Компания потихоньку засыпала безо всяких пилюль… Внезапно с улицы раздался крик, заставивший Кокардаса и Паспуаля подскочить на стульях. Кто-то громко звал:
– На помощь! Лагардер!
– Карамба! Ты слышал, голубь мой?
– Бежим!
Два друга разом выхватили шпаги и кинулись к выходу. Молодые люди, злобно усмехнувшись, поспешили за ними.
– Скорей, господа! – сказал Жюган. – Там кого-то хотят убить!
Но Матюрина тоже вскочила и, загородив дверь, схватила Паспуаля за руку:
– Не ходите туда! Ради Бога; не ходите!
И вновь Лагранж-Бательер огласил отчаянный клич:
– Лагардер! Ко мне!
– Черт! – воскликнул Кокардас и оттолкнул Матюрину. – Это малыш!
Жюган с Пинто, не теряя времени, усердно отодвигали засовы; Матюрина же изо все сил вцепилась в Кокардаса с Паспуалем. Наконец дверь распахнулась настежь. Паспуаль ужом выскользнул из объятий своей землячки и кинулся; следом за другом в непроглядную ночь, не забыв предварительно облобызать бархатную щечку служанки.
– Не ходите, не ходите! – кричала она им вслед, в отчаянии ломая руки. – Стойте! Они убийцы! Они хотят вас убить!
Поздно: Кокардас с Паспуалем уже ничего не слышали.
Тогда взор Матюрины загорелся страшной яростью. Одним прыжком подскочила она к хозяйке и вытащила у нее пистолет, который Подстилка всегда носила за корсажем. Даже не заметив, что кабатчица при этом скатилась под стол, Матюрина прицелилась в Ива де Жюгана и выстрелила.
Шляпа бандита слетела наземь, пробитая пулей.
– Ладно! – прошипел он сквозь зубы. – Управимся с ними, а потом и тобой займемся!
В это время крик прозвучал в третий раз, но только с другой стороны – от Монмартрской канавы. Вся четверка резко развернулась и помчалась туда.
Кокардас несся вперед, как пушечное ядро. Он перебирал длинными, похожими на циркуль ногами и непрерывно сыпал страшными ругательствами:
– Дьявол меня раздери! Держись, малыш!
– Скорей, скорей! – пыхтел у него за плечом Паспуаль. – Он один: его могут ударить в спину!
Наши храбрецы даже не задумывались, откуда мог взяться Лагардер. Они слышали его клич – разве было время разбираться, его ли это голос? Да и что, собственно, странного? Разве Лагардер не появлялся всегда в тот момент, когда его никто не ожидал?
Они бежали как сумасшедшие и на ходу переговаривались:
– Эх, голубь мой, наш малыш вернулся – то-то пойдет потеха!
– Странно только, – глубокомысленно замечал Паспуаль, – что мы не видели ни одного трупа.
– Темно же кругом. Наверное, мы через них перепрыгиваем!
Они и вправду неслись как на крыльях; юнцы еле поспевали за ними. Было скользко, поэтому кто-нибудь из четверых то и дело, оступившись, шлепался в лужу, со страшными проклятьями вскакивал и мчался дальше. Жюган и Пинто держали шпаги, изготовившись к удару. Кто-то слабым голосом вновь позвал на помощь, совсем близко… Друзья вздрогнули.
– Мы здесь, малыш! Мы оба спешим к тебе – и старик Кокардас, и чертяка Амабль! Ты потерпи!
Они подбежали к канаве, опасаясь лишь одного – успеют ли? Вдруг Лагардера уже сбросили в ров? Через вонючий ручей был перекинут шаткий мостик без перил; возле него стояла маленькая дощатая сторожка, давно брошенная за ненадобностью. Темной ночью она казалась чем-то вроде огромного пенька.
Кокардас с Паспуалем были в двух шагах от моста. Вытянув шеи, они во все глаза всматривались во тьму, стараясь хоть что-нибудь разглядеть. Но все было тихо – только легонько хлюпала вода в зловонном канале.
Перед тем как взбежать на мостик, Кокардас с Паспуалем на миг приостановились. Этого оказалось довольно. Из будки выскочили два человека и молча кинулись на наших друзей. Один угодил шпагой в плечо Кокардасу, другой порвал Паспуалю камзол и слегка поцарапал достойного фехт-мейстера. Одновременно оба бретера получили по сильному удару головой в живот. Они потеряли равновесие и, не успев опомниться, упали в канаву. Тут же в воду посыпался град камней, а затем на берегу раздался громкий хохот.
– Теперь не выберутся, проклятые! – говорил Готье Жандри. – Так и будут плавать вместе с дерьмом и падалью!
– Туда им и дорога! – хохотал Ив де Жюган.
– Кит, а ты точно не промахнулся?
– Так у меня же вся шпага в крови.
– А я даже не знаю, куда попал, – говорил Жандри, – только клинок вошел как в масло – ни одного ребра не задел. Значит, удар получился на славу, в самое сердце.
– А на нашу долю ничего не пришлось, – заметил Рафаэль Пинто.
– Э, ребята, у вас еще рука не та. Ну и ловко же мы наше дельце обтяпали. Кто бы мог подумать, что они сами на наши шпаги нарвутся?
– Да уж, – сказал Ив де Жюган. – А мы-то с Пинто никак не могли придумать, как их выманить! Ну и дьявольский же у вас ум!
Отставной сержант принял похвалу как должное.
– Что верно, то верно! Я точно знал, что эти два дурня клюнут на мою выдумку. А Лагардер-то отсюда миль за сто!
– Жаль, что и его вместе с ними туда не отправили, – вставил Кит.
– Никуда он не денется! – хором воскликнули Жюган и Пинто.
– Э, ребятки, потише. Вот увидите: легче самим попасть в сети Лагардера, чем его туда заманить. Он и так не скоро оправится, ведь мы сейчас, считай, два пальца ему на правой руке отрубили. – Готье Жандри немного помолчал и продолжал: – Главное, никто нас не заподозрит. Что Подстилка? Видела, как вы ушли?
– Нет. Она спала как убитая. Пилюлька сработала.
– Значит, ее бояться нечего: хоть бы и нашли трупы в канаве, на нас никто не подумает. Мало ли здесь народу этим кормится – проткнуть пьяного и в воду столкнуть.
– Погоди, – нахмурился Ив де Жюган. – Подстилка-то была там не одна…
– Как не одна?
– Слушай, мэтр Жандри, наше дело еще, пожалуй, не сделано. Мне надобно переговорить с одной девчонкой, которая у меня только что украла прядь волос.
– Что ты такое несешь?
– Ты слышал выстрел?
– Слышал. Ну и что? Здесь часто стреляют.
– Это в меня стреляли. Сбили шляпу и отхватили клок волос.
Бретонец вкратце рассказал своему старшему товарищу, как Матюрина сперва не выпускала бретеров из харчевни, а потом взялась за пистолет. Жандри внимательно выслушал его и сердито топнул ногой:
– Вот черт! А вдруг она слышала наш разговор?
– Я тоже так думаю. Боюсь, что она на нас донесет, если мы ее не утихомирим.
Жандри какое-то время ходил взад и вперед по берегу, а потом остановился и тихо сказал:
– Нечего тут церемониться. Надо ей рот заткнуть раз и навсегда. До рассвета у нас еще есть время, ночь темная, пора приниматься за дело. Пока Подстилка не проснулась, пойдем-ка да потолкуем с вашей Матаориной.
– Жалко, – вздохнул Пинто. – Красивая девушка…
– Что ж, птенчики, значит, свяжите ей руки-ноги и повозитесь с ней минут по пять каждый. – Негодяй обернулся к Киту и рассмеялся: – Пускай молодежь потешится!
– А потом? – хором спросили Ив и Рафаэль.
– Что потом? Бросим в воду, да и вся недолга.
Все четверо склонились над канавой. Все было тихо, как в могиле.
– Вот и выпил Кокардас в последний раз, – засмеялся Жандри. – Вкусно ли ему показалось?
Все посмеялись этой мрачной шутке и направились к «Клоповнику».
XIII
ТАЙНА МОНМАРТРСКОГО РВА
Четверо злодеев без труда вошли в заведение – дверь была не заперта. Но на всякий случай (служанки могли проснуться от пистолетного выстрела) Ив де Жюган с Рафаэлем Пинто заглянули сперва в дверное окошко.
Все в зале оставалось по-прежнему. Недопитые кружки и стаканы так же стояли на столе среди брошенных карт. Слышался лишь зычный храп Подстилки: она теперь лежала на полу, подложив руку под голову.
Молодые люди прислушались, дали знак своим спутникам, и вся четверка вошла в харчевню. Хозяйка даже не пошевелилась.
Жандри и Кит сели за стол и принялись допивать вино. Расположения комнат в доме они не знали. Матюрина не показывалась. Жюган и Пинто тщательно обшарили все закоулки в зале и на кухне.
– Должно быть, в погребе спряталась да страх вином заливает, – предположил Кит.
– Вряд ли, – отвечал Пинто, – она вообще не пьет. Наверное, в комнате заперлась.
Жюган покачал головой: ведь наружная дверь не была закрыта даже на задвижку.
– Так неужели?.. – прошептал итальянец.
Все четверо переглянулись. Для очистки совести молодые люди спустились в погреб. Там были только крысы, которые, завидев людей, тут же убежали. На цыпочках, чтобы никого не разбудить, Ив и Рафаэль поднялись на чердак, где жили служанки. Комнатка Матюрины была пуста, постель нетронута. Они вернулись в зал.
– Улетела птичка, – вполголоса тревожно сообщил Жюган. – И тайну нашу унесла.
– Видно, знала, негодяйка, что мы придем и ей не поздоровится, – добавил Пинто.
– Куда она уйдет в такой час?! – в ярости произнес Жандри. – Притаилась где-нибудь.
– Что же делать?
Бандиты совещались довольно долго. Жандри и Кит считали, что им надо поскорее уходить: все равно они в доме ничего не найдут; а хозяйка, когда проснется, увидит их и заподозрит неладное.
– А мы? – спросил Пинто.
– А вы оставайтесь. Если девица до утра вернется, вы и без нас знаете, что надо делать.
– А если не вернется?
– Тогда скажете Подстилке, что ее увели Кокардас с Паспуалем, и тоже уходите – вам здесь оставаться ни к чему. А Матюрину эту мы поищем – и непременно найдем.
Они допили все вино и ушли, не обращая внимания на замешательство своих помощников.
– Она же станет кричать, драться… – вслух размышлял Пинто. – Одолеем ли мы ее вдвоем? А если она вооружена?
– Надо будет сразу на нее наброситься, пока не опомнилась, и проткнуть насквозь шпагой.
– Не мое это дело… Я никогда женщин не убивал. И зачем этакой красотке так рано умирать?
– Да уж, Рафаэль, лучше бы ей до утра не возвращаться – жалко мне ее!
Жандри ошибался, когда полагал, будто его питомцы закоренели в пороке и спокойно решатся на такую низость. У них еще были кое-какие предрассудки. Быть может, Жюган даже жалел, что пуля Матюрины не убила его и что он лишен возможности простить ее перед смертью. Молодые души обыкновенно склонны к добру, даже если привыкли творить зло.
Они почти договорились, когда Подстилка вдруг открыла глаза, увидела с изумлением, что лежит на полу, приподнялась на локте, а затем, вне себя от стыда и гнева, вскочила и ошалело оглядела зал. Кабатчица ничего не соображала. В изумлении воззрилась она на молодых людей, которые притворились, будто уснули за столом. Брезжил рассвет. Кругом пели петухи. Так ничего и не припомнив, хозяйка принялась тормошить спящих. Те встрепенулись и сделали вид, будто сами ничего не понимают.
– Что случилось? – кричала Подстилка. – Который час? Где Кокардас с Паспуалем?
Пинто в ответ только моргал глазами и зевал:
– Черт, да где же они, в самом деле?
– И у меня голова трещит, – потянулся бретонец. – Ох, дьявол, и напились же мы! А все этот чертов пропойца… Эй, мэтр Кокардас, где вы? – Он осоловело оглянулся по сторонам. – Что, неужели наши друзья от нас убежали? Но вы-то, красотка, должны же знать, где мэтр Паспуаль?
Замысел удался. Подстилка очень обрадовалась, что молодые люди не видели, как она валялась под столом. У нее было свое чувство чести – и оно не пострадало. Кабатчицу многажды называли шлюхой и скупердяйкой: первым званием она гордилась, на второе не обижалась. Но горе тому, кто посмел бы вслух обвинить ее в пьянстве! Однако исчезновение двух бретеров продолжало бесить ее. И еще больше разгневалась Подстилка, когда увидела, что куда-то пропала и служанка. Она стукнула кулаком по столу и закричала:
– Где Матюрина?
– Матюрина где? – эхом отозвались два негодяя.
– Не с Кокардасом ли она? – обращались они друг к другу.
– А может, с Паспуалем?
Хозяйка кинулась в каморку служанки. Пусто. Тогда она принялась колотить руками и ногами во все двери, перебудив целый дом; послышались кашель и ругань.
Вдруг Ив де Жюган хлопнул себя по лбу, как пьяница, которого вдруг осенило.
– Матюрина?.. – промычал он, глядя на Подстилку, которая металась, словно тигрица в клетке, и в ярости хлопала себя по ляжкам. – Матюрина? Слушайте-ка…
– Да говори же ты, болван! Видишь, я места себе не нахожу!
– Тише, тише, красавица, не ругайтесь…
Бретонец убедился, что никто не загораживает ему выход, взял за руку товарища, чтобы, окончив речь, сразу бежать, и крикнул:
– Я вспомнил, где Матюрина! Ее увел Паспуаль!
Как он думал, так и случилось. Охваченная ужасным гневом, хозяйка ринулась на него, – но бандиты были уже далеко – пулей не достать. «Клоповник» их больше не интересовал. Они знали, что Матюрины там нет. Главное, чего опасались Пинто и Жюган, это повстречаться где-нибудь со сбежавшей служанкой. Впрочем, они бы дорого дали, чтобы узнать, где она.
Но вернемся же, наконец, к двум бретерам, которых мы оставили в беде.
Воды Монмартрской канавы были темны и холодны, как воды Стикса. Но по адской реке ходила хотя бы лодка старого сквалыги Харона. Повстречай его Кокардас, он бы, пожалуй, свернул перевозчику шею, сел в барку да и поплыл бы прочь от страшного берега… Но никакой лодки Кокардасу не повстречалось. Упал он, к счастью, ногами вперед и поэтому не хлебнул ни капли гнусной жижи. Гасконец остался цел и невредим.
Вода доходила ему лишь до пояса. В два прыжка он очутился под мостом и прислонился к свае. Так он в безопасности выслушал разговор своих врагов и узнал все их замыслы. Не раз Кокардасу пришлось прикусить язык, чтобы не выругаться вслух. Неукротимая Петронилья при падении выскользнула у него из рук, так что сражаться он не мог. Да ведь его все равно считали покойником!
Какова среда вокруг нас, таковы и наши мысли. Мысли Кокардаса были мрачны. Он молчал, но мозг его неутомимо работал. В нем рождалось множество планов мщения – и все чернее, чем та грязь, в которой он только что искупался. Самолюбие его было оскорблено дважды: во-первых, негодяи провели его, во-вторых, он вынужден будет появиться на людях мерзким и грязным. «Дьявол меня раздери! – думал он про себя, слушая радостные восклицания Жандри с сообщниками у себя над головой. – Мы еще поглядим, в последний ли раз сегодня пил Кокардас-младший! Суток не пройдет, как вы захлебнетесь в собственной крови… И уж я над вами так орать не буду, это уж точно!»
Одно ему показалось забавным: как Жандри рассказывал, будто уложил гасконца мастерским ударом.
«Да ты, черт побери, не только драться не умеешь, но еще и хвастун! – с презрением подумал Кокардас. – Прямо в сердце, надо же! Ведь ты мне только петлю для пуговицы проделал как раз там, где ее не хватало, вот как дело-то было!»
Бандиты, радостные, удалились.
Как только стихли их голоса, гасконец подтянулся на руках, сделал ловкое сальто, которого не постыдился бы лучший гимнаст Франции, и очутился на мосту. Вид у Кокардаса был неважный – мало кто отважился бы по доброй воле подойти к нему близко. Зловонная жижа потоками текла с почтенного мэтра, так что у него под ногами образовалась огромная лужа. Штаны прилипли к телу, высокие сапоги наполнились водой. В довершение бед, Кокардас потерял шляпу, а ножны его переломились пополам, и обломок забавно болтался на поясе.
Ночь стояла темная, зеркала у гасконца не было, но он и без зеркала отлично понимал, сколь жалко выглядит… Однако более всего Кокардаса злила утрата Петронильи – огромной рапиры, подруги всех его удачных и неудачных сражений, подарка одной дамы, которая когда-то была добра к нему… Вдруг он топнул ногой и побледнел (правда, никто этого не мог бы увидеть в темноте).
– Дьявол меня раздери! – закричал Кокардас, нимало не заботясь о том, что его могут услышать. – Дубина я стоеросовая – думаю только о себе! А с лысеньким-то что сталось?
Его охватило страшное беспокойство. Кит говорил, что у него весь клинок в крови… А вдруг это правда? «Если голубь мой и вправду ранен, – подумал Кокардас, тихонько застонав, – он, должно быть, потерял сознание и остался в воде. Ах ты, судьба-злодейка! Как же его теперь отыскать?» Он лег на мост, свесил голову и прислушался.
Стоячая вода тихонько плескалась меж покрытых грязью берегов.
Кокардас окликнул друга – сначала шепотом, затем погромче. Страх его усиливался, горло перехватила спазма, так что он не мог больше произнести ни звука.
Как он будет искать Паспуаля в этой кромешной тьме? Где взять фонарь? Кого позвать на помощь? Вернуться в «Клоповник»? Но там сейчас наверняка бандиты, и он, безоружный, столкнется с ними…
Обычно в трудных ситуациях Кокардас не ломал себе долго голову над решением задачи, а полагался на Амабля. От непривычной работы мозг гасконца раскалывался, в висках стучала кровь, мысли путались.
Отойти от канавы за подмогой? Тогда он не услышит, если Амабль вдруг позовет его. «Эх, знать бы, где он лежит, – думал Кокардас. – Может, я и сам смогу его вытащить».
– Черт! – рычал он, почесывая в затылке. – Разрази меня гром, если я знаю, что делать!
И, отчаявшись, он зарыдал о несчастном своем друге, которого, верно, никогда уже не увидит. «Что я скажу Шаверни? – думал гасконец. – Что скажет Лагардер, когда вернется и узнает, что я не сберег его старого учителя?» Ему даже в голову не пришло, что Паспуаль так же, как и он сам, по доброй воле кинулся на зов и угодил в эту дьявольскую ловушку. Нет, он один во всем виноват: он не послушал Матюрину, когда она пыталась остановить их! «Пустое это все! – подумал наконец Кокардас. – Слезами голубка моего не вернешь. Надо кого-нибудь позвать на подмогу; пошел бы сразу – давно бы уж вернулся». Он еще пару раз окликнул:
– Паспуаль, лысенький, где ты? Это я, Кокардас!
В ответ только филин прокричал… Кокардас пошел к воротам Ришелье. Там стояла стража, – может быть, они дадут ему фонарь.
Он не обращал внимания ни на то, как хлюпает вода в сапогах, ни на лужи и дорожные ямы. Шагал он широко; волосы его развевались по ветру; встретил бы его сейчас кто-нибудь – наверняка принял бы за выходца с того света, за персонаж фантастических рисунков Гольбейна…
Когда часовые увидели растрепанного и промокшего насквозь Кокардаса, им немедленно захотелось забрать его в кутузку. Никогда прежде им не доводилось встречаться с таким чудищем – добрые люди в таком виде не разгуливают! Но никто не осмелился к нему подойти – так от него воняло.
– Эй! – крикнул сержант. – Это что за чучело? Откуда он, разбойник? Ну-ка, вы, держите его, а побежит – догнать да и угостить пикой в бок!
В тусклом свете фонаря Кокардас оглядел себя и вынужден был признать, что доверия не вызывает. Но он был из тех людей, которые никогда не теряют присутствия духа и там, где иной выглядел бы смешным, умеют заставить относиться к себе если не с почтением, то со вниманием. Оружия гасконец не боялся, насмешек – еще менее. Он приосанился и произнес:
– Что ж, мальчик, вид у меня неблагонадежный, это верно. Но тут нет моей вины – на меня напали четверо подлых бандитов. Было темно, нападения я не ожидал; хорошо хоть шпагой не задели… зато вот в Монмартрской канаве искупаться довелось!
– Ну и чего ты от нас хочешь? Это со всяким может случиться, кто здесь шастает по ночам, а бандитов твоих давно и след простыл.
– Черт побери! Я их отлично знаю, и мне никто не нужен, чтобы свести с ними счеты! Нет, приятель, помогать надо не мне…
– А кому?
– Моему храброму другу, брату по оружию… Его эти чертовы дети тоже кинули в канаву: то ли убили, то ли ранили… Берите фонари, друзья мои, и пойдемте со мной: может, он еще жив, голубь мой!
Он говорил с таким чувством, что солдаты прониклись участием к нему.
– Как тебя зовут? – спросил сержант.
– Кокардас-младший, магистр фехтовальных искусств, первая шпага Франции после одного человека, которого вы не знаете! А нам надо вытащить из канавы моего маленького подручного, брата Амабля Паспуаля, – третью шпагу королевства.
– Жалко его, приятель, – сказал сержант, – да что ж мы можем поделать?
– Ад и дьявол! – вскричал гасконец: кровь ударила ему в голову, и вся его способность к дипломатии мигом испарилась. – Ты дай мне только факел, а уж я его сам сыщу! Кокардас-младший небо и землю перевернет, чтобы найти лысенького, – а иначе как явиться на глаза к Лагардеру, черт меня раздери!
– Ты что, знаешь Лагардера?
– Еще бы! Лагардер – наша голова, а Кокардас с Паспуалем у него вместо рук. А вы тоже слыхали о Маленьком Парижанине? Значит, должны были слышать и о двух его друзьях – мастерах фехтования.
– Как не слыхать! – отозвался сержант. – Знаю, знаю: храбрые ребята. Так это ты, что ли?
– Я самый и есть… Только лысенький уже, может, помер, пока мы тут с тобой болтаем!
Сержант кликнул четверых солдат с факелами, и они все вместе отправились на поиски.
Они тщательно обыскали все вокруг моста. Кокардас вновь спустился в вонючую вязкую жижу, ходил вверх и вниз по течению, склонялся к самой воде. Он хотел отыскать своего голубка не живого, так мертвого – взять его на руки, отнести домой… Солдаты с факелами, помогавшие Кокардасу, окончательно убедились, что смеяться над ним не стоит.
Жуткое и трогательное это было зрелище! Время от времени Кокардас звал друга таким унылым, дрожащим голосом, что спутники гасконца невольно содрогались… Но сколько он ни звал, ни искал, ни причитал – все бесполезно. Монмартрский ров не выдал своей тайны. Потупив голову, со слезами на глазах несчастный рубака вернулся к воротам Ришелье.
У стен города он поблагодарил своих помощников и дал им несколько экю… Занималась заря. Кокардас медленно побрел по пустынным улицам к особняку Неверов сообщить там роковую весть об исчезновении Паспуаля.
XIV
ОТВАЖНАЯ ДЕВУШКА
Всего не предусмотришь!
Если бы Кокардасу или кому-нибудь из солдат, бывших с ним, пришло в голову поискать чуть подальше, отойти от моста вверх по течению шагов на двести, они смогли бы заметить на берегу свежие следы. Более того – не отправься гасконец за помощью, он бы очень скоро увидел, что помощь явилась сама. Не стоит упрекать его – он хотел только лучшего. Да и кто в таких обстоятельствах сразу сообразит, как надо поступить?
Паспуаль, к счастью, был ранен довольно легко, но в воде его рана раскрылась и стала кровоточить. Кроме того, нормандцу не повезло. Вместо того чтобы просто упасть ногами вперед, как его благородный друг, Паспуаль попытался ухватиться за гнилые балки, торчавшие из-под моста, в результате чего перевернулся и угодил в мерзкую жижу головой. Согласитесь – трудно в таком положении, да еще после сильного удара, сразу прийти в себя.
Какой-нибудь придворный щеголь на дне грязной канавы сразу бы распростился с жизнью, но Паспуаль, как мы знаем, был не из таких. Не пав духом, он изо всех сил боролся и с уносившим его прочь от моста течением, и с забивавшей нос, заливавшей уши и рот и залеплявшей глаза вонючей грязью.
Наконец он встал на ноги, но как раз в том самом месте, где бандиты швыряли в воду камни – конечно, наудачу, да только не было в ту ночь удачи брату Амаблю! Ему угодил в лоб довольно большой булыжник. По счастью, он не убил нормандца, но в голове у него от сотрясения смешались все мысли, и он не догадался укрыться под мостом.
Идти Паспуалю было трудно, но он пригнулся, чтобы не быть замеченным, и, цепляясь за каменную стенку, укреплявшую ров шагов на полтораста в обе стороны от моста, пошел вверх по течению. Кровь заливала ему глаза; на каждом шагу приходилось останавливаться и замирать на месте, чтобы не выдать себя бандитам – он слышал их смех и крики. В ушах у Паспуаля звенело. Ему стоило нечеловеческих усилий удержаться на ногах…
Нормандец чувствовал, как силы понемногу оставляют его. Он уже считал минуты, отделявшие его от смерти. «Если упаду, – думал он, – все будет кончено. Я уже не смогу встать, так и останусь погребен в этой зловонной дряни… И зачем я только не послушался Матюрины?»
Но горше всего ему было от мысли, что и Кокардас, возможно, погиб. Теряя силы, он представлял себе кошмарное зрелище: труп спутника всей его жизни валяется в этой клоаке…
Бедный Амабль готовился уже сказать последнее прости любви – Сидализе, Матюрине, Подстилке – всем, кто был милостив к нему в этой земной юдоли…
Впрочем, как ни сожалел он о прежних возлюбленных, еще печальней делалось Паспуалю при мысли о том, что невозвратно потеряно для него будущее… Сколько улыбок мог бы он еще увидеть, сколько поцелуев дать и получить! И он забывал, что Курносая уже ожидает его – подставляет свои впалые щеки, глядит пустыми глазницами, протягивает костлявые руки. Подумай об этом нормандец – и надежда бы его покинула. Но мысль о новых, не изведанных еще радостях одушевляла Паспуаля. Он не желал умирать – он жаждал новой любви!
Услышав, что голоса бандитов замерли вдалеке, нормандец решился на последнее усилие. Стенка кончилась – теперь можно было влезть наверх по откосу. Это спасение – хватило бы только сил!
Паспуаль впился пальцами в скользкую землю, вскарабкался на коленях до середины склона – и рухнул обратно в ров. Ему бы ни за что не вылезти из воды, не ухватись он случайно за пучок травы.
В изнеможении, едва дыша, выбрался Паспуаль на берег. Он даже не попытался приподняться и отползти подальше… Он попросту улегся на бережку в луже воды, стекавшей с его одежды, закрыл глаза и лишился чувств.
В то же самое время – незадолго до возвращения в «Клоповник» четырех разбойников – некая женщина, озираясь по сторонам, вышла из харчевни направилась в сторону ворот Ришелье. Лицо ее закрывал капюшон, но мы бы и под капюшоном узнали честное лицо Матюрины. Она шла осторожно, освещая себе путь глухим фонарем, светившим не больше, чем на пару шагов, и то и дело останавливалась и прислушивалась. Заслышав шаги и голоса, она проворно спрятала фонарь под платье, скрылась за кустом, скорчилась, сжимая в руке заряженный пистолет, и затаила дыхание.
Мимо нее прошли четыре хорошо знакомых ей человека, но она даже не шелохнулась. Меж тем они говорили громко, говорили о ней и не скрывали, какую готовят ей участь. Матюрина нисколько не испугалась – только улыбнулась про себя. Хладнокровие не изменило нормандке, но она и сама не знала, что это называется геройством! Она была даже рада этой встрече: Жандри помянул канаву. Теперь она знала, где искать друзей.
Ей было известно, что в этой канаве часто находят мертвые тела, но ей говорили также, что многим из тех, кто попал туда, удается выбраться живыми.
Впрочем, тревожиться было о чем: ведь прежде, чем сбросить жертвы в воду, злодеи пустили в ход шпаги…
Итак, Матюрина подождала немного и, убедившись, что опасность миновала, поспешно отправилась дальше. На мосту она встала на колени и осветила фонарем черную воду. Первым делом она увидела шляпу Кокардаса, зацепившуюся за сваю моста. Но где шляпа – там может быть и человек, а раз Кокардас где-то поблизости – значит, Матюрина сумеет отыскать здесь и Паспуаля…
Девушка стала тихонько звать своего земляка: о нем-то она, прежде всего, и тревожилась. Призывы ее остались без ответа. С трепетом взглянула Матюрина на вязкую жижу, где, быть может, покоились тела двух друзей, и перекрестилась.
Однако нормандка была не из тех, кто сдается без борьбы. Нет – она сочла долгом самой обшарить все вокруг. Согнувшись в три погибели, Матюрина принялась шаг за шагом тщательно осматривать берега канавы, не пропуская ни одной ямки, ни одного кустика.
Сначала она решила, что течение, хотя и слабое, могло снести тела, и стала искать книзу от моста – но безрезультатно. Отчаявшись, она вернулась на мост, где еще четверть часа назад Кокардас мучился тем же вопросом: куда подевался Паспуаль? Обидно, что гасконец решил уйти, – вдвоем ведь было бы искать куда легче! Матюрина прислушалась, и ей показалось, что вдали раздался еле слышный шорох. Кто это? Зверь? Ночная птица? А быть может – человек? Если это враг – Матюрине было чем его встретить.
Вновь обретя надежду, нормандка устремилась на правый берег канавы, прошла вверх шагов с триста – и убедилась: никого там нет. Шорох ей померещился.
Другие бы на том и успокоились. Но Матюрина была из-под Ко, а в тех местах женщины от своих затей так легко не отказываются (хотя, в отличие от жительниц Морбиана, и не славятся упрямством на весь свет). Наша приятельница не смирилась с неудачей. Она перешла на другой берег и продолжила поиски.
Вскоре она увидела: на земле что-то лежит.
Сердце у Матюрины так и затрепетало. Живой это человек или мертвый? Кокардас или Паспуаль?
А может – ни тот, ни другой? Она хорошо знала (в «Клоповнике» про это частенько говорили): на берегу этой канавы каждое утро подбирают пьяных и убитых.
Матюрина на цыпочках подошла поближе. Человек лежал к ней спиной – лица не разглядеть. Сердце ее так и сжалось… И вдруг девушка немного успокоилась: она узнала Паспуаля по одежде. Отчего она так волновалась? Ведь трех дней не прошло, как она увидела его впервые…
– Господи Иисусе! – прошептала Матюрина, содрогнувшись. – Так и есть – это бедный господин Амабль! Лишь бы только живой!
Она подошла к телу, поставила фонарь на землю и приложила руку к сердцу Паспуаля. Сердце билось, хотя и очень слабо. От потрясения слезы выступили у Матюрины на глазах. Мучительное напряжение разрядилось, ей полегчало… Девушка осторожно приподняла голову Паспуаля, чтобы ему было легче дышать.
– Боже правый! – воскликнула она, вглядевшись в лицо бретера. – Что они с ним сотворили! Все в грязи, все в крови – и лицо, и грудь! А как промок, а как простыл! Если он выживет после этого, значит, ему сам черт не страшен!
Несчастный Амабль и не подозревал, что в этот миг прекрасная дама нежно смотрит ему в лицо, ловит малейшее его дыхание… Когда Матюрина приподняла Паспуаля, он лишь слабо застонал, но не пошевелился и не приоткрыл глаз. Девушка отерла с лица страдальца кровь и нечистоты, бережно уложила его голову к себе на колени, как на подушку, и нежно заговорила, словно мать с ребенком:
