Непорочность

Она не исключала, что в планы Кальдерона, возможно, входит ее побег, что он собирается проследить за ее действиями. Она чувствовала себя подопытной крысой в лабиринте, наблюдая за которой он забавляется. Очень хотелось надеяться, что Уэббу Кальдерону свойственно ошибаться, как и всем смертным, что он не воплощение Люцифера, а просто плохой человек, который очень серьезно недооценил ее. Ей хотелось верить, что за этой его ошибкой последуют другие. Хотя она прекрасно понимала, что Уэбб Кальдерон ничего не делает случайно.

Она погладила медальон на груди и, ощутив его тепло, немного успокоилась. Надо действовать осторожно, очень осторожно. Более того, надо играть не по правилам. ЧTO ж, когда он вернется «закончить» С ней, его ждет сюрприз.

Глава 12

Она – враг. Уэббу Кальдерону не нужно было раскладывать карты Таро, чтобы узнать об этом. И тем не менее он достал колоду, ловким движением большого пальца наугад выбрал карту и положил на поверхность рабочего стола картинкой Вниз.

Он не собирался смотреть, что за карта выпала ему. Он коллекционировал карты Таро уже почти десять лет. Колода, лежавшая сейчас перед ним, была оформлена по эскизам Дали и отличалась утонченной красотой. Словно гипнотизируя, сюрреалистические круги и спирали на рубашке карты приковывали взгляд Уэбба. Эффект был потрясающий. Конечно, вынутая карта дразнила и разжигала любопытство, хотелось узнать, какая судьба его ожидает. Это хорошая тренировка воли. Он пользовался картами Таро не для того, чтобы предсказывать будущее. В этом он не нуждался. В будущем для него уже давно не было никаких тайн.

Очень мало кто понимал, что судьба в век электроники стала анахронизмом. Равно как и воля случая. Все будущее уже заранее расписано и запрограммировано. Только не звездами, а людьми, которым эти звезды будут принадлежать. Предсказания – игра для неимущих. Уэбб в той или иной степени знал, чем окончится девяносто девять процентов всего происходящего в мире. Всю свою сознательную жизнь он накапливал тайную власть, подобно тому как другие тайно копят деньги.

Не было нужды спрашивать карты о его судьбе, он вершил судьбу сам. Он раскладывал карты исключительно для развлечения – посмотреть, могут ли они угадать, что он собирается делать. И никогда не гадал На себя. Никогда!

Никогда не испытывал такой потребности до…

Его рука замерла над картой, которую он вынул, И зловещая улыбка застыла на лице. Она была тем самым одним процентом – тем самым гребаным одним процентом, не поддающимся контролю с его стороны. Ее нельзя ни купить, ни запугать, ни сломать. Ее вера, чего бы она, черт побери, ни касалась, была слишком сильна. Поэтому и придется от нее избавиться, от этого непорочного чертенка. Иначе он так и просидит над колодой Таро неизвестно сколько времени.

В утреннюю тишину ворвалось громкое щебетание птиц, гнездившихся в кизиловых зарослях. Они напомнили ему О незаконченных делах, которые требовали его внимания. Надо вынуть из ящика скульптуру Генри Мура, кроме того, он оторвался от компьютера, не закончив операцию по проверке законности сделок и истории пары полотен Пеплоу, которые собирался приобрести, воспользовавшись сетью АртНет. Но самым неотложным делом была подготовка к предстоявшей сегодня сделке. Необходимо проверить новое лазерное устройство, которое он установил специально для встречи с Алехандро Кордесом, надо убедиться, что оно Действует безотказно.

Он потянулся к карте, собираясь убрать в колоду, но едва коснулся кончиками пальцев ее глянцевой поверхности, как почувствовал мощное поле, исходившее от нее. Карта словно обожгла его огнем, который мгновенно достиг каждого нервного окончания, опалил горло. Он недобро рассмеялся. Не часто ему выпадает счастье испытать боль.

Он хотел увидеть карту. Черт! Потому-то она была его врагом. Она вынуждает его делать то, что он никогда раньше не делал, в чем не было необходимости.

Все утро его преследовало прелестное белое видение на «Кресте Святого Эндрю». Обнаженная кожа испускала сияние, от которого становилось больно глазам.

Роскошное тело было достойно кисти Рембрандта.

Алые бутоны сосков и черные как смоль завитки волос внизу, живота вызывали желание не меньше, чем чары библейской шлюхи, но у Мэри Фрэнсис они воспринимались как символы непорочности. Да и все остальное тоже. Щеки девушки казались посыпанными звездной пылью. До него не сразу дошло, что это веснушки.

Даже алая царапина на ее Животе казалась Символом чистоты. Уэбб понял, что девушка стала жертвой собственной чувственности. Ее красоту невозможно осквернить. Даже ему это не под силу, ему, который был большим специалистом в подобных делах…

Луч солнца скользнул по стене.

Вошла домоправительница.

– Что тебе, Трсйси?

Кальдерон заметил отражение ее испуганных глаз и строгой блузки в стекле стоявшего на мольберте пейзажа Анселя Адама. Она служила у него уже четыре месяца.

Пришла с отличными рекомендациями от людей, которым он вполне доверял, и до сих пор не совершила ничего, что могло бы вызвать у него подозрение. Однако чутье подсказывало У эббу: нужно быть настороже, нельзя расслабляться ни на мгновение. Он не ставил под сомнение ее деловые качества, он сомневался в ее преданности.

–. Там пришли люди, – объяснила она, подходя, чтобы подготовить прием.

Уэбб бросил на нее пристальный взгляд. Трейси всегда передвигалась по дому очень тихо, почти крадучись, и сейчас вошла к нему в мастерскую, хотя это было строго на строго запрещено. Здесь он реставрировал произведения искусства, устанавливал их подлинность, готовя к аукционам или частным продажам. Он не хотел, чтобы кто-то неожиданно появлялся у него за спиной. Постоянную температуру и влажность в мастерской поддерживали кондиционеры. Обычно Уэбб держал мастерскую на замке, но сегодня допустил оплошность, потому что голова была забита видениями обнаженных мучениц.

– Вы умеете гадать на картах Таро, мистер Кальдерон? – спросила Трейси, заметив на столе карты. А я думала, вы их, только коллекционируете. – Она вытянула шею, чтобы рассмотреть необычный рисунок на рубашке карт.

– Потрясающе, правда? – Он подтолкнул к ней колоду, чтобы она могла получше разглядеть. Сделано по эскизам Дали. Я привез их из Парижа.

– По эскизам Сальвадора Дали? – Т рейси с восхищением коснулась карт. Потом подняла глаза на Уэбба. – Я плохо разбираюсь в живописи, призналась она со смехом, – но надеюсь узнать больше, если буду работать у вас.

Взволнованное лицо Трейси покрылось легким румянцем. Уэбб успокаивающе улыбнулся, но, казалось только усугубил ее смущение. Вполне возможно, притворяется, подумал Кальдерон, хотя для него не было новостью, что многие женщины испытывают волнение в его присутствии. И все из-за его Глаз. Ему не раз говорили об этом. Мраморно-серые Глаза, нордические черты, золотистые волосы с пепельным отливом… Одна его знакомая призналась, что он напоминает ей красавца наци, Офицера СС. Именно так она и сказала, настаивая что это комплимент. По иронии судьбы в Кальдероне не было ни капли немецкой крови. Его мать была родом из Скандинавии, а в отце перемешалась испанская и английская кровь. Дэвид Кальдерон был врачом, которым мать Уэбба увлеклась в Мадриде. Оттуда он отправился миссионером в дальние страны и сгинул где-то в глуши. Они не были обвенчаны. Уэбба воспитывал отчим, но, когда мальчишкой он сбежал из тюрьмы в Сан-Карлос, то взял фамилию родного отца. Он был вынужден поступить так. Всех его родных казнили как врагов республики, и Уэббу пришлось скрыться под новым именем.

– О, вы гадаете – тихо воскликнула Трейси и показала на лежащую в стороне от колоды карту. – Что это за карта? – И, прежде чем Уэбб успел помешать, она перевернула карту, удивив их обоих. – Простите меня! – Она залилась краской, увидев выражение его лица.

Уэбб выхватил карту и положил в колоду, но все же успел заметить, что это была карта, символизирующая смерть.

– Я не гадаю, а коллекционирую, – хмуро напомнил он И перевел разговор: – Распорядитесь, пожалуйста, насчет вечера, – сказал он, провожая ее до двери, – но проследите, чтобы никто выше этого этажа не поднимался. Вам ясно, Трейси? Никто ни при каких обстоятельствах не должен подниматься наверх. Снаружи должно быть полно охраны, у каждой двери. У нас достаточно напряженные дипломатические отношения с Сан-Карлосом. Нельзя допустить, чтобы в моем доме что-нибудь случилось с сыном президента.

С этими словами он закрыл перед встревоженным лицом домоправительницы дверь, запер замок и немного постоял, приходя в себя. Его насторожила не столько карта, открытая Трейси, сколько неожиданное поведение женщины. До сих пор она не давала поводов думать, что оказалась у него в доме не случайно, однако… Однако она была достаточно профессиональна, чтобы не допускать подобных вольностей.

Недавно, когда он был в отъезде в связи с очередной покупкой для своей галереи; она впустила в офис мастера по ремонту компьютеров. Но Кальдерон не вызывал его. Тот человек объяснил ей, что его визит часть договора на обслуживание с компанией, которая устанавливала оборудование. Однако, когда Уэбб позвонил туда, чтобы проверить эту информацию, в ремонтном отделе так и не смогли подтвердить, что посылали к нему мастера. Тогда Уэбб списал происшедшее на некомпетентность со стороны компании. Теперь он был уже не так уверен в этом.

Карты по-прежнему лежали на Столе. Из-за оптического обмана, вызванного кругами и спиралями на рубашке, казалось, колода зловеще шевелится. Уэббу неудержимо захотелось убрать эти карты как можно дальше. В один из ящиков стола был вделан небольшой сейф. Туда он и сунул колоду, отметив для памяти, что нужно отвезти ее в галерею на Беверли-Хиллз и выставить там вместе с остальной коллекцией.

Из-за Трейси он нарушил установленное для себя железное правило – не смотреть карты. Он увидел карту, загаданную на себя. На ней был изображен сим вол смерти – скелет в доспехах. Эта карта редко означала именно смерть, но в его случае – и Уэбб нисколько не сомневался в этом – было именно так. Кто-то обязательно умрет, в этом карты ошибиться не могли.

Топор опустится, и головы покатятся, но его головы среди них не будет.

Птицы перестали щебетать, в мастерской стало тихо. Уэбб уселся за рабочий стол и ногой нажал кнопку в полу, включив инфракрасный датчик. Чтобы проверить, как срабатывает заказанная им система, Уэбб на мгновение поставил ногу на пути невидимого Луча, проходящего под столом. Панель в столе раскрылась так быстро, что глаз не успел зафиксировать движение, хотя Уэбб не сводил со стола взгляд.

Он уселся в кресло и с холодной усмешкой досмотрел действо до конца. Улыбка эта отражала то, что происходило У него в душе. Сказать, что в жилах Уэбба Кальдерона вместо крови течет студеная вода, было равносильно тому, что уподобить арктический ледник снежинке. Все человеческое в нем заледенело, когда он был еще ребенком. Он утратил способность воспринимать крик боли, животный страх, мольбу о милосердии. Иначе те ужасы, свидетелем которых он стал в детстве, не дали бы ему жить. Они бы просто уничтожили его.

В голове у Кальдерона зазвучал застывший во времени нежный голос, певший церковный гимн. Это был чистый, чуть дрожащий голос его восьмилетней сестренки. Она пела этот выученный в воскресной школе гимн перед тем, как бунтовщики перерезали ей горло мачете. Его самого пощадили только потому, что любовница новоиспеченного президента испытывала извращенное влечение к белокурым мальчикам.

В то лето она сделала Уэбба своей живой игрушкой, увезла вместе с президентской свитой на виллу «КэпФеррэт» и никак не могла насытиться им. Но уничтожили Уэбба не ее извращения, не единственное доступное ему болезненное удовольствие, смешанное с чувством вины, которое он получал в то время от нее. И даже не пытки, которым подвергли его позже, когда вернули в Сан-Карлос и бросили в тюрьму, хотя электрический ток, пропущенный через воду, довел его до полу животного состояния. Самой страшной пыткой, уничтожившей его, было воспоминание о маленькой девочке, которая все пела и пела. Сила ее веры была невыносима. Он должен найти способ разрушить эту веру, даже через собственное уничтожение…

И вот теперь – только теперь ярость и ненависть, многие годы спавшие в нем ледяным сном, начали пробуждаться. Ледник тронулся.

Дрожащей рукой он прикоснулся к поддельной фигурки майя, которая чудесным образом появилась из ниоткуда. Техника сработала. Он готов. Без сомнения.

Весельчак

Мэри Фрэнсис уставилась на экран своего миникомпьютера, не веря своим глазам. Под «хозяином» Весельчак мог подразумевать только Уэбба Кальдерона. Она понятия не имела, кто такой Весельчак и почему в агентстве хотят, чтобы она разделалась с таким важным клиентом, но нутром чувствовала, что происходит здесь что-то гораздо более важное, чем то, что было обещано ей Блю. Нечто ужасное.

Она задала волновавший ее вопрос: «Как быть с видеокамерами слежения?» Ответ пришел незамедлительно: «Выходите через галерею. Об этой камере позаботились. Избегайте видеокамер в Офисе и мастерской. Избегайте их, и все будет хорошо».

Она набрала сообщение о конце связи, выключила компьютер и бесшумно засунула его вместе с сотовым телефоном В красный рюкзачок. Она была одна в кромешной тьме, рядом с огромным шкафом, стараясь не попадать в зону обзора видеокамеры. Решила немного посидеть. Голова у нее шла кругом, а сердце было готово выскочить из груди. Откуда им известны такие подробности о Кальдероне? Похоже, в агентстве очень хорошо знакомы с системой наблюдения и потайных ходов в его доме.

Она нащупала медальон на груди и крепко сжала в руке. Опередить Кальдерона? Но она даже на миг не способна допустить мысль об убийстве ради спасения собственной жизни. Нет, надо бежать, и не тогда, когда советует Весельчак, а немедленно!

* * *

Через открытую дверь мастерской Уэбба Кальдерона доносилось женское хихиканье.

– Ну так как же, Алехандро! – раздался грудной женский голос с сильным латиноамериканским акцентом. – Что сказала одна лягушка лесбиянка другой, после того как они кончили заниматься любовью Ты знаешь, дорогой?

Ответом послужило молчание.

* * *

Мэри Фрэнсис кралась вдоль коридора, внимательно осматривая стены, чтобы не попасть в видеокамеру Она знала, что придется пройти мимо открытых дверей только так можно было добраться до лестницы, ведущей в подвал. Со времен монастыря у нее была легкая походка – иначе на натертых до блеска деревянных полах, монастыря оставались следы от резиновых подошв тяжелых черных ботинок для непосвященных скользящая походка монахинь – признак их высокой духовности, тогда как на самом деле – это всего лишь жизненная необходимость.

Прием в честь Алехандро Кордеса был в самом разгаре. Мэри Фрэнсис решила выбираться через черный ход, надеясь, что все гости собрались на веранде бассейна, где подавали напитки и угощение и откуда доносились музыка и шутки, но, к несчастью, мастерская тоже не пустовала.

– Лягушка облизнула губы и сказала: «Они правы, по вкусу мы действительно похожи на курятину!» – Женщина захихикала от удовольствия. – Что с тобой, Алекс? До тебя не дошло, что ли? Лягушачьи ножки? Куриные?

Услышав натянутый мужской смех, Мэри Фрэнсис замерла у самых дверей и осторожно заглянула внутрь. В комнате находилось несколько человек, включая Уэбба Кальдерона, который сидел за рабочим столом и, не обращая внимания на гостей, внимательно рассматривал небольшую глиняную фигурку женщины в ритуальном платье и с музыкальным инструментом в руках.

Мэри Фрэнсис решила, что фигурка представляет большую художественную ценность, и все же не фигурка интересовала девушку, а Уэбб. Игра света и тени на его подвижном лице придавала Уэббу какой-то таинственно-зловещий вид. И только небрежный наряд в стиле банановой республики не давал окончательно поверить, что перед вами средневековый маг. Он был одет в рубашку цвета индиго и легкие брюки, настолько обтягивающие, что Мэри Фрэнсис даже издали различила сквозь ткань мощные мускулы бедер.

– Потанцуем потом? Да, Алехандро?

В комнате были трое мужчин и одна женщина. Она непрерывно потягивала маленькими глотками шампанское из огромного фужера и выглядела порядком опьяневшей, что, однако, не мешало ей прижиматься к мужчине, в котором Мэри Фрэнсис признала почетного гостя Кальдерона Алехандро Кордеса. Женщина держала его под руку, изо всех сил стараясь при влечь к себе внимание.

Кордес, казалось, испытывал неловкость от ее ужимок, но при этом изо всех сил старался сохранить невозмутимый вид. Его черные волнистые волосы, на первый взгляд небрежно взъерошенные, были подстрижены и уложены виртуозом парикмахером, работавшим со звездами. И «заломы» на модно помятых льняных пиджаке и брюках были тщательно заутюжены.

Мэри Фрэнсис узнала его по многочисленным фотографиям в газетах и журналах, которые подробно освещали его кочевую жизнь. Создавалось впечатление, что он проводит больше времени на борту «Конкорда», чем на земле. Пресса обожала его не меньше, чем женщины. Если верить журналистам, он был единственным наследником состояния и титулов своего больного отца, и мысль об этом не давала ему спокойно жить. Что касается обаяния и развращенности Рубена Кордеса, то сын унаследовал их от рождения. Похоже, пристрастие Мэри Фрэнсис к телевизору и «Одиннадцатичасовым подробностям» опять обернулось благом. В свое время она на одном дыхании посмотрела программу «Твердая обложка», где был сюжет об Алехандро Кордесе и его любовницах.

Третий человек, стоявший поодаль от остальных, внимательно наблюдал за происходящим сквозь очки В тонкой металлической оправе. Мэри Фрэнсис дала бы ему лет тридцать. Его-то и следовало опасаться. У него был взгляд ястреба. Ничто не могло укрыться от этого взгляда. К счастью, в это самое мгновение внимание его было поглощено женщиной и Кордесом.

– Я сделала эту прическу сегодня утром, но Алексу она не понравилась. Да, Алекс? – промурлыкала женщина, желая запечатлеть поцелуй у него на щеке, но ему было не до нежностей. Кордес попытался отобрать у нее фужер, но женщина выронила его, облив и себя, и Кордеса; и пол шампанским.

Мэри Фрэнсис подумала, что его грубость ничем не оправдана. Похоже, дама, судя по поведению, никак не тянувшая на сотрудницу агентства «Вишенки», придерживалась такого же мнения. Пол, выложенный керамической плиткой, стал скользким, как каток.

– Черт! – воскликнула женщина, покачнувшись на каблуках такой высоты, что Мэри Фрэнсис И на сухом полу вряд ли устояла бы на них.

Кордес попытался было подхватить женщину, но не удержал. Звук падения приглушил женский визг – она приземлилась в лужу шампанского, увлекая за собой своего кавалера. Зрелище было впечатляющее. Алехандро Кордес в секунду утратил свой лоск.

Забыв об осторожности, Мэри Фрэнсис вытянула шею, чтобы получше разглядеть все, что происходило в комнате. В этот миг Кальдерон встал из-за стола. Короткая вспышка света заставила Мэри Фрэнсис отпрянуть назад. Но то, что произошло затем, привело ее в совершенное изумление. Уэбб Кальдерон не бросился на помощь барахтающимся в шампанском гостям, как можно было ожидать. Он шагнул в сторону, подставляя ногу под невидимый луч лазера. Мэри Фрэнсис ни за что бЫ не заметила этот луч, если бы не быстрое движение ноги Кальдерона.

* * *

Никто, кроме Мэри Фрэнсис, ничего не заметил.

Со своего места девушка хорошо видела рабочий стол Кальдсрона. Глиняная фигурка, казалось, двинулась сама по себе. Разум подсказывал Мэри Фрэнснс, что это оптический обман. Она поняла, что панель стола в мгновение ока бесшумно сделала полный оборот, фигур исчезла и затем заняла прежнее место.

* * *

Только после этого Кальдерон направился на помощь гостям.

Мэри Фрэнсис отпрянула назад, озадаченная тем; что увидела. Она не могла понять смысла происшедшего, пока не решила, что фигурка, появившаяся вновь На столе, уже не была оригиналом. Скорее всего она являла собой искусную копию, скрытую до поры с обратной стороны панели. Очевидно, у нее на глазах совершили подлог, заменив подлинник подделкой.

Неужели Кальдерон не только убийца, но еще и вор Она по-прежнему жаждала поскорее выбраться отсюда, но что-то удерживало ее теперь. Она решила еще раз заглянуть в комнату и увидела, как кто-то помогает Кордесу подняться на ноги. Имидж почетного гостя, заметно пострадал, но сам он был цел и невредим и утверждал, что чувствует себя прекрасно, отвергая предложение Кальдерона вызвать врача. Женщина тоже поднялась и теперь подавленно молчала, потихоньку приводя себя в порядок.

– У меня при офисе ванная, – предложил Кальдерон.

– Благодарю вас. – Явно смущенная, она взглянула сначала на Кордеса, потом на, Кальдерона, и Мэри Фрэнсис успела заметить в ее глазах не только смущение. Страх. Настоящий животный страх.

Кордес отряхнул пиджак, расправил его, повторил то же самое с брюками, потом ловко, словно расческой, провел пятерней по волосам. Мимолетная обаятельная улыбка довершила восстановление имиджа, и он вторично заверил Кальдерона, что все в порядке.

– Надо тщательнее выбирать помощников, обронил он.

– Да, я сам только что нанял нового, – согласился Кальдерон. – С трудом притираемся друг к другу. – Он указал на диван и кресла, стоящие у дверей в офис. – Присядьте, пока я закончу осматривать, статуэтку. Это недолго.

Кордес вежливо, но твердо отказался. В его голосе прозвучали стальные нотки. Улыбка его тоже стала ледяной, Но он попытался смягчить впечатление, небрежно пожав плечами.

– Да, пока привыкнешь к новому человеку, – проговорил он, вторя словам Кальдерона, – бывает нелегко. Как жаль, что «Вишенки» не предоставляют служащих. Их девушки для сопровождения великолепно вышколены.

Мэри Фрэнсис почувствовала, что разговор принял неожиданный оборот. Она уловила внезапную напряженность между Кордесом и Кальдероном, которая возникла, когда Кальдерон никак не отозвался на слова гостя. Он только извинился и вернулся к письменному столу. Помощник уже занял свое место у дальней стены, сбоку от стола.

Пока Кальдерон осматривал статуэтку, Кордес разглядывал собранные в мастерской произведения искусства – некоторые все еще лежали в ящиках, другие уже успели водрузить на мольберты и подставки.

– Однако не так, как Селеста, – продолжил он очевидно, подразумевая подготовку девушек. – Она была бесподобна.

Мэри Фрэнсис едва расслышала тихое «да» В ответ. Будто произнесенное вслух вымышленное имя ее сестры забрало у него все силы. Девушка как можно плотнее прислонилась к стене, чтобы не упасть, и, затаив дыхание постаралась не пропустить ни слова.

Кордес подошел к столу, в его голосе послышались обвинительные нотки.

– Глупая, бессмысленная смерть, вы согласны? – проговорил он. – Я принял решение провести собственное частное расследование. Виновный заплатит за преступление.

– Обязательно, – согласился Кальдерон, не поднимая головы. – Вопрос только – кто?

– Вот именно. – Взгляд Кордеса пронизывал насквозь, губы подергивались. Похоже, ему хотелось продолжить этот разговор, но все-таки он перевел его настатуэтку: – Как по-вашему, сколько она стоит?

– Она? Нисколько, – ровным голосом отозвался.

Уэбб. – Это подделка.

– Что?! Что, черт побери, вы говорите?

Глядя на эти две сильные личности, Мэри Фрэнсис поняла, что стала свидетелем не только столкновения взглядов, но и противостояния воли. Они не доверяли друг другу, они только что обвинили друг друга в смерти ее сестры. Теперь Мэри Фрэнсис была совершенно уверена, что один из них несет за это ответственность, И считала, что знает, кто именно.

Она поняла, что бежать рано. Сначала надо кое-что сделать. Подмена статуэтки навела ее на неожиданную мысль. Обманчиво легкую, но невероятно опасную. Мэри Фрэнсис даже не понимала, как она пришла ей в голову. Все, что требовалось от нее, это обвести Уэбба Кальдерона вокруг пальца, играя по его собственным правилам.

Глава 13

Песни при факелах, паркет танцевальной площадки и знойные саксофоны —. вот чего жаждала душа Блю Бранденбург. Господи, как она мечтает слиться в медленном танце с мужчиной и потерять голову, сойти с ума от любви, хотя бы на одну ночь! Только любовь, подобно наводнению, способна смыть с нее весь хлам – все страхи, разочарования и сожаления. Она стремилась к любви, к обновлению, хотела забыть обо всем, кроме сладостной истомы в теле.

– …ЗзЗСССффф еще час музыки зрелого Барри Манилов с его сссфффшшш…

Она вскинула руку, срдито стукнула по крышке радиоприемника со встроенным будильником и разом покончила с его мучениями. Уже битый час Блю лежала в темноте, пытаясь уснуть, главным образом по причине того, что в десять вечера в квартире несостоявшейся монахини больше делать нечего. Ей нужен живой человек, его душа и тело, а не этот ящик с похоронной музыкой.

Мэри Фрэнсис, когда же ты научишься ценить то, что придает вкус жизни., что питает воображение целой армии непонятых влюбленных? Ну не можем мы существовать исключительно на супе «Кэмпбел», крекерах «Риц» и приемниках со встроенными будильниками! Ну не заводимся мы от чая «Липтон»! Нам нужны душные прокуренные кабаки, бутылка «Мерло», и не менее трех чашек итальянского эспрессо, ясно? Слышишь меня, сестренка? Душа не может питаться только надеждой.

Под удрученный скрип пружин она уселась на кровати и подоткнула под себя полы фланелевой ночнушки, которую отыскала у Мэри Фрэнсис В комоде, – одну из тех, что носили еще бабушки.

«Черт побери, даже матрас скрипит веселее, чем радио, а Мэри Фрэнсис – ближайший живой эквивалент мученика за веру, – отметила она про себя. Для этой женщины не существует ничего, кроме жертвенности и моющих средств с дезинфектантами».

Она принюхалась и сжалась. Лизол. Квартира про воняла им насквозь. Можно подумать, она попала в пункт неотложной помощи.

Блю помнила о Мэри Фрэнсис такое, чему никто бы не поверил. Пока все дети играли в больницу и изучали друг на друге анатомию, она занималась рукоделием – вязала крючком свитера и длинные носки им в тон, предпочитая пастельные расцветки, А во время занятий она вела себя еще противнее. Всегда, как положено, поднимала руку, правильно вставляла все пропущенные буквы в упражнениях и получала похвальные грамоты за безупречную каллиграфию!

«Это была наша главная ошибка, – бормотала Блю, нащупывая в темноте выключатель настольной лампы. – Такие не должны жить». От неожиданно яркого света она зажмурилась, но зато в мозгах у нее внезапно просветлело. Она спустила ноги на пол и трезво оценила свое положение.

Ничего хорошего. Ее пытаются убить, она вынуждена скрываться в одном из самых криминальных районов страны, ее подруга и «приманка» исчезла, а чем занята ее, Блю, голова? Медленными танцами.

С ним.

От одной только мысли о Рике внутри у нее что-то сладко заныло, будто котенок перевернулся на спину и раскинул лапки, чтобы ему почесали животик. Блю вдруг превратилась в томное, мягкое, манящее желание, кабак и священник? Дерьмо.

«Подними свою задницу, Блю. Пойди посмотри старые фильмы. Черт с ним, что телевизор – допотопная черно-белая „Моторола“ с заячьими ушами – принимает всего три программы, да и то только в хорошую погоду, И при этом гудит так, что слов не слышно. Плевать! Догадывайся, о чем идет речь, по движению губ»

Она собрала в кучу колючее шерстяное одеяло, подушку, будто набитую опилками, подумала и добавила к ним покрывало, и со всем этим скарбом встала с постели. Если уж она собирается смотреть телевизор в гостиной, надо хотя бы устроиться поудобнее.

– Крекеры «Риц», – пробурчала она, прихватывая упаковку с ночного столика и добавляя к своей куче, – Как же я без них!

Блю обшарила взглядом спартански обставленную комнату – в надежде отыскать еще что-нибудь подходящее – и заметила множество подушечек с вышитыми на них назиданиями и связанных крючком салфеточек. Плетеное кресло-качалка украшало угол, а на комоде стоял букет дешевых искусственных цветов. Именно такая обстановка виделась Блю в ее будущем личном аду.

– Господи, за что мне такое наказание? – спросила она вслух, озвучив наконец вопрос, который мучил ее весь день. Она имела в виду не только квартирку Мэри Фрэнсис, хотя, несомненно, жалоба включала и ее. Она сама в опасности с тех пор, как взяла на себя расследование гибели Брайаны. За ней следили, угрожали насилием и смертью. Сейчас отступать уже поздно, вопрос только в том, зачем она вообще ввязалась в это дело.

Блю тяжело вздохнула, пытаясь справиться с покрывалом, которое все время выскальзывало из рук. Ответ прозвучал у нее в ушах удивительно ясно: «Если бы не Блю, Брайана Мерфи была бы сегодня жива».

Как правило, в неприятных ситуациях Блю всегда умела уйти от ответственности. Наверное, это была своеобразная защита от всех гадостей, которые обрушила на нее мать. Но на сей раз отвертеться не удастся. Именно она привела Брайану в агентство. Она впервые услышала о «Вишенках», когда недолго работала в колонке светских новостей.

В тот год материальное положение Бранденбургов резко изменилось к худшему. Отца Блю, председателя правления банка, обвинили в мошенничестве и упрятали в федеральную тюрьму. Сай Бранденбург не вынес публичного унижения и повесился в камере, оставив жену и дочь расплачиваться с долгами. Мать Блю была в совершенно невменяемом состоянии. Гуманитарное образование Блю плохо подготовило ее к мрачной реальности – у нее не было профессии, способной прокормить, но зато она слышала, что девушки для сопровождения могут заработать несколько тысяч за одну ночь.

Подстегиваемая в равной степени отчаянием и любопытством, она уговорила Брайану отправиться вместе с ней на встречу с пожилым господином, который владел и управлял агентством «Вишенки». Его звали Хейди Флейс, в прошлом он был судьей. Но когда, дело дошло до первого задания, Блю испугалась и ретировалась, зато Брайана оказалась настоящей искательницей приключений. Она не только частенько «сопровождала» известных толстосумов, но и регулярно звонила Блю, рассказывая о своих сказочных похождениях.