, господин Коффин. Не считая целой орды клерков, бухгалтеров и посыльных.

Коффин с трудом усвоил в своем мозгу это небывалое сообщение. Затем он поднялся, прошел мимо Голдмэна к окну и внимательно оглядел пустынные улицы города. Голдмэн повернулся на своем стуле, чтобы не терять из виду босса, который находился, мягко говоря, не в самом лучшем расположении духа.

— Этого не может быть, — наконец глухо проговорил Коффин. — Это, очевидно, что-то вроде ложной тревоги. В Новой Зеландии нет никакого золота!

— Попробуйте доказать это утверждение тому человеку, который на прошлой неделе прибыл сюда из Дунедина на корабле. При нем было два больших кошеля, сэр, и оба были доверху наполнены золотом. Оба! Доверху! Когда я об этом услышал, то не поверил точно так же, как сейчас не верите вы, и пошел в банк, чтобы глянуть на это своими собственными глазами. Самородки и золотой песок, сэр. Тридцать или сорок фунтов, никак не меньше. Я был там в тот момент, когда Лонгмаунт собственноручно производил анализ металла.

— Значит…

— Чистейшее золото, господин Коффин. В кабинете наступила тяжелая тишина. Наконец, Коффин вновь повернулся к столу.

— Отлично! По крайней мере мы никуда с вами не подадимся. Вы ведь не собираетесь этого делать, Элиас?

— Кто, я-то? — улыбнулся Голдмэн. — Я что, похож на старателя, господин Коффин? Нет, на рудниках я не протянул бы и десяти дней. Кроме того, я знаю, что мое богатство зарыто не там.

Коффин кивнул.

— Ваше богатство всегда заключалось в вашей голове, Элиас.

— А в последнее время еще и в моих зубах, — ответил Голдмэн, и они оба рассмеялись.

— Они вернутся, как миленькие, — уверенным голосом проговорил потом Коффин. — Помните, чем закончилась золотая лихорадка в Австралии? В нашем случае будет то же самое.

— Согласен, сэр. Однако до того времени, как первые наши искатели счастья начнут возвращаться, мы будем испытывать большие проблемы с подбором людей на самые незначительные посты.

— Справимся. В молодости справлялись и сейчас справимся.

Коффин скользнул взглядом по крышам домов и устремил его на лес мачт, возвышавшийся над гаванью. «Много кораблей, но мало матросов, — догадался он. — Морячки, небось, первыми клюнули на золотую наживку».

Он много лет боролся и трудился для того, чтобы сделать «Дом Коффина» лидирующим коммерческим предприятием в окрестностях, и это ему удалось. В последнее время он уже подумывал о том, чтобы отойти от дел и начать, расслабившись, вкушать плоды своих долгих трудов. Теперь же все повернулось так, что ему, видимо, вновь придется окунуться в адскую работу с головой. С одной стороны, это должно было разочаровать его. Но вместо этого он ощутил, наоборот, прилив хорошего настроения. Работа будет сжигать все его время и требовать к себе полного внимания. Он позабудет о своих горестях и огорчениях. В его сердце не останется места той темной субстанции, которая словно рак с каждым днем все глубже подрывала его здоровье, уверенность в себе и душевный покой. Единственное огорчающее его обстоятельство заключалось в том, что ему, — по крайней мере на первое время, — придется существенно сократить свои наезды в Тараверу. Он уже не сможет быть там часто и оставаться там так долго, как ему того хотелось бы.

Перед ним стояла теперь главная задача: вместе с Элиасом попытаться удержать бизнес на тех опорах, на которых он стоял много лет и которые неделю назад были так подло подрублены.

Им будет страшно не хватать людей, но Элиас был совершенно прав, когда говорил, что те же проблемы будут испытывать и конкуренты Коффина. Кто знает, может, проводя правильную тактику, им даже удастся укрепить свои позиции?

Роза Халл, думал он, столкнется с первым в ее жизни серьезным испытанием на прочность. Ей придется сложнее, чем ему, видавшему в жизни многое.

Не так давно он обещал ей, что не станет делать поблажек ввиду того, что она женщина. Теперь пришло время показать ей, на что он способен. Так или иначе, а он все равно добьется установления своего контроля над «Домом Халла». Пусть-ка попробует посоревноваться с ним теперь, когда добрая половина ее работников, сломя головы и высунув языки, умчались искать золото. Пусть попробует остановить его.

Коффин готов был бросить этот вызов не только ей, но и всем остальным.

КНИГА ПЯТАЯ

1870 год

Глава 1

— Джентльмены, я совершенно убежден в том, что выбора у нас не осталось, а есть только один выход: покинуть колонию как можно скорее, задержавшись здесь ровно на столько времени, сколько потребуется для того, чтобы продать наше имущество и реализовать деньги. Если мы этого не сделаем, нас всех ожидает печальная судьба — полное банкротство.

Шум, который предшествовал этому смелому заявлению, был шелестом травки по сравнению с тем шумом, который поднялся после него. Коффин и тут не изменил своей привычке: он откинулся на спинку стула в кабинете банкира Лонгмаунта и молчал, ожидая, пока все желающие наконец накричатся и успокоятся. Впрочем, успокаиваться пока никто не собирался. Над головой Коффина летали в разные стороны резкие слова, граничащие с оскорблениями. Кто-то из присутствовавших, кажется, даже схватился врукопашную. Люди были разгневаны не столько друг на друга, сколько на свою общую горькую судьбу. Но все понимали, что клеймить судьбу по меньшей мере глупо, поэтому выход находили в том, чтобы клеймить друг друга.

У них и в самом деле, кажется, не оставалось приемлемого выхода из сложившейся ситуации. Раштон просто озвучил мысли многих собравшихся. Надо отдать ему должное в том, что у него хватило на это смелости. Об этом первым делом подумал Коффин, глядя на него. Раштон был игроком. Это был тот редкий тип предпринимателя, который мог сегодня потерпеть банкротство, а завтра уже восстановить положение и даже вознестись над многими прочими. Деньги Раштон вкладывал в такие экзотические предприятия и составлял такие невиданные планы обогащения, что его коллеги едва успевали шарахаться в стороны. Коффин восхищался этим человеком, хотя и нельзя было сказать, что он также восхищается его точкой зрения на проблему. Как и Раштон, Коффин верил в целесообразность здорового риска. Именно на этом он и построил в течение всех этих лет свою торговую империю под названием «Дом Коффина».

Однако, Коффин не верил в целесообразность нездорового риска.

— Нечего и отрицать, что события развиваются для нас довольно худо, — проговорил среди общего гама Ангус Мак-Кейд.

Коффин взглянул на говорившего и удивленно покачал головой, как он всегда это делал в последнее время, наталкиваясь взглядом на этого человека. Странно было наблюдать за тем, как стареет Мак-Кейд. Вот он уже сравнялся по внешнему виду с самим Коффином. А ведь Роберт привык думать, что Ангус много моложе его. Вот что значит ранняя седина!.. Годы жизни и труда сделали с некогда юным шотландцем то же, что и с остальными старожилами колонии. Коффин на их фоне уже не казался более старым со своими седыми волосами.

— Однако, не так уж все и плохо, друзья, — добавил Ангус, обведя взглядом собравшихся.

— Куда уж хуже! — разгоряченно возразил Шарпантье. Он подносил ко рту уже третью рюмку коньяка. — На сегодняшний день только одно еще не дает обрушиться нашей экономике в ад кромешный. Это золото с Отаго. Но всем нам хорошо известно, что долго так продолжаться не может. Жилы, с которых все началось, уже потихоньку истощаются. Когда золото кончится, — он опрокинул рюмку и стукнул кулаком по столу, — доверия к Новой Зеландии больше не будет. Не будет и кредитов.

Банкир обнажил проблему во всей ее неприглядности. Конечно, можно было бы перестроить экономику, превратив ее в «экономику выживания». Убого, но по крайней мере еще живешь. Однако Новую Зеландию такая экономика уже не могла устроить. За последние годы эта страна заслужила чего-то большего. Структура ее сложного и довольно развитого бизнеса опиралась уже не на фермы, а на растущие год от года городские сообщества, типа Крайстчерча, Веллингтона, Нью-Плимута, Рассела, Дунедина и Окленда. Колония Новой Зеландии постепенно была втянута в сферу функционирования международной торговли. Однако в последнее время боссы этой самой международной торговли связывали с перспективами развития колонии все меньше надежд. Цены на шерсть на лондонской бирже рухнули вниз, так что единственным китом, на котором еще худо-бедно держалась честь колонии, было золото.

Положение Коффина было ненамного предпочтительнее, чем положение его коллег. Страшный водоворот депрессии засасывал в свою воронку всех, никого не жалея.

Чем ниже опускались цены на шерсть на международном рынке, тем хуже становилась репутация колонии в Европе, — рейтинг ее стремительно падал, — тем труднее колонистам было найти банки, в которых можно было выбить для Новой Зеландии новые кредиты. А без кредитов было практически невозможно поддерживать деловую активность на достойном уровне до той поры, когда цены на товары вновь поднимутся.

К тому же беда еще заключалась в том, что цены эти пока и не собирались повышаться. Ясно было, что в ближайшее время этого ожидать не приходится. Причины же лежали на поверхности. Как раз их-то, в отличие от кредитов, не надо было долго искать.

Самую глубокую рану бизнесу Новой Зеландии нанесло окончание Гражданской войны в Америке, которое «стряслось» несколько лет назад. Теперь дешевый американский хлопок вновь наводнил всю Европу. Из него делали хорошего качества и доступную всем слоям населения одежду. Новозеландская шерсть все еще пользовалась популярностью, но уже не могла претендовать на то почетное место на рынке, которое занимала прежде.

Что же касается другой важнейшей статьи их экспорта — зерна, то надо было признать, что в последнее время австралийцы наладили собственное выращивание зерновых. Им больше не требовалось импортировать этот вид товара.

Одним словом, в последнее время колонию, в сущности, лишили возможности что-либо прибыльно вывозить. Да и сами колонисты что-то уж слишком увлеклись разведением скота, вот откуда шерсть, — и посевными работами, — вот откуда зерно. Коффин чувствовал себя виновным в этом в равной степени со своими коллегами.

Он сидел молча и ждал, когда кончится базар. В криках и спорах бессмысленно теряется время. Это, кроме Коффина, было понятно и многим другим. Всем было понятно и еще одно: до тех пор, пока кризис не будет преодолен, нормальную конкуренцию придется закинуть на пыльные чердаки. Спастись можно было только сообща.

К своему величайшему удивлению, Коффин пожалел о том, что здесь нет Халла. Да, это был еще тот хищник, но, по крайней мере, выражался он ясно, говорил то, что думал, и позволял себе только веские суждения. С таким человеком можно было иметь дела. А теперь Коффина окружало много земельных спекулянтов, юнцов, которые только недавно прибыли из Англии. Никогда нельзя было понять, куда они гнут и что станут делать на самом деле.

Впрочем, не на всех из них можно было ставить крест. Вот взять, к примеру, того же Уоллингфорда. Он был лет на двадцать пять моложе Коффина. Отличался наличием избыточного веса, прилизанностью прически. Кроме того, одевался всегда, как настоящий денди. Сверх всего этого он обладал еще и цепким, острым умом. Он стоил того, чтобы его слушали. Внешне он походил скорее на индифферентного ко всему хлыща, однако Коффин знал, что Уоллингфорд может быть ценным союзником.

Уоллингфорд в свое время ухнул все отцовское наследство в экономику Новой Зеландии. Теперь же он рисковал потерять сразу все. Пока другие кричали и ругались, он, как и Коффин, молча сидел в сторонке, откинувшись на спинку своего стула и постукивая слегка по носу и губам.

— Я вам скажу, в чем дело! — вознесся над голосами других возбужденный голос Дунлеви. Коффин глянул в его сторону и чуть поморщился. — Во всем виноваты эти поганые язычники! Если бы нам сразу удалось поселиться с ними в мире и покое, то можно было бы выделить на спасение экономики те мощные активы, которые сейчас прочно завязаны на этой проклятой войне!

Коффин не смог сдержать снисходительной улыбки в ответ на восклицание этого разгоряченного молодца. Он заметил, что улыбается также и Мак-Кейд, сидевший от него через стол. Железная формула: когда у тебя возникли неприятности — вини маори, когда тебя мучают какие-то сомнения — вини маори.

Между тем, маори не имели никакого отношения к падению цен на шерсть и зерновые.

Впрочем, молодого торговца и его раздражение можно было понять. Где бы британская армия до сих пор ни вела свои кампании, — будь то Северная Америка, Африка или Индия, — везде она со временем добивалась успеха и подавляла сопротивление, которое ей противостояло. Везде, но не здесь. На этом скромном островке британская армия ничего не могла поделать, хотя, на первый взгляд, все козыри были у нее, и война должна была быть уже давно закончена.

Вместо этого она затянулась на целое десятилетие и конца ей пока не было видно. Стоило войскам погасить очередной очаг сопротивления мятежников, как в другом месте тут же, словно по мановению волшебной палочки злого чародея, объявлялся новый. На место уничтоженной банды заступала новая, которая продолжала борьбу с еще большим ожесточением. В прошлом году маори понесли гигантские потери в двух больших сражениях.