Маг для особых поручений

– Ариса, ты очень красивая, – сказал Темьян вместо приветствия. Он знал, что она терпеть не может лишних слов, зато обожает комплименты.

– Спасибо, – промурлыкала она, подходя вплотную. – Ты не передумал? – Ариса провела пальчиком по его обнаженной груди. – Ты готов?

– Да, – поспешно сказал Темьян. Он уже давно был готов и не раз говорил ей об этом, но она твердо решила ждать до своего совершеннолетия.

Девушка привстала на цыпочки и запрокинула голову. Он жадно поцеловал ее, уже привыкнув, что она почти не отвечает, а лишь подставляет губы. Но откровенное эгоистичное, звериное наслаждение, которое она при этом испытывала, буквально электризовало воздух вокруг, заставляя мгновенно возбуждаться не только Темьяна, но и всех живых существ, независимо от пола и возраста, случайно оказавшихся поблизости.

«Она обладает редкой способностью, – сказал Темьяну брат, взрослый женатый двадцатидвухлетний оборотень, когда юноша решился рассказать ему о своих чувствах к Арисе и попросил совета, как себя вести в первую ночь, чтобы не оскандалиться. – Я бы назвал это магией секса. Тебе повезло: женщины, умеющие с одного поцелуя так завести мужчину и завести себя, встречаются очень нечасто. Поступай как она – будь эгоистом, делай то, что хочется тебе, а уж Ариса при любых условиях сумеет получить удовольствие…»

Дальше Темьян и Ариса пошли вместе, останавливаясь, чтобы целоваться. Кунни двигался поодаль параллельным курсом и жалобно повизгивал.

Вечером праздник удался на славу.

Девять юношей-оборотней и три девушки получили свою первую в жизни настоящую Охоту и, насладившись кровью Добычи – специально купленных для такого случая рабов, – научились оборачиваться Кабанами, Волками, Пауками (юноши), Лисицами и Рысями (девушки). Один из новообращенных получил и четвертую – самую редкую личину – Дракона. Теперь в деревне было целых два оборотня, включая отца Темьяна, имеющих власть над этим сильнейшим из духов.

Затем устроили застолье и танцы. Мать Темьяна вместе с несколькими другими женами оборотней, колдуньями, затеяли веселый фейерверк и показали смешное представление.

…А потом был мягкий сеновал, теплая ночь и Ариса.

Барсенок Кунни все время лез к ним, в самый неподходящий момент утыкаясь холодным носом в их разгоряченные тела. Они прогоняли его прочь и смеялись…

19

– Темьян, проснись! Скорее!

Он открыл глаза и увидел перед собой небольшого, ростом с коня, серебристого дракона. Дракон говорил голосом матери.

Темьян сел и поспешно зашарил рукой в поисках штанов, мимолетно отметив, что Арисы рядом нет. В маленькое оконце ярко светило солнце, возвещая о наступлении дня.

– Скорее, Темьян. Они уже близко. Садись на меня, и летим!

– Мама, это ты?!

– Да, сынок, да! Поторопись!

– Мама, ты тоже оборотень?!

– Да нет же! Я дарианка, Парящая Среди Звезд. Скорее же, Темьян!

На сеновал ворвались два огромных Снежных Барса. Один из них сказал голосом отца:

– Поздно. ОНИ уже в деревне.

– Кто? – в ужасе пролепетал Темьян.

– Кабаёши. Охотники на оборотней, – голосом старшего брата ответил другой Барс.

Темьян мельком отметил, что они совсем не удивились, увидав мать в таком не свойственном ей обличье.

Сцил весело подмигнул Темьяну, лизнул его языком в плечо и мурлыкнул на ухо, защекотав роскошными белоснежными усами:

– Как она, Ариса, ничего, а? Ты оказался на высоте?

– Что происходит, Сцил? – жалобно спросил Темьян, пропустив слова брата мимо ушей. Он был растерян и напуган необычностью происходящего, и прошедшая страстная ночь совершенно вылетела у него из головы.

Брат помрачнел и посмотрел на мать:

– Может, его того… А? Пацан же совсем, жалко.

– Иди отсюда, Сцил, без тебя разберемся, – грубо сказал отец.

Сцил вздохнул совсем по-человечески и посмотрел на младшего брата:

– Ладно, прощай, Темьян. И удачи тебе!

Не оборачиваясь, он выскочил прочь.

Дракон и Барс посмотрели друг на друга.

– Ты знаешь, что нужно делать, любимая, – ровным голосом произнес отец, и Темьяну захотелось закричать от безысходности происходящего. – Прощай, сын. Когда придет время делать Выбор, вспомни о нас!

Баре гибким прыжком метнулся к выходу, мельком оглянувшись через плечо. В его глазах уже стояла Охота, самая величайшая в жизни. В звериных глазах отца был бой, кровь Добычи и смерть. Его собственная смерть.

Дракон обернулся матерью.

– Не бойся, Темьян. У нас еще есть время. Наши оборотни – отличные бойцы, и с ними тяжело справиться даже кабаёши. – Ее голос казался спокойным и даже веселым, но его охватил безотчетный ужас.

– Мама…

– Молчи и слушайся меня. Где Кунни? Вот ты где, озорник! Иди сюда, малыш. Сегодня твой день.

Барсенок, жалобно поскуливая, пополз к женщине, елозя брюхом по сену. Уткнулся носом ей в колено и лизнул шершавым язычком. Она осторожно приподняла ему мордочку и посмотрела в глаза. Между ней и зверенышем проскочила золотая искра. Глаза Кунни остекленели.

– Что с ним? – еле ворочая языком от ужаса, спросил Темьян.

– Я взяла его разум под свой контроль, – объяснила мать.

– Так ты волшебница?! Не просто колдунья, а самая настоящая волшебница?! – За одно короткое утро Темьян узнал о матери столько нового!

Она усмехнулась. Тщательно сдерживаемый магический огонь прорвался наконец наружу, создавая вокруг нее мощную ауру силы.

– В том мире, откуда я родом, сынок, все волшебники.

– В том мире…

– Извини, Темьян, но на это у нас нет времени. – Она вздохнула. – Ты узнал, что такое любовь. – Он покраснел. – Теперь тебе предстоит стать Зверем, а потом узнать, что такое смерть.

– Смерть?! Зверем?! – Мысли его путались и сбивались, не в силах охватить происходящее. – Зверем?! Сейчас?! На год раньше?!

– К сожалению, у нас нет этого года, Темьян. Все произошло гораздо раньше, чем мы рассчитывали… Ладно, пора начинать… – Мать взяла небольшую кожаную фляжку и вытащила пробку. По сеновалу разнесся острый пряный запах караспиллы. – Ты должен быть сильным, Темьян. Я не хочу брать под контроль твой разум. Сделай все сам.

– Сам… – эхом откликнулся он.

Больше всего на свете ему хотелось, чтобы все происходящее оказалось сном. Ему хотелось проснуться и обнаружить, что на дворе стоит ясное, прохладное утро, а на плече у него спит Ариса. Хотелось, чтобы не было отчетливых звуков яростной схватки за стеной сарая, остекленелых глаз Кунни и пугающе спокойного голоса матери.

– Послушай меня внимательно, Темьян. Я могу, как советовал Сцил, ввести тебя в транс, чтобы ты очнулся, когда все закончится. Но потом тебе будет гораздо хуже: одному, вынужденному бежать и непонимающему, что происходит.

– Одному!.. Бежать!.. – Ему казалось, еще миг – и он упадет в обморок, или сойдет с ума, или умрет.

Тут дверь распахнулась, и на сеновал ввалилось чудовище: ростом с отца, судя по фигуре – мужчина, в красной набедренной повязке, с бугрящимися мышцами и гладкой, медного цвета кожей. Голова чудовища больше всего походила на бычью: огромные изогнутые черные рога и бешено раздувающиеся ноздри. В руках оно или он держал два изогнутых в форме полумесяца широких клинка серебристого цвета.

– Кабаёши! – воскликнула мать, вскакивая на ноги.

– Женщина! – презрительно скривился чужак. – Вот не знал, что среди оборотней попадаются такие красотки. Может, позабавимся, прежде чем я убью тебя, а? Обещаю быть грубым и жестоким, а тебе разрешаю кричать и плакать. Доставишь мне удовольствие, и твой щенок умрет быстро, а нет – вытяну из него кишки и заставлю их жрать.

Снаружи раздался дикий, истошный крик. Перекрывая все остальные звуки, он вился на одной высокой ноте, извещая о чьих-то немыслимых страданиях. Кабаёши улыбнулся, слушая визг как чудесную музыку. Темьян окаменел, вжав голову в плечи. По натуре он не был трусом и в другое время яростно кинулся бы на пришельца, защищая мать. Но непонятные события сегодняшнего утра, поведение матери и ее неожиданные способности совершенно выбили его из колеи. Его разум отказывался воспринимать происходящее. Больше всего на свете ему хотелось закрыть глаза, чтобы не видеть страшного, покрытого следами боя незнакомца с пугающе огромными клинками в могучих руках и хрупкой черноволосой женщины, которая спокойно подходила к страшному пришельцу, не сводя с него янтарных раскосых глаз.

– Умница, ты правильно решила, – глумливо протянул кабаёши, убирая свои необычные то ли мечи, то ли кинжалы в заплечные ножны.

Тут в сарай сунулось еще одно рогатое чудовище. Первый что-то недовольно сказал второму на незнакомом наречии. Тот окинул понимающим взглядом черноволосую женщину, смачно сплюнул, похлопал товарища по плечу и вывалился наружу.

– Значит, повеселимся, – сказал кабаёши и потянулся развязывать набедренную повязку.

– Обязательно, – кивнула она и нанесла удар.

Хотя руки ее были пусты, но на ключице кабаёши появилась глубокая резаная рана. Если бы он не уклонился, проявив потрясающую реакцию, у него оказалась бы перерезанной шея. Брызнула кровь, заливая стоящих друг перед другом врагов. Кабаёши отскочил и обнажил клинки, целясь женщине в голову. Острые мечи бессильно чиркнули по воздуху в том месте, где только что стояла мать. А она уже была гораздо правее, и ее рука, на миг обернувшись сверкающей молнией, глубоко распорола ему живот, вытягивая наружу внутренности.

– Кишки, говоришь, – пробормотала она. Ее глаза сузились, а лицо горело вдохновением боя.

Темьян разинул рот: его тихая, добрая мать оказалась бойцом. Да каким!

Кабаёши выпустил из рук оружие и прохрипел, падая на влажное от его крови сено.

– Я узнал тебя. Ты Парящая…

– Ты прав, минотавр. – Она пнула ногой мертвеца и подошла к Темьяну. Ее тело и лицо были в чужой крови. – Сынок, нам надо торопиться.

Темьян смотрел на нее осоловевшими глазами и молчал. Она сделала оборот вокруг оси, поводя в воздухе руками. Повинуясь ее движению, стены сарайчика охватил огонь. Он трещал и клубился черным дымом, но гарь почему-то внутри совсем не чувствовалась. И сено не занималось – пожаром были охвачены только стены.

– Теперь некоторое время нам не помешают, – сказала мать и вытянула вверх руки. Над ней пролился волшебный дождь, смывая кровь.

– Так, хорошо. – Она внимательно посмотрела на сына. – Наверное, придется все же ввести тебя в транс.

– Нет! – Он отчаянно замотал головой. – Просто объясни мне, что происходит.

– Мы говорили тебе, что ты особенный. Как только ты родился, к нам пришел… один… назовем его для простоты волшебником. И предложил продать тебя ему. Мы отказались. Он попытался отнять тебя силой, но твой отец заставил его отступить. Мы были вынуждены бежать и прятаться. Но он снова нашел нас. И снова мы покинули обжитые места. Спустились с гор в долину и поселились здесь. Но он стал умнее и вызвал на помощь кабаёши. Они профессиональные охотники на оборотней, и нашей деревне против них не устоять.

– Ты хочешь сказать, что сейчас… там…

– Да, там гибнут наши оборотни один за другим, чтобы у нас с тобой было время.

– Нет! Так нельзя! Если ему нужен я, отдай меня. Незачем гибнуть всей деревне.

Мать покачала головой:

– Они все обречены, получит он тебя или нет. Видишь ли, у таких, как ты, есть свойство делиться своими… скажем так, способностями с окружающими: от общения с тобой они становятся сильнее, здоровее, удачливее. С тех пор как мы появились в этой деревне, никто из жителей ни разу не заболел. Подумай, за одиннадцать лет ни разу! Ни один человек или урмак! И срок их жизни явно увеличился. Ты можешь вспомнить за все годы хоть одни похороны? А ведь в деревне живет много стариков, но никто из них не собирается умирать, наоборот, они словно помолодели! И рождаемость явно повысилась. И охоты стали удачнее. Поля и огороды приносят невиданные урожаи. И сами оборотни… Они стали сильнее. Ты думаешь, это норма, когда в деревне все урмаки поголовно имеют минимум три личины?

Темьян ошарашенно кивнул. Он даже не подозревал, что может быть по-другому.

– Нет, – возразила мать. – В этом мире большинство урмаков посвящены только Пауку – слабейшему из духов. Хорошо если треть урмаков умеют призывать кроме Паука еще и Кабана, а уж способных на три вариации: Паука, Кабана и Волка – можно по пальцам сосчитать. Я молчу про Драконов. Пожалуй, за исключением нашей деревни, посвященных Дракону можно найти только среди горцев. А не напади на нас сегодня кабаёши, уже в следующем году среди проходящих обряд оказалось бы как минимум трое Драконов.

– И причина всего этого во мне? – растерянно пролепетал Темьян.

– Да, дорогой. Но твои способности имеют и одну неприятную для окружающих сторону.

– ???

– Кровь, сынок. Кровь окружающих тебя людей и урмаков приобретает определенные качества, которые можно использовать в… Но не будем лезть в дебри магии. Важно, лишь, что в живых не останется никого из тех, с кем ты жил, общался, дружил.

– Я пойду туда – драться вместе со всеми!

– Ты останешься и будешь делать то, что я говорю!

Темьян чуть не заплакал. Отец! Брат! Ариса!!!

Он в отчаянии взглянул на мать:

– Но зачем же вы с отцом пришли сюда и подвергли стольких людей и урмаков опасности?

– Перед тем как поселиться здесь, мы честно рассказали свою историю жителям. Они знали, что может произойти.

– И они позволили вам остаться?!

– Как видишь. – Она оглянулась. Огонь жадно лизал стены, в некоторых местах они уже прогорели насквозь. – Все, Темьян. На разговоры больше нет времени. Остальное ты узнаешь сам.

Она взяла флягу и плеснула остро пахнущую жидкость в сложенную горстью ладонь:

– Пей! Пора начинать Посвящение Зверю.

Повинуясь ее взгляду, Темьян упал на колени и стал лакать горькую, пряную настойку. К горлу подкатила тошнота, в животе начались рези. Он скривился от боли и посмотрел на мать.

– Твой организм еще не готов, Темьян, но выбора у нас нет. Ты выдержишь, я знаю.

Она провела ногтем по своему запястью, словно острой бритвой перерезая вену. Густым ручейком быстро-быстро побежала темная кровь.

– Я… не могу, – онемевшими губами прошептал Темьян.

– Ты должен. Другой Добычи у нас нет. Я твоя Добыча.

– А… он?

Темьян указал на остывающий труп кабаёши. Мать в ответ усмехнулась:

– Нет, сынок. Кровь охотника на оборотней не годится урмаку. Давай, Темьян, начинай.

– Нет! Пожалуйста, нет! – Ему казалось, что он сходит с ума. Этого не могло происходить на самом деле! Только не с ним!

– Темьян, тебе все равно придется. Добровольно или под гипнозом. Поверь мне, в первом случае будет легче.

Он потерял дар речи от ужаса, представив, что станет пить ее кровь. Он мог только отрицательно мотать головой и мелко-мелко дрожать…

…Вероятно, она все же использовала гипноз, потому что очнулся он припавшим к ее руке и жадно глотающим кровь. И даже порыкивающим от удовольствия. Она лежала на сене, и другая ее рука гладила мягкую белую шерстку Кунни, которого трясло как в лихорадке.

– Молодец, сынок, личину Паука и Кабана ты прошел отлично. Давай еще глоточек – и станешь Драконом.

Он оторвался от ее руки, чувствуя во рту кровь. Его стало рвать, и он едва успел отвернуть голову, чтобы не запачкать ее. Ему было трудно дышать. Запах гари проникал в ноздри. Он заметил, что огонь со стен перешел-таки на сено и быстро сужал огненное кольцо.

– Давай, Темьян. У меня уже нет сил на гипноз. Осталось всего три личины. Если сейчас ты отступишь, смерть отца и брата окажется напрасной. Как и смерть Арисы и всех жителей деревни.

Темьян помертвел и припал к ее руке. Кровь уже не успевала сбегать в его жадный рот, и он высасывал густую горьковатую жидкость, запрещая себе думать обо всем, кроме Охоты. Его мутило от отвращения к себе и жалости к ней, к отцу, к Сцилу, к Арисе…

…Дракон лизнул раздвоенным языком материнскую руку, но промахнулся, не рассчитав расстояния. Темьян плохо контролировал свою иную ипостась и пока не умел хорошо владеть новым телом. Он придвинулся ближе – оказалось, что слишком, – и случайно сильно укусил руку, расширив и без того растерзанную рану. Лежащая женщина даже не вздрогнула. Она улыбалась, но лоб ее покрывала испарина.

– Не бойся, сынок. Я блокирую свою боль. Продолжай, осталось немного.

Обострившимся звериным чутьем Темьян понял, что она врет, что ей невыносимо больно, но продолжал терзать зубами искалеченную руку, превращаясь в Барса. Хрустнула перекушенная кость, но он уже не мог остановиться. Он не только сосал кровь, но и кусал, рвал вкуснейшую человеческую плоть, чувствуя, что им овладевает безумие – он превращался в настоящего зверя, теряя всякую связь со своим человеческим началом.

Внезапно вместо крови его язык ощутил резкий отвратительный вкус караспиллы. Темьян очнулся – в его пасти оказалась фляга с грибной настойкой – и стал превращаться в человека.

– Мама, – прошептал Темьян, увидев наконец, что он с ней сделал.

Она жестко взглянула на него и резко сказала, обжигая презрением:

– Не распускай нюни, слабак! Тебе предстоит последняя, самая сложная личина.

– Еще одна?! Но их и так уже было четыре!

– У тебя есть пятая. – Женщина закашлялась от дыма. Огонь почти сжал смертельные объятия. Кунни жалобно повизгивал, но не трогался с места, а только теснее прижимался к человеческому боку в поисках защиты.

– Больше ты не имеешь права на жалость, Темьян. Ты примешь свой последний облик и останешься в нем, пока кабаёши не покинут деревню. Ты увидишь мою смерть и смерть Кунни, но ни вздохом, ни взглядом не выдашь себя. Потом ты увидишь, что они сделали с жителями. И с Арисой. Но ни вздохом, ни взглядом не выдашь себя. Потом, когда все закончится, у тебя достанет сил обернуться человеком и уйти отсюда. Ты не сойдешь с ума, не превратишься в зверя и не покончишь с собой. Ты будешь жить, и однажды от тебя будут зависеть судьбы миллионов людей и урмаков, и вот тогда ты вспомнишь этот день и поступишь как должно! – Мать произносила слова тихим, размеренным голосом, и они прочным заклинанием ложились на разум Темьяна, защищая его от надвигающегося безумия.

– Но почему я? – Он был почти спокоен, и только на самом краю сознания билось дикое желание умереть. Вместо нее или хотя бы вместе с ней.

– Таков приговор Скрижалей Пророчеств. Никто не в силах изменить его.

Она легонько оттолкнула Кунни, высвобождая вторую руку.

– Тебе нужна свежая кровь, сынок. У меня нет сил. Вскрой мне вену сам.

И Темьян послушно обернулся Барсом и полоснул когтями по материнской руке. Припал. Стал глотать густую кровь, готовясь воплотить свою пятую и последнюю ипостась.

А потом…

Потом с ним стало происходить что-то странное. Он перестал чувствовать свое тело! В панике он вскочил и завертелся на месте. Его зрение исказилось. Он видел одновременно со всех сторон всей поверхностью своего… не тела, а того, чем он был в этот миг. Видел не очень отчетливо, будто сквозь толщу воды. Желто-красной воды. Остальные цвета исчезли, растворились во всевозможных оттенках желтого, порой такого ослепительно яркого, что запросто могли поспорить с белым, и красного, иногда по густоте доходящего до черного.

А вокруг бушевал огонь. Прорвав наконец магическую блокаду, пламя яростно накинулось на улыбающуюся окровавленную женщину, лежащую в обнимку с годовалым барсом. Губы матери шевельнулись, и Темьян явственно различил три слова: «Не рассказывай никому!» В следующее мгновение они скрылись в неистовых сполохах пожара.

Темьян смотрел сквозь огонь и удивлялся, почему он не чувствует смертельного жара? Почему не задыхается в дыму, заходясь в мучительном кашле и тщась выбить дым из легких? Юноша попытался сделать вдох, и внезапная правда обрушилась на него со скоростью снежной лавины: у него не было легких, которые бы повредил дым! У него не было тела, которое могло гореть и чувствовать боль от ожогов! У него ничего этого не было, потому что…

Он сам стал огнем! Бешеным сыном пламени. Одним из многих ярившихся вокруг.

Темьян чуть не потерял сознание от ужаса. Но глупейшая мысль удержала его на пороге безумия: а как выглядит валяющийся в обмороке костер? Обгорелой головешкой или как-то иначе?

И он засмеялся. Про себя, конечно. Не имея ни рта, ни легких, он не мог издавать звуки. Но тем не менее он смеялся. Смеялся и понимал, что будет жить дальше. Сможет пройти через все, что ему предстоит. Сможет взглянуть в застывшие навсегда глаза отца и брата. И поцеловать искаженное болью и страхом мертвое лицо Арисы.

И тут он почувствовал дикий голод, но не успел ничего предпринять, потому что услышал (или, скорее, ощутил) голоса:

– Она предпочла умереть вместе с ним, но не отдавать его мне. Глупо! Он такой не один. Будут и другие. Не в этом мире, так в другом.

– Но придется ждать. Очень долго, возможно несколько столетий.

– Ну и что? У нас впереди вечность. Кроме того, мы набрали достаточно крови для промежуточных обрядов.

– Да, что и говорить, жертвоприношение удалось на славу. Рассчитайся с кабаёши, и пусть возвращаются в свой мир.

– А с матерью и сыном что делать?

– Да от них останется ни на что не годная зола. Пожар-то подпитывается ее магией.

– И все же надо проверить, действительно ли погиб именно он.

– Да, когда утихнет пламя, мы исследуем останки. Если вместо него погиб кто-то другой, мы это сразу поймем.

«Не поймете, – злорадно подумал Темьян, жарко потрескивая вместе с другими языками пламени под самым носом у говоривших. – Не зря Кунни постоянно был со мной. Мать говорила: чтобы он пропитался моими мыслями и моей жизнью. Он стал моей звериной ипостасью, вторым «я» и спас мне жизнь!.. Но как же жутко хочется есть».

Голод стал главной потребностью его новой личины. Темьян усилием воли выбросил из головы мысли о еде. Сейчас не до того. Ему надо как следует рассмотреть своих врагов. Он увидел деревянную жердь и немного неуклюже перескочил на нее. Деревяшка загорелась, занимаясь огнем, и Темьян испытал странное чувство насыщения деревом: словно глотал свое любимое, запеченное на углях мясо фазана. Ммм… Что это? Сосна? Надо запомнить. Какой чудный привкус дыма, смолы и…

Темьян спохватился. Увлекшись новыми ощущениями, он совсем позабыл, зачем перескочил на аппетитную сосновую палку, а ведь хотел увидеть лица говоривших. Темьян присмотрелся внимательнее, рассыпая искры и заглядывая им под опущенные капюшоны. Опаленные его жаром, они отшатнулись, но он успел разглядеть и запомнить главное. С виду похожи на людей, по крайней мере рога из-под капюшонов не торчат. Типичные южане: смугловатая кожа, карие глаза и крупноватые, с горбинкой, носы. Люди. Двое обычных людей в длинных темно-красных плащах.

– Может, все-таки загасить пожар? – недовольно спросил один из них, потирая обожженную щеку.

Темьян сжался, понимая, что сейчас он в их власти. И если он попадется или погибнет, то смерть близких окажется напрасной.

К счастью для Темьяна, второй сказал:

– Пусть горит. Связываться неохота. Придется иметь дело с дарианской магией. Распутывать узлы. Долго и муторно. Скоро сам погаснет.

– Ладно, уходим отсюда. Вернемся попозже.

Они плотнее запахнулись в плащи и исчезли. Просто растворились в воздухе. Вместе с кабаёши.

Темьян растерянно доел вкуснейшую сосновую деревяшку, а затем огляделся в поисках следующего блюда. И тут его оглушила и буквально вбросила в человеческое тело страшная мысль: он остался один! Совсем один! И только трупы таких знакомых и близких людей и урмаков обескровленно пялились в равнодушное осеннее небо…

20

Один! Это слово преследовало его три следующих года. Впрочем, конечно, дело было не в слове. Темьян боялся выходить к людям и пытался жить в одиночестве. Строить себе дом и вести оседлую жизнь тоже боялся. Но в очередной раз приближалась зима, а впадать в спячку он не умел. К счастью, его умение оборачиваться Снежным Барсом спасало ему жизнь в самые трескучие морозы. Охотиться ему помогали волки под предводительством Магды. Но общество волков не могло спасти его от одиночества. Он страстно мечтал хоть разок услышать человеческую речь, смех, да хоть ругань.

Несмотря на предсмертное заклинание матери, Темьян все чаще вспоминал тот последний счастливый день. И ночь. И Арису. Живую и смеющуюся. А потом мертвую и изуродованную. Вспоминал широко открытые, застывшие, зеленые глаза и испачканный в крови некогда рыжий, а теперь грязно-бурый локон. И березовый листок, прилипший к серой щеке. И две небольшие припухшие ранки на шее, там, откуда вытекала ее кровь… Кровь бежала по заботливо выточенным деревянным желобкам… Капля за каплей… Вытекала и падала в огромный медный чан… Кап, кап… Кап, кап… Как березовый сладкий сок из умело надрезанного ствола… И нежный березовый листочек на мертвом лице…

Этот листок сводил Темьяна с ума.

В тот день он не решился прикоснуться к Арисе и снять листок с ее щеки. Теперь ему казалось, что смахни он его тогда, и Ариса была бы жива. Протяни он тогда руку, и она вскочила бы на ноги, стрельнув лукавыми зелеными глазами, зашлась румянцем, звонко рассмеялась бы и заявила, что все это лишь шутка. «Какой ты глупый, Темьян! Это же просто шутка! Розыгрыш! Обманули дурачка! Обманули дурачка!»

Темьян мотал головой, вскакивал и бежал, ломая кусты и натыкаясь на стволы деревьев, пока не спотыкался и не падал в изнеможении. Он изо всех сил сдавливал руками голову, словно пытался выжать из нее страшные воспоминания.

Юноша разговаривал вслух с матерью. Жаловался и обвинял. А потом сникал, садился, всем телом прижимаясь к толстому дереву, словно пытался слиться с его шершавым стволом. Сидел закрыв глаза и вспоминал охваченную огнем мать и Кунни. Вспоминал оскаленную, навеки застывшую на шее врага пасть отца и изрубленного на куски брата. И сдерживаемое материнской магией безумие постепенно прорывало волшебную блокаду и все ближе подступало к его беззащитному разуму.

Спасала Магда. Она приходила и тыкалась в него мокрым, холодным носом. Хватала острыми желтыми зубами, прокусывая до крови руку, и боль жестоким рывком вытягивала его из пучины кошмара. Скоро его руки и ноги были покрыты зажившими и свежими ранами от волчьих зубов. Но с каждым разом он все слабее чувствовал внешнюю боль, раздавленный, сломленный внутренними муками.

– Почему я не умер вместе с вами? Почему Скрижали выбрали именно меня? Для чего? Кто я такой? – часами шептали пересохшие губы, а пустые, застывшие глаза смотрели, не видя, в холодную бездушную путаницу ветвей.

На третий год одинокой, жизни, в один холодный, весенний день, Темьян понял, что ему нужно решиться на одно из двух: выйти к людям или повеситься на ближайшей осине.

И он отправился на поиски людей.

21

Окруженное полями большое селение (или, скорее, маленький сельскохозяйственный городок) стояло несколько на отшибе – в стороне от основных дорог, и это главное, что привлекло Темьяна.

Ранним-ранним утром, когда даже самые работящие фермеры еще только просыпаются от сладкого сна, он не торопясь подошел к крайнему, наиболее бедному дому. Забрехала лениво собака, но, учуяв в нем зверя, зашлась истошным лаем, в бешенстве пытаясь сорвать цепь и вцепиться в глотку ненавистному существу: в отличие от диких волков, домашние собаки не любили урмаков, видя в них опасных врагов. Из потемневшей, срубленной много лет назад избы выглянул хозяин – неказистый мужичонка в старом тулупе и валенках. Увидев босого, диковатого на вид, огромного парня в легких, не по сезону, истрепанных холщовых штанах, он взялся за вилы и, поглядывая на собаку, недовольно спросил:

– Ты чего здесь лазишь, а? Щас Брехуна спущу!

Темьян поклонился и вежливо ответил продуманной и отрепетированной заранее речью:

– Простите за беспокойство, хозяин. Я урмак. Иду в Малку. Но по зимнему времени поиздержался и хотел по дороге малость подзаработать. Может, вам на поле помощник на лето требуется?

– Урмак, говоришь? – Глаза крестьянина алчно заблестели. Урмаки отличались недюжинной силой и за ту же плату делали раза в три больше обычного человека. – Заходи, парень, сговоримся.

Тут послышался звук месящих весеннюю грязь копыт, скрип колес, посвист кнута, и на улочку вывернула нарядная двуколка, влекомая сытой, ухоженной лошадкой. Темьян окинул настороженным взглядом лаковые борта, украшенные орнаментом из охранных рун, новые сиденья, обитые красной кожей, золоченую ступеньку и посмотрел на седока. В двуколке сидел холеный бородатый мужчина с пронзительным прищуром светлых глаз и властным выражением лица. Он скользнул по Темьяну мимолетным оценивающим взглядом и обратился к селянину:

– Бродарь, я за податями, как и обещал. Отсрочка истекла.

– Дык, милостивый подеста, – забормотал тот. – Нету у меня. Все на семена пошло. И лемех новый купил. Куда ж я без лемеха-то? Подожди еще, благодетель! Вот урожай соберу.

– Ты под блаженного не коси, – рассвирепел подеста. – У всех есть, а у него «нету»! Работать надо, а не баб щупать. Вон все уже по хозяйству суетятся, а ты дома еще – бока отлеживаешь.

– Отвлекли меня, – зачастил «блаженный». – Вот он и отвлек. Урмак, говорит. На заработки пришел.

– Хм. – Подеста повернулся к Темьяну.

Тот скромно стоял в сторонке, почтительно глядя на сельскую власть.

– Ты урмак?

– Да, почтенный.

– Сколькими вариациями владеешь?

– Одной. Паука. – Темьян специально сильно занизил свои способности, чтобы вызывать меньше подозрений. Он вспомнил слова матери и рассудил, что раз «паучьих» слабеньких урмаков в их мире большинство, то идущий по своим делам один из них, решивший подзаработать по весне на сезонных работах, должен быть явлением довольно частым и не мог бы вызвать к себе ненужного интереса.