Книжный клуб Джейн Остен

      Я много плавала, что, наверное, было не менее вредно. Как раз встала на водные лыжи. Однажды, когда я рассекала по озеру, Джон подрезал меня на своей лодке и опрокинул волной. Подъехал извиниться, подобрал, крикнул отцу, что отвезет на берег. Он часто повторял, что поймал меня, как рыбешку. В жизни не вытаскивал из воды такую мелочь, говорил он мне. Надо было бросить тебя обратно.
      Он кое-что смыслил в политике, по крайней мере что касалось выборов. Он всех помнил по именам, а заодно их жен, мужей, детей. Еще у него была история.
 
      Бернадетта вежливо кивнула Mo:
      — Не все понимают, насколько это важно в предвыборной кампании. Избиратели любят хороший сюжет. Что-нибудь попроще.
 
      История Джона была классикой. Или типичным примером. Он родился почти нищим и сразу спешил тебе об этом сообщить. В любой речи описывался его путь из низов: взятые барьеры, пережитые разочарования. Обещания самому себе в трудные времена. Бог мне свидетель, я не буду голодать . Мужество и так далее.
      И тонкий намек на какое-то предательство в прошлом. Это был гениальный ход. Ничего конкретного, но с явным подтекстом, что он слишком великодушен, чтобы вдаваться в подробности. Он не из сплетников. Не из злопамятных. Его благородство и решительность не могли не восхищать.
      Сказать по правде, это был злейший человек на свете. Он составлял список обид. Да-да, настоящий список, и некоторым пунктам в нем было по двадцать лет. Взять одного мальчика, Бена Вайнберга. Они вместе учились в школе; отец Джона работал на отца Бена. У Бена был ум, друзья, физические данные и родовое богатство. Все самое лучшее. Джон тяжким трудом зарабатывал одну десятую того, что Бену доставалось даром. В жизненной истории Джона, как он сам ее видел, Джон был Оливером Твистом, а Бен — маленьким лордом Фаунтлероем .
      Однажды Бен сказал шестнадцатилетнему Джону, что тот идет наверх по головам, и вот двадцать лет спустя — он под номером три в списке. Первый и второй номера достались матери Джона.
      «Легко не лезть наверх, когда родился наверху», — говорил Джон. Тогда мы уже были женаты и кое-что начало проясняться. Прежде я ничего не подозревала. Я не видела этот список, пока сама в первый раз не попала туда. В те годы чужая душа была для меня потемками.
      Я надеюсь, что с тех пор хоть чему-то научилась. Ни один действительно честный человек не станет хвастаться своей честностью. По-настоящему честные люди свою честность едва замечают. Как увидишь, что кампания делает акцент на репутации, чистоте, неподкупности, сразу спрашивай себя: что этот парень хочет скрыть?
      Ну да ладно. Все мы сильны задним умом.
      — Tout le monde est sage aprиs le coup,— повторила Пруди.
      — Да, милая, — ответила Бернадетта.
 
      После того как Ллойд с Мэтти ушли и поженились, мадам Дюбуа запретила нам встречаться с молодыми людьми: для сцены важно доброе имя. Нельзя забывать, что мы леди. Мы с Джоном скрывались; в конце концов, я бросила свои танцевальные туфли, мы сбежали и поженились в одной из церквей Вегаса. Там была милейшая женщина, Синтия какая-то. Я помню, она говорила, что раньше работала в администрации «Вулворта» и ей перепадали обрезки ткани. Странно, какие мелочи запоминаются, правда? В часовне нашлось несколько платьев, я их все перемерила, но они оказались велики. В те дни я была совсем худышкой, готовая одежда с меня спадала.
      Тогда Синтия быстро ушила мне юбку, сделала прическу и макияж. Перед нами было несколько пар; пришлось подождать. Она дала мне сигарету. Я в жизни не курила, только в тот раз — вроде как повод. Синтия заметила, что я стану Нетти Андретти; мне это еще не приходило в голову. Я тогда была Нетти. Но с того дня начала называть себя полным именем, Бернадетта.
      Делая мне прическу, Синтия рассказала, что на ее семье лежит проклятье, потому что однажды дед сбил белоснежную кошку. Он уверял, что это случайность, но ошибался: с тех пор в их семье каждому перед смертью являлась белая кошка. Дядя увидел ее из окна спальни, когда ему было всего двадцать шесть. Она прошмыгнула по двору, стянула с веревки его носок и перемахнула через забор. В тот же вечер, когда дядя гулял с друзьями в баре, кто-то обознался и забил его до смерти. Носок так и не нашли.
      Синтия добралась только до середины. Она рассказывала, как ее мама заявила, что не верит в эту чушь, а в подтверждение пошла и купила себе белую кошку. Судя по тону Синтии, дальше случилось что-то необъяснимое, но я так и не узнала что. Нас с Джоном позвали, пришлось идти на церемонию. Клятвы я произносила обиженно, потому что не дослушала историю про белую кошку. До сих пор гадаю, чем все закончилось.
      За год до того, как я встретила Джона, Мэтти позвала меня к ним в гости. Ллойд ударился в религию, и они жили в коммуне на колорадском ранчо. Мать так сердилась: мол, я легко могла бы выйти за Ллойда, ведь поначалу и правда ему нравилась. А теперь он оказался еще и таким благочестивым. Обывательские у нее были представления. Известно же, что в поистине набожных людях ничего респектабельного нет. Она упаковала мне такую одежду, словно я ехала на четыре недели учить Библию.
      Коммуну возглавлял Преподобный Уотсон. Я думала, что у него мания величия. Ллойд думал, что он заботливый. Ллойду всегда нравилось, когда ему указывают, что делать.
      Религиозного образования у Преподобного Уотсона, кажется, не было никакого. Он брал за основу учение секты Последнего Дождя и переиначивал на свой лад. Якобы атрибуты оккультизма — знаки зодиака, нумерология, все такое — украдены у бога сатаной, а его задача — отвоевать их, вернуть им священное предназначение. Еще там было что-то про инопланетян, точно не помню. То ли вот-вот прилетят, то ли уже прилетали и бросили нас. Одно из двух.
      Пока я там гостила, он заставлял всех читать книгу под названием «Атомная мощь с Богом через пост и молитву», где говорилось, что контроль над своими желаниями дает сверхъестественные силы. Освобождает от земного притяжения. Дарует бессмертие. Так что Преподобный Уотсон навязывал всем пост и целибат. Кормили в основном картофельными оладьями, поскольку они дешевые, так что пост соблюдался сам собой, а целибат меня не пугал, но Мэтти возражала. Члены общины нигде не работали. Перебивались, чем бог пошлет. Я бы позвонила родителям, чтобы забрали меня, но все телефоны были отключены.
      Узнав, что бессмертие возможно, Ллойд в ту же минуту возжелал его. Шел день за днем, но он все не возносился на небеса, и это его глубоко печалило. У Преподобного Уотсона было то же самое, а печаль Преподобного тревожила Ллойда больше собственной.
      Все, даже Мэтти, пытались втянуть и меня. Я ее не винила; лишь думала, что ее надо спасать. Однажды Ллойд попросил меня помочь ему со спиритической доской. Он совсем приуныл. Летать он так и не научился, и духи с ними не разговаривали, хотя охотно вступали в контакт с остальной общиной. Он так жалко выглядел, и вообще с меня уже хватило. Мой отец был масоном, а меня однажды выбрали королевой «Дочерей Иова» . Мы ходили в церковь. Я пела в хоре. Но не спятила.
      В общем, я подтолкнула планшетку. Бросай Уотсона,написала она под моей рукой. Ллойд вскочил так резко, что опрокинул стул. Он отправился к Преподобному Уотсону и сказал ему, что среди нас бродит сатана; Преподобный Уотсон тут же явился его изгнать. Поднялась страшная суматоха, мне даже понравилось: хоть не так скучно стало. Но тут взгляд Преподобного Уотсона упал на меня, и это был подозрительный взгляд.
      Он стал рассказывать мне и другим четырем женщинам про Еву. Ничего хорошего мы не услышали. Преподобный Уотсон считал, что Ева не просто разговаривала со змеем в Эдемском саду. Она якобы спала с ним. Истинно верующие — это потомки Адама и Евы, говорил он нам и добавлял, глядя на меня в упор: а неверующие — потомки Евы и змея. А поскольку ошибка Адама заключалась в том, что он послушал Еву, женщинам отныне запрещается говорить. Все зло в мире, утверждал Преподобный Уотсон, происходит оттого, что люди слушают голос женщины.
      Перечить Преподобному Уотсону Мэтти боялась. И я, приехав к ней на четыре недели, могла разговаривать лишь тогда, когда никто не слышал, а это, конечно, уже не то. Но потом Преподобный Уотсон отлучился на конференцию в Бостон, а вернувшись, снова разрешил нам говорить: он придумал новый план, как подняться над мирской плоскостью нашей жизни. План включал психотомиметики. Последний Дождь с ЛСД. Кислотный Дождь.
      Ллойд торчал целыми днями. В итоге у него начались видения. Он чувствовал, что можетлетать, просто не хочет. «Кому и что я должен доказывать?» — говорил он. Я и сама попробовала. И мне стало так хорошо. Все вокруг плясало. Горшки. Столбы. Козы.
      Я смотрела на это откуда-то сверху, словно жизнь — один большой номер Басби Беркли . Мы сидели на ранчо, полностью отрезанные от внешнего мира. Была зима. На деревья перед кухней слетелись сотни ворон. Столько, что кроны как будто покрылись черной листвой. Я вышла на улицу, и они всплыли замысловатыми узорами, словно начерченные в воздухе слова. Потом снова уселись и закаркали на меня. «Прочь, — твердили они. — Прочь. Прочь. Прочь».
 
      — Я обожаю ворон. — Бернадетта взглянула на Mo. — Надеюсь, в своих книгах вы часто упоминаете ворон. Наверное, они слетаются на свекольные поля. Особенно когда из земли достают труп. Кстати, вороны могут находить улики. На стоянке университетского «Пассажа» гнездится целая стая. Я их вижу, когда хожу стричься.
      — Я примерно так и делаю, только с сороками, — ответил Mo. — По-моему, сороки — олицетворение Долины. Один рецензент заметил у меня сорочий мотив. Они у меня бывают и предзнаменованием, и темой. Могу объяснить, как это делается.
      — Если бы речь шла о сороках, — твердо сказала Пруди. — Продолжайте, Бернадетта.
 
      Мне показалось, что если к тебе обращается ворона, стоит послушать. Я ушла, даже не переодевшись. И направилась прочь от ранчо. До шоссе было много-много миль, и на полпути хлынул ливень. Вода стеной, ничего не видно.
      На ботинки налипла грязь, словно вторые ботинки поверх ботинок. Помню, я подумала: какая глубокая мысль. На ходу грязь отваливалась и приставала снова. Ноги у меня отяжелели так, что казалось, я всю жизнь иду. Конечно, я наверняка брела не по прямой. Не так, как летит ворона.
      Добравшись наконец до шоссе, я уже пришла в себя. Поймала машину; водитель оказался примерно ровесником моего отца. Мистер Тиболд Паркер. Мой вид его потряс. Он отругал меня: мол, для женщины голосовать на дороге опасно. Дал мне платок.
      Я рассказала ему все — не только про Мэтти, Ллойда и Преподобного Уотсона, а все, что приходило на ум. «Перчики». Отец-стоматолог. Как приятно было снова болтать, не задумываясь, что можно говорить, а что нельзя. Такое счастье.
      Он снял мне номер в гостинице, где я помылась и выспалась, купил обед без картошки и оплатил звонок родителям, чтобы они прислали мне денег на автобус до дома. «И ворон больше не считай», — сказал он на прощание. Впервые с тех пор, как поехала к Мэтти, я ощутила присутствие Бога.
      Больше двадцати лет, до самой смерти, мистер Паркер писал мне каждое Рождество. Чудесные были письма: незнакомые люди получали ученые степени, женились, ездили в круизы, рожали детей. Я помню, как его внук поступил в лос-анджелесский Калифорнийский университет, выиграв стипендию для бейсболистов.
      В общем, пока я знакомилась с Джоном, его нравом и списком обид, он знакомился со мной. Наркотики, секты. Вороны-прорицательницы. Джон переполошился: это было очень опасно для карьеры. Он потребовал никогда никому ничего не рассказывать. Мне так надоело, что мне затыкают рот. Но я молчала. Забеременела; Джон сказал, это наверняка повысит его рейтинг. Улыбалась, улыбалась, улыбалась и втайне надеялась, что он проиграет и мне снова можно будет говорить.
      Однажды он собирался на дебаты: все пять кандидатов в присутствии журналистов. Я поправила ему галстук. «Как я выгляжу?» — спросил он, и я ответила, что хорошо. Он был красивым мужчиной. Потом оказалось, что сзади к его пиджаку прилипли мои трусы. Должно быть, наэлектризовались в сушилке. Огромные, потому что я была беременна, но хотя бы чистые.
      Я не знаю, что они делали у него на пиджаке. Он подозревал, что я их туда прицепила, когда обнимала его. Можно подумать, я стану показывать избирателям, прессе и всему свету свои трусы! Он и этот случай записал; к тому времени по числу обид я обогнала всех. «Бернадетта меня погубила»,— вот как звучал пункт.
      Джон погубил себя сам. Выяснилось, что у него тоже есть прошлое, не для публичных речей. Карточные долги и арест. Разбойное нападение с отягчающими обстоятельствами.
      Он сбежал с моей младшей сестрой, даже без развода. Отец обыскал весь штат, чтобы вернуть ее домой. Поскольку Джон был большой шишкой, эта история попала в газеты. Нашу семью тоже представили не в лучшем свете. Тогда и выплыли наркотики. Секта. Одна из «Перчиков» сказала, что у них есть свободное место; я пошла к мадам Дюбуа, но та не захотела принять меня обратно — с ребенком и такой репутацией. Надо же соблюдать хоть какие-топриличия, сказала мадам Дюбуа. Я бы осквернила «Перчиков».
      Она заявила, что больше никто не возьмет меня замуж, и мою сестру тоже, но, как выяснилось, в этом она ошиблась.
 

      Если чудесный Вид, красивые Поля, хрустальные Ручьи, зеленые Деревья и расшитые Луга в рамках Пейзажа или на самой Природе являют столь восхитительное Зрелище, сколь же больше множество изящных Джентльменов и Леди, роскошно одетых, при аккуратном Исполнении этого Танца, должно тешить Глаз Зрителей.
Келлом Томлинсон, «Учитель танцев»

 
      Сильвия решила поговорить с Аллегрой откровенно. Сегодня мне без тебя не обойтись, хотела сказать она. Кажется, я не так уж много прошу. Хоть один вечер постарайся подумать обо мне.
      Аллегра шла по коридору в трикотажном платье Сильвии.
      — Сойдет? — спросила она.
      Сильвия облегченно вздохнула: Аллегра едет, и к тому же добровольно. Споры с Аллегрой редко что-то давали.
      — Сексуально, — ответила Сильвия. Настроение Аллегры улучшилось. Походка стала легче, спина выпрямилась. Она принесла матери темно-синее платье с вышитыми на плече лучиками.
      — Вот это.
      Сильвия надела. Аллегра подобрала для нее серьги и ожерелье. Зачесала ей волосы набок, скрепила заколкой. Подкрасила глаза и губы, дала салфетку, чтобы промокнуть излишки.
      — Pues. Vбmonos, vбmonos, mama ,— сказала она. — Как это мы так припозднились?
      Выходя из дома, Сильвия взяла Аллегру за руку, сжала ее, отпустила. Открыла машину и скользнула в долгий, жаркий вечер.
 
      Принесли главное блюдо — лососину со стручковой фасолью — и местное вино «Зинфандель». Пока все остальные ели, именитый автор детективов прочел вступительную речь. Неполадки с микрофоном — скрежет и тонкий писк — быстро исправили. Оратор был краток и обаятелен; само совершенство.
      После его выступления Mo сообщил Дину, что именитый автор детективов ни бельмеса не смыслит в судебном процессе.
      — Многим это не важно, — сказал Mo. — А я вот болею за точность. — Он начал перечислять Дину ошибки в последней книге того автора, одну за другой. — Многие не представляют, что такое стадия предварительного расследования, — сказал он, приготовившись объяснять.
      Бернадетта наклонилась к Пруди и прошептала:
      — Может, я немного приукрасила. Я не знала, что Mo болеет за точность. Я думала, он просто любит сюжет. Вот и добавила кое-что. Спорт. Белье. Младшая сестра-обольстительница. Мужчинам такое нравится.
      — Наркотики. Говорящие птицы, — сказала Пруди.
      — О, про ворон я не выдумала.
      Прямо сейчас Пруди не хотелось слушать, что было правдой, а что нет. Может, как-нибудь потом. Но Бернадетта не ее мать; может, и никогда.
      — У меня не было ни одного плохого мужа. Все дело во мне. Каждый раз в браке мне становилось тесно. Я любила выходить замуж. В ухаживании есть сюжет. В замужестве сюжета нет. Одно и то же, снова и снова. Те же ссоры, те же Друзья, те же дела по субботам. Однообразие меня раздражало. А еще я никогда не умещалась в замужество целиком, кем бы ни был мой муж. Какая-то часть меня нравилась Джону, какие-то — другим, но всю меня никто не выдерживал. Тогда я отрубала часть себя, но скоро начинала тосковать по ней, хотела вернуть. Я и не любила по-настоящему, пока не родила первого ребенка.
      Музыка заиграла снова. Пруди видела, как танцует негритянка, уже без норки. Она скинула не только боа, но и туфли. Ее партнером был полный лысый белый мужчина. Танцевали еще три пары, однако эта притягивала взгляд.
      Было какое-то глубокое противоречие между строгой одеждой и отчаянными плясками. Только хороший танцор мог его приглушить. Пруди гадала, женаты ли они. Первая ли она жена? Пришлось ли ей ради него отрубить часть себя? Если да, то она выглядит вполне счастливой и без этой части.
      На танцплощадке было уже восемь пар. Пруди вычислила, что половина из них — богатые мужчины со вторыми женами; ее расчеты основывались на разнице между женщиной и мужчиной по молодости и привлекательности. От лица Сильвии она это осудила. Она сама вышла за мужчину намного красивее ее, и ей казалось, что так и должно быть.
      Дин заметил, куда смотрит Пруди.
      — Разрешите вас пригласить? — сказал он. Явно умолял спасти его от подробностей розыска и ареста.
      После смерти матери Пруди еще не танцевала, даже одна, в гостиной, под Смоки Робинсона . Ее мать обожала Смоки Робинсона. Но решила, что ради Дина можно. Он не просил ничего особенного.
      — Хорошо, — ответила она. И поняла, что не в силах. — Через минутку. Или попозже.
      — А вы, Бернадетта?
      Бернадетта сняла серьги и положила их рядом с тарелкой.
      — Они меня утяжеляют, — пояснила она и ушла с Дином.
      На Пруди упала тень. Это оказалась Джослин — наконец-то. Она наклонилась и поцеловала Пруди в щеку.
      — Ну, как вы тут держитесь? — спросила Джослин. От нее пахло потом и жидким мылом. Мокрые волосы топорщились вокруг лица. Макияж был частично и неаккуратно стерт.
      Она рухнула на стул рядом с Пруди, нагнулась, сняла туфлю и помассировала ногу.
      — Вы пропустили суп и вступительную речь. Я беспокоилась, — сказала Пруди.
      Если честно, она не беспокоилась; не то чтобы ей было все равно, просто Бернадетта отвлекала. А причины для беспокойства были. Джослин могла быть намеренно грубой, но невнимательной — никогда. Джослин никогда не опаздывала. Джослин никогда не бывала... растрепанной. Как получилось, что Бернадетта выглядит лучше Джослин?
      — Сильвии не видно, — заметила Пруди. — Дэниела тоже не видно. Что бы это могло значить?
      — Пойду позвоню ей, — ответила Джослин, надевая туфлю. — Странно, что Дэниела нет. Аллегра говорила, он точно будет.
      — «Приведет к сценам, неприятным не только мне одному»? — предположила Пруди.
      — Сильвия никогда не устроила бы сцену.
      — Но вы — да.
      Джослин ушла. Григг сел рядом с Mo. Через несколько пустых стульев от Джослин. «Твоя любовь окрыляет», — играл оркестр. Только без слов.
      — Вы не подбросите Джослин домой? — спросил он Пруди. — Потом? После танцев? У меня закончился бензин.
      — Конечно, — ответила Пруди. — А Дин отвезет вас на заправку, когда захотите.
      Джослин вернулась за стол.
      — Они будут через пять минут, — сказала она. — Уже подъезжают.
      Григг принялся за еду, развернув свой стул к Mo:
      — Значит, детективы. Детективы я люблю. Даже написанные по шаблону — мне нравится сам шаблон.
      — Я не пишу по шаблону, — ответил Mo. — Один раз я даже поместил убийство в самый конец.
      Кто не любит детективы?
      — Откуда вы знаете Бернадетту? — поинтересовалась у Джослин Пруди.
      — Она была замужем за моим крестным.
      — А чем она занималась?
      — В смысле работы? Спросите ее.
      — Слишком долго, — ответила Пруди.
      — Коротко и у меня не получится. Школу она не закончила, поэтому перебивалась, чем могла. Помощница учителя. Маникюрша. Я помню, она мне рассказывала, как работала на ярмарке: зазывала народ бросать кольца на стопки посуды. Какое-то время играла Белоснежку в «Диснейленде». Выгуливала собак. Но главным образом выходила замуж. Вполне в духе Остен, разве что многократно. Меркантильность тут ни при чем. Вы знаете, она такая оптимистка; каждый раз думала, что это надолго. Сначала я беспокоилась за ее детей, но только теоретически. Они, похоже, не знали горя; отличные выросли дети. Из жен Бена она нравилась мне больше всех. У них был старый особняк в Беверли-Хиллс, окруженный верандой, с красивым садом. Пруд с золотыми рыбками, деревянный мостик. Сказочное место.
      — Неужто Бен Вайнберг?
      — Вы о нем слышали? Он когда-то был большой шишкой в Голливуде. Делал много фильмов с Фредом Астером.
       «Пасхальный парад».
      — О господи, — сказала Пруди. — Какой сюжет!
      Она повернулась и посмотрела на танцплощадку. За пятиэтажным стеклянным куполом наступила ночь; внутри на балконах зажглись созвездия гирлянд. Оркестр казался маленьким и далеким. Она видела Дина — высокого, красивого, немножко дерганого в танце, но это ему шло.
      Бернадетта была плотная, но гибкая. Она трясла плечами, выделывала коленца, крутила бедрами. Одну минуту отплясывала шугар-фут, другую — бак-энд-винг . Сдержанный, женственный ча-ча-ча. Жалко, что Дин там, с ней. Он явно ей мешает.
 
      Сильвия оставила машину на подземной стоянке и вместе с Аллегрой дождалась лифта. Она расслабилась, успокоилась. По телефону Джослин сказала ей, что Дэниел так и не объявился. Сильвия простила Аллегре, что та хотела остаться дома (и теперь упрекала себя, зачем ее притащила). Она даже простила Аллегре тяжкое преступление против счастья Аллегры.
      Где-то этаже на втором она сказала:
      — Знаешь, по-моему, все на свете можно простить. Если есть любовь. — Но Аллегра читала на стене лифта рекламу контрацептива «Депо-Провера» и не ответила.
 
      Джослин громко обратилась к Пруди, так, чтобы Григг с Mo тоже услышали:
      — Правда ведь, что хорошие танцоры обычно не хвастаются всем и каждому?
      — Танцевать может любой дикарь, — ответил Григг. Он встал, подошел к ней, протянул руку. Джослин не сказала Григгу, что ноги у нее ноют до самых колен: не дождется. У него есть силы танцевать — значит, у нее тоже. Она будет танцевать, пока не рухнет.
      Джослин не взяла руку, поднялась без его помощи.
      Она не смотрела на него. Он не смотрел на нее. Пруди проводила их взглядом; сердитые спины, сердитые плечи, сердито шагают в ногу.
 
      После смерти матери настроение у Пруди все время менялось. Она прекрасно провела вечер, слушала истории Бернадетты, подшучивала над Mo. A теперь вдруг почувствовала, что Дин и Бернадетта, Джослин и Григг ее бросили. Это было глупо, они просто пошли танцевать, но, так или иначе, Пруди осталась одна. О ней вечно забывают.
      — Такое ощущение, что меня ничто не держит, — сказала она Mo. — Как будто оборвалась веревка, которая привязывала меня к этой земле.
      Дину она такого сказать не могла. Дин бы обиделся, что даже он ее не держит.
      Она могла сказать это Mo лишь потому, что много выпила и больше никогда его не увидит. И не станет читать его дурацкие книги.
      — Тогда пришло время воспарить, — ответил Mo, наклонился к ней через стол и задел подбородком стоявшие в центре циннии.
      Заметив, что Пруди плачет, он беспомощно, испуганно выпрямился.
      — Не надо! — сказал Mo. — Лучше потанцуем. Если Дин не будет против.
      Оркестр играл «Битлз», «Кончим вместе», а у матери это была самая-самая, из многих сотен, любимая песня «Битлз».
      «Давайте посидим, а скажем, что танцевали», — чуть не ответила Пруди, потому что мать так бы и сделала.
      Но Mo такой молодец. Разумный совет, в некотором смысле. Или даже план. Лучше потанцуем.Можно куковать здесь одной, не считая Mo, но он не в счет, — а можно поднять себя и присоединиться к компаний. Пруди вытерла глаза салфеткой, свернула ее и положила на стол.
      — Пойдемте, — ответила она.
      Ну и что, если она уже отказала человеку, которого любит? Он пригласит еще раз. А пока есть огни и цветы, стеклянные кольца и бронзовые лисьи мордочки. Богатые мужчины, приятные мужчины, отсутствующие мужчины, мужчины, которые просто ценят сюжет. Если музыка хороша, почему не потанцевать со всеми?
 
       Вот что рассказала Бернадетта:
      К концу «Гордости и предубеждения» Джейн, Элизабет и Лидия Беннет замужем. Однако не решена судьба еще двух девочек Беннет, Мэри и Китти.
      Если верить племяннику Остен, впоследствии она пристроила их тоже. Она сказала родным, что Китти Беннет вышла за священника, жившего рядом с усадьбой Дарси. Мэри Беннет стала женой клерка из конторы ее дядюшки Филипса, сохранив связь с родительским домом и единственным обществом, где могла проявить себя. Оба брака, по словам Остен, были удачными.
      — Мне всегда интересно, чем заканчивается история, — сказала Бернадетта.
 
      ЭТО МОДНО:
       новыйДЕТЕКТИВ О ТЕРРЕНСЕ ХОПКИНСЕ
       от Mo Веллингтона
      СНОВА МО!
      В его дебютном романе, ПОГИБШИЕ МАТЕРИАЛЫ, городской полицейский Терренс Хопкинс скрывается от преследователей в деревне и находит новое призвание — ВСЕ, ЧТО РАСТЕТ.
      В полюбившейся читателю книге Веллингтона ПОСЛЕДНЯЯ СТРАДА Терренс Хопкинс надеялся, что видел последний в своей жизни труп.
      Но возьмите захолустного политика с нешуточными амбициями, прибавьте таинственную затворническую секту — и новый сезон открыт.
      ВОРОНЬЕ УБИЙСТВО Mo Веллингтон
      «Кажется, Веллингтон превзошел самого себя». ЕЖЕНЕДЕЛЬНИК «ЗНАМЕНОСЕЦ»
       Интервью, публичные чтения и книжные клубы приветствуются.

Август

 
      ТЕМА: Re: Мама
      ДАТА: 8/5/02 8:09:45
      ОТ КОГО:
      КОМУ: ;
 
      Привет банде Харрисов —
      Сегодня утром звонила миссис Гроссман. Решила сообщить, что наша семидесятивосьмилетняя мама с только что протезированным бедром чистит водостоки на крыше двухэтажного дома. Я ей сказала, что для опасных дел мы наняли Тони, но миссис Гроссман говорит, Тони уже уехал в колледж: у него футбольный лагерь. Наверное, надо кому-то из нас съездить и подыскать замену.
      (А что случилось с нашим маленьким Григгом? Вчера ночью он мне звонил, опять этот дрожащий голос; явно хотел показать, что ему плохо, но почему — не признался.)
 
       Амелия
 
      ТЕМА: Re: re: Мама
      ДАТА: 8/5/02 11:15:52
      ОТ КОГО:
      КОМУ: ;
 
      Мы должны понимать, что именно этого мама и добивается. Она знает, что миссис Гроссман позвонит, мы все почувствуем себя ужасными, невнимательными дочерьми и тут же кого-нибудь пришлем. Само собой, кому-то съездить придется, но какая хитроумная старушка: почему бы просто нас не позвать? Я бы упекла ее в дом престарелых. И выпустила, когда поклянется не лазить на крышу.
      Насчет Григга — не знаю, как вы, но я думаю, он опять влюбился. Да и пора, кажется? Как давно была Сандра?
 
      всех люблю, Кэш
 
      ТЕМА: Re: re: re: Мама
      ДАТА: 8/5/02 12:27:59
      ОТ КОГО:
      КОМУ: ;
 
      Неудачи Григга в любви — наша вина. Мы задали такую планку, до которой ни одной женщине не дотянуть.
 
       А
 
      ТЕМА: Мама и Григг
      ДАТА: 8/5/02 13:02:07 pm PDT
      ОТ КОГО:
      КОМУ: ;
 
      Раз у меня все равно затишье, могу съездить разобраться с мамой. (Ужасные, невнимательные дочери — это про нас.)
      Я совершенно уверена, что Григгу нравится какая-то женщина из его книжного клуба. Я не очень уверена, что он нравится ей. Вчера ночью он мне тоже звонил, совсем поздно, совсем убитый. Боюсь, после Сандры он стал еще чувствительнее, чем раньше. (Какой там девиз у скаутов: оставь лагерь в лучшем состоянии, чем его нашел? Сандра не была скаутом.) Я всегда знала: он нужен ей, только чтобы чинить компьютер.
 
      Привет мужьям и детишкам, Бьянка
 
       ТЕМА: Re: Мама и Григг
      ДАТА: 8/5/02 13:27:22
      ОТ КОГО:
      КОМУ: ;
 
      Сандра была та еще штучка. Помнишь свою рождественскую вечеринку, Амелия? Выйди из-под омелы , леди. Не распускай руки. А ведь мы его предупреждали. Смазливое личико — и он уже не слушает сестер.
 
      Целую, Кэш
 
       ТЕМА: Re: re: Мама и Григг
      ДАТА: 8/5/02 5:30:22 pm PDT
      ОТ КОГО:
      КОМУ: ;
 
      Если Григг опять влюбился, пусть кто-нибудь съездит разобраться и с этим.
 
       А
 
 

Глава шестая, в которой мы читаем «Доводы рассудка» и возвращаемся домой к Сильвии

 
      В зале истории Калифорнии большинство людей всегда ищет собственных предков. Сильвия работала в библиотеке штата с 1989 года. Она помогала сотням читателей вставлять в проектор рулоны микрофильмов, настраивать изображение, перематывать вперед. Она открывала указатели невест, женихов и смертей и, точно спелеолог, отправлялась на поиски прапрапрародителей. Сегодняшний день начался с неудачи — распространенное имя (Том Берк), большой город (Сан-Франциско), некоторая неясность с датами — и в результате возмущенный потомок, решивший, что Сильвии просто лень. За свою изобретательность, за искреннее усердие она удостоилась сравнения с мормонами.
      Сильвия погрузилась в размышления. Всегда ли, задумалась она, интерес к генеалогии был так велик, даже в шестидесятых, когда все создавалось с нуля? Что это значит, почему люди оглядываются назад? Что они надеются найти? Да и какое отношение имеет родословная к их нынешней жизни?
      Сильвия догадывалась, что она не лучше остальных. Ей особенно льстило, когда кто-нибудь спрашивал ящик 310, собрание архивных испанских и мексиканских документов. Недавно она сама перевела «Торжественную помолвку Мануэля Родригеса из Гвадалахары, родители скончались, с Марией Вальванора Э Ла Лус, дочерью солдата и жительницы Синалоа». На документе стояла дата: 20 октября 1781 г. Сухие факты. Может, они безумно любили друг друга? Может, были друзьями, а может, проводили каждую ночь в ледяном молчании, трахались со всей злости? И поженились ли они в итоге? Были ли дети? Может, один из них ушел без предупреждения, а если так, то кто ушел и от кого?