Дети вечного марта

Огнева Вера Евгеньевна
 
Дети вечного марта

Книга 1

      Невысокий мужчина изящного сложения, облаченный в просторную шелковую мантию цвета летней ночи, крался по собственному дворцу. Вечер стер острые углы и размыл контуры. В сумерках потонули своды парадного зала. Выстроившиеся вдоль стен, изящные тонкие колонны превратились в череду серых призраков.
      Он скользил, перетекал из одной тени в другую. За спиной остались малахитовый и гранитный портики, дальше - он это помнил - была красная яшма. Прежние хозяева дворца постарались украсить свое жилище. Для этого у них было достаточно власти и времени…
      Герцог Арий, припал к колонне. Так близко еще можно было разглядеть узор камня. Красные вкрапления на черном фоне походили на брызги крови. Кое-где они сливались в кляксы. Герцог провел тонким прозрачным пальцем по контуру кровавого пятна. Оно показалось теплым. Захотелось прижаться к нему лбом. Не стал. Камень опасен. Он все запоминает. Он впитывает память. Зеркала тоже. Зеркала и камни знают все! Они - самые опасные и верные свидетели. При умелом обращении можно извлечь из них эти знания…
      Вмурованное в противоположную стену, древнее как сам дворец, зеркало отразило тонкую, сутулую тень. Герцог испытал прилив раздражения. В силу некоторых особенностей собственного организма он не любил зеркала. Еще в самом начале своего правления он приказал их снять, вынести на задний двор и уничтожить. Их разбили - он потом не раз пожалел о своем необдуманном порыве - осколки и те перемололи в пыль.
      Последнее, оставшееся в зале приемов зеркало было отлито из серебристого металла, секрет которого давно забыли. Его невозможно было расколотить или разрезать, только слегка поцарапать. К тому же оно было вмуровано в стену. Оставалось: закрасить, или заложить камнями. Но избавиться от ненавистной вещи, пока не получалось. И так слишком много слухов. Хотя, он сделал все возможное, чтобы из дворца не вылетело ни единого слова. И - тем не менее, тем не менее…
      Герцог знал обо всем, что говорится в его цитадели. Во-первых, ему регулярно докладывали. Во-вторых, он и сам частенько подбирался к людям, чтобы послушать. Раньше о нем много болтали. Теперь - редко. Длинные языки исчезали без шума. Но челядь мгновенно замолчала. Герцогу иногда становилось в тягость, копившееся вокруг него напряжение. Он его чувствовал кожей. Иногда ему даже хотелось сломать этот кокон, но он вовремя спохватывался. Пусть боятся, пусть дрожат. Страх его лучший помощник…
      Арий распрямил спину, огляделся и шагнул к следующей колонне - монолиту из темного, почти без прожилок, чистого лазурита. Нынешний хозяин дворца не стал к нему прикасаться. Когда-нибудь он прикажет сломать четыре лазуритовые колонны, стоящие по сторонам трона. Он ненавидел лазурит только за то, что тот был камнем прежнего правителя. Подиум из лазурита отправится вслед за колоннами. А трон он прикажет, выставить посреди мусорной кучи на заднем дворе. Прежний правитель почитал это кусок грубо отесанного арихалка, величайшей реликвией. Не афишируя, свое почитание, между прочим. Тайно. Осталось, над ним посмеяться. Пусть перевернется в своем склепе. Рядом пусть перевернется наследник. Останки второго наследника давно сгнили в какой-то канаве…
      Теперь он - герцог. Он - власть!
      У дверей застыли фигуры часовых. Они его не видели и не слышали. Арий умел подкрадываться незаметно и появляться как бы ниоткуда. Удобное свойство. Еще он умел…
      Зов зародился под ложечкой. Там вдруг шевельнулся холодный колючий комок. Мужчина замер. Может, показалось? Нет. У поселившегося в желудке краба быстро отрастали клешни. Еще немного и он начнет щипать, а потом и вгрызаться в тело изнутри. Герцог ненавидел этого краба больше зеркал и камней. Когда-нибудь он от него избавится. А сейчас следовало поспешить.
      Часовые шарахнулись, когда из ничего образовалась тонкая стремительная фигура, но быстро замерли, подняв руки в салюте.
      Правитель миновал короткий коридор, открыл собственным ключом дверь в башню и начал взбираться по винтовой лестнице.
      На самом верху имелась всего одна комната, окна которой, несмотря на высоту, были забраны решетками и наглухо занавешены тяжелыми черными шторами.
      Зов из башни приходил раз в два, три месяца. Герцог бы многое отдал за избавление от этой повинности. Или обязанности. Или кары…
      — Почему так долго? - голос, доносившийся из непроглядной темноты, не повышался и не понижался. В нем почти отсутствовали интонации. Но он каждый раз накрывал правителя душным колпаком чужой воли.
      — Прости.
      — Я никогда ничего не прощаю. Ты будешь наказан. Потом. А пока слушай: когда ты только-только занял трон, я приказал тебе отыскать некоего мальчишку. Помнишь?
      — Нет… то есть да.
      — Ты не выполнил приказа.
      — Но это - то же самое, что искать иголку в стоге сена, - в голосе Ария против воли прорвалось раздражение. Герцог прикусил язык, однако было поздно.
      — Ничтожество. - Долетело из темноты. Без выражения, без угрозы или нажима. Тело человека свел болезненный спазм. Кости начали выкручиваться из суставов. Ему даже воздуха не оставили и только, когда замутилось сознание, страшный голос разрешил дышать, но приказал:
      — Повтори: "Я - ничтожество".
      — Я ни-ч-чтожество, - выдавил герцог.
      — Мальчишка тогда исчез, - как ни в чем не бывало, продолжала темнота. - Не думаю, что он погиб. Прошло двадцать лет. Он вырос. Ты должен его отыскать. Найди его и приблизь к себе. Если не получится миром, захвати и держи под усиленной стражей.
      — Зачем он тебе? - человек постарался, чтобы его слова звучали искренне. - Пойми, чтобы добиться успеха, я должен больше знать…
      — Много знать вредно, - усмехнулся невидимый собеседник, давая понять, что угадал лицемерие. - Единственное, что ты должен - выполнить приказ. Ты забыл, что мне не задают вопросов? Ты, кажется, вообще забыл, кто ты?
      — Я - герцог, - язык почти онемел.
      — Ты - слизняк.
      — Я - твой сын!
      — Это не меняет дела.

Глава 1

      — Мамка, а зачем звезды?
      — Чтобы путники дорогу находили.
      — А зачем дороги?
      — Чтобы люди не потеряли друг друга.
      — Мамка, а почему идет дождь?
      — Спи. Завтра с тятей на поле поедешь. Будешь помогать.
      — Мамка, а почему ты такая толстая стала?
      — У тебя скоро сестренка родится.
      — А почему не братик?
      — Так колдун Зязя сказал. Он видит.
      — А почему он меня зверенком ругает?
      — Он не ругает. Он просто устал. Всяк к нему лезет: наворожи, да наворожи. Надоели ему все.
      — А вертихвостка это зверь?
      — Нет. Это соседская Лилька.
      — Колдун тоже так говорит.
      — Ты спать будешь, аль хворостину взять?
      — Буду. А меня Лилька тоже зверенком дразнит. Шерсть, говорит у меня на спине.
      — Ты рубашку не снимай, никто и не увидит.
      — А на руках?
      — Урожай снимем, сестренка с Божьей помощью народится, тогда и сходим к колдуну. Он тебе шерстку на ручках выведет.
      — Давай, завтра пойдем.
      — Без подношения нельзя.
      — А когда она народится, ты меня уже любить не будешь?
      — Глупый, я тебя всегда любить буду. Ты ж мой сыночка.
      — А Лилька дразнится, что меня в речке поймали. Как пескаря.
      — Я ей уши надеру. Тебя нам Бог послал.
      — А сестренку?
      — И ее Бог послал, только другой дорогой.
 

***

 
      За стенами сарая жарило лето. Пока бежали по городу, пока выбирались за стену, пока петляли по межам, Саня успел взмокнуть. Потом - кивок провожатого в сторону двери, высокий порог, и будто провалился в прохладные весенние сумерки. В первый момент понравилось, во второй - тревожно захолодило спину, а теперь уже и вовсе ознобно потряхивало.
      Саня спрятал руки, зажал коленями. Между ладонями хлюпнуло. Сидел, нахохлившись, ничего хорошего для себя уже не предполагая.
      Напротив, через стол устроился высоченный костистый мужик. Жесткие пепельные волосы свободно падали на плечи. Крупные уши немного вытянуты вверх. Из лошадей, сразу определил Саня. Да и провожатый загодя назвал имя: Шак. Сам провожатый устроился тут же, привалившись к торцу стола. Назвался: Жук. А какой он, к лешему, Жук! Жук - чернявый, коренастый, жизнерадостный - стоит: руки в боки, глазами весело посверкивает. Жуки они на юге обитают. А провожатый кто? То-то и оно, что так вот, сразу не понять. Легкий, невысокий, жилистый. Лицо голое, тоже какое-то жилистое. Черты мелкие. Белые как лен, прямые волосы свешиваются на грудь. Кто?
      Зря отвлекаюсь, спохватился Саня, не о провожатом надобно печалиться, а о себе.
      Когда Жук подошел к нему в городе, было не до расспросов; вообще ни до чего дела не было, кроме собственных прискорбных обстоятельств. Саня как раз прятался. Спереди раскорячился воз, до верху наваленный сеном. Сзади - глубокая каменная ниша. Бежать, когда кругом сонный полудень, когда людям нет надобности спешить и они как ленивые мухи ползут от тенечка к тенечку, - да и тех людей на улице всего-ничего, - только себя выдать.
      А удрать хотелось так, что в пятках кололо. Нарвался, так нарвался! Три недели прожил в этом городе тихо, спокойно… нет же, натура, будь она неладна, взяла свое.
      Виновата была девчонка, которую Саня вечером встретил у городского колодца. Остановился попить, перебросился парой слов с черпальщиком и уже собрался топать к себе, а тут - она. Проводите, говорит, меня, молодой человек, до дому, сама я сильно опасаюсь ночных страхов. Он тихонько хмыкнул на бабьи глупости, - откуда страхи в тихих как сухое болото Кленяках? - и пошел провожать. Сначала, как положено - к ее дому. Потом она запросилась, погулять. Они ее и пригулял к себе в коморку под городской стеной.
      Между прочим, не в каждом поселении такое удобство встретишь. А все по тому что, Кленяки - место торговое. С трех княжеств сюда люди за сахаром ездят. Вот городской совет и придумал: наделать в стене комнатушек и сдавать их приезжим по грошику в день. Вход отдельный. Никто тебя не караулит, когда пришел, когда ушел. Умывальник, стол, да лежанка под пестрым лоскутным одеялом - много ли Сане надо.
      До кровати они не дотянули, как вошли, она прыг на него, на пол повалила и давай целовать, будто год мужика не видела. А он, что же, он разве против? Сам давно сообразил, зачем она такие дальние прогулки затеяла.
      Сначала они по полу катались, потом он ее на кровать перетащил. И понеслось. Оторвался! Девка сперва хихикала, потом урчала, потом начала орать в голос. Саня испугался - вдруг ей больно? - отодвинулся. Ага, как же! Она в него вцепилась: давай, говорит, еще. И давал. До самого утра. Утром она, только что не на карачках, уползла…
      Спать не хотелось. Саня еще немного повалялся, покусал лепешку, попил воды и пошел на рынок, искать работу.
      За три недели к нему там привыкли. Знали, что работает он хорошо, не ворует, не скандалит, кому и за так поможет. Рынок место бойкое, народ туда-сюда бегает. Всяк своими делами занят, не до расспросов ему. За все время у Сани только раз и поинтересовались: кто таков. Он назвался. Ему поверили.
      Он, не торопясь, шел с окраины к центру городка. Вольно разбросанные, заросшие кленами, богатые усадьбы сменились узкими улочками, на которых дома лепились бок в бок, а которые и налезали друг на дружку. Почти везде выщербленная кирпичная кладка пестрела заплатами свежей штукатурки. Где-то кривилась завалинка, где-то высоко поднимался, обложенный камнем цоколь. Из простенков и глухих тупиков пованивало помойкой. Гнилой забор одним концом завалился в заросший крапивой палисадник. Следом - новенькая кованая загородка, за которой скучал без крыши недостроенный дом. Кривые переулки разбегались в стороны паучьими лапками.
      Саня нырял под веревки, с развешанным поперек улицы бельем, обходил выбоины и трещины в тротуаре, посматривал, похохатывал.
      Дочка пекаря выложила на подоконник пышные груди, махнула ему рукой, улыбнулась. Он ей тоже улыбнулся, головой покрутил.
      — За хлебом придешь? - крикнула девушка.
      — Ага.
      И пошел дальше, пиная, подвернувшийся под ногу камешек. Свернул к колодцу, проскочил узкий переулок и вышел к рыночной площади
      Ограды у рынка не было. Зато, будто на смех, стояли ворота - каменная арка с узким темным проходом. В тени Саня остановился передохнуть и осмотреться. За черной границей света-тени колготилась базарная площадь.
      Девчонку он заметил сразу. Еще удивился, думал до завтра не встанет, нет, вертится посреди майдана, высматривает кого-то. Не его ли? Саня пошел к ней, растянув рот, в самой своей веселой улыбке, и уже приготовился поздороваться, а девка возьми и заори. Пальцем в него тычет и кричит: "Вот он!"
      Ну, он. Я, то есть. И что?
      А - то! Из-за девки вывернулся старый сухой сморчок в длинном черном халате и тоже орет: "Где?!"
      Спасла реакция. Стариково "где" еще гуляло между прилавков, а парень уже улепетывал в сторону городских ворот.
      Только полный идиот не узнает законного колдуна. А встречаться с сим представителем местной администрации в планы Александра никак не входило. Он с первого дня в городе сторожко посматривал да прислушивался. Выяснил: законный колдун у них старый, хворый, сильно не лютует. То есть, надо ему в тапочки насрать, чтобы он поднялся да пошел тебя ловить.
      Выходит - насрал. Или люди врали? Не спросишь уже. Набегу не успеешь, а и успеешь, ответ не догонит. Только ветер в ушах - так бежал. Прыгал, перелезал, подныривал, проползал, и все - единым духом. Хорошо, хоть в коморку возвращаться не надо. Все его имущество на нем и с ним: по карманам рассовано - такая привычка, давняя уже. Лишь бы выбраться из, ставшего опасным, города. В полях его фиг поймают. А и поймают, закона такого нет, чтобы его, в поле пойманного, судить.
      Ап! Саня поднырнул под очередную веревку с бельем. В конце улицы показались городские ворота. Стражники скучали, попрятавшись в тень. Может, даже спали на посту?
      И пошел он тихо и спокойно, будто по своим делам путешествует. А за спиной уже шум. Спасибо тетке, которая белье на общее посмотренье развесила, не иначе все тряпки в доме собрала - манатки напрочь перекрыли обзор. Только успеет ли он дойти до ворот? Кажется, не успеет.
      Воз с сеном, косо перегородивший пол улицы, попался как нельзя кстати. За ним, к тому же, помстилась щель между домами. Саня, не торопясь, свернул за телегу, пригнулся, нырнул и… уперся в нишу.
      А вот это уже плохо. Хуже некуда. И ни балкончика над головой, ни водостока. Он бы враз уцепился, подтянулся и ушел по крышам. А так - стой не дыши. Зато есть время подумать, зачем девка на него колдуна натравила. Ведь уползала довольная как сытая кошка, целовала, кусала, говорила, что любит на веки. Не в том ли закавыка? Решила оставить при себе и колдуну заплатила, чтобы изловил? А тот как раз подхватился! Щас! Или много заплатила? Ой, горюшко! А голоса все ближе. Но колдунишка, видать, плохонький - кое-как по улице бежит.
      Теперь, что делать, если поймают? Жениться на девке Саня не станет. Он попросту не может…
      За возом, с той стороны кто-то остановился. Из укрытия был виден только один пыльный, коричневый сапог. Хорошо встал незнакомец. Еще так немного постоит, и загонщики проскочат мимо, даже не подумают в нишу заглянуть.
      Не проскочили, остановились.
      — Лохматого парня в серой рубахе видел? - одышливо прохрипел старческий голос.
      — Видел, - отозвался гад в коричневом сапоге.
      — Куда побежал?
      Подобравшийся Саня увидел, как незнакомец махнул рукой в сторону узкого переулка на противоположной стороне улицы. Туда парочка преследователей и кинулась, только цветастая девкина юбка мелькнула. А владелец коричневых сапог завернул в Санино укрытие, посмотрел на парня, сказал: "Ага", выглянул наружу, вернулся:
      — Давай за мной.
      Какой там, спорить! Саня пролез за незнакомцем под возом, потом под веревкой, свернул за ним раз, потом еще несколько раз, и вышел к городским воротам с другой стороны. Один вышел. Незнакомец, указав, куда идти, сам как растворился. Только что был и исчез, чтобы появиться, когда парень уже ковылял по проселку.
      Ноги отяжелели, едва только городские ворота скрылись из виду. Надо бы уйти с открытого места и - по кустам, по кустам. Не полез. Сил не было.
      Незнакомец образовался за спиной совершенно нечувствительно. Только что никого не было, а уже шаги: скрип-скрип. Саня приготовился удирать.
      — Еще метров двести, и повернешь налево, - приказал провожатый.
      Послушался. Как не послушаться, если человек тебя только что вызволил из крупной неприятности?
      За поворотом пошли те самые межи, по которым они еще с час петляли, пока не вышли к сараю. За это время спутник успел представиться, предупредить, что идут они в табор к арлекинам и, что главаря зовут Шак Апостол.
      В сарае Сане предложили, садиться к столу. Главарь сначала смотрел из угла. Там крыша прохудилась. На полу и на серых неровных стенах лежали косые полосы света. Насмотревшись, Шак бросил провожатому несколько тихих слов. Жук не ответил.
      А гость тем временем уже дошел до крайней степени напряжения. Цыкни над ухом - порскнет, только его и видели.
      Шак еще потоптался в своем углу, потом медленно подошел и уселся напротив.
      — Как тебя зовут?
      — Александр.
      — Угу, - Апостол косо глянул на Жука. Тот пожал плечами.
      — Родительница Леком звала?
      — Нет.
      — А как?
      — Не знаю. Меня чужие люди подобрали. - Саня, между прочим, говорил чистую правду.
      — Ну, а они-то как тебя кликали? - продолжал въедаться Апостол.
      — Саней.
      Шак собрал лоб в складки и улыбнулся, показав большие желтые зубы. Улыбка вышла до жути ненастоящей - арлекин. И страшный арлекин. Зато сразу понятно: ни одному слову парня он не верит.
      — Человек, говоришь, - усмешка стала просто-таки зловещей.
      Саня крепче зажал руки коленями. Не хватало, чтобы на глазах у чужаков когти полезли. А они полезли. Сами, сволочи! Он же еще не решил враги они или друзья. Он только насторожился. А когти - вот они. Они, гадство, его не спрашивают, когда вылезать.
      — Ты кому врешь? - донеслось со стороны.
      Саня быстро оглянулся. Ешь, твою трешь! Собака! Верхняя губа Жука поднялась. Под ней обнаружились клыки, не хуже волчьих. Нос заострился. Уши прижались к черепу.
      Шерсть у Сани на загривке встала дыбом. Он уже готов был вскинуть руки: нате, выкусите, если сможете, когда напротив громко стукнуло. Это Шак выложил на стол свои кулаки - каждый с Санину голову. При соприкосновении с деревом, они издавали сухой копытный стук.
      Значит - драка. Зачем? Саня не любил насилия. Ни в каком виде. Ни когда тебя, ни когда - ты. Зачем они нарываются? Ой, дурак! Да им просто раб нужен: манатки таскать, за скарбом присматривать. Думают, вдвоем осилить и ошейник надеть.
      Значит, будем драться, решил Саня. Рабом он не станет. Он - кот!
      Руки легли на стол. Лапы, конечно, поменьше Шаковых копыт, но тоже весьма и весьма внушительные. Пальцы заканчивались длинными острыми как бритвы когтями. Раз вжикнут по шее, и прощайся с белым светом.
      Жук-собака метнулся от стола и встал у стены. А вот Шак как сидел, так и остался на месте. Копыта, правда, не убрал, но и нападать пока не собирался. Саня опешил: или испугал арлекинов?
      — Зачем тебе кровь, котяра? - глядя исподлобья, спросил главарь.
      — Я рабом не стану.
      — Он сумасшедший? - не поворачивая головы, спросил Шак у собаки.
      — Не думаю. Просто, напугался парень, - отозвался тот.
      — Ты какой-то совсем дикий, - озадаченно протянул Шак. - Сам подумай, кому кот в рабах нужен? Тем более нам. Мы вообще рабов не держим. Мы - свободные арлекины.
      — Зачем тогда сюда привели? Зачем стращаете?
      — Кто это тебя пугал?
      — А чем тебе мое имя не понравилось?
      — О, дает! Если ты шерсть на лапах вывел и человеческое имя присвоил, думаешь тебе все верить должны? Людей дурачь. А нас-то зачем?
      Отвлекает, решил Саня, зубы заговаривает, а сам готовится. Собаку он, пожалуй, возьмет с первого рывка. Но не пропустить бы удар копытом. Если такая болванка в лоб прилетит - мозги по всему сараю брызнут.
      От стены послышался короткий лающий смех:
      — Ты прав, Шак, он действительно дикий. Но в городе, сам понимаешь, было не до расспросов. За ним гнались. Дай, думаю, помогу котику. Поймают - кастрируют. Жалко. Молодой еще.
      — Так бы сразу и сказал, - главарь обернулся к Сане. - Я к тебе, как к нормальному, а ты - драться. Когти-то убери. Сейчас девчонки вернутся, напугаешь.
      Неа, не будет он убирать когти. Хоть и напруга в пальцах ослабла - не чувствовалось в собеседниках злого напора - а вдруг, таки, отвлекают?
      Об арлекинах ходили самые разные слухи. Что они детей крадут, что кровь по ночам сосут, что зельями торгуют, что воры, разбойники, что людей спасают, что последним делятся, что никого к себе из чистых людей не принимают, что все поголовно колдуны, что между княжествами ходят невозбранно. В общем - вне закона.
      А сам-то ты кто, - пронеслось в голове у Сани. Когти-предатели поползли, пока не спрятались совсем. Только что на столе лежали страшные лапы и уже - обычные руки. Если присмотреться, на тыльной стороне ладоней видны темные треугольники. Там когда-то росла шерстка. Еще приемная мамка ее вывела, свела Саню к деревенскому знахарю. Он пошептал и притирание дал. Долго чесалось. Да и сама шерстка была красивая. Но мамка сказала: зачем? Имя у тебя человеческое, так и представляйся человеком. А что на спине полоска из такой же шерсти, кто под рубахой видит? Чистому человеку легче в жизни, чем алларию. В нашем-то княжестве, все едино, а в других законы бывают очень даже строгие. Где и в города полулюдей не пускают.
      Слово получеловек Саня не любил. Его только мамка говорила необидно. Другие так ругались. Со временем, когда пообтерся, да привык и вовсе себя человеком представлял. Почему: полу? Он ведь такой же, как все. Шерсть на спине растет? Так у другого вся туша курчавится. Раздень - медведь медведем. Однако, он - человек. А ты - нет. Но мир не переделаешь. Живи и приспосабливайся. Когти еще! Саня одно время даже хотел их вырезать, но, как раз, нарвался в поле на шайку чистюков. Они сперва не поняли, что он кот - привязались, лишь бы подраться. А как рубаху на нем рванули, да увидели спину, тут уж разговор пошел предметный: ты не имеешь права находится на нашей земле, нечисть, погань, выродок… Когти как раз пригодились. Бежали от него те чистюки, только пыль столбом стояла.
      Вообще-то он предпочитал не нарываться, и шел в те княжества, где законы позволяли жить рядом с обычными людьми, и где чистюки не встречались. Он и в Кленяки-то забрел, потому что не добраться до его родного княжества, кроме как через эти земли. По Камишеру, говорят, моровая прошла. Саня хотел повидаться с приемными родителями и сестренкой, если живы, конечно. Говорили, Камишер в последние годы сильно обезлюдел. То нашествие диких трав, то - железная саранча, то, как нынче - моровая. А приемные родители уже старенькие. Раньше нет-нет да посылали весточку. А с начала этого года замолчали.
      И всего-то надо было - заработать на подорожную. Без нее через границу не пустят. Он и заработал. Осталось, заплатить и бумагу выправить. Нет же! колдун, будь он неладен, подвернулся.
      Но арлекинам свои трудности объяснять не будешь. Они им даром не нужны. Что им нужно, Саня не понимает, а спрашивать не станет. Спрашивать - еще больше нарываться.
      Однако обстановка как-то сама собой устаканилась и замирилась. Шак убрал со стола копыта, да и собака не казал больше клыков, стоял у стенки, ногти ковырял.
      — Давай разойдемся красиво, - после долгой паузы предложил Сане Апостол, - Жук хотел тебе помочь из чисто гуманных побуждений. Его вина. Нечего! - прикрикнул он на собаку. - Не ерепенься. Каждому помогать, сам без головы останешься.
      — Значит, надо было кота бросить, чтобы ему яйца оторвали?
      — Его проблемы.
      — Он же совсем молодой.
      — Будет таким дураком, никогда не состарится.
      — Да брось ты, Шак, все путем. Котик пойдет своей дорогой, мы - своей.
      Саню вовсе отпустило. Удерживать силой его ни кто не собирался. Наоборот: Шак не чаял, побыстрее избавиться от глупого кота. Осталось, встать и уйти. Другое дело - куда? Подорожной у него нет. В город не сунешься, там законный колдун у ворот караулит, все глаза проглядел… Кстати, о какой кастрации речь? В этом княжестве за самовольное поселение аллария в городе, всего-то штраф полагался. Саня помнил.
      — Я про кастрацию… - решился он подать голос. - Нет такого закона.
      — Для всех остальных нет, а для тебя особо изобрели, - отбрил собака. - Те, двое, которые за тобой гнались, знаешь кто?
      — Девка и колдун.
      — Не просто девка, а колдунова дочь. Разницу понимаешь?
      Саня понимал. Вернее, только сейчас понял - аж в мошонке закололо. Особым пунктом законодательства оговаривалось: соитие незнатного аллари мужского пола с лицами, принадлежащими к высшим кругам, по согласию, или без согласия последнего, карается кастрацией посягнувшего.
      Дочь законного колдуна как раз теми самыми кругами и является. Тут не поспоришь.
      — А она соврала, что папаша - лавочник, - заспорил Саня.
      — Иди, доказывай! Судьи будут оскорбленного родителя слушать. Тебе никто слова не даст сказать в свое оправдание. И заметь, положение действует по всему княжеству, а не только в городе.
      Все, приехали! Свободен аккурат до первого поста. Родитель девки, само собой, по всем перекресткам приметы разослал, а уж на границу - и подавно. Капкан!
      — Иди, кот, - устало прогудел Шак. - Никто тебя держать не станет. Собаку только не забудь поблагодарить.
      — Спасибо, - вежливо выговорил Саня, встал и направился к двери.
      Надо бы смириться и попросить помощи. Только он не мог. Ну, никак не мог. Еще мамка приемная в свое время ругалась, что за пасынок ей достался. Другой без мыла в задницу влезет, а этого хоть режь - г-о-о-рдый!
      — Стой! - рявкнул Шак, когда одна нога уже стояла на пороге. - Куда пойдешь-то?
      — На улицу. Отлить.
      Послать бы их подальше! За что? Да просто, никого другого рядом не случилось. Эти, кстати, не самые плохие - даже в лоб не получил. Просто, мир плох или он, Саня, для этого мира плох…
      — Отольешь, возвращайся, - велел Апостол.
      И будто гора с плеч. Когда есть куда вернуться, угроза, остаться перед людьми и законом совсем одному, уже не грызет, выедая в душе лунку для страха. Он больше не думал, что ему тут придется делать. Манатки сторожить? Да - запросто. Скарб таскать? Он, что, боится тяжелой работы? Арлекина представлять? Научится, не велика затея.
      За дверью охватило сухим зноем. Промокшая потом рубаха вмиг высохла и заскребла по спине соленой щеткой. Во рту давно навязла горькая слюна. Саня осмотрелся в поисках колодца. Такового не нашлось, зато в дальних зарослях блестел ручей. Туда он и направился, по дороге окропив кустики горячей как кипяток мочой.
      Рубаху и штаны он прополоскал, выжал и разостлал на низких кустиках жимолости, а сам ухнул в заводь с головой, благо воды хватало. Первым делом надо было смыть с себя пот, грязь и страх.
      Запах страха Саня чуял за версту. Другие аллари, впрочем, тоже. И самому от собственной вони противно, и арлекинов злить не стоит. Сколько их всего? Лошадь, собака… Шак помянул каких-то девчонок. Эти не в счет. Неприятности могли проистекать исключительно от мужской компании. В этом Саня за свою не такую уж короткую - двадцать пять лет - жизнь убедился. С женщинами он как-нибудь договорится.
      Так бы и сидел в воде. Ни вони, ни пыли, чисто, прохладно. Случись ему когда-нибудь разбогатеть, заведет себе бассейн и будет в нем плавать все лето. А зимой - в горячей ванне.
      Размечтался! Вылазь, давай, да поторапливайся. Тебя в сарае заждались: один с клыками, другой с копытами.
      Но ни злости, ни страха уже не осталось - один интерес. Мало ли что про арлекинов болтают. Про котов тоже всякое врут: и вредные они, и ленивые, и похотливые.
      А он, Саня, и добрый, и ласковый, и от работы не бегает. А что бродяга, так то его, свободного кота, дело.
      Одежды на кустах не оказалось. Саня метнулся к захоронке, куда сложил содержимое карманов - все на месте. Вор, стало быть, пришел, когда кот уже плескался в заводи, как он прятал свое добро, не видел; похватал одежонку и был таков.
      Да что же это такое! Что за день сегодня?! Не иначе, все звезды, будь они не ладны, встали парадом и скосили лучи на одного единственного несчастного кота. Ему артели представляться, а у него из одежды - один кожаный кошель, куда самое время сложить свои мужские причиндалы, завязать бантиком и в таком виде явиться пред очи Шака и собаки: вам клоун не нужен?
      Саня опустился на корточки и обхватил голову руками. Надо успокоиться. Глядишь, здравая мысль придет.
      — Ко-о-тик! - позвал из кустов нежный-пренежный женский голосок. - Ко-о-тик! Иди к нам. Мы тебе что-то дадим.
      Он взмыл с места, легко разворачиваясь в прыжке. Над кустами, на тонких вытянутых вверх ручках, полоскалась его рубаха. Но стоило ломануться в ту сторону, одежда и руки исчезли. Остались легкий треск веток, да, удаляющийся в сторону сарая смех.
      Ах, вот как! Шутники тут собрались. И он пошутит. Как умет, так и пошутит. Пусть посмотрят. Пусть посмеются, если кому охота придет.
      Саня выбрался из кустов и неспешно двинулся в сторону каменной домины. Короткие кудрявые волосы на голове высохли, только несколько прядей прилипло сзади к шее. Под чистой белой кожей перекатывались мышцы. Сухая отава щекотала привычные ступни.
      А вокруг - свет, воздух и тепло. И он - часть всего этого - чистый, сильный, невысокий, ладный. Круглые карие глаза сощурились, короткий немного вздернутый нос наморщился, губы разошлись в улыбке. Смешно. От колдуна ушел, с собакой и лошадью обошлось без драки - и они целы и он тоже - жив, здоров. Девчонки одежду утащили? Это не беда. Это - просто шутка.
      За дверью сарая вместе с тусклой прохладой встретил скандал. Шак гонялся вокруг стола за тоненькой невысокой девчонкой в белом сарафане. Козявка, набегу, как знаменем размахивала Саниной одеждой.
      — Отдай, Солька, поймаю, уши оторву! - ревел Апостол.
      — Поймай сначала.
      — Стой! Парень и так чуть с ума не рехнулся.
      — А пусть выкупит свое добро. У него кошель есть. Я видела.
      — Мало ли что ты видела. Он дальше с нами поедет. Не стыдно, товарища грабить?
      — Ой!!! - Девушка увидела вошедшего в сарай Саню.
      — Ой! - Донеслось из другого угла. Там на ворохе травы сидела еще одна девчонка. Лицо она прикрыла ладошками. Кот пуще развеселился. Скромница-то, как пить дать, между пальцами подсматривает.
      Шак, пользуясь замешательством воровки, перегнулся через стол и, наконец, завладел, злополучными тряпками.
      — Ты не Фасолька. Ты - свинюшка. Смотри, до чего парня довела.
      — Смотрю. И чем дальше, тем больше смотреть хочется, - девушка показала Шаку язык.
      Тот через весь сарай кинул штаны и рубашку владельцу. Саня их, не торопясь, развернул, встряхнул и, только убедившись в целости и сохранности, начал одеваться.
      — Ну, давай знакомиться по новой, - предложил Щак, усаживаясь на свое место у стола. С торца - собака. Девчонки хихикали в углу. К разговору их особо не приглашали, но и не гнали. Такой тут порядок, решил Саня.
      — Мое имя ты знаешь. Что я лошадь и так видно. Собаку зовут Эд.
      — Как?
      — Эдвард.
      — А Жук?
      — Это… что-то вроде сценического псевдонима. Он у нас выдумщик. В каждом княжестве придумывает себе новое имя.
      — Тогда почему именно Жук?
      — Тут, на северо-западе, о южанах знают только понаслышке. А собака любит тумана напустить. Шутник он у нас.
      Ага, шутник, как иначе? Мало ли что он тут нашутит, а по другим княжествам будут искать жука с внешностью столь неприметной, что увидел, чихнул и забыл. Однако занозиться Саня не стал. Ему оно надо? Нет. Ему как раз стало хорошо и спокойно. Шак с ним разговаривал не как хозяин-наниматель, как старший товарищ. А это очень большая разница. Собака, конечно, шутник, кто спорит. Так замаскироваться! Не только стражу и законного колдуна, Саню, природного кота, который аллари с полуслова, с полувзгляда, с одной понюшки чуял, провел. И девчонки нормальные. Та, которая в светлом сарафане - вообще красавица. Лицо кругленькое, румянец во всю щеку, зубы белые - цветочек. Вторую Саня, как следует, пока не рассмотрел, но тоже молодая.
      — Эй, парень! - окликнул Шак. - С девушками потом познакомишься. Давай представляйся по всем правилам.
      — Александр.
      — Ты нас за дураков держишь? - устало спросил Апостол.
      — Нет. Правда. Меня приемные родители в реке выловили. Я в корзине плыл. Корзина по сей день, наверное, жива. Мамка в ней репу хранит. - Саня остановился, поняв, что от волнения понес лишнее. Какое арлекинам дело до его корзины? Но, опять же, кроме нее да записки, подсунутой под спящего на дне ребенка, ничего от прежней Саниной жизни не осталось. То есть вообще ничего. Он не помнил, кто он и откуда. Хотя, мамка говорила, подобрали его отнюдь не младенцем, лет пяти был пацан.
      А теперь пойди и докажи чужакам, что ты не врешь. Ладони опять взмокли. Самое время спрятать между коленями, да постараться унять когти.
      — Шак, - подала голос вторая девушка. - Он правду говорит.
      — Смотри, не ошибись, Цыпа.
      — Он действительно не знает, кто его настоящие родители.
      — Ну, а имя-то, откуда взялось?
      — Ко мне записка прилагалась, - поторопился разъяснить Саня. - Прочитали, много позже, когда проезжий грамотей в деревне случился.
      — А батистовые пеленки и золотой медальон в той корзине не находили? - издевательски спросил собака?
      — Я уже большой был. В штанах и куртке…
      — И так вот, просто, люди кота усыновили? - в свою очередь усомнился Шак.
      — Я из Камишера.
      — А-а. Тогда, понятно. Слышал, что в твоем Камишере творится?
      — Да. Я туда как раз шел, своих хотел проведать.
      — Стоп! - Вскинул руку Эд. - С этого места поподробнее.
      — Что?
      — Прошение на визу подавал?
      — На подорожную?
      — На нее, на нее.
      — Подавал.
      — Заплатил?
      — Те деньги сначала надо было заработать.
      — Что указал в прошении?
      — Иду, мол, навестить родной дом.
      — Доложился по всем правилам? Котом себя отрекомендовал или человеком?
      — Человеком, - потупился Саня.
      — Странно…
      — Что странно? - насторожился Шак.
      — Да это я - так. Размышляю. Парень, похоже, не врет. Другое дело, почему ему сразу не сказали, что граница с Камишером закрыта.
      — Как закрыта?! - вскинулся кот.
      — Накрепко. Оттуда можно, а туда - ни-ни. Мы дошли до кордонов и повернули. Стража на наши подорожные даже смотреть не стала. Говорят, там вообще живых нет. Да погоди, ты, - остановил он, заволновавшегося парня. - Еще говорят, туда для наведения порядка прибыл отряд герцогских егерей. А еще говорят, там объявилось особо поганое чудище. Ловят всем княжеством, а чтобы тварь не сбежала, границы закрыли. Короче: никто ничего толком не знает.
      — Думаю, заплати парень сразу, дали бы ему бумагу и отправили на границу, а там завернули, мол, новое приказание случилось ровно за три минуты до его прибытия. Денег не нашлось - позволили заработать и напустили на него девку. Та сообразила, что он кот. Осталось поймать нарушителя, деньги отобрать, а заодно хозяйство отрезать, чтобы другой раз не баловал.
      Шак рассуждал спокойно, как о покупке сена, от чего только больше пробирало.
      — Стоило ли городить такой огород из-за его медяков? - заупрямился Эд. - Сколько они за визу просили?
      — Марку.
      — Не сходится.
      — Угум. - Согласился Шак. - Сидим тут с тобой, из головы выдумываем. Между тем, все просто: деньги сами по себе, девка - сама по себе. Будем считать, нарвался котяра.
      — Наверное, ты прав, - нехотя согласился Эд. - Но в последнее время столько непоняток. Возня какая-то…
      — Ладно. Проехали. Давай думать, как из этого поганого княжества выбираться.
      — И - в какую сторону, - подала голос Фасолька.
      — Ой, только не начинай свою песню с начала! - одернул ее Апостол. - На юг мы точно не поедем. Для начала направимся в Венс.
      — Там в город не пускают. Опять по сараям ютиться? Скоро зима…
      — Отстань. Во-первых, зима еще не скоро. Во-вторых, я тебе шубу купил - не завянешь.
      Саня молчком озирал компанию. Шак сидел ссутулившись. Кулаки покоились на столе. Собака скользил вдоль стены. Легко так, бесшумно, будто не кованные сапоги на ногах, а мягкие ичиги. Мастер! Девчонки приуныли. Видимо, и второй тоже хотелось на юг.
      Чего не скажешь о Сане. Он там целый год прожил. Летом жара, не продохнуть. Зимой сыро. Весной и осенью вообще - труба. В эти два нелегких сезона ему и на севере-то не очень. Кошачья натура своего требует. Каждая девушка красавицей кажется. А в южных княжествах женщине без провожатого шагу ступить не дают. Там они на особом положении. Женщина - жемчужина в оправе из аметистов, женщина - свет очей ее господина. Ее глаза миндаль, ее щеки- персик… Вай! Красиво звонят. А на деле: эти персики по тридцать штук взаперти сидят и на одного мужика за ткацкими станками горбатятся. Любая бродяжка - будь она, хоть старя, хоть страшная - все равно мигом окажется чьей-то женой. Там в марте коту впору удавиться. Если девчонки Шака уломают, и он повернет на юг, идти с ними Сане ровно до ближайшей границы. За ней распрощается. Но стоит ли говорить об этом сейчас? Не стоит, наверное.
      — А давай, только зиму у моря проведем и сразу назад, - не отставала Фасолька.
      — Уймись, пока я тебя не прибил, - развернулся к девушке Шак. - Забыла, как мы тебя из сераля вытаскивали? Спасибо Ципе, без нее бы вообще не нашли. Обратно захотела? Думаю, Зомар-бей тебя по сей день ждет, в окошко смотрит: где моя ненаглядная горошинка, где моя любимая фасолинка…
      — Все! Молчу! Только не поминай эту зверюгу.
      — Представь, котейка: мы только границу перешли, а на нас уже налет. Отряд, человек пятнадцать, все вооружены. Какое там, обороняться. Стоим ждем, что будет. Они нам мирно предложили остановиться, осмотрели, ощупали. Нас собакой и Цыпу не тронули, а Фасольку, без объяснений - в мешок. Расскажи котику, девочка, что он там с тобой делал?
      — Не надо, Шак! Я же просила.
      — Нет уж, давай, рассказывай.
      — Что, что… что и остальные. Только непрерывно всю неделю, пока меня Цыпа не нашла. Поест, поспит и опять - снова да ладом. Думала, сдохну.
      — Силен мужик! - без всякого, впрочем, восторга оценил бея Саня.
      — Да он сам чуть не окочурился, - презрительно выпятила губку Фасолька. - До того дошло: его двое слуг на меня укладывали, ну и там еще… помогали.
      — Да называй ты вещи своими именами, - расхохотался Собака.
      — Отстань. И знаешь для чего? - повернулась девушка к коту.
      — Вроде понятно… Постой, неужели он приплода добивался?
      — Угу. Такую картину обрисовал, не будь я связана, глаза бы ему выцарапала, и все выступающие части оторвала, начиная с головы. Говорит: ты мне горошин народишь, а я их в гаремы стану продавать. Озолочусь. Дриады и так большая редкость, а на Юге их вообще не сыскать.
      — Он, что, дурак? - Сане не верилось, что такие тупые еще где-то водятся.
      — Именно. Зато богатый и разведка у него самая мощная на побережье. Он за три дня до нашего приезда знал: сколько нас и когда будем на границе.
      — Все! Поболтали, пора собираться, - оборвал Фасольку Шак. - Котяра, помоги собаке запрягать. Умеешь?
      — Умею, - откликнулся Саня. Обращение его покоробило. Котяра, разумеется, кто спорит. Но как-то оно… или проведя несколько лет исключительно среди людей, он попросту отвык? Сказать? А зачем? Может, и идти-то с ними до первого перекрестка. Если…
      Кольнуло подозрение. Вполне может статься, довезут его до ближайшего пограничного кордона и там продадут. Кота-нарушителя ищите? А - получите. Деньги вперед.
      — Что застрял? - прикрикнул на него от двери Шак.
      — Думаю.
      — Сказать о чем? - ядовито поинтересовался собака. - Не сдадим ли мы тебя по сходной цене на первом посту? Верно?
      — Есть такая мысль.
      — Не сдадим. И либо ты нам веришь, либо уматываешь сейчас же. Нам с тобой валандаться некогда.
      Задачка. Шак вышел из сарая, собака дожидался у двери. Девчонки начали выбираться из кучи сена, в котором уже просидели лунку.
      А на него, между прочим, никто не давил. Хотели бы они его продать, уговаривали бы, поди, да золотые горы на шелковых коврах сулили. И как только Саня про себя этот факт отметил, так сразу и решился:
      — Я - с вами.
      — Пошли запрягать.
      Ни восторга, ни недовольства - один голый факт.
      Лошади у арлекинов были справные. Не лошади - картинки. Апостол каждую огладил, охлопал и только после этого передал Эдварду. Одна телега шла под круглым тентом. С другой навес сняли.
      — Он раскрашен для представлений. Убрали, чтобы не выгорал, - тихо пояснила Цыпа.
      Ее только теперь удалось разглядеть в подробностях. Бедная девушка! Саня не стал пялиться.
      Она вся была как лезвие: узкие плечи, узкая, некрасиво скругленная спина, узкие бедра. И лицо тоже. Смуглая, смуглая. Глаза черные, круглые. Зато рот широкий. Влажно поблескивали, полные губы. Да еще длинный кривоватый нос. Не мудрено, что она все время норовит забиться в тень.
      Он быстро приноровился к работе. Собака дело знал и понапрасну не дергал. Когда обе телеги встали, как и положено, за лошадьми, дошла очередь до мешков и коробов. Тут Шак действовал в одиночку. Ну и силушка! Апостол без труда ворочал там, где и двоим трудновато, станет. В конце открытой телеги встал плетенный из лозы сундук.
      — Полезай, - скомандовал главарь Сане. - Цыпа сядет сверху.
      — Не полезу. Я там задохнусь.
      — Ни черта тебе не сделается. Сундук со сквознячком. Зато никто тебя, такого на сегодняшний день знаменитого не увидит. Или желаешь ехать на облучке и зазывать народ на представление? У них тут давненько кастрации не было. Не каждый день пакостливые коты в Кленяки забегают. - К концу тирады Апостол ревел.
      А ты как хотел? - закручинился внутри себя кот. Назвался товарищем, изволь соответствовать. И никто не обязан тебя уговаривать. Велено, лезть в сундук - полезешь. Мать ее! Так и продадут в упаковке.
      Саня откинул легкую крышку и остолбенел. На дне сундука лежали книги.
      — Тут…
      — Забирайся. Назначаю тебя на весь переход хранителем библиотеки, - осклабился Эд. Саня начал разуваться. Иначе не мог! Нога не поднималась.
      — А ты говоришь: дикий, - крикнул собака Шаку. - Глянь, какой культурный кот нам попался.
      — Заткнись, Эд. А ты засунь ботинки подальше, чтобы на виду не валялись. Но учти, с перепугу попортишь книги, я тебя убью. Не фигурально, а буквально. Разницу понимаешь?
      — Понимаю.
      К концу перепалки кот успел обидеться. За полудурка они его тут держат? А он, между прочим, почти год работал у учителя. Тот его и читать, и писать научил. Вернее, Саня сам выучился.
      Тот год начинался тихо и спокойно. Каждый день с утра, нанятый на ярмарке в соседнем княжестве, работник запрягал двуколку. Вечно всем недовольный учитель, ехал в замок владетельного синьора. К вечеру он возвращался еще более недовольный, приносил тетради и все оставшееся до сна время, возмущался сиятельной тупостью. Учить грамоту отпрыск барона решительно не хотел. А поскольку, кроме работника общаться учителю было не с кем, он и монологи свои строил, как бы, полемизирую с Саней.
      — Нет, вы только посмотрите, уважаемый, - длинный хрящеватый палец грозил в низкий потолок, - что он тут пишет!
      Уважаемый в это время скреб пол, чистил одежду или варил обед. Поначалу Саня не вникал. Если человеку интересно самому с собой разговаривать, зачем мешать? Однако со временем монологи учителя стали длиннее, а главное ядовитее. Он уже не называл баронета неофитом, а исключительно ослом; тыкал пальцем в исписанный листок и призывал в свидетели все четыре стихии. Надрывался, одним словом. Сане стало его жалко. Слово за слово, он выспросил у нанимателя про азбуку, а там, с непонятной для самого себя легкостью за каких-то две недели выучился читать. И пошло: учитель на работу, Саня - за книжки. Жаль, их было совсем не много. Учебники в основном. Кот их буквально проглотил.
      А однажды ему попалась книжка про несчастную благородную девушку, которая так страдала от жестоких родителей, что в конце побежала топиться. Саня сильно переживал. Два дня кусок не лез в глотку. Он даже решился спросить у хозяина, утопилась она или передумала. Лучше бы не спрашивал. Поняв, о чем речь, тот заорал как обкраденная торговка. И дубина-то Саня и недоумок и даун какой-то. Нет, что бы теорией возникновения мира интересоваться или происхождением видов, или древней историей. Сумасшедшая девка ему нужнее! Не знает учитель, что с ней сталось, и знать не хочет. А и утопилась бы она - все лучше, чем дурой прозябать.
      — Дубье! - орал учитель - Вам бы только нажраться, и с девками в кусты. Я жизнь положил, чтобы вывести вас к свету. А вам лишь бы копошится в дерьме. Даже, работая у меня, в колыбели учености, ты не придумал ничего лучшего, как читать постыдное сочинение о безмозглой девке. Тебя не интересует химия, тебя не интересует королева наук математика, тебе наплевать на географию. Тебе подавай пошлую историю жизни никчемной женщины.
      Насчет точных наук он ошибался. Саня хотел его поправить, но послушал еще немного и передумал. Тот, похоже, разговаривал не с ним, а опять же с самим собой. И пусть его. Сам - даун. Женщины, видите ли, ему не нравятся.
      И стало коту подозрительно. Он с этой, только что проклюнувшейся, подозрительностью глянул на учителя: худой, длинный, злой. Сюртук от перхоти не вытряхнуть. Жизнь он на учение положил! Ври больше. На честолюбие он жизнь положил. Такому не учить, а только поучать. А тот, наконец, обратил внимание на замершего работника и угрожающе протянул:
      — Тебя кто ко мне подослал?
      — Никто.
      — Врешь! Деревенским сказку расскажи, как грамотный в золотари пошел. Где учился?!
      — Да у вас тут. Не велика затея. Буквы все нарисованы, знай, складывай, - Саня кивнул на азбуку.
      — Учти, - хозяина всего затрясло, слюни на полметра полетели. - Учти, если кому расскажешь, я от всего отопрусь. Я… я… я сейчас к барону поеду и все ему доложу. Пусть-ка его палач с тобой потолкует.
      Сорвавшись с места, учитель лихорадочно забегал, хватая то куртку, то зонтик, то шляпу. Того и гляди, босьмя в замок наладится.
      Саня обозлился. На учителя, само собой, но и на себя тоже. Потерял опаску, расспрашивать сунулся. Если психоватый учитель нажалуется, со стороны владетельного синьора могут последовать самые радикальные меры. А как дознаются, что Саня не человек, а аллари, вообще дело может кончиться плахой.
      — А я барону расскажу, какими словами вы его отпрыска тут каждый день поминали. Осел, значит, баронет, недотепа и даун. Синьору будет очень даже интересно послушать. Вы и про него говорили, - мстительно продолжал Саня. - Что самодур, что тупица, что покушение на герцога готовит.
      Последнее - сущий бред. Покушение Саня придумал, для сгущения красок. Однако учитель враз остановился, тросточку и шляпу бросил на пол и с ужасом воззрился на работника. Никак, поверил, - трепыхнулась совесть.
      — В-о-о-н!!! - вдруг завизжал учитель. - В-о-о-н!!!
      Лицо у болезного пошло пятнами. Того и гляди, в падучую наладится.
      А и хрен с тобой! С такими только таской, ласку они не понимают. Они ее не ценят, а пуще - боятся.
      Но так просто Саня уходить не хотел. Собрал вещички, завязал и кинул на плечо легкий мешок, обул башмаки и вернулся в комнату.
      — Жалование за семь месяцев попрошу.
      — Что! - взревел, уже поостывший хозяин. - Какое тебе жалование?
      — А я барону расскажу как вы…
      — На, подавись! - учитель кинулся к шкафчику, путаясь в ключах, отомкнул, выдернул из него шкатулку, открыл и кинул работнику несколько марок. Деньги раскатились по полу. Это - ничего. Саня их аккуратно подобрал, даже под кровать, куда последняя укатилась, слазил; пересчитал - хватит - развернулся и вышел, на прощание громко бухнув дверью.
      Только начало смеркаться. Сугробы подтаяли. Воздух отдавал холодной колодезной сыростью. На небе торчал огрызок бледной луны. Дорога раскисла. Внизу у подножья холма лежало баронское село. За ним - тракт. Саня пошел в ту сторону, но у крайних домов свернул. На отшибе стояла слобода аллари. Он в ней так ни разу и не побывал, наоборот, обходил за версту. Людей дурачить - одно. Этих черта с два проведешь. Сам такой.
      Обогнув длинный кривой забор, он выбрался на единственную слободскую улицу. Кругом никого. Во дворах кудахтали куры. Голосил петух. Мекали овцы в сарае. Тихо, мирно, спокойно. Поселиться бы здесь, да жить рядом с такими же как он. Землю пахать. Он все умеет. Заведет себе животинку, станет хозяином. Ага, так ему и дали. Тут же барон явиться: предъяви бумаги - кто такой, откуда родом, разрешение на поселение, взнос за аренду земли, поручительство общины, рекомендации от законного колдуна. Рядом учитель: из-за баронского плеча выглядывает, да фиги крутит.
      Слобода, а с ней и пустые мечты, остались позади. Саня остановился у последнего дома. На завалинке сидел старый-престарый козел: глаза прикрыты морщинистыми веками; нижняя губа отвисла, показывая кривые желтые зубы; на плечах серый зипун. Ноги в валенках. Сидел, положив руки на клюку, а уже на них голову. Спал, должно быть. Саня уже собрался идти дальше, когда с завалинки донеслось:
      — Что, кот, раскусили тебя?
      Саня остановился, немного подумал, а, подумав, вежливо ответил:
      — Нет, дедушка, это я раскусил.
      Больше в баронство Рюх он не заходил, и что сталось с учителем, не знал.
      Две книжки, которые впоследствии попали ему в руки, он прочитал от корки до корки. Жаль, они оказались не такие душевные, как про ту девушку. В одной разбойников ловили. В другой - про самих разбойников, как они душегубствовали да потом гуляли.
      А тут целый сундук. Ну, треть сундука, или даже меньше. Все равно - много. А ему предлагают на это залезть и разлечься. Да и тесно… однако, все лучше, чем на виду у прохожих.
      Открытой кибиткой правил сам Апостол. Второй - собака. На сундук сверху уселась Цыпа.
      Сочившийся сквозь щелястую крышку свет, закрыла темная юбка. Из соседней повозки послышался беззаботный смех Фасольки. Повезло собаке, с ним красивая девушка катается. А тут - Цыпа. Само собой - курица. Только какая-то неправильная. Что Саня курей никогда не видел? Они толстые, добрые и глупые. Чаще, почему-то, конопатые. И проку от них никакого - один гвалт.
      Апостол причмокнул, встряхнул вожжами, кибитка тронулась. Саню тряхнуло. Затылок ударился о плетенку. А нечего мечтать. Лежи, приспосабливайся. Не по мощеной дороге, между прочим, ехать - по проселку. К границе точно печенку вытрясет. Но наверх он все равно не полезет.
      Показалось, если свернуться клубком, выставив локти и колени, будет мягче. Ага, первые три версты потом он начал ворочаться, каждый раз, уговаривая себя, что принял, наконец, удобную позу.
      Когда кибитка остановилась, только провидение, удержало на месте. Взбешенный кот уже готов был высигнуть из ящика, сметая на своем пути и курей, и лошадей, которые его туда запихали, когда совсем рядом, за Цыпиной юбкой, послышалось топтание и кряхтение, а за ними - голос:
      — Стой! Арлекины? - Пахнуло луком и редькой.
      — Ага, - лениво отозвался Шак.
      — Давай бумаги на проезд.
      — О! С какой стати?
      — Розыск.
      — Кого ловим? - Такое впечатление, Шак зевнул.
      — Кота.
      — А собаку не возьмете? Глянь, у меня второй кибиткой правит. Я еще и приплачу.
      — Не. Собаки нам не надо. Кота давай.
      — Нету. - Отрезал Шак.
      — Тогда проезжайте.
      Последовал шелест, возвращаемых документов, короткий чмок и законный толчок. Другое дело, что боли Саня не почувствовал. Он в данный момент вообще ничего не чуял, кроме мурашек, которые войском разбежались по всему телу.
      Нормальные ощущения вернулись по прошествии довольно длительного времени, да и то, какими-то притупленными. Теперь кот не ворочался, не стучал в крышку локтями. Он лежал, свившись в тугой нервный ком, не замечая, что тело уже изрядно затекло.
      До встречи с дорожной стражей, в угрозу, быть пойманным и наказанным, не очень верилось. Но пробубнил над ухом равнодушный голос, и сразу продрало до самых печенок.
      Это была сонная подорожная стража, а что станется на границе? Там не отговоришься. Там досмотр. Или сбежать? Один он как-нибудь спрячется. По кустам, по овражкам… пока не одичает и не превратится в дикого кота. Если раньше не поймают и не приведут в исполнение.
      Он все же стукнулся в крышку, на что последовало злобное шипение Апостола:
      — Замри и не дыши, иначе вместе с коробом в речку скину.
      А за ним тихое щебетанье курицы:
      — До границы немного осталось. Потерпи. Как только проедем, я тебя выпущу.
      Если проедут. Если их пропустят. Если на том кордоне не засели, извещенные Шаком стражники. Да мать ее ети! Что же делать?
      Все. Кибитки встали. Саня разобрал шаги. За ними - сразу несколько голосов:
      — Выворачивай короба.
      — Давай подорожную.
      — Девчонка не продается? Я бы купил…
      Вооруженные люди окружили повозки. Саня ненароком накололся на собственный коготь, чуть не вскрикнул и накрепко прикусил язык. От второй кибитки послышался смех Сольки. Девушка заливалась, будто ее щекотали.
      — Может, без досмотра обойдемся? - мирно предложил Шак. Только-только все свернули и уложили. Опять разворачивать - на полдня работы. Договоримся, начальник?
      — Что везете? - последовал таможенный вопрос, заданный, впрочем, без всякого нажима.
      — Декорации, инструменты, припасов немного, одежду. Ты же нас на въезде проверял. А из вашего княжества много не вывезешь. Разве сахар. Только он нам не по карману. Смотри, если хочешь…
      Шак недвусмысленно давал понять: если полезут проверять и выворачивать сундуки, мзды не получат.
      — Вы на дороге кота не встречали? - поинтересовался один из стражников.
      — Собака в городе видел. Жук, ты дня три назад про кота говорил.
      — Ну, - нехотя откликнулся собака.
      — Какой он с виду?
      — Кот, как кот. Лохматый. Меня заметил и в подворотню убежал.
      — Да, - засмеялся Апостол, - с нашим собакой коты не очень ладят. Скорее наоборот. А что кот натворил?
      — Не знаем. В бумаге сказано: государственный преступник. Слямзил чего-нибудь…
      — Или чужую сметану съел, - хохотнули в стороне.
      Пауза. Пограничники отошли посовещаться. Стояли себе в сторонке и тихо бурчали. Кажется, вот-вот пронесет…
      В этот момент со стороны дороги послышался стук копыт. Саня увидел, как приподнялась со своего места Цыпа. Скрипнула повозка, это дернулся Шак. Издалека закричали, приказали, стоять.
      — И так стоим, - отозвался Апостол.
      — Где начальник караула?
      — Я здесь?
      — Арлекинов проверили?
      За сим последовала пауза. Не начальник, а полено! Нет, чтобы без запинки отрапортовать - замялся. А прибывший ту заминку уловил и скомандовал:
      — Выворачивай манатки на досмотр.
      Этого, пожалуй, не улестить. Тут другой интерес. Саня заметил, как Цыпа вытащила что-то из-под ног. Шак тоже. В щель, к которой кот припал одним глазом, предмет не поместился. Видно только, что узкий и длинный. Ножны предположил Саня и похолодел.
      Кровь в ушах шумела так, что ничего другого некоторое время он вообще не слышал. А когда тупая пелена прорвалась, чуть не оглох от щебета и цвирканья. Похоже, над пограничным кордоном зависла целая туча птиц. Откуда их принесло? Только что ни одной не было.
      Окруживших повозку людей сие явление тоже весьма и весьма заинтересовало. Они перестали хвататься за сундуки и мешки. В общем, отвлеклись. А отвлекшись, к изначальным своим намерениям уже не вернулись, потому что из тучи на них пролился дождь. Сначала зашлепали отдельные капли. Над головой совсем потемнело. Это Цыпа раскрыла зонт. За ней - Шак. Капель очень скоро слилась в единый, дробный гул. К нему присоединились человеческие голоса, оравшие все одно неистовое: "А-а-а!" Заржали лошади. Одна, так просто заорала. Потом - мяк! И только дробь подков по дороге. Из общего хора исчез один человеческий голос. Упал, значит, болезный с коня - или убился, или дух перехватило.
      А дальше: Апостол тихонько чмокнул, лошади тронулись, повозка затрясла боками; Саню, само собой, приложило затылком. Телеги двинулись и уже через пять минут были на той стороне границы. Здесь стражник, даже не высунувшись из-под навеса, проорал:
      — Езжайте, езжайте. - Поди, заметил, как стая воронков плавно переместилась за телегами, и сообразил: дождь из едкого дерьма вот-вот прольется на его голову.
      Собственно княжествами западные регионы назывались только по традиции. В большинстве из них правили выборные советы. Рюх, в котором Саня учился грамоте, попутно метя пол, готовя обед и вытряхивая перхоть из учительского сюртука, являлся исключением. Давным давно эти разрозненные поселения объединились в автономию. Тут царили свои нравы. Даже на изданный новым герцогом всеобщий закон, тут смотрели сквозь пальцы.
      Другое дело - восток. Там располагались ленные владения, обширные пустые, заросшие диким лесом пространства и домен самого герцога.
      Еще дальше на восход солнца лежал воинственный Аллор. Кроме того, существовала, - не к ночи будь помянута, - Граница. Не просто межевая борозда с полосатым колышком, а предел, запирающий обитаемый мир с севера. Границей на ночь пугали непослушных ребятишек во всех без исключения землях, потому что никто не знал, что она такое на самом деле. Она просто была.
      Прожив почти всю сознательную жизнь в глухом углу, на дальней западной окраине, кот от нее пока не сильно удалялся. Порядки в примыкающих к Камишеру землях были и понятны и терпимы. Юг опротивел раз и навсегда. На востоке побывать хотелось, но в одиночку туда было не добраться, а в артель к себе бродячего кота до сих пор не шибко кто и звал.
      Тесный плен продолжался еще верст пять. Стая зловредных птичек по дороге отвязалась. Когда повозки, прокатив довольно далеко в глубь леса, остановились, кота вытряхнули на свет. Сам он… замешкался. Не дождавшись, добровольного явления из сундука причины всех бед, Апостол ухватил короб за ручки и одним рывком вывернул его из телеги. Саня полетел на траву вместе с книжками. Но - кот, так что, пришел на все четыре лапы.
      — Ты уснул? - ехидно поинтересовался собака. - Мы тут на мыло изошли, а он дрыхнет.
      Саня не стал отвечать. Сочтутся еще. Для начала надо было прийти в себя.
      Тент на второй повозке стал сизым, с него кое-где капало. Борта обоих телег заляпаны, чепраки лошадей - тоже. В траве валялись два зонта. И на них толстым слоем лежало гуано. Воняло соответственно, хоть и подсохло. Шак, не давая коту разлеживаться, приказал:
      — Бери антураж и тащи в речку, отмачивать. Стой! Тент не забудь. Сунь в воду, и камнями привали. До завтра выполощется, а что не выполощется, отстираешь.
      — Сам стирай! - окрысился кот. Но не по тому, что противно было в одиночку дрызгаться с едким дерьмом - тон главаря не понравился.
      — Что! - взревел Апостол. - Да я, знаешь, что с тобой сейчас сделаю?
      — Стоп! Стоп! - выметнулся из телеги собака, - Котяра, я тебя как брата прошу: не заедайся. Ты, родной, ни фига не понял. И не надо пока. Иди себе, делай, что велено. Шак, брось оглоблю. Себя вспомни. Все! Разошлись в разные концы леса! Котик, только я тебя умоляю, быстро не возвращайся. Дай командиру отойти. Он тебя и вправду может приложить так, что мало не покажется.
      Всю дорогу до речушки, которая бежала среди кустов за поляной, Саня черно злился. Решил даже, что покидает арлекиново добро в воду и по тем же кустам уйдет. Пусть потом ищут, если захотят навалять. Фиг его в лесу поймаешь.
      Он продрался сквозь подлесок, оскальзываясь на плоских валунах, спустился к воде и только тут, освободившись от неудобной вонючей ноши, дал себе труд помыслить. В результате чего вышло: самое время возвращаться назад и подставлять шею под Шакову длань.
      Стало муторно. Как ни крути, спасая его, они сильно рисковали. Не решись Шак нагло смыться с границы, переждала бы стража налет и вытряхнула кота-преступника из захоронки. Ему - усекновение хозяйства, им - высылка с конфискацией. То есть: мыкаться без лошадей, без припасов, без декораций. Так что - сиди, котяра, дерьмо отскребай. Хоть этим за добро отплатишь.
      Он, наверное, до утра бы там полоскался. Но, во-первых, банально хотелось жрать - в животе урчало, как в дробильном барабане - во-вторых, со стороны поляны вдруг послышались довольно громкие, и какие-то лишние звуки. Будто там не четверо арлекинов на ночлег устраивались, а целый отряд. По шуму - народу на биваке сильно прибавилось. Наученный опытом длинного и трудного сегодняшнего дня, Саня, прихватив зонтики, в обход открытого пространства, покрался к своим кибиткам. Благо, уже пали густые сумерки.
      За переплетением колючего шиповника и жимолости, за кустами крушины на косогоре росли высоченные в два обхвата дубы. Кот перебегал от дерева к дереву, скользил между стволами, высматривая, что делается на поляне.
      Там в свете двух костров мелькали кони и люди. Человек десять, столько же животных. Один костер - свой. Второй - на дальнем конце поляны.
      Кто-то еще решил устроить тут ночлег? Леса им мало! Или соблазнились веселым соседством? Кот метнулся к следующему дереву. Оттуда стала видна монументальная фигура Шака. Вожак стоял, широко расставив ноги, уперев руки в бока. За спиной - костер. Сцепленные повозки остались чуть в стороне. На одной Саня разглядел Сольку, узнал по длинным, светлым волосам. Собаки видно не было.
      Вовсю полыхал чужой костер. Люди копошились в темноте. Чем они заняты, Саня понять не мог. Поближе бы глянуть. Он шагнул… и чуть не заорал. На плечо сзади мягко опустилась рука.
      — Тихо, - шепнул в самое ухо собака. - Молодец, что напрямую не поперся. Сиди здесь. Я - сейчас.
      И так же нечувствительно как появился, исчез. Вот гад! До мокрых штанов напугал. Но раздражение тут же откатило. Саня заметил справа от себя шевеление. Куст в пяти шагах от него даже не качнулся, а будто вздохнул и опять замер. Кот потянул носом. Не собачий нюх, разумеется, но все равно лучше человеческого.
      А за кустами как раз и притаился человек. Один. С оружием. Высматривает. А что еще? Не цветочки же он пришел сюда нюхать. Ясно, ищет подходы к их табору. Не иначе, стащить чего-нибудь наладился. Саня встал на четвереньки, - зонтики он давно спрятал под деревом, потом заберет, - а затем и вовсе лег на живот. Ползти было легко. Трава мягко пригибалась, не издавая ни звука. Он по дуге обогнул куст, с засевшим в нем наблюдателем, чтобы одним коротким прыжком прямо с земли оказаться у того на спине. Лапа с, наполовину выпущенными когтями зажала человеку рот. Тот, было, рванулся, но тут же сник.
      — Вовремя, - прошелестел рядом голос собаки. - Тащи его к телегам. Я там одного уже пристроил.
      Кот не стал морочиться, ухватил человека за руку и поволок как куль. Правда, предварительно пришлось того слегка придушить. Для его же блага: начнет вырываться, еще поранит себе чего-нибудь.
      Путешествие не заняло много времени. Скоро Саня вышел к телегам. Солька обернулась на шорох, увидела кота и махнула рукой в сторону продолговатого свертка. Собака связал человека, заткнул ему рот и накрыл сверху попоной. Зачем выдумывать? Саня поступил так же, а, управившись, легко взмыл в повозку к девушке.
      — Что тут творится?
      — Цыгане, - коротко отозвалась Солька и нагнулась к самому дну телеги. Там под ворохом одеял лежала Цыпа.
      — Это они ее?!
      — Нет. Она на границе сильно… испугалась. Спит. Цыгане к нам пока не подобрались. Спереди Шак, сзади собака, а ты пленных посторожи. Они нам очень пригодятся.
      Саня покосился на людей. Один не шевелился, другой хоть и подавал признаки жизни, но слабые. Гораздо интереснее разворачивались события на поляне. Тени у цыганского костра притаились, прекратилось мельтешение. В центре поляны собралась целая компания. Посередине высоченный - ростом, пожалуй, с Шака - мужик в черной рубахе, поверх которой блестела множеством монеток и вшитых камешков плотная безрукавка. Черные штаны заправлены в начищенные - отсюда видно - сапоги.
      Цыган Саня видел всего один раз. Ито издалека. Они как-то прикочевали к их деревне в Камишере. Мамка тогда спрятала его в погреб и продержала там два дня. Так что, выпущенный на волю котенок увидел только хвост, уходящего табора. Ох, и пугала его мамка потом теми цыганами. А сама как боялась! Не зря, видать. Соседи по поляне, чем дальше, тем меньше ему нравились. Их главарь стоял точь-в-точь как Апостол. Этот руки сложил на груди, и тот - будто передразнивая. Шак вскинул вверх ладонь, их предводитель - тоже.
      — Да быстрее, ты! - прошипела со дна повозки Солька. - Иди. Не видишь, Шак зовет.
      Откуда-то сбоку из темноты образовался и встал за плечом Апостола собака. Саня не посмел ослушаться.
      — Здравствуй, Шак! Какие узкие дрожки в этом княжестве. Нам с тобой никак не разойтись, - насмешливо прокричал цыганский главарь.
      С той стороны запалили факел. Собака тут же зажег свой. Стало возможным, рассмотреть цыгана в деталях.
      Никакой это оказался не человек! Тоже лошадь. Только темной масти. Грива длинная, черная, глаза черные, даже вытянутые вверх уши - черные. Не иначе, сам намазал. Ручищи - о-го-го! А за спиной, все ж таки - люди. Обычные. Только одеты странно. Ну что с них взять - цыгане. В руках у всех ножи. Саня пожалел, что бросил зонтики. Не весть что, конечно, но сейчас любая палка могла пригодиться. Он искоса глянул на собаку. Тот тоже стоял с пустыми руками. Только верхняя губа высоко поднялась, открывая поблескивающие клыки.
      Когти, что ли показать, прикинул Саня. Неа. Не станет он стращать. Зачем?
      — Здравствуй, Чалый! Не потерял еще надежды меня пощипать? - мирно отозвался Шак.
      — Если цыган расстался с надеждой, но уже не цыган. Он - бродячая собака.
      — Поаккуратней, - усмехнулся Апостол. - Мой друг Эд может обидеться.
      — Здравствуй, собака, рад видеть тебя живым.
      — А я-то как рад! - зловеще отозвался тот.
      — Я смотрю, у тебя прибавление в семействе, - кивнул Чалый в сторону Сани. - Продай кота, Апостол. Я тебе за него золота дам.
      — Откуда у тебя золото? В прошлый раз я видел только дерьмо.
      — А я клад нашел. Не веришь? Давай торговаться. Даю за кота два золотых.
      — Зачем тебе кот, Чалый?
      — Мышей ловить, - расхохотался цыганский главарь.
      — У меня есть другой товар.
      — Девчонки? - голос Чалого посерьезнел. Кажется, он заинтересовался предложением. Ну, за Сольку можно выручить какие-то деньги. А на фига цыганам курица-то?
      — Нет, - разочаровал старого знакомого Шак. - Я не торгую товарищами. Только - людьми. У меня случайно оказались двое цыган. Им не очень у нас понравилось. А дальше станет еще хуже. Я люблю своих лошадей, Чалый, они требуют отдыха. Как ты посмотришь, если завтра одну из моих кибиток потащат твои люди? В княжестве Венс плохо относятся к цыганам. Вряд ли кто-нибудь станет за них заступаться.
      — Ва! - взвыл Чалый, развернулся и влепил затрещину ближайшему сподвижнику. - Раззявы! Что ты скажешь про этих недоумков, Апостол? Ни украсть, ни покараулить.
      В цыганских рядах произошло замешательство. Люди отшатнулись от главаря. Оно и понятно, разъяренный Чалый запросто мог убить. Шаг за шагом толпочка цыган откатилась к своему костру и загородила его спинами. Чалый остался один на один с арлекинами.
      — Ну, здравствуй, брат, - прошелестело из полутьмы.
      — Здравствуй, - откликнулся Шак.
      — Обниматься не будем?
      — Это лишнее.
      — Скажи своим людям, чтобы ушли, - прогудел Чалый. - Надо поговорить.
      — Они не люди, и они останутся.
      — Тебе виднее.
      — Как ты?
      — Так себе.
      — Пошли к нашему костру. Посидим.
      — Пошли. Пусть мои считают, что я торгуюсь. Да, оттащи, олухов, которых ты поймал подальше. Им ни к чему слышать наш разговор.
      — Эд, Саня, - обернулся Шак. - Волоките пленных в лес на травку.
      Собака молчком двинулся в сторону телег, Саня - следом.
      Людей пристроили под деревом, связав спина к спине. Так теплее и веревок меньше ушло. Когда возвращались, изведшийся от любопытства кот, спросил:
      — Они действительно братья?
      — Нет. Просто лошади. Слушай, не задавай вопросов, пожалуйста. Сам до всего дойдешь, если успеешь.
      — Ты о чем?
      — Не знаю, - загадочно отозвался собака, и глухо замолчал до самого костра.
      Лошади глотали чай из огромных кружек. Солька выложила на походную скатерку сало и хлеб. В стороне, привалившись к тележному колесу, сидела Цыпа. Сердобольный кот примостился рядом.
      — Ты как?
      — Уже лучше.
      — Сильно испугалась?
      — Чего? - удивилась девушка.
      — Ну, Фасолька говорит, ты с испугу в обморок упала.
      — Нет. Это… так. Со мной бывает.
      — Тебе чаю принести?
      — Ага.
      Надо же - засмущалась. Саня пошел к костру. Страшненькая и совсем ему не нравится, но - жалко - сидит одна под телегой. Вон Солька и плечами трясет и задом виляет - выплясывает перед Чалым. Щеки горят. Волосы струятся по спине, а в них - редкие синие цветочки. Собака смотрит на нее, не отрываясь, однако, слушает чужака. Чалый что-то сказал, собака аж головой дернул.
      — … оттуда не возвращаются.
      — Иногда мне тоже так кажется, - согласился Шак.
      — Ладно, - поставил точку в разговоре Чалый. - Давай о наших делах покалякаем. Ты где кота подхватил?
      — В Кленяках.
      — А прежний куда девался?
      — Женился.
      — Да ну! - вскинулся цыган. Чай плеснул ему на колени. - Мать-перемать! Солька, дай тряпку. Он в Кленяках остался?
      — Нет, еще раньше от нас ушел. В ничейных землях. Представляешь, путешествуем мы себе, горе мыкаем, по тому как в лесу заблудились. Вдруг нам на встречу выходит из чащи прекрасная… вернее, прекрасно вооруженная кошка. Я говорит, выведу вас отсюда, но котика придется оставить. Я, было, в драку: да мы, да за нашего кота! А он, подлец, в ноги мне бух. Отпусти, говорит, меня с ней. Не хочу больше скитаться. Предатель. Я ж его под забором нашел, когда он котенком в Асуле от голода загибался.
      — Отпустил?
      — Разумеется. И пошли коты, обнявшись, в светлое будущее, а мы дальше покатили. Девчонки два дня ревели. А ты, смотрю, опять с цыганами кочуешь?
      — Привык. С ними весело.
      — Да и безопаснее.
      — Это, как сказать. Чистюки в последнее время распоясались. В половину западных княжеств не сунешься. Кстати, не подскажешь, что за шум в окрестностях?
      — Не понял.
      — Какого кота ловят? Не твоего?
      — Уже и в Венсе слух прошел?
      — Значит, твоего, - заключил Чалый. - Мой тебе совет: или сдай котяру, или мотай вдоль границы к ничейным землям. Может, проскочите. Пока здешние раскачаются, пока соберутся ловить чужого кота, вы успеете перейти восточную границу.
      — Александр, - позвал Шак. - Колись, что ты такого натворил, что на тебя по всему околотку травля?
      Саня от неожиданности задумался. Ничего кроме девки он за собой не помнил. Ну, не было! Не состоял, не участвовал, не привлекался, не крал, не убивал, не скрывал. Да, чтоб им там всем пусто стало! Чем он им так досадил?
      — Ничего! - зло выпалил кот. И слегка пригнулся. Если обе лошади разом на него попрут, останется, удирать. С такими противниками лучше не связываться.
      От тележного колеса раздался продолжительный вздох-стон:
      — Шак, я же говорила, ничего за ним нет, - прошелестела Цыпа.
      — Я тебе верю. Не напрягайся, девочка. Фасолька, отнеси ей супу. Пусть поест.
      — Я не хочу, - отказалась курица.
      А саму на сторону клонит. Сейчас свалится. Но Солька не дала подруге упасть, подхватила, села рядом, обняла за плечи.
      — Странно сие и непонятно, - заключил Шак. - Может, нашего кота, с каким другим перепутали?
      — Наверное, - безразлично отозвался баро.
      — Ты давай по подробнее: что за слухи, кто распространяет.
      — Ха! Да в Венсе с обеда на всех перекрестках закричали: ловите, мол, граждане убеглого кота. Как зовут неизвестно, лет - около тридцати; бродяга, вор, убийца, растлитель, людоед…
      Против ожидания, Шака такое описание Саниных подвигов не насторожило, а развеселило. Он даже хлопнул себя по коленкам. Собака тоже криво улыбнулся. Чалый посмотрел на них, на виновника и только головой покачал.
      — Точно, с другим котом попутали. Но вам от этого не легче. Если вас с ним поймают, хлопот не оберетесь. Пока расследование, да суд, да доказательства, останетесь без штанов. Выступать вам не дадут, это уж к бабке не ходи, можете вообще в тюрьме оказаться.
      — И ты нам хочешь предложить… - насмешливо протянул Апостол.
      — Ага. Отдай его мне. Покрасим в черный цвет. Будет с нами кочевать. Котяра, тебе ведь все равно с кем?
      — Нет, - твердо отозвался Саня. - Я тогда лучше один.
      И опять напружинился, на случай если его захотят удержать силой. Когти полезли и, естественно, попались на глаза Чалому.
      — Ого! - цыган отшатнулся. - Шак, ты кого подобрал? Это же…
      — Заткнись! - рявкнул Апостол.
      Лицо цыганского главаря сделалось задумчивым. На Саню он теперь посматривал урывками - якобы не интересно ему.
      Права была мамка, что прятала пасынка от таких вот. Совсем его не знает, а туда же - обзывать. Спасибо Шаку, не дал сорваться оскорблению. Иначе, Сане пришлось бы или драться, или уйти. Несмотря ни на что! Плевать, что ночь и враждебное княжество под ногами. Плевать, что ловят. Ушел бы.
      Но тревожная минута прошла, и тот же Чалый разрядил атмосферу:
      — Повезло тебе, Шак. Такие девчонки с тобой катаются, собака у тебя есть, кота нашел. Самое время двигать на восток. Слышал, герцог объявил по всему государству о сборе арлекинов?
      — Разумеется. Мы туда уже месяца три назад собирались, но потеряли кота, и надеяться забыли.
      — Теперь пойдешь?
      — Не знаю. Если проскочить Венс и по ничейным землям двигаться в сторону герцогского домена, год потеряем. А до феста осталось восемь месяцев.
      — Смотри…
      Саня отодвинулся к девушкам. Ему стало неинтересно. Чалый сыпал названиями неизвестных городков и деревень: пойдешь туда-то, там свернешь налево, здесь - направо.
      Цыпа уже не зеленела в темноте впалыми щеками. Фасолька ее укутала в плед и сунула в руки миску с горячим супом. Потянув носом, Саня икнул. За волнениями о голоде как-то позабылось. Зато сейчас аж, скрутило.
      — Солечка, налей мне, поесть.
      — Ах ты, наш маленький, наш полосатенький, - пропела Фасолька. - Садись, мой хороший, я тебе супчика принесу, а ты мне потом на ушко расскажешь, кого убил, кого ограбил, кого съел.
      — Договорились, - пообещал Саня.
      Вот свинюшка! Теперь всю дорогу будет дразниться. Но у нее получалось как-то необидно. Кот решил: подыграет, а там - забудется. Не сознаваясь самому себе, он уже связал с ними свою ближайшую жизнь. Так и подумал: в начале подыграет, потом - сравняется, и только потом спохватился: он же еще ничего не решил. А что тут решать-то! Они ему нравились. И не в том дело, что не продали его на границе. Они были свои. Грубые, нищие, странные, но - свои. Он пока ни с кем кроме приемных родителей не чувствовал себя так свободно. С людьми не получалось из-за необходимости, выдавать себя за человека. А тут не надо. Здесь ты - только то, что ты есть. Кот, это звучит гордо. Лошадь - тоже хорошо. Собака… а девчонки вообще - класс.
      Фасолька возилась у костра. Саня спросил у Цыпы:
      — О каком сборе толковал Чалый?
      — Раз в пять лет в герцогском домене собираются все арлекины страны. Там месяц идут представления. Герцог смотрит. Тех, кто ему больше всех понравится, объявляют победителями.
      — И что?
      — Получают награду.
      — Какую?
      — Следующие пять лет они живут при дворе. Мы два раза туда собирались. Ни разу не дошли.
      Фасолька вернулась с двумя мисками. Одну сунула коту, другую пристроила у себя на коленях. Цыпа осторожно дохлебывала суп. Саня тоже взялся за ложку, только теперь в полной мере оценив собственный голод. Молчал, пока ложка не заскребла по дну. Шутка ли, за полтора суток съесть пол лепешки. А погоня, а страх, а граница? На девку тоже, между прочим, силы ушли. И не малые.
      Без всяких просьб с его стороны, Фасолька взяла миску и принесла добавки.
      Во красота! Нет, так просто они теперь от него не отделаются. Гнать будут, не прогонят. А он отработает. Кот нужен? Вот он - я! И фыркнул, так что брызги полетели. Мамка приемная долго его отучала за столом фыркать. Мол, пока ест спокойно - человек, как фыркнет, сразу видно - кот.
      У костра Чалый что-то рисовал на куске клеенки.
      — Цыгане тоже едут? - спросил Саня у Цыпы.
      — Что ты! Туда только нам можно. И чтобы в составе обязательно были лошадь, собака и кот.
      — А петухи?
      — Нет. Петухов там не бывает.
      — Если со всего герцогства собрать арлекинов, - начал вслух размышлять Саня, - это же сколько наберется?
      — В том-то все и дело, - печально отозвалась Цыпа. - Собираются очень многие. Я только раз видела группу, они вообще отказались ехать, и нас отговаривали. Шак их послушал, посовещался с Собакой и все-таки пошел. Понимаешь, туда не просто надо добраться. Желательно, чтобы кроме тебя не дошел никто.
      — Почему?
      — Тогда и соревнований никаких не надо. Тогда награда точно будет твоей.
      — Короче, - перебила подругу Солька, - если по дороге встретишь таких же арлекинов, или убей, или беги, пока тебя не убили.
      — А как же власти? - опешил Саня.
      — Человеческие? Видишь ли, на время Веселого Похода, особым распоряжением герцога властям на местах запрещено вмешиваться в разборки между арлекинами.
      — Мы ни разу не дошли, - печально подытожила Цыпа. - В этот раз собрались, подготовились, но от нас ушел Рик. Мы уже и надежду потеряли…
      — Что, девочки, открыли парню глаза на наши дела? - крикнул от костра Шак. - Иди сюда, котяра, есть разговор.
      В этот раз Саня подходил к лошадям без опаски. После рассказа девушек он почувствовал себя увереннее. А с другой стороны, неприятно кольнуло: вот почему арлекины его спасали. Нужда приперла, а так - сдали бы, и деньги в карман.
      — По роже вижу, сомнения в тебе так и кипят, - заключил собака. Он сидел тут же, но за костром его не было видно. Саня дал себе слово, следить за физиономией. Ему надоели собачьи подковырки.
      — На, - Шак протянул коту кружку.
      Не перепутаешь. Так пахнет только вино. Саня принял посудину. Вино ему приходилось пить редко. Такое лакомство не для бродячих котов. Но пить он не стал. Понюхал и отставил.
      — Мы тут с Чалым поговорили. В общем, дела такие: тебе лучше остаться с цыганами. С ними, считай, легально дойдешь до восточной границы. Там они тебя переправят в Глечики, и дуй, котяра, во все лопатки, - деловито заговорил Шак.
      — А почему не в Гошенар? - Спросил Саня, первое, что пришло в голову. Он-то думал, его уговаривать начнут, да расписывать будущие награды.
      — Кленяки, Гошенар и Венс недавно договорились, сообща ловить преступников. В Гошенаре тебе дороги до первого стражника. С нами тоже не получается. По княжеству с живым котом-людоедом не погуляешь. Нас начнут проверять на каждом посту, и тебя, так или иначе, поймают. Можно рвануть к восточной границе, минуя поселения. Только, какой смысл?
      — Но вы же туда так и так собирались.
      — Если ты с нами идешь на фест, тогда - да. Тогда смысл есть. Если ты с нами не идешь, нам там тоже делать нечего. Дадим пару представлений в Венсе, дальше - на югозапад. Там зима теплее. Мне о девочках надо заботиться.
      — Не сомневайся, кот, - подал голос Чалый, - тебе у нас понравится. Покрасим тебя в черный цвет, кольцо золотое в ухо вденем, дадим гитару - такой цыган получится, пальчики оближешь. И ни один стражник не привяжется. А там, и насовсем с нами останешься. Это ты еще наших женщин не видел. Как увидишь, сам в табор запросишься.
      Саня сидел к костру боком. Припекало. Он отодвинулся, вспомнил о кружке, поболтал содержимое, понюхал, хлебнул…
      Чем бы еще заняться? Можно блох половить. Но, во-первых, таковые на нем не водились; во-вторых, не вежливо - лошади ждут. Девчонки притихли. Тоже ждут. У Чалого улыбка от уха до уха - зубы наголо. Красивый цыган, значительный. Такому не захочешь, да поверишь. Шак, наоборот, уставился в землю. На роже ни одна морщинка не дрогнет. Что же делать?
      Саня закрыл глаза. Под веками мерцали всполохи.
      Горел костер. За костром стояли кибитки. Много кибиток. Чалый соберет большой табор. И пойдут они по долам и весям. Красивые, вольные, черные. Кто натуральный, кто - крашеный. Какая людям разница - цыгане. С одной стороны любопытно, с другой - боязно.
      Прикочевали на край деревни, сразу женщины по дворам идут. Хозяйка, куртку купи. Твоему мужу понравится. Нет мужа? Давай наворожу. Завтра сваты придут. Денег нет? Отдай курицу. У тебя в сарайке квохчут. Не бойся, мы такие же люди как ты. Давай, давай курицу. Ай, молодец. Жди завтра сватов…
      У кибитки стоит старый одноглазый цыган. К нему ребятишки подбегают. В доме с соломенной крышей одинокая тетка живет. Мужа нет. Хозяйство справное. Старый цыган кличет молодого: Сашко, пойдешь в тот дом. Сашко, - невысокий, коренастый с пышной кудрявой шевелюрой, с ясными светлыми глазами красавец, - идет к тетке, заговаривает, смеется, показывает ровные белые зубы, подмигивает, улещает. Можно не сомневаться, оставит тетка парня ночевать. И на завтра оставит и на послезавтра. А на четвертое утро, проснувшись, да потянувшись от стонотного ночного счастья, не найдет ни парня, ни кошеля, что в сундуке лежал, да и самого сундука не найдет. Выбежит на подворье: стайка распахнута, сарайка - тож. Тихо пусто, а за плетнем соседка, которая вчера от зависти чуть не удавилась, на всю деревню хохочет: лови свое счастье.
      Всполохи… Шак по пояс в воде толкает осевшую телегу. Мокрый, до судорог замерзший Саня тащит на тот берег Цыпу. Несет на плече, как волки барашков. Обрывая кожу на ладонях, цепляется за ветки и камни. Собака рычит от натуги, тянет завязшую лошадь. Сечет холодный дождь. Фасолька плачет на том берегу.
      Если он уйдет с Чалым, - и не продадут, разумеется, - будет жить в свое удовольствие. Много ли надо, чтобы людей обманывать? Он, считай, всю жизнь их обманывал, человеком прикидывался, как мамка научила. Закружится кот. Серьгу в ухо… гитару дадут. Будет петь, бабам в глаза заглядывать. Главное - не забывать, что за тобой смотрят. Шаг в сторону - тебя за шиворот хвать: куда, котяра, наладился?
      Хлеб, сало, луковица, немного вина… суровый Шак, ехидный собака… девочки. Некому будет нести Цыпу на берег, сама пойдет по пояс в ледяной воде, цепляясь за телегу.
      Саня передернул плечами. В теплый летний вечер по коже продрало морозом. Полоса шерсти на спине встала дыбом.
      — Шак, я пойду с тобой.
      — До конца? - поднял голову Апостол. На Саню глянули темные усталые глаза. Ни радости, ни одобрения, ни тем паче торжества. Разве, отблеск понимания. Да какое понимание! Просто тени играют, сбивают глупого кота с толку. Ведь завтра же будет локти кусать, клясть себя за дурость.
      — До конца пойду, - твердо сказал Саня.
      И чуть не завалился на спину. Фасолька, обхватив сзади руками, зацеловала в затылок, в шею, затормошила.
      — Ах, ты мой котенька! Ах, ты мой ласковый.
      Чалый сидел, дергал верхней губой - точь-в-точь лошадь - сейчас укусит. Шак Апостол наконец улыбнулся. Собака нехотя поднялся с нагретого места:
      — Пошли, Санька, цыган из лесу принесем. Пусть их баро забирает.
 

***

 
      Телега, подскакивая на мелких ухабах, переваливалась боками. Трясло, так что клацали зубы. Правила Солька. Цыпа сидела, вцепившись в бортик. Лежа на соломе, Саня пытался читать.
      Зряшное дело. Не то, что буквы, вся книжка прыгала перед глазами, бешеным зайцем. Упустив в который раз строчку, кот захлопнул книгу, поискал, куда спрятать и, наконец, засунул себе в мешок. На привале, случится минутка, он ее опять откроет.
      Второй день задворками княжества Венс они пробирались к восточной границе. Чалый указал дорогу верно. Может, и пожалел потом, только слово не таракан, влезло в чужое ухо, не выковырнешь. Шак с Собакой то и дело сверялись с нарисованной на старой клеенке картой. По ней, до границы оставался дневной переход с небольшим гаком. Гак они решили не считать. Вряд ли Чалый сильно ошибся. Так что к вечеру арлекины рассчитывали добраться до лесного урочища, по которому в этом княжестве было принято гонять контрабанду.
      Саня поежился. Не думал, не гадал, жил в согласии с законами, - старался, во всяком случае, - а тут попал, так попал. И обратной дороги уже нет. Он себе ту дорогу отрезал собственным поганым языком. Сто раз была права мамка: гордость еще ни одного кота до добра не доводила. Ехал бы сейчас у Чалого в кибитке, халву кушал, вином запивал. Сам весь черный, в ухе серьга, на ногах шикарные сапоги лучшей цыганской работы. А еще бы ему Чалый дал рубаху красного атласа. О! Гитару забыл. Гитара бз-з-зым-м-м. Вай, вай, вай, загубила-а-а ты мою головушку…
      — Цыпа, а вы давно вместе?
      — Давно, наверное.
      — Что значит: наверное? Ты разве точно не помнишь?
      — Помню. Только я не всегда была с ними. Уходила.
      — Надоело скитаться?
      — Меня замуж взяли.
      — И что?
      — И ничего! - обернулась Фасолька. - Отстань от нее.
      Саня, оторвался от созерцания облаков. У Сольки даже спина выражала возмущение. Он глянул на Цыпу. Та продолжала цепляться за бортик. Пальцы побелели, глаза закрыты, сморщилась. И так не красавица, а стала уж просто-таки страшна. И вот-вот расплачется, сообразил кот.
      — Цыпочка, прости, если обидел. Я ж не хотел.
      Вроде и не виноват, а кажется, что виноват. Ну, бабы! Никогда не знаешь, от чего они крик поднимут. Что он такого сказал-то?
      — А хочешь, я тебя на коленях подержу? Брось ты этот бортик. Иди ко мне.
      Цыпа будто не слышала. Саня переполз к ней и мягко боднул головой в живот.
      — Цы-ы-па? Ну, погладь меня. Сразу с души камень свалится, - подсунулся под руку, которая не сразу, но таки провела по лохматому затылку. - Еще, еще гладь, а я мурлыкать стану.
      Над головой заквохтало. Саня посмотрел. Цыпа уже точно не собиралась реветь. Сморщенное личико разгладилось. Она опять хихикнула. За ней следом звонко залилась Солька:
      — Ну, Санька, ну, хитрец. Давай я тоже заплачу, а ты меня пожалеешь.
      — Чтобы Апостол мне потом шею свернул?
      — Делать ему больше нечего. Если бы он всем моим мужикам шеи сворачивал, в стране бы население уполовинилось. Ты на то, что ночью было, не смотри.
      — Я думал, он твой муж, - смущенно отозвался Саня.
      — И он, и Эдвард. Они оба - мои мужья. И ты будешь. Только, чур, с ними не драться. Каждому достанется. Я ж - Фасолька.
      Что-то такое про дриад говорили. Саня думал - байки. Ан, нет. Его мгновенно обдало жаром. Он даже от курицы отодвинулся. Сухое жилистое тело Цыпы вдруг показалось деревянным. А рядом, руку протяни, перед глазами туда сюда ерзает широкий зад Сольки. Телегу в очередной раз подбросило. Саня, считай, не заметил. В штанах стало тесно. Лицо запылало. Он потянулся и сунул руку девушке под ягодицы.
      — Ой! - заорала Солька. - Ты, что с ума сошел?
      — Ага, - глухо прорычал Саня.
      А нечего. Пусть не дразнится. Фасолька обернулась.
      — О! Так бы и сказал, что не терпится. Мне ж разве жалко? Цыпа, держи вожжи.
      Курица без звука оторвалась от бортика и кое-как перебралась на облучок, а светловолосая румяная Солька колобком скатилась в руки коту.
      — Ну, где ты там… Хо, котик… Вот так котик! Погоди, я сама развяжу… Сумасшедший. Погоди. Какой ты гладкий… О-о-о! А-а-а! Погоди. Вытащи. Я хочу потрогать. М-м-м…
      Давай! Давай. Еще. Еще. Еще. Не отпускай. Ай, ай… А-а-а-а!
      Все уже кончилось, но Саня не сразу от нее оторвался. Внутри звенела пустота. Телегу трясло. Когда поднял голову, перед глазами прыгали гладкие Солькины груди. Он провел по одной пальцем. Девушка застонала. Над верхней губой у нее собрались бисеринки пота. Саня перекатился на бок. Девушка сладко потянулась, подставляя горячую грудь ветерку. Юбку не одернула. Так и лежала, раскинув в стороны полные белые ноги. Сане показалось: от переполнявшей ее сейчас жизни, зазеленеет солома, на которой только что произошло соитие. А уже через минуту она вскочила, затормошила Цыпу:
      — Отдавай вожжи. Эй! Лошадка, пошла, пошла! - уселась на облучок и, вздернув упряжью, зачмокала, подбадривая сонного конька.
      Цыпа с каменным лицом перебралась на свое место. До вечера, до самого привала она больше не вымолвила ни слова. А Саня, собственно, и не настаивал. Сказать проще, он все это время проспал.
      Урочище, имевшее в народе неслучайное название "Сквозняк", отличалось от окружающего пейзажа жуткой густолесностью. Лесной язык, перекинутый из княжества Венс в ничейные земли, сопровождала цепочка холмов. Казалось бы, носи себе контрабанду по лысоватым взгоркам. Нет, так уж сложилось. Слух, объясняющий странное поведение контрабандистов был и всего-то один: пойдешь другой дорогой, вообще никуда не придешь, или ничего не донесешь, кроме собственных ног.
      Место определилось давно и успело обрасти массой легенд, домыслов и страшилок. Из-за них, надо полагать, никаких пограничных постов тут отродясь не водилось. От населенных мест к урочищу вела единственная изрядно разбитая и заросшая дорога. За кромкой леса она делала пару петель и только потом вливалась в аккуратную круглую поляну. От поляны расходились уже две дороги. Каждая шла вдоль своей цепочки холмов. Одна называлась Длинной, другая Короткой.
      — По которой поедем? - спросил Шак у Эдварда. Саня так понял, что Апостол в этих местах вообще не бывал. А Эд - в юности… нет, в детстве… или… ну, в общем…
      Во младенчестве, мстительно подумал кот, еще не забывший собаке ехидных придирок, мама за распашонку таскала… от норы к норе. Собака как подслушал, обернулся и пристально посмотрел коту в глаза. Саня от неожиданности потупился, тут же себя обругав: ну какого бы лешего? Что хочу, то и думаю!
      Когда телеги выкатили на открытое пространство, воздух уже по вечернему загустел. Солнце напоролось на вершины елей, росших в ложбине между холмами. Благо, вечер в этих местах продолжался довольно долго. На свету успеют распрячь лошадей, соорудить костер, стол и даже поставить шатер. В прежние ночевки его не вытаскивали, здраво полагая: нагрянь стража или ее добровольные помощники в деле изловления бродячих котов, с шатром будет много возни. Проще, попрыгать в телеги, под которыми спали, покидать туда вещи, и править от погони. Шак умел запрягать не просто быстро - молниеносно. В темноте, - такое впечатление, - лошади сами надевали хомуты. Затяни подпруги и - вперед.
      — Одинаково, - отозвался собака, насчет выбора пути.
      — Почему тогда называются по-разному?
      — Говорят, в прежние времена на Короткой дороге можно было загнуться гораздо быстрее нежели на Длинной.
      — Философия, однако, - усмехнулся Апостол. - А как дела обстоят на сегодняшний день? Не получится, что мы тут гикнемся, вне зависимости от выбора пути?
      Собака повернул к лесу, и поднял голову. Ноздри затрепетали - нюхал.
      — Ничего особенного. В смысле, особо поганого, - объявил он через некоторое время. -Но какие-то люди недалеко копошатся. Ладно, завтра разберемся.
      — Точно люди? - не унимался Шак.
      — Да, вроде…
      Собака ничего больше не добавил, только слегка потемнел лицом. Сане стало неуютно. Но Апостол, особо не вникая в настроения товарища, скомандовал привал. Лошадей распрягли и пустили вольно пастись. Никуда они не денутся.
      После тележной тряски у Сани слегка кружилась голова. Чтобы прогнать дурноту он схватился за работу: достал мешки, принес воды, натаскал сучьев для костра. Отдохнувшее, обрадованное Фасолькой, тело быстро пришло в норму. Спутники тоже не сидели, сложа руки. Только Эд время от времени замирал и начинал тянуть тонкими ноздрями воздух.
      Саня присел к сложенному кучкой валежнику и зачиркал спичками. Дрянь, которую купили еще в Кленяках, не хотела зажигаться. У собаки на такой случай имелось кресало. Саня попросил, тот не дал, задумчиво постоял над костром и отправил парня, помогать Шаку.
      Конь, выломав в осиннике тонкую прямую жердину, приспосабливал ее под конус шатра. Цыпа бегала вокруг и только мешала. Фасолька вообще не встревала, чистила картошку. Сам собака канул в густеющих сумерках. Сане пришлось идти на помощь.
      Он держал жердину, а Шак привязывал растяжки, когда снаружи закричал Эд. За ним - девочки. Шак бросил постромку. Барахтаясь в провисшем пологе, кот рванулся к выходу, но запутался. Темно было, как у черной свиньи в желудке. Шуму снаружи добавилось: стучали копыта, грохотали колеса, ревели чужие голоса. Ничего не оставалось, как встать на четвереньки и ползти под запавшим шатром.
      Вылез он с другой от входа стороны, но торопиться не стал. Погодим маленько, здраво рассудил кот. За шатром творилось что-то нехорошее. Шак кричал девчонкам, чтобы отходили к телегам. Рядом с командиром черно ругался собака.
      Саня осторожно выглянул. Со стороны Длинной дороги на них наезжала кибитка. В первый момент показалось, опять цыгане. Но когда повозка встала, кот разглядел, что на облучке сидит…
      Чтобы аллари претворялись людьми, видеть приходилось, чтобы наоборот - никогда. На облучке сидел человек, ряженный лошадью. За ни мелькали еще двое. Надо лбом возницы торчал рыжий, туго склеенный хаер. Все как надо: уши длинные, зубы - лопатами.
      Они попрыгали из телеги как горошины. Второй - тоже ряженый только под собаку. Третий, естественно - кот. На посторонний взгляд - нормальные арлекины. На посвященный - мелковаты. К тому же, в руках у всех троих - длинные ножи. А это уже перебор. Это такой перебор, за который… Дополнения к герцогскому Всеобщему Закону любой не человек знал назубок. В них черным по белому было записано: аллари незнатного происхождения под страхом сурового наказания, определяемого местными органами власти, запрещается ношение оружия. Столовый ножик, без которого жизни быть просто не может, не в счет. Но его длина не должна превышать десяти поперечных пальцев. Пальцы, конечно, тоже всякие бывают, однако разница едва ли составит вершок. Не иначе, ножи у ряженых мерили лапами сказочного великана или злобного зверя эрха.
      Мимо Сани пробежала и вскочила в телегу Фасолька. Вернувшиеся к повозкам кони нервно топтались и прядали ушами. Впереди, лицом к лицу с незваными гостями остались Шак, собака и курица. Апостол гнал ее последними словами. Цыпа не уходила. Эд тоже закричал, Цыпа только мотнула головой. Тогда Эд метнулся к ней и схватил в охапку. Саня ни черта не понимал. Тут добро спасать надо и собственные шкуры тоже, а он бабу кинулся успокаивать. Налетчики действовали нагло и вполне откровенно. Лжеконь проорал от своей кибитки:
      — Поворачивайте оглобли обратно в Венс! Вы тут не пройдете.
      — Это почему? - взревел Шак.
      — Мы не пустим. Заворачивайте. И скажи спасибо, грязный ослина, что отпускаем живыми.
      Апостол качнулся в ту сторону. Такого оскорбления не прощают. Саня его хорошо понимал.
      — Стой, Шак! - гавкнул собака. - У них с собой петух.
      Теперь Апостола шатнуло в другую сторону. А Сане вообще захотелось под шум и неразбериху смыться подальше, чтобы не достало. Только петуха им тут не хватало! Только петуха!
      Один из налетчиков сдернул с телеги мешок, рванул завязку и вытряхнул на траву мальчишку лет семи. Мальчик упал. Бандит ухватил его за шиворот и поставил, вернее сказать подвесил в кулаке.
      — Ори!
      Петушок молчал.
      — Ори, гаденыш!
      Петушок крепко зажмурился. Стиснутые губы побелели. Сане тоже захотелось зажмуриться. Он, разумеется, встречал раньше петухов, но еще реже, нежели дриад. Повывелись петухи. И не мудрено. В жизни они вели себя нахально и задиристо. Работать не любили. Зато пить, гулять и с чужими женами куролесить, были первые мастера. К тому же, стоило петуха разозлить, он принимался орать. Людям хоть бы что, а для аллари - сущая погибель. Крик петуха на довольно продолжительное время мог обездвижить, а то и дыхания лишить. Но петухов в основном люди перебили. Аллари просто обходили их седьмой дорогой. Слышать зловредного петушиного крика, коту пока не доводилось
      Мальчишка молчал. Саня опять выглянул из-под полога. Один из налетчиков выдвинул с повозки толстую жердь и подвесил на ней ребенка за куртку. Глаза у того полезли из орбит. Лицо налилось кровью. Бандит достал палку и с размаху ударил мальчика по ногам.
      Петушок закричал.
      Шак замер, держа навесу пудовые кулаки. Собака, как ловил Цыпу, так и застыл в неудобной позе. У Сани перехватило дыхание. Перед глазами поплыло. Воздух сделался плотным как тот полог и сдавил грудь. Зрение уже заволакивало. Сейчас навалится темнота, и глупый кот даже не успеет пожалеть…
      — Ко-о-о-й-й-я! Я! Я! Ко-о-о-й-й-я!
      Удушье мгновенно отпустило. Саня уткнулся носом в траву. Мышцы мелко подрагивали. Но он дышал. Как он дышал! Один вдох, два, три…
      Шак рванул в сторону главаря налетчиков. Собака одолел расстояние до ближайшего бандита в два огромных прыжка. Саня кинулся за ними, на ходу досматривая, как Апостол двинул кулаком в лоб вражескому предводителю. Голова у того треснула. Брызнули мозги. Собака вытворил со своим противником вообще что-то невероятное. От одного короткого прикосновения того подбросило и насадило на, торчащую оглоблю. Цыпа сидела на траве за чужой телегой, прижимая к себе мальчика. На долю кота, таки образом, остался последний бандит.
      Он бежал зигзагами, прыгая из стороны в сторону - маленький, проворный. Попробуй, излови такого. Кот за ним не поспевал. Один раз просто-таки проскочил мимо, увлекаемый собственной массой. Мелькнуло: уйдет! И покойно подтвердило: уйдет, уйдет. Саня не хотел убивать. Он вообще никого не хотел убивать!
      Злыдень опять кинулся в сторону. Кот замешкался на развороте. А потом все мысли вышибло. Бандит налетел на Цыпу, пнул с разбегу в грудь, вырвал из рук ребенка и попятился к лесу. Цыпа ничком свалилась в траву.
      — Я его зарежу, - прохрипел похититель. - Видели?
      Перед лицом мальчика несколько раз мелькнуло лезвие.
      — Не подходите! Я его в куски изрублю!
      Бандит попятился, развернулся на месте и побежал к кустам.
      То, что потом произошло, Саня объяснить не мог. Он не знал, что такое возможно, он не подозревал, что на такое способен.
      Он настиг человека одним гигантским прыжком. Тело легко поднялось в воздух, чтобы всей тяжестью обрушиться на спину вору. Когти рванули плоть. Голову срезало, как бритвой. На спине человека разошлись пять глубоких ровных борозд, в одну из которых толчками выбросило всю кровь. Труп волчком пошел в сторону. Ребенок выпал из рук похитителя.
      Кот упал рядом. Дыхание перехватило как давеча. Опять поплыли круги. Желудок вывернулся наизнанку, волоча за собой остальные внутренности. До жуткой боли. До судорог.
      Когда он чуть-чуть отдышался и открыл глаза, с травы, с двух шагов на него таращила остекленевшие глаза человеческая голова. Впору было опять вывернуться. Но кто-то милосердно кинул на мертвую голову тряпку. Потом кота, легко как ребенка, подняли под мышки. Шак, успел подумать Саня и отключился.
      Опять трясло. Сначала толчки, потом, подскакивающие звезды… ветки деревьев над головой мотались и дергались. Телега ехала. Рядом на попоне лежала Цыпа. Кот дотянулся, потрогал - теплая. Наверху загорелись, мигнули и пропали два зеленых огонька - глаза собаки. Не иначе, проверяет, тут ли котяра. На дорогу смотри! Не ровен час, всех в канаву вытряхнешь.
      Накликал. Телегу сильно накренило. Цыпа навалилась жестким телом и застонала. Впереди глухо крикнул Апостол.
      — Ты очухался? - спросил с облучка Эд.
      — Еще не знаю, - честно признался Саня.
      — Ща проверим. Вылазь, толкать будешь.
      — Где моя гитара? - тихо бурчал кот, выбираясь из повозки. - Где кольцо в ухе? Где атласная рубаха?
      — Что ты там бормочешь?
      — Спрашиваю, на кой хрен я за вами поперся? Меня люди к себе звали, золотые горы сулили.
      — Ну, ты даешь, котяра! Живой, здоровый, матерого чистюка завалил, а третьего дни мог без яиц остаться, - подхватил его треп Эд.
      — Какие чистюки? - вмиг посерьезнел кот.
      — Такие, - веско отозвался, подошедший Шак.
      — Их на востоке не водится, - заупрямился Саня.
      — Не кипятись, - остановил его Эд. - Мы у них в телеге пошуровали, и много чего интересного нашли. Не сомневайся - чистюки.
      — Где они? - Спросил кот, а сам представил, как по темноте следом за ними трясется повозка с мертвецами.
      — Догорают, - лаконично пояснил собака. - А что не догорит, птички склюют. В этом лесу они ко всякому привычные. Ты стоять можешь?
      — И даже ходить.
      — Тогда навались.
      Саня уперся в бортик телеги, Шак поддел днище плечом, собака чмокнул, послушная лошадка наддала, и повозка выправилась, встала в колею. Только тут он заметил чужую лошадь. Пока возились, она притрусила к ним вплотную, ткнулась сначала в задок телеги, потом Шаку в плечо. Тот ласково потрепал бархатные ноздри. Лошадь фыркнула, обдав их теплым дыханием.
      Совершенное на поляне убийство отодвинулось, откатилось за границу видимости, ушло в темноту. Завтра на свету его, наверняка, скрутит, а сейчас он отгородился трепом с собакой, болью в натруженных мышцах, звездным горохом над головой, улыбкой Фасольки, которую не видел, но которую себе ясно представлял. Сане вдруг показалось, что он уже не один год делит с ними дорогу, что рядом не чужие, странные арлекины, а давно знакомые, близкие люди. Не люди, конечно, но какая разница, если тебе с ними хорошо.
      — Полезай обратно, - скомандовал Эд.
      — Куда мы вообще-то едем?
      — Вперед, парень, и только вперед. Тут где-то должен быть столб-указатель, граница Венса и ничейной полосы. В свете последних откровений, стоит поторопиться. Чистюки, как выяснилось, действовали с ведома властей сего негостеприимного княжества.
      — Плохо.
      — Кто б спорил. Но требовать разъяснений у их архонта, сиречь председателя совета я не побегу. А ты?
      Саня промолчал. Да собака и не ждал, что он отзовется. Дела складывались так, что ответа на многие вопросы не находили даже умудренные опытом Шак и Эд. Что уже говорить о нем, простом деревенском коте? Кроме крохотного уголка восточных земель он вообще нигде не бывал. О чистюках знал только то, что появились они не так давно, лет может пятнадцать назад. Что пришли с запада и, что были объявлены в большинстве здешних мелких княжеств вне закона. Та компания, которую он как-то разогнал, была по сути единственной на его жизненном пути. Узнать, что эти поганцы разгуливают по Венсу как по родному двору, было неприятно.

Глава 2

      Эд
      — Господин сын мой, мы с Вашей матерью, намеренны, серьезно с Вами поговорить.
      — Слушаю, господин отец мой.
      — Эдвард, Вам лучше присесть.
      — На долго?
      — Эдвард, Вы невыносимы. Неужели трудно, минуту посидеть спокойно?
      — Не утруждайте себя, мадам, у него шило в заднице. Сядь! И так: Вы нас покидаете.
      — Прямо сейчас?
      — Прямо сейчас я кликну палача с розгами. Вы с ним дня три уже не виделись. Обещаю Вам незабываемую встречу, если Вы тотчас не успокоитесь. Разговор действительно серьезный.
      — Я весь - внимание. И даже присмирел.
      — Мы намеренны послать Вас в университет.
      — Я не поеду.
      — Не обсуждается!
      — Но я не хочу!
      — Ваши желания остались за порогом совершеннолетия. Вчера Вам исполнилось шестнадцать, с сегодняшнего дня придется соответствовать.
      — Господин муж мой… может быть, нам действительно отложить разговор. Я боюсь…
      — Мадам, Вы непозволительно избаловали нашего младшего сына. Ничего с ним не случится. Удар его уж точно не хватит. Не закатывайте глазки, юный лицедей, со мной этот номер не пройдет. Вы едете. Можете рассматривать это как приказ. Единственное, что я могу Вам позволить - выбор университета. Убрейя: управление, культура, политология, экономика, психология. Сарагон: химия, физика, математика, медицина, древняя и естественная история. Чем Вы хотите заниматься?
      — Ни чем!
      — Палач!
      — Господин, муж мой, может быть, дадим ему подумать?
      Шак ушел первым. Эд еще повалялся на травке, погрыз травинку, искоса наблюдая за девочками. Так и льнут к Сашке. А тот в книжку уткнулся. Гр-рамотей! Ну, да пусть его. Может, и правда чему научится.
      Это я - со зла, - самокритично подумал Эд, - не иначе. Чего я вообще к нему привязываюсь? А того - кот, и все! Антагонизм.
      Эд перевернулся на спину, раскинул руки, вприщур рассматривая небо. Глубоко, сине и безмерно. Так бы и лежал. Однако сам первый засуетился, первый почуял, что недалеко колготятся военные, теперь гони.
      Он легко поднялся, будто взмыл и, не оборачиваясь, канул в лесу. Ни одна веточка не шелохнулась; и понесся, лаской проскальзывая в редкие просветы сплошной зеленки. Подпрыгнул, сорвал листок. Просто так - засиделся в телеге. Ноги, пританцовывая, несли сами.
      Люблю бегать. Да, я - собака. С-с-собака! Р-раз - перескочил через высоченный пень. И дальше, дальше. Заорать бы сейчас, завыть от полноты жизни. Пусть пичуги со страху обгадятся, а наземные братья меньшие попрячутся. Но это, пожалуй, лишнее. Лесной-то народ попрячется, а войсковой? То-то, что - попрут на крик. Стезя у них такая. Услышал неуставной шум, топоры наголо, и вперед. К тому же, они недалеко, километр с небольшим. Справа. Рядом вода и дорога. Остановились в непосредственной близости от тракта. Зачем им в чащобу? В чащобе боязно. По опасному ничейному лесу только такие закоренелые как Эдвард Дайрен шляются.
      А ведь когда-то он по этому тракту уже путешествовал. Теперь бы вспомнить рельеф и сообразить, с какой стороны лучше подбираться к кордону. Не выходить же к ним открыто. Я, мол, спросить только: не меня ли ловите? Парни, конечно, встанут на вытяжку, топоры - на плечо: "Рады стараться, Ваше, и т.д. - конечно, Вас!
      Нет, торжественная встреча ему на фиг не нужна. Лучше вообще не встречаться. Лучше тихонечко, огородами, балочками… Он не погнушается и ножки замочить. Они на ручье остановились. Поблизости другой воды нет, только ручей, протекающий под скалой.
      Скала - одинокий монолит. "Ухо" называется. Интересно, они знают, почему ее так назвали? Если знают, - плохо, - будут сидеть немтырями. Другое дело, если не знают. Тогда можно тихонько подкрасться, залезть наверх и оттуда слушать.
      О близкой дороге напомнил, запах дегтя, затертого тележного дерева, человеческой толпы и пропотелой конской упряжи.
      Тракт проложили в незапамятные времена. Эдварду когда-то попался географический атлас двухсотлетней давности. На нем тракт был отмечен, как основная магистраль, связывающая центральную провинцию с западным сателлитом.
      Тьфу! Он отвлекся и чуть не упал в овраг. Кусты подступали к самому краю. Нога заскользила по гладкой причесанной вниз траве. Но удержался. Он бы и на монетке удержался. Этому в университетах не обучали. Жизнь заставила, освоить. Ловок, ловок, похвалил себя Эд и пошел вдоль обрыва. Врожденные способности, опять же. У других они тоже присутствуют. У каждого свои: у Шака, у девочек, у котяры нового. Ух, котяра!
      Их предыдущий кот смотрел на Эдварда исключительно снизу вверх. Только рыкнешь - под Риком лужа. Девчонки его тут же хватают и, давай, жалеть. Затащат в шатер и всю ночь над парнем измываются. Доходило до того, что тот не всегда с утра мог на ноги подняться. Девочки с ним прощались - на весь лес ревели. На нового кота и орать-то боязно. Гавкнешь, а он тебя одним росчерком когтя утихомирит до состояния трупа. Одно спасение - круглый пацифист. На долго ли?
      Ноги таки пришлось замочить. Вернее, сапоги. На дне оврага доцветала мелкая лужа. Эд перешел ее и осторожно полез на склон; вовремя заметил тонкую проволочку и дальше на посторонние мысли уже не отвлекался. Пост сел, не абы цветочки нюхать. Огородились. Эд свернул со звериной тропки и по зарослям добрался до хитро закрученной скалы. А там и на вершину вскарабкался, камешка не потревожив.
      Скала называлась ухом не случайно. Если забиться на самом верху в косую расщелину и послушать, услышишь не только разговоры, которые у подножья разговаривают - гад морских подводные беседы.
      Внизу возился один человек. Говорить с собой он или ленился, или не умел. Так что Эд на некоторое время остался в компании невнятных шорохов, и вполне внятных, сильно настораживающих запахов.
      Воняло оружейной смазкой. Он мысленно присвистнул. Не обычная пехота пожаловала на трансконтинентальный шлях - герцогская гвардия. У обычных всего оружия - топоры да палицы. У герцогских - мечи, арбалеты, хитрые метательные звездочки и многозарядные пружинные рогатки, стреляющие свинцовыми шариками. Убить не убьет, но из строя на некоторое время вывести может. Еще герцогские гвардейцы использовали разнообразные приспособления для захвата живьем. Аркан из них самое простое. Короче, попадаться, не стоило. И какого, они сюда вообще нагрянули?
      Эд скрипнул зубами. Когда вспоминал герцога, челюсти сводило само собой. Бесконтрольно. И бесполезно. И безвременно…
      Так… надо остыть. Надо на время все забыть. Он - арлекин. Собака. На время? Возможно, навсегда. И не скрипи зубами! Не поможет.
 

***

 
      — Господин Дайрен!
      Эд вскинулся:
      — Да, Ваша Ученость.
      — Вы позволяете себе неслыханную роскошь - спать на моих лекциях. Но сегодня Вы переплюнули самого себя. Заснуть на зачете - это неслыханно.
      — Я не спал, Ваша Ученость. Как Вы могли такое подумать! Я задумался.
      — Над чем?
      — Над Вашим последним вопросом.
      — Кстати, напомните нам, о чем шла речь?
      Заснул, конечно. Ну, виноват, был не прав. Однако сознаваться - дураков нет. Его Ученость господин Камибарам Мараведишь шибко зело въедлив и злопамятен. Не забудет. А пуще, не забудет, что студиозус не сумел выкрутиться. О чем биш там говорили, пока Эда не сморило? География? Нет. Политика… тьфу. О - культура! Еще бы знать чья.
      На помощь пришел Таль, - ой, дружище, век тебе не забуду, - прошептал одно слово: Камишер.
      — Культура пограничного княжества Камишер имеет крестьянские корни, - выпалил Эд. Камибарам пожевал сухими губами и нехотя кивнул:
      — А не поясните ли Вы нам, что бы это могло означать?
      На ум пришло спасительное: я учил, но запамятовал. Не раз прокатывало. Тут не прокатит. Сейчас Камибарам вцепится в него как клещ. Но Эд же невиноват, что вчера так все сложилось.
      Старший Пелинор ушел с друзьями в кабачок "Под вязами", а младший предложил пробраться следом. Их с собой не брали. Кабачок служил местом сбора старшекурсников. Младших туда даже на порог не пускали.
      Эд как-то завернул в вожделенную забегаловку, топнул ногой на швейцара, выпятил подбородок и уже шагнул через порог, когда его вежливо взяли за шиворот и выкинули на мостовую. Вышедший следом бык с естественного факультета посмотрел, как салажонок поднимается, как локти растопыривает, покивал шишковатой головой:
      — Вставай, вставай. Пугать меня будешь? А? Да знаю я, кто ты. Не хорохорься. Хочешь - заходи. Только учти, с этой минуты и до окончания учебы никто с тобой двух слов не скажет. Знаешь, что такое "persona non grata"?
      Эд огляделся. На улице никого. А бык продолжал:
      — Это, когда ты есть, но для окружающих тебя как бы нет.
      — Я прикажу…
      — Где? - бык натурально удивился. - В Сарагоне? Ты, часом, провалами памяти не страдаешь? Дома приказывай. Тут - свободный университет.
      Как то ни печально, титулованному салажонку осталось согласиться и валить подальше. Разгневанный бык мог нешуточно навалять.
      Вчера младший Пелинор выслушал наставления брата насчет подготовки к зачету, покивал, клятвенно заверяя, что так оно и будет, но как только Влад шагнул за порог, выстучал в стенку Эда, и предложил:
      — Пошли за ним. "Под вязами" сегодня собираются выпускники и кандидаты. Гулянка будет - ого-го!
      — Нас все равно не пустят.
      — А мы на дерево заберемся и посмотрим.
      — Еще чего не хватало! Не буду я на дереве сидеть.
      — Ну, как хочешь. Такая вечеринка раз в год бывает. Сиди дома, историю зубри, раз тебе не интересно.
      Эд соврал. Ему было еще как любопытно. Но сидеть на дереве и заглядывать в окошко, как там старшекурсники развлекаются, он почитал ниже своего достоинства. Ага. Так и просидишь с ним до третьего курса, с достоинством. Прав бык, тут университет. А титулы дома остались. Еще отец предупреждал: в Сарагоне ты - обычный студент. Учись сам за себя постоять. Или посидеть… на дереве? Очень уж хотелось.
      Тык-мык. Иван Пелинор ждал. Душевные муки товарища были на лицо.
      — Пошли, - наконец вымучил Эд.
      Они дождались густых сумерек и подались в сторону вожделенного кабачка. Когда приятели подошли к каменной коробушке под высокой черепичной крышей, ее, что называется, уже качало. Старые вязы, ровесники университета, обступили домик с трех сторон. Младший указал на толстый сук. Они по очереди вскарабкались по стволу и сели у основания ветви. Отсюда действительно можно было разглядеть, творящееся внутри. А там!..
      На столе плясала голая девушка! Совсем голая. Эд как увидел, чуть не рухнул на землю. Да еще Иван толкнул: гляди. Отплясывала, только черепки из под ног летели во все стороны. Голый по пояс Влад Пелинор размахивал в такт своей рубахой. Тут же мелькал давешний бык. И много других. Сигх с физического факультета охапкой держал женскую одежду. Вокруг стола сидели и крутились еще девушки. Окошко загородила узкая девичья, совершенно обнаженная, спина. Потом спину обхватили чьи-то руки и впечатали в оконный переплет. Переплет начал дрыгаться не в такт с музыкой.
      — Что это они? - удивился Иван.
      — Что, что! Трахаются, - пояснил, умудренный уже кое-каким жизненным опытом, Эд.
      — Но там же… это. Там же… смотрят.
      — Пошли отсюда, - Эду вдруг стало невмоготу.
      — Давай еще посидим, - задышал ему в ухо Иван.
      — Я ухожу.
      Спустится на землю, мешал товарищ. Уходить он категорически отказался. Эд начал его обползать, потому как прыгать было высоковато - и ногу свернешь, и шуму наделаешь. Они, конечно, там все пьяные, а вдруг кто заметит?
      Но случилась досадная неприятность: на землю свалился Пелинор. Хоть и медведь. А собака Эд как раз удержался, чтобы из густой кроны увидеть двух старшекурсников. Вынесла их нелегкая на свежий воздух!
      — Смотри! Салажонок! - заорал один.
      — Лови! - подхватил другой.
      — Убился. С такой высоты лететь!
      — Давай посмотрим.
      Они подбежали к мальчишке, начали переворачивать, тормошить. Эд затаился. В кратчайший срок надлежало решить: отсидится он на ветке, или придет Пелинору на помощь. Старшие, конечно, Ивана в чувство приведут, а там и набуцкают.
      Эд приготовился. Пусть ему наваляют наравне с Иваном, но сидеть и смотреть, как бьют друга, он не станет. Однако, как только парня поставили на ноги, он резко крутнулся, раскидал, зазевавшихся спасителей, и дал стречка. Старшекурсники, естественно, погнались, только вернулись ни с чем. На их крики из кабачка вывалила целая толпа.
      Эд быстренько перебрался на самую верхушку дерева. Там его уже точно никто не увидит. Другое дело, что придется сидеть тут незнамо сколько. С тоской вспомнился завтрашний зачет. Даже, погнавшее с ветки, возбуждение отступило. Так и сидел в развилке на вершине, пока ни разошлась толпа. Удравшему Ивану и не снилось, чего Эд насмотрелся. Приятель от зависти завтра позеленеет. Другое дело, что отсидел себе ногу и спускался потом очень и очень долго. Домой он вернулся только под утро и упал в кровать как подкошенный.
      А теперь надлежало быстренько вспомнить, что такое крестьянские корни. Таль, дружище, ты где? Эд обернулся. Сокол лихорадочно листал под столом учебник.
      — Длительное время считалось, - наконец зашептал он на весь класс.
      — А Вас, господин Таль, я попрошу удалиться. Зачет вы мне придете сдавать отдельно, - мстительно прошипел старый змей Мараведиш.
      Таль захлопнул книгу, состроил печальную мину и пошел из класса.
      — Надо так понимать, что о крестьянской культуре Вы понятия не имеете? - Его Ученость еще вытянул и так некороткую шею. Под кожей обозначились тонкие, продолговатые позвонки.
      — Я учил, - твердо сказал Эд.
      — Вы лжете!
      — Учил!
      Старый змей из-под низу вывернул глаз на студиозуса.
      — Вы еще смеете упорствовать?
      — Учил! - у Эда свело челюсти.
      — Арп! - позвал преподаватель.
      В аудиторию вошел высоченный молодой конь. Про него рассказывали всякие страсти. Он трудился исполнительным надзирателем, попросту сказать - палачом. В его функции входило: пороть нерадивых студентов. Реестр наказаний отдельно оговаривался при поступлении в университет. Либо сам студент, либо его родители в обязательном порядке ставили под реестром свою подпись.
      — Пройдите, - зловеще улыбнулся Эду Кмибарам Мараведишь. - За нерадивость я наказываю пересдачей, за ложь - поркой.
      — Не пойду! - Эд едва выговорил. Челюсти не хотели разжиматься.
      — Если мне не изменяет память, под договором об обучении стояла подпись вашего родителя. Он согласился с тем, что в нашем университете применяются телесные наказания. Вы осмелитесь оспаривать волю отца?
      У Эда одеревенели мышцы. Старый змей подло свернул простой как мычание вопрос на политику. Перед отъездом из дома отец очень доходчиво объяснил строптивому отпрыску, что с ним сделает, в случае если тот поведет себя некорректно. Деваться, таким образом, оказалось некуда. Эд сдвинулся с места и, ничего перед собой не видя, шагнул вслед за палачом.
      Под наказания в корпусе естественного факультета отвели целый флигель. Ближе было идти через двор, но конь повел Эдварда коридорами. По дороге чуть отпустило. Пройди они снаружи, весь университет бы уже знал, о постигшем Эда позоре. А так, свидетелями стали только голые стены.
      Перед глазами мерно двигалась широченная спина надзирателя, до середины прикрытая спутанными пепельными волосами. Он был на голову выше Эда. И, разумеется, лучше бегал. Не удерешь. Или удерешь? Тот, как подслушал, обернулся и проницательно глянул в глаза молодого собаки.
      — Нам сюда.
      Надзиратель отворил своим ключом дверь в короткий коридорчик в конце, которого была еще одна дверь. А за ней - только лавка и кадка в углу, из которой торчали розги.
      — Ложитесь, - указал конь на лавку.
      — Я тебе заплачу, - выговорил сквозь зубы Эд. - Я не позволю тебе до себя дотронуться. Договоримся?
      — Я беглый каторжник, - спокойно отозвался конь. - Университет принял меня и не выдал властям. Я не возьму денег, отпущу тебя без наказания и никому ничего не скажу. Ты хочешь иметь общую тайну с беглым каторжником?
      Между ними потянулись секунды. Эд посмотрел в светлые спокойные глаза Арпа и…
      — Снимать штаны или рубашку?
      — Рубашку.
      Прикажи тот, скинуть портки, Эдвард Дайрен плюнул бы на всяческие подписи и взбеленился. А так - стянул через голову сорочку тончайшего сервезского полотна и улегся на лавку. Арп вынул из кадки розгу, согнул, посвистел ею в воздухе и молча приступил. Между прочим, папенькин конюший бил гораздо больнее. Конь не оттягивал, и десять ударов, таким образом, получились вполне терпимыми. А ведь про него рассказывали, что лупит со всего маху, не зная пощады. Енот Гаврюшка три дня сесть не мог. Одеваясь, Эд покосился на мучителя. Ни торжества, ни даже тени удовольствия. Лицо каменное.
      — Что же не по заднице? - спросил Дайрен.
      — Не хотел унижать достойного, - отозвался Арп.
      Эд коротко кивнул и вышел.
      Вот тебе и вольный университет, вот тебе и свободные студенты. Дома в замке он был в сто раз свободнее. Там что ни натвори, наружу выплывет только малая часть.
      Никто не хотел связываться с младшим отпрыском. Известно - пожалуешься, отец его накажет. Только как бы то наказание жалобщику потом не вышло боком. За Эдом водились не самые безобидны шалости.
      Однажды старший повар чуть не поплатился головой за свой язык. Эд стащил на кухне пирог. Повар кинулся к отцу. Папенька пребывал не в лучшем настроении и отпрыска, как не раз уже бывало, отправил на конюшню. Для исполнения родительской воли, там имелась отдельная колода и отдельный экзекутор - круглый глухонемой сирота, немеряной силы бык. Младшего он не боялся, потому как, мог убить простым шелбаном; к тому же, дому был предан до умопомрачения. Так вот, повар. На донос отец отреагировал дежурной фразой: не доходит через уши - это про увещевания, которыми потчевала Эда мать - дойдет через задницу. На тощих ягодицах юнца к тому времени уже мозоль розгами натерли. Но за очередную порку он решил отомстить. Отлежавшись, положенное время, Эд дождался приезда каких-то гостей, пробрался на поварню и насыпал соли, буквально во все кастрюли.
      Ужин, разумеется, состоялся, только очень поздно. Но вместо того чтобы наказать сына, на это раз отец выгнал повара. Дайрен стал свидетелем того, как многочисленная семья старого слуги с ревом собирает манатки, как пакуются баулы и мешки, а потом старик целует на прощание отцу руку.
      Приказ господина - священный закон. Даже если ты ни в чем не виноват. Повар стоял перед отцом на коленях и говорил, как ему было приятно служить, говорил, что век не забудет такого прекрасного хозяина, а отец поверх его головы печально смотрел на сына. За спиной Эда возвышался бык-конюший. На сегодня в его обязанности входило, проследить, чтобы младший отпрыск не сбежал до самого отъезда поварской семьи.
      Тогда впервые в жизни Эда скрутил жуткий стыд.
      Семья повара уехала. Больше таких выходок младший наследник себе не позволял, но за ним уже закрепилась слава пакостника. Отец с ним долго тогда не разговаривал. Только перед отъездом в Сарагон он напомнил сыну ту историю и рекомендовал, сначала думать, а потом действовать, что бы ни нашептывали тебе, оскорбленное самолюбие и неуемная дурная голова.
      А Гаврюшка енот, между прочим, был первым доносчиком и ябедой.
 

***

 
      Эд давно их услышал. К посту шли люди. Гвардеец внизу намного позже подхватился встречать командира с остальными воинами. Но много они не разговаривали. Лейтенант, начальник караула, приказал готовить обед и проверить оружие; отправил двоих патрулировать дорогу. Тем вся информация и исчерпалась. Досадно. Хоть бы слово лишнее кто обронил.
      Эд попытался определить, чем они вооружены. Не хило, однако. Характерный скрип арбалетной пружины ни с чем не спутаешь, и свист, заряжаемого скорострела - тоже. Дайрен приготовился ждать ночи, - авось еще разговорятся; сел поудобнее, если что - подремлет.
      Не пришлось. Обед закончился быстро. Лейтенант, дабы воины не расхолаживались, выгнал их на лужок, размяться. Там застучали палки, парни занялись фехтованием. Но как оказалось - не все. Командир и один из воинов остались под скалой. Собака навострил уши.
      — О чем говорили во время обхода территории? - спросил лейтенант у невидимого собеседника.
      — Каша, носки, ружейная смазка. Марголет какой-то…
      — Марголет - женщина. Что еще?
      — О том, когда подойдут регулярные войска.
      — Какие слухи?
      — Никто ничего толком не знает.
      — Отлично.
      — Почему? - вяло поинтересовался собеседник.
      — У арлекинов кругом свои глаза и уши. Мне сообщили: две группы удалось задержать и уничтожить. С третьей, которая шла через Сквозняк - не ясно. Туда чистюков пустили. А с ними заранее ничего не угадаешь. Если и до них дошли слухи, о приближающихся войсках, сами могли слинять, не выполнив, задания.
      — А зачем мы вообще их ловим?
      — Кого?
      — Арлекинов.
      — Слушай, я тебя предупреждал, чтобы ты лишнего не спрашивал?
      — Ну.
      — Надеюсь, ты язык не распускал?
      — Нет.
      — Смотри. Погоришь. Если на тебя падет хоть тень подозрения, я от тебя откажусь. И - предупреждаю - первый побегу доносить. У нас теперь только так. Иначе - Клир.
      — А раньше?
      — Раньше легче было. Правду сказать, раньше тут не служба была, а чистый мед. А бардак! Служи, где хочешь, как хочешь и с кем хочешь. Арлекины каждые пять лет на свои фесты собирались. Ну, подерутся по дороге, ну, гонки устроят, кто первым прибудет к герцогу. Никакого смертоубийства. Потом - месяц праздника. Все гуляли.
      В голосе лейтенанта прорезались ностальгические нотки. Но собеседник свернул разговор на другое:
      — Ты давно в гвардии?
      — Лет тридцать. Тут что главное? Дисциплина. Приказ получил - выполни. Доложил, поощрение или нагоняй пережил - служи дальше. И чтобы никаких вопросов! При старом герцоге порядки, конечно, были другие. Мальчишек сирот собирали и отдельно учили. Гвардейцами становились с детства. Или кто в войске особо отличился.
      — А сейчас?
      — Сейчас, только по знакомству и личной рекомендации. Да еще подмасли всех. Но я тебе уже битый час толкую, вопросы не задавай. Мне - ладно. У кого, другого спросишь, враз тебя вычислят: кто ты, откуда, и как в гвардию проник. А заступиться некому будет, по тому, что и меня следом потянут.
      — А если правду сказать?
      — За нее как раз без головы и останешься. Ты думаешь, почему наши парни про оружейную смазку, да про Марголет тарахтят? Им, может, тоже охота об нового герцога языки почесать. Только они уже умные, а ты пока - круглый дурак. Если кто дознается, что ты моей двоюродной сестре не родной сын, а приемный - все загремим.
      Снизу донеслось натужное сопение. Племянничек, похоже, собирался расплакаться. Совсем молодой, определил Эд. Ну и гвардия. Однако вооружены они очень даже серьезно, да и регулярные войска не за горами.
      Дядька, цыкнув на племянника, продолжал:
      — Раньше-то ясно все было, как на ладони. Теперь тайны кругом. Такие слухи ходят, что не знаешь, еще пожить, аль сразу помереть. Поговаривают, например, что восточные соседи собираются напасть на герцогство.
      — Тогда почему мы на запад идем? - жалобно спросил племянник.
      — На западе своя напасть: Камишер, - леший его потопчи, - вообще отделился.
      — Как!?
      — Каком кверху. Закрыли границы с той стороны, и все дела.
      — А разве такое возможно?
      — Взял я тебя на свою голову! Сидел бы ты в своей Таракановке, сапоги, как другие, тачал, нет - понесло, на белый свет посмотреть! В Камишер издревле через приграничные чащи перла всякая дрянь. Тамошние жители эту дрянь ловили, да на сторону продавали: то шкуру какую-нибудь необыкновенную, то клыки в три копья длинной, то чешуйки каждая с ладонь и светится радугой. За такую чешуйку при старом герцоге марку давали.
      — А сейчас?
      — А сейчас просто отнимут и тебя вместе с ней загребут. Новый герцог объявил всю добычу государственным достоянием. Поймал, стало быть, страховидлу - тащи ее в казну.
      — А они отказались?
      — Ага. Герцогского легата за то, что много орал, в ловушку вместо приманки посадили. От дурак-то! Нашел, кого стращать. Камишерцев! Легата, значит, зверям скормили, а границу замостили палочником.
      — Это что?
      — Палки живые. На вид - простой сучок, а как наступишь, он тебя за ногу хвать. За ним ползает улита - слизняк. Он на палочнике живет. Тот держит, а этот подползает, и ну добычу облизывать. До кости.
      — Чур, меня, чур!
      — Тебя кто учил чуром ругаться?
      — Никто. В деревне так говорили.
      — Забудь! Чуров только нелюди-алларии почитают. У нас, у людей, свой бог - Светонос, который нас из вековой темноты вывел.
      — Куда?
      — Отвяжись! Иди вон на луг, палкой помаши. А то уже косятся, пригрел, говорят, мальчишку. Вали, давай! Работай!
      Парнишка убежал. А у Эда пятки зачесались. Но не потому, что торопился донести слухи до товарищей. За границей человеческого, да и собачьего слуха, на пределе его необыкновенного чутья появился новый фактор. Да такой - самое время драпать. Еще очень далеко отсюда, но уже практически рядом - это как посмотреть - двигалось огромное, неповоротливое всеядное чудовище: регулярная армия герцога Ария.
      Чтобы не наделать глупостей, Эд расслабился, растекся по камню, на котором сидел. Иначе заскрипит зубами, начнет трястись. Он за собой такие вещи знал и давным-давно научился с ними справляться. Другое дело, что он-то сидел, а они-то надвигались. И, как очень скоро стало понятно - широченной дугой. От такой облавы не больно-то уйдешь. От нее, попросту - некуда бежать. Разве, в Камишер. Если и вправду придется спасаться в том направлении, одна надежда - Сашка. Пусть котяра по нехоженым тропкам ведет.
      Да какая на него может быть надежда! - спохватился Эд. Лопух! Он же границу пересекал только в установленном порядке. Пятки зудились совершенно нестерпимо. А внизу лейтенант и не думал идти, смотреть, как там его воинство.
      Оставалось, сидеть и ждать ночи. Хорошо бы напрочь отключиться, а то заорет.
 

***

 
      Дома его ждала убранная, светлая комната, к которой примыкал альков. За два, проведенных в университете года, Эд подзабыл, как оно прекрасно, побыть одному. Можно не напрягаться, можно позвонить и тебе все принесут. Не надо вскакивать в такую рань, что даже петухи еще спать не легли. Не надо трястись перед зачетом. Не трындит над ухом Ванька Пелинор. Не скребется у порога, мальчишка посыльный с запиской от очередной подружки. Последняя, кстати, была очень даже ничего. Эд сладко потянулся. Хотя это, наверное, не совсем нормально, если девушка раскрывает на ночь окно настежь, а потом орет под тобой благим матом. В первый раз он растерялся. Потом сообразил, так ее больше заводит. И что, что кошка? Зато горячая, гладкая и строптивая. К тому же все его фантазии выполняет даже не с полуслова, с единой мысли.
      Ванька Пелинор весь извелся на стоны и жалобы. У него с девушками не ладилось. В кои-то веки закадрил кошечку, недели две бегал к Эду за советами, а однажды пришел злой и пожаловался, что она его выгнала.
      Обласканный университетскими дамами, Эд снизошел к стонам Ваньки и начал расспрашивать. Выяснилось, друг не удовлетворяет ее в постели. А так пробовал? - добивался Эд. А эдак? А наоборот? Выходило, все известные формы и методы Ванька применил, но толку не добился.
      — Что делать? - канючил приятель.
      — Не заморочиваться. Может, и не ты вовсе виноват, а она. Ну, попалась холодная девка. Брось ее, заведи другую.
      — Тебе легко говорить, - Ванька чуть не плакал. - А давай пойдем к ней вместе. Ты ее… того, тут и выяснится, в ней причина или во мне.
      Н-да, к такому обороту дела Эд готов не был. Но ронять славу рода? Никогда! Если что, скажет: не понравилась, не готова, физиология там… придумает что-нибудь.
      По дороге они заскочили "Под вязы". Друзей там не так давно начали принимать. Процедура зачисления молодняка в члены клуба состояла из грандиозной попойки, сопровождающейся битьем, валянием в грязи, чисто мужским крещением, которое Эд прошел легко, а Ванька в силу жуткой закомплексованности чуть не провалился.
      В кабачке царило легкое оживление. Эд был нимало удивлен, узнав, чем оно вызвано. Оказывается, на следующей неделе университет собрался посетить его собственный старший брат.
      Вот же козел! Чужие знают, а он, Эд, пребывает в полном неведении. Но успел состроить подходящую туманную мину. Прокатило.
      Со злости он тогда хватил лишку. Да и Ваньке налил, чтобы зашатало - пусть расслабиться. Матерый медведь, а дрожит как осиновый листик.
      Они уже собрались уходить, когда в кабачок ввалился старший Пелинор:
      — О! Пацанва! Эдвард, я тебя второй день ищу. Тебе письмо. Наливай.
      Эд быстро сложил в голове кусочки головоломки и презрительно выпятил губу:
      — Ты бы его еще дольше таскал. Я еще вчера знал, что Марк приезжает.
      Лицо у старшего Пелинора вытянулось, а Эд ногтем, как бы нехотя, поддел письмо и сунул себе за пазуху.
      Голубиную почту в университете имели только ректор да старший Пелинор. Чтобы Влад не заподозрил галимого вранья, Эд, так уж и быть, налил по полной всем присутствующим. И - понеслось.
      Проснулись они утром под тем самым вязом, с которого когда-то начались их приключения в университете. Под лавкой шуровал метлой старый бобер-дворник. Как они вообще на эту лавку поместились? Эд дождался, когда Халимас уберет метлу, и соскользнул с края лавки, за который цеплялся, наверное, чудом.
      — Доброе утро, - вежливо поздоровался молодой собака. - Не подскажете, любезнейший, какое сегодня число?
      — Завтрашнее, - понимающе усмехнулся Халимас.
      — Хорошо, что не послезавтрашнее. - Эд потер щеки и толкнул приятеля. - Вставай, девушка заждалась.
      Всю дорогу до дома Иван страдал. По его выходило: во всем виноват Эд. Теперь привередливая кошка вообще на порог не пустит. Обещался вчера прийти с подарком, и такой конфуз.
      Дома Эд первым делом прочитал письмо брата. Тот собирался погостить в университете дня три. Устроит, разумеется, младшему полную проверку и, соответственно, выволочку. Эд мысленно перебрал свои грехи. Набиралось с лихвой. Отец специально не оставил ему голубиной почты и их личной, тайной, тоже. Живи сам себе господин, сам за грехи свои и ответишь. За все сразу. Имей Эд почту, уже бы маменьке все уши прожужжал… ну, разве на первом курсе, да и то только в самом начале, - признался себе Дайрен.
      А Иван все ныл.
      — Ладно, - оборвал жалобный поток Эд. - Пойду тебя отмазывать. Девке наплету что-нибудь. Да вот хоть новость расскажу, что братец мой с минуты на минуту будет здесь. Скажу, отчет вместе готовили.
      Ванька полез в шкаф и достал деревянную коробочку:
      — Передай ей.
      В коробочке лежало колечко с медовым янтарем. Янтарные прииски имелись только у медведей. Перстенечек был хоть и маленький, но дорогой.
      — Еще чего! - возмутился Эдвард. - Так уболтаю.
      Кошка его встретила помелом. Ух и орала. И сволочи они, и лгуны, и пьяницы. Эд, изобразив жуткий страх, забился в угол. А кошка бегала по комнате, норовя, зацепит его своим оружием. Эд жалостливо ей поведал о скором визите грозного родственника.
      — А он точно…
      — Только никому не говори, - попросил хитрый собака, выбрался из угла и, как бы невзначай, придвинулся к кошке. Ничего, ладненькая. Щечки раскраснелись. Маленькая, верткая. - И на Ваньку не сердись. Он меня в такую минуту бросить никак не мог. Да еще его старший заявился. Знаешь, какую выволочку ему устроил? Но сегодня вечером Ванька будет у тебя как штык.
      — Ха, - сказала кошка. - Штыков в университете полно, - и слегка потянулась. Потом бросила веник в угол и выгнула спину еще больше. - Придет, навалится, засопит. О! Приходите вместе. Ты сделаешь вид, что заснул, а потом, когда он кончит, как бы проснешься. И тогда мы с тобой…
      Брат отменил свой визит в последнюю минуту. Что-то там у него не получилось. Эд от облегчения закатил "Под вязами" пьянку и зажил дальше.
      К кошке они теперь ходили исключительно вдвоем с медведем. Одного Ваньку она не принимала. И ничего - всем нравилось.
 

***

 
      Эд очнулся. Снизу - ни звука. Он потянул носом. Так и есть. Там - никого. Лейтенант всех выгнал на поляну и сам ушел. Вдалеке ворочалось, приближаясь, войско. Шли быстро.
      Дайрен начал выбираться из своего укрытия. Осторожно, с камня на камень, спустился к подножью скалы, и тут его накрыло. Это был не запах - шестое или шестьдесят шестое чувство. Но ему он привык доверять больше. Оно не раз выносило его из полного дерьма.
      Разведка шныряла где-то совсем рядом. Эд заметался. За спиной - подскальный караул, слева, - уже и в самом деле стало слышно, - оружие брякает. Дорожка, по которой он прибежал, оказалась таким образом отрезана. Остались крутые скользкие склоны оврага.
      Он больше не раздумывал. Голоса с пресловутой полянки стали доноситься явственнее. Лейтенант с воинством возвращались на бивуак.
      Вот гадство! А Эд недоумевал, почему вояки ведут себя так беспечно. Весь край оврага зарос непролазной ежевикой, оплетающей, рощу не менее пакостного длинноиглого шиповника. Сам дурак, сам теперь и выбирайся. Но в сплошной колючей зеленой стене не было даже махонького просвета. А голоса тем временем приблизились на критическое расстояние. Не шуми они так, вполне могли уже обнаружить вражеского лазутчика.
      Эд решился. Перекрывший его тропу отряд - небольшой. Он бесшумно заскользил по тропе. Скала Ухо осталась за спиной. Когда характерный запах, разгоряченных, давно не мытых людей, забил ноздри, Дайрен побежал тише, потом вообще перешел на легкие, сторожкие шаги. Остановился.
      Трое шли гуськом. Слева, метров пять - край вожделенного оврага. Эд встал за куст на повороте тропы. Первого пропустит, возьмет второго. Двое кинутся помогать товарищу. Он их прихватит и всех тут положит.
      И никаких эмоций! Ему предстояла работа, которую надо было выполнить, не только максимально быстро и чисто, но и тихо. В кромке плаща пряталась тонкая стальная нить с режущим краем. Управляться с такой, умели единицы. Тут важно было себя не поранить. Эд сунул ладонь в петлю. Если повезет, он зацепит всех одним махом. Или пропустить вперед двоих и взять последнего?
      Первым шагал плотный краснорожий вояка, уроженец Ягонецкого княжества. Длинные рыжие усы свешивались на грудь. Пропотелая жилетка пестрела вышивкой. В руках - до блеска отполированный корчь. На повороте он обернулся и тихо проговорил:
      — Гвардейцы стоят под скалой. Пугнем матрасников? Подкрадываемся тихо. Чтобы - ни звука! Поняли?
      Ему ответили, в том смысле, что катился бы он и не просто катился. Рыжеусый предводитель обложил товарищей последними словами, развернулся и пошел назад. По эту сторону куста хорошо было слышно, как он наущает остальных. Эд сообразил, что пока они там заняты разработкой каверзы против гвардейцев, он незаметно подберется и всех их…
      Куст имел пышную крону, но стоял на тонком стволике. Дайрен нырнул под зеленый занавес.
      Они сидели с той стороны, как раз на уровне его плеча. Расстояние - самое то.
      В свое время Ванька Пелинор уйму красноречия извел на подначки: пристало ли отпрыску благородного семейства изводить себя гимнастикой. Пристало, пристало, отмахивался Эд и бежал на площадку для тренировок. Там они с Арпом устраивали целые гимнастические баталии. А чему не успел научить исполнительный надзиратель, потом скрупулезно доучивала жизнь.
      Они его не заметили! Они и предположить не могли, что на них самих идет охота.
      Так и сидели голова к голове. Только командир в последний момент поднял глаза.
      По ним и хлестнула тонкая смерть. Две первые головы отвалились молчком. Эту пришлось рывком выкрутить в бок и отпилить, затупившейся стальной нитью. Из обезглавленных трупов фонтанчиками плюнула кровь. Попало и на плащ, и на сапоги. Но это - ничего. Это не страшно. Эд сделал все максимально быстро. Можно было, собой гордится. Жаль, рыжеусый успел подать голос.
      Дайрен кубарем скатился в овраг, пробежал по топкой воде, наклонился в самом глубоком месте и с остервенением начал оттирать кровь с сапог, с рук и плаща. Переждал мгновение дурноты и кинулся на противоположный склон, чтобы уже через десять вдохов выйти на финишный участок.
      Их кибитки стояли на опасно близком расстоянии. Если гвардейцы услышали крик рыжеусого, вскоре начнется погоня. Только бы Шак успел вернуться. Если Апостол задержится, или того хуже, попадет в руки вояк, Эду придется уводить повозки самому. Но ускакать во мгновение так далеко, чтобы тебя даже нечисть потеряла, мог только Шак.
      Он почуял, когда гвардейцы нашли трупы вояк, и еще наддал, вкладывая в рывок всего себя.
      Как там отец учил?
      — Уай-я-у-у-у! Уай-я-у-у!
      Не получалось! Ни хрена не получалось!
      Эд на всем бегу затормозил, перекувыркнулся через голову, но подниматься не стал; остался на четвереньках, набрал воздуха в запаленные легкие и взвыл: "Уа-йа-я-я-у-у!!!" Оно уже не походило на человеческий голос. В лесу собирал своих братьев волк.
      Они пришли, когда призыв еще не отзвучал. В высокой траве скользнули три серые тени. Эд не вставая с четверенек, уставился в глаза тому, который выступил вперед и громко, на только его клану известном наречии, пропел приказ.
      Отец учил: если ты зовешь младших братьев, должен точно знать, что ты от них хочешь. Они поймут, они выполнят, но гони в момент приказа все посторонние мысли. Отец учил концентрации. Выбросить в приказе поток мысли чрезвычайно трудно. Легче одним росчерком свистящей стали убить троих воинов.
      На ноги Дайрен поднимался, наверное, целую минуту. В глазах потемнело. Он дождался, пока отпустит дурнота, и медленно, неверными шагами, потом все быстрее и быстрее, побежал в сторону своих кибиток.

Глава 3

      Саня
      — Са-ань!
      — Отвяжись.
      — Са-а-ня…
      — Отвянь, не видишь - читаю.
      — Да что ты там такого нашел?
      — Тебе, темной бабе, не понять.
      — Посмотрите на него! Давно ли ваша кошачья светлость стали таким просвещенным?
      Тон у Сольки был ехидный до отвращения. Не дождавшись ответа, вредная девчонка ущипнула Саню за чувствительное место. Кот подпрыгнул и хлопнул сложенной книгой хулиганку по руке.
      — Больно! Дурак, какой.
      И ладно бы за делом приставала - просто так лезет.
      Уже полдня повозки стояли у развилки. Шак и Эд ушли в разведку. Кот остался на хозяйстве. За две, проведенные в дороге недели он сильно пообвыкся, перестал удивляться и шарахаться. Но окончательно так и не успокоился. Первое, совершенное им в жизни убийство человека, донимало как заноза в пятке. Только забудется, только начнет раскидывать мозгами наперед, сразу вспомнит голову с остекленелыми глазами. Убил ведь. И что, что чистюк? Хотя, опять же - чистюк! Эд много чего о них порассказал, благо времени хватало.
      Первые дни только о них и говорили. Шак от одного упоминания этой своры начинал дергать ушами. Фасолька, та относилась спокойнее. Понятно: тут мужики, там мужики - какая разница! Будет разница, если им попадешься, - ворчал Шак. Девушка не обращала внимания. Но Саня понимал, случись выбирать, к чужим она не пойдет, больше того, в драку за своих полезет. Потому что, несмотря на всю свою травяную сущность, она их любила.
      Цыпа на некоторое время вообще из компании выпала. Удар сапогом в грудь, это вам не насморк. Первые трое суток она без движения лежала на соломе в телеге, почти не приходя в себя, потом немного очухалась, начала шевелиться. Иногда просила то воды, то перевернуть на бочок. Саня старался успеть первым. Помогал, поил с ложки, приносил одеяло, относил в кустики и оставлял там. Но это, когда она уже стала сама кое-как управляться. В начале ей помогала Солька.
      Цыпа их спасла. Саня не знал, что если курица перекричит петуха - конец оцепенению. А она перекричала. Жаль только, цыпленок так и помер у нее на руках. Шак потом рассказал, что чистюки с мальчишкой делали, пока с собой возили, чем сильно облегчил Санину тоску. Он уже не воспринимал отрубленную голову как собственный смертный грех. Собака, тот вообще его героем величал. Но, опять же, не понятно: всерьез или насмехается. Сам нахваливает, а сам про Санино детство допытывается: как, что, с кем.
      А тому и рассказать особо нечего.
      — С кем компанию водил?
      — Да с ребятишками.
      — С людьми?
      — Ага.
      — Во что играли?
      — В сливу, в три косточки, в монетку.
      — В школу ходил?
      Какие школы в Камишере! Там мало-мальски грамотный за ученого почитается.
      — Родители читать, писать научили?
      В телеге завозилась Цыпа, попросила воды. Саня кинулся помогать. Собачьи расспросы на время утихли. Но стоило курице задремать, как тот опять прицепился:
      — Ты не ответил, кто тебя грамоте учил?
      — Никто, - буркнул Саня.
      — Слушай, парень, - Эд обернулся с облучка и забуравил взглядом, - у нас так не принято. Мы тебя не выдали, мы тебе поверили. Никого ты не убивал, и гоняются за совсем чужим котом. Но и узнать о тебе побольше, не мешает. Справедливо?
      — Справедливо, - согласился кот.
      А сам подумал, что он таится от арлекинов по давней привычке. Как ушел из родного Камишера, с людьми, лишнего слова себе не позволял. Только проболтайся, тут же кто-то задумается, для чего это справный парень грамотой балуется? Глядишь, на завтра остался без работы. Люди начнут стороной обходить. Законный колдун тут как тут: предъяви разрешение на обучение, предъяви контракт, Приписное свидетельство и Белый лист.
      С последними двумя бумагами вообще страшное дело. Если грамотный, но не имеешь того и другого, точно в тайные колдуны запишут. А это хуже обвинения в убийстве. За убийство - светский суд. За тайную ворожбу - дознание в Духовном Клире. А туда еще доехать надо. Туда не просто везут, а с особыми предосторожностями: в железной клетке, без пищи и воды - хрен доедешь. Обучаться же чему-либо кроме ремесла коту подлого происхождения, - а ему, не имеющему вообще никакого происхождения, и подавно, - запрещалось под страхом оскопления.
      Тьфу! Куда ни кинь, всюду яйца норовят оторвать. И собака прикопался, не отстает. Еще немного покручинившись и посомневавшись, Саня принялся рассказывать про свою тайную учебу. Как было, так все и выложил. На что Эд отнюдь не насторожился и за нарушение закона не попенял, молчком отвернулся на дорогу и больше до вечера не приставал. А вечером…
      — Котяра, иди сюда. Пошепчемся.
      Костерок давал мало света. Большие не разводили, старались вообще спрятать пламя в ямку, и по долгу у него не засиживались.
      Только поели, только Фасолька ушла к ручью миски полоскать, как позвал Апостол. Саня нехотя встал - умаялся за день. И править пришлось, и толкать, и перетаскивать. Но как откажешься? Разговор, понятно, о чем пойдет. Сейчас Шак водичку допьет и начнет выпытывать, да стращать.
      Саня шел с большой неохотой. Не их это дело. Он же не похваляется на площади перед зеваками. Он тихонько книжку почитал и так же тихонько на место положил. Никому никакого урона. К слову сказать, грамотных аллари ему пока встречать не доводилось. В Камишере и самих-то аллари раз, два да обчелся. Чем дальше на восток, тем их больше.
      — Где ты учителя нашел? - без предисловий въелся Шак.
      — В Рюхе. Он у барона на службе состоял, а я - у него.
      — Как его звали?
      — Кого?
      — Твоего хозяина.
      — Сигизмунд Гостарен.
      — Человек?
      — Ага.
      — Эд, ты такого помнишь?
      — Помню. Учился в школе для людей при университете. Не доучился. Редкий дурак. А тебе он как показался? - Высунул из шатра голову собака.
      — Да в общем… Сначала я его сильно уважал. Смотрю, человек каждый вечер подолгу сам с собой об умном рассуждает. Потом заметил, он одно и тоже трендит. Неделю, месяц, три… а дальше я слушать бросил.
      — Он на тебя жаловаться не побежал, когда с книгой застукал?
      — Нет, - слегка покривил душой Саня.
      — Хоть на это ума хватило. За несанкционированное обучение - штраф до ста монет.
      — Ни фига себе! - у кота челюсть отвисла.
      — С последующим усекновением языка.
      Саня мог руку дать на отсечение, что такого закона не было.
      — Что ты мне голову морочишь! - дальше говорить расхотелось. Шел, боялся: начнут пугать или ругать. Оказалось, разыгрывают.
      — Шесть лет назад, месяц август, княжество Порт, - монотонно заговорил Эдвард, отвернув лицо к темноте, - Профессор Сарагонского университета Аркин Ман, находясь на отдыхе у родственников, несанкционированно обучал сельских ребятишек грамоте. Был уличен и осужден Духовным Клиром. Требуемой суммы у него не нашлось. В оплату штрафа пошло все его имущество, а так же имущество его родственников. Вырывание языка произведено на центральной площади Порта. Умер от кровопотери.
      Пять лет назад, месяц январь, княжество Мец. Учитель при дворе князя Иван Пелинор, заподозрен в тайном обучении грамоте фрейлины Лариссы, в чем, сознался под пыткой. За неимением требуемой суммы был подвергнут снятию кожи, которая и пошла в уплату штрафа. До усекновения языка не дотянул, что и понятно.
      Четыре года назад, месяц май. Баронство Лас. Декан исторического факультета Сарагонского университета Камибарам Мараведиш растолковал прохожему на улице смысл надписи. Назвал буквы. Был направлен как преступник в распоряжение Духовного Клира. Не доехал. Продолжать?
      Саня тряхнул головой, отгоняя жуть. Вот так разыграли! Или врет? Неа. Голос у собаки как на панихиде. Поблескивали клыки. Его видимо знобило. Получается: Саня полный дурак, или глухой и слепой? Нет же такого закона!
      — Нет такого закона! - выпалил он в темноту.
      — Допускаю, что в местах, где ты вырос, о нем не слыхали. Там редкие деревни на тридцать верст одна от другой. С одной стороны Сухое море, с другой - пограничные дебри, из которых регулярно кто-то выползает. Ловить этого кого-то выходит вся провинция. Остальное время население Камишера занято подготовкой к следующему нашествию и борьбой за урожай. Глухомань. Аллари там вообще нет. Ты там их встречал? Нет. Тамошнему народу не до образования, а колдунам не до выслеживания еретиков. Быть бы живу, - Шак говорил уставившись в землю. - По соседним провинциям до последнего времени Клир тоже не лютовал. Запад, по большому счету, вообще ни кому не был нужен. Кстати, где ты про законы начитался? У Гостарена?
      — Да.
      — А он тебе не растолковал, что кроме Основного Свода существует параллельное законодательство, продукт, так сказать, жизнедеятельности Духовного Клира? Дабы не беспокоить простых тружеников и не смущать обывателя, широкой огласке он не подлежит. Я тебе больше скажу: всех, кого приговорили по его статьям, объявили перед казнью просто государственными преступниками. Без уточнения.
      — Погоди, Шак, - опять подал голос собака. - Парень, ты, прости великодушно, все понимаешь?
      Саня понимал. Хоть и говорили они странно. Это странность его уже допекла. Все у них шиворот на выворот: разговоры, жизнь, любовь, ненависть. И он с ним сделается таким же. В пору, подхватиться и бежать. К цыганам? Да хоть к ним. Ой, зазнобили вы мою головушку, сейчас отвалится. Не прямо сейчас, так чуть погодя, когда печать странности и на нем, простом грамотном коте, проступит. На лбу. А Клир поверх свою влепит… каленым железом.
      — Мы с тобой этот разговор завели исключительно для твоей же пользы, - ворвался в его невеселые мысли собака. - Ты всю жизнь прожил на западе, других порядков не знаешь. И по тому, мы просто обязаны тебя предупредить. Когда мы одни, делай, что хочешь. Если вышли к людям, будь добр, изображай тупого молодого кота, которому - всех дел: нажраться и бабу трахнуть.
      Тут Саня расхождений не имел, зато имел вопрос:
      — А как же книги? Вы их открыто возите и - ничего.
      — У нас имеется разрешение на торговлю. Книги - просто товар. Сколько за лицензию плачено, не спрашивай.
      — Не напрягай парня, Шак. Ему много знать никчему. Пока. Так спокойнее. А ты, котяра, не брыкайся. И нам спокойнее и тебе.
      Тоже не поспоришь. Кругом прав собака. Сбежать от них хочется, а остаться хочется еще больше. Только ведь заглянул в совершенно другую жизнь. Как в замочную скважину заглянул. Из нее тянет, понятно, не только приятностью, нешуточной опасностью тянет еще больше. Но интересно-то как! Любопытство колет как шило в заднице. Одному, значит, язык успели выдрать, другому кожу снять, третий вообще до щипцов не дотянул. Ой, котяра, ой дурак! Клиру, что ли, кроме тебя кастрировать некого?
      Шел по жизни как по полю. Над головой простое небо под ногами простая трава. До березки дошел, пописал, дальше двинулся. А тут вдруг посреди, насквозь знакомого и привычного пространства разверзается… Пропасть?
      Цыга-а-ане! Ха. Да такой жизни ни одному цыгану не снилось.
      — Слышь, собака, нам какой-то ненормальный кот попался, - неожиданно засмеялся Шак. - Я думал, он ноги в руки и бежать, а он щас от любопытства лопнет.
      На что Саня постарался принять независимую позу и незаинтересованный вид. Но вернулась Фасолька и поломала всю игру. Он так понял, девушек тут в сложность не посвящали. Зачем им? Потом проснулась и завозилась в телеге Цыпа. Кот нехотя поплелся ей помогать, жалея, что разговор так быстро кончился.
 

***

 
      — Эй! Девчелюлечки, красавицы мои - по телегам!
      Фасолька резво вскочила на облучок, даже Цыпа привстала в повозке, только Саня не торопился выполнять собачий приказ.
      — Тебе, особое приглашение выдать? В виде пинка? - необоснованно наехал на кота, вывалившийся неведомо откуда, растрепанный, в оборванном плаще, Эд. Уходил нормально - по дороге. Вылез из кустов с противоположной стороны, весь в паутине и белый, как донный слизень. Только глаза горят двумя плошками.
      — Пожар или потоп? - не сразу въехал кот.
      — Давай, быстрее! Шака по дороге подхватим.
      Саня собирался законно упереться, но на него заорала уже Фасолька:
      — Не видишь, стряслось что-то. Быстрее!
      Кот одним прыжком оказался в телеге возле Цыпы. Собака разворачивал. Солька придержала свою повозку, но только для того чтобы встать следом. Лошадь рванула с места как на скачках. Саню подбросило и приложило боком. Потом еще раз. Хотел крикнуть, мол, не репу везешь, но прикусил язык. Не спроста оно. Сиди-ка ты, котяра, помалкивай да береги чувствительные места. На глаза попалось бледное, а под природной смуглостью, так просто зеленое лицо Цыпы.
      — Он что взбесился? - клацая зубами от тряски, спросил кот.
      — Рядом, - непонятно отозвалась та.
      — Кто?
      — К-к-клир. И в-в-в…
      — Волки?
      — В-в-в-ойско.
      — Ох, ни фига себе!
      Опять по мою душу, - пронеслось в голове. Или не по мою? А вдруг по мою? Где мои цыгане!? Где моя красная рубаха!?
      — Цыпочка, а чего они хотят?
      — Я не знаю, - отозвалась та и сморщилась от боли. Трясло так, что и у здорового печенка выскочит. А ей каково?
      — Ладно, молчи, - сжалился кот. - Потом расскажешь.
      — Я не знаю, - тем не менее выдавила девушка. - Я т-т-олько близко м-м-огу.
      — Заткнитесь оба! - гавкнул с облучка собака.
      Кот ткнулся головой в солому, получил подскочившим дном по носу, высунулся, и сразу - удар облучком в лоб. Из глаз брызнули искры. Уже хотел заорать, но в руке собаки плясал кнут. Только пискни, враз огребешь. Чтобы поберечь голову, Саня развернулся и как раз увидел: во вторую повозку на всем скаку прыгнул из кустов Шак. Фасольку сдуло с облучка. Апостол встал в полный рост и то ли присвистнул, то ли взвизгнул - лошади не понеслись, они как будто полетели.
      Он уже до крови оббил и колени и локти. Придорожные кусты размазались в серую полосу. Небо вытянулось рваными, синими мазками. Если он на колдобине вылетит из телеги, ни за что потом не догонит, - сообразил Саня, и вцепился в задок когтями. Ну, собака, ну, отольются тебе кошачьи слезки! Собственно, Эд был не при чем, но Саня все равно на него злился: за тряскую, опасную дорогу; за вечные подковырки; за то, что тот знал, почему и куда надо удирать, а кот - нет; за самоуверенность, за наглость, за разбитый локоть…
      Повозки встали. Кот не сразу открыл глаза, а когда глянул - ужаснулся. Доска в два пальца толщиной, за которую он цеплялся, была изодрана в щепу. Из-под ногтей сочилась кровь. Рядом без движения лежала Цыпа. Убедившись, что она жива, Саня полез из телеги.
      Собака повис на оглобле. Их лошадь вздрагивала потными боками. У Шака - не лучше. Апостол уже распрягал. Из телеги выбралась Солька. Лицо девушки заливали слезы. Дриада, это вам не железная курица, чуть что - заросилась.
      — Я думала… ик! Я думала…
      — Тебе вредно, - отозвался собака.
      Смотрите на него: сам едва на ногах держится, а туда же - подковыривать!
      Шак водил лошадей по кругу. Кот поплелся искать воду. Благо - низина - далеко ходить не надо.
      За кустами, среди ослепительно зеленой, влажной травы извивался, похожий на шкурку змеи, ручеек. Наклонившись над водой, Саня увидел крохотную плотвичку. Рыбка играла, сверкая чешуей. Он осторожно, чтобы не спугнут, наклонился и попил. На том берегу суетились мелкие длинноногие птички. Перетрусили, должно быть, его появлением.
      Интересно, подумал Саня, они меня как кота видят или как человека? Раньше он такими вопросами не задавался. Да и сейчас вроде не с руки. Самое время о пичугах беспокоиться! Однако он еще посмотрел на их беготню и только потом, зачерпнув воды, пошел докладываться Шаку.
      Ехать дальше они не спешили. Лошадям требовался отдых. Не меньше коней запаленный собака поплелся по окрестностям. Разведчик! Его сейчас пальцем ткни - упадет. Уреванная Солька, помогала Цыпе, выбраться из телеги. Та кривилась, охала, но лезла. Апостол стоял у задка Саниной телеги.
      — Котяра, поди сюда, - голос вожака не предвещал ничего хорошего.
      — Ну.
      — Твоя работа?
      — Ну.
      — Еще раз нукнешь…
      — Моя.
      — Ты скобы на бортике видел?
      Саня еще раз хотел сказать: "Ну", но спохватился и только кивнул.
      — Они на тот самый случай предусмотрены.
      — На какой?
      — Держаться, дубина! Телегу теперь чинить! Где я тебе ровную доску посреди леса найду?!
      Саня не обижался. Пусть проорется. Железный-то он железный, только и Апостола, видать, сильно тряхнуло.
      Когда вернулся собака, они втроем уселись на поваленный ствол.
      — Кажется, прорвались, - Эд едва ворочал языком.
      — Вокруг никого? - уточнил Шак.
      — Рядом - нет. Недалеко пустошь, за ней есть шевеление.
      — Как думаешь, они за нами не погонятся?
      — Да кто они-то? - влез Саня. Ему надоела роль чурки с глазами.
      — Ты помолчать можешь?! - огрызнулся собака.
      — Я и так все время молчу!
      — Все! Тихо! Отбежали друг от друга на пять шагов, - прекратил перепалку Шак.
      — Из Венса в герцогский домен идет довольно приличная дорога, - снизошел до объяснений Эд. - Мы собирались ею воспользоваться. Однако тракт перекрыт. Там герцогская гвардия. За ними двигается регулярная армия. Обучены хуже, но уж очень их много. Не проскочишь.
      — Война, что ли? - несмело спросил Саня.
      — Пока что облава. И знаешь на кого? Правильно - на арлекинов. Ты что-нибудь понимаешь? - обернулся собака к Шаку.
      — Нет. А ты?
      — Могу только предполагать. В прошлый Веселый Поход герцогские эмиссары задержали передовые группы на подходах к столице. До праздника оставалось еще довольно много времени. Арлекины там все между собой передрались. Их попросту стравили. Те, кто остался в живых, встретили вторую волну в штыки. В предместье разыгралось целое побоище. Из сорока примерно групп под конец осталось три. Они и представлялись герцогу. Неплохо придумано. Власть, не напрягаясь, избавилась от некоторого количества неудобных граждан. Но вторично такая уловка может не сработать. Арлекины, как и цыгане, имеют свои каналы распространения информации. Думаю, в этот раз нас решили переловить по дороге.
      — Мне кажется, ты все усложняешь, Эд. Кому мы так уж мешаем?
      — Давай разведем дискуссию! - Вдруг заорал собака. - Кругом посмотри. Сидим в болоте. Куда ни кинься, везде тебя ждут с топором или с петлей. В который раз тебе объяснять!?
      Шак не взбрыкнул в ответ, наоборот, успокаивающе, хлопнул друга по плечу. Эд скрючился, уткнувшись лицом в ладони. Длинные белые волосы свесились до земли. Только сейчас Саня сообразил - они оба устали и перепуганы не меньше его, новичка. Хуже - они так же не понимают, что происходит.
      Стоит ли тогда вообще идти в герцогский домен? Жили ведь как-то раньше. Обходились без высокого внимания. Что им та награда? Он, Саня, без нее всяко проживет. Тем более, на кону голова. А с другой стороны, такой случай: один раз прорвался, победил, и на пять лет тебе…
      — Санька, карту принеси, - скомандовал Апостол. - Надо разобраться, куда нас занесло…
      Со стороны, указанной Эдом пустоши, донесся рев боевой трубы. Вроде далеко, а показалось, будто в самое ухо дудят. Даже если их пока не заметили, будут на поляне с минуты на минуту. С противоположной стороны леса отозвалась еще одна труба. Кольцо замыкалось.
      Вот когда пригодилось Щаково умение мгновенно запрягать. Пока Саня метался и суетился, пока помогал Цыпе, забраться в телегу, обе лошади уже стояли в хомутах. Апостол прыгнул на облучок, придирчиво осмотрел поклажу, убедился, что все на месте, и тронул. Уставшие кони тем не менее с места взяли в галоп.
      Некоторое время повозки двигались по прямой. Опять понеслось над головой смазанное небо. Потом собака начал притормаживать. Шак подъехал так близко, что Саню обдало лошадиным дыханием.
      — Бери вправо, - негромко скомандовал Апостол Эду. Телегу свело в обочину. Повозки сравнялись.
      — Меняйтесь!
      Фасолька мгновенно оказалась рядом с Саней. Прыгнула, охнула и тут же толкнула его:
      — Давай быстрее! Давай, кому говорю! Прыгай!!!
      Он еще и осознать не успел, а трясся уже за спиной Шака. Тот вывел свою телегу вперед и тихонечко, на предел слышимости речитативом повел:
      — Полетели, завертели, на пределе, из кудели, за ветром, за небом, за черным, за белым…
      Какая-то песенка, мимоходом подумал кот и, предусмотрительно вцепившись в скобу, обернулся, посмотреть, что делается у товарищей.
      Собака на облучке сжался в комок, только глаза да клыки сверкали. Длинные белые волосы полоскались за спиной как крылья. Фасолька стояла на коленях у задка и выдирала из головы цветы. Они у нее там сами по себе росли. Утром расцветут, вечером завянут. Она как-то поведала, мол, если останется неделю без мужика, на следующую - никаких цветочков, а дольше вообще волосы полезут. У дриад все ни как у других. Так вот, эти самые цветочки она из волос и выдирала. И кажется, охала. Больно, должно быть. А как надрала целую пригоршню, бросила на землю. То ли Шак резко повернул, то ли в глазах у кота помутилось, но ровная, убегающая из-под колес дорога, вдруг пропала. Ее стеной заступил частый осиновый подлесок. В такой не то что пройти, руки не просунуть. Еще пригоршня. Осинки заплела совсем уже дикая вьющаяся лиана. А дальше…
      Апостол оборвал свой речитатив, охнул и вдруг оглушительно свистнул. Коней и обе повозки сорвало с места. Саня успел заметить, как придорожные кусты слились в серую пелену.
      Замутило. Дорога пропала. Они падали вниз, в темноту.
      Обе телеги стояли на поляне. Вокруг - дикий лес. Что дикий, сразу видно. Хоть ты только-только очухался, и в глазах еще плавают разноцветные круги, а желудок готов вывернуться наизнанку. Саня покосился. Нет, пока не сблевнул. Солома и рубаха чистые. Лучше бы не шевелился вообще. Замутило с новой силой. Перележал, стараясь дышать глубоко и ровно, а когда отпустило, опять полез осматриваться.
      Все кроме Цыпы лежали пластом. Собака и Фасолька в телеге. Шак на траве. Цыпа, согнувшись пополам и кашляя, водила распряженных коней кругами по полянке. У лошадей, как и у нее, подгибались ноги, с боков падали клочья пены. Превозмогая дурноту, Саня полез из телеги.
      — Давай, - забрал он поводья у девушки и пошел, стараясь, чтобы не заносило. Один раз чуть не треснулся о бортик телеги. Свернул. Круги в глазах еще плавали, но уже не стаями - по одному. А там и ватная глухота отступила. Мир заполнился лесными голосами и стонами товарищей.
      Все, хватит. Лошадки, кажется, остыли. Саня повел их на край полянки, к ручью. Кони припали к воде. Там он их и оставил. Пора было побеспокоиться о людях.
      Цыпа постанывала. Саня взял ее на руки и аккуратно поместил на место, в телегу.
      — Ты как? Полежишь пока? Я тебе потом водички принесу.
      — Са… Санечка, скорее… - девушка не дышала - хрипела. И дергалась. Лежала бы уже.
      — Что, Цыпочка?
      — Быстрее… Фасольку в воду. Быстрее!
      Саня метнулся к соседней телеге. С задка свешивались рваные пряди волос. В них осталось два три помятых цветочка. Шея Фасольки неестественно выкрутилась. В лице ни кровинки. Покойник! Покойник? Когда потащил ее из телеги, девушка зашевелилась. Не зашевелилась даже, пошла судорогой. И ладно. Главное, живая. Что там Цыпа говорила? В воду? Ну-ка, коники, подвиньтесь. Саня содрал с девушки рубашку, стащил юбку, взял на руки, и понес в воду. Благо ручеек тут разливался заводью.
      И-раз! Не держи он ее, всплыла бы, как сухая деревяшка. Он и держал, пока не застонала. А там и глаза открылись.
      — Котенька, миленький…
      — Молчи, шкодница.
      Волосы полоскались по течению, как шелковый плат, играя коричневыми, зелеными и золотыми искрами. Один цветочек ожил. Саня почувствовал, как вся она наливается тяжестью.
      — Отпусти меня. Отнеси ближе к бережку и оставь. Я еще тут полежу, - тихо попросила Фасолька.
      — Ага. Давай. А я пойду гляну, как там остальные.
      — Если Шак остыл…
      — Как остыл!?
      — Ну, если он не горячий, а уже нормальный, принеси ему воды.
      — Ладно, только за кружкой сбегаю.
      — Ведро неси или два.
      — А собаке?
      — Он живой?
      — Да вроде шевелился.
      — К нему вообще не подходи! Даже к повозке не приближайся. Эд сейчас опасен.
      — Давай, я его свяжу.
      — Не подходи к нему! Я тебя заклинаю. С ним сейчас даже Шак не справится. Пусть отлежится. Быстрее в себя придет. И не кричи. Вообще громко не разговаривай.
      Смотрите на нее, только что норовила из рук уплыть, кукурузка снулая, а уже командует. Мокрая рубаха противно липла к спине. В голове еще покручивало, но пошел щупать Шака. Ага, теплый, даже горячий и весь мелко-мелко трясется, как запаленная лошадь. Полежи, дорогой, охолонь, а я за водичкой сбегаю, кстати, посмотрю, как там наша травиночка. Уже, поди, лешакам глазки строит.
      Солька лежала на отмели и блаженно улыбалась в небо.
      — Смешно тебе! - попенял ей Саня.
      — Глупый. Это я радуюсь, что жива осталась. Думаешь, нам впервой от погони уходить?
      Зажмурилась, а сама улыбается. Саня споткнулся. Нагороди она ему всяких страшилок, поверил бы, но не впечатлися, а посмотрел, как эта оторва оживает, и чуть не всхлипнул. Вроде и не заметил, а вроде смертушка рядом промелькнула. Не задела, нет. Но ее дуновение коснулось всех: Цыпы, которая теперь опять надолго сляжет; Сольки, которая на себя не похожа; Шака, который из камня-монолита превратился в кучу тряпья, бери голыми руками и рви; Собаки… Так, котяра, не думай про него. Как только задумаешься, тебя твое поганое любопытство погонит, разбираться, что там и как. Однако живым можешь не вернуться. Оно тебе надо? Правильно - не надо. Так что, обходи собакину телегу седьмой дорогой.
      Воды он Шаку принес. Как только тот зашевелился, Саня приподнял, совершенно неподъемное тело лошади, и помог напиться.
      — Тащи еще ведро, - прохрипел Шак.
      Это куда же в него лезет? Но пошел, побежал даже. На ходу отмечая, что и самому стало легче. Не в телесной тяготе дело. На душе стало светлее. Ведь по сути, как ушел из дому, так один и скитался. Ни одной близкой души. Когда жил в Камишере с приемными родителями в вроде и не тяготился людским соседством. Там все просто было. Ну, кот. И что? Новое чудище из лесу поперло - лови всем народом. Тут и кот сгодится. Еще как годился! Но только вышел в цивильные земли - сразу замкнулся. Лишнего не скажи, шага в сторону не сделай. Привык постепенно. Стало забываться, что такое, когда близкая душа рядом. А они - вот они, души, лежат вповалку и в его заботе нуждаются. А он в них тоже. Если не больше. Потому что одному - труба! Собака, только, сволочь, признаков жизни не подает. Пойти посмотреть?
      — Стой, Санька, не ходи! - поднял бледное, иссеченное глубокими морщинами, лицо Шак. - К нему сейчас нельзя…
      Апостол еще не успел договорить, когда из повозки выметнулся Эд. Глаза бешенные, на губах пена. Клыки по вершку. И рычит, как дикий зверь.
      — Стой, Санька!
      Кот прыжком ушел в сторону. Замешкайся он, клыки собаки отхватили бы руку. Саня успел, да еще оказался у того за спиной. Можно оглоблей врезать. Успокоится собака… не исключено на веки. Значит, нельзя. На размышления времени особенно не осталось, потому что собака уже разворачивался. Саня сообразил, что катастрофически не успевает. Но тут стремительное движение Эда оборвалось. Шак, выкинув ручищу, схватил его за лодыжку. Собака полетел лицом в траву. Тут-то кот его и накрыл. Всем телом. Сел сверху и руки назад заломил. А пусть почувствует боль. Глядишь, быстрее очухается.
      Ой, котяра, зря ты на скорую победу понадеялся. Сане показалось, под ним не живое тело, а жгут из стальной проволоки. И эта проволока извивалась, норовя, освободится. Никаких сил не хватало. Саня решил отступиться, - руки же вывернет, - но заметил ужас в глазах Шака. Осталось, собрать силы и напружиниться до сухожильного стона. Руки в миг занемели. Колени до боли сдавили бока Эда. Но пусть лучше Саня над ним окаменеет, чем, эта взбесившаяся тварь перекалечит всех остальных. В глазах опять завертелись круги.
      Шаку пришлось разжимать ему пальцы. Собака уже не дергался. Даже хрипеть перестал. Тут Саня опять слегка вырубился. Очнулся - тащат под мышки.
      — Все, все, - приговаривал Апостол. - Теперь Эд выспится и нормальный будет. Да отцепись ты от него! О! Да тебя самого свело. Все, Санька, отпускай. Кудлатый, ты, мой. Цыпка, смотри какой у нас котенок: собаку задавил.
      Дело довершило ведро воды. Ожившая Фасолька постаралась. Притащила и вылила на них. Но и после, Саня не сразу пришел в себя, полежал еще на травке, поглазел в темно синее, какое-то чужое небо. Все болело. Оно и с самого начала болело, но сейчас - пронзительнее.
      Чужую лошадь они таки потеряли, но сильно не печалились. Охотников до верховой езды среди них не было. А свои коники, как объяснил Шак, выправятся только дня через два. Правду сказать, лошади представляли из себя жалкое зрелище. Утром были справные, гладкие. К вечеру - две заморенные клячи. Саня думал, вообще падут. Но Апостол, как сам на ноги поднялся, пошел к ним и давай, оглаживать, да шептаться. Траву какую-то по былинке наковырял, растер и каждой в рот положил.
      А чего, собственно, удивляться. Попадись Сане больная кошка, он ее враз вылечит. Мамка говорила у всех нелюдей к своей крови такое. И не колдовство это! Нет, колдовство, конечно. Только, что в нем плохого? Тьфу, хватит морочится. Хозяйство без присмотра.
      Шатер помогала ставить Солька. Ужин готовить - Цыпа. Девушка, наверное, в первый раз после той драки самостоятельно спустилась с телеги, разворотила баул с припасами и начала чистить картошку. Только собака провалялся там, где его прижал кот, до самой темноты.
      Эд зашевелился глубокой ночью, когда все собрались с мисками у костра. Сначала у него только руки и ноги подергивались, потом поднялась, вдавленная в траву, голова. Саня на всякий случай подвинулся ближе: если Эд так в себя и не пришел - прыгнуть и дожать.
      Голова оторвалась от затоптанной травы. На них глянули мутные, как с тяжелого похмелья, глаза. Но быстро прояснились. Тупая пелена сменилась озарением, потом непониманием, потом пониманием.
      — Выспался, брат? - тихо спросил Шак.
      — Я никого…?
      — Нет. Сам подняться, можешь?
      — Попробую. О-о-х! Ты мне, кажется, ребра сломал.
      — То-то и дело, что не я.
      Собака в этот момент стоял, уткнувшись головой в траву, ноги под себя подтягивал. Да так и замер. Покачался из стороны в сторону, утвердился на четырех "лапах", и только тогда поднял голову.
      — Врешь!
      — Санька тебя завалил. Вон, девчонки видели.
      — Котяра, беру все свои придирки обратно. Веришь?
      Саня не знал серьезно тот или опять насмехается, а потому почел за благо молчать.
      — Волк я позорный буду, если тебя еще раз обижу. Только прошу, если, - не приведи Предки, - такое еще раз случится, лучше, придуши. Как увидишь, зенки закатились, считай дело сделано. Кости не ломай.
      — Да я - нечаянно.
      — Не обращай внимания. Это я - так. Все, вроде, цело. Подняться не поможешь?
      Только сейчас Саня сообразил, что собака за трепом пытался скрыть боль. А как подошел да наклонился… он был весь мокрый. Волосы и те слиплись. И дышал как две лошади сразу. Саня испугался. Подхватил товарища и поволок костру. Эд только беспомощно стонал. Но тут на помощь Эду пришли женщины: заворковали, загладили, зацеловали. Лучше бы Саню так целовали, когда их от собаки спас.
      Вот ведь - гадство! Или не гадство, а как в той книжке написано: вечный антагонизм? Не враги ведь, а мир не берет. Вон собака очухался, хлеб в руки взял, за миской потянулся, а Сане кажется, сейчас обернется и начнет над ним простым котом измываться. Когти еще… того - чешутся.
      Но Эдвард не оправдал. Ел молча, на кота не глядел и смурнел на глазах. Цыпкин супчик так на него действует? Когда выскребли котелок до дна, когда Фасолька принесла другой, с чаем, прорезался, наконец, мрачный собака:
      — И куда нас занесло на этот раз? - обращался он исключительно к Шаку.
      — Невья, - буркнул Апостол
      — Ой! - подскочила Солька. Цыпа тоже дернулась. Только Саня воспринял известие спокойно. Ни о какой Невье он не слышал. И, к слову, не видел. Науку географию его бывший хозяин Сигизмунд Гостарен не уважал. Карта имелась в единственном на всю учительскую библиотеку тоненьком, не серьезном каком-то, атласе. И тому атласу было лет, наверное, тридцать.
      А дальше следовало насторожиться. Очень уж известие об этой Невье встревожило его товарищей.
      — Имеем звиздец и облом в одном флаконе, - констатировал общее замешательство собака.
      — Ты еще самого вкусного не знаешь, - подлил масла Шак. - Мы на самом севере.
      Сане надоело. Сколько можно слушать, раскрыв рот, ничего, между прочим, не понимая. А растолковать никто не торопится.
      — Где ваша Невья находится? - нахально влез он в разговор двух предводителей. - Я такой не помню. Никогда не слышал. И на карте ее нет. А если ты, собака, мне сейчас своими подковырками под кожу полезешь, я тебе морду набью. Не посмотрю, что больной.
      — Да успокойся ты. Про эти земли вообще мало кто знает. Много ты о Пограничье слыхал?
      — Ну… - у Сани нехорошо захолодило спину. - Я ж из Камишера. Там тоже Граница…
      К тому, что из приграничной чащи лезут разные твари, в Камишере все давно привыкли. По сути - то же зверье, только в другой шкуре. А вот про герцогское Пограничье непослушным детям на ночь сказки сказывали. И ходу в него никому не было. В Камишер, что? Выправил подорожную и ступай. А сюда…
      Добаловался, котейка! Или врут? Но посмотрел на понурых товарищей и окончательно утвердился: не врут.
      — Невья, то самое Пограничье и есть, - принялся объяснять собака. - Зона действия особого герцогского вердикта. Никакие Всеобщие Законы на нее не распространяются. Вдоль границы стоят крепости. У каждой свой сюзерен. Законы и порядки определяет именно он. Его забота - рубеж охранять. А как он это делает, никого не касается. Не понравились барону заезжие арлекины, глядь, на завтра они в петлях болтаются. Или наоборот: полюбил - хрен выпустит. Так и будешь ему цирк до конца дней показывать. А там, наследник подрастет. Одно примиряет: они тут друг с другом не в ладу. И с директорией тоже.
      — А Клир? - спросил Саня.
      — Тут у каждого свой клир. Маленький, но не менее поганый чем большой герцогский.
      — Значит, действуем так, - прервал Шак собачьи байки. - Эд, идешь в разведку. Смотришь, куда попали, возвращаешься, тога решаем, двигаться в населенную местность, или стороной обойти. Если сам вляпаешься… ну, ты знаешь, как весточку подать.
      — Угу, - подтвердил собака. - Шак, не плохо бы кота научить кое-чему.
      — Чему это? - насторожился Саня.
      — Верховой езде, фехтованию и придворным манерам, - зло выпалил Эд, но тут же сдал назад. - Не встревай пока. Ты согласен, что прожил свою коротенькую жизнь у мамки за пазухой? У человеческой мамки, между прочим, которая тебя от обычных людей не отличала и любила как родного?
      — Ну, согласен.
      — Согласен с тем, что и покинув родной кров, сильно не нарывался, прикидывался человеком и жил, в ус не дуя?
      — Допустим.
      — Слушай, а ты хоть одного владетельного синьора в своей жизни встречал?
      — Нет.
      — А в Рэхе?
      — Тамошний барон за стены своего замка никогда не выходил.
      — Случай особо запущенного незнания жизни, - констатировал ехидный собака, повернувшись к Апостолу.
      — Сам-то ты давно такой умный стал? - вступилась за Саню, молчавшая в стороне Солька.
      — Уже очень давно, девочка.
      — Так объясни котику.
      — В двух словах? Ладно. Слушай, Александр: еще двадцать лет назад все владетельные синьоры государства от северных дебрей до южного моря и от западных княжеств до восточных степей - были не люди. Запомнил? Оч хор. Государством владели аллари. И герцог был аллари. Потом произошел… переворот. Тихий такой, почти незаметный. К власти пришел человек. И не простой, а колдун. Он придумал Всеобщий Закон и начал потихоньку менять синьоров аллари на людей. Он и Клир учредил, который теперь правит наравне с ним. Не так давно правит, но уже успел достаточно нагадить и нам и людям. Одно искоренение знахарей чего стоит. Переловили травников, некому стало лечить людей. Запретили ведунов, тем же людям не к кому стало обратиться за советом. На их место сели Законные колдуны - ставленники Клира. Мы, аллари, вроде бы в стороне потому, что человеческое колдовство на нас не распространяется. Что, не знал? Не дергайся, дослушай сначала. В результате решительных действий власти, на местах поселились эмиссары Клира. Ни лечением, ни учением они не занимаются, зато наблюдают, а заодно потихоньку мутят воду против немногих оставшихся аллари. Не государство, а каша из половы и гвоздей! Герцог правит, но и Клир правит с ним на равных. Между ними существует крепкая договоренность о разделе власти. Герцог никогда не вмешивался в дела Клира. Ему нужна послушная человеческая масса. Клир ее обеспечивает. А уж какими методами, герцога волнует в последнюю очередь. Владетельные синьоры директории - третья сила. Одни дружат с герцогом, другие с Клиром. Не без потерь, но все они между собой как-то договариваются. Открыто против аллари герцог не выступает, делает все исподтишка, зачастую чужими руками. Существуют еще два университетских города-государства Сарагон и Убрейя. Они никому не подчиняются, но и политического влияния у них - ноль. Пока сидишь за стенами - цел. Высунул голову - в момент оттяпают. Любые политические манипуляции подернуты флером соблюдения законности. Это всем удобно. В Пограничье же дела обстоят одновременно проще и страшнее. Тут, считай, вообще никаких законов нет.
      Собака выдохся. Говорил лежа на животе, а в конце своей пламенной речи даже на локтях приподнялся. Высказался и пал, уткнувшись лицом, в сложенные руки. Та же Солька, которая вот только Саню защищала, смотрела теперь на него с укором.
      А что я такого спросил? И что такое понял? Да почти ничего. Одно ясно, сидим в глубокой…
      — А как мы сюда попали?
      Уже понятно - будут бить, но сдержаться он не мог.
      — Я завел! - повысил голос Шак.
      — А почему…
      — Слушай, кот, еще одно слово и я тебе точно копытом в лоб засвечу. А увернешься, все равно, догоню, поймаю и тогда точно прибью. Тебе собаки мало? Меня тоже хочешь до истерики довести?
      — Котенька-а-а, - сладко позвала откуда-то из-за спины Фасолька. - Санечка, пойдем, покажи мне, где спать будем. Я в темноте не вижу.
      Саня поднялся. У костра остались, валявшийся носом в землю, собака; безразлично отвернувшийся к огню Шак, да Цыпа. Но на нее Саня смотреть не хотел. В ее взгляде по вечерам мелькал несмелый, почти безнадежный призыв.
      Прости меня, Цыпочка, но не могу.
      Саня нашел девушку у шатра. Потянул ее вовнутрь. Но она взяла его за руку и повела на край полянки. Там за кустом валялась охапка травы. Солька села на нее и начала развязывать тесемки кофты. У Сани задрожали руки. Девушка боролась с веревочками, а он опустился позади на колени и обнял, откинул в стороны обрывки волос, нашел губами шею. Фаслька чуть слышно застонала и выгнулась; бросила завязки и ждала, пока он стянет с нее кофту, пока прижмет.
      — Санечка, еще, еще. Не отпускай меня. Мой хороший. Мой ласковый.
      Юбка полетела в темноту вслед за кофтой. Вся горячая и гладкая Фасолька оказалась в его руках. Но он не торопился. Зачем? Вся ночь впереди.
      Саня выбрался из-под попоны, когда солнце только-только собралось вставать. Вроде светло, а тепла еще и в помине нет. Ну и занесло их! Дома бы об эту пору, седьмой пот утирал, а здесь зуб на зуб не попадает.
      Попона серебрилась ледяной росой. Он и вылезал-то осторожненько. Сам вымокнет - полбеды, жаль было будить холодным дождиком подружку.
      Солечка! Ух, тело просило движения. Мало ли что там ночью было. Мало ли что и не спал почти. Заставь его сейчас Шак пробежаться до Камишера и обратно, поскачет с легкой душой. Солечка! И ведь, что интересно, он прекрасно знает, что она на следующую ночь так же Шака осчастливит, а потом собаку, и нисколечко ему не обидно. Одно слово: горошек придорожный - сколько ни щипли, всем достанется. Главное, от нее жизнь светлее.
      Что там вчера собака вещал насчет тутошних обстоятельств? Странно, опять же. Есть Пограничье а есть еще какая-то Невья. Но он разберется. Он теперь во всем спокойно разберется. Что людское колдовство не действует на аллари, он и сам подозревал. А проверить, во-первых, случая не представилось; во-вторых, не имея за спиной надежных друзей, на такое не очень-то решишься. Другое дело, когда они есть. Можешь себе позволить, натянуть нос штатному колдуну, принародно в тапочки ему насрать и под гиканье Шака скрыться в местности, куда тот колдун только в виде посмертного призрака может просочиться.
      А посмертные они безвредны. Саня не раз их видел, разговаривал даже с одним. Тот для начала повыл, постращал, потом спросил, чего это парень не пугается.
      — А что тебя бояться?
      — Так я же - привидение.
      — А я - кот.
      — Так бы сразу и сказал, - обиделся призрак и улетел.
      Поляна за ночь преобразилась. Вытоптанная трава встала в рост. Деревья даже в рассветной дымке зеленели как-то особенно пронзительно. Или это роса их умыла? Накануне унылые лапы елей свешивались до земли. Сегодня упрямо загибались вверх.
      Из шатра выбрался Шак, глянул на веселого Саню и сам улыбнулся, показав крепкие желтые зубы.
      — Да ты, котяра, двужильный! Как она тебя за ночь не заездила?
      — Я обыкновенный. А насчет заездила, так это - кто, кого.
      — Тогда, пошли умываться.
      В кустах фыркали лошади. Саня мимоходом удивился: Шак оставил их на ночь без присмотра. Вдруг волки или другая напасть? Потом сообразил: сам-то, поди, тоже с кошкой договоришься. Скажешь ей: милая, ты ночью-то посматривай. Если что, шумни. И таким образом не ты ее оберегать станешь, а она тебя. Людям такого никогда не суметь. И не ворожба оно вовсе - простое природное свойство. И нехрен за такое наказывать. Несправедливо. У людей настоящих колдунов раз, два и обчелся. У остальных никакой врожденной магии в помине нету. Учатся по двадцать, а то и тридцать лет всякой чепухе. Жабу на дождик заговорить, целый ритуал требуется. А там и надо-то всего - договориться с пупырчатой. Так вот: я, простой грамотный кот с совершенно мне по крови чужой и по жизни незнакомой жабой договорюсь в два счета, а человек будет полдня круги наворачивать. И ладно если они жабе понравятся. А если нет, вообще без дождя оставит.
      Еще мамка приемная рассказывала, будто алари на всякие штуки горазды. Да где их Саня видел-то? Все с людьми, да с людьми. А про арлекинов, вообще, такие байки ходили, не случись оказии, никогда бы сам к ним не пристал. И опять же мамка права: не было бы счастья, да несчастье помогло.
      Шак тер физиономию и фыркал не хуже своих лошадей. Саня разделся и полез в воду весь. Обожгло. Это тебе не на юге. Но, когда выбрался на берег да растерся, стало жарко. Из шатра, тем временем, выполз собака и тоже затрусил к воде.
      — Братский привет товарищам по тяжелой скитальческой стезе! Как там?
      — Нормально, - отозвался Шак. - Нос не отморозь.
      — А по Саньке не скажешь.
      — Его Фасолька ночью грела.
      — Завидую. Я об Цыпу все бока исколол. Как ни повернусь: то локоть, то коленка.
      — Жаль мне ее, - сказал Саня Шаку, когда они подошли к костру.
      — И мне жаль. Только видеть, как она потом яйцо рожает, да как нянчится с ним, пока то не протухнет, еще хуже. Яйцо от петуха небольшое. Проблем с родами не бывает. Если от другого вида - оно вызревает величиной с дыню. К тому же - болтун. Заведомо ничего из него не вылупится. А куда инстинкт девать? Она его сначала полдня с криком рожает, а потом три дня над ним ревет.
      — Так и ездит с вами нетоптанная? Живая душа, все-таки.
      — Да, нет. Бывает иногда… когда совсем прижмет. Заметь, нас прижмет, а не ее. Она с собой давно научилась справляться.
      — Не понял.
      — Не в случке дело. Вернее, именно в ней. Цыпа, видишь ли, у нас по предсказательной части. В представлениях она редко участвует, сидит на отдельном промысле: карты раскинуть, руны, кости… на шар стеклянный с умным видом поглазеть. Антураж, одним словом. Она на контактном расстоянии и так все видит. И про нас и даже про людей. Что было, что есть, иногда - что будет. Потерянные вещи находит. Гадание колдовством не считается, так что Клир к нам по этому поводу не пристает. Другое дело, кода нужен отвлеченный прогноз или дальнее видение. Тут надо ее сначала оттрахать как следует. Без этого дела она не предсказатель.
      Саня поежился. Не по-человечески оно. Дико, нехорошо. И тут же подленько засуетилось внутри: припрет нужда, не его ли пошлют на заклание? Прости, Цыпочка, но у нас вина не хватит, чтобы меня до такой степени напоить.
      Н-да… от приема в артель прошло всего - ничего, а как много в жизни открылось сторон, о которых, новоиспеченный арлекин не имел практически никакого представления. И процесс познания далеко не завершен, скорее, только начинался
      Вот оно! Точно, как в посетившем Саню - во время исторического толковища Шака и Чалого - видении: дождь, холод, переправа.
      Накануне испортилась погода. Небо заволокло прозрачными перьями. Загудели верхушки сосен. В спину поддало холодным ветерком - верховой перешел в низовой и давай, понужать. Куда? Знать бы. Саня подозревал, что не только он сомневается в выбранном направлении. Шак все чаще и чаще останавливался, ходил кругами, шнырял по кустам. Собака матерно ругал Пограничье и Невью, в которой у аллари напрочь отшибает чутье. Ночь прошла под барабанную дробь капель. Девочек положили в середину. Солька нахохлилась. Цыпа свернулась комочком. Точно: локти, коленки да ребрышки. Саня приобнял ее, чтобы согреть. Лошади далеко от шатра не отходили, всю ночь топтались рядом.
      А утром выяснилось: костра вообще не развести. Поляна превратилась в болотце. Воды под ногами - по щиколотку. Башмаки промокли, как только Саня выбрался наружу. И так не сухие были, а тут стало вовсе противно.
      — Сашка, иди сюда, - позвал Шак. Они наскоро перекусили, попили холодной воды и теперь спешно грузили телеги. Кот пошел, хлюпая, согревшейся в башмаках водой. Апостол по пояс свесился в объемистый кожаный сундук и звал оттуда.
      — Пришел. Что делать?
      — Стой.
      — Может, собака рядом с твоей задницей постоит? Он свои дела закончил, а я еще полог не увязал.
      — О, нашел, - Шак высунул из сундука красную, налитую кровью физиономию. - Держи. Разворачивай.
      В руки Сане лег тугой сверток. Он, не торопясь, развязал бечевку, откинул тряпку и охнул. Сапоги! М-м-м. Он их даже понюхал. Они пахли новой кожей. Саня согнул подошву. Она мягко пружинила. По краю шел красный рант. Темно коричневая кожа быстро покрывалась матовой пленкой испарины.
      — Держи еще. - Поверх сапог легли теплые, вязаные носки. - Не-то, насморк схватишь.
      Носить сапог в короткой и не особой яркой жизни коту пока не доводилось. В Камишере обходился лаптями. Как ушел из дому - башмаками. Сапоги считались роскошью. Он иногда мечтал, как разбогатеет и купит себе пару на выход. А еще бассейн с проточной водой заведет. Осуществилась мечта идиота: вокруг вода, на ногах сапоги, и весь мир - твой.
      Первый раз эту речушку они проскочили утром. Тогда еще только накрапывало, и лошади прошли, не замочив подпруг. За переправой дорога загнулась вверх. Шак надеялся перевалить седловину двух холмов до обеда. Почти так и вышло. Справные лошадки затащили повозки на перевал, а там… сколько хватало глаз под ними простиралась заросшая диким лесом земля, однако, спуск на ту сторону отсутствовал. Пологая седловина за перевалом обрывалась отвесной стеной - только по веревке спускаться. А лошади? А повозки?
      Все! Слезай - приехали. Как нарочно именно в этот момент в небе прохудилось. Холодные струи сначала косо зачеркнули даль, а потом и близь. Уже под дождем Шак развернулся и погнал вниз.
      Оп-па! Ручеек превратился в довольно бурную речку. Апостол решил взять ее с налету. Но на самой середине колесо провалилось между камнями, телега черпнула бортом. Солька, не удержавшись, полетела в воду. Шак успел ее подхватить, вынес на тот берег, а когда вернулся, выяснилось: телега застряла. Собака повис на удилах, Шак по шею в воде уперся в днище. Саня, само собой, тоже впрягся. Кое-как вытолкали. Следом пошла вторая телега. С ней - не лучше. Ладно хоть не начерпала. Кот, переживая за сундук с книгами, первым кинулся вытаскивать, но его опередил Апостол. С другой стороны вода доходила до груди. Не сунешься.
      Выбравшись обратно на берег, Саня глянул на Цыпу, как она мокрая трясется под мокрым кустом, подхватил на плечо и потащил. Пока возился возле телеги, как-то не замечал течения, а тут враз поволокло. Нога подвернулась на скользком камне, и он весь ушел в воду. Сам нахлебался и Цыпу чуть не утопил. Собака, матерно ругаясь, тащил лошадей. Шак посинел от натуги. А Саня шаг за шагом продвигался к тому берегу, моля Предков, чтобы ноги не свело. Тогда - все. Тогда - кранты. Цыпа что-то кричала, слабо дергалась. Саня хлопнул ее по тощему заду. Девушка затихла. Осталось совсем немного, но дорогу преградил куст, свесивший в воду колючие ветки. А, пропади оно все!
      — Держись за меня! - скомандовал он Цыпе. - Хоть зубами хватайся.
      Когти скользили. Между пальцами застревали тонкие колючки. Он уже и рук-то почти не чувствовал. Мельком обернулся. Кажется, и вторую телегу сдвинули.
      Выдрав полкуста, он таки нашел, за что цепляться. Закогтил толстый палый ствол, подтянулся и рывком выскочил на берег. Цыпа немного ободралась, но молчала. Плакала, забившись под телегу, Солька.
      Дождь как начался, так и перестал. Но с берега злополучной речки они уже не двинулись. До вечера развешивали барахло, сушились, чинили покореженные телеги. Солька согрелась и повеселела. Она первая заметила, что у Сани с руками, вытащила, наверное, тысячу заноз, приложила травку и перевязала.
      — Какие у нас пальчики! Красивенькие. И коготки у нас красивенькие. Я таких никогда не видела. У нашего прежнего котика тоже когти вылезали. Только они раз в пять меньше были. И сам котик был маленький, с меня ростом. А ты вон какой большой.
      — Шак больше.
      — Так то лошадь, а то - кот. Сейчас мы каждый пальчик по отдельности завернем. Завтра все заживет. Ты мне веришь?
      — Верю, конечно. Но, может, лучше на раны пописать?
      — Фу! Моя трава лучше любого лекарства. А уж твоего, и подавно.
      Саня смолчал, решив потом отбежать подальше и воспользоваться таки народным средством. Уж очень, приложенная травка жглась. Но прошло немного времени и жжение прекратилось. Он вскоре вообще забыл о руках.
      К наступлению темноты, кажется, все благополучно закончили. Завтра поедут дальше. Другое дело - куда? Шак ходил чернее тучи. Собака только не кусался. Цыпа скользила где-то в стороне, наподобие тени.
      Когда съели похлебку и допили чай, Апостол выкатил из телеги знакомую бутыль. Саня обрадовался - согреются. Но посмотрел на Эда и осекся. Тот напряженно отвернулся в темноту.
      С веток срывались отдельные особо большие капли и чмокали по спинам. Шак поболтал бутыль.
      — Солька, давай кружки. Цыпа, будешь?
      — Буду, - отозвалась странным голосом курица.
      — Эд?
      — Обойдусь.
      — Саня, держи.
      В вино добавили меда и подогрели. Внутри разбежались теплые змейки. Голова отяжелела. Саня сидел, сушил волглую одежду, поклевывая над ней носом…
      — Пошли, Цыпа.
      Голос собаки ворвался в дрему как набат. Кот очнулся. С той стороны костра пылало жаром смуглое лицо курицы. Она вскинула, сухо блестевшие глаза, но смотрела не на Эда, а на кота. Легко вскочив, Эд подошел к ней, обнял.
      — Пойдем.
      Она тряхнула плечами. Он обнял крепче, прижал к себе.
      — Иди, Цыпонька, - тихо попросил Шак. На глаза девушки навернулись слезы. Она их сморгнула, посидела еще немного и поднялась. Они с Эдом ушли в шатер.
      Только тут до Сани дошло. Стало противно: как корову на случку повели. Но внутри подло екнуло: пронесло. Посмотрел на товарищей и сообразил, им оно тоже не больно-то нравится. Апостол распустил строгие складки на лице и сейчас походил на усталого морщинистого осла. Солька не вертелась, не приставала, печально смотрела в сторону. За пологом шуршали. Что-то неразборчиво сказал Эд, потом тишина, потом всем знакомый стук-шлеп, стук-шлеп. И вдруг…
      Ке-е-ей-я! А-й-я! А-й-я!
      С деревьев сорвался целый водопад. Сане мокро шлепнуло по темечку, затекло за воротник. А звонкое ке-й-я не прекращалось. Оно было как музыка, трель, звенящая струна, перелив. И опять: ке-й-я! Морозом продрало по коже. Сане вдруг стало жаль, что не он исторг такую красоту, не он заставил ее так зазвучать.
      Солька беззвучно всхлипывала. Апостол уткнулся лбом в колени. Костер зачадил потухая. Трель давно стихла, но они не торопились забираться в шатер.
      Под рогожной накидкой было чуть теплее, чем снаружи. Саня подышал на пальцы, засунул руки в рукава, сберегая тепло, скукожился и нечувствительно задремал. Шлепали в капюшон редкие капли, свистело в костре сырое дерево, дым горчил. По всему этому мазнула и пропала цветастая юбка девки, виновницы всех бед. Он вынырнул из дремы, попытался вспомнить имя, не вспомнил и опять задремал. Следом за юбкой мелькнул черный плащ колдуна и ушел в щель между домами. Саня вздрогнул. Присмотрелся. Колдун попятился и начал медленно поворачивать голову - не человеческую, до жути противную - открыл рот, но сказать ничего не успел, его всосало в темноту. Следом за ним туда же канули Цыпа, Фасолька, Шак. Последним - собака. Саню потащило следом. Он уперся и вынырнул в совсем другой сон. Но и сюда доставало притяжение черной щели. Чтобы не утащило, он заставил себя проснуться, открыл глаза и увидел, как из шатра на четвереньках выползает Эд. Глаза бы на него не глядели! Саня ткнулся в сложенные на коленях руки, но долго не выдержал, подсмотрел. Эд возвращался от кустов. Шел медленно, смотрел исключительно под ноги, дергал верхней губой, хлестал веткой по голенищам сапог.
      Бить ему в морду расхотелось. Хреново было собаке.
      — Наливай, - рыкнул Эд, подойдя к костру.
      Шак набулькал ему не из бутыли - из фляжки, которую держал отдельно. Эд махнул, занюхал рукавом.
      — Еще плесни.
      Апостол без звука добавил. Теперь Эд пил мелкими глотками. И эта порция кончилась. Он уткнулся носом в рукав, а когда оторвался, стало понятно - уже никакой. Глаза подернулись пеленой пьяного равнодушия. Шак забрал у него кружку. Фасолька стащила нагретый плед и укутала собаке плечи. Тот как не заметил. Он и не мигал даже. Сидел, глядя в огонь, истукан - истуканом.
      Сане стало страшно. Вроде начал привыкать, а повернуло новой стороной - внутри раненой вороной забилось: да на фига оно мне! Зачем?! Непонятки их и странности; любовь, которая не любовь совсем, а ярмо; обычаи, от которых его воротило.
      Лучше - обратно к людям. И что, что тупые. Зато с ними все понятно. Не нарушай, не залезай, не заступай дозволенной черты. Делай, что велено, не нарывайся, не спрашивай, не желай, не смей… делай вид и тебя примут. Играй в их игру - станешь своим. Это ничего, что по одной плашке придется бегать. Научишься. Очередная баба, проведет рукой по лохматой спине, да и намекнет: либо в хозяйстве заместо помершего мужа оставайся, либо на спрос к колдуну пойдешь. Или: глянь-ка чистюков-то понаехало. Тебя как, сразу им предъявить, али в подполе мышей дни три половишь? Чистюки загостились, значит, кот еще посидит. А когда съедут, глядь, он уже к темноте привык. Или стражник придорожный докопается: почто книжку с собой таскаешь? Нашел. Он рыгнет в лицо луком и пивом: докажи. Сам руку ковшиком держит, доказательство принять. Не нашлось, опять же - к колдуну. Тот присмотрится: ать! попался кот.
      Все равно когда-нибудь прихватят. На бабе ли, на книге ли, какая разница?
      Шак смотрел строго. Собака - сквозь. Солька, как сидела, так и заснула, сейчас в костер свалится. Саня метнулся, успел подхватить, взял на руки. Она сонно чмокнула. Кот, не оглядываясь, понес ее в шатер. Плевать! Принято у них туда заходить после того, или нет? Перебьются. Нечего девчонку морозить. Да и ему надоело макушкой капли ловить. А вы, если хотите, сидите снаружи да переживайте собственную гнусность.
      Цыпа спала колода - колодой. Протопай по ней, не проснется. Саня уложил Фасольку и выглянул наружу:
      — Шак, тащи собаку в тепло.
      Апостол поднялся, сгреб Эда за шиворот и понес. Тот болтался в его могучей длани как тряпка. И этого пристроили и только потом улеглись сами - каждый на свою сторону.
      В стенки шатра дробно стучали капли. Рядом всхрапывали лошади. По верхушкам сосен гулял ветер. Саня еще какое-то время вертелся, приноравливаясь к комковатому холодному ложу. Нагрел место и только тогда, дав себе, слово при первой же возможности уйти от арлекинов, уснул.
      Засыпал, было тесно и сыро, проснулся - свободно и холодно. Сквозь швы полога пробивался свет. В дальнем углу спал, завернувшись с головой, собака. Кот потянулся. По привычке проверил все ли его вещи на месте, спохватился: да куда им деваться! И высунул голову наружу.
      Наконец-то прояснилось, и стало теплее. Пар уже не валил изо рта, вырывался легкой струйкой, и ту заметишь, только если сильно скосить глаз к носу. Шак раскидывал по кустам, недосушенные со вчерашнего вещи. Солька хлопотала у костра. Бутончики в волосах еще не раскрылись. Цыпа с отрешенным видом бродила по опушке.
      Саня медлил, прикидывая, как бы так вылезти из шатра, чтобы не намокнуть, и дождался - получил чувствительного пинка под зад.
      Э-д-д-д! Сволочь! Кот прыгнул и развернулся. Ну и рожа! Глаза у собаки заплыли. Поспи-ка пьяным в холодной мокрой постели, которая и постелью-то называется исключительно по привычке - лежка волчья. Ща серый глаза продерет и кусаться полезет.
      Кот стоял, прикидывая, куда ловчее приложить собаку: в рожу или под дых, а тот вылез, с кряхтением распрямился, насмешливо глянул на готовые кулаки и с места колесом пошел по поляне, завершив каскад сумасшедшим сальто. Взвизгнула Фасолька, чертыхнулся Шак. Цыпа оторвалась на мгновение от своих хождений и без улыбки, строго глянула на озорника.
      Саня оторопел. Вот те нате! Вчера была восторженная чокнутая молчунья, сегодня - курица. И все! Чуть что - заквохчет и на тощую задницу сядет: с места не сойду, пока не угомонитесь. Постояла, строго поглазела на расшалившегося Эда и - снова да ладом - по опушке.
      — Цыпа, где дорога? - походя, окликнул ее Шак.
      — На восток верст пять. Тропа рядом. Повозки пройдут, - отозвалась та, не поворачивая головы. Не до них ей.
      Собаку на всякий случай сгоняли в разведку. Пока он шнырил по округе, собрали манатки, зачехлили телеги, поели сами, потом покормили вернувшегося труженика нехоженых троп, и двинулись.
      Не сильно езженная, но таки дорога, а не звериная тропа, объявилась именно там, куда махнула крылом вещая беременная курица. Правда, часа три пришлось трястись по кочкам, но дальше дело пошло веселее. Кони застучали копытами в подсохшую землю, повозки запрыгали на ухабах. Саня уже примеривался, достать книжку, когда на головной телеге трубно заорал, а потом и натурально затрубил в рог Апостол.
      — Санька, прячь книгу, Цыпа, доставай гадательные причиндалы, - крикнула с облучка Солька.
      — Село? - подняла голову курица.
      — А леший его знает. Я пока не вижу, но Шак трубит.
      — Ага, ага, - заквохтала Цыпа и полезла рыться в сумках. Саня не переставал удивляться, происшедшей в ней перемене. Подменили девку. А, собственно, чего ты, котяра непроходимый, удивляешься? Все куры, которых ты досель встречал, именно так себя и вели. Или они по жизни - беременные? Одну только яловую и удалось повидать, а как покрыли - нормальная наседка.

Глава 4

      Шак
      — Я пришел попрощаться.
      — Я тебя не отпускаю.
      — Я пришел попрощаться.
      — Прощай! Но помни, ты больше никогда не переступишь порог моего дома.
      — Это и мой дом.
      — Уже нет. Ты сам отрекся.
      — Я не отрекался. Я только хочу найти брата.
      — Он пошел против воли клана. Он преступник.
      — Он - мой брат!
      — У тебя есть другие братья.
      — Пусть они станут Вашим утешением.
      — Глядя на тебя, и они захотят уйти. Ты бросаешь свой народ. Идет война. На счету каждый мужчина. Ты предатель!
      — За что мы воюем, матушка? Почему эта война никак не кончится? Зачем рожать сыновей, если их все равно убьют?
      — Ты трус! Мужчины клана Серой лошади рождаются, чтобы воевать. Так было всегда. Только люди-рабы могут мечтать о мире. Мы - высшие существа. Война очищает кровь. В живых останутся сильнейшие. Они будут продолжать род. Иначе - вырождение. На Западе ты уподобишься рабу! Их герцог уравнял нас с людьми. Он предал аллари!
      — Но мы, в конце концов, перебьем друг друга! На нашей земле останутся только рабы. Либо мы так ослабеем, что герцог без труда нас захватит.
      — Убирайся с моих глаз! Тот, кто ставит под сомнение наши законы и традиции, считай, уже умер. У меня больше нет сына!
 

***

 
      Занесло, так занесло. Шак не ожидал, что они провалятся в Невью. Глухомань. Битый час телеги катили по торной дороге, а никаких признаков жилья. И поля вокруг, не поля - поляны. Тут сроду земля не пахана.
      Никто из товарищей в пограничье не бывал. А уж Невья - самая дальняя даль. Шак впервые услышал об этой сторонке лет, наверное, десять назад. Чалый как-то обмолвился, что проскочил страшную волость со своими цыганами на рысях. Мол, никому не пожелаю. А уж настращал! Наврал, поди, с три короба.
      — Эд, - позвал Шак. - Ты что-нибудь о Невье знаешь?
      Дорога позволяла лошадям идти голова в голову. Сашка и девочки занимались своими делами. Собака покосился в их сторону и наморщил лоб:
      — А никто ничего толком не знает. Однако слухов - масса. Единственное, что я точно помню: тут три крепости, которые с древних времен стоят на местах прорывов. Невья ближе к герцогскому домену. До здешних мест рука власти смогла дотянуться. В Камишер - нет. Но там народец поселился ушлый, сами за себя смогли постоять. И заметь, если в Камишер через границу ползет всякая животная пакость, в Невье - в основном, люди. Отец рассказывал, в прежние времена, Невья служила местом ссылки для провинившихся синьоров. Отбыл четыре года - возвращайся за прощением. Потом туда ехали по собственной инициативе. Кстати, инициатива всячески поощрялась властью. Захотел выбиться, собирай манатки и вали, сторожить границу. Вернешься - тебе почет, уважение и куча денег. На ленное поселение тут никто не оставался. Как дела обстоят на сегодняшний день, один леший ведает.
      — С синьорами понятно, а население? А кто тут на земле сидит? Кто пашет, сеет, сапоги тачает?
      — Думаю, потомки, тех, кто пришел через границу, да беглые из герцогского домена. Не исключено, они тут все перемешались.
      Дорога сузилась. Повозка собаки отстала. Под ноги коням опять заворачивалась серая щербистая ленточка пути. Вокруг сиротились пустоши, отороченные по краю видимости матерым лесом.
      Шак прикинул, случись удирать, они, пожалуй, успеют. Тут главное, добраться до зеленки. В зарослях их хрен возьмешь.
      Глаз привычно выхватывал из пейзажа предметы, которые могли оказаться не тем, чем представляются с первого взгляда. Взять стог сена. Стоит себе и стоит. Но лучше его миновать по широкой дуге. Это в герцогском домене в былые годы можно было себе позволить катиться мимо, не обращая внимания. Да там и сейчас еще не научились воевать, как следует. Другое дело, родные места Шака - крайний восток - земля Аллор. Там война - образ жизни. Кто с кем и против кого начинал, давно все забыли. Остались традиции и ритуалы. Родился мальчик - будущий воин. Родилась девочка - мать будущего воина.
      Шак передернул плечами. Одно время, стало забываться. Жил в мире, привык к миру. Но случилось - погиб старый герцог, пришел к власти самозванец - и завертелось все в обратную сторону.
 

***

 
      Когда-то давно вся страна называлась Алларией. И жили в ней аллари. Теперь их еще называют иными или полулюдьми, или вообще нелюдями. Людей стало намного больше, чем коренных обитателей. Может быть, мать была права, когда учила маленького Шака, ненавидеть людское семя. Рабы в их клане почитались хуже скотины. Мать считала, что животное чище и ближе к аллари, нежели человек.
      Обучавший мальчишек военному делу, двоюродный брать матери Ранг любил поговорить. Большинство пацанов слушали в пол-уха. Шак вначале тоже.
      Называть дядей, родственника по мужской линии было не принято. В клане нет свойственников, есть только побратимы. Ранг жил с остальными мужчинами в общинной избе. Женщины селились отдельно. У каждой, родившей мальчика, имелся свой дом. Если на свет появлялась девочка, мать оставалась в доме своей матери. В их клане имелись дома, где обитали по три и даже четыре поколения женщин. Девочки из таких семей рисковали прожить жизнь, так и не узнав мужчины. Родиться и жить в таком доме уже само по себе - позор. Этими женщинами не дорожили. Иногда они служили живым товаром.
      Мальчишки шушукались. Самый искусный воин, - другого обучать мальчиков не поставят, - зачастил в дом Кии. Бабка Кии, Киайя в молодости родила подряд трех девочек. Ее мать умерла от горя. Киайя осталась хозяйкой. Ее дочери подросли. Свежая память о позоре семьи не помешала им найти себе мужчин. Но проклятье, висевшее над их родом, осталось в силе. Все ее дочери родили только девочек. Последней появилась на свет Киа. Шаку исполнилось семь лет - младенческий возраст для аллари - когда Киа родила. Никто не сомневался в отцовстве. Девочка как две капли воды походила на Ранга. Совет клана дал ей имя Ка. Если и она родит дочь, той вообще не дадут имени - страшный, несмываемый позор, уравнивающий аллари с человеком. Но Ранг не отказался от жены и дочери. Дома они называли девочку Карагнарой. Совет клана сделал Рангу внушение. Он упорствовал. Его заставили взять себе другую женщину. Ранг подчинился. Она родила сына, и все успокоились.
 

***

 
      Лошадь пошла медленнее. Шак вскинул голову. Дорога впереди расходилась надвое.
      — Цыпа! Направо? Налево?
      — Налево.
      Апостол потянул, лошадь послушно двинулась в сторону ложбины, за которой, на пределе видимости блестела вода. Уже неплохо. Не найдут поселения, сами устроятся на ночь. Место чистое. Ни с какого боку к ним не подобраться. Нет, подобраться, конечно, можно. Только они за три версты заметят и приготовятся. Опять же, смотря, сколько будет нападающих. Попрет армия, и что? А - то! Поднимай рисованный полог, ставь телеги в сцепку. Будешь показывать трюки, колесом ходить, гири кидать. Авось пронесет. На второй такой прорыв кони пока не способны. Дней бы десять, пятнадцать… и где вынырнешь в следующий раз, неизвестно. Вполне может статься, Невья оттуда покажется сладеньким пряником.
      А собственно, чего они морочатся? Ну, попали, так ведь, пока-то никакой беды не случилось. А Чалый и соврать мог. Еще как мог! Однако успокаивать себя, это - маразм. Но, Светлые мои Предки, как же не хочется крови!
 

***

 
      Скандал случился через год, когда Киа родила сына. Как она радовалась, как пела! Шаку еще не приходилось видеть такой женской радости.
      Они к тому времени близко сошлись с Рангом. Если дядя принимался рассказывать, мальчишка забывал обо всем на свете. Его старший брат, как оказалось, тоже дружен с учителем. Ранг иногда брал их с собой в разведку. Времена стояли относительно спокойные. Они не столько выглядывали врага, сколько слушали дядю.
      От него Шак узнал, что монолитное государство под названием Аллария, лет примерно пятьсот назад разделилось на три части. А все - люди!
      Если быть точным, во всех бедах была виновата Граница. На крайнем северо-западе и на севере центральной области в ней имелись слабые места. Веками сквозь них в Алларию шел человеческий поток. Он то мельчал, то превращался в паводок. Пришельцы в большинстве своем расселялись по стране и быстро приживались. Дядя утверждал, что чужаки, считали Алларию чудесным краем. Очень быстро воинственные либо диковатые пришельцы попадали под мягкое очарование этой земли, дающей покой, изобилие, безопасность… и особое состояние умиротворения.
      Тысячу лет назад в западный шлюз прорвались страшные твари. Для тех, кто жил недалеко от Границы, в одночасье наступил конец благодати - первое нашествие оставило по себе пустыню. Но люди и аллари объединились и сообща справились с этой напастью.
      С тех пор на западном участке сквозь Границу шли монстры, на центральном, как и прежде - люди. Тварей ловили и убивали, а людей до поры до времени, рассказывал Ранг, никто не трогал. Они жили себе и плодились. Но постепенно их стало больше чем коренных жителей страны. Они завели свои собственные законы. Они даже Бога с собой принесли.
      Многие из пришельцев, по примеру коренных жителей страны возносили молитвы Предкам, но были и такие, кто ставил в домах и на капищах своих идолов. Аллари так никогда не делали. Зачем поклоняться истукану, если твои Пращуры часть тебя самого? Они всегда с тобой, как и ты - звено непрерывной цепочки поколений.
      Аллари спохватились, когда люди начали претендовать не только на равенство, а и на главенство. Поживи-ка столько веков рядом, невольно прорастешь друг в друга. Семечки легли в землю бочок в бочок, корешки переплелись - не разорвать. Людей стало больше, но алларии питались силой своей древней земли. Людям никогда не удавалось то, чем иные владели с рождения. У каждого вида имелись собственные секреты. В клане Шака многие умели уходить от погони. Правда, единицы - так далеко, как он. У мальчика был особый талант.
      Ранг первым заметил его дарование, но посоветовал пока никому не рассказывать. А Шак, между прочим, уже видел себя вождем, уже мечтал о завоеваниях, о славе, о том, как его изберут в совет клана.
      Однажды братья и Ранг ушли в очередной поиск. Такие экспедиции длились недели по две. Дядя в тот раз собирался с большой неохотой. Его вторая жена, узнав о рождении побочного ребенка, взбеленилась. Теперь Киа построит свой собственный дом, и Ранг, без сомнения, в старой семье не задержится. Совет клана смотрел на такие перемещения спокойно. Нынешняя жена Ранга ни чем, кроме рождения сына, пока себя перед родом не зарекомендовала. Мать Шака, например, - другое дело. Она ходила в походы наравне с мужчинами. Она убивала врагов. Такая женщина имела право голоса.
      Дядя сидел на поваленном дереве и ковырял палочкой землю. Они прошли едва ли треть пути, а он заговорил о возвращении. Шак набычился. Его учили, что долг - прежде всего. Но брат принял сторону Ранга. Они решили заночевать у ручья на границе с землями соседнего клана и возвращаться.
      — Ты не досказал, почему разделилось государство, - напомнил Шак. Они только что поели, пора было устраиваться на ночлег.
      — Люди и аллари договорились. - Дядя не двигался с места. Его что-то угнетало. Но мальчишка не решался спросить.
      — Те из людей, которые хотели жить отдельно от нас, ушли на запад. Самые непримиримые кланы аллари ушли на восток. Посередине остались те, кто считал, что вместе можно ужиться. Заметь, все решилось миром. Авторитет коренных жителей всегда был очень высок. Другое дело, что, стоило восточным кланам остаться одним, без внешнего, хоть и надуманного врага, они все между собой передрались.
      В самом начале исхода произошло еще одно немаловажное событие. От начала времен Алларией правил род Льва. Когда назрел раскол, львы приложили немало усилий, чтобы его предотвратить. И заметь, не из страха потерять власть, им претила сама идея размежевания. Львы считали, что раздел погубит обе стороны. К сожалению ни аллари, ни людям не хватило мудрости, прислушаться к их словам. Все считали, что львы останутся у власти в центральной провинции. Но они отказались, в одночасье передали скипетр правления другому не менее славному роду и переселились на остров в море. Центральную провинцию с тех пор стали именовать герцогством. Запад - сателлитом. Восток - вольными кланами или Аллором.
      — Ну и что? - не понял Шак. - Подумаешь, ушли.
      — Не все так просто, мальчик. Я попробую объяснить… только не знаю, поймете ли вы. Известно, что у каждого рода аллари есть особый дар. Так вот, у львов он заключался в очень ценном свойстве: куда бы они ни приходили, за ними следовала удача.
      — Вот бы нам заполучить льва, - мечтательно проговорил Шак.
      — Думаю, именно из-за этого они и отказались от власти. Чтобы ни у одной из провинций не было преимущества перед остальными.
      — Дураки! - категорически заявил Арп. - С их удачей легко бы завоевали соседей и опять объединили страну.
      — Я забыл сказать. Львы не признавали насилия. Категорически. Именно на их плечах тысячи лет держался мир в Алларии. Когда они отказались от власти, центральной провинции и западу удалось сохранить добрососедские отношения. Аллор же вступил в пору бесконечной войны. Люди стали тут товаром вроде скота. Традиции клана, ритуалы и жесткие правила войны разрешают торговлю даже родственниками. Почему я отсоветовал тебе, рассказывать о своих способностях? Мальчик, если случится нужда, клан может продать тебя. Просто взять и продать. Серые лошади не раз продавали родственников.
      — Кого?! - вскинулся Шак.
      — Меня, например. Тридцать лет назад на наших землях случился страшный неурожай. Прошел град, все поля выбило. И меня продали в клан Черной лошади. Наши кланы заключили в то время краткосрочное перемирие.
      — Ты уже тогда был славным воином? - спросил брат.
      — Нет. Я ни чем не отличался от других. Но я умел водить.
      — Ого! - в два голоса охнули братья.
      Водить - это вам - не просто бегать быстрее всех, или рубиться направо, налево. Водить - способность путать следы. Стоял вечером в балке отряд, враги на утро пришли - нет никого. И следа нет. Возвращаются в свою цитадель: ворота настеж, дома порушены, женщины плачут, все мальчики вырезаны. Глядь, а след врагов обрывается за ближним оврагом. Куда идти? Кого искать?
      — И заметьте, - Ранг говорил, не поднимая головы, - воевать я был обязан против любого противника.
      Ну, это понятно…
      — Как? - удивился старший брат. - А если перемирие с нашим кланом нарушено?
      — Так оно и случилось. И очень скоро.
      — А обратно выкупиться можно? - робко спросил Шак.
      — Да, только цена такова, что заплатить ее может не всякий. Мне повезло. Я спас сына вождя, Чегела. Отец во всеуслышание заявил, что исполнит любое желание того, кто вернет мальчика. Я пошел и привел ребенка. Чегел рвал на себе волосы, но взять свои слова назад, не мог. Меня отпустили.
      Они вернулись с полдороги. Мать встретила братьев у ворот и сразу увела домой. Только на другой день Шак узнал, что Ранга вместо любимой женщины и новорожденного сына ждало пепелище. Соседки разводили руками и отводили глаза. Дом сгорел дотла. Карагнара чудом осталась жива. В тот вечер ее забрала к себе бабушка.
      Шак навсегда запомнил страшное, почерневшее, лицо Ранга. На месте сгоревшего дома тот нашел свой старый нож. Оружие валялось рядом с обгоревшим трупом Кии.
      Его жена сияла от радости. Никто не сомневался, что смерть соперницы, ее рук дело. Но совет клана не вмешивался - дело касалось, всего-навсего, женщин.
      Косточки младенца он не нашел. Схоронив Киу, дядя еще немного пожил в крепости и исчез. Его искали. Ага. Еще как искали! Только попробуй, найди аллари, который не оставляет следов.
 

***

 
      За пологим холмом открылась деревенька. Точнее - крыши, которые выглядывали из-за тесно подступавших к домам деревьев. Непонятно, если здесь тревожная местность, лес вокруг деревни должны были срубить в первую очередь. Или Чалый все же наврал?
      Пассажиры по сторонам не смотрели, а собака уже насторожился, но ждал, посматривая на Шака. Апостол крикнул, потом достал рог и затрубил. Мы же арлекины. Не пристало паяцам подкрадываться к селу, будто они разбойники. Лучше - с шумом, гиком и приплясом. Если получат в лоб, то - просто получат, без подозрений и болезненных дознаваний.
      Приехали. Повозки стали под ворота.
      Вместо матерого тына их встретила хлипкая жердяная околица. На редких кольях торчали звериные черепа - нечисть пугать. Воротца - чхни - упадут. А у ворот - мужик. Ого-го мужик! В непроходимой бороде и с дубиной. Дорогу перегородил:
      — Кто такие?
      — Арлекины.
      Хозяин околицы стоял думал. Долго так маялся, наматывая клок бороды на палец. Волосат хуже зверя. Над бровями на палец лба, дальше - непроходимая, спутанная куделя. А дубина, между прочим, на отлете подрагивает. Значит, тугая думка - для отвода глаз. Ждет селянин, что арлекины выкинут.
      Они так некоторое время постояли, друг на друга поглядели. Шак голову мог дать на отсечение, мужик их пересчитал, да прикинул, что в коробах. Но вот селянин пришел внутри себя к какому-то выводу, отлепился от столбика, якобы запирающего вход в село, и махнул рукой: проходите.
      По елани вольготно раскинулась деревенька. В центре дома повыше, поосанистей к окраине, как водится - мельче. В каждом дворе - сараюшки, стайки, баньки, сложенные из матерых бревен. Просочись из лесу сквозь редкую загородку волки, понюхают сытый скотий дух, да с тем и уберутся. Другое дело: не каждый волк рискнет к таким мужикам в гости ходить. Вон собрались, окружили телеги. Мужичье все кондовое, крепкое, заросшее по глаза дремучим волосом. Даже молодые. У многих в руках дубины, или ножи за поясами. Женщины, - платки по брови, - стоят тут же, тихо переговариваются, но держатся вровень. Не погнали их, коль любопытно. Это на юге женщину не то, что на площадь арлекинов смотреть, к окошку не подпустят.
      Шак прыгнул с облучка, потащил из телеги расписной задник. Собака уже заводил сою повозку в сцепку. Народ раздался, освобождая место, но обычных вопросов, суеты, подначек, которыми цирк встречали в поселениях, не слышалось. Странно, будто сюда каждый день артисты заворачивают.
      Собака по особому мигнул. Шак мотнул головой, мол, не заводись. Ну, начнут они сейчас оглядываться, да выдумывать себе страхи, все равно, не угадаешь, с какой стороны кипяточком плеснет.
      Телеги надежно встали в сцепку. Над ними подняли и закрепили расписной полог. Все работали, сновали, двигались, только Сашка больше по сторонам глазел. Его дергали, гоняли, понужали, а он сделает, и опять рот раскрыл. Проклятое пограничье, наверное, до боли похоже на его родные места. И мужики похожи. Родные лица кругом. Р-р-родные! Дубины не поленились с собой тащить. Сейчас артисты отработают, а им - гонорар… по башке.
      Тьфу! Апостол плюнул; матюгнул Саньку; пихнул Фасольку: заводи музыкальный ящик; цыкнул на курицу: шевелись, сонная. Та захлопотала: выставила в стороне столик, села рядом на раскладной табурет и уставилась в пустоту. К суете никакого интереса. Будто слушает, неслышимый голос - Апостол даже с шага сбился - что если, действительно, слушает?
      Музыкальный ящик - коробушка с коровью голову - орал как два зазывалы вместе. Шак, таки, отметил проклюнувшийся у народа интерес. Ща мы вам покажем! Ух, покажем. Только бы Санька не подвел. Первое представление все-таки.
      Апостол вышел вперед, картинно поиграл мускулами, подхватил с земли и махнул над головой пудовой гирей. За ней подхватил другую, и пошел месить воздух - только всхлипывало; под конец, прокатил обе по мокрым от пота плечам и выставил перед собой: подходи народ, пробуй. Но те не торопились. Фасолька раззадоривала: эй, красавец, покажи девушкам удаль, а сама заливалась, аж колокольчики в волосах дрожали. Детина в светлой по колено рубахе нерешительно качнулся к гирям. Сзади его пихнула пожилая, дородная тетка: иди, иди. Парень медленно подошел, наклонился, но поднял гирю без особого усилия и давай махать не хуже Шака, правда, умаялся быстрее. Силен парняга! Фасолька уж так его расхвалила, так разукрасила, что и другой за ним потянулся. Пошла работа!
      В круг выскочил собака, начал крутить солнышко. Народ повеселел. Напряжение помаленьку отпускало. Шак глянул в сторону.
      Цыпа сидела за телегами у раскладного столика. Все, как положено: кости, карты, стеклянный мутноватый шар. Только к ней не очень тянулись. А на фига им гадалка? Они и сами про себя все знают. Одна только баба и зацепилась. Подошла что-то спросила. Цыпа, не отводя глаз от темноты, ответила, баба подхватилась бежать; вернулась скоро веселая. Не иначе, пропажу ей гадалка разворожила. За ней следом приплелся старый-престарый дед. Как вообще дошел. Клюка больше него. Встал напротив и давай курицу глазами буравить. А Цыпе хоть бы хны. Она его и не видит, наверное.
      Молодцы все еще забавлялись гирями. Собака завершил свой номер, как всегда: подпрыгнул и, три раза перевернувшись через голову, ловко пришел на ноги. Представление двигалось к кульминации. Коту предстоял первый выход.
      Апостол вышел на середину, широко расставил ноги и раскинул в стороны руки. На одно плечо ему с земли без разбега вспрыгнул собака. Шак глянул на Саньку. Кот сгруппировался. С земли ему не суметь, тяжеловат - прыгал с телеги. Ап! Толчок, Шака качнуло. Да где же таких котов делают, которые в два раза тяжелее собак!? Если он и на ногах когти выпускать умеет, Шаку конец. Но парень удержал равновесие. По ним, быстро как ласка, на самый верх влезла Солька.
      — А-а-а! - торжествующе взревел Апостол.
      — А-л-ле! - подхватила Солька… - Ой!
      Она кубарем скатилась вниз, ломая пирамиду. Собака и кот, немного зазевавшись, порскнули следом. Шак недовольно рыкнул, но тут же кинулся расцеплять повозки. Все замелькало. Через минуту они уже сидели в телегах. Шак кинул Цыпу вместе со стульчиком себе за спину. Следом полетел столик. Расписной полог схлопнулся и кучей упал сверху. Апостол рванул вожжи, но уже было - все!!!
      Они-то собрались. Да кто б их отпустил? Селяне встали плотным кругом. Мужики вытянули из-за поясов ножи. Дубины - вот они. Но улыбались. А что им не лыбиться? Знают: впятером против силы не попрешь. Задние начали оборачиваться. Шак закаменел спиной. Собака скрючился на задке телеги взведенной пружиной. Саня уцепил скобу когтями. Потянул. Скоба полезла из бортика.
      Но Апостол и сейчас не чуял опасности. Хоть убей! На то оно и пограничье. Ему ж Чалый еще говорил: тут нюх напрочь отшибает.
      От околицы к центру деревни рысил отряд из десятка вооруженных всадников. Двигались споро и не растягивались; кучно подошли к скоплению людей. Те раскачнулись.
      Первым к арлекинам подъехал мужик на тяжеловозе. Всадник - под стать собственной лошади. Из-под низко надвинутой бараньей шапки, настороженно сверкали глаза. На плечах космами наружу топорщилась черная накидка. Сами плечи - шире Апостоловой телеги. Воины за ним - помельче, но тоже крепкие ребята. Они молча окружили повозки. У каждого через седло лежал топор на длинном топорище. Командир заговорил, как только арлекины оказались в плотном оцеплении:
      — Митяня, кто к тебе пожаловал?
      — Вот, наехали, - вышел вперед давешний хранитель околицы. - Знатный цирк показали.
      — А за ними кто идет?
      — Никого, - мотнул лохмами Митяня.
      — По лесу глядели?
      — Глядели, не маленькие, чай. Пусто.
      — Откедова вас принесло? - повернулся командир в сторону Шака.
      — Заблудились, - в тон ему огрызнулся Апостол.
      — Бабам своим ври! Кто послал?
      — Заблудились! - уперся Шак.
      Главный двинул коня вперед, потеснить говорливого арлекина. Но лошадь не послушалась, тоже уперлась. Воин поддал ей шпорами. Та как не чуяла. Хуже - мотнула головой, укусить. Всадник, сообразив, с кем имеет дело, прянул назад.
      — Отр-р-яд! - Взревел он так, что и свои и чужие кони шарахнулись. - В колонну по двое стр-ройсь! Кибитки - цугом. Конвой, смотреть! Паяцы, сидеть смирно. Кто шевельнется, убью!
      Не стращал. Нет. Понимать следовало буквально: дернешься - точно, убьет.
      Шак поймал косой взгляд Саньки. Не иначе прикидывает котяра, как бы высигнуть из кибитки, да рвануть шею ближайшей лошади. Дело мгновения. Уйдет, только треск страже останется - лови кота по ночному лесу. Но, наткнувшись на отрешенную улыбку Цыпы, Санька обмяк.
      Правильно, парень, ты-то уйдешь, а ее, дуру беременную, тут же топорами покрошат.
      — Далеко идем? - сквозь зубы спросил Апостол у командира.
      — Вопросов не задавать! - отбрил тот, но погодя добавил, - в замок к синьору.
      — А кто у нас синьор? - влез собака.
      — Цыть! Еще слово, и тебе все равно станет.
      Шак немного расслабился. Сразу убивать их не станут. Это кто сказал? То-то. По сторонам смотри! На глаза, как на зло, опять попалась пребывающая в полной безмятежности Цыпа. Оттрахали на свою голову. Куда теперь ее такую?
      И поехали. Стража держалась в непосредственной близости. О побеге и мечтать не приходилось. Шаку надоело вертеть головой. Тем более, на него уже цыкнули. Ближний стражник удобнее перехватил топор.
      Да не попадешь ты по мне! Не пугай. И не побегу я. Я своих не брошу.
      В груди ворохнулось: один раз уже бросал - родной дом, мать, друзей, долг… другое дело, что ни разу по настоящему о том не пожалел.
      Ни разу! Мыкался по свету, в такие передряги попадал, другому на три жизни хватит. Не пожалел. А этих не бросит. Там был голый долг. Здесь - любовь и совесть. Получается: долг презреть можно, а любовь - нет. За нее не перед законом отвечаешь, не перед людьми, только перед собой.
      Ой, Чуры мои и Пращуры! В кого уродился жеребенок по имени Шак, которого люди после прозвали Апостолом?
 

***

 
      Ранг ушел под зиму. Маленький Шак сильно переживал побег старшего друга. Мать бранилась. Она не понимала, от чего парнишка расстроен, от чего перестал заниматься воинским делом как раньше. Пройдет зима, а там - новая война.
      Старший брат ходил, как ни в чем не бывало. Арпу в тот год исполнилось шестнадцать. Мать впервые не стала его стричь. Волосы за зиму отрасли. На спину легла длинная пепельная грива. По нему уже сохла добрая половина невест в клане. Родные сестры и те заглядывались. Но тут действовал строжайший запрет. Сожительство с родной сестрой допускалось только, если в роду не оставалось других женщин. У них до такого не доходило никогда. Клан жил за высокими стенами крепости. Поля родили. Женщины тоже исправно родили. Мать говорила: их клан вечен.
      Слова Ранга, о том, что в трудное время родственники и своего могут продать, вспомнились только через пятнадцать лет, когда с северо-востока на земли Серых лошадей обрушилась новая напасть.
      Пока центральные кланы потихоньку воевали друг с другом, в глухих лесах набирали силу Кабаны. Но хитрые свиньи не поперли в одиночку. Они сначала договорились с лисицами, потом, подмяли под себя зайцев, укрепив свой полудобровольный союз нетопырями. Черных лошадей к тому времени почти не осталось. Клан Серой лошади уже чувствовал себя хозяином всей округи, когда началась страшная убийственная война без правил.
      Кабаны рассудили, что старые законы им не писаны, и кровью врагов написал новые. Нападения больше не объявлялись. Вчера еще мирное племя, сегодня могло ворваться в стан соседей и покрошить всех от мала до велика. Кабаны не оставляли в живых никого. Глупых гордых оленей, например, уничтожили полностью. Малочисленные свирепые волки и те отступили.
      Кони понадеялись на свою силу и проиграли.
      Арп сидел в овражке у ручья и точил клинок. Тихонько пробравшись между камней, Шак остановился у него за спиной. Брат склонился над работой. Длинные пепельные волосы доходили до середины спины. Ниже топорщилась коричневая кожаная безрукавка. Арп зимой и летом носил ее на голое тело. Плечи сутулились. Визгала сталь.
      В последние дни с братом творилось что-то нехорошее.
      Они давно уже переселились от матери в общинный дом. А там все на виду. Тем более, если перемены происходят с близкими. Охлаждение, вызванное некогда уходом Ранга, давно забылось; жили рядом, укрывались одним одеялом, воевали плечо в плечо, не раз выручали друг друга из беды.
      Две женщины брата построили себе отдельные дома. Там воспитывались его сыновья. Шак и сам уже имел сына, но заглядывал к нему редко. Арп тоже не баловал своих частыми посещениями.
      Война круто взяла всех в оборот. И только Шак знал, что брат по ночам, крадучись, пробирается в проклятый дом. Девочка Ка - Карагнара - Кара выросла и стала такой красавицей, что большая часть парней, да и старших мужчин клана на нее шеи сворачивали. Если бы не родовое проклятие, да короткое имя, она давно уже стала бы чьей-нибудь женщиной.
      Арп с остервенением водил точильным камнем по лезвию. Шак заглянул ему через плечо. Руки у брата были в крови. Капало из порезанного пальца. А это - позор. И примета плохая. Мужчина, порезавший палец собственным мечом, на три дня отлучался от очага и горячей пищи. Соратники ему потом еще долго поминали оплошность.
      Шак решил потихоньку, пока Арп его не заметил, уйти. Брату предстояло ночное дежурство. В темноте никто не заметит раны. Случись такое, обязательно устроят следствие. Свидетельствовать против брата ему не хотелось.
      — Побежал, докладывать? - ровно спросил Арп, когда Шак на цыпочках пошел прочь.
      — Ты знал, что я рядом?
      — Что тебе надо?
      Что? Да просто узнать, почему тот ходит чернее тучи. Однако задавать вопросы взрослому мужчине, было не принято. Младший стоял перед братом, переминаясь с ноги на ногу, и не знал с чего начать. Но у того, похоже, так наболело, что он сам выдал:
      — Я ее не отдам!
      — Кого? - опешил Шак.
      — Кару. Три дня назад в клан пробрался какой-то слизняк и заявил, что знает, как справиться с Кабанами.
      — И я знаю, - понуро ответил Шак. - Перерезать их всех. Только силенок у нас маловато. Черные лошади сами запросились в союз, а как только мы согласились, исчезли.
      — И они и Куницы.
      — Что! Куницы тоже?
      — Да. Лягушка шел по их землям. Ни Черных, ни других соседей на месте нет. Стоят пустые крепости. Заходи и владей. Они ушли в герцогский домен. Куда еще?!
      — А при чем тут Кара?
      — Лягушка ее забирает. Ее продали в обмен на поддержку южан.
      Внутри у Шака легонько тренькнуло. Не один месяц старшины ломали головы и копья над вопросом, с кем заключить альянс. А тут сами грозные и весьма замкнутые соседи предложили помощь. Это был, пожалуй, единственный шанс для их клана.
      Лягушки владели ядами, змеи - только им одним известным оружием, которое поражало на расстоянии. И за такую поддержку они просили всего-навсего девушку?!
      Шак вскинулся. Скулы на лице Арпа отвердели. Глаза горели белым огнем. На большом пальце появился еще один порез.
      — Золото лягушка тоже забирает, - криво усмехнулся брат. - Но Кара - обязательное условие.
      — Зачем им лошадь?
      — Не знаю! - заорал Арп.
      Потребуй девушку чужой конь - понятно. О! По спине продрало холодком. Лягушки и змеи слыли извращенцами. Что если они приносят своим пращурам жертвы? Неужели самая красивая девушка Серых лошадей пойдет на заклание? А с другой стороны - все останутся жить. Кабаны не получат их земли и их самих…
      Шак попятился. Арп еще что-то кричал, а младший брат уже решился. Клан - важнее. Так учили. Так было правильно.
      Он не понял, почему вдруг замолчал брат, почему у него побелели губы; сообразил, только когда натолкнулся спиной на живое тело.
      Их окружили. Мужчины стояли молча плечом к плечу. У всех в руках оружие. Мастера войны незаметно подкрались к двум юношам и решили все за них.
      У крайнего, Вара, облупилась позолоченная тесьма на безрукавке. Нух жевал. Напротив, в кольце, стояла мать. Братья знали, она будет последней, кто разомкнет окружение.
      Если начнется драка, - вдруг дошло до Шака, - мать станет убивать сыновей наравне с остальными.
      Звякнуло, это Арп бросил меч на землю. Шак обернулся. Брат стоял, опустив голову. Изрезанные руки бессильно повисли.
      Их начали теснить, пока не зажали плечами.
      Кару отдали на следующий день. Лягушка увез ее и почти все золото клана.
      Братья провели в глухом застенке без воды и пищи неделю. Вход в тюрьму попросту заложили камнями. Арп все это время пролежал в углу. Шак сначала метался, потом ослабел и лег рядом. Их выпустили только, когда от южан пришло известие, что лягушка добрался до своих. Змеи и лягушки готовы были, выступить против общего противника.
      Арп поступил также как много лет назад Ранг: дождался, пока стихнет шум, и, пользуясь своим умением путать следы, ушел. В клане его объявили предателем. Шака допрашивали. Мать бесилась и призывала на его голову все кары. Признайся, куда ушел брат!? Но Арп ему ничего не сказал, даже не намекнул. Просто исчез.
      Однажды случайно, еще до нападения Кабанов, Шак стал свидетелем…
      Они бежали по полю. На них не было одежды. Они думали, их никто не видит. Кара летел над ковылями. Мелькали длинные загорелые ноги. Тяжелые пепельные волосы развевались по ветру гривой. Она набегу подпрыгнула. Волосы взлетели волной, открыв на мгновение спину и ягодицы. Арп несся следом, догнал, подхватил с прыжка и закружил, прижимая к себе. Они смеялись. Смеялось полуденное солнце. Волновалась высокая струистая трава. С девушкой на руках Арп опустился на колени. Они исчезли в траве, а Шак, хоронясь за кустами, пополз домой.
 

***

 
      Телега переваливалась на ухабах. Апостол кинул поводья на облучок. Лошади шли сами. А куда им деваться? С обеих сторон всхрапывали чужие кони. Воняло овчиной, потом, мочой. Конвоиры изредка переговаривались. На восточном краю неба высунулся огрызок луны. Его зацепило волнистое облачное перо.
      В телеге молчали. Только Санька изредка скребся. Цыпа, поди, вовсе заснула. За спиной цокала копытами пара собаки.
      Ну, что, Эд, выберемся мы из очередной передряги, как думаешь?
      Сначала поредел придорожный лес. Потом небо загородила каменная стена. Забор, так забор! Но если сильно захочешь уйти, и это не преграда.
      Повозки встали. Проскрипел и лег надо рвом замковый мост. Когда по нему проезжали, Шак скосился вниз. Хм. Для человек - не очень. А ему: где вплавь, где перепрыгнуть - одолеет.
      — Сиди смирно! - рявкнул над ухом ближний стражник и надвинулся лошадью. Но животное подкачало: дернулось, всхрапнуло и чуть не кинуло седока в ров.
      — Сдурел, Чалый! - заругался всадник.
      О, и тут Чалый. Давай, братишка, помогай.
      Конь уперся. Как его ни понужали, идти не хотел. Шак обернулся: и вправду оба в ров свалятся. Прости, брат, зря я тебя потревожил. Служи свою службу.
      Лошадь тут же успокоилась.
      Телеги и конвой втягивались в замковый двор.
      Шак вырос среди камня. На его родине, в центральном Аллоре, крепости строили из огромных гранитных блоков. Дома - тоже каменные. Только материал для них брали более легкий: тесали песчаник или ракушечник. Когда он впервые увидел деревянный дом, поразился. Разве в таком осаду высидишь? Да любой чужак, походя, его спалит. Но жить в них оказалось куда как приятнее. Тепло, уютно, мягко. Запах смолы или листвы…
      Посторонние, несвоевременные мысли нахлынули именно из-за того, что унылая каменная громада донжона едва просматривалась за прилепившимся к нему деревянным дворцом высотой в три этажа. Главное здание и множество надстроек под остроконечными крышами переплетались балкончиками, лесенками и переходами. Крыльцо - ступенек двадцать. А над ним на резных столбиках веселый навес с ажурным деревянным кружевом. В таком доме самому бы жить. Ворота - на семь замков, и длинногривую красавицу в жены…
      Как и в любой крепости, почти все свободное пространство двора было занято службами. Шак поискал плаху или виселицу, не нашел. Уже неплохо. Значит, казнят редко. И Законного колдуна не видно. А ведь именно он обязан встречать чужаков и проверять на вшивость.
      На мощеную площадь перед крыльцом сбегались люди. По виду - обычные крестьяне: рубахи, поддевки, безрукавки мехом наружу, опорки. В руках у многих - факела.
      Свет мешал, как следует осмотреться. Но и сквозь блики, Шак заметил лучников на крыше. Не сорвался бы Эд. Случись такое, их тут всех перестреляют. Санька еще… Шак глянул. Кот скрючился за бортиком телеги. Глаза светились. Когти по вершку. Апостол посмотрел на крыльцо и самому захотелось уменьшиться, стать простым тихим мереном, а лучше вообще колодой.
      Там стоял Сам.
      Е-мое! Таких Шаку встречать еще не приходилось. Не мужик - амбар! Плечи - валунами. Ручищи как бревна. Массивная голова сидела на короткой мощной шее. Рыжая масть даже в темноте играла красной искрой. У коня задергались уши.
      Медведь!
      Такого не то что задирать, просто встретить на узкой дорожке неохота. А если случится, уползай в кустики и жди, пока Его Матерое Сиятельство мимо прочапает.
      Сюзерен навис глыбой. Народ сбегался, мельтешил. Заполыхала, прибавляя света, жаровня. Стража покрикивала на все стороны.
      А Шак сидел и про себя беседовал с Дайреном, на которого и оборачиваться не надо - так понятно - весь скрутился в убийственную пружину. Ну, попрешь ты, Эдди, на Сиятельную Стену, а она тебя и не заметит. Летит комар, бум лбом в камень. Комару - крышка. Стенке - мокрое пятнышко.

Глава 4

      Саня
      Медведь!
      Неудержимо потянуло, кинуться среди двора на спину, подставляя слабый живот. Я - свой! Моя - твоя - мир. Я хороший!!! От пяток вверх по ногам поползли мурашки. Болезненно сжалась нежная дырочка в заднице. Вот он страх. В чистом виде. Потому как - медведь. И будь ты хоть трижды кот, против него - мелкий пакостник
      Но когти, оближи их слизняк, не унялись. На коленях лежали и слегка подрагивали уже не руки - массивные лапы. Кошачий умишко верещал: ховайся, а нечто другое, дремавшее глубоко внутри, не спросясь, перло наружу.
      Кот вскинул голову и встретился глазами с владетельным синьором. Суров, медведище и могуч, но… Сане казалось, сюзерен смотрит только на него. Уймись, котейка, орало внутри, забейся в угол, да хоть глаза отведи, дурень!
      На крыльцо вышла женщина - и, опять же, против всякой логики, у Сани отлегло от всех мест - ростом почти с мужа, силушкой, надо полагать, тоже. Красивых баб Саня на своем веку повидал, но от этой просто глаз не отвести. Другое дело - тебе до нее никогда не дотянуть; даже если она под тобой будет, все равно, не дотянуть.
      За родителями на крыльцо выкатились два медвежонка. Девочка и мальчик. Высокая девочка, сдержанно как мать, улыбалась. Мальчик нарочито хмурил брови. Но мордашка - только мигни, начнет шкодить.
      Повозка Шака остановилась. Саня, наконец, спрыгнул с владетельного взгляда и обернулся: собака сначала пригнулся к бортику, норовя совсем спрятаться, потом начал медленно подниматься, пока не встал в полный рост. Стражники подняли топоры. Но команды, хватать и рубить, не последовало. На Саню синьор больше не смотрел. Его вниманием полностью завладел сумасшедший Эд.
      И тут кота, в который уже раз, продрало до самых печенок. Медведь, раскинув громадные руки, двинулся на повозку. Лошади шарахнулись, даже Шак не удержал. Но синьор их миновал и заревев: "А-р-р!" сграбастал, прыгнувшего ему в лапы собаку.
      Оружные придвинулись к телегам уже до полной невозможности. Над головой кота, над самым темечком, подрагивало лезвие топора. А медведь урчал и ревел, обнимая хохочущего Эда.
      Саня без сил валялся на лавке. На соседней - Шак. Курицу увели, отдыхать. Сольки след простыл. Ну, эта не пропадет. Назавтра, поди, вся голова зацветится. Медведица вышла. За столом остались: синьор Влад князь Пелинор, и его почетный гость Эдвард Дайрен.
      Вообще-то живы они остались буквально чудом. Благо, стража не приучена была действовать без команды. Иначе, гулять бы топорам по арлекинам, а когтям, клыкам и копытам - по человекам. Был момент страшного напряжения с обеих сторон. Это, когда медведь кинулся на Эда, будто задавить хотел. Бера, его жена потом призналась: Влад после смерти брата никого еще так не привечал.
      Потом полуживых от усталости и страха арлекинов вынимали из телег, представляли, вели в дом. На пороге Саня споткнулся. Из-под ног во все стороны разбегались веселые тканые дорожки. Ступить на такую красоту в грязных сапогах - кощунство. Постоял посмотрел на мокрые следы, оставленные Эдом - хозяин утащил собаку в парадный зал - сел на порожек и стянул сапоги. Бера без улыбки посмотрела на кошачьи муки и громко позвала:
      — Влад!
      — А?
      — Вели, баню топить!
      — Успеется.
      — Тогда я сама.
      Физиономия у, притопавшего разбираться со своеволием жены, владетельного синьора полыхала рыжим возмущением. Но увидел кота с сапогами в руках, остальных грязных и мокрых, нерешительно топтавшихся у входа, и зарычал:
      — Все в баню! Эдвард, вы когда в последний раз мылись?
      — Утром под дождичком, Ваше сиятельство.
      — Сам - сиятельство. Почему не сказал?
      — Ты не спрашивал. А вообще - не плохо бы. Блохи, знаете ли, князь, просто-таки достали.
      — Пошли, - припечатал сиятельный. И первым протопал в пристройку. Гостей завернули следом.
      А там - понеслось: простыни, полотенца и полотенчики, ковшики, веники, запах влажного дерева, неповторимый березовый дух, шипение воды на камнях, а за ним удар плотного горячего пара.
      Как там с остальными Саня не смотрел, не знал, и знать не хотел. Его парила сама хозяйка. Вошла, без стеснения скинула легкую простынку и, не дав насмотреться на свою могучую красоту, поддала на каменку. Кота подбросило над полком. А хозяйка пошла его охаживать - до стона, до крика, до взлета, до умопомрачения - время от времени протирая смоченным в холодной воде веником.
      Как добирался до предбанника, он не помнил. Не исключено, сиятельная под мышкой принесла. Стоило месяц колесить по пыльным дорогам да по холодным мокрым лесам, чтобы заново народиться в заморочном пограничье тихим и чистым котенком.
      Саня то впадал в прозрачную дрему, то выныривал. В отдалении гудели тихие голоса. О не прислушивался, пока не мелькнуло знакомое название.
      — Мец на особом положении, - втолковывал Эду Пелинор. - Там владетельный синьор добровольно сдал Клиру все ключевые посты.
      — Влад, как получилось, что Иван туда вообще попал?
      — Долгая история.
      — Мы вроде не торопимся.
      — Я уехал из Сарагона шесть лет назад. Если быть до конца откровенным - сбежал. Мне тогда казалось, с университетом практически покончено. Убрейю к тому времени уже захватили Клир и… новый правитель.
      — С Сарагоном тоже они постарались?
      — Не без того, но в первую очередь сказалось внутреннее напряжение. Замкнутая система не может функционировать в монотонном режиме. Ундуляции. Когда мы с тобой учились, шел подъем. Синусоида достигла пика. Сейчас - спад. Многие программы свернуты. Идет оголтелое администрирование под бойкие лозунги: откроем ворота в мир знаний для всего остального человечества.
      — На кой хрен, человечеству наши знания? Оно читать-то не умеет.
      — Это второй вопрос.
      — А по-моему - первый. Не существуй мире активного энергетического источника, из которого популяция аллари бесконтрольно черпает, так называемую силу или магию, люди, так или иначе, пришли бы к необходимости образования. При наличии магии, на фига разрабатывать и внедрять, допустим, новую агротехнику? Позови дриаду, - она пошепчет, - года на два урожай обеспечен; запасся, еще два года на запасах протянул, опять дриаду зови. Магия - тормоз.
      — В чем-то ты прав. Другое дело, что университет со всем своим накопленным потенциалом на сегодняшний день ни кому не нужен. Ни людям, ни аллари. У них к тому же имеются другие проблемы.
      — У них?
      — У нас. Для бегства у меня были и свои собственные причины. Тут, вдалеке от всяческих властей, законов и разборок существует некоторая вероятность сохранения моего рода. Рыжих медведей почти не осталось. Аллари, вообще, стали исчезать с поразительной быстротой. И дробление общества такое - голова кругом идет. На окраинах - рабовладение пополам с родоплеменными отношениями. В центральных областях - анархия под формальным покровительством синьоров, часть из которых - ставленники герцога. Жители окраин попросту не знают, что происходит в центре. А Клир способствует. Старая человеческая тактика: разделяй и властвуй. Запреты кругом. Такие запреты! Ты давно был в герцогском домене?
      — Пятнадцать лет назад.
      — Там Клир тайным распоряжением ввел запрет на производство любой, даже самой примитивной техники.
      — Слышал. Рычаг и ворот - все что осталось. Для аллари, в случае нарушения предусмотрены разборки с тихим исчезновением. Для людей - внушение от Законного колдуна, после которого провинившийся даже собственного имени не вспомнит. У меня такое впечатление, Клир решил развернуть прогресс в обратную сторону. Так мы очень скоро скатимся в дикость, хуже восточных братьев.
      — Люди скатятся. Нас не останется вообще.
      — Расскажи про Ивана, - напомнил Эд.
      — Он последовал за мной, но свернул в Мец, чтобы забрать дочь. Она там гостила. Думаю, приглашение из Меца с самого начала было ловушкой. - Влад ударил кулаком по столу так, что подпрыгнули миски. Собака бросил ладонь на его сжатый кулак.
      — Погоди. Ты уверен? Шла игра?
      — У меня только подозрения, но весьма обоснованные. Одного не могу понять, зачем Мец пошел на альянс с Клиром.
      — А если его самого подставили?
      — Нет! Эрике, дочери Ивана, удалось сбежать. Она считает, Мец точно был в игре. Никогда ему не пр-р-рощу!
      — Если… Рыжие медведи исчезнут, твой Бурый родственник объединит под своей рукой свое и твое княжества?

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.