Век дракона (№1) - Месть Темного Бога

Микам рывком вытащил меч из тела убитого и, заметив краем глаза третьего нападающего, еле успел отразить удар. Выхватив левой рукой длинный кинжал, он отступил, выставив вперед оба клинка. Двое его оставшихся противников были моложе первого, не так уверены в себе, но дело свое они знали. Хищно улыбаясь, они держались далеко друг от Друга, затрудняя Микаму защиту от обоих одновременно. Один из них делал выпад и отражал ответный удар, а второй в это время пытался напасть с незащищенной стороны. Микам был слишком опытным бойцом, чтобы эта тактика сработала. Используя меч и кинжал, он не только парировал выпады, но и умудрялся атаковать сам.

Ранив одного из нападающих в руку, он учтиво сообщил:

— Будет только справедливо, если я скажу вам: мой кошелек слишком тощ, чтобы тратить столько усилий ради него. — Его противники быстро переглянулись, но ничего не ответили и решительно продолжали бой. — Что ж, как угодно.

Воин справа нанес сильный удар и ранил Микама в бок, заставив его пожалеть об оставленной в Вольде кольчуге. Отскочив, однако, нападающий поскользнулся на утоптанном снегу; Микам убил его прежде, чем тот сумел восстановить равновесие, и как раз повернулся к последнему противнику, когда резкий удар сзади заставил его упасть на колени. Микам опустил глаза и увидел окровавленный наконечник стрелы, торчащий из кожаного нагрудника как раз под правой рукой: вооруженные мечами бандиты не могли справиться с ним, но сумели заставить выйти на дорогу — под стрелы лучников.

«Так мне и надо за ротозейство», — сердито подумал Микам, ожидая смертельного удара. Но замахнувшийся мечом головорез вдруг опрокинулся назад; из его груди торчала оперенная красными перьями стрела.

Микам тут же спрятался за ствол и стал высматривать, что происходит на другой стороне дороги. Алек, опустившись на колени за трупом лошади, осыпал лучников дождем стрел. Двое из них были уже мертвы, а третий упал на глазах у Микама.

— Клянусь пламенем, — ошеломленно прошептал Микам. — Клянусь пламенем!..

Серегил скрылся в лесу, как только понял, что они попали в засаду. Сделав большой круг, он заметил троих бандитов, направлявшихся к Алеку, и притаился за упавшим деревом. Когда те миновали его, Серегил выскочил, напал на ближайшего к себе и убил его, рубанув сзади по шее. Второй как раз в этот момент обернулся и получил удар в горло.

К несчастью, третий головорез, высоченный мускулистый верзила с тяжелым мечом, имел достаточно времени, чтобы приготовиться к защите. Он подставил Серегилу свой клинок, когда тот атаковал его, и попытался обезоружить нападающего. Серегилу удалось не выпустить из руки эфес, но рука у него онемела от удара. Он даже подумал, не стоит ли ему скрыться в лесу, но снег был слишком глубок для таких пробежек. Отскочив, он бросил на противника оценивающий взгляд.

Тот ответил ему тем же и сделал презрительный жест в сторону тонкого клинка Серегила; плюнув в снег, верзила изо всех сил взмахнул мечом. Надеясь на удачу, Серегил вытащил кинжал, наклонился, так что клинок просвистел над его головой, и кинулся в ноги противнику, целясь в колено. Неожиданное нападение застало того врасплох, и Серегил успел вонзить кинжал ему в бедро. Взревев от боли, бандит опрокинулся на спину, сбив с ног и Серегила. и тут же навалился на него.

Оказавшись лицом в снегу под тяжелой тушей, Серегил начал задыхаться. Как он ни боролся, освободиться ему не удавалось. Потом верзила приподнялся, и холодные мозолистые пальцы сомкнулись на шее Серегила, встряхнув его, как крысу. Напрягая всю свою волю, Серегил сумел согнуть ногу так, чтобы дотянуться до стилета в голенище сапога. Перед его глазами плясали огненные круги, но пальцы сомкнулись на рукоятке, и он из последних сил вонзил клинок в грудь противника.

Верзила изумленно вскрикнул и рухнул на землю, придавив Серегила. Судорожно глотая воздух, тот отпихнул тело и, шатаясь, поднялся на ноги.

— Сегодня Иллиор милостив ко мне, — выдохнул он и наклонился удостовериться, что бандит мертв.

Серегилу показалось, что над ним прожужжала сердитая пчела, и он распластался по земле, вытаскивая стилет, застрявший в груди убитого врага Но из-за деревьев показался Алек со стрелой на тетиве лука. Левая нога юноши была окровавлена, и он был бледен. Следом за ним шел Микам, прижимая к боку запятнанную кровью тряпку.

— Оглянись, — кивнул он Серегилу на что-то позади него.

Обернувшись, Серегил увидел еще одного бандита: тот лежал в снегу, и от Серегила его отделяло всего четыре фута; из горла мертвеца торчала оперенная красным стрела.

— Ну, — ловя воздух ртом, прошептал Серегил и поднялся на ноги, отряхивая снег, — думаю, ты рассчитался со мной за покупку лука.

— Клянусь Сакором. этот малец умеет стрелять! — широко улыбнулся Микам.

— Я его должник: там у дороги он меня спас, а потом уложил еще двоих, как будто стрелял в мишень! Я видел только одного оставшегося в живых бандита — он удрал в чащу. когда Алек подошел помочь мне.

— Проклятие! — пробормотал Серегил, поднимая с земли свою рапиру и принимаясь обыскивать лежащих вокруг мертвецов. — Алек, собери свои стрелы.

Юноша приблизился к одному из убитых и осторожно потянул за древко; голова мертвеца повернулась, широко раскрытые глаза, казалось, уставились на убийцу. Алек, дрожа, попятился, потом тщательно стер со стрелы кровь, прежде чем опустить ее в колчан.

Серегил, Микам и Алек вернулись на дорогу и стащили всех убитых бандитов в одну кучу. Алек выдернул стрелу из тела того, кого убил первым, но прежде, чем он успел обтереть ее о снег, вмешался Микам.

— Это твоя первая жертва, верно? — спросил он.

— Микам, такое не для него, — остановил его Серегил, догадавшийся, что задумал его друг.

— Все нужно делать как положено, — невозмутимо ответил Микам. — Помнишь, я и тебя заставил? Ты сам должен бы предложить это парню.

— Нет уж, это твое дело, — вздохнул Серегил, устало прислоняясь к стволу дерева. — Ладно, давай. Только поскорее.

— Иди сюда, Алек. Встань ко мне лицом. — Ставший необычно серьезным Микам поднял окровавленную стрелу. — Этот ритуал служит двум целям. По старому солдатскому поверью, если ты выпьешь крови первого убитого тобой, души тех, кого ты еще когда— нибудь убьешь, не будут тебя преследовать. Открой рот.

Алек бросил на Серегила вопросительный взгляд, но тот только пожал плечами и отвернулся. Подчиняясь команде Микама, Алек открыл рот. Воин коснулся острием стрелы его языка. Серегил заметил, как скривился Алек, и вспомнил соленый металлический вкус во рту, когда, годы назад, Микам проделал то же с ним. Его затошнило.

.Микам похлопал юношу по плечу:

— Я вижу, тебе это не доставило удовольствия, но ведь и убивать этих головорезов тоже было не так уж приятно. Ты только помни: ты защищал себя и своих друзей — а это благородное дело, единственное достойное оправдание убийства. Вот и вторая цель ритуала: пусть убивать тебе всегда будет так же противно, как противен был вкус крови. Ты понял?

Алек взглянул на дымящиеся алые пятна, расплывающиеся на снегу там, где лежали тела, и кивнул:

— Я понял.

ГЛАВА 7. На юг к Боерсби

Микам согласился с Серегилом, что, несмотря на его рану, им следует как можно быстрее пересечь лес и добраться до Боерсби. Далеко объезжая новые поселения и гостиницы — около одной из них удалось украсть лошадей взамен убитых, — что выросли в последние годы вдоль дороги, путники быстро продвигались на юг, не останавливаясь до тех пор, пока Микам мог держаться в седле, ночуя под открытым небом и питаясь дичью, которую удавалось подстрелить Алеку.

Рана Микама не воспалилась, но была болезненной, хоть он в этом и не признавался; однако воина гораздо больше беспокоила все возрастающая молчаливость Серегила. По прошлому опыту Микам знал: это верный признак каких-то неприятностей; черная меланхолия Серегила могла длиться долго, если не случалось чего-то, что заставило бы его начать активные действия.

Через полтора дня они выехали из леса и остановились, глядя на широкий Фолсвейн. Рана Микама снова открылась, от потери крови он чувствовал слабость и был раздражителен.

— Клянусь потрохами Билайри, Серегил, если ты сейчас же все не выложишь, я вышибу тебе мозги! — прорычал он.

Серегил не поднял глаз, хмуро уставившись на шею своего коня.

— Хотелось бы мне, чтобы хоть одного из них мы захватили живым.

— Одного из… Ох, черт возьми, братец! Так вот из-за чего ты не можешь успокоиться? — Микам повернулся к Алеку. — Нет, ты только подумай: банда лесных разбойников — совсем не редкость в здешних местах — напала на нас, и тут же этот балбес подозревает какой-то зловещий заговор! Я думаю, он просто раздосадован тем, что не слышал, как они подкрались!

Алек тоже не поднимал глаз, считая, по-видимому, что вежливость требует воздержаться от комментариев.

— Ну хорошо. — Серегил повернулся в седле и посмотрел в лицо Микаму. — Мы обыскали убитых. Что мы нашли?

— Ничего необычного, — фыркнул Микам. — Ни единой хоть чем-то необычной вещички!

— Верно. Но вспомни: что все-таки у них было? Микам раздраженно бросил:

— Плащи, сапоги, пояса, туники — все местного производства.

— Еще мечи и луки, — вставил Алек.

— Тоже местного производства?

— Насчет мечей не знаю, а луки — наверняка.

— Мечи, похоже, тоже, — медленно произнес Микам, стараясь вспомнить все в точности. — Но что, во имя всех святых…

— Все было совершенно новым! — воскликнул Серегил таким тоном, как будто уличал спутников в тупости. — Разве нашли мы золото, драгоценности, хоть какое-то украшение? Ничегошеньки! Несколько серебряных монет в кошельках, но ни амулета, ни кольца на пальце! Так что же мы имеем:

банда разбойников в новой одежде местного производства, с новым оружием местного производства, притом таких неумелых в своем ремесле, что и добычи у них никакой нет, или таких аскетов, что не носят даже обычных украшений?

Серегил требовательно смотрел на спутников, сморщив лицо в гримасе нетерпения.

«Этот малый похож на избалованного молодого вельможу, отчитывающего придурков слуг», — подумал Микам, преодолевая искушение сбить Серегила с коня.

Алек неожиданно выпрямился в седле.

— Это были вовсе не разбойники. Они просто хотели казаться бандитами.

Серегил слегка улыбнулся — в первый раз за день.

— Более того: в этих краях они появились недавно — иначе их одежда и оружие не были бы такими новыми.

— Когда мы их обыскивали, мы ведь не заметили знаков гильдий, верно? — спросил Алек. — Ну, вроде как у того жонглера…

— Нет, по крайней мере ни одного, который бы я знал. Но само по себе это может ничего не значить.

Микам улыбнулся в усы, слушая, как эти двое обсуждают детали организации засады, похожие на двух гончих, взявших свежий след. «Мальчишка попался на крючок», — довольно подумал он.

— Так кто же это был? — не выдержал Микам в конце концов. — Пленимарцы? Даже если они выследили нас, во что я не верю, как им удалось бы опередить нас настолько, чтобы устроить засаду?

— Сомневаюсь, что это бы им удалось. Те ребята уже были в нужном месте, поджидая нас.

Микам пригладил свои пышные усы. — Но все равно — значит, они должны были получить известие о том, кто мы такие и каким путем едем.

— Правильно, — согласился Серегил. — А это возможно только или при помощи колдовства, или если бы у них был почтовый голубь. В любом случае дело гораздо серьезнее. чем мы думали. И тем больше резонов нам держаться подальше от торных дорог и постараться добраться до Скалы как можно скорее. Может быть, у нас остается совсем мало времени.

— Если войска Верховного Владыки… — начал Микам, но Серегил бросил ему предостерегающий взгляд и кивнул на Алека.

— Прости, малыш, — обратился он к юноше, — мы вполне доверяем тебе, но это не наш секрет Тебе и безопаснее поменьше знать.

Серегил посмотрел на нависшие тучи:

— Скоро стемнеет, но мы уже довольно близко от города, и мне не хотелось бы ночевать еще раз под открытым небом. Что скажешь, Микам? Ты в состоянии выдержать скачку?

— Поскакали. У тебя ведь в Боерсби есть знакомцы, верно?

— Да, в «Пьяной лягушке» Мы там остановимся.

К тому времени, когда они добрались до города, в окнах уже зажигались огни.

В отличие от Вольда Боерсби не мог похвастаться достижениями цивилизации: это был типичный придорожный поселок, состоящий исключительно из того, что нужно проезжим торговцам — гостиниц, таверн, складов, сгрудившихся на берегу, как стадо пришедшего на водопой скота, рядом с несколькими длинными доками.

Приближающаяся зима собрала в городе множество купцов, торопящихся получить свою прибыль до того, как дороги станут непроезжаемы до весны.

Серегил привел своих спутников к сомнительного вида гостинице на окраине, на облезлой вывеске которой было изображено страдающее какой-то мучительной болезнью зеленое существо — так местный живописец представлял себе лягушку.

В главном зале толпились люди, кричали и стучали кружками по столам, требуя пива. В огромном очаге чадил огонь, и дым ел глаза посетителям.

Прилавком служила тяжелая доска, положенная на две бочки; за ним стоял тощий бледный человек в кожаном переднике.

— Комнаты сдаются? — спросил его Серегил, делая исподтишка какой-то знак.

— Свободна только одна — выходящая на задний двор каморка, — ответил тот, подмигивая. — Серебряный пенни за ночь, и денежки вперед.

С оскорбленным видом Серегил бросил на прилавок несколько монет:

— Пусть нам принесут туда ужин — и хороший ужин, а также воды. Мы с дороги и голодны как волки.

Каморка оказалась пристройкой на заднем дворе с единственным предметом мебели — проваленной кроватью, белье на которой помнило не одного предыдущего постояльца. Вскоре появился чумазый мальчишка со свечами и жаровней, следом за ним — еще один с блюдом жареной свинины и овощей, кувшином эля и кружкой воды.

Не успели они закончить ужин, как в дверь тихо постучали. Это оказался трактирщик; не говоря ни слова, он вручил Серегилу какой— то узел и ушел.

— Пошли, Алек, — скомандовал Серегил, закидывая узел на плечо. — Возьми сумку. Тут неподалеку есть баня, а вымыться нам давно необходимо. Как насчет тебя, Микам?

— Хорошая мысль. Иначе в этой клетушке мы втроем задохнемся. — Он провел рукой по густой рыжей щетине на щеках. — И побриться мне не мешает — ну, этого вам, сосункам, не понять.

По бане гуляли сквозняки, две деревянные бадейки — все, чем могло похвастаться это заведение, — были полны мыльной воды, и только после долгих препирательств с хозяйкой Серегилу удалось добиться, чтобы та выплеснула ее и налила чистой. За дополнительную плату старуха согласилась нагреть еще два ведра воды, потом принесла полотенца и вонючее желтое мыло и забрала одежду путников, чтобы выстирать. Привычная к голым клиентам, она только фыркнула, когда Алек покраснел и смутился.

— Пора уж тебе преодолеть свою стеснительность, знаешь ли, — заметил Серегил, когда они с Микамом начали плескаться в бадейках.

— Что? — Алек съежился у еле теплящегося огня, дожидаясь своей очереди.

— Я говорю об этой твоей скромности. И особенно о привычке краснеть.

Микам со вздохом облегчения откинулся на скамье, позволяя влаге размягчить корку засохшей крови вокруг раны.

Серегил энергично намылился с ног до головы и выплеснул на себя воду из бадейки.

— Ну вот, бадейка твоя, Алек. Не жалей мыла и займись своими ногтями. У меня есть намерение с завтрашнего дня повысить наш статус в обществе. — Он поежился, растираясь грубым полотенцем. — Клянусь руками Иллиора! — вздохнул он. — Как только я снова окажусь в Римини, тут же отправлюсь в приличную баню и не вылезу из нее неделю!

— Я видел, как он сражается с огнем, кровью, голодом, колдовством, — заметил Микам, не обращаясь ни к кому в отдельности, — но скажи ему, что после всего этого ему не видать горячей ванны, и он устроит скандал, как шлюха, которой не заплатили.

— Много ты знаешь! — Серегил развязал узел, принесенный трактирщиком, достал из него женское платье из грубого сукна и натянул через голову.

Алек изумленно разинул рот, и Серегил хитро подмигнул ему:

— Пришло время дать тебе еще один урок. Серегил быстро заплел волосы в косу и свернул ее на затылке, потом вытянул несколько прядей, чтобы они неряшливо висели вдоль щек. В узле оказалась баночка серой пудры, и с ее помощью он сделал волосы седыми, а кожу — увядшей. Еще там оказалась большая полосатая шаль, грубые деревянные башмаки и кожаный пояс. Глянув в осколок зеркала, Серегил остался доволен, потом спрятал самый маленький свой кинжал за пояс и отвернулся, горбясь и съеживаясь. Когда он повернулся к друзьям снова, перед ними была незаметная старушка— служанка.

— Что скажут добрые господа? — спросил Серегил старческим голосом с сильным майсенским акцентом.

Микам одобрительно кивнул:

— Привет, бабушка. Куда это ты собралась такая нарядная?

— Меньше сказано — меньше подслушано, — ответил Серегил, подходя к двери. — Пойду узнаю, куда ветер дует. Если хозяйка будет любопытствовать, скажите ей, что у меня с собой была запасная одежда. И это, — добавил он, делая старомодный реверанс и улыбаясь своей обычной кривой улыбкой, — истинная правда!

Когда их выстиранную и выглаженную одежду принесли обратно. Алек и Микам вернулись в «Лягушку». В их клетушке горели свечи, жаровня на треножнике посреди комнаты бросала веселые отсветы на стены.

— Как твой бок? — спросил Алек.

— Лучше, но все-таки я, пожалуй, лягу на полу, — ответил Микам, глядя на кособокую кровать. — Будь хорошим мальчиком и помоги мне соорудить подстилку из плащей около двери.

Алек постелил на пол одеяла и плащи, и Микам со вздохом облегчения опустился на них, положив на колени меч.

— Давай-ка сюда свою рапиру, и я покажу тебе, как нужно ее точить, — предложил он, вынимая из своего мешка пару точильных брусков.

Они принялись за дело, и некоторое время в комнате было слышно только пение металла, скользящего по камню. Алек так устал, что с благодарностью принял дружелюбное молчание Микама. С этим простым и добродушным человеком праздная болтовня была не обязательна. Поэтому юноша удивился, когда Микам, не отрываясь от работы, сказал:

— Что-то ты молчалив, как старый пень. Ты можешь об этом и не догадываться, но я по-своему не менее любопытен, чем Серегил.

Заметив колебания Алека, Микам с улыбкой пояснил:

— Мне никогда и в голову не приходило, что Серегил может обзавестись подмастерьем, и уж подавно не таким простодушным лесовичком, как ты. Я не хочу тебя обидеть, ты же понимаешь. Просто ты больше похож на добропорядочного сына егеря, чем на шпиона. Так что расскажи мне, что ты думаешь о нашем приятеле?

— Н-ну… — пробормотал Алек, — по правде говоря, я не знаю, что и думать. Сначала он обращался со мной как… как будто я… Алек смутился и умолк; никто до сих пор не интересовался тем, что он думает, и ему было нелегко найти подходящие слова. Кроме того, открытость Микама предполагала ответную откровенность,. но юноша не забывал, что они с Серегилом близкие друзья.

— Как будто он все обо мне знает, — выдавил он из себя наконец. — А иногда — как будто он считает, что и я все знаю о нем. Он спас мне жизнь, дал одежду, учил всему. Но только иногда я понимаю, что на самом деле мне о нем ничего не известно. Я пытался расспрашивать о его доме, его семье — обо всем таком, — но он просто улыбается и переводит разговор на другое. Это у него здорово получается.

Микам ухмыльнулся и кивнул.

— Так или иначе, — продолжал Алек, — мне кажется, он считает, что может сделать из меня то, чем является сам, и это-то меня и смущает: я слишком мало знаю о нем, чтобы догадываться, какого поведения он от меня ждет. Ты — его друг и все такое, и я не собираюсь просить тебя раскрывать какие-то секреты, но ведь есть же, наверное, что-то, о чем ты мог бы мне рассказать?

— Пожалуй. — Микам провел ногтем по кромке лезвия. — Мы впервые встретились много лет назад в верховьях Золотой реки, подружились и, когда он возвращался в Римини, я отправился с ним вместе. Там живет его старый друг Нисандер, и от него-то я и узнал большую часть того, что мне известно о нашем скрытном приятеле.

Где он родился и почему оттуда ушел — это пусть он сам тебе расскажет. Я не очень много знаю об этом, за исключением одного: в его жилах течет благородная кровь, и каким-то образом он связан со скаланской царствующей династией. Он был ненамного старше тебя, когда объявился в Скале, но уже успел побывать в переделках. Нисандер — волшебник, и он взял его себе в подмастерья. Но тут что— то, похоже, не сработало: Серегил колдуном не стал, несмотря на все его чудеса с животными, хотя они с Нисандером остались друзьями. Ты наверняка встретишь его, когда попадешь в Скалу: Серегил всегда первым делом отправляется к Нисандеру, когда возвращается из своих странствий.

— Волшебник! — выдохнул Алек. — Какой он?

— Нисандер-то? Славный старичок, добрый, как Создатель летним днем. Многие другие маги — важные и неприступные, а этот, стоит ему выпить кружку-другую, тут же начинает создавать зеленых единорогов или заставлять ножи танцевать с ложками, хоть он и один из древних.

— Древних?

— Волшебники живут так же долго, как и ауренфэйе, и Нисандер — не самый молодой из них. Похоже, ему лет триста. Он знал бабку царицы Идрилейн, а она сама уже бабушка. Нисандер — любимец царицы. Она часто приглашает его во дворец, и на всех пирах он — непременный участник.

— Серегил говорил, что в Римини много волшебников.

— Там есть коллегия магов — Дом Орески, хотя это скорее замок, чем дом. Как я уже говорил, волшебники, по большей части самодовольный народ, считают Нисандера выжившим из ума старым дураком и даже иногда насмехаются над ним. Но только ты подожди, пока встретишь его, — тогда сам решишь, что он собой представляет.

А насчет Серегила не беспокойся — он человек недоверчивый, но, если уж он взял тебя с собой, можешь не сомневаться: ты его устраиваешь, каковы бы ни были его резоны. Одну вещь могу сказать тебе наверняка: он за друга отдаст жизнь и никогда не заставит товарища отвечать за свои проделки. Никогда. Сам он может говорить тебе иначе, да и когда ты увидишь, как он живет в Римини, ты, пожалуй, усомнишься в этом, — но я хорошо знаю его и ручаюсь:

на него можно положиться, как можно положиться на солнце — оно обязательно встанет на рассвете. И единственное, чего он не прощает, — это предательство, так что ты лучше хорошенько запомни мои слова. Когда-то, еще до того, как он появился в Скале, его кто-то предал, и тот случай оставил на нем след на всю жизнь. Он убьет всякого, кто его предаст.

Алек обдумал услышанное, затем спросил:

— Что собой представляет Римини?

— Самый красивый город на свете. И самый прогнивший и полный интриг. У царской семьи больше ветвей, чем у ивы, и все они борются друг с другом за более высокое место на стволе. Политические заговоры, старые распри, тайные романы и все, что угодно. И как правило, когда кому-то из них требуется выкрасть важный документ или заполучить ценный амулет, они обращаются к нашему приятелю Серегилу. Те, кто его нанимает, никогда и в глаза его не видят, учти, но всегда известно, как вступить с ним в контакт. Нужно только спросить «Кота из Римини». Он самый широко известный и одновременно лучше всего сохраняемый секрет в этом городе.

— Все это трудно себе представить, — сокрушенно покачал головой Алек. — И он думает, что я тоже способен на такое?

— Я тебе уже говорил: не будь он уверен, что ты на это способен, тебя бы здесь не было. Держу пари, он видит в тебе такое, о чем ни ты, ни я не подозреваем. О, он бы спас тебя в любом случае, но должно быть что-то еще, ради чего он держит тебя при себе. — Микам подмигнул Алеку. — Вот и попробуй разгадать эту загадку — разгадку от Серегила ты услышишь едва ли. А пока не беспокойся о том, чтобы его не разочаровать. Просто держи глаза открытыми и подыгрывай ему по мере возможности.

Проскользнув в каморку, Серегил сбросил шаль и растянулся на постели, разминая затекшие от сгорбленного положения плечи. Микам и Алек вопросительно посмотрели на него.

— За голову Арена Виндовера назначена награда, — сообщил им Серегил. — И за твою, Алек, тоже. Есть упоминание и о неизвестном третьем человеке. Думаю, все это сделано с подачи того головореза, что улизнул от нас на дороге.

— Не стоит ограничиваться только этой возможностью, — предостерег его Микам. — Кто назначил награду? Мэр Вольда?

— Предположительно. Весть принес вчера почтовый голубь. В письме говорится, что мы ограбили кассу гильдии или что-то в этом роде.

— И во сколько же они оценили Арена на этот раз?

— В двадцать серебряных марок.

— Билайри и его ворота! — ахнул Микам. — Во что же это ты оказался замешан?

— Будь я проклят, если знаю. — Серегил устало провел рукой по волосам.

— Где мой кошель?

Алек перебросил ему кошель, Серегил вынул оттуда деревянный диск и стал его озадаченно разглядывать.

— Это единственное, что мы взяли. Не могу понять, что в нем такого ценного, чтобы стоило устраивать весь этот переполох. Однако надо как следует охранять диск — на всякий случай. — Продев в квадратное отверстие кожаный ремешок, Серегил снова внимательно посмотрел на вещицу, а потом надел ремешок на шею. — Раз они так сильно хотят заполучить его обратно, тем больше оснований доставить его в Скалу.

— А какая награда назначена за меня? — поинтересовался Алек. — Я в первый раз оказался вне закона.

— Двадцать марок — столько же, сколько за меня. Не так плохо для твоих юных лет. За Микама предлагают только половину этой суммы.

— Ты уверен, что в объявлении я не назван по имени? — спросил Микам.

— Абсолютно уверен. Похоже, тебе удалось улизнуть из Вольда незамеченным.

— Я там всегда появлялся и исчезал, когда мне было угодно, так что меня вряд ли хватятся. Здесь нам грозит опасность?

— Не думаю. Будь у них в городе собственные агенты, они не стали бы привлекать местных жителей. Похоже, что одинаковые извещения были разосланы везде — в Сток, Балтон, Оск, даже Сарк. Кто бы ни были эти «они», их люди потеряли наш след и не очень-то довольны таким поворотом событий. Но все равно: нам следует соблюдать максимальную осторожность.

— Раз они ищут двоих мужчин и мальчишку, имеет смысл разделиться. — Микам задумчиво погладил усы. — — И мне, пожалуй, стоит вернуться и по дороге взглянуть на то местечко в Черных топях, что ты видел отмеченным на карте. Я отправлюсь в дорогу до рассвета.

— Ты уверен, что тебе это по силам?

— Ну, ехать-то верхом нетрудно.

— Прихвати с собой и наших лошадей, а главное, сообщи новости как можно скорее. Я уже позаботился о проезде до Нанты нам с Алеком. Если тебе понадобится с нами связаться, мы будем на борту торгового судна — «Стремительного». У него черный корпус с красным бушпритом. Спрашивать нужно госпожу Гветелин из Кадор— брода.

— Леди Гветелин? — ухмыльнулся Микам. — Давненько я не слышал об этой красотке. Ну, Алек, мой мальчик, тебя ждет увлекательное приключение!

ГЛАВА 8. Дама и капитан

— Красотка не выглядит ледышкой, хоть уже и не первой молодости, а, капитан Раль? — заметил рулевой.

Треугольный парус «Стремительного» был наполнен свежим ветром, корабль хорошо слушался руля, и капитан Раль подошел к поручням мостика, чтобы еще раз глянуть на пассажирку, сидящую на носу судна.

Капитан был коренастым черноволосым мужчиной средних лет, и, хотя у него уже наметилась лысина, он все еще сохранял мужественную привлекательность, чем и был не прочь воспользоваться, — как могла бы подтвердить не одна женщина в многочисленных портах, куда заходил «Стремительный».

— Да уж конечно. Я всегда предпочитал стройных милашек, — согласился он, не обращая внимания на замечание Скайвейка по поводу возраста женщины: по мнению рулевого, не первой молодости были все представительницы прекрасного пола старше четырнадцати лет. Хотя дама, которую они обсуждали, уже, конечно, утратила свежесть ранней юности, она, безусловно, не была старой каргой. Лет двадцать пять, пожалуй?, Госпожа Гветелин и ее юный паж прибыли на корабль на рассвете. Проследив за тем, чтобы багаж отнесли в маленькую пассажирскую каюту, она попросила у капитана разрешения посидеть на носу: она страдает морской болезнью и надеется, что свежий воздух поможет ей привыкнуть к качке. Мягкий тихий голос дамы и ее изысканные манеры очаровали капитана. На этот раз путешествие вниз по реке, похоже, обещало быть не таким уж скучным.

Разглядывая теперь женщину в ярком утреннем свете, Раль решил, что его первое впечатление было верным. Ее элегантно задрапированная вуаль обрамляла тонкое задумчивое лицо. Из-под мантильи было видно дорожное платье с высоким воротом, выгодно подчеркивавшее тонкую талию и округлость груди. Конечно, любителю пышнотелых красоток ее бедра показались бы слишком узкими, размышлял капитан, но, как он уже говорил Скайвейку, он предпочитал стройных женщин. Холодный ветер с реки разрумянил ее бледные щеки, и широко расставленные серые глаза оживленно заблестели, когда она наклонилась вперед, указывая на что-то на дальнем берегу своему спутнику. Может, ей все-таки всего лет двадцать?

Грузом «Стремительного» обычно бывали меха и пряности, но Раль уже давно обнаружил, что небольшая пассажирская каюта на нижней палубе изрядно увеличивает доходность перевозок. Вот и накануне вечером старушка-служанка заплатила за путешествие до Нанты молодой дамы и ее пажа. Когда капитан угостил старую сплетницу стаканом эля, та принялась расписывать красоту своей госпожи и горевать по поводу слабого здоровья, вынуждающего ту проводить суровые зимние месяцы на юге у родственников.