Агент 007 (№7) - Голдфингер

Бонд вспомнил Чарльза Лаутона в роли короля Генриха VIII в фильме «Частная жизнь Генриха VIII», но ни Дюпон, ни окружающие никак не отреагировали на столь «свинские» приготовления. Дюпон, произнеся: «Каждый сам за себя», — положил себе на тарелку несколько крабоидов и, макая их в масло, стал есть.

Бонд последовал его примеру и тоже приступил к трапезе, поглощая самое вкусное в его жизни блюдо.

Мясо крабоидов было нежнейшим из всех, какие он когда-либо пробовал, особенно в сочетании с тостами и слегка жженым топленым маслом. Ледяное шампанское с легким привкусом земляники приятно холодило небо. Они ели спокойно и с удовольствием, не проронив ни слова, пока полностью не очистили блюдо.

Слегка рыгнув, Дюпон в последний раз стер шелковой салфеткой масло с подбородка и удовлетворенно откинулся на спинку стула. Лицо его пылало. Он посмотрел на Бонда с гордым видом.

— Я позволю себе усомниться, мистер Бонд, что кто-нибудь где-нибудь едал что-либо вкусней. Как вы считаете?

Я хотел легкой жизни, подумал Бонд. Красивой жизни. Нравится ли мне все это? Нравится ли мне жрать, как свинья, и выслушивать замечания такого сорта? И внезапно сама идея съесть еще одно такое кушанье или любое другое в компании Дюпона вызвала у него отвращение. Но он тут же устыдился своей реакции. В конце концов, что хотел, то и получил. Это протестовал сидящий в нем пуританин. Бонд высказал пожелание, и это его пожелание было не только исполнено, оно было буквально впихнуто ему в глотку.

— Не могу ничего сказать по этому поводу, но, несомненно, было очень вкусно.

Дюпон вполне удовлетворился ответом и заказал кофе. Бонд отказался от предложенных сигар и ликера, закурил и стал с интересом ждать продолжения. Он был уверен, что продолжение последует. И не ошибся. Дюпон прочистил горло.

— А теперь, мистер Бонд, у меня есть предложение.

Он посмотрел на Бонда, стараясь предугадать его реакцию.

— Да?

— Это, несомненно, рука провидения, что я встретил вас сегодня в аэропорту.

Голос Дюпона звучал серьезно и искренне.

— Я никогда не забывал нашу первую встречу. Я помню все. Ваше хладнокровие, решительность и мастерство.

Бонд внимательно изучал скатерть.

Но Дюпону надоело разглагольствовать и отвешивать реверансы, и он сказал:

— Мистер Бонд, я готов заплатить вам десять тысяч долларов, если вы согласитесь оставаться здесь в качестве моего гостя до тех пор, пока не узнаете, каким образом этот человек, Голдфингер, обыгрывает меня в карты.

Бонд посмотрел Дюпону прямо в глаза.

— Это хорошее предложение, мистер Дюпон. Но мне необходимо вернуться в Лондон, и я должен быть в Нью-Йорке через сорок восемь часов, чтобы успеть на самолет. Если вы завтра будете играть как обычно, утром и днем, у меня будет вполне достаточно времени, чтобы все выяснить. Но вне зависимости от того, помогу я вам или нет, я должен улететь завтра. Договорились?

— Согласен, — ответил Дюпон.

3. Человек, страдающий агорафобией

Утром Бонда разбудил звук хлопающих занавесок. Он отбросил простыню, по толстому ковру прошел к окну, занимающему всю стену, раздвинул занавески и вышел на балкон.

Вдоль берега шли корпуса «Кабана клуба» — два пролета раздевалок под плоской крышей с установленными на ней стульями, столиками и зонтиками в красно-белую полоску. Рядом бассейн с изумрудно-зеленой водой и множеством шезлонгов вокруг, пока еще пустующих, но на которых скоро расположатся отдыхающие, дабы получить свою порцию загара ценой пятьдесят долларов в день. Несколько служителей в белых жилетах копошились между шезлонгами, выравнивая их, переворачивая матрасы, стряхивая вчерашний пепел и окурки. Дальше тянулась длинная песчаная коса, плескалось море. Глядя на все это, не приходилось удивляться записи в гостевой карте в номере Бонда, где указывалось, что проживание в люксе «Алоха» стоило двести долларов в сутки. По грубым подсчетам, три недели пребывания здесь обошлись бы Бонду в годовой заработок. Он снисходительно улыбнулся своим мыслям, вернулся в спальню и заказал по телефону плотный завтрак, пачку «Честерфилда» и газеты.

Пока он брился и принимал ледяной душ, пробило восемь часов. Бонд прошел в элегантную гостиную и обнаружил там официанта в лилово-золотой форме, сервирующего завтрак на столике возле окна. Бонд просмотрел «Майами геральд», вся первая полоса которой была посвящена последствиям авиакатастрофы и результатам (весьма скверным) скачек.

Бонд бросил газету на пол и приступил к еде, размышляя о Дюпоне и Голдфингере. Делать какие-либо выводы было пока трудно. Либо Дюпон играл хуже, чем он сам считал (весьма сомнительное предположение, учитывая сильный характер последнего), либо Голдфингер был шулером. Если Голдфингер жульничал, хотя деньги ему были и не нужны, то напрашивался вывод, что свой капитал он составил либо игрой в карты, либо с помощью какой-нибудь другой игры. Бонда всегда интересовали крупные мошенники, поэтому он с нетерпением ждал встречи с Голдфингером, и еще ему очень хотелось узнать способ, явно весьма успешный и такой таинственный, помогающий тому обыгрывать Дюпона. Денек обещал быть забавным.

Согласно плану, выработанному совместно с Дюпоном, они должны были встретиться в парке в десять часов. Версия была следующая: Бонд прилетел из Нью-Йорка, чтобы предложить Дюпону пакет акций канадской холдинговой газовой компании. Поскольку дело было конфиденциальным, Голдфингер не станет выяснять у Бонда подробности. Акции, природный газ, Канада. Это все, что нужно было запомнить Бонду. Затем они пойдут на крышу «Кабана клуба», где обычно Дюпон играл с Голдфингером, там Бонд сядет поблизости с газетой и будет наблюдать за игрой. После обеда, во время которого они с Дюпоном будут вести «деловую» беседу, все начнется опять по той же схеме. На вопрос Дюпона, не нужно ли чего-нибудь еще, Бонд попросил ключ-отмычку от апартаментов Голдфингера. Он объяснил, что если Голдфингер профессиональный шулер или шулер-любитель, но высокого класса, то у него должен быть обычный для таких людей набор: крапленые карты, специальные приспособления и т.д. и т.п. Дюпон обещал передать отмычку при встрече в парке, он легко сможет получить ее у управляющего.

После завтрака Бонд расположился поудобней и стал смотреть на море. Принятые им на себя обязательства нисколько его не беспокоили, было просто забавно и довольно интересно. Это как раз то, что нужно, чтобы стряхнуть с себя груз мексиканских воспоминаний.

В половине десятого Бонд вышел из номера и пошел по коридорам своего этажа, сознательно «заблудившись» в переходах, чтобы получше узнать все гостиничные ходы и выходы. Затем, дважды натолкнувшись на одну и ту же горничную, он, дабы не вызвать лишних подозрений, спросил у нее дорогу к лифту, прошел, лавируя среди проснувшихся постояльцев, через «Ананасовую аркаду», заглянул в «Бамбуковую кофейную», «Бар встреч», зал «Тропикана», детский и ночной бары и уже целенаправленно двинулся в парк. Дюпон, одетый в пляжный костюм от «Аберкомб и Фитч», сразу протянул ему ключ от номера Голдфингера. Мирно беседуя, они подошли к «Кабана клубу» и поднялись на крышу.

Первое впечатление, произведенное Голдфингером на Бонда, было потрясающим. В дальнем углу, прямо возле гостиничной стены, на шезлонге лежал человек. На нем не было ничего, кроме узеньких сатиновых плавок желтого цвета, темных очков и пары жестяных крыльев, закрепленных на шее под подбородком. Крылья закрывали плечи и слегка загибались вниз.

— Что это за штука у него на шее? — спросил Бонд.

— Никогда не видели? — удивился Дюпон. — Это специальное приспособление из полированной жести, которое отражает солнечные лучи, и таким образом у вас загорают места, обычно скрытые от солнца — под подбородком и за ушами.

— Ну-ну, — хмыкнул Бонд.

Когда они подошли на расстояние в несколько ярдов к лежащей фигуре, Дюпон весело и, как показалось Бонду, чересчур громко воскликнул:

— Привет!

Голдфингер не прореагировал.

Дюпон пояснил нормальным тоном:

— Он глухой.

Теперь они стояли у самых ног Голдфингера, и Дюпон повторил приветствие.

Голдфингер резко сел, сняв очки.

— О, привет.

Он отстегнул крылья, аккуратно положил их рядом с собой на пол и тяжело поднялся, окинув Бонда медленным изучающим взглядом.

— Позвольте вам представить: мистер Бонд, Джеймс Бонд, мой друг из Нью-Йорка. Между прочим, ваш соотечественник. Приехал сюда специально, чтобы обделать со мной одно дельце.

Голдфингер протянул руку.

— Рад знакомству, мистер Бомб.

Бонд пожал руку, оказавшуюся сухой и жесткой. На мгновение голубые глаза Голдфингера широко распахнулись, и Бонда пронзил внимательный взгляд, казалось, проникающий, как рентген, внутрь черепной коробки. Затем ресницы сомкнулись, и рентгеновский снимок остался запечатленным где-то в глубине мозга Голдфингера.

— Значит, играть сегодня не будем.

Голос был бесцветный и равнодушный, вопрос звучал скорее как утверждение.

— То есть как это — не будем играть?! — воскликнул Дюпон. — Уж не думаете ли вы, что я так просто позволю вам уйти с моими деньгами? Я должен отыграться, иначе я не смогу выехать из этой чертовой гостиницы. — Дюпон сплюнул. — Я скажу Сэму, чтобы он установил столик. Джеймс сказал, что он мало что смыслит в картах и с удовольствием поучится. Верно, Джеймс? — Он повернулся к Бонду. — Ты уверен, что высидишь здесь на солнцепеке со своей газетой?

— С удовольствием хоть немного посижу спокойно, — ответил Бонд, — а то в последнее время пришлось очень много ездить.

Снова рентгеновский взгляд уперся в Бонда, потом глаза опустились.

— Пойду что-нибудь на себя накину. Я собирался сегодня взять урок гольфа у мистера Армора в «Бона Ратон», но карты — основное мое хобби, поэтому гольф подождет.

Глаза Голдфингера равнодушно скользнули по Бонду.

— Вы играете в гольф, мистер Бомб?

Бонд возвысил голос:

— Иногда, когда бываю в Англии.

— И где же вы играете?

— Хантерком.

— А, знаю, симпатичное маленькое поле. Я недавно стал членом клуба «Ройал Сент-Марк». Сандвич расположен недалеко от одного из моих предприятий. Вы знаете, где это?

— Я там играл.

— И какой у вас гандикап?

— Девять.

— Какое совпадение. У меня тоже. Нам с вами нужно будет когда-нибудь сыграть вместе.

Голдфингер поднял свои жестяные крылья, сказал Дюпону:

— Я вернусь минут через пять, — и медленно спустился вниз.

Бонд был доволен. Небольшое социальное исследование его персоны было произведено с характерной для крупного магната долей небрежности, которому вообще-то абсолютно безразлично само существование Бонда, но, коль скоро тот все-таки оказался здесь, его нужно было хотя бы приблизительно отнести к какой-либо социальной категории.

Дюпон отдал необходимые распоряжения служителю в белой форме, двое других уже устанавливали игральный столик. Бонд подошел к перилам, огораживающим крышу, и стал смотреть в парк, размышляя о Голдфингере.

Несомненно, тот произвел на него впечатление. Он был одним из самых уравновешенных и собранных людей, когда-либо встреченных Бондом. Это проявлялось и в том, что он не делал ни одного лишнего движения, не произносил лишних слов. Голдфингер не тратил понапрасну сил, однако в спокойствии этого человека было что-то напоминающее сжатую пружину.

Первое, что бросилось в глаза Бонду, когда Голдфингер поднялся с шезлонга, — это полное отсутствие пропорций: маленький рост, не более пяти футов, крупное тело на коротких и толстых крестьянских ногах, увенчанное большой, кажущейся абсолютно круглой головой, росшей прямо из плеч. Складывалось впечатление, что этот человек был составлен из частей, принадлежащих разным людям. Возможно, подумал Бонд, он придает такое значение загару, чтобы хоть как-то компенсировать свое уродство. Без этого красно-коричневого камуфляжа бледное тело выглядело бы гротескно. Лицо под ежиком коротко стриженных морковных волос было столь же необычным, сколь и тело: луновидное, лоб крутой и широкий, песочного цвета узкие брови, светло-голубые глаза, обрамленные белесыми ресницами. Нос немного вздернут, скулы высокие, щеки скорее упругие, чем толстые. Рот узкий, но красиво очерченный, подбородок твердый. В общем, подумал Бонд, это лицо мыслителя, возможно, ученого, жесткое и чувственное, стоическое и упрямое. Странное сочетание.

Что еще можно предположить? Бонд всегда с недоверием относился к людям маленького роста. Они с детства должны расти с комплексом неполноценности. Всю свою жизнь они стремятся стать большими, больше других, тех, которые издевались над ними в детстве. Наполеон и Гитлер были коротышками. Все беды мира исходят от недомерков. Так что же представлял собой этот нескладный человечек с огненно-рыжими волосами и странным лицом? Из него мог бы выйти великолепный неудачник. Однако в этом человеке чувствовалась такая внутренняя хорошо сдерживаемая сила, что казалось: вставь Голдфингеру в рот лампочку — и она наверняка загорится. Бонд улыбнулся собственным мыслям. Интересно, в чем Голдфингер находит выход этой своей неуемной энергии? Богатство? Секс? Власть? Вероятно, и то, и другое, и третье. Любопытно было бы узнать его историю. Сейчас он, возможно, и британский подданный, но где он родился? Не еврей, хотя семитская кровь, вероятно, есть. Явно не выходец из романских стран, вообще не южанин. Не славянин. Возможно, немец, нет, прибалт! Вот откуда он должен быть родом! Выходец из одной из прибалтийских провинций, сбежавший оттуда с приходом русских. Либо Голдфингера предупредили, либо его родители были достаточно сообразительны. А потом? Что было потом? Каким образом он сумел стать одним из богатейших людей в мире? Было бы интересно это выяснить когда-нибудь, но не сейчас, сейчас достаточно узнать, каким образом ему удается постоянно выигрывать в карты.

— Все в порядке?

Вопрос Дюпона относился к приближающемуся к ним Голдфингеру. Одетый в безукоризненно сидящий синий костюм и белую рубашку с расстегнутым воротом, Голдфингер выглядел почти прилично. Но спрятать свою круглую, как мяч, рыжую голову он не мог, да и слуховой аппарат в ухе не придавал ему шарма.

Дюпон сел спиной к гостинице, Голдфингер — напротив него, и игра началась.

Бонд уселся рядом с Дюпоном, лениво листая газету и внимательно наблюдая за игрой. Как Бонд и предполагал, никаких трюков с картами не было. Голдфингер сдавал умело и аккуратно, на руках у него не было ничего лишнего, пальцы не делали ни одного ненужного движения, короче, ничего такого, что обычно используют шулера.

По ходу сдачи Дюпон объяснил Бонду принцип игры. Бонд отметил, что тот держит карты умело, не раскладывает их по мастям и значимости. Все нужные ему карты были в середине, по краям — единичные и малостоящие.

Игра началась. Лицо Дюпона было абсолютно бесстрастным, по нему ничего нельзя было прочесть. Поначалу казалось, что эту партию он выигрывает, однако все закончилось, как и прежде, выигрышем Голдфингера.

— Черт возьми, как вам это удается? Ведь я почти что выиграл сейчас! — Голос Дюпона выдавал сильнейшее раздражение. — Кто, черт побери, подсказал вам этот ход?!

— У меня нюх на неприятности, — невозмутимо произнес Голдфингер.

Он подсчитал свои очки, огласил сумму и стал спокойно ждать, пока Дюпон подсчитает свои. Затем перемешал карты и глянул на Бонда с вежливым интересом.

— Вы надолго приехали, мистер Бомб?

Бонд улыбнулся.

— Моя фамилия Бонд. Б-О-Н-Д. Нет, мне нужно сегодня вечером вернуться в Нью-Йорк.

— Как жаль...

Голдфингер изобразил вежливое сожаление. Он снова вернулся к картам, и игра продолжилась. Бонд взял свою газету и под ее прикрытием, глядя в таблицу баскетбольных игр, на слух следил за игрой. Голдфингер выиграл и эту партию, и две последующие, получив кругленькую сумму в полторы тысячи долларов.

— Ну вот, опять! — раздался жалобный голос Дюпона.

Бонд опустил газету.

— А что, он в основном выигрывает?

— В основном! — это звучало как хрип. — Он всегда выигрывает!

И они продолжили игру.

— Почему бы вам не поменяться местами? — предложил Бонд. — Я слышал, что перемена места приносит удачу.

Голдфингер прервал сдачу и серьезно посмотрел на Бонда.

— К сожалению, мистер Бонд, это невозможно, иначе я не смогу играть. Я уже объяснил мистеру Дюпону, когда мы с ним начинали игру, что страдаю таким недугом, как агорафобия, боязнь открытого пространства. Я не выношу открытого горизонта, поэтому вынужден сидеть лицом к стене, — и он продолжил сдачу.

— О, извините, — голос Бонда звучал серьезно и заинтересованно. — Это очень редкое заболевание. Я всегда понимал людей, страдающих клаустрофобией, но впервые вижу человека, подверженного агорафобии. Как это случилось?

Голдфингер взял карты и, перекладывая их в руках, спокойно ответил:

— Не имею ни малейшего понятия.

Бонд поднялся на ноги.

— Ладно, пойду немножко пройдусь, посмотрю, что делается в бассейне.

— Давай, — радостно произнес Дюпон. — Подожди немножко, Джеймс, у нас будет достаточно времени в обед поговорить о делах, а сейчас я все-таки попробую обыграть моего друга Голдфингера. До скорого!

Голдфингер не отрывал глаз от карт. Перешагивая через лежащих, Бонд прошел к другому концу крыши, выходящему на бассейн. Он постоял некоторое время, глядя на коричневые, розовые и белые тела, лежащие внизу. До него доносился тяжелый запах масла для загара. В бассейне плескались дети и молодежь.

Бонд повернулся и посмотрел на двух игроков, продолжавших играть возле гостиничной стены. Значит, Голдфингер предпочитает сидеть лицом к стене. Или же ему желательно, чтобы Дюпон сидел к ней спиной. А почему? Кстати, а какой он занимает номер? Двухсотый, люкс «Гавайи». Номер Бонда был выше — тысяча двухсотый. Если он правильно рассчитал, апартаменты Голдфингера должны находиться по прямой вниз под номером Бонда на втором этаже, приблизительно в двадцати ярдах от крыши «Кабана клуба», то есть в двадцати ярдах от игроков. Бонд сосчитал этажи и внимательно оглядел балкон Голдфингера. Ничего. Балконная дверь открыта. Бонд прикинул расстояние, угол обзора. Да, именно так могло бы быть. Так и должно быть! Ай да мистер Голдфингер! Умница!

4. За балконной дверью

После обеда (традиционного салата из креветок с горчицей, ростбифа и ананаса) еще оставалось время отдохнуть перед назначенной на три часа встречей с Голдфингером.

Дюпон, проигравший очередные десять тысяч (или чуть больше), на вопрос Бонда, есть ли у Голдфингера секретарь, ответил утвердительно.

— Только я ни разу ее не видел, она безвылазно сидит в номере. Наверное, какая-нибудь хористочка, которую он прихватил с собой на отдых. А что? Вы что-то узнали?

— Ничего конкретного пока сказать не могу, — уклончиво ответил Бонд. — Я скорее всего не пойду с вами после обеда. Скажете, что мне надоело смотреть и я ушел в город.

Немного помолчав, он продолжил:

— Но если моя догадка верна, не удивляйтесь тому, что, возможно, произойдет. Если вдруг Голдфингер поведет себя странно, сидите спокойно и наблюдайте. Я пока ничего не обещаю. Кажется, я его поймал, но может быть, и нет, может, я ошибаюсь.

— Прекрасно! Мне не терпится увидеть, как этот сукин сын останется без штанов! Черт бы его побрал!

Бонд поднялся в свой номер, достал из чемодана фотоаппарат и принадлежности к нему, вставил вспышку в гнездо и зарядил пленку. Выйдя на балкон, он прикинул, где будет солнце в половине четвертого, вернулся в комнату и установил нужную выдержку. Сделав несколько пробных кадров, чтобы убедиться в исправности фотоаппарата, Бонд отложил его в сторону.

Затем он снова открыл чемодан и извлек оттуда книгу — «Популярную Библию», в которой перевозил свой «Вальтер РРК» в кобуре. Пристегнув кобуру слева к поясу, он несколько раз быстро выхватил пистолет и остался доволен результатом. Бонд внимательнейшим образом изучил планировку своего номера, исходя из того, что планировка номера Голдфингера должна быть идентичной. Мысленно он представил себе сцену, которую почти наверняка увидит в апартаментах Голдфингера. Опробовав отмычку на всех имеющихся замках и напрактиковавшись в бесшумном открывании дверей, он придвинул кресло к балконной двери, удобно расположился в нем с сигаретой и, глядя в морскую даль, стал обдумывать свои действия в отношении Голдфингера, когда придет время.

В три пятнадцать Бонд встал, вышел на балкон и посмотрел вниз на сидящих игроков. Затем проверил еще раз выдержку на фотоаппарате, накинул куртку, завязал на шее галстук, повесил на грудь камеру и, оглядев в последний раз свой номер, направился к лифту. Спустившись на первый этаж, он некоторое время изучал витрины в холле, дождался, когда лифт снова пошел наверх, и быстро поднялся по лестнице. Второй этаж ничем не отличался от двенадцатого, и двухсотый номер был именно там, где и должен был находиться по расчетам Бонда. Убедившись, что вокруг никого нет. Бонд бесшумно открыл дверь и закрыл ее за собой. В небольшой прихожей на вешалке висели плащ, светлое пальто из верблюжьей шерсти и светло-серая фетровая шляпа. Бонд, держа фотоаппарат наготове, тихонько открыл дверь, ведущую в гостиную.

Еще до того как он увидел то, что и ожидал увидеть, Бонд услышал голос, приятный низкий женский голос, который по-английски перечислял карты, видимо, находящиеся в руках Дюпона.

Бонд проскользнул в комнату.

На двух подушках, лежащих на придвинутом к балконной двери столе, сидела девушка. Подушки были ей нужны, чтобы сидеть на необходимой высоте. Был пик дневного зноя, поэтому на девушке не было ничего, кроме черного лифчика и таких же трусиков. Она сидела, устало свесив ноги, и внимательно изучала результаты только что законченного ею маникюра на левой руке. Потом она попробовала ногти языком и правой рукой убрала кисточку для лака обратно в пузырек, стоящий на столе рядом с ней. Перед глазами у девушки на треножнике был закреплен большой морской бинокль с приделанным микрофоном, от которого шел шнур к небольшому ящичку, лежащему под столом. От ящичка, в свою очередь, тянулось несколько проводов к антенне возле стены.

Когда девушка наклонилась к биноклю, чтобы прокомментировать карты Дюпона, трусики натянулись. Закончив, она выключила микрофон.

Пока девушка говорила. Бонд беззвучно пересек комнату и влез на стоящий у нее за спиной стул, надеясь, что тот не скрипнет. Теперь вся сцена была как на ладони. Он поднес аппарат к глазам. Да, все вписывается в кадр — и голова девушки, и бинокль с микрофоном, и игроки внизу за столиком, и карты Дюпона в его руках. Бонд даже различил масти. Он нажал на спуск. Яркий свет вспышки заставил девушку вскрикнуть и резко обернуться.

— Добрый день.

Бонд слез со стула.

— Кто вы? Что вам нужно?

Девушка поднесла руку ко рту, в глазах ее стоял ужас.

— Я получил то, что хотел. Не волнуйтесь, уже все позади. А зовут меня Бонд, Джеймс Бонд.

Бонд осторожно положил камеру на стул и встал так, чтобы хорошенько разглядеть девушку. Она была очень красива: платиновая блондинка с длинными не по моде волосами, спадающими на плечи. Глаза ее были глубокого синего цвета, кожа слегка загорелая, губы пухлые и красиво очерченные. По идее, у нее должна была быть очень славная улыбка.

Девушка встала. Высокого роста, примерно пять футов десять дюймов, руки и ноги развиты, как у пловчихи. Груди ее вызывающе торчали под черным шелком лифчика.

Страх потихоньку уходил из ее глаз. Тихим голосом она спросила:

— Что вы хотите сделать?

— Лично вам ничего. Хочу немножко подразнить Голдфингера. Будьте хорошей девочкой, подвиньтесь и дайте мне глянуть.

Бонд сел на место девушки и посмотрел в бинокль. Игра шла нормально. На перерыв в связи Голдфингер не реагировал.

— Он что, на отсутствие связи не реагирует? Или сейчас прервет игру?

— Перерывы случались и раньше, — нерешительно произнесла девушка. — Он просто ждет, когда я снова выйду на связь.

Бонд улыбнулся.

— Ладно, пускай потерпит немного. Вот, возьмите сигарету и расслабьтесь.

Он протянул ей пачку, из которой девушка медленно вытянула сигарету.

— В любом случае вам пора заняться ногтями на правой руке.

На лице девушки промелькнула улыбка.

— Так вы давно здесь? Вы меня ужасно перепугали, почти до шока.

— Да нет, не очень. Мне жаль, что я вас так напугал, а что касается шока, то Голдфингер держит беднягу Дюпона в шоковом состоянии уже неделю.

— Да, — согласилась она с некоторым сомнением в голосе, — наверное, да, но ведь тот, кажется, очень богат?

— О да, и я не стал бы дергаться ради одного Дюпона. Но ведь Голдфингер может проделать то же самое с кем-нибудь, кто не настолько богат, верно? И вообще, ведь он и сам мультимиллионер. Зачем же ему это все? Он же лопается от денег.

Личико девушки снова оживилось.

— Знаю. И я его просто не понимаю. Это у него своего рода мания — делать деньги. Он просто не может себе в этом отказать. Я его как-то спросила, зачем он это делает, а он мне ответил, что только идиоты не делают деньги, когда условия этому благоприятствуют. Он всегда делает одно и то же — создает эти благоприятные условия. Когда он уговаривал меня заняться этим, — она махнула рукой с сигаретой в сторону бинокля, — я его спросила, зачем так глупо рисковать, и знаете, что он мне ответил? «Это мой вам урок номер два: если условия неблагоприятные, сделай их благоприятными».

— Ему крупно повезло, что я не служу в агентстве Пинкертона или в полиции Майами, — прокомментировал Бонд.

Девушка пожала плечами.

— О, его бы это нисколько не взволновало. Он бы вас попросту купил. Он может купить кого угодно. Перед золотом никто не устоит.

— Что вы имеете в виду?

— Он всегда возит с собой золото на миллион долларов. Когда он проходит таможню, то просто обвязывается поясом с золотыми монетами или провозит его в виде тонких пластин, спрятанных на дне и по боковинам чемоданов. На самом деле это просто чемоданы из чистого золота, обтянутого кожей.

— В таком случае они должны весить тонну.

— Он всегда ездит на машине со специальными рессорами. А его шофер — настоящий силач, он и таскает чемоданы, никто другой к ним не притрагивается.

— Зачем он возит с собой столько золота?

— На всякий случай. Вдруг понадобится. Он прекрасно знает, что за золото можно купить все, что пожелаешь. И потом, он просто любит золото, действительно любит, как некоторые любят драгоценности, марки или, — тут она лукаво улыбнулась, — женщин.

— А вас он любит? — Бонд улыбнулся в ответ.

Девушка вспыхнула и с оскорбленным видом произнесла:

— Конечно, нет! — И продолжила уже более спокойным тоном: — Вы, конечно, можете думать что угодно, но он действительно меня не любит. То есть, я хочу сказать, ему, наверное, нравится, что окружающие думают, что мы... что я... словом, что это любовь и все такое... ну, вы понимаете... Он не очень-то привлекателен, и, я думаю, это просто вопрос, ну, гордости, что ли, или что-то в этом роде.

— Понятно. Выходит, вы что-то вроде секретаря?

— Компаньонка, — поправила она. — Мне не нужно печатать и все такое прочее.

Внезапно она закрыла себе рот ладошкой.

— Ой, я не должна была вам всего этого рассказывать! Но вы ведь не скажете ему? Не скажете? А то он меня выгонит, — глаза ее снова наполнились ужасом, — или еще что-нибудь со мной сделает. Я не знаю, на что он способен. Это человек, который может сделать все что угодно...

— Конечно, я ему не скажу. Только объясните мне, почему вы это делаете? Это ведь для вас тоже не самый подходящий вариант?

— Сто фунтов в неделю и все остальное, — кисло ответила девушка, обведя рукой комнату, — с неба не каждый день падают. Я экономлю, когда скоплю достаточную сумму, уйду.

Вряд ли Голдфингер позволит ей так просто уйти, подумал Бонд. Она слишком много знает. Он окинул взглядом красивое личико и великолепную фигуру девушки. Возможно, она и не подозревает, что, прельстившись деньгами и комфортом и связавшись с этим человеком, она попала в очень скверный переплет.

Девушка явно нервничала.

— Кажется, я одета не вполне подобающим образом, — смущенно засмеялась она. — Можно, я пойду накину на себя что-нибудь более подходящее?

Бонд не был уверен, что девушке можно доверять, ведь не он же платил ей сто фунтов в неделю, поэтому решил не отпускать ее.

— Вы великолепно выглядите. Не менее респектабельно, чем вся эта публика возле бассейна. И вообще, — он потянулся, — пора заняться мистером Голдфингером.

Все это время Бонд периодически поглядывал на игроков, сидевших внизу. Казалось, все шло, как обычно. Бонд посмотрел в бинокль. Сейчас Дюпон выглядел совершенно другим человеком: движения его стали уверенными, лицо оживилось. Он бросил на стол кучу карт — полную канасту по королям. Бонд подрегулировал бинокль, чтобы лучше видеть Голдфингера.

Выражение крупного кирпично-красного лица было невозмутимым и отсутствующим. Мистер Голдфингер терпеливо ждал, когда условия снова станут благоприятными. Он поправил слуховой аппарат, плотнее прижав его к уху, готовый слушать.

Бонд отодвинулся от бинокля.

— Симпатичный аппаратик, — отметил он. — На какой частоте работаете?

— Он говорил, но я забыла.

Девушка возвела глаза к небу.

— Семьдесят чего-то там, кажется, мега... не помню.

— Мегагерц. Возможно. Однако удивительно, что ваши переговоры не перебиваются переговорами таксистов и полицейских. Должно быть, очень точная настройка, — Бонд ухмыльнулся. — Ну что же, все, кажется, в порядке? Тогда приступим.

Внезапно девушка шагнула вперед и положила руку ему на плечо. На среднем пальце сверкало золотое кольцо — две руки, держащие золотое сердце. Со слезами в голосе она спросила:

— А это обязательно? Почему бы вам не оставить его в покое? Я не знаю, что он со мной за это сделает. Пожалуйста...

Она запнулась, затем, вспыхнув, как кумач, продолжила:

— И вы мне нравитесь. Я давно не видела таких мужчин, как вы. Может быть, вы сможете здесь задержаться? — глаза ее не отрывались от пола. — Если вы оставите его в покое, я... — и скороговоркой, — сделаю все, что вы захотите.