Лед Бомбея

– Продолжайте снимать.

Наверное, он все-таки сломался от слишком сильного напряжения, подумала я.

Фигура Бэзила исчезла в тумане, но его роскошный непобедимый баритон продолжал звучать:

– И как от этих бестелесных масок, от них не сохранится и следа...

Золотые шары, которые должны были висеть в подсвеченных струях воды (воспроизведение одного из фокусов Саломона Де Каюса), начали разлетаться по полу пещеры. Взгляд Проспера неудержимо притягивался к одному из внешних мониторов. Я заметила, что музыканты, находившиеся слишком далеко, чтобы понять, что происходит, заиграли свою изощренную мелодию. Исполнитель на табла стал отбивать ритм раги, сходный с пульсами старого кокаиниста и с моим. Многолюдная толпа паломников со статуями Ганеши, увидев облака тумана, выплывающие из пещеры, приняла их за часть общего плана Мастера, и подняла статуи, приготовившись к вхождению в море.

– Продолжайте снимать, – снова произнес Проспер очень спокойным и уверенным голосом.

Он улыбался.

И только тогда я поняла, что же все-таки происходит и что он скорее всего победит и на этот раз.

Вход в пещеры был умело превращен художником в слегка «индианизированный» театр якобитского периода с так называемыми небесами, закрывавшими и защищавшими половину открытой сцены, над которой нависал купол в стиле Моголов вместо английской «голубятни».

На протяжении съемок фильма Проспер держался условностей, характерных для театров шекспировской эпохи, что позволяло ему снимать ночные сцены на залитой солнцем площадке. Теперь же, глядя на экран монитора, я видела танцовщиц, карликов, прокаженных, заклинателей змей, выходящих из пещеры, прикрывая глаза рукой от ослепительного солнца, а вздымающиеся клубы искусственного тумана придавали им облик актеров, спасающихся от чудовищного пожара, вспыхнувшего за кулисами. Кадры, которые я видела на мониторе, обладали удивительной, незабываемой силой.

Фильм моего свояка, несомненно, станет художественным триумфом. Шедевром.

– Мы созданы из вещества того же, что наши сны... – произнес Бэзил.

Камера медленно отъехала назад, чтобы в полном объеме вместить все величие грандиозного зрелища, созданного Проспером Шармой.

В это мгновение появилась первая хиджра. Бина, сбросившая вуаль, под которой открылась вторая кожа из латекса с такими же шрамами, как у Сами, кожа, иссеченная и изрезанная, с широкими браслетами из обнажившихся сухожилий на запястьях. Это почти и в самом деле была кожа Сами, взятая напрокат у Сатиша с его модели.

Проспер начал было отрицательно покачивать головой и вроде бы сказал:

– Нет, – но слишком тихо, чтобы его кто-то мог расслышать среди грохочущей музыки.

За Биной последовала вторая хиджра с такой же кожей из латекса, на этот раз имитирующей кожу Майи. Вскоре длинная вереница Сами и Май танцевала на всех мониторах, расставленных перед нами. И, перекрывая звуки живой музыки, звучала запись голоса Майи из того ее последнего фильма, который я так хорошо помнила:

Кто победитель, кто проигравший,

И какова цена?

Отец проиграл,

Свекор одержал победу,

А я, невеста, – цена.

Уличный торговец пиратскими аудиокассетами с радостью продал нам старую запись песни.

Камера отъехала назад. И мы увидели, что там, где над съемочной площадкой на громадном экране должны были реветь морские валы сезона дождей, вместо них предстала живая картина из украденных фотографий Сами, скопированных нами прошлой ночью и проецируемых на экран одна за другой со специфическим дрожанием, характерным для плохой анимации.

Несмотря на то что Проспера на этих снимках было практически невозможно узнать из-за сильного искажения в ходе оцифровывания, другие лица были вполне узнаваемы. Некоторые из изображенных на фотографиях имели друзей, деловых партнеров, политических союзников или (что значительно хуже) врагов среди присутствующих здесь важных персон. И пока камера переходила с одного знакомого лица и менее знакомой задницы на другое, всем постепенно становилось ясно, что же все-таки происходит.

– Остановить! Вырезать! – крикнул Проспер, но слишком поздно.

Послышался звук лопающихся ламп, и один за другим из строя вышли несколько софитов.

– И распечатать, – добавила я.

Эпилог

Уход Муссона

В последних действиях «Фауста» Гете очистившийся от греха Фауст с помощью Мефистофеля отнимает у моря участок затонувшей суши.

Бэзил Чопра, «Заметки по поводу „Бури“ Проспера Шармы»

И вот я осталась со всеми этими историями. И кто может сказать, какая из них правдива?

В своем биографическом бестселлере, посвященном Просперу Шарме, написанном через несколько лет, Бэзил Чопра утверждает, что причиной всех тех непростительных поступков, которые, по слухам, распространявшимся в бомбейвудской среде, совершил Проспер, явился невероятный психологический стресс, вызванный сложнейшими съемками «Бури», оказавшейся последним фильмом для них обоих. Если Проспер действительно причастен... Бэзил в своей книге постоянно подчеркивает, что все эти омерзительные истории не более чем слухи, сплетни, пустые россказни, основанные на незначительных и крайне ненадежных фактах.

Но слухи – мощное оружие. Они сделали для Проспера то, что не смогла сделать полиция даже после того, как я передала им все остававшиеся у меня материалы. Проспера ждал другой приговор, выносимый не в зале суда, приговор людей его круга, более страшный, чем любое обычное тюремное заключение, приговор, начисто лишенный всякой романтики: вечное отлучение от славы. Будущее в безвестности, без денег и влияния, без всякой надежды на амнистию. Бомбейвуд, так же, как и его калифорнийский собрат, не любит проигравших.

Уход муссона – более спокойный период, чем его приход, хотя время от времени кое-где еще может разразиться настоящая буря. Индийский поэт VI века назвал его временем «ярких зорь и облаков бегущих... когда над озером гортанны крики цапель, лягушки замолкают и змеи уползают в темноту».

К концу сезона дождей празднества обычно посвящаются призыванию богов. Во время Дивали, праздника, отмечаемого в октябре и знаменующего собой официальное завершение муссона, границы между миром живых и мертвых исчезают и, как считается, мертвые очень близко подходят к живым.

Но и к октябрю тело Роби так и не удалось отыскать. И несмотря на то, что я много раз искала Гулаба у входа в отель «Тадж-Махал», я больше его никогда не встретила. Мужчина с характерной узкой фигурой из старой школы английского языка Гулаба, которая находилась за кинотеатром «Голиаф», сообщил мне, что его бывший ассистент в один прекрасный день исчез и с тех пор больше не появлялся. Я подумала об Ариэле в театре шекспировских времен. Он, наверное, носил плащ с надписью «Невидимый». Нищета сродни такому плащу.

Ашок вернулся к своей таинственной профессии, и примерно через месяц после того, как я передала ему свои «улики», я получила от него по почте пару газетных вырезок. В одной из них сообщалось, что иностранные инвесторы проекта, связанного с «Голиафом», вышли из сделки по перестройке зданий этого района в современный гостиничный комплекс, объяснив свое решение нестабильностью политической ситуации в Бомбее. Новость, радостно встреченная нынешними обитателями комплекса «Голиаф».

В другой вырезке говорилось о возвращении коллекции золотых мохаров и похищенных храмовых статуэток. Деньги на расследование, как утверждалось в статье, были предоставлены «Фондом Тилака». Никакие конкретные имена в статье не упоминались.

Я оставалась в Бомбее до самой осени, выполняла разную работу для Рэма и этим зарабатывала на карманные расходы, пила пиво и наблюдала, как толстеют и здоровеют мой племянник и его мать. Миранда так и не вернулась к Просперу. Она переехала жить ко мне. Мы общались друг с другом с предельной нежностью и тактом, хотя в наших отношениях и сохранялась некая недоговоренность. Мы никогда не вспоминали о Калебе и Проспере, даже после того, как волны скандала докатились и до Миранды. Я поняла, что люди могут вылечиться от змеиных укусов. Так же, как в случае с алиби, оргазмом, ценами на недвижимость, это только вопрос места и времени.

* * *

Перед самым Дивали я получила приглашение на ночное представление с фейерверком от одного старого друга из британского консульства в Бомбее. Я поняла, что пришло время восстановить британскую составляющую моей личности или то, что от нее осталось. Вернуться домой или по крайней мере просто назад.

Томасу тоже пришлось уехать. Близко сошедшийся с ним саудовский миллионер нанял его для путешествия по всему индийскому субконтиненту. Перед его отъездом я передала Томасу статуэтку Сканды и маленький мешочек с золотыми монетами, похищенный у звезд этого представления.

– За твою доброту, Томас. Уверена, ты найдешь для них хорошего покупателя на черном рынке.

– Но я уже получил превосходное вознаграждение за свои труды.

– Ну, пожалуйста, я настаиваю. Я не выйду из машины, пока ты не примешь этот подарок. И я взвываю к вам в надежде, что вы услышите мольбу.

– Эпилог, Просперо, – сказал Томас, улыбнувшись и засовывая мой подарок к себе в сумку.

Я спросила его, что он будет делать с деньгами.

– Вернешься домой в Кералу и заживешь благочестивой жизнью? Или заведешь свой автомобильный парк?

– О нет, мадам. – Его глаза сверкнули. – Я думаю, что поеду в Париж или в Канны на кинофестиваль. И повидаюсь с мистером Луи Малем. Он сказал мне, чтобы я обязательно нашел его, если мне когда-нибудь случится побывать во Франции.

Я расхохоталась:

– В жизни все по-другому, не так, как в кино, Томас.

– Это в высшей степени неприятное высказывание. – Он покачал головой. – Кто это сказал?

– Кажется, Буди Аллен. И кому это знать, как не ему. Но вот что я тебе скажу, Томас, ты поедешь в Канны, и если даже не найдешь там Луи, то я тебя обязательно там найду. На променаде. На фестивале в будущем году. Будем считать, что мы назначили свидание.

Ночное представление с фейерверком состоялось пятого ноября на территории Британского представительства высокого комиссара. Мы пили теплое английское пиво, ели жирные сосиски на палочках и картошку в мундире, поджаренную на костре. Вначале все стояли неподвижно с надменно строгими выражениями лиц, как истинные британцы, затем, прилично накачавшись, принялись обливать грязью отсутствующих коллег и обсуждать ожидаемое прибытие партии лимонного мармелада.

Домики на территории представительства ничем не отличались от таких же строений где-нибудь в Суррее. Лужайки напоминали бильярдные столы. Цветы на них были гибридами из пригородов Лондона. Ароматам и причудам Бомбея сюда ходу не было. Единственное, что напоминало здесь об Индии, – длинная ветка тропического дерева, росшего за оградой.

После того как детей отправили спать, пьянка продолжилась, начались танцы, все было совсем как в Лондоне. Внезапно, хотя не было никакого ветра, лист величиной с флаг упал с тропического дерева и подобно мечу вонзился в гладкую зеленую лужайку. Один из слуг моего знакомого, непалец, прошел по лужайке и убрал лист. Казалось, никто не обратил на это никакого внимания. Но, подняв глаза от того места, где он только что лежал, я сквозь дипломатические джунгли увидела вдруг удивительно красивого Ашока Тагора в светло-сером легком костюме.

Он сделал приветственный жест бокалом и подошел ко мне.

– Наш хозяин сказал мне, что ты намерена пробыть здесь всю ночь и с утренним самолетом вылететь в Лондон. А как ты смотришь на то, чтобы позавтракать со мной перед отлетом? Я знаю одно место, где начинают торговать жалеби и свежим творогом с трех часов утра. И у меня есть к тебе одно деловое предложение.

– Ты видел этот лист, Ашок?

Он кивнул.

– Мне известно индийское название этого дерева, но, к сожалению, я не знаю латинского.

Я не слушала его.

– А не кажется ли тебе, что это был настоящий лист «иди ты на хер»? – произнесла я.

Глаза Ашока сверкнули, уголок рта едва заметно дрогнул, и он расплылся в широкой улыбке.

– Да, в самом деле, – сказал он, – в английском иногда находишь ту самую точность мысли, которую безуспешно ищешь в латыни.

* * *

Одно слово в заключение сценария: мы с сестрой остались очень близки и дружны, несмотря на громадное расстояние между нами. Как когда-то давно сказал Бэзил, в индийском кино в конце концов обязательно два близнеца, хороший и плохой, обязательно встречаются после долгой разлуки и после самого чудовищного насилия. Карта моей семьи была восстановлена.

* * *

Два года спустя после того самого муссона, ознаменовавшего мой тридцать третий год рождения, на семнадцатой странице одной лондонской газеты я обнаружила заголовок, набранный не очень крупным шрифтом:

БОМБЕЙ ПРОГОЛОСОВАЛ ЗА ИЗМЕНЕНИЕ НАЗВАНИЯ ГОРОДА НА МУМБАИ

Я попыталась вспомнить стихотворение, которое процитировал Ашок в мою последнюю ночь в Бомбее. Как это там?

Я листаю стихи на чужих языках,

Но в них нет и следа, нет и тени

Ливня, смывшего память о нем...

А затем та часть, которая, по словам Ашока, напоминает музыку, исполняемую на ситаре:

В историях нет развязки,

В рассказах нет конца,

И только в сердце боль и тоска.

Я смотрю на фотографии своего племянника, которые мне прислала сестра, и думаю, беспокоил ли Миранду когда-либо вопрос о наследственности сына, о том, в кого он пойдет, как меня в течение всех этих долгих лет беспокоит, что я несу в себе следы того старого преступления, совершенного в Шотландии.

Примечания

1

Все цитаты взяты из подзаголовков глав в посмертной биографии Проспера Шармы «Зеркало моря», написанной Бэзилом Чопрой. – Примеч. авт.

2

Шекспир, «Буря», действие 1, сцена 1.

3

Масала – специфическая острая смесь, характерная для традиционной индийской кухни.

4

Кеджери – жаркое из риса, рыбы и порошка карри.

5

В данном случае имеется в виду герой пьесы Шекспира «Буря» волшебник Просперо.

6

Игра слов: middleman – посредник, middle – брюшко, живот.

7

У.К. Филдс (1880 – 1946) – американский комический актер.

8

Буквальный перевод – «потерянный воск».

9

Здесь имеется в виду IV часть поэмы Элиота «Бесплодная земля» под названием «Смерть от воды». По нашему мнению, для русского читателя, мало знакомого с поэзией Элиота, ее необходимо привести здесь полностью в переводе С. Степанова:

Две недели как мертв Флеб-финикиец.

Забыл он крик чаек, песнь ветерка,

Барыши и убытки.

Теченье у дна

Глодало его молча. Пока

Не вошел он, минуя старость

И юность, в водоворот.

Почти,

Ты, стоящий у штурвала, иудей или эллин,

Почти Флеба, был он красив и строен, как ты почти.

10

Здесь более сложная игра слов: «Raven» и «graven». «Raven» – «ворон», «graven by nature» – «выгравированный природой».

11

Отрывок дается в переводе Е. Бируковой.

12

Королева Англии, жена Карла II.

13

Овидий, «Метаморфозы». М., 1983, с. 417. Пер. С.В. Шервинского.

14

Ида Люпино (1916 – 1995) – англо-американская актриса театра и кино и режиссер.

15

Линда Дарнелл (7 – 1965) – американская киноактриса, снимавшаяся в известных фильмах «Кровь и песок», «Моя дорогая Клементина», «Песнь Бернадетгы».

16

Хиллиард Николас (1547 – 1619) – английский миниатюрист, один из ведущих художников елизаветинской эпохи.

17

Лин Дэвид (1908 – 1991) – английский кинорежиссер, снявший фильмы «Мост через реку Квай», «Доктор Живаго».

18

В. Шекспир, «Буря». Акт I, сцена И. Пер. Мих. Донского.

19

В. Шекспир, «Ромео и Джульетта». Пер. Б.Л. Пастернака.

20

В русском языке «царская водка».

21

главное блюдо за обедом (фр.).

22

В. Шекспир, «Буря». Акт III, сцена III. Пер. Мих. Донского.

23

Овидий. «Метаморфозы». Пер. С.В. Шервинского. М., 1983, с 232.

24

В. Шекспир, «Буря». Акт V, сцена I.