Непорочность

– Куда ты скрываешься в такие мгновения? – вдруг тихо спросил он.

Она поняла, о чем он спрашивает. Мэри Фрэнсис всегда считала, что у каждого человека есть место в сознании, где можно укрыться, куда никто и ничто не может добраться: ни чудища из ночных кошмаров, ни такие, как Кальдерон.

– Никуда… – Она помолчала и неохотно призналась: – Ухожу, просто ухожу.

– Как в той книге? В детской? «Тайный сад»? У тебя есть такое место? Ты там скрываешься?

Она молчала. Да, именно там. Но как он догадался? Яхта накренилась, словно они делали поворот. Она прижалась к стенке, боясь скатиться с койки. Это непроизвольное движение показало ей, как сильно она хочет спрятаться от него, пусть даже просто уткнувшись, лицом в стенку.

– Смотри на меня! – велел он, когда яхта выправилась. – Не важно, куда ты скрываешься. Я не хочу, чтобы у тебя было это убежище.

Она неохотно повернулась, но смотреть на него отказалась. Пусть попробует заставить. Однако беспокоиться ему было не о чем. Казалось, она больше не в состоянии скрываться в своем убежище, даже сейчас, когда это ей так нужно. От него нигде не спрятаться. Она не смотрела на него, но от его голоса негде укрыться. Он везде.

– Твоя попытка убить меня – самое безобидное из всего, Ирландка, – сказал он. – Если бы все ограничивались только этим, Я бы и пальцем не пошевелил. Но ты, запустила цепь ужасных событий. Алекс Кордес должен был получить подделку. В этом была суть нашей сделки.

На какой-то миг Мэри Фрэнсис растерялась, все мысли о том, куда бы скрыться от него, тотчас испарились. Она совершенно не понимала, о чем он говорит.

– Зачем нужна подделка? Ведь оригинал не имеет цены?

Он молча уселся на стул, будто размышляя, насколько можно посвятить ее в эту интригу.

Оригинал статуэтки был платой за микросхему, спрятанную в подделке, – пояснил он. – И поскольку ты его украла, ты и вернешь.

Каюта дернулась, будто яхта на что-то налетела. Где-то внизу, под ними, взревели двигатели, борясь со стихией.

– Я должна вернуть?! – переспросила она, когда снова обрела дар речи.

Уэбб ухватился за хромированный поручень, чтобы не упасть. Мощные бицепсы напряглись. На нем были льняные брюки и черная шелковая рубашка, которая струилась словно вода, У него было длинное, покрытое золотистым загаром, крепкое тело, но главная сила Кальдерона заключалась в его дьявольском уме. Мэри Фрэнсис понимала это, Она уже совершила ошибку, недооценив его однажды, и эта ошибка едва не стоила ей жизни.

– Совершенно верно, – подтвердил он, – возьмешь у Кордеса, которому отдала.

Мэри Фрэнсис хотелось расхохотаться: она не могла поверить, что он говорит серьезно.

– И как я это сделаю? – спросила она.

– Я все расскажу, когда придет время. – Улыбка которую она так ждала, наконец появилась у него на лице, едва уловимая, загадочная. – А идем мы к небольшому островку неподалеку от побережья Нассо. Он называется Парадиз.

Мэри Фрэнсис с трудом села. Желудок у нее урчал, голова гудела от усталости. Ей удалось сесть, используя связанные руки и ноги как рычаги, но на это ушли последние силы.

– Это просто смешно! – возразила она. – Я не пойду на это.

– Еще как пойдешь, если тебе не все равно, что станет с твоими друзьями.

– Моими друзьями? – Он мог иметь ввиду только Блю и Рика. – Где они?

– Я связал их, заткнул им рты и оставил в церковной кладовой. Там их никто не найдет. Да их и искать не будут. Кто-то устроил погром В жилище священника перед моим приходом, так что мне осталось только написать записку, что его похитили, и потребовать выкуп. Я написал ее так будто я член банды и нахожусь под кайфом. Римская католическая церковь должна делиться.

На лице у Мэри Фрэнсис отразилось полнейшее изумление.

– О чем ты говоришь? Ты собираешься убить их?

– Если ты надеешься, что я не решусь, подумай еще раз, – предупредил он. – Те, кто предоставил чип к микросхеме, ждут в качестве оплаты оригинал статуэтки. Если они его не получат, то нанесут ответный удар, а методы у них варварские. Моя камера пыток в сравнении С ними всего лишь невинная шалость. Они, и глазом не моргнув, отрежут мои гениталии и заставят меня же их съесть на закуску, прямо с кровью. А потом начнут отрезать от меня по кусочку и тоже скармливать мне, разумеется, пока я буду жив. – Он отпустил поручень и пошевелил рукой. Движение больше напоминала желание разработать мышцы, чем продемонстрировать физическое превосходство, но достигло обоих целей. – А с тобой они повеселятся еще больше, – добавил он после некоторого молчания.

Мэри Фрэнсис содрогнулась от подкатившей тошноты. Ей было точно известно, что Уэбб Кальдерон – зло и есть только один способ общаться со злом и не быть уничтоженной им – усмирить его в своей душе, выставив собственное сердце как щит.

Возможно, раньше она бы именно так и поступила, но теперь – нет. Что-то изменилось в их отношениях.

Изменилось, когда она, склонясь над его бездыханным телом, плакала. Это были не просто слезы вины и жалости, но слезы утраты. Пусть он и был чудовищем, не важно. Она открыла ему свое сердце, позволила себе увлечься, и теперь она беззащитна перед ним. Победить зло в Кальдероне так же невозможно, как остановить шпагу сердцем. И то, и другое одинаково убийственно. Она уже не способна на это.

Мэри Фрэнсис перекатилась на бок, лицом к переборке. У нее не осталось никакой защиты… ни медальона, ни «тайного сада» души. Она закрыла глаза, смертельная усталость накатилась волной. Это и есть выход? Забвение?

Она не знала, сколько времени прошло, но вдруг почувствовала, что он развязывает ей ноги.

– Что ты собираешься делать? – спросила девушка.

– Снять браслет. Он тебе больше не нужен.

Она бесшумно повернулась, глядя, как он уселся к ней на койку, положил ее стопу к себе на колени и начал развинчивать замок браслета крошечным инструментом, похожим на отвертку.

– А зачем вообще был нужен этот браслет? – спросила Мэри Фрэнсис, просто чтобы что-то сказать. Что еще он наплетет? Все это так невероятно, что врядли ей кто-нибудь когда-нибудь поверит. Она представила себе, что рассказывает о случившемся за прошедшие дни Маури Пович или еще кому-то из телевизионных ведущих, и едва не рассмеялась.

– Под татуировкой у тебя на ноге вживлено подслушивающее устройство…

Мэри Фрэнсис приподняла голову, но была слишком слаба, чтобы долго удерживать ее в таком положении.

– Мне в ногу что-то вживили?

Он кивнул, продолжая возиться с браслетом.

– Под кожу. Тогда, когда делали татуировку.

– Зачем? – не удержалась Мэри Фрэнсис.

– Таким образом агентство следит за своими девушками, находится в курсе их деятельности.

– И подслушивают даже тогда, когда они занимаются…

– Сексом? Нет, это их не интересует. Скажем, не очень интересует.

На этот раз Мэри Фрэнсис не смогла сдержаться. Она хохотала до слез, прекрасно понимая, что это скорее истерика. Жучок? У нее в теле? Следовало ужаснуться.

А Может, она и ужасается, хотя какая разница? К куче грязного белья добавилась еще одна гнусность. Все это время они слышали все, что она делала, что говорила.

Он наконец расстегнул золотую пряжку и снял браслет.

Это маленькое устройство блокирует сигнал, поэтому я и надел его тебе на ногу. Не хотел, чтобы через тебя агентство шпионило за мной. Жучок сделан по новейшей технологии, но мощность его ограничена десятимильным радиусом, а мы уже очень далеко.

Кажется, что-то начинало проясняться, хотя многое все еще было непонятно. И главное – она так и не знала, что за всем этим стоит.

– Что ты подразумеваешь, говоря об их деятельности? – У нее было ощущение, что он сейчас подтвердит подозрения Блю в том, что агентство служит прикрытием для экономического шпионажа.

– Они занимаются абсолютно всем – промышленным шпионажем, кражей информации, микросхем, произведений искусства. Единственное, с чем они не связываются, это наркотики. Считают ниже своего достоинства. Только не говори, что ты ничего не знала об этом.

Он изучающе посмотрел на нее, и от этого взгляда девушке захотелось натянуть на себя толстое одеяло.

Мэри Фрэнсис была готова по клясться, что от его взгляда не укрылось ни малейшего недостатка ни единого изъяна, даже тех, которых у нее и вовсе было. Но больше всего ее встревожила милейшая улыбка, промелькнувшая на его лице. Была какая-то недосказанность в чувственном изгибе губ, которая подсказала ей, что это еще не все, он припас для нее кое-что еще.

– Прошу тебя, – взмолилась Мэри Фрэнсис, – позволь мне отдохнуть! Я совершенно измучилась.

Он убрал браслет в нагрудный карман рубашки, положил ее ногу на койку и поднялся. Ноги девушки остались несвязанными.

– Твое желание закон для меня, – произнес он без тени насмешки. – Постарайся уснуть. Я распоряжусь, чтобы тебе принесли поесть и свежую одежду. К сожалению, времени у нас очень мало. Начнем на рассвете.

– На рассвете? – Сердце ее остановилось. – Ты хочешь, чтобы я вернула статуэтку на рассвете?

– Нет, это подождет. Кордес должен встретиться со своими покупателями. Вероятно, встреча произойдет в течение ближайших сорока восьми часов. А солнце поднимется по куда более важному поводу. Состоится брачная церемония. Первая в моей жизни. А в твоей?

Озорные искорки, промелькнувшие в его глазах, сбили Мэри Фрэнсис с толку.

– А кто… женится? – спросила она.

– Мы с тобой. – Она в смятении покачала головой. – Боюсь, тебе некуда деваться. – Он постарался не потерять равновесия – яхту опять качнуло. – Ты и я, Мэри Фрэнсис. Я уже обо всем позаботился.

Тошнота подкатила к горлу. Мэри Фрэнсис перевернулась на бок, испугавшись, что ее сейчас вырвет.

– Ты сошел с ума?

– Очень даже возможно.

Она закрыла глаза, но от его голоса скрыться было некуда. Он проникал в самые глубины ее сознания, и даже там от него не было спасения.

– Но зачем ты идешь на это?

– У меня пунктик насчет невинности. И непорочности тоже. Разве тебе не сказали?

– Зачем? – не отступала Мэри Фрэнсис. Голос ее изменился, он умолял Уэбба Кальдерона: – Не делай этого, не надо!

Он удивил ее тем, что подошел и присел на край койки. А когда она отодвинулась как можно дальше, даже рассмеялся.

– Это не так страшно, Ирландка. Я не чудище, правда. Не ем женщин, если они, конечно, сами не хотят этого. Этот парень, Синяя Борода, – ты все бубнишь о нем, он ведь делал своих жен очень счастливыми, разве нет?

– Зная, что убьет!

Взгляд Кальдерона внезапно смягчился, стало почти больно смотреть в его лицо.

– Почему бы нам не сосредоточиться на другой части? – предложил он.

– Ты имеешь в виду начало, когда он запирает их и держит под замком, делает их пленницами своих желаний, заключенными в саду чувственных наслаждений?

– Думаю, в этом саду веселее, чем в твоем.

Похоже, он и не представляет, сколько чувственности в ее саду… а может, и очень даже представляет. Не важно, сейчас она не хочет говорить с ним об этом, не хочет обсуждать относительные преимущества смерти с улыбкой на лице, ведь именно это он подразумевает, говоря о несчастных женах Синей Бороды.

– Ты так и не ответил на мой вопрос, – напомнила она. – Так и не сказал, зачем делаешь это.

Он помолчал.

– Мера предосторожности, – пояснил он наконец. – Ты, надеюсь, не против? По моим сведениям, Кордес предпринял шаги, чтобы обезопасить себя от ответного шага азиатской мафии. Он уведомил свое консульство и Казначейство США о краже статуэтки и обвинил в этом преступлении меня. Поскольку Кордес уверен, что я мертв, власти начнут охоту на тебя, Мэри Фрэнсис. Он назвал тебя в качестве свидетельницы.

Теперь она поняла.

– Ты хочешь быть уверен, что я не стану свидетельствовать против тебя в суде, если нас схватят?

– А ты неплохо соображаешь. Быстро! Тебе это пригодится.

Она собрала последние силы, чтобы взглянуть на него. И вложила в этот взгляд всю свою ненависть.

– Так, ты женишься на мне, – сказала она, – а потом бросишь на растерзание волкам, – отдашь в руки Кордеса?

– Ты ведь украла статуэтку, милая. Будет совершенно справедливо, если ты ее и вернешь.

– Но если Кордес схватит меня, он со мной расправиться.

– Не дай ему поймать себя.. – в голосе Кальдерона прозвучала насмешка, которую ему не удалось скрыть.

– Но он убьет меня!

– Несомненно, но не сразу. Сначала подвергнет пыткам.

– Совсем как ты, – не сдавалась Мэри Фрэнсис, пораженная его черствостью. – Ты ведь тоже пытал женщин?

–. Есть разница. Я делаю это не ради наслаждения.

«А как же дневник моей сестры? – хотелось закричать Мэри Фрэнсис. – Ты же полностью подчинил Брайану, чуть до сумасшествия не довел». Она перестала быть собой, превратилась в похотливое, жаждущее одних наслаждений создание.

Мэри Фрэнсис помнила запись дословно. Она ощущала волнение и страсть, почти экстаз, в котором Брайана писала эти слова. Он низверг ее сестру до такого состояния, что та не могла думать ни о чем, кроме чувственных удовольствий. Это было и страшно, и отвратительно одновременно. Нельзя, чтобы один человек имел такую власть над другим. Последующие записи носили еще более эротический характер, а потом Брайанна начала намекать на что-то таинственное, даже опасное, но так и не открыла, что это, а дальше записи обрывались.

Все это сделал с сестрой Кальдерон. А теперь он изучал Мэри Фрэнсис таким холодно оценивающим взглядом, что ей стало ясно: следующая – она. Он женится на ней, а потом принесет в жертву. Значит, она все-таки станет женой Синей Бороды.

* * *

«Мyxa», – подумал Кальдерон. Он может раздавить ее, как муху, без всяких усилий. Не только может но и должен. Она украла у него статуэтку, поставив под удар всю операцию, попыталась убить его. Он расправлялся с «друзьями» за куда меньшее. Гораздо меньшее. И все же он слишком поспешил назвать ее врагом. Когда он играл всерьез, она становилась сущим ребенком, неспособным противостоять ему. Как этой ночью. Он что было сил пытался пробить стену ее самообладания. Почти сломал ее, хотя единственным его оружием было слово. Он наносил удар за ударом, и хватило бы одного прикосновения. Не слишком вольного, так, легкий поцелуй, чтобы только напомнить обо всех сладостных местах, которых он мог коснуться, пока она связана и беспомощна. Ему безумно хотелось этого, страстно хотелось ощутить ее дрожащую плоть в своих руках.

Так почему же он не сделал этого?

Уэбб повернулся навстречу ветру. В лицо ему ударили холодные соленые брызги: яхта опять попала в стремнину.

Ответ яснее ясного. – Он может сломать ее без труда. Но чего добьется? Она нужна ему живая, излучающая свет и тепло, как свеча в церкви, воплощение нежной беззащитности, идеальная наживка для Кордеса. По сведениям Уэбба, она обыграла Кордеса в его собственной игре, унизила. Такого Кордес не прощал никому. Сейчас он ищет, на ком бы отыграться. Бело-розовая, нежнейшая девственница. Мэри Фрэнсис как нельзя лучше подходила на роль жертвы.

По иронии судьбы, вмешательство Мэри Фрэнсис предоставило уникальную возможность схватить Кордеса на месте преступления. Вместо того чтобы раздавить ее, как муху, Уэбб решил использовать ее, попутно придя к выводу, что концепция судьбы, возможно, не изжила себя до конца. Да, все это очень похоже на вмешательство судьбы. Но прежде чем послать ее к Кордесу, он отдастся во власть своего последнего, опасного порыва и войдет в ее тенистый, прохладный сад, затеряется в заманчивых гротах ее нетронутой плоти, насладится ее девственностью. Кордес не получит девственницу. Только Уэбб Кальдерон имеет на нее право, и только после церемонии, которая соединит их навеки. Он ненавидел свадебные обряды, но для нее это, несомненно, священно. И тогда Мэри Фрэнсис окажется у него в руках… просто потому, что она верит в эту чепуху.

План великолепный, с какой стороны ни взгляни. Что мешает ему так и поступить? Что?

Уэбб поднял руку И раскрыл ладонь, глядя на медальон, который она оставила ему в ту ночь, когда решила, что он мертв. Он внимательно изучил таинственные образы на нем: розу, цветущую на снегу, зимний пейзаж – и обнаружил, что это символ Риты Каскерийской, покровительницы сверхтрудных, невыполнимых дел – роза, цветущая зимой. Изящная вещица, но Уэбб знал: стоит ему сжать ладонь – и талисман пронзит его, заставит истекать кровью. К нему вновь вернутся все чувства, которых он сейчас лишен, – и боль, и отчаяние. В нем разом пробудится жажда жизни, Как горная река в весеннем таянии снегов.

Он знает это. Хочет этого. Так что же удерживает его? Почему он не может решиться?

Потому, что он изменился. Она – сущий ребенок в его руках

Глава 18

Благодаря жестокому капризу судьбы Блю Бранденбург получила то, чего так страстно жаждала ее душа. Теперь Рик Карузо не смог бы улизнуть от нее, даже, если бы очень захотел. Они были привязаны друг к другу. Напавший на них человек – а это мог быть только Уэбб Кальдерон, судя по наводящему ужас голосу и угрозе помочь Мэри Фрэнсис навсегда исчезнуть, если они обратятся в полицию, – взял их в заложники и под дулом пистолета приказал раздеться.

Блю не удалось как следует рассмотреть его, но уже по одному иезуитскому требованию она поняла, что это Кальдерон.

Кто еще мог связать вместе полуголых святого отца и проститутку? Когда они разделись до нижнего белья, он отвел их в кладовую, уложил на пол спиной друг к другу, связал синктурами – шнурами, которыми обычно подпоясывают церковную одеждУ, – и заткнул рты льняными тряпками. Хорошо еще, что он не связал их лицом к лицу. На это его милосердия хватило.

– Ааа-ууу-иии, – бубнила Блю, – aaa-ыыы. – Ей удалось немного освободить кляп, мотая головой взад и вперед, но говорить членораздельно она так и не могла.

Рик что-то промычал в ответ, но Блю не разобрала, ни слова. Зато она ощущала малейшее движение его спины, крепко прижатой к ее спине, и не только спины, но и всех других мест пониже. Казалось, он боится шевельнуться, и, учитывая обстоятельства их столь тесного свидания, Блю понимала почему. Каждая точка соприкосновения тел была подобна настоящей мине, Которая могла взорваться, если на нее надавить чуть посильнее, а давление уже выше некуда.

Она догадывалась, что он думает о том же – о диких ощущениях, от которых некуда деться. Такую страсть она чувствовала впервые в жизни. Эта страсть едва не разорвала их в клочья. Но больше всего Блю проклинала сдержанность Рика. До этого происшествия в его глазах горело желание, которое могло спалить все на своем пути. Она уже тогда сгорала в голубом пламени его взгляда. И продолжала гореть сейчас. До сих пор, чтобы завлечь мужчину, Блю не надо было и пальцем шевелить, – они сами падали к ее ногам. А теперь она была готова на все, чтобы заполучить Рика.

Самое безопасное для них изображать сейчас статую, но безопасность никогда не заботила Блю, особенно если проводить час за часом в одном и том же положении. Она не знала, сколько времени прошло, но ноги у нее совершенно одеревенели от неподвижности, а это уже слишком. Да, их связали, как рождественских индеек, они почти голые и горят желанием, но действовать все же необходимо.

– Гыы-моооэээ-диии-ааа? – попыталась спросить она.

В ответ он тоже промычал что-то нечленораздельное.

– А? – Она почувствовала движение почти сразу же – он пытался повернуться. Как сильно ни хотела Блю освободиться от пут, она вдруг поняла, что это не самая удачная мысль, особенно учитывая то, как он терся об нее. Он особенно и двигаться-то не мог, все больше дергался, однако ощущение было такое, будто она узнает его ягодицы все лучше и лучше, а знакомиться с ними она могла только своими ягодицами.

Когда они разделись, она с удивлением увидела на нем плавки фирмы «Кельвин Кляйн», которые мало что прикрывали. И совсем не удивилась, увидев его длинные мускулистые ноги. Она уже однажды имела удовольствие лицезреть их, поскольку джинсы у него в некоторых местах проносились до дыр.

– Нннеее шшганиаа.

– Гггтоо? – Он говорит, чтобы она не двигалась?

Она не двигается, а вот он – да. И еще как! Веревки врезались ей в плечи и под грудью, подобно наждачной бумаге натирали бедра. – Ооо! – застонала она. – Пеееаанн!

Веревки натянулись еще сильнее: она поняла, что он не собирается останавливаться, продолжая что-то мычать. Он, как мог, пытался объяснить ей, что надо делать, чтобы облегчить эту пытку, но она не понимала. Если он не перестанет, то вскоре она превратится в лохмотья, похожие на те, которые выставляют на продажу в лавке старьевщика.

«Черт!» – Веревки впились Блю в голени. Она брыкнула его, давая понять, что хочет, чтобы он перестал двигаться. За короткое время работы в агентстве у нее было всего около полудюжины клиентов, среди них один извращенец, предлагавший нечто похожее, но она твердо ответила «нет». А он бы хорошо заплатил.

Рик опять что-то промычал: но она ничего не разоббрала. Она почувствовала, что он сжимается, как пружина, но не могла понять, чего хочет этим добиться.

Внезапно ее подбросило вверх. Он попытался перевернуть ее, как блин на сковородке. Она поняла, что веревки, наверное, тоже врезались ему в тело. Блю уже почти не чувствовала ног ниже колен, возможно, они затекли.

Теперь начнется гангрена или что-нибудь не менее ужасное, от чего она обязательно умрет.

Она стонала и кричала что-то нечленораздельное без остановки, пока он не прекратил дергаться.

Связанные опять лежали неподвижно, как статуи, пытаясь успокоиться. Только теперь все изменилось.

От Рика волнами накатывал жар, а дышал он так часто и тяжело, что Блю вспомнились огнедышащие драконы. Она не могла двигаться, но представила себе, что зализывает раны. Если уж суждено умереть, то хотя бы с достоинством. Однако волновала ее сейчас не собственная Жизнь. Она вспомнила о Кардинале Фэнге. Что будет с котом, если она умрет? От скудного рациона в доме Мэри Фрэнсис он очень скоро протянет ноги.

Она представила себе двойные похороны, совершаемые по индейскому обряду, – каноэ скользит вниз по реке, Фэнг лежит у нее на груди, и… Вдруг она почувствовала, что Рик опять начал дергаться. Похоже, он изменил тактику. Не рассчитывая больше на грубую силу, принялся раскачиваться взад и вперед. Он двигался плавно, словно хотел справиться с веревками не силой, а лаской, и хотя их встреча перед этим была взрывной, Блю подумала, что такой подход был бы предпочтительнее и с женщиной – волшебно неторопливый и обольстительный. «Со мной это всегда срабатывает», – подумала она, мгновенно отзываясь. Желание огненными точечками обожгло живот и медленно потекло к бедрам. Блю почувствовала ужасную слабость. Она не хотела и думать о том, что происходит с ее трусиками между ног.

Наконец, она почувствовала, что веревки чуть ослабли, но в отчаянии не верила, что Рику удастся освободиться от них. Господи, что же делать? Рик должен выпутаться! Она уже представляла себе, как из нее, словно из крана, текут женские соки, и пол кладовой становится скользким. Черт бы побрал Уэбба Кальдерона! Ведь ему нужны были вовсе не они. Он пришел за Мэри Фрэнсис. Угрожал страшными последствиями, если они не скажут, где она. Но они не могли сказать ничего определенного, даже если бы и хотели. Она ушла из церкви, и ни один из них этого не, заметил.

Блю не осеняла себя крестным знамением со времен посещения католической школы, но если бы могла сейчас перекреститься, сделала бы это обязательно. Мало надежды, что Кальдерон не отыскал Мэри Фрэнсис. Блю даже думать боялась о том, как он расправляется с теми, кто становится у него на пути, будь это мужчина или женщина. Какая мерзость! Яркая личность, это верно, но этот прищуренный взгляд! Нет уж, избавьте! Так и веет дьявольской силой.

–, ООО, ааа! – закричала Блю. На сей раз Рик словно поднырнул под нее и приподнял в воздух. – Что ты делаешь?

Он, казалось, хотел одновременно изменить и ее, и свое положение. Блю не знала, оказывают ли на него такое же действие его движения, как на нее. Ей оставалось только гадать. Неужели у него тоже течет по ногам, как апельсиновый сок из выжималки? Он тоже тает и истекает теплыми струйками чувств?

Она хоть может говорить теперь. Она так крутила и извивалась, что кляп высвободился из зубов, и, хотя повязка еще оставалась на лице, Блю уже могла вполне внятно говорить.

Она попыталась помешать его движениям, но ему уже удалось наполовину развернуться. Плечо Рика уперлось в ее плечо, а бедро прижалось к той мягкой и сочной части ее тела, которую одна из девушек агентства называла «проливом».

– А не легче попробовать перегрызть веревку зубами? – всерьез предложила Блю. – И не так больно.

В ответ он только предостерегающе зарычал.

Рику пришлось еще немало потрудиться, чтобы занять то положение, какое хотел. Теперь он грудью прижимался к ее спине. Они не раз стукнулись и потерлись друг о друга, пока им удалось добраться до старой, ржавой картотеки, о ручку которой Рику удалось зацепиться кляпом, чтобы выдернуть его изо рта. К этому времени малейшее движение доставляло Блю боль.

«ТАК лежат любовники после утоления страсти», – думала она, ощущая у себя на шее его дыхание и исходящий от него жар. Рик тоже не мог оставаться равнодушным в такой близости. Если она не ошибалась, определенные части его тела уже начинали отзываться на эту близость. А при том, что руки ее были связаны за спиной, скоро она могла узнать наверняка.

– Что теперь? – спросила она, пробуя сообразить, как в таком положении дотянуться до точек, воздействуя на которые можно снять возбуждение. Голени и плечи все еще давили натянутые веревки, а одно бедро было до боли прижато к полу. Но все это цветочки по сравнению с тем, что некто третий старался протиснуться у нее между ног. Вот вопрос: кто бы это мог быть?

Голос Рика осип, почти хрипел.

– Я надеялся, что мы доберемся до полки, где лежат ножницы.

«Как же», – подумала она, но вслух спросила:

– Какие ножницы?

Она оглядела крошечную комнатку, убежденная, что это самая настоящая свалка, где хранится одно ненужное старье. На полках стояли помятые консервные банки без этикеток, стопы пожелтевшего от времени полотняного белья и аккуратно сложенные черные сутаны, коробки со свечами и медные урны.

Наконец Блю увидела ржавые садовые ножницы, – брошенные рядом с протертой до дыр подставкой для колен. У нее в душе загорелась надежда.

– Только как мы доберемся до них? Встанем и будем прыгать как кузнечики? – спросила она почти серьезно.

– Ну, можно ползком или перекатываться…

– Спасибо, уже наползалась. Лучше уж перекатываться.

Не успели они сделать и пол-оборота, как Блю взмолилась:

– Нет, не надо. У тебя эрекция! – вырвалось у нее, и они вернулись в первоначальное положение.

Воцарилось напряженное молчание. Казалось, от напряжения дрожит даже воздух. Еще немного, и все вокруг взорвется, рассыплется в пыль.

– Не шути с ним, – наконец сказал Рик и тяжело вздохнул. – Догадываюсь, ты с ним встречаешься не первый раз.

– Может, и нет, но другие висели не на Священниках. На этот раз ты должен был проверить у входа.

– Точно, – серьезно согласился он, – ты права.

Блю начала дергаться и извиваться, пытаясь изменить положение. Стукнулась плечом о его подбородок, а бедром ткнулась ему в бедро. Или ослабели веревки, или из них двоих Блю была более подвижной, но она стала вертеться и дергаться, как рыба в сети, чтобы только не лежать так, будто они сейчас начнут спариваться как дикие звери.

– Что ты делаешь? – сердито спросил он.

– Я не могу так больше лежать!

– А как быть?

– Не могу-у…

– Блю, ты делаешь только хуже.

– Хуже уже некуда, – прошипела она. Но оказалась не права. Пока она извивалась, она все время слышала его стоны. Они отдавались в ней дрожью, точно так же, как действовал на нее вечерний звон колоколов В церкви Святого Иосифа. Эта церковь была расположена поблизости от дома, где она жила с родителями. Надежда возрождалась в ней. Господи, неужели это правда?

Она была мечтательным ребенком, а колокольный звон означал для нее слияние двух душ. Чушь собачья, но таким уж ребенком она была, ужасно чувствительным, И никто ничего не мог с ней поделать.

Мысленным взором она видела, как касаются друг друга кончики пальцев. Это видение всегда обещало… настоящую любовь, которая ждет где-то далеко, если только она отыщет ее.

Звон этот до сих пор звучал в ее душе. Но вместо того чтобы заставить ее остановиться, он только подстегнул Блю. Если бы не этот гортанный стон, она, может, еще подумала, предпочла бы смотреть в потолок, а не на Рика. Не перехвати у нее дыхание, она никогда не стала бы искать источник этого стона.

– Да, ты прав, – призналась она.

Блю приложила немало усилий, чтобы увидеть лицо Рика. И когда это ей, наконец, удалось, она прочитала в его взгляде то, чего ждала с самого первого дня, как познакомилась с ним: проникающий в самое сердце голодный взгляд мужчины, который хочет ее. Острое желание было написано у него на лице. От усилия совладать с собой у него свело скулы, а смуглая кожа в уголках рта напряглась. Его раздирала мучительная борьба.

– Я же говорил тебе, – он посмотрел ей в глаза с усмешкой и болью, – что будет хуже.

– Да… да, так хуже… намного хуже. – Ее ресницы неожиданно вспорхнули вверх, и она часто-часто заморгала, чтобы прогнать слезы. Ее собственная боль отражалась в его глазах. – Настолько хуже, что можно умереть.

Она тихонько засмеялась, понимая, что Рику неприятно, что она видит все это, видит его полнейшую беспомощность там, где дело касается желаний его собственной плоти. Таких чудесных шальных желаний. Видеть это ей было необходимо. Блю не смогла бы объяснить почему, но она должна была увидеть страдания, которые испытывал он. Скорее всего потому, что сама испытывала не меньшие. Теперь осталось только одно, ради чего стоило освободиться из опутывавших их веревок, – заняться любовью. Она поняла это. Рик тоже.