Три минуты с реальностью

Все это время она, едва сдерживаясь, слушала звуки «Маленькой ночной серенады» Моцарта, щелчки и шум параллельных соединений. Зато у нее была возможность поразмышлять о том, что заставило отца заявиться к Лущу. Они ведь даже не знакомы. Впрочем, это как раз на него похоже. Стоит отцу чего-нибудь захотеть, он этого добьется, тут можно не сомневаться. Такая уж профессия. Сейчас он, видимо, стремится узнать то же, что и она: адрес Дамиана. И это может говорить лишь об одном…

После обмена приветствиями мать подтвердила ее догадку.

– Джульетта, послушай, папа вылетает в Буэнос-Айрес.

– Что?.. Зачем?

– Он… Мы боимся за тебя. Он хочет поговорить с тобой. Просил, если ты позвонишь, сказать, что он едет. У тебя есть чем писать? Я продиктую адрес его отеля.

Джульетта опустилась на обитую пластиком скамью и попыталась собраться с мыслями.

– Джульетта, ты слышишь?

– Да… Но, мама… я не могу…

Откуда это чувство омерзения?

– Я не хочу его видеть!

– Послушай, девочка, я тебе верю. Знаю, что ты бы никогда не сделала, если бы не была полностью убеждена, что это необходимо. Но и ты, пожалуйста, верь нам хоть чуть-чуть! Отец хочет поговорить с тобой. Он все тебе объяснит. Найди его там, пожалуйста. Обещаешь?

– Но, мама… я не хочу с ним объясняться, пока не поговорю с Дамианом… а его я не могу найти… он исчез… Что папа сказал, черт возьми… к чему этот театр?

– Джульетта, послушай, папа сделал ошибку. Но теперь хочет ее исправить. Я уверена, он все объяснит. Есть ручка?

– Да, – соврала она. Отец прилетает в Буэнос-Айрес. Меньше чем через сутки. Необходимо срочно найти Дамиана. Сегодня же. Какого, спрашивается, черта ему понадобилось лететь через весь земной шар? Чтобы объяснить ей что-то? Неужели нельзя сказать по телефону? Или дождаться ее возвращения в Берлин?

Отец. Госпожа Альсина. El loco.

– Нашла ручку?

– Да.

– Пиши: в четверг, в одиннадцать тридцать по местному времени. Сегодня вечером вылетает из Парижа. Я уже не увижу его до отъезда, но скажу, что ты звонила и разыщешь его в гостинице, ладно?

Снова какое-то нехорошее чувство. Неспокойная совесть? Нет, в ней бушует ярость. Какого дьявола он преследует ее? Это же ненормально!

Клаудиа знала не больше, чем другие. Номер телефона и факса, которые она сообщила Лущу, Джульетта и так помнила наизусть.

– Все равно спасибо.

– Не за что, – ответил Лутц. – Как Буэнос-Айрес?

– Жарко.

– Ага. Особенно сейчас.

– Лутц, тебе ничего не говорит слово «ламбаре»?

– Ламбада?

– Нет, ламбаре.

– Это не больница Альберта Швейцера где-то в джунглях?

– Нет, она называется «Ламбарене». А я говорю – ламбаре. Может, это танго?

– Никогда не слышал. Откуда вообще ты это взяла?

– Ладно, проехали. Послушай. Мне кое-что пришло в голову. Чарли наверняка записывал на видео последнее представление «Джулиана и Джулианы», так ведь?

– Думаю, да. И что?

– Можешь прислать мне копию?

– Копию записи последнего представления?

– Да.

– В Буэнос-Айрес?

– Лутц, а тебе обязательно все время повторять то, что я говорю? Да. Мне нужна запись последнего представления. Пожалуйста, экспресс-почтой. Деньги отдам сразу же, как вернусь. Можно на тебя рассчитывать?

– Хорошо. Давай адрес.

Повесив трубку, Джульетта еще несколько минут неподвижно сидела на скамейке, разглядывая мраморный пол просторного холла. По дороге домой она, несмотря на усталость, изо всех сил пыталась осмыслить новый поворот в ситуации. Похоже, она ошиблась. У нее гораздо меньше времени, чем она думала. В четверг ее отец будет здесь. Дамиана надо найти раньше. Но как? А тут еще эта Альсина. За последний час записка, лежавшая у нее в комнате на столе, вряд ли стала менее странной.

Пожалуйста, позвоните мне, как только Вам позволит время.

С огромным уважением

Мария Долорес Альсина

С этой мыслью она уснула.

Дама и вправду спешила.

16

За завтраком ей пришла в голову идея. Сидя в ближайшем кафе на углу, она листала свой журнал с объявлениями. Особенно внимательно изучая те, что были обведены шариковой ручкой, и в один прекрасный момент наткнулась на название «Каса асул». Сегодня там дает урок Нифес. Несколько минут Джульетта безотчетно рвала на мелкие кусочки бумажный пакетик из-под сахара, не спуская при этом глаз с объявления. Да, это, наверное, самый простой и прямой путь. Хотя Джульетту уже сейчас тошнило от мысли о необходимости с ней встречаться. Но что еще остается? Придется идти.

Два часа спустя она уже поднималась по мраморной лестнице, ведущей в танцевальный зал «Каса асул». После часовой тренировки у себя в номере Джульетта чувствовала себя почти нормально. Она страшилась предстоящей встречи и потому готовилась к ней – как умела: старалась держаться как можно более прямо. Но войдя в зал, почувствовала боль в животе. К тому же подгибались колени. К счастью, по ней ничего нельзя было заметить.

Ей сразу бросилось в глаза, что это случайный коллектив. Похоже, ученики друг с другом не знакомы. Вдоль стен на стульях сидят мужчины и женщины разного возраста. Пока их немного. Некоторые переобуваются, другие уже готовы: ждут начала занятий. Все, за исключением двух парочек, сидят по одному на расстоянии друг от друга. Джульетта устроилась на самом крайнем стуле в левом ряду и стала переобувать туфли: вместо удобных уличных надела лодочки на высоких каблуках. Постепенно людей становилось все больше, теперь они собирались небольшими группками. Джульетта слышала обрывки фраз на английском и французском, к ее удивлению, здесь говорили даже по-немецки. Неуклюжий бородач в клетчатой сорочке, слишком узких для него джинсах и чересчур заметных полированных до блеска сапогах втолковывал что-то рыжеволосой женщине: «…вот что ты должна почувствовать! Иначе ничего не выйдет. Ведут не руками, ведут грудью». Тут он левой ладонью ударил себя в грудь, выписав при этом торсом какую-то странную фигуру, мало похожую на танцевальную.

Нифес пока не видно.

В дальнем конце зала за маленьким столиком сидела пожилая женщина. Нажимала кнопки проигрывателя. Очевидно, именно ей следовало заплатить пять песо за урок. Джульетта сделала в точности как другие: подошла к старухе и протянула деньги. Та окинула ее довольно дружелюбным взглядом и, сообразив, что по-испански Джульетта не понимает, без труда перешла на французский:

– Je suis Marta 116. Ты в первый раз?

– Да, – сказала Джульетта и тоже представилась.

– C'est beau. Italiana? 117

– Нет, но из Европы.

– Ясно. Одна или с партнером?

– Одна. Вообще-то для начала я хотела бы присмотреться.

– Не пойдет, моя милая. Но ты садись. Найдется и для тебя кто-нибудь подходящий.

С этими словами она отвернулась к проигрывателю и уставилась на его многочисленные кнопки и ручки. Джульетта вернулась на место. Наконец нужная кнопка была найдена, и заиграла музыка. Мужчина в сверкающих сапогах, говоривший по-немецки, одним из первых вышел на паркет и, подхватив свою рыжеволосую партнершу, встал в исходную позицию и начал танец. Это почему-то подействовало на нее успокаивающе. Во-первых, они вместе. Во-вторых, в том, что касается танца, она заведомо не будет выглядеть смешно. Пусть она забыла основной шаг танго, показанный когда-то Дамианом, но даже будучи в стельку пьяной, даже с канцелярскими кнопками в туфлях, она не будет смотреться как эти двое. Другие пары, постепенно выходившие на площадку, старались двигаться спокойно, без лишних выкрутасов. Кое-кто остался сидеть, дожидаясь начала занятий.

Вошла Нифес. И Джульетта сразу же инстинктивно выпрямила спину. Нифес тотчас ее заметила, но на лице ее ничего не отразилось. Она прошла вдоль выстроившихся в ряд учеников, то и дело останавливаясь, чтобы приветствовать того или иного из них поцелуем, и добралась наконец до столика в конце зала. Очевидно, она уже здесь бывала. Некоторое время болтала с Мартой, поглядывая на танцующих, но ни разу не взглянув в сторону Джульетты.

Джульетте вдруг пришла в голову мысль, что, возможно, Дамиан тоже появится. Кроме того, ее вдруг охватила твердая убежденность, что именно Нифес – одна из главных причин его странного поведения. Она невольно чувствовала растущую неприязнь, но при этом не могла не признать, что ее соперница – восхитительная танцовщица и к тому же красавица. Отказаться от работы с ней – просто безумие с его стороны. Пусть в Берлине они поссорились, пусть даже не на шутку, но не мог же он на самом деле всерьез решиться уйти от такой партнерши. Ведь эти двое связаны совсем на ином уровне, чем когда-либо могли быть связаны Дамиан и Джульетта: их роднило общее искусство, общая культура. Джульетта навсегда осталась бы для него чужой. Дамиан просто использовал ее, чтобы от чего-то освободиться, а потом она ему надоела. По большому счету он всегда принадлежал Нифес – вот этой женщине, которая, откинув голову, выставила свои красивые ноги, лениво приняв позу, подчеркивающую совершенство изящной фигуры, обтянутой узким черным платьем, демонстративно не обращая внимания на то, заметил кто-нибудь ее движение или нет.

Дамиан так и не появился. Нифес начала урок. Она похлопала в ладоши, и ученики выстроились перед ней в два ряда. Джульетта судорожно размышляла, что делать, но пути назад не было. Нифес видела ее, хоть и продолжала полностью игнорировать. И фа началась. Джульетта встала и заняла свободное место в заднем ряду. Их глаза встретились. Ненадолго, но они сказали друг другу все. Скрестив взгляды на несколько секунд, одновременно отвели их. Нифес подняла руку, отбивая пальцами такт, развернулась и показала простейшую последовательность шагов. Группа пришла в движение.

Джульетта даже не старалась повторить то, что та показала. Она вообще старалась не смотреть на Нифес, предпочитая следить за движениями других женщин в большом зеркале на стене. Ритмичная мелодия подсказала, что упражнение учит различать в музыке мелодическую и ритмическую линии. Поначалу ученики двигались, не сходя с места, потом Нифес включила в движение шаги – сперва два влево, потом еще и два вправо, тем самым заметно усложнив упражнение. Большинство то и дело сбивались с такта. Нифес с усмешкой наблюдала за ними и, стараясь выделить ритмический рисунок, с трудом улавливаемый учениками, на удивление громко щелкала пальцами.

Потом развернулась и пошла вдоль рядов, исправляя ошибки. Музыка, стук каблуков, более или менее синхронное перемещение людей по залу в волнообразном движении, и Нифес, то выпрямляющая кому-то руку, то опускающая чье-то плечо, то помогающая вновь поймать потерянный было ритм. Проходя мимо соперницы, она на мгновение остановилась и смерила ее ничего не выражающим взглядом.

В памяти Джульетты воскресли худшие моменты учебы в балетной школе. Помимо воли ее внимание все чаще обращалось к Нифес, и чем дольше продолжалось упражнение, тем острее ощущала она унижение. Каждый взгляд Нифес, казалось, был исполнен насмешки или издевки. С чего ей вдруг вообще пришло в голову явиться сюда? Кто она такая? Одна из мимолетных пассий Дамиана, никак не желающая понять, что для него это всего-навсего эпизод, один из многих. Господи, а она-то – полетела за ним на край света! Не постыдилась даже явиться к Нифес, ради того только, чтобы разыскать бросившего ее любовника! Джульетта несколько раз сглотнула, стараясь не терять самоконтроля. К горлу подступил желудочный сок. Впрочем, в этом ощущении не было ничего нового. Нифес для нее оставалась своего рода абстрактной идеей: училкой из балетной школы, месяцами изводившей ее; безжалостной тысячеглазой публикой, жадно ждавшей первой ошибки, первого проявления слабости; собирательной танцовщицей того же ансамбля, воплощением зависти, конкуренции. И еще – страха, худшего врага тех, кто знает, чего хочет. Страха получить отказ, страха ошибиться, страха перед провалом. Только не у нее! Не у Джульетты! Что бы ни произошло, она станет продолжать! И найдет Дамиана, пусть даже для того, чтобы один-единственный раз посмотреть ему в глаза.

Через полчаса разминка закончилась. Нифес вызвала к себе какую-то девушку, вместе с которой показала несколько по-настоящему сложных движений. Пару раз повторив всю последовательность шагов, разложила движение на отдельные элементы. Потом объяснила мужчинам, какова их роль в этой фигуре. А она здорово танцует мужскую партию! Джульетта чувствовала, как ее неприязнь постепенно уступает место какому-то другому чувству. Нифес дала ей пощечину. Она ее ненавидит. А Джульетта испытывает к ней интерес, который только растет. Ей совсем не хочется враждовать с Нифес. Движения танцовщицы исполнены какой-то особенной выразительной силы, являющейся следствием блестящей техники. В ней есть что-то абсолютное – то, чего не хватает самой Джульетте. И она испытывала невольное уважение, восхищалась этим абсолютным началом.

Вновь заиграла музыка, ученики разбились на пары. К Джульетте направился какой-то юноша. Но прежде чем он успел ее пригласить, между ними возникла Нифес и поставила его в пару с другой женщиной. Джульетта в растерянности встала возле края площадки, наблюдая оттуда, как Нифес строит пары. Когда все пары построились, Джульетта осталась одна. Начали танцевать. Джульетта села, не зная, куда спрятать глаза, нервно сжимала пальцы, учащенно дышала. Изжога мучила все сильнее. В висках стучало. Она сглотнула, смущенно разглядывая паркет. Вдруг перед ней возникла Нифес и протянула руку:

– On dance? 118

Не дожидаясь ответа, осторожно подняла Джульетту, взяла ее правую руку в свою, левую положила себе на плечо и обняла за талию. Внезапная близость выбила Джульетту из колеи. Запах духов ударил ей в нос. Она почувствовала мягкое и одновременно крепкое прикосновение правой руки Нифес к своей спине и инстинктивно опустила глаза, но Нифес сказала:

– Не смотри вниз. Больше в плие.

Джульетта подняла голову. Она была выше Нифес, но ее не покидало чувство, что та смотрит на нее сверху вниз.

– На пятой перекрещиваемся, – вдруг сказала та.

– Как?

Нифес остановилась и начала сначала.

– В танго восемь позиций. Смотри, в первой позиции ты с партнером стоишь параллельно, вторая – ты сбоку, третья – сзади. Пятая – перекрестная. С шестой по восьмую – закрытые. Вот так.

Они протанцевали все позиции подряд несколько раз, потом Нифес объяснила, из какой позиции следовало начинать шаги в предыдущей фигуре. После нескольких попыток комбинация почти удалась. Нифес управляла Джульеттой, мягко надавливая ладонью ей на спину при помощи невидимой силы, которую излучал ее торс. Кроме того, Джульетта то и дело ощущала короткие прикосновения к ногам, однозначно указывающие направление движения. Их щеки соприкасались. Когда музыка кончилась, Нифес внезапно отпустила ее. Джульетта была в полной растерянности. Она смущенно улыбнулась. Нифес холодно на нее взглянула и сказала:

– Танго не для тебя.

Тон ее был жестким, ледяным. Джульетта слегка отступила, но ничего не ответила.

– Зачем ты пришла? Хочешь, чтобы я извинилась? Пощечина предназначалась Дамиану. А ты так, просто под руку подвернулась. – Все это она произнесла без тени сожаления.

Только теперь Джульетта начала понимать, что происходит. Все напрасно. Господи, какая глупость! Странная смесь упрямства и отчаяния заставила ее все же вымолвить следующую фразу:

– Скажи, как его найти. Мне нужно с ним поговорить.

Выражение лица Нифес стало откровенно враждебным.

Музыка заиграла вновь. Но пары прекратили упражнение и стояли, неотрывно глядя на них. Нифес сделала знак продолжать. Потом грубо схватила Джульетту за руку и вытащила с танцплощадки. На мгновение Джульетта по-настоящему испугалась, что Нифес ударит. Но та сразу же выпустила ее, казалось, вновь обретя самообладание.

– Мне наплевать на Дамиана, – сдавленным голосом сказала она. – Так что не воображай себе много. Сколько он с тобой продержался? Три, четыре недели? Он западает на всех, кто похож на тебя.

Джульетта на мгновение закрыла глаза. Потом села на скамейку и стала переобувать туфли. Нифес нервно оглянулась, заметив любопытные взгляды учеников. Они не могут слышать, что она говорит, но видят реакцию Джульетты. Нифес села с ней рядом.

– Думаешь, я ревную к его любовницам? Это отняло бы все мое время.

Джульетта молча надела уличную обувь. Потом встала, намереваясь идти, но Нифес преградила ей путь.

– Да ты вообще понимаешь, с кем связалась? – прошептала она. – Дамиан ненормальный. Он болен. Понимаешь? Болен.

– Я знаю.

– Что ты знаешь? Ты вообще ничего не знаешь!

– Я хотела бы уйти, пусти меня, пожалуйста.

Нифес не отрываясь смотрела на нее, не делая ни малейшего движения, чтобы дать дорогу. Джульетта взглянула ей прямо в глаза. Если кто-то здесь и болен, так это она. Нифес. Хотя не только. Все, кого ни возьми в этом городе, больные. Нифес. Ортман. Дамиан. Страна сумасшедших. Ненормальных. El loco. Las locas. Как сказала та американка в гостинице? Очень важное слово – «сумасшедший».

Вдруг Нифес схватила ее за руку. Джульетта испугалась неожиданного прикосновения, но была слишком ошеломлена, чтобы защищаться. Нифес встала, вывела ее из зала на лестничную площадку. Закрыла дверь. Джульетта побледнела. Хотела убежать, но Нифес опять преградила ей путь. Похоже, любой расчет был совершенно чужд этой женщине. Всякое необдуманное движение могло вывести ее из себя и спровоцировать на неконтролируемые поступки. Джульетта струсила. Не знала, как себя вести. Нифес сильнее. Она все еще чувствовала ее пальцы на своем предплечье. «Ударит ведь опять», – в ужасе подумала она. Что делать? Как защититься? Может, стукнуть ее рюкзаком? Дурацкая ситуация!

Нифес шагнула к ней, но вдруг остановилась, скрестив на груди руки.

– А теперь послушай, – начала она. – Ты понятия не имеешь, во что ввязалась. Сам Дамиан и гребаная история его жизни у меня уже вот где, – провела она рукой по горлу. – Так что топай-ка лучше домой. И у меня больше не появляйся. Лично я понятия не имею, где он. Во всяком случае, не у меня. У нас с ним давно все кончено, ясно тебе?

Нифес дрожала от возбуждения, но пока еще сохраняла над собой контроль. Позднее Джульетта пыталась проанализировать, что все-таки вывело ее из себя – мысль о Дамиане, или, скорее, тот факт, что она, Джульетта, осмелилась открыто появиться у нее на уроке. Самой ей хотелось лишь одного – уйти туда, где она не будет слышать потока слов, исторгаемых Нифес.

– Он же сумасшедший, зомби. Уничтожает каждого, кто подходит к нему слишком близко. Потому что сам разрушен. Он давно уже мертв и питается теми, кто ему близок. И это они все виновны в его несчастье, только сам он ни в чем не виноват, – чертов hijo de puta 119! Вот что такое твой Дамиан с его сраным детством, приемными родителями и прочим психологическим дерьмом, которое он изрыгает на всех и вся, словно только у него на всем белом свете есть проблемы! Hijo de la mierda. Huerfano de la putisima mierda 120. Да если бы все приемыши так носились со своим сиротством, как он…

Джульетта то и дело теряла нить ее излияний. «Она говорит не со мной, – думала она. – Как в Берлине. Опять я просто подвернулась ей под руку и принимаю пощечины, предназначенные Дамиану. Господи! Когда же она замолчит?» Ей становилось все труднее вникать в поток французской речи, щедро пересыпанный испанскими ругательствами. О чем она вообще? Сиротство? Приемные родители? Дамиан сирота? А эти Альсина его усыновили… Но какое отношение все это имеет к ней? Что ей-то с того? Нифес на секунду умолкла, чтобы перевести дух, и Джульетта подняла руку:

– Прекрати!

Нифес шагнула в сторону, освобождая проход. Испанские слова, слетавшие при этом с ее губ, похоже, представляли собой полный перечень органов половой и выделительной систем человеческого организма. Джульетта подождала, пока не иссякнет словесная клоака. Потом просто прошла мимо и опустилась по лестнице. Чудовище, кажется, заткнулось. Дверь со скрипом захлопнулась. Последние ступеньки Джульетта преодолела бегом и пулей вылетела на улицу.

17

Ее впустил Пабло.

Днем дом выглядел гораздо приветливее. Вчера ночью из-за грозы впечатление было совсем другим. Теперь она заметила, что внутренний дворик утопает в зелени. Листья размером с носовой платок свисают с кустов, названия которых Джульетта, конечно же, не знала. Как-то раз она видела в ботаническом саду банановое дерево, но оно было совсем другим. Хотя вообще-то ей все равно, что тут растет. Она хочет просто поговорить с Линдсей. Но той нет дома. Пабло, молодой человек довольно приятной наружности – она уже слышала о нем от Линдсей, – сдает комнаты любителям танго. Он настоял, чтобы она вошла и выпила хотя бы чашку травяного чая мате. Сейчас, мол, слишком жарко, чтобы болтаться по городу.

Она приняла приглашение, но вместо мате попросила соку. Может, Линдсей скоро вернется? Пабло не знает, где она. Он не следит, как проводят время жильцы. Чаще всего они спят до полудня. Потом завтракают часов до двух и повторяют в саду выученные накануне шаги. Затем идут на свои курсы, дальше – на ту или иную «практику», ужинают где-нибудь в городе и вскоре после полуночи заваливаются в самую модную на данный день милонгу. Почти никогда не возвращаются домой раньше пяти утра. Сегодня, правда, все испарились уже в три часа дня, и он понятия не имеет почему.

– Тоже танцуешь танго? – спросил он.

Джульетта покачала головой, залпом опустошив стакан яблочного сока, предложенный Пабло.

– Нет-нет, вовсе нет. Я здесь в отпуске.

Пабло смотрел на нее с недоверием, но не настаивал.

– Ты из Берлина. Линдсей сказала мне.

– Да. А у тебя тут гости со всего света?

Пабло усмехнулся.

– Танго в моде везде. Япония, США, Голландия, Германия, Турция, Израиль. Правда, вот эскимосов и вьетнамцев пока не было. Но все впереди. Скоро придется расширяться.

– Япония? Танго? Бред!

– Да. Бред. Но, похоже, пользуется популярностью. Еще соку?

И, не дожидаясь ответа, снова наполнил ее стакан.

– А сам ты тоже тангеро 121?

– Do you think I'm crazy? 122 – фыркнул он в ответ.

Ей вдруг пришло в голову: «No. May be not you. But everybody else» 123.

Пабло блондин. У него красивое лицо, но больше всего ей нравилось, что он не проявляет к ней двусмысленного внимания. Просто ведет себя дружелюбно, без всяких задних мыслей. После перекрестного огня липких и скользких взглядов, которому она постоянно подвергалась на улицах, это казалось невероятным. Может, он, как и Линдсей, нетрадиционной ориентации?

Они еще немного поболтали. Зазвонил телефон. Сняв трубку, Пабло заговорил по-испански. Джульетта услышала свое имя. Он протянул ей трубку.

– Джульетта? Линдсей.

– Здорово, что ты зашла. Я вернусь через час. Пабло откроет тебе мою комнату. Тебе стоит на это посмотреть. Кассета еще в магнитофоне. Ты сделала потрясающее открытие!

– Линдсей, я возвращаюсь, завтра поменяю билет.

На том конце провода повисло молчание.

– Дождись меня, ладно? Мне надо с тобой поговорить. И… прости за вчерашнее… Ты такая… А я была пьяна. Больше не повторится. Честно. Пожалуйста, дождись меня, обещаешь? Дай-ка мне Пабло еще разок.

Пять минут спустя она уже находилась в комнате Линдсей. Зачем было вообще ее запирать? Такой хаос, что отыскать что-нибудь ценное можно разве что с помощью детектора металла. Она пробралась к телевизору, перешагивая через подушки, футляры из-под дисков, стопки журналов, переполненные пепельницы, разбросанные по полу вещи и нажала на «пуск». Долго искала пульт дистанционного управления и в конце концов обнаружила его под матрацем. Продолжительность записи – 87 минут. Она перемотала назад до сороковой минуты, снова нажала «пуск» и включила ускоренный просмотр. Танцевальный зал. По нему снуют люди. Некоторые фрагменты записаны явно в кафе «Идеал». Остальных залов она не знает. Изображение ненадолго пропало, но на пятьдесят седьмой минуте в кадре снова появилось большое светлое помещение в стиле барокко. Не сводя глаз с экрана, она установила нормальную скорость просмотра. Камера скользит по залу, пока не выхватывает из толпы фигуру. Джульетта с отвращением закрыла глаза: опять Нифес. Стоит перед большим полукруглым окном, высоко подняв ногу, и возится с кожаными ремешками туфель. Камера качнулась, и в кадре опять появился Дамиан: двумя руками собирает длинные волосы в хвост на затылке. Он кажется старше, чем на вчерашней записи. Дамиан поднимает глаза и смотрит в камеру. Джульетта нажала на «паузу», присев на корточки перед экраном. «Зачем ты это делаешь? – спросила она себя. – Зачем вообще на него смотришь? Все, больше не могу, завтра улетаю в Берлин».

Она провела пальцем по матовому экрану: теперь слой пыли прорезан узкой полоской, внутри которой крупнозернистое изображение Дамиана кажется ярче. Потом подняла с пола грязную футболку и вытерла стекло. Светлые волоски на ее предплечье встают дыбом. Легкий треск. Дамиан улыбается ей, и кажется, что электрический разряд пробежал по всей ее коже. Взгляд упал на футляр от кассеты, лежащий сверху на телевизоре: март 1997 года. Вчерашняя запись была сделана в 1995-м. Прошло два года. Он повзрослел.

Потом они с Нифес начинают танцевать. У Джульетты пересохло во рту. Она прибавила звук. Но услышала лишь шум и треск. Какой идиот снимал танец без звука? На этот раз хореография кажется непрерывной. Сбоев нет. А если и есть, то с ходу Джульетта их не замечает. Можно попытаться отследить, наблюдая за выражением лица Нифес. Кажется, та несколько раз поджимала губы и морщила лоб. Впрочем, может, так выражается ее сосредоточенность. Нет, Джульетта больше не в силах видеть это лицо! Танец заканчивается эффектной фигурой. Нифес опускается на колени перед Дамианом, замерев в этой подчиненной и одновременно стыдливой позе и глядя куда-то в сторону. И вдруг кажется Джульетте хрупкой и ранимой, словно юная девушка. Джульетта яростно нажала на «стоп». Ее по-настоящему тошнило уже от этой рожи!

Она встала и увидела на столе стопку исписанных листов бумаги. Там же стояли вчерашние бокалы – один был все еще полон. Джульетта бегло просмотрела записи. Так вот что хотела показать ей Линдсей! Слова, выписанные в столбик. Чаще всего по четыре-пять слов в столбике. В одном, правда, целых восемь, зато в другом – только три. Похоже, Линдсей всю ночь анализировала видеозаписи. Первые буквы слов в каждом столбике обведены в кружок, но все равно представляют собой лишь загадочную последовательность знаков: Enrosque. Sentada. Moliente.Americana124. Джульетта соединила начальные буквы в одно слово. ESMA? Из второй группы получилось LAPIZ. Опять что-то непонятное. Хотя lapiz, кажется, обозначает одну из фигур танго? Enrosque.Sacada. Medialuna.Abanico125. Еще раз ESMA?

На следующем листке стояло еще несколько полученных таким образом слов, по ее мнению, столь же бессмысленных. Похоже, Линдсей долго ломала голову, что бы это могло значить: переставляла буквы, что-то подчеркивала, пыталась читать как сокращения. ORV. IKSIY. PYENSTE. Джульетта в растерянности смотрела на буквы и линии. Похоже, она невольно пробудила в Линдсей инстинкт ученого. Дамиановы выкрутасы лишили бедняжку сна. Джульетта быстро просмотрела остальные листки, но одна страница сразу привлекла ее внимание: цифры! Тоже в столбик. С краю рукой Линдсей в явной спешке нацарапаны по-французски краткие комментарии. «Sisteme s?quentiel» 126, – прочитала она. А рядом: «Sisteme additionniel» 127. Никакого смысла в странном нагромождении цифр Джульетта не увидела, хотя сама канадка, похоже, считает иначе. «21—2—25—2—16—28—13—26—2», – прочитала Джульетта. Рядом написано «paraluisa» и три восклицательных знака.

Отложив листок, Джульетта подняла взгляд на картинки и фотографии на стене. У Линдсей явно отсутствует стремление к порядку, в ней есть какое-то хаотическое начало. Возможно, потому что в голове у нее крутится целая куча идей одновременно. Внешний мир никак не хочет соответствовать внутреннему. А ее комната выглядит непосредственным продолжением забитого беспорядочными мыслями мозга. Она пыталась расшифровать код Дамиана. Но удалось ли ей? Джульетта снова уставилась на ряды цифр. Как же это понимать? Каким образом Линдсей удалось все же достичь результата? Может, числа соответствуют номерам букв в алфавите? Джульетта не смогла отказать себе в удовольствии проверить свое предположение и перевела первый ряд в буквы. Но дальше не продвинулась. На двадцать первом месте в алфавите стоит «U», а никак не «Р». А на втором месте – «В». У Линдсей же двойке почему-то соответствует «А». А числа 28 не может быть в принципе, однако оно есть. Джульетта вновь и вновь вглядывалась в загадочную таблицу, где были сведены воедино выводы Линдсей, но никак не могла понять связи между столбцами 128.

Таблица растянулась на несколько страниц. Второй столбец понятен. Начальные буквы тех или иных фигур, похоже, служат подвижными буквами загадочного алфавита танго. Но откуда берутся цифры следующего столбца? И как происходит потом возвращение от цифр к буквам? Что вообще это означает? Возможно, именно то, о чем все здесь говорят: у Дамиана не все в порядке с головой. Оказывается, он не танцует, а выписывает на паркете безумные формулы, имеющие смысл, похоже, лишь для него самого.