Век дракона (№3) - Луна предателя

— Ты хочешь сказать, что это он отравил Клиа? — спросил Бритир.

— Я ничего не хочу сказать, — спокойно ответил Юлан. — Но ведь она не умерла, не так ли? Разве не сумел бы человек, так много знающий о ядах, воспользоваться своими знаниями, чтобы жертва заболела, но не умерла, а впечатление попытки убийства возникло?

— Это просто смешно! — воскликнул Теро, но его протест утонул в криках, раздавшихся со всех сторон. Люди повскакивали с мест, спорили и вопили, они запрудили, весь зал. Даже Бритири-Ниен не мог добиться тишины в этом столпотворении.

Теро покачал головой, поражаясь тому, с какой легкостью кирнари Вирессы удается манипулировать лиасидра. Впрочем, существовали разные способы привлечь внимание людей. Маг вскочил на стул и хлопнул в ладоши, в спешке забыв о воздействии странной энергии самого города.

Дневной свет на мгновение померк, от сильнейшего удара грома все здание содрогнулось; на несколько секунд все заполнил оглушительный грохот.

Результат оказался почти комичным. Люди цеплялись друг за друга, зажимали уши руками, падали в кресла. Теро тоже пришлось ухватиться за спинку стула, чтобы устоять на ногах.

— Что бы Серегил ни сделал, каковы бы ни были причины, заставившие его так поступить, тетсаг касается его и клана Хаман, — провозгласил молодой волшебник. — Самое же большое зло причинено принцессе Клиа, которая теперь лежит без чувств в городе, который она считала убежищем от насилия. Ловите Серегила, если считаете нужным, но не позвольте действиям одного человека разрушить то, ради чего все мы трудились на протяжении недель. Клянусь всеми священными именами Светоносного, Клиа ни в чем не отступила от правил чести, а в награду получила ужасное увечье; однако она не требует мести. Умоляю вас не забывать об этом, когда придет время голосовать.

— Как можешь ты говорить о голосовании! — закричала Лхаар-а-Ириэль, поднимаясь с пола и отталкивая руки тех, кто пытался ей помочь. — Мы же видим, какова цена клятв тирфэйе! Вышвырнем их отсюда, и дело с концом!

— Голосование состоится, — оборвал ее Бритир. — Тем временем изгнанник должен быть пойман и предстать перед судом. Со своего места поднялась Адриэль.

— Мои соплеменники, кирнари! И Клиа, и благородный Торсин долго и с честью трудились среди нас. Им причинено зло. Проводить голосование, когда Клиа лишена возможности привести свои доводы, — значило бы причинить ей еще большее зло. Я призываю лиасидра проявить милосердие и отложить свое решение до выздоровления принцессы и до прояснения всех обстоятельств. Несколько дней или недель — что это для нас по сравнению с тем, какую важность имеет наше решение для Скалы!

— Пусть изгнанник будет пойман! — выкрикнул Элос из Голинила, бросая на Теро угрожающий взгляд. — Предлагаю отложить голосование до того, как он ответит за свои поступки. Только тогда разрешатся все сомнения насчет истинных намерений Скалы!

— Ты говоришь мудро, кирнари, как и Назиен-и-Хари, — заговорил снова Ниал. — Я знаю изгнанника и его спутников лучше, чем кто-нибудь из вас, и не хотел бы, чтобы с ними случилось несчастье. Скорее всего, они отправились или на север, в Гедре, или на запад, в Боктерсу. Вам всем известно, что я умелый следопыт, а те края мне хорошо знакомы. Если лиасидра позволит, я готов возглавить погоню.

Из ложи, где сидели боктерсийцы, донеслись гневные крики, но Бритир, подняв руку, призвал к тишине.

— Я принимаю твое предложение, Ниал-и-Некаи, при условии, что у Назиена-и-Хари нет возражений.

— Пусть делает что угодно, — бросил хаманец. — Я уже послал людей и на север, и на запад, как только узнал о бегстве Серегила.

Ниал поклонился и вышел из зала, не взглянув в сторону Теро. У мага руки чесались, магическая сила так и рвалась на свободу — так ему хотелось поразить предателя. Гневно глядя в спину рабазийцу, Теро мысленно поклялся: «Ты получишь от меня тетсаг. Если по твоей вине с моими друзьями что-нибудь случится, ни закон, ни колдовство не защитят тебя!»

За время отсутствия Теро дом, где жили скаланцы, превратился в крепость. У каждой двери стояли вооруженные часовые, лучники заняли позицию на крыше. Поспешно войдя внутрь, маг в изнеможении рухнул в кресло. Его окружили воины Ургажи и слуги-ауренфэйе.

— Почему вы все еще здесь? — спросил он боктерсийцев.

Мать Киты пожала плечами.

— Клиа остается родственницей Адриэль и гостьей нашего клана. Мы не предаем своих гостей.

Молодой волшебник благодарно кивнул женщине, потом кратко описал все, что произошло в лиасидра.

— Ниал выступил против нас? — поразился капрал Никидес. — Как же он мог так поступить с нашим капитаном? Я бы поклялся…

— Уж не в том ли, что он ее любит? — фыркнул сержант Бракнил. — Это уловка, старая, как мир. И разыграл он все ловко, одурачил даже меня, а я ведь не вчера родился!

— Он всех нас обманул, — печально сказал Теро. — Я только надеюсь, что Серегил и остальные успели ускакать достаточно далеко и им удастся их затея.

Собрав последние силы, маг поднялся и отправился в комнату Клиа.

Глава 41. Открытия под дождем

Легкая морось преследовала Алека и Серегила целый день; к вечеру дождь усилился и стал перемежаться с мокрым снегом.

— Что за бесполезный дождь, — пожаловался Серегил, ежась и запахиваясь в мокрый плащ. — Даже следы наши смыть не может.

— Легче согреться в метель, чем в такую погоду, — согласился Алек, тоже промерзший до костей. Его плащ и туника промокли на плечах и коленях, и мокрые пятна все росли. Пропитанная водой одежда тянула тепло из тела; даже в разгар весны можно было простудиться насмерть. Не помогало делу и то, что выбранная Серегилом тропа привела их в горы скорее, чем привела бы главная дорога. На дальних пиках все еще белели снежные шапки, снег лежал и на некоторых перевалах. Расплывчатое светлое пятно — еле видное сквозь туман солнце — все ниже опускалось к западному горизонту; с ним вместе уходило и еле заметное дневное тепло.

— Скоро придется остановиться, — сказал Алек, хлопая себя руками по плечам, чтобы хоть немного согреться. — Где-нибудь удастся найти место для костра.

— Мы пока еще не можем так рисковать, — возразил Серегил, оглядывая лежащую перед ними тропу.

— Тебе не кажется, что, если мы замерзнем насмерть, это задержит нас сильнее, чем если нас выследят?

Серегил подхлестнул свою лошадь на подъеме. Они все еще ехали среди деревьев, но на этой высоте уже чувствовался ветер, от которого путники мерзли еще сильнее. Когда тропа снова расширилась достаточно, чтобы всадники могли скакать рядом, Серегил повернулся к Алеку, и юноша сразу же понял по нахмуренному лбу и отсутствующему взгляду, что друг его не думает ни о дожде, ни о возможном укрытии.

— Даже если Эмиэль и лезет из кожи вон, чтобы сменить Назиена в качестве кирнари, убийство Клиа почти наверняка испортило бы ему всю игру, верно? Эмиэль жестокий ублюдок, спору нет, и все-таки… — Серегил помолчал, потирая синяк на подбородке. — Это просто впечатление, конечно, но после разговора с ним в казарме прошлой ночью я не могу представить себе, чтобы он рискнул своей честью.

— Это после всего, что он тебе сделал? — проворчал Алек. — Я все еще считаю, что он — самый вероятный убийца. А что ты думаешь о Юлане-и— Сатхиле?

— Неужели ты всерьез полагаешь, что такой человек столь глупо повел бы себя в этом деле? Разве станет ловкий интриган, способный развязать гражданскую войну в соседней стране, прятать улику в своем саду, как подленький шантажист, который держит грязную коллекцию писем под собственным матрасом?

Нет, конечно, он для этого слишком хитер. Если бы он приложил руку к убийству, мы никогда бы его не выследили. И потом, с чего бы ему убивать Торсина, который готовил компромисс, идущий на пользу Вирессе? Так что нам нужно искать где-нибудь в другом месте. Помнишь, что я говорил тебе про ауренфэйе?

Алек ухмыльнулся.

— Что убийства им не удаются из-за недостаточной практики?

— Задавать правильные вопросы… — пробормотал Серегил, снова углубившись в собственные мысли. — Мы взялись за дело так, словно выслеживаем какого-нибудь профессионала — наемного убийцу: мы ведь к этому привыкли. — Серегил безнадежно вздохнул. — Любители! С ними хуже всего иметь дело.

— Рабазийцы темнят насчет того, на чьей они стороне, — сказал Алек, хотя ему все еще не по душе было подозревать Ниала, оказавшего такую помощь в лечении Клиа. — Яд апакинаг им хорошо известен, и свой человек среди нас у них был. И есть еще Катме. Если бы я выбирал подозреваемых по их злобности, на первом месте оказалась бы Лхаар и ее компания. Совершенно ясно, что они не считают тирфэйе равными себе. Может, они даже не сочли бы убийство одного-двух таким уж страшным преступлением.

— Интересная мысль, — согласился Серегил. — За время моего отсутствия их религиозный пыл, кажется, еще вырос. Мне случалось видеть, как во время войны фанатизм наносил более ужасный урон, чем даже магия. — Однако словам Серегила не хватало убежденности.

Ночь путники провели в полуразрушенном домишке, скорчившись под влажными одеялами после холодного ужина из вяленой оленины и сыра, запиваемых дождевой водой. После заката ветер усилился и, проникая в каждую щель их ненадежного убежища, стал колыхать мокрую одежду, развешанную у единственной целой стены.

Сидя рядом с Алеком, Серегил уткнулся головой в колени, стараясь не обращать внимания на периодически сотрясавшую его дрожь и на струйки холодного воздуха, при малейшем движении проникавшие под одеяла. Ему не грозила опасная простуда, он просто испытывал ужасное неудобство.

Как всегда, Алек согрелся быстрее.

— Придвинься-ка поближе, — сказал он, разворачивая Серегила так, что тот оказался сидящим между вытянутых ног юноши, спиной к его груди. Алек соорудил из одеял кокон, лучше защищавший от сквозняков, и обнял друга за плечи. — Так теплее?

— Немножко. — Серегил сунул руки под мышки, чтобы согреть их.

Алек хихикнул прямо в ухо Серегила.

— Не думаю, что ты смог бы выжить там, где я вырос. Тот только фыркнул.

— Я мог бы сказать то же самое о тебе. Мне случалось и голодать, и попадать в разные переделки, пока я скитался по Скале.

— Кот из Римини.

— Я был и много кем еще, пока не стал Котом из Римини. Ты когда-нибудь задумывался, почему я был так щедр со шлюхами, когда мы с тобой только встретились?

— До сих пор не задумывался. — В голосе Алека прозвучала усталая обреченность.

Серегил долго смотрел на темные ветви, колеблемые ветром, сквозь дыру в крыше.

— Попав в Сарикали, я… мой ум словно заволокло туманом. А теперь там такая неразбериха, что я начинаю сомневаться: был ли я полезен Идрилейн и Клиа. — Он глубоко вздохнул, стараясь прогнать чувство вины. — Мы должны были узнать больше, сделать больше.

Руки Алека теснее обняли друга.

— Может, и должны были, до только Фория заставила их насторожиться. И действительно только мы с тобой можем добраться до побережья. И насчет Эмиэля ты, пожалуй, прав.

— Все это так, но все равно я чувствую себя со времени прибытия сюда лунатиком.

— По-моему, я недавно тебе об этом говорил, — лукаво заметил Алек. — Но дело не только в тебе. Ауренен совсем неподходящее место для шпионов и соглядатаев. Слишком много значения тут придают чести.

— И что же это случилось с тем добропорядочным последователем Далны, которого я встретил когда-то? — усмехнулся Серегил.

— Его уже давно нет, да и жалеть не о чем. — Алек поудобнее согнул ноги. — Ты в самом деле думаешь, что Коратан послушает тебя?

— Разве был бы я здесь, если бы так не думал?

— Это не ответ.

— Мне придется заставить его прислушаться. Друзья замолчали, и вскоре ровное дыхание Алека сказало Серегилу, что тот уснул. Серегил положил голову на плечо Алека, но сон не шел.

Может быть, необходимо было оказаться вдали от могущественной ауры Сарикали. Туманные слова руиауро, его собственные сны, отчаянные старания доказать свою полезность — к чему все это привело, как не к еще большей путанице? Ауренфэйские интриги надоели ему до смерти; Серегил мечтал вернуться к опасной, но понятной жизни в Скале. Ему вспомнились слова Адриэль во время их краткого свидания в Римини перед самой войной:

«Разве был бы ты удовлетворен, сидя под апельсиновыми деревьями дома, рассказывая детям сказки, обсуждая со старейшинами, следует ли выкрасить карниз храма в белый или в серебряный цвет?»

Новая рапира лежала рядом, и Серегил, протянув к ней руку, провел пальцами по рукояти; он вспоминал свои ощущения в тот раз, когда впервые сжал этот эфес. Что бы руиауро, или Нисандер, или члены его семьи, или даже Алек ни думали на этот счет, одно — и только одно — он умел делать хорошо: шпионить. Придворный, подмастерье волшебника, дипломат, член уважаемого клана, сын — сплошные неудачи.

Сидя здесь, с рапирой под рукой, ощущая спиной тепло тела Алека, с ожидающим его впереди опасным путешествием и противостоянием с бывшими соплеменниками, жаждущими его крови, Серегил впервые за много месяцев почувствовал умиротворение.

Сновидение снова стало иным. Он опять был в своей детской комнате, но на этот раз там было холодно и сыро, пахло пылью. Полки на стенах оказались пусты, занавеси порваны, штукатурка с покрытых грязью стен осыпалась. Несколько игрушек и расписной экран его матери, поломанные, валялись на полу. «Это гораздо хуже, чем раньше», — подумал Серегил; охватившая его скорбь вытеснила страх. Всхлипывая, он опустился на колени перед покосившейся кроватью, ожидая появления языков пламени. Вместо этого его все сильнее окутывали безмолвие и леденящий холод; скоро свет начал меркнуть. Серегил откуда— то знал, что и весь остальной дом окажется в таком же запустении; ему не хватало мужества пойти и удостовериться в этом. Он продолжал всхлипывать, теперь уже замерзнув до того, что зубы его выбивали дробь. Наконец в полном изнеможении он вытер нос истлевшим одеялом и тут услышал знакомый звон стекла.

«Те самые стеклянные шары!» — Вспышка гнева, сопровождавшая эту мысль, оказалась ослепительнее предшествовавшего ей отчаяния. Серегил вскочил и протянул руку, чтобы смахнуть их с постели, но замер на месте, пораженный зрелищем: шары образовывали странный круглый звездообразный рисунок. Некоторые из них были черными, другие сияли, как драгоценности. Все это занимало пространство в несколько футов, а в середине в матрас по самую рукоять оказалась воткнута рапира. Серегил заколебался, опасаясь нарушить рисунок, потом все же вытащил клинок и, потрясенный, увидел, что тот начал менять форму: сначала это была рапира, которую он отбросил после убийства Нисандера, потом головка эфеса стала круглой, как темная молодая луна. За этой рапирой последовали другие, — а также странные стальные трубки с изогнутыми рукоятями из дерева или кости, все покрытые кровью. Кровь потоком потекла по руке Серегила, окрасила его ладонь, начала капать на кровать.

Опустив взгляд, Серегил обнаружил, что шары исчезли; на их месте лежало квадратное черное знамя, расшитое тем же звездным узором. Капли крови, все еще падающие с его руки, превращались в прикрепленные к ткани рубины.

— Оно еще не закончено, сын Корита, — прошептал голос, и внезапно Серегил погрузился в темную пучину нестерпимой боли…

Алек проснулся со сдавленным проклятием; что-то сильно ударило его в лицо. Боль на мгновение ослепила юношу, и он стал отчаянно отбиваться от чего-то, давившего на грудь и ноги. Тяжесть исчезла, и юноша потной кожей ощутил порыв холодного ветра. Горячая кровь во рту чуть мешала дышать. Осторожно потрогав нос, он ощутил и там теплую влагу.

— Проклятие! Что?..

— Прости, тали.

Было слишком темно, чтобы Алеку удалось разглядеть Серегила, но он расслышал какое-то шевеление, а потом почувствовал осторожное прикосновение к своей руке.

Юноша сплюнул, стараясь освободить рот от крови.

— Что случилось?

— Прости, — снова извинился Серегил. Алек опять услышал какое-то шебуршение, затем заморгал от неожиданно яркого сияния светящегося камня. Серегил держал его в одной руке, а другой растирал себе затылок. — Похоже, нас обоих разбудил мой кошмар.

— В следующий раз согревайся сам, — проворчал Алек, без особого успеха пытаясь завернуться в одеяло. Серегил углом другого одеяла попытался остановить кровь, текущую из носа Алека, но его руки так тряслись, что тот отодвинулся, опасаясь еще больших повреждений. — Сколько мы проспали?

— Довольно долго. Пора двигаться, — ответил Серегил; по его глазам Алек видел, в какой растерянности пребывает друг. Они оделись в молчании, ежась, когда приходилось натягивать на себя мокрую шерстяную и кожаную одежду. Снаружи все еще завывал ветер, но Алек почувствовал, что погода меняется: выйдя из-под крыши, он увидел в разрывах облаков звезды.

— До рассвета всего час или два, мне кажется.

— Это хорошо. — Серегил вскочил в седло и привязал повод сменной лошади к луке седла. — Как раз к рассвету и доберемся до первого охраняемого перевала.

— Охраняемого?

— Заколдованного, — поправился Серегил, который теперь уже начал выглядеть самим собой. — Я мог бы проехать там и в темноте, но тебе придется завязать глаза, а дорога местами трудная.

— Ну, мне есть что предвкушать, — проворчал Алек, промокая кровь, все еще сочащуюся из носа, рукавом. — Не говоря уже о холодном завтраке, который мы съедим, не спешиваясь.

Серегил поднял брови.

— Теперь ты становишься похож на меня. Еще немного, и ты потребуешь горячую ванну.

Ниал демонстративно осмотрел ворота, ведущие из скаланской конюшни, и следы на земле, хотя и хорошо представлял себе, куда отправились Серегил и остальные. Он следовал за ними достаточно долго и видел, как беглецы сменили лошадей в акхендийской деревне на главной дороге. Позже, в зале лиасидра, он подслушал, как акхендийский кирнари сообщил Назиену-и-Хари, к какому перевалу, должно быть, направились путники; этот перевал Ниалу был хорошо известен.

В погоню он отправился с двенадцатью всадниками — молодежью из нейтральных кланов и из его собственного. Ниал тщательно отобрал их, заботясь о том, чтобы в отряд попали только совсем зеленые юнцы, которые наверняка будут делать то, что он им скажет.

Добравшись к вечеру до акхендийской деревни, Ниал расспросил паренька, присматривавшего за лошадьми. От него он узнал, что последние трое гонцов не подали условного сигнала, и это сразу же вызвало подозрение. Подозрительным показалось и то, что курьер-скаланка явно понимала язык ауренфэйе лучше, чем делала вид.

Дальше следы читать было нетрудно: у кобылы, на которой ехала Бека, подкова на левой задней ноге имела трещину. Через несколько миль, однако, к удивлению Ниала, обнаружилось, что беглецы едут вместе с несколькими попутчиками. Значит, Серегил и Алек оказались более дерзки, чем он думал, раз осмелились здесь выдавать себя за акхендийцев. Они явно не старались скрыть свои следы и скакали по главной дороге, вместо того чтобы разделиться и попытаться скрыться по одной из многочисленных троп. Можно было бы проехать по руслу пересекавшего дорогу потока, можно было вернуться по собственным следам… Впрочем, Серегил ведь не знает всех здешних дорог.

— Может быть, эти всадники — тоже заговорщики? — предположил молодой силмаец, когда отряд остановился у родника, где путники утоляли жажду.

— Если и так, пользы от них немного, — сказал Ниал, рассматривая следы на мягкой земле у воды: отпечатки двух пар ауренфэйских сапог и одной — скаланских; спутники беглецов не спешивались,

— Они, похоже, не знают местности, иначе показали бы Серегилу, где свернуть с главной дороги, чтобы сбить нас со следа, — заметил рабазиец по имени Ворил.

— Верно, — пробормотал Ниал, гадая, что задумал Серегил. Только на следующий день, когда наконец они нашли место, где две группы всадников разъехались, начал Ниал понимать его замысел.

Глава 42. Сбить со следа

Бека скакала всю ночь, стараясь избегать тех немногих акхендийцев, что встретились ей на пути. Она не делала попыток запутать следы, рассчитывая, что таким образом защитит своих Друзей.

Дождь не прекращался, холодный туман, казалось, пропитал все ее тело. Когда горы стали видны уже совсем отчетливо, девушка наконец решила, что заманила преследователей достаточно далеко, и свернула на боковую дорогу, ведущую на восток сквозь лес. К середине следующего дня она ужасно устала и к тому же заблудилась.

Вскоре Бека заметила звериную тропу, ведущую вверх по склону, и решила двинуться по ней в надежде найти убежище на ночь. Уже незадолго до сумерек она заметила сухое местечко под ветвями ели и устроила там ночевку. Молния ударила в это дерево, должно быть, недавно; ствол раскололся, но не упал, и густая верхушка, наклонившись к земле, образовала укрытие от ветра и дождя. Бека втащила под ветви дорожный мешок, выкопала ножом ямку и развела в ней небольшой костер, чтобы согреться.

«Всего на час-другой», — сказала она себе, скорчившись у огня. Ласковое тепло скоро высушило ее тунику и штаны. Девушка завернулась в одеяло и прислонилась к шершавой коре. В просветах между облаками появилась тоненькая молодая луна, напомнив Беке, что всего через два дня лиасидра примет решение, означающее успех или провал всех их трудов в Ауренене.

— Клянусь Четверкой, — прошептала Бека, — только бы нам доставить Клиа домой живой — больше мне ничего не надо.

Однако, засыпая, она думала о Ниале; сны ее оказались полны тревожной смеси тоски по возлюбленному и сомнения.

Сильная рука, стиснувшая ее плечо, разбудила Беку. Света месяца было как раз достаточно, чтобы разглядеть опустившегося перед ней на колени Ниала.

— Что ты здесь делаешь? — ахнула девушка, не уверенная, что он ей не приснился.

— Мне очень жаль, тали, — пробормотал Ниал, и сердце Беки оборвалось, когда она разглядела позади него вооруженных людей.

Она отшатнулась, горько ругая себя за то, что позволила так легко себя поймать.

— Бека, пожалуйста… — снова начал Ниал, но она оттолкнула его и вскочила на ноги. Как им удалось подобраться так неслышно, что она ничего не заметила?

— Лошади их здесь, но самих беглецов нет, — сказал Ниалу какой-то рабазиец.

— Ах ты сукин сын! — прорычала Бека, уязвленная до самых глубин своего существа, когда полностью поняла случившееся. — Ты привел их сюда!

— Где они, Бека? — спросил ее Ниал.

Она подняла на него глаза, но взгляд Ниала ее не обнадежил. Тогда, наклонившись к нему, словно желая сообщить что-то по секрету, Бека плюнула ему в лицо.

— Гаршил кемениос!

Губы Ниала гневно сжались, и он вытер щеку рукавом.

— Их разыскивают и другие, капитан, — среди них хаманцы. Бека молча повернулась к нему спиной.

— Мы ничего от нее не добьемся, — сказал Ниал своим людям. — Кориус, ты с членами своего клана отвезешь ее обратно в город. Акара, подожди здесь, пока совсем не рассветет, и обшарь окрестности. Я немного вернусь по следу, а потом присоединюсь к тебе.

— Ну и ловок ты, рабазиец, — бросила Бека, когда помощники Ниала разоружили и связали ее.

— Уверяю тебя, капитан, эти люди будут обращаться с тобой со всем уважением, — пообещал Ниал. — Что касается твоих друзей, для всех будет лучше, если их найду я. Им обоим грозит опасность: и Серегилу, и твоему почти-брату.

Бека издевательски рассмеялась: пусть не рассчитывает сыграть на ее опасениях.

— Провались ты в преисподнюю, предатель!

Горная дорога становилась все хуже; голые утесы стискивали ее с обеих сторон, угрожающе вырисовываясь на фоне затянутого тучами неба.

Серегил и Алек к полудню добрались до второй деревни; она, как и первая, оказалась покинута обитателями. Отсутствие жителей означало невозможность сменить лошадей, а кобыла Серегила начала сильно хромать.

Спешившись на заросшей сорняками деревенской площади, Серегил ощупал заднюю ногу лошади и обнаружил большую припухлость над копытом.

— Дерьмо! — прошипел он. — У бедняги шпат!

— Мерин в полном порядке, — сообщил Алек, осматривая второго коня Серегила. Однако у одной из лошадей Алека, гнедой кобылы, треснуло копыто, и при езде по каменистой тропе она тоже скоро могла охрометь.

Серегил перекинул седло на мерина и показал на видную вдалеке выемку между двумя утесами.

— Мы должны выехать на тропу, которую я имел в виду, через несколько миль, уже в заколдованной зоне. Отсюда его не видно, но нужный нам перевал как раз впереди. У самой вершины есть дравнианская башня. Если эти клячи выдержат, может, нам удастся до нее добраться. Мне не хотелось бы ночевать под открытым небом: здесь и волки водятся, и разбойники встречаются.

— И контрабандисты?

— Ну, если мы наткнемся на них, надеюсь, это окажутся торговцы лошадьми. Впрочем, думаю, война положила конец таким предприятиям. Нет смысла рисковать, провозя грузы к побережью, раз там нет ожидающих по ночам скаланских кораблей.

— Как жаль… Я надеялся повстречаться с этим твоим дядюшкой, о котором я столько слышал. Что ты думаешь делать с хромой кобылой?

В ответ Серегил дал лошади пинка; она неуклюже поскакала в сторону и скоро скрылась между заброшенными домами.

— В путь. Интересно, далеко ли нам удастся уехать, прежде чем захромает твоя. — Через милю или около того за деревней Серегил обнаружил резной каменный столб, наполовину скрытый вьющимися растениями. — Вот тут и придется завязать тебе глаза, друг мой.

Алек вытащил платок и сделал повязку.

— Ну, теперь я в твоих руках, проводник.

— Не совсем так, как мне того хотелось бы, — хихикнул Серегил. Взяв повод лошади Алека, он двинулся вперед.

Алек наклонился вперед и покрепче уперся в стремена: тропа становилась все круче. По запахам, которые он ощущал, юноша знал, что они все еще едут лесом, но, судя по эху, тропа шла по узкому ущелью. Время от времени Алек слышал стук вылетающих из-под копыт камней, а однажды сердце у него ушло в пятки: конь его споткнулся и отчаянно забился, прежде чем восстановил равновесие. Рука Алека рванулась к повязке на глазах — он в ужасе представил себе, как его, беспомощного, лошадь сбросит в пропасть или раздавит своим телом.

— Ничего, ничего. — Рука Серегила сомкнулась вокруг его запястья.

— Будь оно все проклято, Серегил, еще долго?

— Около мили. Скоро тропа станет поровнее. Ехать и правда стало легче, но вскоре Алек заметил, что эхо доносится только с одной стороны. Холодный ветер порывами касался его правой щеки.

— Мы едем по карнизу? — спросил юноша, снова напрягшись.

— Не очень близко к краю, — заверил его Серегил.

— Тогда почему ты умолк?

— Я высматриваю поворот к перевалу. Помолчи и дай мне сосредоточиться.

Прошла, казалось, еще целая вечность, прежде чем Алек услышал, как друг с облегчением перевел дух.

— Ну, тропу я нашел. Теперь уже недолго, поверь. Воздух стал еще холоднее, и Алек уловил смолистый запах кедров и сосен.

— Можно мне наконец снять повязку? — Теперь страх сменился просто скукой. — Мне хотелось бы оглядеться, магия там или не магия.

— Тебя начнет тошнить, — предупредил его Серегил. — Потерпи еще немного. Мы уже почти… О, Иллиор! Алек, пригни голову!

Прежде чем Алек успел выполнить команду, его лошадь шарахнулась, и что-то просвистело у самого его уха. Потом юноша получил сильные удары в грудь и в бедро и успел только изумленно охнуть, когда услышал вопль Серегила, а его собственный конь взвился на дыбы. Потом он только падал, падал, падал…

В тот же момент, когда Серегил обнаружил засаду, он понял, что уже поздно.

Обогнув крутую скалу, они с Алеком оказались наверху открытого склона, поросшего редкими деревьями и уходящего на несколько сот футов вниз, к руслу реки. Прямо перед ними дорога — узкий проход между утесами — оказалась завалена оползнем, а на скалах над дорогой заняли позицию лучники. Участок между скалой, из-за которой выехали беглецы, и оползнем прекрасно простреливался. Свернуть было некуда, и Серегил мог только скакать назад, надеясь добраться до поворота прежде, чем они с Алеком получат по стреле в спину. Но как раз когда он разворачивал своего коня, дернув за повод лошадь Алека, он увидел новых противников: они стояли на скале, которую беглецы только что миновали. Западня захлопнулась.

— Пригни голову! — снова закричал Серегил, но и это предостережение уже опоздало.

Гнедая кобыла Алека с визгом взвилась на дыбы — из ее груди торчала стрела. Алек, все еще с повязкой на глазах, вылетел из седла и покатился вниз по склону. Серегил успел только заметить древки стрел, торчащие из плеча и ноги юноши.

— Алек! — Серегил соскочил с коня, чтобы броситься на помощь, но четверо нападающих, прятавшиеся в кустах над тропой, схватили его и повалили на землю. Серегил отчаянно вырывался, в надежде добраться до Алека и оттащить от пропасти…

«Если он еще жив…»

Но силы были слишком неравны. Противники опрокинули его на живот, прижав лицом к земле, потом перевернули на спину. Кто-то грубо ухватил его за волосы и рванул голову назад. Над Серегилом наклонился седой человек с кинжалом в руке, и тот зажмурился, ожидая неизбежного: сейчас ему перережут горло.

Однако старик лишь вспорол ворот туники Серегила. Кинжал заскрежетал по стали кольчуги. Грабитель ухватился за цепочку и вытащил кольцо. В поле зрения Серегила появился какой-то юнец, но его он рассмотреть не успел: от сильного удара голова словно взорвалась болью, и все поглотила тьма.

С того момента, когда Алек упал на землю и покатился вниз, он не испытывал ничего, кроме ужаса. Он всегда боялся падения, а то, что он еще и ничего не видел, ввергло его в панику. Наконец он врезался во что-то с такой силой, что воздух со свистом вырвался из его легких. Только теперь, лежа на боку, весь избитый, судорожно ловя воздух открытым ртом, он осознал, что левую ногу и правое плечо терзает ужасная боль; как раз под ребрами что-то врезалось ему в живот. Это оказалась рукоять его рапиры, застрявшей между камнем и телом Алека.

«Благодарю Четверку по крайней мере за эту милость», — подумал Алек, передвигая клинок так, чтобы он не мешал дышать.