Парцифаль

      Ведь только при одном условье
      Мог господин вернуть себе здоровье...)
      Меж тем закончен странный бал,
      И гости покидают зал,
      Как бы спеша скорей отсюда.
      И слуги кубки и сосуды
      Уносят с каждого стола.
      И кто последней в зал вошла,
      Уходит первой... Парцифалю,
      Владельцу замка и Граалю
      Отвесив царственный поклон...
      Герой понуро вышел вон.
      (Ах, неспроста он так печален...)
      Но вот в одной из ближних спален
      Он примечает старика.
      (Кто это? Помолчим пока.
      Потом, когда настанет время,
      Вы познакомитесь со всеми,
      Кто вам доселе незнаком:
      И с этим дивным стариком,
      Чья борода была,
      Как иней утренний, бела,
      И с этим королем несчастным,
      К моей истории причастным...)
      Пока же слышит наш пришелец,
      Как замка дивного владелец
      Сказал: "Должно быть, вы устали
      И, мнится мне, давно не спали.
      Ступайте же! Уж поздний час,
      Постель постелена для вас..."
      Гость был сражен такой заботой.
      Но сводит рот его зевотой,
      И сон уже смежает очи.
      Хозяин молвит: "Доброй ночи!"
      И в спальню входит наш герой.
      Клянусь, что не было второй
      Такой роскошной спальни чудной:
      Блеск золотой, свет изумрудный
      Волшебно падал на постель...
      Подумать только: неужель
      Богатство в мире есть такое?
      Не нахожу себе покоя,
      Дворец описывая сей
      При вечной бедности моей!..
      Итак, он с королем расстался
      И в комнате один остался,
      Сказав послушной свите:
      "Я спать ложусь. Вы тоже спите..."
      Но тут пажи вбежали
      И обувь с ног его усталых сняли,
      И, скинув облаченье,
      Почувствовал он облегченье.
      Но сразу обомлел, узрев
      Четырех прекрасных дев,
      Возникших на пороге
      В таинственном чертоге...
      Он живо - шмыг под одеяло.
      Но так лицо его сияло,
      Что даже и не при свечах
      Он отражался в их очах.
      Смиренно девы попросили,
      Чтобы, дремоту пересиля,
      Он подкрепился перед сном
      Сначала тутовым вином,[91]
      Затем пленительным, прохладным,
      Пьянящим соком виноградным
      И чтоб отведал от плодов,
      Из райских присланных садов...
      . . . . . . . . . . . . .
      Чуть закусив, он сном забылся.
      Слуга тихонько удалился,
      А вслед за ним и девы - прочь...
      Так юный рыцарь встретил ночь.
      Он спал... Но скверно, неуютно.
      Из мрака выплывало смутно
      Одно виденье за другим...
      Храпит горячий конь под ним
      И все куда-то мчится, мчится,
      Не может приостановиться...
      (Я даже умереть готов,
      Чтоб не видать подобных сноп.)
      Вот он немного покачнулся:
      Наверно, ранен?.. И очнулся.
      В окно чудесный день глядел.
      "Эй! Кто здесь? Кто меня раздел?
      А слуги где? И свита?.."
      В ответ - ни звука. Дверь закрыта.
      Он ничего не понимал
      И тотчас снова задремал.
      Когда же он опять проснулся,
      От удивленья ужаснулся:
      Ярчайший полдень на дворе,
      А у постели, на ковре,
      Доспехи красные лежали,
      Те, что ему принадлежали,
      И тут же - два меча. Причем
      Один меч - был его мечом,
      Испытанным и старым,
      Зато другой был - даром
      Владельца замка. Вот в чем суть!..
      Герою в сердце вкралась жуть:
      "Сон, видимо, был в руку.
      Я обречен на муку,
      На испытание войной.
      Войну сулил мне сон ночной,
      И бой, возможно, грянет
      Скорей, чем снова ночь настанет!..
      Что ж, я с охотой бой приму,
      В надежде угодить ему
      И в угождение жене,
      Чей дивный плащ сейчас на мне...
      Однако сердцем и мечтой
      Принадлежу не ей, а той,
      Кого супругою зову,
      Чьим светлым обликом живу,
      Кто красотою вешней
      Еще прекрасней здешней!.."
      Он сделал все, что долг велел:
      Доспехи бранные надел
      И, опоясавшись мечами,
      Сверкнул воинственно очами,
      Готовый встретиться с врагом,
      И вышел. Чуть ли не бегом
      Через дворцовые покои.
      Но диво, диво-то какое!
      Во всем дворце нет ни души,
      Все словно замерло в тиши.
      И за окном нет никого,
      Лишь быстроногий конь его
      Стоит, привязанный к перилам.
      Все выглядит мертвым и унылым.
      Наш рыцарь в дом вбегает снова
      Молчанье, глуше гробового.
      Герой спешит из зала в зал:
      В оцепенении молчал
      Дом, где вчера еще шумели гости.
      Герой Парцифаль вскричал от злости;
      И с криком выбегает вон!
      Вдруг нечто замечает он:
      Распахнуты в саду ворота,
      Как если б распахнул их кто-то.
      Трава потоптана. Глядит
      Да тут все сплошь следы копыт!
      Видать, ворота отворились,
      Чтобы гости удалились...
      Что ж, делать нечего. И он
      Дворец покинуть принужден,
      Причем без промедленья.
      Вдруг страж, стоявший в отдаленье,
      От посторонних скрытый глаз,
      Мост опустив, сказал: "Для вас
      Пусть день померкнет ясный!
      Пришелец вы злосчастный,
      Вас злобный рок сюда занес!
      Вопрос! Всего один вопрос
      Задать вам стоило, и круто
      Все изменилось бы в минуту.
      Но вы не для славы рождены
      И слыть глупцом осуждены!.."
      Герой Парцифаль чуть не плачет:
      "Страж, что же это все значит?
      Что за вопрос? Кому? Зачем?.."
      Но страж молчит. Он снова нем,
      Как если б сон объял его...
      Не называет никого.
      И понял Парцифаль в тот миг
      (Хотя всего и не постиг),
      Что он в полной изведает мере
      Печали, несчастья, потери,
      Судьбу беспредельно злую
      В оплату за радость былую...
      "Ну, а пока - вперед, вперед!
      К тем, кто, наверно, бой ведет,
      Предписанный всевышним.
      Я там не буду лишним, и
      Средь тех, кого я полюбил,
      Обласкан кем и принят был
      (Мне вечер памятен вчерашний),
      Драться я стану еще бесстрашней
      За дорогую госпожу,
      А господину докажу,
      Сколь я ему благодарен
      За меч, что мне им подарен..."
      Он разглядел следы подков,
      Сел на коня - и был таков,
      Души моей герой любимый,
      Бесчестья враг непримиримый.
      И я его не оскорблю
      Тем, что не скрою, сколь скорблю:
      Пошто он в замке не остался?..
      ...Итак, сперва широкий стлался
      Путь перед рыцарем моим.
      Однако рок неотвратим,
      Чем глубже в лес, тем путь все уже,
      Смеркаться начало к тому же,
      Беда грозит со всех сторон.
      Вдруг женский голос слышит он:
      Дева на ветви древа сидела,
      Набальзамированное тело
      Убитого друга в объятьях держа.
      (Слушая это, от горя дрожа,
      Вы испытаете потрясенье
      Иначе вам не видать спасенья...)
      Он сразу ее не смог узнать,
      Хоть у их матерей одна была мать...
      Верность!.. Но верность была здесь иная:
      Не земная верность, а неземная...
      И Парцифаль поклонился ей.
      "Госпожа, - он сказал, - душою всей
      Я сочувствую вашей печали безмерной.
      Повелите служить вам - слуга я ваш верный!.."
      Она благодарит с отчаяньем во взоре
      (Как все благодарят сочувствующих в горе):
      "Кто вы? Из какой вы земли?
      Как в эту чащу вы забрели?
      Люди чужие здесь редко бывали,
      А заблудившихся убивали.
      Мне приходилось видать самой
      Тех, кто уже не вернется домой:
      В крови лежали их тела.
      Ужасные здесь творятся дела.
      Скачите же прочь под покровом ночи!
      И путь постарайтесь найти короче.
      Вы молоды. И собой хороши.
      Что же вы делали в этой глуши."
      "Госпожа, обо мне не думайте худо.
      Но, пожалуй, не дальше версты отсюда
      Замок стоит за стеной крепостной.
      Странный случай вышел со мной...
      Оказался я в зале волшебно богатом,
      Где все жемчугами светилось да златом,
      А какие там яства! И вина! О, боже!..
      Это было все только вчера. Не позже..."
      "Не шутите над девой несчастной.
      Вы шутник, да притом опасный,
      В этом я присягнуть готова.
      Здесь за тридцать верст нет жилья никакого,
      А не то чтобы за версту...
      Вы - по вашему видно щиту
      Рыцарь явно не здешний, заезжий...
      Ну, а замок-то, замок-то где же?
      Клянусь, что ни ночью вчерашней, ни днем
      Вы в нем быть не могли, да и не были в нем.
      И, конечно, не тот вы имели в виду,
      Где, на счастье одним, а другим на беду,
      Всевозможнейших благ земных преизбыток:
      Любое блюдо, любой напиток.
      Но чтоб в замок этот попасть,
      Не нужны ни усердье, ни власть,
      Ни удача, ни разум могучий,
      Лишь судьбой уготованный случай.
      В неведенье священном
      Приходят к этим стенам.
      Зовется замок Мунсальвеш,[92]
      А местность - Терредесальвеш,[93]
      Сия земля, которой
      Анфортас правит хворый...[94]
      Он смерти, говорят, бледней,
      Он скован ею, дышит ей,
      Болезнь его томит и гложет.
      Ни ходить, ни стоять он не может,
      Ни лежать, ни сидеть, ни скакать на коне,
      Лишь полулежать, прислонившись к стене.
      Но если вправду вы попали
      В Мунсальвеш и в тронном зале
      Увидали бы короля,
      Воспряла здешняя земля,
      Поскольку ваше появленье
      И означало б исцеленье
      Анфортаса..." - "Я видел там,
      Рек Парцифаль, - прекрасных дам
      Среди сверканья зала..."
      И тут она его узнала
      По голосу: "Ты - Парцифаль!
      Так, значит, видел ты Грааль
      И короля, что был столь мрачен?
      Высокий жребий тебе назначен!
      Спеши отраднешную весть
      Мне в утешенье преподнесть
      И объяви: король спасен,
      А ты навеки вознесен,
      И с этого мгновенья
      В твоем повиновенье
      Весь мир, все земли, все и вся.
      Ты для чудесных дел родился
      И станешь королем Грааля!.."
      "Как вы меня узнали?"
      "Как?! Вспомни: это я была,
      Кто Парцифалем тебя нарекла...
      С тобой в родстве я состою,
      Я чтила матушку твою,
      Ей матушка моя - сестра,
      Вся - святость, вся полна добра,
      Она, оплаканная мной,
      Была венцом красы земной...
      Скажи, не ты ль мне сострадал,
      Узнав, что бедный друг мой пал,
      С кем я расстаться не могу
      И смертный сон его стерегу,
      Не ведая успокоенья.
      Нет! С каждым днем мои мученья
      Все тягостнее, все страшней!.."
      Герой Парцифаль ответил ей:
      "О, страшен мне твой лик усталый!
      Стал мертв и бледен рот твой алый.
      Ужель зовешься ты Сигуной,
      Которую знал я прекрасной, юной?
      Не в Бразельянском ли лесу
      Свою оставила ты красу?
      Кудри твои поредели,
      Жизнь в тебе - на последнем пределе,
      Лицо твое бескровно.
      Мне ясно одно безусловно:
      Предать земле сей труп должны мы!
      Воистину невыносимы
      Страданья, что познала ты,
      Смиренный ангел доброты!.."
      . . . . . . . . . . . . .
      Навзрыд Сигуна зарыдала:
      "Я долго, долго ожидала
      Предсказанного избавленья.
      Так вот оно: в твоем явленье!
      Коль тот страдалец исцелен,
      Мой дух, что птица, окрылен,
      И я упьюсь святой усладой.
      Так молви, так обрадуй
      Известием, что там, где был,
      Вопрос задать ты не забыл!.."
      "Спросить я не решился!.."
      "Знай: ты всего лишился!..
      О я, распятая судьбой,
      Зачем я встретилась с тобой?
      Зачем не промолчала
      С самого начала?
      Подумать только, что видали
      Глаза твои в том волшебном зале!
      Копье, сочащееся кровью,
      Хозяина в странном нездоровье,
      Рубины, золото, хрусталь,
      Наконец, святой Грааль!
      Ты блюда дивные едал,
      Ты столько, столько повидал
      И доброго и злого
      И не спросил ни слова?!
      О, гнусное отродье волчье!
      Душа, отравленная желчью!
      Узревши короля в несчастье,
      Вопрос, исполненный участья,
      Ты должен, должен был задать!
      Отныне ты не смеешь ждать
      Ни снисхожденья, ни пощады!..
      Будь проклят! И другой награды
      Не жди, помимо этих слов!.."
      "Сестра, я искупить готов
      Свой тяжкий грех любой ценою.
      Поверь мне, помирись со мною..."
      "Нет, проклят, проклят, проклят будь!
      И о родстве со мной забудь.
      Забудь и Мунсальвеш, в котором
      Ты рыцарство покрыл позором!.."
      Так Парцифаль расстался с ней,
      С бедною сестрой своей...
      Он скачет далее... Одним
      Раскаяньем герой томим.
      Постигнув, сколь он грешен,
      Он вправду безутешен...
      А солнце жарит и печет,
      Пот по лицу героя течет.
      Дышать ему нечем стало,
      Стесняет дух забрало...
      Он это понимает,
      Свой тяжкий шлем снимает
      И едет, шлем держа в руке...
      Вдруг видит, там, невдалеке
      На тропке, - свежий след подков.
      Не видно только ездоков.
      И тут он замер, болью скованный:
      На старой кляче, неподкованной,
      Скакала женщина. Она
      Была бледна, была бедна,
      Куда-то поспешала,
      А кляча чуть дышала
      И не скакала, а плелась.
      И паутина ей вплелась
      В нечесаную гриву.
      А в дополненье к диву,
      Казалось, чуть ли не сползло
      С кобылы старое седло.
      Оно было без луки.
      Немыслимые муки
      Перенесла, должно быть, та,
      Чья бесподобна красота...
      Был на прекрасной даме
      Истерзанный шипами,
      Вконец изодранный наряд
      (Вы в нем узнаете навряд
      Роскошное когда-то платье).
      О, горе! О, проклятье!
      Несчастной нет защиты.
      На платье дыры не зашиты.
      И все ж сквозь рубище белело
      Прекрасное нагое тело...
      И рот по-прежнему пылал,
      Как прежде, жарок был и ал,
      Но - небо в том свидетель
      Святую добродетель
      Она торжественно блюла,
      Хоть зло обижена была
      Напраслиной, наветом...
      Подумайте об этом!..
      ...Я все о бедности твержу
      Затем, что радость нахожу
      Не в роскоши чванливых дам,
      Что вечно досаждают нам,
      А в неприкрытой плоти!
      (Вы меня поймете...)
      Но где ж красавец юный? Он,
      Отвесив женщине поклон,
      Был поражен ее словами:
      "К несчастью, мы знакомы с вами.
      Ах, слишком памятен тот час,
      Когда пришлось мне из-за вас,
      Несчастнейшей на свете,
      Надеть лохмотья эти.
      В измене я обвинена!
      И ваша, ваша в том вина..."
      Он на нее взглянул в упор:
      "Мной не заслужен сей укор,
      Поскольку, - верьте, я не лгу,
      Обидеть даму не могу...
      Кто вы? Не угадаю...
      Но вам я сострадаю!.."
      Теперь она с ним рядом скачет
      И горько, безутешно плачет.
      Как градинки, как льдинки
      Из дивных глаз слезинки,
      Звеня, ей катятся на грудь...
      Однако стоило взглянуть
      Ей вновь на Парцифаля
      Слезы бежать перестали...
      С нее он не спускает глаз
      И говорит: "Дозвольте, вас
      Плащом своим укрою
      С подкладкой меховою,
      Прекраснейшая госпожа!.."
      Всхлипнула она, дрожа:
      "Ваш плащ не смею я принять,
      Вы в том должны меня понять.
      Не жаль, что жизни я лишусь,
      Несчастный, я за вас страшусь:
      Коли на помощь мне придете,
      Вы под его мечом падете!.."
      Герой едва повел плечом:
      "Как так паду? Под чьим мечом?
      Мне сила господом дана,
      И вражья сила ни одна
      Меня не одолеет:
      А кто дерзнет, сам пожалеет!..
      Так кто ж он, супротивник мой?.."
      "Он прежде звал меня женой.
      Теперь же, если б мое тело
      Его служанкою стать захотело,
      Он прочь бы оттолкнул меня,
      Измену мнимую кляня.
      В его груди угасла вера..."
      "Надеюсь, что найдется мера,
      Чтоб к вере возвратить его.
      Но много ль войска у него?.."
      "Нет, с ним пока что я одна.
      Но бойтесь! Месть его страшна!
      Супруг шутить не любит,
      Он вас в куски изрубит.
      Да, он изрубит вас в куски,
      А я исчахну от тоски,
      Злосчастная Ешута!.."
      Раздета и разута
      Она Орилусом была,
      И все же кротостью цвела,
      Воистину святою
      Женской чистотою...
      . . . . . . . . . . . . .
      . . . . . . . . . . . . .
      Герой тотчас свой шлем надел
      И словно ветер налетел
      На герцога, что страшным взглядом
      Смотрел, как некто скачет рядом
      С его печальною женой...
      Конь Парцифаля - вихрь шальной.
      . . . . . . . . . . . . .
      Герои копьями дрались.
      Ешута бедная, молись!
      И впрямь: подобного турнира
      Не знали с сотворенья мира.
      Здесь все гремело, все звенело.
      Они дрались осатанело.
      (Ах, крови, что ль, пролито мало?)
      Ешута руки ломала...
      Орилус храбрый был боец.
      Да что поделаешь? Юнец
      Его одолевает,
      Сдаваться повелевает.
      "Ах так? Не слушаться меня?!"
      Взял и стащил его с коня
      Могучими руками
      (Что было с герцогом, судите сами)
      И мигом, как мешок с овсом,
      Швырнул его на бурелом,
      Синяками лицо изукрасил
      И нос ему расквасил.
      Кровь из-под шлема льется.
      Одно лишь остается
      Орилусу: глаза смежить
      И умереть... "Ты хочешь жить?
      Все от тебя зависит.
      Раскаянье возвысит
      Тебя, и честь тебе вернет,
      И с сердца тяжкий снимет гнет.
      Проси же без смущенья
      У этой женщины прощенья!
      Свое доверье ей верни
      И подозреньем не черни.
      Тебе клянусь я свято:
      Ни в чем она не виновата!.."
      "Не виновата?! Кто?! Она?!"
      "Да. Знай: во всем - моя вина.
      В своей ребячьей дури
      Навлек я гнева бури
      На воплощенье чистоты...
      Ее подозреваешь ты
      В супружеской измене!
      Но нет на ней вины ни тени!
      Хочу, чтоб ты рассудку внял:
      Кольцо с нее я силой снял
      И, как бы в ослепленье,
      Поцеловал без дозволенья..."
      . . . . . . . . . . . . .
      Воскликнул герцог: "Я спасен!
      Ужели это все - не сон?
      Хоть я повержен и раздавлен,
      От худшей казни я избавлен.
      Мне пораженье принесло
      Усладу дивную. Спасло
      Меня сие известье.
      Что подозрение в бесчестье
      Отпало!.. Что моя жена
      Господним ангелам равна
      Своей небесной чистотою!
      Безумец! Я ее не стою...
      И все ж для ревности тогда
      Был повод... В том-то и беда.
      Она мне сердце разрывала
      Тем, что восторга не скрывала
      Перед твоею красотой.
      А у меня-то нрав крутой.
      Дурная мысль мне в мозг вонзилась:
      Моя жена в тебя влюбилась,
      Жена мне боле не верна!..
      Из преопасного зерна
      Взросло слепое подозренье,
      Позор! Позор мне и презренье!
      Но о прощении молю
      Ее, что я, как жизнь, люблю!.."
      Рек Парцифаль: "Тебя я пощажу,
      Возблагодари же госпожу!
      Взбодрись душой, с земли восстань!
      Ты тотчас двинешься в Бретань.
      И - клятву в том с тебя беру:
      Придя к Артурову двору,
      На верность деве присягнешь!
      Какой? Сейчас меня поймешь:
      Прелестной деве, кротчайшей,
      О коей с болью, с тоской величайшей
      Я воздыхать не позабыл.
      Кей-сенешаль ее побил.
      Из-за меня случилось это!
      Удар остался пока без ответа.
      Найди ж ее, поведай ей,
      Что будет отомщен злодей,
      Что он за все заплатит кровью..."
      "Я рад твои принять условья,
      Ответил герцог. - Но сперва к жене
      С повинною дозволь вернуться мне..."
      . . . . . . . . . . . . .
      И примиренье состоялось.
      Сердце Орилуса с горем рассталось.
      И вскоре они в пещеру зашли,
      Где с мощами святыми раку нашли,
      И копье разноцветное там лежало
      Оно отшельнику принадлежало.
      Отшельник Треврицент был брат
      Анфортаса... (Так говорят
      Предания, по крайней мере.
      В ту пору не было его в пещере...)
      Над ракой вновь Парцифаль присягнул,
      Что ни разу в жизни не посягнул
      На честь иль достоинство герцогини,
      Однако он горько жалеет ныне
      О дерзком поступке (известном вам),
      И он резнул себя по губам,
      Что зло свершили, без спросу целуя,
      Дабы кровью с них смыть печать поцелуя.
      И, глядя герцогине в лицо,
      Он с поклоном ей возвратил кольцо...
      . . . . . . . . . . . . .
      И тут же доблестный рыцарь Орилус
      (Чья душа для добра отворилась)
      Супругу плащом драгоценным укрыл
      И о любви своей заговорил
      И о том, как виновен он перед ней,
      Кто всех любезней ему и родней...
      А Парцифаль с копьем разноцветным
      Стоит, глядит на них взглядом приветным,
      И радость его наполняет грудь...
      Он решает в дальнейший пуститься путь.
      Ах, напрасно супруг и супруга
      Приглашают младого друга
      С ними вместе в шатровый их град.
      Словно бы приглашенью не рад,
      Он простился с милой четою,
      Снова движимый целью святою...
      . . . . . . . . . . . . .
      А теперь я вам о том расскажу,
      Как Орилус, обретший свою госпожу,
      Ставши снова счастливым супругом,
      К своим вернулся слугам
      В шатровый город на лугу.
      И вправду молвлю, не солгу,
      В ту самую минуту,
      Когда народ узрел Ешуту,
      Восторга клики раздались.
      Из множества сердец рвались
      Те радостные клики:
      День наступил великий...
      Им поклонившись до земли,
      Обоих в баню повели.
      Двенадцать дев придворных,
      Прилежных да проворных,
      От грязи и от пыли
      Владычицу отмыли.
      И вот, умыта и свежа,
      Вновь почивает госпожа
      После скитаний длинных
      На пуховых перинах.
      Меж тем Орилус, в бане моясь
      И ни о чем не беспокоясь,
      Мечтает только об одном:
      О скором отдыхе ночном.
      Тут дорогому господину
      Необычайную картину
      Один старательный вассал
      В таких словах живописал:
      "Едва ты, герцог, удалился,
      Король Артур сюда явился.
      По обе стороны реки
      Стоят Артуровы полки,
      Кругом раскинуты палатки.
      Герои так и рвутся к схватке.
      Во имя доблести и славы
      Придумывает он забавы:
      Турниры, битвы без конца,
      Пылают женские сердца.
      Их здесь немало, дам прекрасных,
      Любительниц сих игр опасных!.."
      И герцог, словно бы в огне,
      Воскликнул: "Снаряженье мне!
      А герцогине - платье!.."
      Не в силах передать я,
      Как герцогине платье шло
      И как лицо ее цвело!..
      Затем на ложе они вдвоем сидели
      И жареных пичужек ели...
      Да жаль, ей герцог есть не давал,
      Все беспрерывно целовал
      Уста своей Ешуты,
      Порвав раздора путы...
      . . . . . . . . . . . . .
      И вот они пустились вскачь.
      Конь под Орилусом горяч.
      Орилус, герцог, был при всем
      Вооружении своем,
      Однако в этот час он
      Не был подпоясан
      Испытанным своим мечом,
      Что говорило всем - о чем?
      О том, что пораженье
      Он потерпел в сраженье.
      Меч поперек седла лежал.
      Плененью герцог подлежал
      И крайне странной каре:
      Служенью Куневаре!..
      . . . . . . . . . . . . .
      . . . . . . . . . . . . .
      Артур, приметив тех двоих,
      С большим почетом принял их,
      Как если б их давно здесь ждали.
      Пажи Ешуту сопровождали
      При въезде в лагерь, ко двору...
      И вдруг любимую сестру
      (О, возликуйте, божьи твари!)
      Узнал Орилус в Куневаре...
      Да и она, волнением объята,
      Признала в нем тотчас родного брата.
      Тут достославнейший Орилус
      Поведал ей, что с ним случилось.
      Не скрыл он также и того,
      Какую клятву взял с него
      Его бесстрашный победитель,
      Заступник добру, а злу - обвинитель,
      Который ему явиться велел
      Сюда, чтоб положить предел
      Бесчинствам сенешаля Кея...
      Затем он воскричал, бледнея:
      "Кей! Кей тебя ударить смог?!
      Но если есть на небе бог,
      Обидчик твой не уйдет от мести!
      С героем величайшим вместе
      За каждую твою слезу
      Обрушим на него грозу!.."
      . . . . . . . . . . . . .
      А королева в это время
      С придворными своими всеми
      Спешит облобызать Ешуту...
      Артур пришел. Ну, а к нему-то
      Вассалы, слуги так и льнут.
      Все в умиленье слезы льют,
      Счастливейшую видя пару
      И вместе с ними Куневару,
      Что прежде, словно тень, брела,
      А нынче брата обрела
      И расцвела красою бесподобной...
      Но кто это о ухмылкой злобной
      Стоит угрюмо в стороне?
      Кей, ненавистный вам и мне!
      Счастливцев вид его бесил,
      И оттого он был без сил.
      Вдруг он Кингруна примечает,
      Править пиром ему поручает.
      "Пойми, - он говорит тайком,
      При совпадении таком
      Я за столом сидеть не вправе,
      Душой и сердцем не лукавя.
      Скорей я со стыда помру!
      Ударив герцога сестру,
      Себя я виноватым
      Считаю перед братом.
      Надеюсь, ты меня заменишь
      И старой дружбе не изменишь.
      Всех угости отменно, вкусно:
      Ты это делаешь искусно.
      Не ты ль закатывал обеды,
      Когда одерживал победы
      Твой достославнейший Кламид?..
      Я верю, что не утомит
      Тебя и это угощенье..."
      ...Отвесив герцогу поклон,
      Печально удалился он,
      Так и не заслужив прощенья...
      . . . . . . . . . . . . .
      ...Куневара всех потчевала на диво,
      Брата родного - особливо.
      Король Артур, скажу без лести,
      Высокой их удостоил чести,
      Когда, собравшись почивать,
      Он доброй ночи пожелать
      Соизволил недавним жертвам ссоры лютой.
      Итак, покуда день расцвел,
      Счастливейшую ночь провел
      Орилус со своей Ешутой.
      VI
      Узнайте, что Артур-король,
      Покинув замок Коридоль,[95]
      Расстался со своей страной...
      Среди рожденных стариной
      Поверий и сказаний
      Немало указаний
      На то, что он родную землю
      Покинул, гласу мудрых внемля,
      Мечтая в странствии, в пути
      Младого рыцаря найти,
      Того, кто звался Рыцарь Красный
      И подвиг свой свершил ужасный,
      Невольно Итера убив,
      Затем, Кингруна победив,
      Пленил Кламида без смущенья
      И был достоин восхищенья!
      Но что там слава и хвала!
      К героям Круглого стола
      Отважного причислить надо!
      Не это ль высшая ему награда?
      Но прежде чем пуститься в путь,
      Король на верность присягнуть
      Повелевает слугам
      И молвит: "Кто друг с другом
      Затеет драку или спор,
      Пусть ведает, что с этих пор
      Нам все решать придется миром
      Не поединком, не турниром:
      Нам силы надобно сберечь
      Для дальних странствий и для встреч
      Негаданных-нежданных
      В нам незнакомых странах.
      Должны вы это понимать,
      Излишний шум не поднимать.
      В беде я не оставлю вас.
      Так исполняйте мой приказ!
      Мы своего добьемся!.."
      Все молвили: "Клянемся!.."
      . . . . . . . . . . . . .
      ...Однако где же наш герой?..
      То было зимнею порой.
      Снегами скоро все покроется...
      Как?! Разве на дворе не Троица?
      Ведь все весной напоено
      И все цветет... А! Вот оно!
      О, стародавние поэты,
      Мне ваши ведомы приметы,
      У вас в стихах король Артур
      Изнеженнейшая из натур.
      Зефирами он обдуваем,
      Он, как цветок: он дышит маем.
      Весенний, майский, неземной,
      Он только в Троицу, весной
      По вашим движется страницам,
      На радость голубым девицам...
      Но нет! У нас он не таков!
      С нас хватит "сладких ветерков"!
      Мы сей рассказ соорудили,
      Собрав бесчисленные были
      И вымыслы. И так хотим,
      Чтоб - пусть мороз невыносим
      Герой наш, столь любимый мною,
      С Артуром встретился зимою...
      . . . . . . . . . . . . .
      Артур со свитой скачут вдоль
      Крутого берега Плимицоль.[96]
      Угрюм король и вся его свита
      Зело на сокольничего сердита.
      Случился нынче скверный случай:
      Артуров сокол, самый лучший,
      Был перекормлен до того,
      Что есть не стал он ничего
      При утреннем кормленье
      И, в дерзком устремленье,
      Рванулся, из виду исчез
      И улетел куда-то в лес.
      Ну, что тут делать станешь?
      Чем сытого заманишь?..
      Меж тем бесценный сокол сей
      В лесу еловом средь ветвей