Звезды мирового детектива - Холодная песня прилива

Элизабет Хейнс

Холодная песня прилива

First published by Myriad Editions www.miriadeditions.com in 2011

Copyright © 2011 Elizabeth Haynes

The book was negotiated trough AWLA (www.adrianweston.com) and Goumen & Smirnova Literary Agency (www.gs-agency.com)

© Л. Сумм, перевод, 2013

© ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2013

Издательство АЗБУКА®

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()

Дэвиду

Глава 1

Смутное беспокойство одолело меня и вынудило открыть глаза. Прилив отступал, уровень воды понижался, южный ветер бил прямо в бок «Мести прилива» и раскачивал судно.

Я долго-долго лежала в постели, слушая плеск волн. Они перекатывались над моей головой, металл корпуса усиливал звук, деревянная обшивка приглушала. Одеяло приятно грело, и почему было не полежать под прямоугольным световым люком, открывающимся прямо в черноту, постепенно ставшую темно-синей, а затем блекло-серой, так что я смогла разглядеть тучи над головой. Они мчались так быстро, что возникала иллюзия, будто лодка стронулась с места и летит, увлекаемая течением. Но смутное беспокойство вернулось.

Неприятное, сосущее чувство. Но не морская болезнь – или было бы правильнее называть ее речной? За пять без малого месяцев, минувших с моего отъезда из Лондона, я привыкла к легкой качке. Пять месяцев на борту. Сходя на твердую землю, первые несколько шагов я делала шатко и неуверенно, однако быстро обретала почву под ногами.

Серый, сумрачный день – нелучший выбор для вечеринки (которая должна состояться, понятное дело, попозже), но сама виновата: дотянула до сентября. Погодка из разряда «снова в школу», ветер на палубе приветствовал меня свистом, когда я наконец поднялась и высунула голову из рубки. Но нет, не в приливе дело и не в мысли о разношерстной группе приятелей, которые явятся на борт во второй половине дня. Что-то другое шебаршилось во мне, все перышки встопорщились.

План на сегодня: закончить обшивку второй каюты, той, которая впоследствии станет гостевой. Убрать плотницкий инструмент и сложить его на носу. Подмести лодку, немножко прибрать. И попросить кого-нибудь подкинуть меня в магазин за пивом и закуской.

В будущей гостевой каюте незаконченной оставалась одна стена – неправильной формы, потому-то я с ней и тянула. На полу валялись опилки и обрезки дерева, стыки, куски наждачной бумаги. Накануне я с вечера проделала измерения, но теперь, изучив со всех сторон свой чертеж, решила перепроверить для пущей надежности. На обшивку камбуза я даром извела целую партию дерева, потому что не разобрала собственного почерка.

Я включила радио, прибавила громкости, хотя поверх визга зуборезной пилы слов все равно не разберешь, и принялась за дело. В девять я прервалась и пошла на кухню выпить кофе. Налила в чайник воды и поставила его на газовую горелку. Ну и беспорядок же на борту! Я лишь изредка обращала на это внимание, но сейчас, озираясь по сторонам, отметила и пустые коробки из-под вчерашнего готового ужина, засунутые обратно в доставочную упаковку и дожидавшиеся отправки на помойку, и грязные тарелки в раковине. И кастрюли и сковородки в коробках на диванчике, их давно пора переставить на полки в шкаф, ведь я уже навесила дверцы. И большой черный пакет с тканями, которым суждено в один прекрасный день превратиться в занавески и покрывала. Пока я тут одна, на беспорядок наплевать, но через несколько часов мое суденышко наполнится людьми, а я всем успела похвастаться, будто ремонт почти закончен.

Почти закончен? Ну да, я немного преувеличила. Я справилась со спальней, гостиная тоже вполне себе ничего, и в кухне (в камбузе!) закончила, но еще надо все расставить по местам и помыть. А вот санузел – в лучшем случае про него можно было сказать, дескать, пользоваться уже можно. Не лучше обстояло дело и со свободным пространством на носу. Там я собиралась устроить большую ванную с настоящей ванной, а не с душем из шланга и оранжерею с раздвижным стеклянным потолком – я видела офигительные фотографии в журнале и твердо решила сделать у себя именно так, и еще оставалось место для гостиного уголка, или кабинета, или еще чего-то. Пока же там был склад разного хлама.

Чайник негромко засвистел, я поспешно ополоснула чашку и насыпала в нее растворимый кофе. Две ложки: перед трудным днем я нуждалась в кофеине.

В поле моего зрения за иллюминатором появились чьи-то ботинки, прошли по понтону, затем на палубу, и оттуда послышался оклик:

– Дженевьева!

– Внизу! Чайник только что вскипел, хочешь?

Застучали шаги по ступенькам, Джоанна легкой рысцой спускалась в главную каюту. Сперва показалась нижняя часть – толстые носки, тяжелые ботинки на тощих ногах, шнурки развязаны и тянутся следом, мини-юбка. А вот и верхняя половина – в свитере, позаимствованном у Лайма, темно-синем там, где основа проступала из-под опилок, иголок, веток и кошачьей шерсти. А причесочка! Длинные локоны всех цветов и оттенков.

– Спасибо, ничего не буду, сию минуту уезжаем. Заскочила спросить, к какому часу ты нас ждешь, и привезти лазанью или только чизкейк? Еще Лайм сказал, после барбекю осталось пиво, он принесет.

На щеке у нее красовался синяк. Косметикой Джоанна не пользуется, попросту не знает, как с ней обращаться, так что синяк размером с пятидесятипенсовую монету переливался лиловым и пурпурным прямо под ее левым глазом.

– Что у тебя с лицом?

– Даже не спрашивай! С сестрой поссорилась.

– Ничего себе!

– Вылезай на палубу. Я курну.

Ветер еще не улегся, пришлось укрыться от него на скамеечке у стены рубки. Солнце тщетно пыталось пробиться меж туч. На другом конце пристани Лайм грузил коробки и пакеты в старенький фургон.

Джоанна порылась в карманах юбки и достала кисет.

– Если излагать ситуацию с моей точки зрения, – заговорила она, – то я считаю, нечего ей совать свой придурочный нос в мою жизнь.

– Ты про сестру?

– Думает, она всех умнее, потому что ей в двадцать два года дали ипотеку.

– Ипотека нынче совсем не то, что раньше.

– Вот именно! – с чувством отозвалась Джоанна. – Именно это я ей и сказала. У меня есть все то же самое, что у нее, только без долгов. И лужайку подстригать не надо.

– И из-за этого вы подрались?

На миг Джоанна затихла, взгляд ее скользнул к парковке: Лайм стоял, уперев руки в боки, затем выразительно глянул на часы и полез на водительское место. К привычным звукам яхтенной стоянки – жужжанию дрели в ремонтной мастерской, болтовне радио из моей кухни, гудкам автомобилей на мосту – добавился шум включенного двигателя.

– Черт, пора бежать, – буркнула Джоанна. Сунула кисет обратно в карман и прикурила только что скрученную тощую сигарету. – Так что, в семь? Или в восемь? Когда?

Я пожала плечами:

– Не знаю, в семь с чем-то, например? Насчет лазаньи хорошая идея, если это не слишком сложно.

– Вовсе не сложно. Лайм уже все сделал.

Торопливо махнув мне на прощание, Джоанна прогарцевала по сходням на понтон и бегом, невзирая на тяжелые ботинки, ринулась вверх по берегу, по траве, к парковке. Фургон-«транзит» дергался на месте, вот-вот рванет и умчится без нее.

К четырем часам я закончила вторую каюту. Пустая оболочка, но, по крайней мере, пустая оболочка, обшитая деревом. Стены приведены в порядок, под иллюминатором вдоль длинной стены пристроена койка. Потом на нее ляжет матрас, а пока видны два люка с круглыми клапанами, через которые можно проникнуть в хозяйственное помещение внизу. Я выбрала красивые панели с бледным шпоном, сочленения и углы прикрыла резными стыками из сосны. Смахивает на сауну, усмехнулась я, но пройдусь кистью – и все изменится. К следующим выходным покрашу, и каюту будет не узнать.

Уборка после моего очередного плотницкого подвига заняла больше времени, чем я рассчитывала. Инструменты я держала в ящиках и не убирала их с тех самых пор, как несколько месяцев тому назад принялась за каюту-спальню. Теперь же я таскала ящик за ящиком на нос и через люк спускала их в пещеру трюма. Три ступеньки по трапу вниз, береги голову – потолок нависает низко! – составляй ящик на ящик у борта. Лишь после того, как я вынесла из столовой ниши черный пакет с будущими занавесками и закинула его в это хранилище, я спохватилась и заглянула в потайной уголок: там ли еще коробка. В тусклом свете, проникавшем сверху из каюты, я едва-едва могла разглядеть надпись на ее боку, выведенную жирным черным маркером: МЕЛОЧИ ДЛЯ КУХНИ.

Меня так и тянуло заглянуть, проверить, все ли в коробке на месте.

«Разумеется, и проверять-то нечего, – твердила я себе. – Вот коробка, в полном порядке. Никто не бывал здесь с тех пор, как ты ее тут поставила».

И все же я, согнувшись, прошла по трем доскам, временно заменявшим пол, и присела перед коробкой, упираясь для равновесия ладонью в борт. Сверху валялся весь мусор из лондонской квартиры: деревянные ложки, лопатки, заварочный чайник «Денби» с трещиной в крышке, мутовка, неработающий блендер, ложка для шариков мороженого, вложенные друг в друга формочки для печенья. Раскопав эти залежи, я добралась до картонки, которую невнимательный наблюдатель принял бы за дно коробки и на том, как я надеялась, успокоился бы.

Я опустила ложное дно на место и подтянула боковой клапан, на который оно опиралось. Вытащив из заднего кармана джинсов мобильник, я открыла контакты, где значилось единственное имя: ГАРЛАНД. Только имя, без фамилии и пояснений. Да и имя-то ненастоящее. Нет ничего проще, чем нажать на маленькую зеленую кнопочку и вызвать его. Но что сказать? Спросить, не хочет ли он заглянуть ко мне сегодня вечерком? «Приезжай ко мне в гости, Дилан. Я позвала только самых близких друзей и буду рада видеть тебя».

Что бы он ответил на такое приглашение? Разозлился бы. Пришел бы в ярость оттого, что я осмелилась набрать его номер, когда мне было ясно сказано: не звони. Мобильник был мне выдан с одной-единственной целью, это он мне тоже объяснил: он сам позвонит мне, причем тогда, когда будет готов забрать то, что оставил на хранение. До того – ни-ни! И если на этот телефон позвонят с любого другого номера, трубку не брать.

На миг я прикрыла глаза, на миг позволила себе роскошь подумать о нем. Затем снова включила на телефоне блокировку, чтобы исключить случайный набор номера – в особенности того, единственного, – сунула мобильник обратно в карман и вернулась в каюту.

Глава 2

Малькольм и Джози явились первыми, в шесть. Официально это еще не было началом вечеринки: они заглянули поболтать и застряли. Я колола на палубе лед, только что доставленный из магазина в большом пластмассовом ящике, и Малькольм со своего судна расслышал призывный звон пивных бутылок. Две секунды – и он уже стоит на понтоне, приветливо болтая со мной ни о чем, а под мышкой три бутылки французского красного.

– У нас его еще много, если твои запасы кончатся, – обрадовала меня Джози, поднимаясь вслед за Малькольмом на борт. – В прошлые выходные мы смотались во Францию. Запасались к Рождеству.

– Я думала, вы вина не пьете, – сказала я, протягивая Малькольму открывашку вместе с первой за вечер бутылкой пива.

– Вообще-то, не пьем, – согласился Малькольм. – По правде говоря, сам не знаю, на фига мы его столько купили.

Я прибрала как смогла. Бывает, конечно, и лучше, но все-таки большую часть вещей удалось скрыть от чужих глаз, и даже кухня смотрелась более или менее пристойно. Морин подкинула меня до супермаркета, а обратно я вернулась на такси с двумя ящиками пива и несколькими пакетами льда, огромными упаковками чипсов и головкой сыра – мысль купить его пришла мне в магазине и показалась неплохой. Не очень-то я умею принимать гостей, но, по крайней мере, на недостаток алкоголя никому жаловаться не придется.

Джози принесла чесночный хлеб в фольге.

– Думаю, его можно подогреть на плите, – сказала она.

– Я не собиралась зажигать плиту. Будет душно, народу-то много соберется.

Малькольм, признанный эксперт по обустройству жизни на борту (сколько я наслушалась его советов за последние пять месяцев!), громко фыркнул:

– Ночью окоченеешь, если не растопишь плиту.

С минуту мы все изучали плиту или, скорее, печь (она топилась дровами), установленную на кафеле в углу салона. Малькольм был прав: сейчас нехолодно, но в четыре часа утра зубы начнут выбивать дробь.

– Давай растоплю, – вызвался Малькольм. – А вы, дамы, поднимитесь пока на палубу и полюбуйтесь закатом.

Проходя мимо камбуза, я прихватила открывашку и открыла две бутылки пива (не такие холодные, как хотелось бы, но достаточно прохладные), а Джози тем временем посмеивалась над Малькольмом: дескать, мужчина разжигает огонь, бабы не мешайте.

– Он обожает огонь. Мы одно время собирались сделать центральное отопление, но он все откладывал и откладывал. Начинает запасаться дровами с лета, а то вдруг похолодает. Того и гляди свалит одно из деревьев в парке.

Ниже по течению стояла их «Джин из Скэрисбрика», узкая баржа, на которой Малькольм и Джози жили с котом по имени Освальд. Вскоре после того, как я поселилась на борту, я услышала обрывки их разговора о «тетушке Джин» и поначалу решила, что с ними живет еще одна женщина, однако вскоре сообразила, что «тетушка» – ласковое прозвище их судна. Мне, вероятно, следовало бы подумать о дружеском наименовании для своего.

«Свое» судно я узнала с первого взгляда. Я просто почувствовала: оно и никакое другое. Цена выходила за первоначально установленный мною предел, но мои финансы как раз пошли на поправку, и я позволила себе присмотреться к судам, которые раньше заведомо отвергала. «Месть прилива» требовала ремонта, но корпус у нее был крепкий и салон в приличном состоянии. Моих сбережений как раз хватало на покупку, а ремонт предстояло делать самой в течение года, соблюдая строжайшую экономию.

Забавное имечко «Месть прилива», отметила я в тот день, когда решилась вложить в нее все свои денежки. Возле меня на понтоне стоял Кэмерон, владелец судна и яхтенный брокер в одном лице. Не идеальный продавец: вечно спешил по другим делам, переминался с ноги на ногу и только что вслух не восклицал: «Берешь ты ее, наконец, или нет?» Его счастье, что я влюбилась с первого взгляда и уже не могла передумать.

«Месть прилива» представляла собой двадцатипятиметровую баржу, так называемую гаагскую. Баржи этого типа ходили по каналам Гааги, и высота их рассчитывалась по высоте гаагских мостов. Эту крепкую рабочую лошадку построили в 1903 году в Голландии. После Второй мировой войны с нее сняли мачты, установили дизель и перевозили грузы в Роттердамском порту, а в семидесятые ее перепродали, и она отправилась через Ла-Манш. С тех пор она побывала в многих руках, одни использовали «Месть прилива» как грузовое судно, другие катались на ней или даже селились на борту, кто-то любил ее больше, кто-то меньше, кому-то везло, кому-то не очень.

– Последний владелец приобрел ее перед вторым разводом, – пояснил Кэмерон. – Перехитрил свою женушку: вложил в покупку все семейные сбережения. Назвал было коротко и ясно – «Месть», но сообразил, что это чересчур прозрачно, и переименовал в «Месть прилива».

– Наверное, я придумаю другое имя, – сказала я, когда Кэм вел меня в свой офис подписывать бумаги.

– Не советую. Менять имя судна – плохая примета.

– Плохая примета? Куда уж хуже, чем владеть судном, названным в честь распавшегося брака?

Кэмерон поморщился.

– Но ведь тот, кто назвал ее «Местью», переименовал ее?

– Вот именно. И сейчас у него суд по третьему разводу, и судно пришлось продать, чтобы расквитаться с женой. Все ясно?

Таким образом, «Месть прилива» сохранила свое имя: неприятностей мне и без того хватало. К тому же у моего судна был сильный характер, была душа, и, поселившись на нем, я почувствовала себя почти в безопасности, я уже не была так одинока. Оно оберегало меня, укрывало от чужих взглядов. Для меня «Месть» была мужчиной – высоким и спокойным джентльменом, который не допустит, чтобы со мной случилось что-то плохое.

– К какому часу явятся твои друзья из Лондона? – поинтересовалась Джози.

– Кто их знает. Думаю, не рано.

Джози я бы сравнила с мягкой подушкой в теплой яркой наволочке. Мы с трудом умещались вдвоем на узкой банке. Ее седеющие волосы вздымались на ветру, пытаясь вырваться из кое-как завязанного «конского хвоста». Ветер не унимается, но хоть солнце выглянуло и вечереющее небо заголубело, усыпанное белыми облачками.

– Что они о нас подумают, как ты прикидываешь?

– Меня больше беспокоит, что вы подумаете о них.

Как-то раз, вскоре после того, как я перебралась на свою «Месть прилива», я высунула голову из рубки и увидела Малькольма на крыше «Тетушки Джин» – сидя в трусах-боксерах, он курил самокрутку; день только начинался, едва забрезжило, и в холодном весеннем воздухе дыхание курильщика выходило паром. Волосы на одной стороне головы поднялись так, словно он их загладил вертикальным утюгом.

– Поднялись? – крикнул он мне.

– Добрутро, – буркнула я и чуть было не вернулась к себе в каюту, но меня разобрало любопытство. – У вас все в порядке?

– Ага, – отвечал он, медленно и глубоко затягиваясь. – А у вас?

Как будто нет ничего естественнее, чем забраться в пять утра на крышу баржи и курить там чуть ли не голышом. Тогда я еще не знала его имени; хотя несколько раз видела, как он мелькает на причале, и мы уже начали кивать и приветливо здороваться друг с другом, однако делить ранний утренний час с незнакомцем, которого от наготы отделял лишь кусок серой ткани на чреслах, все же было непривычно.

– Не мерзнете?

– А, – сказал он, словно едва сообразил, о чем я. – Ну да. Холодно до чертиков. Но внутри сидеть не могу: Джози только что испражнилась и провоняла всю лодку насквозь.

Первые дни и даже недели владения судном, жизни в марине прошли словно бы в эмиграции. Темп существования замедлился. Тут было принято, отправляясь в магазин, окликать соседей и справляться, кому что привезти. Кто угодно мог неожиданно заглянуть к тебе, подняться на борт и просидеть три часа сряду, болтая ни о чем, а потом так же внезапно удалиться, как будто разговор вдруг исчерпал себя и вспомнилось другое, неотложное дело. Нередко гости приносили с собой еду и питье, помогали что-то починить или наладить, даже если хозяева не догадывались, что в этом была нужда. Раздавали бесплатные советы, например какие средства помогают прочистить туалет и сохранить его в рабочем состоянии. И все охотно и много смеялись.

Некоторые владельцы появлялись на своих судах только по выходным, да и то в хорошую погоду. Одна из таких «дач» – узкая полуразвалившаяся баржа принадлежала мужчине с прической, еще более дикой, чем у Малькольма. Видела я его лишь дважды, в первый раз – когда проходила мимо его баржи и приветливо с ним поздоровалась, получив в ответ пустой и пристальный взгляд. Во второй раз он шел от парковки с объемным и тяжелым на вид пакетом, внутри что-то звенело, скорее всего бутылки. Еще имелась Кэрол-Энн на моторной яхте. По правилам яхтам не место в нашей марине, среди стоящих на приколе барж, но Кэрол-Энн оправдывалась тем, что постоянно живет на борту, а потому имеет право на эту стоянку. Ее трое детей после развода остались жить с отцом в Чэтеме. Она-то здоровалась, но, поздоровавшись, заводила на час, на два, на три разговор о том, как все плохо, и как все дорого, и как трудно жить. Все прочие постоянные обитатели марины по возможности избегали общения с Кэрол-Энн, и я через пару недель усвоила это правило. За этими двумя исключениями, все мои соседи были прекрасны.

Джоанна как-то раз принесла мне обед:

– Ты еще не ела? Вот и хорошо, а то мы чересчур много наготовили.

Мы устроились вместе в столовой нише. Джоанна прихлебывала светлое пиво, обнаруженное в моем почти пустом холодильнике, а я уплетала пастуший пирог и ловила вилкой горошины.

– Не часто мне обед на борт приносят, – пробормотала я, доедая.

Джоанна только плечами пожала:

– Мне не в лом. А выбрасывать жалко.

– Тут все такие дружелюбные, – продолжала я. «Дружелюбные» – это еще слабо сказано. Попав в марину, я словно сделалась частью большого жизнерадостного семейства.

– Ага. В том-то и суть жизни на борту. Постепенно привыкнешь. Не похоже на Лондон, да?

«На Лондон совсем не похоже, – подумала я. – Ничего общего».

Решение объединить на одной вечеринке лондонских приятелей со здешними могло привести к поистине непредсказуемым последствиям: у них не было ничего общего, вот разве что Симона почитывает по субботам «Гардиан». Люси явится в своем огромном танкообразном вездеходе, пожирающем чуть ли не двадцать литров бензина на сотню километров и не выезжающем за пределы лондонской автострады M-25. Гэвин погубит немыслимо дорогие дизайнерские туфли в лужах, которые на подходе к понтону, кажется, никогда не высыхают…

А еще Кэдди. Если она, конечно, приедет.

Наступит время – пока это лишь туманное будущее, – когда «Месть прилива» превратится в роскошное место для вечеринок. Она вместит множество народу, пусть общаются, веселятся, ночуют на борту. Но пока это время не настало, и, если все приглашенные откликнутся, некоторым придется торчать на палубе: внизу попросту не хватит места. Горожане посмеются над моей неустроенностью, потом вернутся на шоссе и закончат вечер в пабе. А «лодочный люд» посидит еще, позубоскалит насчет лондонцев, вволю посмеется, прикончит все пиво и только под утро расползется по своим посудинам.

Гости вот-вот начнут собираться. Джози зажмурилась на солнышке с довольной улыбкой, будто загорала на роскошной яхте в Средиземноморье, а не сидела на старой голландской барже в Медуэе.

– Мы к ним нормально отнесемся, – посулила она. – Нам все нравятся. Кроме совсем уж завзятых снобов.

К тому времени мне уже стало по большому счету наплевать на мнение друзей из Лондона. А в начале года я была вся такая озабоченная… Все казалось страшно важным: что я надела, что сказала, о чем думаю, какую музыку слушаю, в какие пабы хожу после работы, чем занимаюсь по выходным. Лондон – сплошная светская жизнь, знакомых встречаешь в барах и в клубах, в тренажерном зале, на работе и на вечеринках, в парках и в театрах, на дискотеке в пабе. Люди проводят вместе достаточно времени, чтобы понять, на одной ли они волне. В итоге кто-то попадает в друзья, но такие друзья появляются и исчезают, как проходящие поезда, и никто по этому поводу особо не заморачивается: всегда найдется другой, с кем можно провести досуг, всегда будут приглашения на какие-то собрания и вечеринки. Я знала множество людей, по лондонским меркам они числились друзьями или приятелями. Но разве это друзья? Стоит ли обращаться к ним в беде? Поддержат ли они, случись болезнь или какая-то другая напасть? Защитят ли в опасности?

Дилан помог бы и защитил. Дилан так и делал.

– Они, в общем-то, не снобы. Но все-таки, боюсь, будут шокированы. Они представляют себе что-то вроде роскошного пентхауса, только на судне.

– Так ты уже столько сделала – смотрится шикарно.

– Еще больше осталось сделать. И я не покупала ничего нового, а мои ребята едва ли разделяют идею использовать вторсырье.

– Им подавай все новое? Но твоя лодка и правда выглядит замечательно, тем более что ты все делаешь сама. Из нас мало кто сам справился бы с обшивкой и инсталляцией.

– По крайней мере к тому времени настанет прилив.

Пока мое суденышко удобно лежало брюхом на илистом дне и не шевелилось. Но когда начнется прилив, оно приподнимется и примерно шесть часов – в зависимости от погоды – будет слегка покачиваться. На плаву любое судно выглядит и ощущается куда лучше, к тому же грязь не очень-то приятно пахнет.

Джози глянула в сторону пристани:

– А это кто?

Сверкающий внедорожник въезжал на примыкавшую к марине парковку. Значит, прибыл кто-то из лондонцев. Как оказалось, прибыло сразу большинство. Первой из машины выскочила Люси. Ей хватило ума надеть джинсы и сапожки, но сапожки она выбрала на шпильках. Каблуки тут же глубоко увязли в песке, и даже с палубы мы услышали ее вопль:

– Бля!

С заднего сиденья вылезли Гэвин и Крисси и еще кто-то – я не сразу разглядела, кто именно, но вот он обогнул машину, и я увидела его во всей красе.

– Поверить не могу! – пробормотала я.

– О-о-о, красавчик! – заворковала Джози.

– Его зовут Бен.

– Этого красавчика?

– Да. Тот в куртке – Гэвин. Мы вместе работали. Блондинка – Люси, а другая – Крисси. Она модель.

Я выпрямилась во весь рост и помахала гостям. Первым меня заметил Бен и тоже махнул в ответ, после чего все четверо, нагруженные пакетами и коробками, двинулись в сторону «Мести прилива». Гэвин почти целиком скрылся за огромным букетом.

– Ваза-то у тебя найдется? – шепнула мне Джози.

– Хм. Где-то вроде была бутылка из-под молока.

Мы дружно рассмеялись, и на миг я самой себе удивилась: зачем я вообще затеяла вечеринку с лондонцами? Ведь это все равно что столкнуть два мира, две планеты, на которых я обитала в разное время, одна из них – мой прежний дом, другая сделалась теперь моим обиталищем. Я застряла посредине, одна нога там, другая здесь, и ни в одном мире еще толком не прижилась.

– Привет! – Люси дошла до понтона и неуверенно поглядывала себе под ноги. – По этому можно ходить?

– Разумеется, можно, – подбодрил ее Бен и первым ступил на понтон. – А на борт нам можно?

Он уже подошел к узким сходням. Даже отсюда было видно, какие голубые у него глаза.

– Конечно же, – сказала я. – Поднимайтесь все сюда.

Он влез на палубу, ухватившись за мою руку, хотя и так мог бы удержать равновесие, это был лишь предлог, чтобы прижаться ко мне. Пахло от него замечательно.

– Не думала, что ты тоже приедешь, – сказала я.

– И я не думал, но как раз забежал к Люси, и она предложила присоединиться. Ты ведь не против?

– Нисколечко.

– Эй, там! Кто-нибудь подаст мне руку?

Бен подставил Люси свою ладонь в качестве опоры, и она кое-как вскарабкалась по сходням, а за ней Крисси. Гэвин был замыкающим.

– Ребята, это Джози.

Джози несколько неуклюже поднялась:

– Привет. Я живу вон там. – Она указала на «Джин из Скэрисбрика», имевшую слегка потрепанный вид, когда она лежала в грязи. На крыше наслаждался солнышком кот Освальд, он изящно задрал лапу, начищая свое достоинство.

– О, круто, – залепетала Люси. – Э… симпатичное судно.

Повисла пауза, и в тот самый момент, когда всем сделалось неловко, в дверях рубки появился Малькольм, размазывая по лбу пот и сажу:

– Я поставил чесночный хлеб на плиту. Всё путем?

Глава 3

Чем больше собиралось народу, тем быстрее таял лед, почувствовала я с облегчением. К тому времени, как я закончила обходить гостей по первому разу, прибыли Карла и Симона, одна на поезде, другая на такси, а после второго обхода не только «Месть прилива», но и понтон были забиты людьми, в большинстве своем – обитателями марины. Численно они заметно перевешивали моих лондонцев, и благодаря им вечеринка оживилась.

Джоанна и Лайм принесли лазанью и два больших чизкейка. Морин и Пэт пополнили мои запасы пива, Роджер и Салли приволокли бочонок самогона и мешок домашней выпечки. Диана и Стив пришли без детей, но с радионяней – их лодка стояла в нескольких метрах от моей. Джоанна прихватила с собой гирлянду цветных лампочек, мы натянули ее вдоль борта, и, когда солнце зашло и опустились сумерки, «Месть прилива» приобрела по-настоящему праздничный вид.

Кэдди все не появлялась. Я призадумалась, достаточно ли учтиво я ее пригласила. Долгое время она была моей лучшей подругой, насколько это вообще возможно в Лондоне, и мне очень хотелось с ней повидаться, я соскучилась. Раз уж я не могла позвать Дилана, ничто не мешало мне пригласить Кэдди. Но почему-то она не приехала.

С тех пор как я перебралась на судно, мы с ней разговаривали нечасто. Кэдди так и не простила мне поспешного бегства из столицы. Когда я звонила, она оттаивала не сразу, и лишь через несколько минут мы возвращались к прежним интонациям, могли посмеяться.

– Что за вечеринка? – переспросила она.

– Да просто вечеринка. Скажем, новоселье на борту.

– Симпатичные парни будут?

Я представила себе, как она отреагирует на Малькольма:

– Ну, в общем…

– Тогда ладно. Думаю, я доберусь. Только пришли мне адрес эсэмэской.

– Что слышно в клубе? – спросила я, как спрашивала каждый раз.

– Все в порядке. Сейчас тихо. На прошлой неделе появились новые девчонки, по большей части отстой. Нет конкуренции.

Снова пауза. Она знала, о чем я на самом деле хотела спросить, и тянула, заставляя меня нервничать. Иногда вынуждала прямо задать вопрос, иногда, сжалившись, сама сообщала:

– Дилана в последнее время в клубе почти не видно. Наверное, Фиц дал ему какое-то поручение.

– Как он?

– Все такой же злобняшка, – рассмеялась она.

И где же Кэдди?

Сама не зная как, я очутилась в столовом уголке между Малькольмом и Джоанной, которые подробно обсуждали с Люси устройство санузла и особенности его работы.

– А душ? – надсаживалась Люси, перекрикивая шум в каюте: Джоанна решила подогреть хлеб в духовке и хлопала дверцами шкафчиков в тщетных поисках поддона.

– А это? – с вызовом отвечал Малькольм. Он решил, что дело в его волосах: он никогда не моет их шампунем, но обижается, если кто-то намекает на его неопрятность.

– Ну-у, – протянула Люси. – Может быть, я придираюсь, но ведь это всего-навсего шланг.

– Знаю, что шланг, – вмешалась я. – Но это не навсегда.

«Господи, я же пьяна, – подумала я. – Уже успела надраться».

Я глянула на часы, Кэдди здорово задержалась. Да где же она?

Малькольм гнул свое:

– У большинства на баржах установлен санузел, но есть и душевые кабинки возле главного офиса. Их держат в полной чистоте, не сомневайтесь.

– Типа кемпинга? – переспросила Люси. Ее знакомство с кемпингами исчерпывалось двумя поездками на полдня в Гластонбери, да и то останавливалась она в гостинице.

– Типа того. Только чище, – настаивал Малькольм.

– У меня на том конце будет ванная комната. Самая настоящая, с ванной. – Меня почему-то вдруг обеспокоило, не подумает ли Люси, что я тут совсем опустилась.

Малькольм негромко кашлянул.

– К Рождеству закончу, вот честное слово. Там будет большая ванна, а еще я установлю душ в оранжерее.

– Где?!

– Сделаю раздвижную крышу над той частью палубы, что примыкает к каюте, – там примерно три метра по палубе. Буду открывать в хорошую погоду. И там сделаю душ. А на корме – еще одно помещение, кабинет или гостиный уголок, пока не решила. Выйдет примерно три метра в длину, и я смогу в хорошую погоду открывать крышу.

– Серьезная предстоит работа, – сочувственно улыбнулась мне Джоанна.

– Нормально, – сказала я. – Тружусь в своем ритме.

– А с деньгами как? Я бы не продержалась пять месяцев без заработка, – сказала Люси.

«Потому что ты все денежки просаживаешь на тряпки», – прокомментировала я про себя.

– Вроде укладываюсь. Еще остались сбережения.

– Я думала, они ушли на покупку лодки.

– Не полностью.

Пауза. Я ждала, не скажет ли она что-нибудь еще. Пусть только посмеет. Малькольм с любопытством поглядывал то на меня, то на Люси.

– Так чем ты занималась в Лондоне? – невинно осведомился он.

– Продажами, – поспешила я ответить прежде Люси. – Знаешь программное обеспечение ERP? Целый пакет программного обеспечения, сперва продаешь базовый пакет всяким международным организациям, а потом предлагаешь им дополнительные модули – бухгалтерский, для отдела кадров и так далее.

Глаза Малькольма тут же остекленели.

– По сути, это продажи, – пояснила я. – Не важно, чем ты торгуешь, принцип везде один и тот же. Только в данном случае главная трудность была в том, что наши клиенты – директора крупных компаний. Нужно было выйти на них и убедить потратить сотни тысяч фунтов.

– И почти всегда, – вставила Люси, – нашими клиентами оказывались мужчины. В отделе продаж все, кроме нас двоих, мужчины. Можете твердить сколько хотите, будто неравенство между полами ушло в прошлое, но, поверьте, из корпоративных продаж программного обеспечения это самое неравенство никуда не делось.

Малькольм уже явно выпал в осадок, но Джоанна еще держалась:

– Во всем отделе продаж только две женщины? А сколько всего человек?

– Двадцать, – ответила Люси. – И мы – первые особи женского пола, которых они вообще туда допустили. Это все равно что оказаться той самой девчонкой, которую мальчишки приняли к себе в шалаш.

– Трудненько вам было, – посочувствовала Джоанна.

– И было, и есть, – подтвердила Люси. – Только теперь я единственная девочка в шалаше. Дженевьева-то свалила.

Джоанна и Малькольм дружно уставились на меня. Как это, мол, я свалила?

– Я была сыта по горло, – сказала я. – Хотела только одного: скопить денег на судно. После этого я ни на минуту там не задержалась.

– Ничего себе работенка, где можно на такое судно скопить!

И прежде чем я успела ей помешать, Люси выпалила:

– Дженевьева работала на двух работах – верно, Джен?

– Ну деньги-то я главным образом получала с продаж, – соврала я, но это не помогло.

– Дженевьева работала еще и в ночном клубе, – продолжала Люси, глядя прямо на меня, а что она при этом думала – хрен поймешь.

Лицо у меня запылало. В другом конце каюты Бен болтал с Дианой, и оба они смеялись. Бену приходилось немного сутулиться, хотя потолок в каюте чуть выше метра восьмидесяти. Красивый и недоступный Бен.

На трапе показался Лайм:

– Джоанна, где загребалка для чизкейка?

– Загребалка? Лопаточка, что ли?

– Лопаточка или как ее. У тебя есть такая?

Джоанна принялась рыться в кухонных шкафчиках, как всегда, со страшным грохотом.

– Вон на крюке висит подходящая, глянь! – указала я.

Джоанна сняла лопатку с крючка и, размахивая этим оружием, двинулась спасать чизкейк.

– Ты работала в клубе? Типа барменшей? – проснулся наконец Малькольм.

Я бросила на Люси свирепый взгляд, но она его не заметила или не пожелала заметить.

– Дженевьева танцевала в клубе, – с удовольствием пояснила она. – Разве она ничего вам не рассказывала? У нее классно получалось. То есть так мне говорили, сама-то я в тот клуб никогда не ходила. Чисто мужской клуб, понимаете?

Глаза у Малькольма сделались что блюдца. «Сука!» – не разжимая губ, шептала я. И зачем только я ее пригласила? А Кэдди так и не приедет, это уже ясно, раз ее до сих пор нет. Пока я не поняла, что ее не будет, я и не догадывалась, что больше всех хочу видеть именно ее. Она бы поддержала меня против Люси, если б разговор коснулся моральных или там феминистских аспектов танцев в ночном клубе. С Кэдди никто бы не осмелился поспорить.

– Бывает ли у вас такое чувство, – я обращалась больше к самой себе, чем к этим двоим, – нечто вроде надвигающегося рока? Как будто непременно случится что-то плохое? Меня оно сегодня целый день преследует.

– Бывает, – сказала Люси. – Особенно часа в два ночи, если я все еще пью, а в семь вставать на работу.

Ее шуточка слегка разрядила атмосферу, но мне все равно расхотелось продолжать разговор. Раз уж Люси надумала просветить моих новых друзей насчет моего прошлого, пусть делает это без меня. Я поднялась, и Малькольм подвинулся, пропуская меня. Я протиснулась мимо столпившихся в камбузе гостей и выбралась на палубу. Глянула в сторону парковки, все еще надеясь увидеть, как Кэдди вылезает из такси, но на парковке никого не было. Джози сидела, прислонившись спиной к рубке, рядом с Роджером, Салли и – подумать только! – с Гэвином, который снял с себя пиджак и сшитые вручную итальянские туфли и, скрестив босые ноги, рассказывал про то, как он отправился в Таиланд и там по ошибке продал кому-то свой паспорт. Посреди этого дружного кружка стоял на опрокинутом ведре кувшин домодельного варева, и они то и дело прикладывались к нему.

– Держи! – послышался за моим плечом голос Бена. Он протянул мне бутылку пива.

– О, спасибо.

Вечерок становился все прикольнее. Мы с Беном обошли рубку с другой стороны, поглядели, как отражаются в воде огни автомобильного моста. Ветер улегся. С противоположного берега доносились приглушенные басы ночной дискотеки.

– Сколько уже месяцев не напивалась, – призналась я.

– А я? Сколько дней? Или, вернее, сколько часов? – улыбнулся Бен.

Мы устроились на крыше каюты.

– Я по тебе скучал, – сказал он.

Я рассмеялась в ответ.

– Лгун, – сказала я. – Никогда ты ни о ком и ни о чем не скучаешь.

Он притворился обиженным, но мы оба знали, что это всего лишь игра. Бен закидывал удочку насчет ночки со мной, и плевать ему и на собравшихся тут людей, и на все наши прошлые недоразумения.

– Здорово ты обустроила баржу, – похвалил он.

– Спасибо на добром слове.

– Спальня крутая.

«Вот уже и до спальни добрались», – отметила я.

– Световой люк в крыше – это круто. Клево, наверное, лежать ночью и смотреть прямо на звезды.

Я усмехнулась:

– По большей части небо светится страшным оранжевым светом. Естественного освещения лишился не только Лондон, знаешь ли.

– Пытаюсь быть романтичным.

– Знаю, что пытаешься, Бен. Но не забывай: я вообще хорошо тебя знаю. На меня все это больше не действует.

– Дженевьева, что случилось-то?

– Ты еще спрашиваешь? Я застукала тебя с другой, когда считалось, будто у нас роман. Или ты забыл?

Теперь эти слова так легко слетали с языка. А тогда мое сердце разбилось.

Бен покачал головой:

– Господи, ну ты и злопамятная! Я совсем не про это. Я хотел спросить: что с тобой сделалось в Лондоне? Взяла и свалила ни с того ни с сего. Никто даже не знал, куда ты отправилась. Люси вообразила, будто тебя похитили.

– Ничего со мной не случилось. Не фантазируй.

– Дженни, ты бросила работу и исчезла. Буквально исчезла.

– Кто тебе сказал?

– А кто бы ты думала? Люси, само собой. Она сказала, ничего подобного у вас в компании никогда не бывало. Сказала, что ты ворвалась в кабинет гендиректора прямо во время совещания и хлопнула ему на стол заявление, после чего сгребла свой плащ – и только тебя и видели. Люси говорила, что ей пришлось разбирать твой стол, а когда она свалила все добро в коробку и привезла к тебе на квартиру, у тебя уже и вещи были упакованы.

На миг я лишилась дара речи. Снова вернулось то непонятное беспокойство. Прилив начался, через несколько часов он достигнет высшей точки. Лодка уже начала легонько покачиваться, обычно у меня возникало чувство, будто «Месть прилива» ласково убаюкивает меня. Но сейчас, когда на ней собралось столько народу, я этого не ощущала.

Сквозь люк я могла слышать с крыши каюты, как легкая беседа перерастает во что-то иное, голоса звучали громче. Вроде бы Джоанна и Малькольм, а против них Люси и Симона.

– Я всего лишь говорю…

– Я слышала, что ты сказала, и понимаю, что ты хотела этим сказать! – Это вроде бы Джоанна.

– Вы все одинаковые, вы просто ничего знать не хотите. – Голос Малькольма, язык чуточку заплетается под влиянием дешевого пойла. – Вы думаете, мы хуже вас, раз мы живем на воде. Только потому, что вы давитесь в квартирах…

– Я ничего подобного не говорила!

– Тогда чего ты цеплялась к ванной? Говорю тебе, когда она закончит лодку, это будет чисто дворец, вы все посинеете от зависти.

– Вот уж не думаю! – рассмеялась Люси.

Я как сидела, так и уткнулась головой в колени:

– Господи, я же знала: не надо сводить их вместе.

Бен не упустил шанса обнять меня за поникшие плечики.

– Они пьяны, Дженни, делов-то! К утру все забудется.

– Бен, куда ты, блин, подевался? – Люси поднималась в рубку, со злобой стуча каблуками по лакированным сосновым ступенькам. – Гэвин, пошли в паб!

– Хочешь, я останусь? – тихо спросил меня Бен. Люси еще не заприметила его.

– Нет, – сказала я. – Иди с ними, все нормально.

– Я могу вернуться попозже.

В его голосе явственно прозвучала надежда. Я не удержалась и взглянула на него.

«Как легко было бы уступить, – подумала я. – Ничего нет легче: оставить его тут, лечь с ним в одну постель, а поутру проводить на лондонский поезд».

Кому повредит, если я проведу одну-единственную ночь с Беном? Пять месяцев уже прошло без Дилана, пять месяцев в бесплодном ожидании его звонка. Очевидно, он-то не скучал по мне так, как я по нему.

– Где Бен, на хрен? – твердила Люси.

– Что стряслось, ваше высочество? – Гэвин нехотя поднялся.

– Я хочу пойти в паб!

– Хлебни этого, – мягко предложил Роджер. – Сразу почувствуешь себя лучше, слово даю.

– Что это? – с опаской спросила Люси.

– Волшебное зелье! – захихикал Гэвин.

– Что-о?

– Правда-правда, Люси! Ты только попробуй. Никогда такого не пил, честное слово. Как будто пьешь божественный нектар и…

– Чушь, Гэвин! Что ты несешь? Опять накурился? Ты же говорил, у тебя не осталось травы.

– Родж дал мне затянуться. Но право, ваше высочество, травка не сравнится с этим вот. Глотни!

– Фу-у-у! Дерьмо дерьмом.

Хохот пронесся от рубки по всей палубе.

А тем временем мы с Беном целовались. Бен зажал мое лицо в ладонях и поцеловал меня прежде, чем я успела воспротивиться, сказать «нет», отодвинуться. В поцелуях Бену нет равных. Я чувствовала, как рушатся возведенные мной барьеры, моя решимость, желание сопротивляться. Чего проще – сказать ему, чтобы вернулся попозже. Никто ничего не заметит. В течение часа обитатели марины разбредутся по своим лодкам, Люси и прочие лондонцы наведаются в паб, оттуда отправятся в Рочестер или Мейдстон или даже, если припрет, вернутся в Лондон, причал опустеет, затихнет, и никто не увидит, как Бен возвращается, никому и знать не надо…

– Бен, так вот ты где!

Поцелуй прервался. Люси мерила меня свирепым взглядом, словно это моя вина, что ее оскорбили эти грубые люди с реки – парень с безумной копной на голове и девица с фонарем под глазом. А тут еще мы с Беном забились в темный уголок, его губы на моих губах, его рука у меня под блузкой – это ее добило.

– Остаешься или идешь с нами? – ледяным голосом потребовала она ответа.

Прежде чем Бен ей ответил, я выпрямилась и шепнула ему:

– Иди!

– Но почему?

Люси уже двинулась дальше, таща с собой всех прочих, в том числе Симону и Карлу. Куда она их денет – в багажник, что ли, запихнет?

– Почему?

Я слегка пожала плечами.

– У тебя другой?

– У меня теперь другая жизнь.

Он попробовал снова, улыбаясь своей теплой, нахальной улыбкой:

– Никто же не требует с нас вечных клятв. Одна ночка, Дженни, чего там! Ты ведь меня хочешь?

Я невольно расхохоталась:

– Щедрое предложение, Бен, но я предпочитаю быть сама по себе, чем с тобой, пусть даже на одну ночь. Спасибо!

Он сдался:

– Ну, как знаешь. – И двинулся вслед за Люси.

После объятий, обещаний звонить и писать, ахов и охов по поводу чудной вечеринки и сожалений, что она кончилась, они удалились. Я тоже обнимала каждого по очереди, а речные жители тем временем ударяли по пиву и болтали между собой, доедая приготовленную Лаймом лазанью.

Я махала им вслед, датчики на берегу уловили движение, и на парковке загорелись фонари, но Люси ухитрилась оступиться и рухнула мордой вниз – повезло еще, что в траву. Малькольм громко захохотал.

Вскоре поднялись Диана и Стив. Судя по доносившимся из радионяни воплям и выстрелам, то ли дети вылезли из постели и включили на полную громкость видеоигру, то ли их судно захватили террористы.

Внизу, в каюте, разговор шел уже мирный, без острых тем.

Джоанна протянула мне бутылку пива.

– Присоединяйся, – предложила она.

– Вы уж простите меня за этих придурков, – извинилась я.

– Да почему же «придурков»?

– В целом очень даже ничего, – откликнулся Малькольм, уже вполне смягчившийся.

– Спасибо, – сказала я. – Вы классные ребята.

– Вот только зря ты отказала Бену, – хихикнула Джози.

– Ты о чем?

– Думаешь, мы не слышали? Он прямо-таки умолял тебя. Уж как уговаривал.

– Похоже на то.

Джози со всей силы ткнула меня локтем в бок.

– Я бы такого красавчика гнать не стала, если б он ко мне клинья подбивал, – сказала она.

– Ой, старушка-потаскушка! Будешь нынче спать на крыше, если не уймешься, – предостерег ее Малькольм.

Я рассмеялась:

– Он не так хорош, как с виду кажется. Я про Бена.

– О-о-о, – протянула Джози. – Так ты с ним прежде…

– Ага. Была там, делала это.

– И он не так уж хорош? Ах ты черт! Кто б мог подумать? А на вид самое оно.

Я слегка призадумалась. Не планировала я вести с ребятами такой разговор.

– Не то чтобы в постели нехорош, – осторожно уточнила я, – просто не тот он человек, с которым мне бы хотелось строить отношения.

– Приглядела себе другого? – прицепилась Джоанна.

– Да нет. Просто думаю, лучше мне какое-то время побыть одной. С «Местью» повозиться и так далее, понимаете?

– А, повозиться, – подхватил Роджер. – Дженни обручилась со своим судном, ясное дело. Все мы через это проходили. Ты мне еще новую каюту не показала.

– Ой, посмотри, конечно, – откликнулась я.

Малькольм взял на себя роль гида и повел Роджера в только что отделанную мной каюту, а я осталась в салоне допивать очередную бутылку. Слишком много пива, я и сама это понимала. Дрова в печке уже догорали, дверь в рубку прикрыли, и салон основательно нагрелся. Мы развалились, задрав ноги, предоставив легкому колыханию прилива баюкать нас.

Я вдруг сообразила, что с той минуты, как Бен принялся флиртовать со мной, позабыла про Кэдди. Так где же она? Может быть, ее вызвали на работу?

– Надо чаще встречаться, – сонно пробормотала Джози.

– Мы всегда это повторяем, – подхватила Салли.

Она, как ребенок, свернулась на большом мягком диване, накрыв ноги лоскутным одеялом, которое я раздобыла на благотворительной распродаже.

– Мне твоя «Месть» нравится, – сказала Джоанна. – Я тебе говорила? Тебе досталась одна из лучших посудин в нашей марине.

Это мы часто обсуждали – чье судно лучше, по каким критериям, но к единому выводу так и не пришли.

– Лучшая – «Сувенир», – заявила я.

Салли улыбнулась:

– Ты так говоришь, потому что ты у нас добрая и любезная.

– Мне тоже нравится «Сувенир», – согласилась со мной Джоанна. – По-моему, на сегодняшний день «Сувенир» лучше всех, но если Дженевьева сделает оранжерею с раздвижной крышей, тогда ее «Месть» будет круче.

– Точно-точно, – сказала Салли. – С оранжереей нам не тягаться. У нас всего три горшка и небольшой участок в Рочестере.

– А что ты в ней вырастишь, Джен? Уже придумала?

Не пытается ли Джози намекнуть, чтоб я вырастила в оранжерее травку для них с Малькольмом? Но прежде чем я успела обдумать это предположение, вернулись мужчины.

– Слышь, Дженни, а Лайм уснул у тебя на кровати.

– Черт! – сказала Джоанна. – Я-то гадала, куда он подевался. Думала, свалил домой.

Она поднялась и пошла будить своего спутника, павшего жертвой дешевого пойла.

– Нам пора, – сказал Малькольм. – На завтра полно дел.

– Да? – удивилась я. – Каких это?

– Едем платье выбирать, – пояснила Джози. – Моя племянница выходит замуж, и Малькольм обещал нарядить меня к ее свадьбе.

– И от себя добавлю, чтобы ты не лезла с вопросами! – рявкнул Малькольм, хотя никто и не думал к нему лезть. – Да, можешь быть спокойна: перед свадьбой я постригусь.

Глава 4

На том мои гости разошлись, спустились на понтон и побрели покачиваясь каждый к своему суденышку, к своим теплым каминам и печкам.

Я заперла рубку и осталась в салоне, невидящим взглядом таращась в огонь, приканчивая последнюю и явно лишнюю бутылку пива. О Бене я старалась не думать, но невольно гадала, где сейчас лондонцы. Телефона его я, к счастью, не знала. Иначе я могла бы дрогнуть и написать ему – хорошо бы это выглядело!

Камбуз перевернули вверх дном, всюду бутылки, стаканы и грязные тарелки, на полу крошки чесночного хлеба. Поднос, на котором Джоанна и Лайм доставили лазанью, целиком заполнил раковину, завтра придется отдирать пригоревшие корки. Интересно, долго ли его понадобится вымачивать и драить, прежде чем вернуть законным владельцам?

Что-то мешало мне сидеть…

Я сунула руку в задний карман джинсов и вытащила телефон, оставленный мне Диланом. В сто первый раз открыла контакты в меню. ГАРЛАНД. Почему он выбрал в качестве пароля именно это слово? Слово как слово, ответил он, когда я его спросила. Случайный выбор, так и должно быть. Чтоб никто не догадался, если телефон попадет не в те руки.

– А если мне понадобится разыскать тебя?

– С какой стати меня искать?

Он понятия не имел о моих чувствах, о том, что я переживаю. В ту пору я и сама толком этого не понимала. Мне просто трудно было смириться с тем, что придется обходиться без него.

– Вдруг что-то случится? – настаивала я.

– Ничего не случится. – Он явно терял терпение. – Все будет хорошо, поверь мне. Ничего не случится. Когда у меня все будет готово, когда я со всем разгребусь, я тебе позвоню, и мы сможем где-нибудь встретиться. Договорились?

Прошло пять месяцев, даже больше. Все это время я не расставалась с телефоном, следила, чтобы он был всегда заряжен, и никогда не звонила по нему. Никогда.

Неуклюжим пьяным движением я забросила телефон на деревянную полку за диваном. Смысл-то сидеть тут, вздыхая о Дилане? Где бы он сейчас ни был, вряд ли он вспоминает обо мне.

Туалет, который я только с утра вычистила, переполнился и засорился. Речные жители никогда бы не оставили его в таком виде. Мне стало вдруг одиноко и грустно. Зря я не приветила Бена. Было бы лучше, если бы кто-то остался на ночь. Пусть не Дилан, но хоть кто-то.

Я выключила свет и забралась в постель.

Ночью мне снился телефон, тот самый, дилановский. Во сне он звонил, имя ГАРЛАНД вспыхивало на дисплее, чтобы я поверила: это он, точно он, позвонил наконец, но, сколько бы я ни нажимала во сне на зеленую кнопочку, ничего не получалось. Большую часть ночи я полуспала-полубредила, то и дело открывая глаза, и видела над головой чернильную черноту. Затем в мой сон проник Бен. Проник и лег со мной рядом.

– Насчет звезд ты соврала, – упрекнул меня он.

Я поглядела в люк – и правда полно звезд, да таких ярких, что они сливались друг с другом, сияние окружало нас со всех сторон. Тут я раскрыла глаза уже наяву и опять не увидела ничего, кроме темноты. Звездочки кое-где мерцали, но совсем слабо.

«Так всегда, стоит мне перебрать», – сердито думала я.

Пришлось просыпаться: срочно потребовалось в туалет. Мой, вспомнила я, засорился, а в санузел на пристани я посреди ночи не пойду. Решив так, я залезла в кладовку на носу и отыскала там ведро, в котором обычно мешала клей. Ведро оказалось чистым – уже приятно. Я воспользовалась им, потом задвинула ведро в ванную и вернулась в постель.

Сколько-то еще я полежала, прислушиваясь к плеску воды о корпус судна. Начинался отлив. Скоро моя баржа опустится в ил и будет лежать тихо-тихо, а там уже и до рассвета недалеко. Помимо плеска воды, слышался еще какой-то звук. Сначала отдаленное негромкое постукивание, словно судно носом цепляло понтон, или как будто кранец приподнимался и хлопал по борту. Поначалу на этот звук можно было и вовсе не обращать внимания, но он повторялся вновь и вновь, назойливый, ритмичный.

Легкое постукивание сделалось настойчивее и громче. То что-то мягко шлепалось о борт, то скреблось. Я вновь проснулась и лежала, прислушиваясь к этому звуку, пытаясь понять, откуда он идет. Словно что-то попало между судном и понтоном, прямо за бортом моей спальни. А раз прилив отступает, оно уже не уплывет с ним, так и будет стучать, пока судно всем корпусом не опустится в ил. Этого еще долго ждать.

С тяжким вздохом я села в постели, прислушалась. Да, с каждым движением реки, когда вода поднимается и опускается, в такт этому движению – пум-пум-пум. Что там такое возле моей лодки, что-то большое, если так стучит? Пластиковый контейнер приплыл или что-то в этом роде?

Зябко вздрагивая, я натянула в темноте джинсы, прихватила свитер из стопки предназначенного в стирку белья. К утру стало холодно, печь давно прогорела. Сразу за дверью в кладовке меня ждал фонарь – здоровенный, с ручкой в виде резиновой дубинки. Переезжая сюда, я запаслась и маленьким фонариком, но уже через неделю упустила его за борт и так и не смогла выудить. Один из первых советов, полученных мной от Малькольма, гласил: «Привязывай поплавки ко всему, чем дорожишь».

Я поднялась в рубку, стуча зубами. Прямо-таки примораживало, небо было еще совсем серое. Я сунула ноги в кеды, оставшиеся на ночь у штурвала, они набрались холода и сырости, но все лучше, чем босиком шлепать по мокрым сходням.

Нигде никого не видать. На всех лодках – тишина, темнота, те, что ближе к понтону, все еще слегка колышутся, а те, что у берега, уже плотно сидят в грязи.

К моему удивлению, со стороны парковки донесся какой-то звук. Кажется, захлопнулась дверца. Потом заработал двигатель, чиркнули шины по гравию, и замелькал темный силуэт автомобиля, выезжающего с парковки. Замаскировался-то как: ни задних огней не включил, ни передних фар. Чего это он шифруется? И почему не загорелись фонари на парковке? Там же установлены датчики движения. Кто-то жаловался Кэму, дескать, луч бьет прямо в иллюминатор, а свет загорается даже оттого, что лисы пробегают через парковку к мусорным ящикам. И решение было найдено: помойку сдвинули в сторону. Но уж на человека-то датчики должны были сработать?

Тишина, легонько ударяет вода в борт. Затихло и движение на автомобильном мосту. И вот оно снова: негромкий стук, теперь еще и с плеском, как будто через это – что бы оно ни было – перекатывается волна. Оно большое, судя по звуку. Я прошла вдоль левого планшира, хватаясь для упора за стенки каюты. Меня все еще немного качало от вчерашнего пива, а вкрадчивое колыхание лодки вызывало тошноту.

Мне вдруг стало не по себе. Здесь, на реке, вдали от столицы, как-то неправильно подниматься до рассвета.

Добравшись примерно до уровня своей спальной каюты, я включила фонарь: неожиданно мощный, яркий луч высветил здоровенные сосны возле главного офиса на берегу. Я опустила фонарь, направляя луч в зазор между бортом «Мести прилива» и понтоном.

С первого взгляда я не угадала, что там такое. Какой-то сверток. Большой, завернутый в разноцветную материю сверток.

У меня мелькнула мысль, что сюда каким-то образом попал набитый всякими тканями пакет, который я вчера так небрежно швырнула в кладовку на носу. Чушь, конечно, как бы он сюда перелетел? Да и тот сверток за бортом был гораздо тяжелее, еле шевелился, вода не могла стронуть его с места. Он качался в одной точке и бил в борт как раз там, куда приходилось мое изголовье.

Я сходила в рубку за багром. Этот длинный шест с крюком на конце достался мне вместе с судном и, насколько я понимаю, никогда не использовался. Во всяком случае, я им не пользовалась, ведь я еще ни разу не снималась с якоря. Багор был тяжелый, мне не по руке, и я призадумалась, не плюнуть ли, не прилечь ли досыпать на диване, укрывшись одеялом, но на это я решиться не могла: настойчивый стук, недостаточно ритмичный, чтобы перестать обращать на него внимание, постепенно свел бы меня с ума.

Я хотела было сунуть багор под правый локоть, а левой рукой держать фонарь, но багор оказался настолько увесистым, что орудовать им я могла только обеими руками. Пришлось поместить фонарь на крыше, луч его пронесся над соседними лодками до самого офиса на берегу.

Багор наткнулся на этот плавучий предмет – даже на ощупь он казался громоздким и тяжелым. Я попыталась подцепить его крюком, но, когда мне это удалось, выяснилось, что приподнять эту штуку у меня силенок не хватит. Она стала разворачиваться, багор чуть не вырвался у меня из рук, так что я поспешила выдернуть крюк и, перегнувшись через планшир, всмотрелась в черную воду.

Что это – бледное, бесформенное? Тоже часть этого свертка, но какая-то другая, не такая, как все остальное. Я схватила фонарь, направила луч на это белое. Прямо мне в лицо взглянуло мертвое лицо Кэдди. Один глаз закрыт, другой прищурен, будто залихватски подмигивает. Волосы спутались темным узлом, мотаются в грязной воде, прикрывая мертвое лицо.

Я выронила багор. Он ударился о край планшира, вылетел на понтон, покатился и остановился, исчерпав инерцию движения. У меня перехватило дыхание, а когда я сумела глотнуть воздуха, голос вернулся, и я заорала так, как не орала еще ни разу в жизни.

Глава 5

К тому времени как окончательно рассвело, я постепенно стала приходить в себя. Джози, в прошлой жизни спасатель, сидела рядом со мной в салоне «Сувенира» и внимательно за мной наблюдала.

«Месть прилива» оккупировали полицейские.

Вызвал их Малькольм. Они с Джози первыми добрались до меня, хотя мои вопли перебудили всю марину, и довольно скоро на понтоне собрались полуодетые и совсем раздетые речные жители, возбужденно ожидавшие прибытия полиции. Каждому непременно требовалось забраться на борт и посветить фонариком в ту самую щель – полюбоваться мертвяком, покуда Малькольм не согнал всех на понтон и не велел держаться подальше, а то затопчут все улики на месте преступления. Тут большинству ожидание наскучило, и они разбрелись по своим лодкам.

Примчалась полицейская машина с двумя патрульными. Мы вышли им навстречу к парковке. Датчики снова не сработали, было темно, меня трясло – трясло с головы до ног. Один полицейский принялся расспрашивать меня, что я видела да что слышала, а второй пошел взглянуть.

Я не плакала. Я производила какой-то странный звук, напоминавший рев напуганного животного. Я ничего не могла поделать, этот панический вопль поднимался изнутри, вопль ужаса и горя, – Кэдди мертва, именно она, прекрасная моя Кэдди! Вой длился и длился, то громче, то почти смолкая, когда я выбивалась из сил, а Джози обнимала меня и укачивала на груди, как ребенка, и я обеими руками цеплялась за нее.

Когда я немного пришла в себя, меня отвели на «Сувенир», оставили там с Салли и Джози. Понаехало еще много полицейских, а с реки пришла патрульная моторка. С кормы баржи спустили невод, другим концом привязали его к понтону – наверное, чтобы тело не унесло приливом, хотя оно, как мне кажется, никуда уплывать не собиралось. Наступил рассвет, прилив еще толком не начался, и я сидела в чужом салоне, обмотанная двумя одеялами – одно на плечах, другое вокруг ног, – и все равно меня трясло. Почему-то думала я о том, что кеды на мне грязные и можно ли исхитриться их снять так, чтобы никто не обратил внимания.

Вопросы все сыпались, а я твердила в ответ: «Не знаю. Не знаю. Не знаю». Я едва замечала присутствие людей в салоне, а они говорили обо мне так, словно меня и не было. Хотя, по правде сказать, если я там и была, то лишь как бездушное тело.

Кэдди мертва. Несчастный случай? Поскользнулась в темноте? Приехала на вечеринку, а я ее не увидела? Упала за борт, на что-то наткнулась, ударилась головой об ограждение? Но как я могла ничего не услышать? Ничего не заметить?

– Что стряслось? – Голос Роджера. Вот пожалуйста. Он ухитрился проспать все ночные события.

– В воде нашли тело. Возле «Мести прилива».

– Как она? – Голос Малькольма.

– Оправится. Я за ней присмотрю. Ей бы в тишине побыть.

– Дженевьева?

– Говорю тебе, Малькольм: оставь ее в покое! Право, мог бы и получше соображать.

– Я только спросить, не хочет ли она, чтобы я поговорил с полицией вместо нее, ну, типа законного представителя?

– На фига ей законный представитель, толстый ты дурень? Она и сама сможет поговорить с ними, когда им понадобится. Она же ничего такого не видела, просто наткнулась на тело. С каждым может случиться.

– Ее лодка с краю, ближе всех к реке. Должно быть, тело принесло из Какстона. Если его несло вниз по течению, как раз на ее баржу и должно было наткнуться.

– Почем ты знаешь, что она утонула в Какстоне?

– Я не говорю, что знаю. Говорю, что ее, скорее всего, принесло оттуда течением. Как в прошлый раз, помнишь? Того парня, который застрял у нас в иле на прошлое Рождество.

– Это не последний, ты путаешь. Последним был тот идиот, который бросился летом с Эйлсфордского моста.

– Того унесло в Гиллингем.

– Я знаю. Просто говорю, что тот, на Рождество, не был последним.

– Какого черта вы затеяли этот спор? – Это был новый голос – голос Салли. Она плакала беззвучно, но не переставая, промокала глаза платком, оплакивая женщину, которую она никогда не встречала.

Все ненадолго утихомирились.

Я заговорила, и собственный голос показался мне чужим:

– Вы вроде бы за покупками собирались?

Мне показалось, будто на меня уставились все, я почувствовала, как к щекам приливает краска.

– Ой, да об этом не беспокойся, – заверила меня Джози. – Попозже съездим.

– Выпить хочешь, Дженни? Или чашечку чая? – предложила Салли.

Час тому назад она уже предлагала мне чай. До сих пор стоит на столе, остывает.

– Не знаю, – повторила я. – Нет, пожалуй, не стоит.

– Интересно, кто она такая, – заметил Малькольм.

– Довольно об этом, – распорядилась Джози, похлопывая меня по коленке. – Найдется о чем поговорить.

Но и это не сработало. С палубы в салон спустился человек в деловом костюме. Коротко подстриженные седеющие волосы, темные глаза, лицо в резких морщинах.

– Доброе утро, – приветствовал он нас. – Детектив-сержант Энди Бастен. Могу я поговорить с Дженевьевой Шипли?

Мои друзья разом глянули на него, потом на меня и почти инстинктивно чуть заметно придвинулись ко мне, словно стараясь защитить. Детектив предъявил мне значок и удостоверение. Они лежали у него рядом в одном отделении драного кожаного бумажника, так что фотография на удостоверении почти стерлась, а имя и вовсе не читалось. Судя по лицу детектива-сержанта, душа его жаждала пива.

«Сувенир» – большое судно, но все-таки поменьше «Мести прилива», и в салоне при таком скоплении народу стало тесно.

– Мы пойдем пока? – предложил Малькольм.

– Я останусь, – воспротивилась Джози. – Если только она не скажет, чтобы все ушли.

Нет, я не хотела, чтобы Джози уходила. Я хотела, чтобы она прогнала детектива. Чтобы она прогнала всех, и мы с ней остались вдвоем. Я хотела вернуться в прошлую ночь, в тот момент, когда я услышала за бортом ритмичный, настойчивый, ужасный стук. Я вернусь и на этот раз буду умнее: не пойду смотреть, а перевернусь на другой бок, зажму уши руками и буду спать дальше.

– Все в порядке, Джози. Честно, – вопреки собственной воле сказала я, и ребята ушли на палубу, оставив меня наедине с полицейским.

– Это много времени не займет, – посулил он. – Должно быть, вы пережили страшное потрясение.

Я коротко кивнула. Голова у меня как-то странно затряслась, как будто была неправильно соединена с телом.

– Я спала, точнее, дремала. Но как это увидела, сразу пришла в себя.

Детектив Бастен присел на кресло напротив меня и достал записную книжку:

– Я знаю, что вы все это уже рассказывали офицеру полиции. Но мне нужно убедиться, что мы ничего не перепутали. Итак, вы услышали шум?

– Я услышала стук в борт лодки. Это меня разбудило. Я пошла посмотреть, что там такое.

Я повторялась, болтала что-то, не в силах толком уследить за собой. Мой разум почти отключился, язык заметно опережал его.

«Думай. Сосредоточься. Не говори лишнего. Ничего ему не выдай».

– Такое здесь часто случается?

– Нет. Иногда, когда прилив уходит, какой-нибудь мусор попадает между бортом и понтоном. Я думала, там что-то в этом роде.

Полицейский кивнул.

– Хорошее судно, – похвалил он. – Живете на борту одна-?

– Да. Занимаюсь ремонтом. На сбережения от лондонской работы. Решила прожить год на борту, чтобы полностью привести все в порядок. Уже пять месяцев тут живу, почти весь ремонт делаю сама. Обшивку сделала. Провела водопровод.

Совсем разболталась, но детектив не прерывал меня. Сидел и смотрел усталыми взглядом.

– Вы уж извините за беспорядок. Вчера у меня была вечеринка. С какой стати вы вообще поднимались на мою баржу?

– Мы уже закончили осмотр, – ответил он. – Нужно было убедиться, что преступление произошло не на борту. Вы праздновали день рождения?

– Скорее новоселье. Что-то вроде этого. Приехали друзья из Лондона. Местные собрались. – Движением руки я охватила марину.

– Мне понадобится список. Перечислите всех, кто был здесь вчера. Сможете?

– Разумеется.

– Всем было весело, никто не ссорился? На вечеринке?

Я кивнула.

– Женщина, которую вы нашли, – прощупывал он, – не из числа ваших гостей?

Я тупо уставилась на детектива:

– Они все уехали. Лондонские. Довольно рано. Я своими глазами видела, как их машина выехала с парковки.

Его вопрос навел меня на мысль, и, прежде чем детектив задал следующий, я поспешила сказать:

– Там была прошлой ночью какая-то машина. Только что припомнила. На парковке. Когда я вышла посмотреть, что там стучит, услышала, как отъезжает машина. Я еще подумала: странно, что фары не включили, ведь темно. И на парковке должно автоматически включаться освещение – там стоят датчики, но они не сработали. Освещение не включилось.

Сержант записывал за мной каждое слово, и, когда я наконец заткнулась, он все еще продолжал писать.

– Вы не разглядели модель автомобиля? Регистрационный номер? Цвет?

– Темный. В смысле, цвет. Больше я ничего не разглядела.

Он неторопливо кивнул, что-то еще пометил у себя.

– Вы знаете, кто это? – спросила я (только бы голос не выдал, не дрогнул!).

– Жертва? А вы, Дженевьева? Вы с ней не знакомы?

– Нет, – заторопилась я. – Но я толком и не разглядела лица. Поняла, что там труп, и заорала.

На это детектив-сержант ничего не ответил, но уставился на меня с любопытством, словно знал что-то, о чем я и не догадывалась. Словно я поведала ему что-то интересное.

Он тщательно все записывал уже на третьем листе разлинованной бумаги со штампом, а когда закончил, протянул мне эти листы. Я тупо уставилась на округлые буквы: надо же, у детектива-сержанта девчачий почерк, кто бы мог подумать.

– Мне нужна ваша подпись, – предупредил он.

– Что это?

– Ваши показания. Перечитайте их внимательно, убедитесь, что у вас нет замечаний. Затем подпишите внизу каждой страницы. Вот здесь, видите? И вот здесь.

Я кое-как прочла. Записи были составлены от моего имени, как будто я сама их вела. Странно было видеть свой рассказ, изложенный этим детски округлым почерком, и мне все хотелось поправить то или иное выражение. Ну, что это: «Было темно, и я не могла разглядеть лицо неизвестного мне лица»? – но не осталось сил спорить. Я кое-как поставила росчерк на каждой странице и отдала следователю:

– Теперь я могу вернуться к себе?

– Пока еще нет. Мы скажем, когда закончим, договорились? Чувствуете себя нормально?

– Вроде да.

Я потихоньку снимала с себя верхнее и нижнее одеяло, разворачивалась, как будто слой за слоем убирала перевязку. Тело и впрямь болело, словно я расшиблась, но все же накатило облегчение: кажется, удалось вывернуться.

– Мы еще вернемся и поговорим с вами, – предупредил детектив. – Завтра, скорее всего. Могу я узнать ваш номер телефона?

Я продиктовала ему.

– Боюсь, рассказывать больше нечего, – сказала я. – Стук разбудил меня, я пошла посмотреть и наткнулась на это. Вот и все.

– Ага, – ответил он, протягивая мне визитную карточку: «Детектив-сержант Эндрю Бастен, отдел убийств». – Но мало ли что? Может быть, еще что-то припомните. Как припомнили про машину на парковке. Мозг выкидывает такие штуки после шока, он вроде как вспоминает то одно, то другое, а не все сразу.

Детектив поднялся по трапу на палубу «Сувенира», я выползла вслед за ним. Салли и Джози сидели на деревянной скамье посреди горшков с петуниями и геранями, любимицами Салли. Осень уже наложила на них свою лапу.

– Ты как? – окликнула меня Джози.

– Спасибо, все нормально.

– Ты очень бледная, – всполошилась Салли.

Бастен слегка откашлялся.

– Я пойду, – сообщил он. – Известите меня, если еще что-то припомните.

Двинулся он, сойдя с «Сувенира», не к парковке, а обратно на понтон, к тому месту, где стояла «Месть прилива». Вокруг нее все еще крутилось множество людей, край понтона был опоясан полицейскими ленточками как место преступления, но детектив приподнял ленточку и поднырнул под нее. Два человека в белых комбинезонах ползали по краю понтона, что-то там искали. Для освещения приволокли специальные переносные фонари, похожие на те, что используют на киносъемках: давно наступил день, но тучи так и не разошлись, поэтому требовалось дополнительное освещение. Я представила себе, что они могут разглядеть при свете этих фонарей там, внизу, в воде, и меня пробрала дрожь. Зазор между краем понтона и бортом был накрыт большим куском синего брезента.

Начинался отлив.

– Они ничего не увозили, – сказала Салли. – Думаю, тело все еще там.

Рядом с другими автомобилями на парковке стоял теперь черный фургон с серой надписью «Частная клиника». У главных ворот дежурили двое полицейских, никого не впуская и не выпуская.

– Я слышала, один из них сказал, что тело скоро поднимут. Пока снова не начался прилив.

Мы смотрели, как люди приходят и уходят. На дороге скопились зеваки, туда направили констебля разгонять толпу. Затем явились журналисты и принялись кружить вокруг понтона в надежде на сенсационные снимки. Салли сделала сэндвичи, Джози съела парочку, а я сидела и тупо смотрела на свой, лишь бы не смотреть ни на что другое. Потом меня уложили на диван в салоне «Сувенира» и посоветовали заснуть. Я слышала, как мои приятельницы болтают на палубе, комментируя все происходящее. Хорошо бы отключить звук, да не выйдет.

Спустя много времени – мне показалось, прошло несколько часов, – на палубе «Сувенира» раздался голос детектива-сержанта Бастена: если я хочу, могу возвращаться к себе. Я подхватилась и выскочила на палубу, но сержант уже ушел.

– Он сказал, ты можешь вернуться, – сообщила мне Салли. – Они все еще возятся там, внизу, но вернуться можно, если ты хочешь.

Я глянула в сторону понтона: люди в белых комбинезонах толпились вокруг «Мести прилива».

Джози подошла и крепко обняла меня. Большая, теплая, мягкая.

– Бедная девочка, – заворковала она. – Хочешь, я пойду с тобой?

– Нет, спасибо, – ответила я. – Пожалуй, я прямиком в койку и попытаюсь уснуть. До чего ж я устала!

Это правда, я устала, но вовсе не рассчитывала уснуть. Просто хотела побыть одна. Пусть все оставят меня в покое, мне нужно сосредоточиться, нужно сообразить, что теперь делать, что говорить, чтобы по оплошности не выдать себя.

– Давай я загляну попозже, посмотрю, как ты там.

Шатаясь, на подгибающихся ногах, я кое-как спустилась с «Сувенира». Словно после долгой болезни или тяжелого сна. Яркий свет заливал место преступления. Никогда еще в нашей гавани не собиралось столько народу.

Молодая женщина в полицейской форме преградила мне дорогу к «Мести прилива».

– Он сказал, я могу вернуться к себе, – сослалась я на детектива Бастена.

– А, это ваше судно? Минутку, только спрошу.

Детектив-сержант стоял на краю понтона и разговаривал по мобильнику. Девушка в форме привлекла его внимание и указала на меня – я так и стояла перед болтавшимися на ветру полосками бело-голубых ленточек ограждения.

Донесся голос сержанта:

– Да-да, пропустите ее.

Девушка улыбнулась и жестом пригласила меня пройти.

– Нелегко вам пришлось, – заметила она (я еще и до сходней не добралась).

– Да уж, – согласилась я. Лишь бы не вздумала расспрашивать!

– Держитесь, – только и добавила она. Ее улыбка была теплой и искренней.

Я кое-как доковыляла до каюты, ноги превратились в студень. Телефон Дилана валялся там, куда я бросила его ночью. Дрожащими руками я открыла меню, в меню – контакты, в контактах – единственное имя, «ГАРЛАНД», и нажала кнопку вызова.

Долгие гудки. Сердце билось все чаще: сейчас он ответит.

– Да?

О, этот голос! Сколько времени прошло, и разом все припомнилось, все вернулось, нахлынуло.

– Это я. – Голос у меня встревоженный, но приглушенный. Не дай бог, кто-то подслушает.

– Да. Чего тебе?

На особо горячее приветствие я не рассчитывала, ведь Дилан категорически запретил мне самой вызывать его, но к настолько враждебному тону я готова не была.

– Кэдди…

– Что – Кэдди?

– Дилан, она погибла! Я нашла ее этой ночью. В реке, рядом с моей лодкой. Я услышала какой-то звук, пошла посмотреть и нашла ее прямо в воде.

Тихий свистящий вдох, пауза.

– Что за чертовщина! Как она могла оказаться там?

– Я пригласила ее на вечеринку, но она так и не пришла и…

– Какого дьявола ты пригласила ее на вечеринку?

Затуманенный мозг еле соображал: почему-то Дилан не слишком поражен тем, что наша хорошая знакомая погибла таким нелепым и страшным образом. И почему-то он считает, что в ее смерти виновата я. Из-за чего? Из-за того, что я пригласила ее на вечеринку?

– Что же мне делать? – беспомощно взмолилась я.

– Ты им что-нибудь рассказала?

– Нет. Ничего. Не призналась даже, что мы с ней знакомы. Что мне делать, Дилан? Я так боюсь!

Снова пауза. На заднем плане – ни звука, ни шума транспорта, ни голосов. Где он сейчас – дома, в машине? Как бы я хотела быть там же, где он, и не важно, где это! Если б он был рядом, если б я заглянула ему в глаза, этот ужас стал бы не таким ужасным. Снова растерянность и горе пронзили меня, будто разряд тока.

– Не высовывайся, ясно? Главное, не высовывайся. Я выйду на связь.

Что бы еще сказать ему? Что бы такое?

Сказать, что тоскую по нему? Что хочу его видеть? Но он не дал мне шанса. Отключился.

Как долго я ждала дня, когда мы снова поговорим, хотя бы по телефону. Но не таким представлялся мне наш разговор. И несмотря на усталость, несмотря на страх и горестное разочарование, я поняла одно: он уже знал. Он знал, что Кэдди погибла.

Глава 6

В салоне царил все тот же беспорядок. С полчаса я тупо таращилась на этот хаос, толком не видя его: в мозгу засел образ Кэдди, ее лицо под водой, и лишь туманная завеса усталости и выпивки отчасти скрывала от меня эту картину. Я взялась за дело: убирала, подметала крошки, отмачивала посуду в раковине, а затем тщательно перемыла тарелку за тарелкой, стараясь не поворачиваться лицом к разгромленному салону. Снаружи прояснилось, сквозь иллюминатор блестела и переливалась на ярком солнышке вполне мирная река. Выглядела она точно так же, как в любой другой солнечный день, и на какое-то время это помогло мне сосредоточиться на уборке и забыть обо всем.

Перемыв посуду, я чуть было не взялась за нее по второму разу: побыть бы еще в теплой безопасности хозяйственных хлопот. Но вот я составила все стаканы и тарелки, оставив на столе только блюдо из-под лазаньи. Его я собиралась попозже вернуть Джоанне. В гальюне воняло, но, пока на понтоне толпились полицейские, я не хотела выползать с поддоном от унитаза. Воспользовалась в очередной раз ведром и плотно прикрыла за собой дверь.

В новой каюте, к счастью, ничего не изменилось. Деревянные панели после шлифовки сделались приятными на ощупь, в солнечном луче плясали мелкие опилки. Пахло свежим деревом. Даже не хочется скрывать такую красоту под слоем краски.

Запах свежего дерева, как это всегда со мной бывает, вызвал воспоминание об отце. Некоторые запахи переносят меня в его мастерскую, в большой сарай позади нашего дома, построенный из старых асбестовых и шлаковых блоков. Льняное масло, скипидар, маринованный лучок, леденцы, машинное масло. Отец был человек рукастый – что угодно мог починить, построить, привести в порядок. Он рыскал по гаражным распродажам в поисках ненужных, разрозненных деталей, которые можно было соединить заново, отчистить или еще каким-нибудь способом возродить к жизни. В его мастерской громоздились банки из-под маринада, заполненные гайками, винтами, болтами, гвоздями, конденсаторами, резисторами и предохранителями, – он прибивал эти банки за крышки к обметанным паутиной стенам. Помимо случайных деталей, он коллекционировал целые автомобили, которые ныне признали бы антиквариатом. Мать относилась ко всему этому терпимо, лишь бы муж не путался в доме у нее под ногами.

Автомобили меня особо не интересовали, а вот когда отец подходил к верстаку и доставал инструменты для работы по дереву, я крутилась рядом, всячески стараясь помочь. В девять лет я сколотила первый стул. Было в этом какое-то волшебство: грубая доска приобрела красивые и точные изгибы законченной вещи.

Отец умер в тот самый день, когда я сдала выпускной экзамен в университете. Я закончила и позвонила домой, а мне никто не ответил. Прямо в магазине посреди дня его сразил обширный инфаркт. Мать потом говорила мне: она поняла, что он мертв, в ту самую минуту, когда отец рухнул на пол.

Закончив в каюте, я пошла в спальню поискать еще какой-нибудь работы. Бесконечно долгий день все тянулся и тянулся, мне уж казалось, будто я неделю не смыкала глаз. Еще слишком рано укладываться в постель, но она меня так и притягивала, уголок одеяла соблазнительно отвернулся. В таком виде я оставила свое гнездышко под утро, отправившись посмотреть, что там за шум. Я сняла джинсы и прилегла, укрылась одеялом. Устала до смерти, голова болела, вероятно после вчерашнего пива.

Сколько-то времени я так пролежала, сама себе удивляясь: отчего же я не плачу. Мертвая Кэдди там, за бортом, в двух-трех метрах от меня. Дилан по телефону разговаривал так, словно уж кого-кого, а меня он вовсе не хотел слышать. Все было так скверно и так странно, что я не в состоянии была толком осмыслить происшедшее.

От таких мыслей, помимо головы, разболелось и сердце. Не заснуть, не расслабиться, и думать тоже не получалось. Я слышала разговор полицейских на понтоне, сперва только голоса, но потом, усевшись на кровати, стала различать и отдельные фразы:

«…Могло быть и хуже, пока хоть дождя нет…»

«…Убраться бы отсюда, пока не залило…»

Я хотела знать, как погибла Кэдди. Скажут ли они мне, если я решусь спросить?

Не может быть, чтобы она уже была там, в воде, когда началась вечеринка. Несчастье, должно быть, случилось намного позднее, когда все разошлись. Я сидела в салоне, оглядывая оставленный гостями беспорядок, а Кэдди… Где была в это время Кэдди? На понтоне? Возле парковки?

Что же получается: она все-таки решила приехать, добралась до реки, поскользнулась и свалилась в реку? Вот уж вряд ли. Я успела разглядеть при свете фонаря лицо утопленницы и заорала не только оттого, что это было лицо Кэдди, но и оттого, как оно было изувечено. Эта глубокая рана – не от случайного падения. Ее ударили по голове. Но почему же я ничего не услышала? Почему Кэдди не кричала?

Значит, она не упала в воду. И не приплыла сюда из Какстона или еще из какого-нибудь места выше по течению. Нет, ее убили и выбросили тело в реку возле моей баржи.

Снаружи, на понтоне, задребезжал звонок мобильного телефона.

Бесполезно, поняла я. Уснуть я не усну. Я поднялась и пошла обратно в салон, вынула из шкафчика чистый стакан, нацедила воды. Противный вкус во рту не смывался. Вчерашнее пиво, сегодняшний перепуг.

На верхней палубе послышались шаги, кто-то с силой постучал в дверь рубки.

– Войдите!

Дверь открылась, на трапе показался мужчина в костюме. Не Бастен – другой, помоложе, темные волосы и темные глаза, неожиданно приветливая улыбка. А я-то думала, полицейского сразу узнаешь. Пока я разглядывала его, он столь же внимательно разглядывал меня: трусики, мятая футболка, между ними голый живот.

– Простите. Я не знал…

– Я хотела немного отдохнуть, – заявила я, хотя стояли-то мы оба в салоне, а никак не в спальной каюте.

– Мисс Шипли?

– Да, это я.

– Детектив-констебль Джим Карлинг. – Он показал мне удостоверение. Тоже, как и у Бастена, мятое и потертое, фотография неузнаваема.

– Кто-то из ваших уже беседовал со мной.

– Знаю. Я хотел сообщить вам, что сейчас тело будут поднимать. Не хотелось бы, чтобы вы испытали шок по второму разу.

– А! – чуть не вскрикнула я, оборачиваясь к иллюминатору. За ним на понтоне собирались ноги, несколько пар ног.

Детектив спустился по трапу в салон, теперь мы стояли друг напротив друга.

– Давайте я пока побуду с вами, – мягко предложил он. – Вот, держите. – Он взял с дивана вязаное покрывало, накинул его мне на плечи, а потом усадил меня на диван спиной к иллюминатору.

Тут у меня хлынули слезы наконец.

– Все нормально, Дженевьева, – пробормотал Карлинг. – Все будет хорошо.

Симпатичный человек, подумала я. И лицо такое доброе. Как у Дилана. У Дилана лицо было доброе. Такое лицо никто не будет любить, кроме матери, говаривал он. С виду настоящий громила, нос сломали еще в детстве на боксе, уши приплющены, голова бритая наголо – но какой чувственный рот, какие прекрасные, какие добрые глаза! Ни одна девица не сочла бы его красивым, и это, наверное, к счастью, иначе я бы еще быстрее запала на него и наша история обернулась бы по-другому. А я поняла, как он мне дорог, лишь когда уехала из Лондона, когда уже ничего нельзя было изменить. И вот пять месяцев спустя он разговаривает со мной по телефону так, словно и знать меня больше не желает.

Карлинг сел в кресло, оглядел салон. Интересно, бывал ли он раньше на борту жилого судна?

– Может быть, хотите пройтись посмотреть? – спросила я.

– Что? А! – Он так забавно смутился, словно я поймала его на чем-то недозволенном. – Нет, все в порядке. Просто красиво тут у вас. Вы здорово поработали.

– Приятно слышать.

– Почему вы решили поселиться на воде?

Я улыбнулась знакомому вопросу:

– Сама не знаю. Мне всегда хотелось купить судно и целый год возиться с ним, приводить в порядок.

– Дорого, наверное?

– У меня была в Лондоне хорошая работа, я несколько лет копила.

– А что собираетесь делать, когда этот год закончится?

– Не знаю. Может быть, останусь жить на борту, подыщу себе работу поблизости. Или вернусь в Лондон.

На понтоне шум, крики. Тащат наверх покойницу. Позднее Джози рассказала мне, что четверо полицейских, надев болотные сапоги, полезли в ил, а еще четверо помогали им с понтона. Джози наблюдала всю сцену с «Тетушки Джин». На краю понтона поставили палатку, она ходуном ходила под натиском ветра, но давала хоть какое-то убежище от заполонившей парковку прессы. Кэмерон беседовал с журналистами, а тем временем прямо за бортом моей баржи Кэдди тащили из воды на понтон. Кэдди была маленькой, весила не более сорока пяти килограммов, и все же им пришлось тащить ее ввосьмером.

– Трудно будет после такой жизни вернуться к обычной офисной рутине? – Карлинг старался говорить непринужденно, пытался отвлечь меня.

– Конечно трудно. Даже не знаю, смогу ли. Но деньги скоро кончатся.

– А судно действующее? В смысле – плавает?

– Думаю, да. Я не проверяла двигатель, но, во всяком случае, он на месте. У меня пока на это технической сметки не хватает.

– Вам бы поплавать, пока деньги не закончились.

– И правда что.

Повисло неловкое молчание. Мне хотелось расспросить детектива о его работе, как и что он делает. Спросить, женат ли он, чем занимается в свободное время, но слова не шли с языка. Вроде и неуместно задавать подобные вопросы, тем более на фоне происходившего.

– Хотите чего-нибудь выпить, мистер Карлинг? – предложила я наконец. – Кофе?

Он улыбнулся тепло и искренне:

– Было бы здорово, спасибо. Зовите меня Джим.

– Джим. Вот и хорошо.

Я откинула покрывало и отправилась в кухню, налила из-под крана воды и поставила чайник на газ. По крайней мере кухню я успела прибрать. Раз уж этот тип решил задержаться на борту, пусть видит «Месть прилива» во всей красе.

– Странное у вашей баржи название, – заметил он. – Как нарочно.

– Да уж. Я купила ее с таким названием. Говорят, менять имя лодки – накликать неудачу.

Возвращаясь из кухни я поймала его взгляд – детектив любовался моими ногами. Он слегка покраснел, и я его пожалела: могла бы вовремя джинсы надеть.

– Но куда уж хуже этой беды? – продолжала я.

– Тут вряд ли в удаче дело. Ваше судно ближе всех к реке: если телу суждено было где-то застрять, то именно тут.

В какой момент Кэдди из женщины превратилась в «тело»? При одной мысли об этом слезы защипали глаза.

Карлинг поднялся.

– Мне бы очень хотелось осмотреть все судно, – сказал он. – Вы не против?

– Вперед, – ответила я.

С того места, где я стояла, просматривался весь коридор до самого конца, до носового люка, ведущего вниз, в кладовую. Туда Карлинг не полезет, а даже если ему и вздумается, ничего, кроме ящиков, плотницких инструментов, тюбиков с красками и кисточек, он не увидит, уговаривала я себя. Да и не полезет, зачем ему? Не в костюме же.

Он остановился у двери в спальню, заглянул туда.

– Световой люк в потолке – это здорово, – одобрил он.

– Да, – согласилась я. – Приятно, когда просыпаешься. Особенно в дождь.

Он что-то сказал, но в этот момент чайник на плите засвистел, и я ничего не расслышала. Я налила кипяток в кофейные чашки и пошла на поиски гостя. Карлинг тем временем вошел в спальню и любовался люком.

– Простите, не разобрала, что вы сказали.

Детектив слегка вздрогнул и обернулся:

– Да я просто… уютно тут у вас.

Мы с минуту постояли, глядя друг на друга. Мои джинсы валялись на полу у ног детектива, одеяло узлом завязалось на кровати.

– Дайте-ка я оденусь.

– Да-да. Конечно. Извините.

– Можете пока заварить кофе. Ладно?

Щеки детектива порозовели. Он протиснулся мимо меня и двинулся в камбуз, а я тем временем натянула джинсы и отыскала тонкий свитер, единственный, в котором я не выглядела старым мореходом.

– В туалет лучше не ходите, – предупредила я, возвращаясь в камбуз. – Унитаз переполнен.

– Вам приходится выносить контейнер? – спросил он, передавая мне кружку.

– Да. К этому быстро привыкаешь. А когда закончу ремонт ванной, поставлю унитаз с большим контейнером, чтобы не так часто сливать. Или биотуалет.

– Идиллия-то не без недостатков, – заметил он.

– Честно говоря, зимы я жду без особого энтузиазма. Тут бывает сильный ветер.

От звонка мобильного телефона я чуть было не подпрыгнула. Карлинг порылся в кармане, доставая сотовый, а у меня сердце выскакивало из груди.

– Детектив-констебль Карлинг. Хорошо… спасибо. Все в порядке. Пока. – Он отхлебнул глоток. – Они уже управились, – сказал он. – Вы тут как, ничего?

Я кивнула:

– Ничего. Спасибо, что посидели со мной.

– Это вам спасибо за кофе. В другой раз, надеюсь, вы мне все судно покажете. – На клочке бумаги он записал номер. – Позвоните мне, если вдруг что-то вспомните.

Интересно, полицейские всегда так говорят?

После его ухода, когда я захлопнула и заперла за ним дверь рубки, «Месть прилива» показалась мне очень большой и совсем пустой. Я смотрела на запертую дверь, прикидывая, что могло бы вновь заманить детектива сюда и стоит ли предлагать ему экскурсию по барже?

Так я постояла с минуту, не зная толком, чем заняться. Следовало бы поесть, но аппетит улетучился. Кофе остыл, и допивать не хотелось. Еще стоило бы поспать, но я понимала, что буду лежать и думать обо всем этом. В итоге я отправилась протирать панели в свежеотремонтированной каюте, убрала все соринки, чтобы краска легла ровнее. За работой включался автопилот, хоть передышка от мыслей. Я и радио включила, чтобы не слышать топота ног на понтоне. Чем они теперь заняты? Осматривают каждый уголок, ищут улики, фотографируют?

Мечта о судне перешла ко мне от папы. Чаще всего в его мастерской мы говорили об этом. Был неписаный и даже не высказанный вслух договор: делиться нашими планами только в нашем убежище, а то мама услышит – даст дрозда! Папа делился со мной самым заветным. Однажды, говорил он, купит судно, приведет его в порядок и поплывет по каналам и рекам. По всей Британии. Мы часами сравнивали преимущества различных судов, обсуждали, стоит ли покупать ржавый корпус и самим заваривать швы или же ограничиться внутренними работами. Папа листал журналы о яхтах и прятал их в ящике под верстаком, мы просматривали объявления в поисках судна своей мечты, но все ни на чем не могли остановиться. Мы щедро выделяли бюджет и сочиняли интерьеры. Я каждую неделю придумывала новое имя, но папа дал своему судну имя раз и навсегда: «Воплощение мечты». Я пыталась убедить его, что это чересчур напыщенно, однако он плевать хотел на мои доводы. Его мечта, ему и решать.

Мама отыскала журналы в тот первый и единственный раз, когда наведалась в мастерскую, – через два месяца после похорон отца. Она сожгла журналы на заднем дворе вместе с досками, из которых папа собирался сколотить комод.

Наконец панели у меня были отмыты до блеска, каюта пропахла влажной сосной, пол я тоже подмела и вымыла и только тут заметила, как тихо сделалось на понтоне. Я рискнула выглянуть из рубки. На парковке оставались полицейские автомобили, но ворота были закрыты, и все прочие машины и люди оказались по ту сторону. Кэмерон выгнал журналистов. Понтон был пуст, как ни в чем не бывало, и потихоньку приподнимался с приливом. Если в иле прятались какие-то улики, теперь они потеряны.

Я воспользовалась случаем сбегать к цистерне для отходов и вылить туда содержимое унитаза, а также ведра, которым я пользовалась ночью. Затем я вымыла и контейнер, и ведро и основательно отскребла душевую. Пакет с грязным бельем я отнесла в прачечную и сунула в машину, предоставив дело технике, а сама пошла принять горячий душ. Шланг хорошо послужил мне. Летом ничего лучшего и не пожелаешь, но стало холодать, и пришла пора заняться ванной. Скоро по вечерам будет темно, на верхнюю палубу вообще не высунешься.

Душ взбодрил меня, и, вернувшись внутрь, я решила заново приготовить кофе. После кофе наведалась к стиральной машине и переправила вещи в сушилку. С парковки меня окликнул стоявший на стремянке Кэмерон:

– Как ты?

– Вроде ничего, – ответила я. – Чинишь фонари?

– Ага. Кабель за что-то зацепился.

– Вот как?

Кэмерон спустился с лестницы и показал мне обрывок кабеля, который пришлось заменить. Как будто и вправду обмотался вокруг чего-то, весь перекрученный.

– Выходит, и записи с камер наблюдения нет? – угадала я.

Кэм покачал головой:

– С камерой все в порядке, от нее провод идет прямо в офис. Только свет вырубился, все остальное цело. Без света, само собой, на записи мало что разглядишь, но они вроде бы хотят попробовать.

Полицейские машины еще стояли на парковке – две штуки, но их пассажиры куда-то отлучились. На «Сувенире» и еще на двух-трех баржах зажегся свет. Солнце спряталось, ветер слегка усилился, из-за туч казалось, будто уже темно и скоро вечер.

Деревянные панели в каюте уже просохли, и я решила: если красить, так почему бы не сейчас? Я пошла в дальний конец коридора, откинула крышку люка. В трюме было темно и холодно. Куда-то подевался фонарь, который я обычно держала наготове у самого входа. С минуту я шарила в поисках, потом сообразила, что он так и остался на крыше каюты, где я уронила его ночью.

Я включила свет наверху, и его отблеска хватило, чтобы разыскать в пещере трюма банку с грунтовкой и кисточки в пластиковом пакете. Свет с палубы бил прямо в нос трюма, выделяя коробку в углу: МЕЛОЧИ ДЛЯ КУХНИ. В ту сторону я старалась не смотреть. Если не обращать внимания, глядишь, и вовсе забуду про нее. Однако стоило мне сгрузить краску на поднос и приняться за работу, как упорная мысль угнездилась в мозгу.

Надо избавиться от него. Избавиться от этого свертка. Дилану сто лет назад следовало его забрать. Недель пять-шесть, говорил он, максимум пару месяцев. Пять месяцев – право, уж чересчур. Здесь сверток оставлять нельзя. Если полицейские вздумают провести обыск по всем правилам, эту хрень найдут – и я окажусь по уши в дерьме. Я работала со страшной скоростью, огромными мазками швыряла краску на деревянную панель. Что-то пропускала, не прокрасив, а местами проходилась лишний раз.

В первую ночь на борту я лежала без сна в салоне – салон был тогда единственным годным для обитания местом – и перебирала все потайные уголки, все варианты. Требовалось супернадежное место, и притом рядом, чтобы я могла в любой момент проверить, все ли в порядке, убедиться, что никто не залез. Сухое местечко подальше от глаз, а то невзначай кто-нибудь наткнется. И я выбрала нос, самый дальний угол. Знать бы, как долго мне предстоит хранить этот сверток, я бы во время ремонта сделала заодно и тайник – пустое пространство за панелью, люк за обшивкой. Да что уж теперь говорить!

Иллюминатор превратился в черный круг, за ним – сплошная тьма. Лодка слегка, почти неуловимым движением покачивалась под ногами. Ветер нагонял волны с устья, а потом и дождь забарабанил по стеклу люка.

Покраска закончена. Халтура, конечно, но с утра я планировала нанести второй слой, на этот раз более добросовестно.

Я выключила радио. Тишина плотным одеялом окутала баржу, лишь негромко стучали капли дождя. В такую ночь на большой барже становится одиноко. Я промыла в раковине кисть и подумала, не пора ли приготовить поесть. Сделать нормальный ужин. Но аппетит так и не вернулся.

Думать про это я не могла – не могла и не думать. Как я проснулась, все еще полупьяная. Услышала странный звук. Тело Кэдди билось о борт моей лодки. И кто-то запутал, порвал кабель, от которого включались фонари на парковке. И чей-то автомобиль поспешно выехал, не включая задних фар.

Глава 7

Я думала, не усну, и неожиданно для себя провалилась в сон. Оба телефона, мой и Дилана, лежали возле кровати, но ни один из них не звонил. Кроме дождя, который к ночи усилился, и вкрадчивого колыхания воды – ни звука, ни движения во всю ночь.

Поутру, выглянув из рубки, я обнаружила, что один полицейский автомобиль еще на парковке. Автомобиль вроде был пуст.

Дождь все хлестал; я натянула толстую водонепроницаемую куртку и, прихватив с собой пакет, направилась в прачечную. Мои вещи, аккуратно сложенные, дожидались в корзине около сушилки, стиральная машина ровно гудела. В помещении было сыро, тепло, пахло кондиционером для белья. Пока я перекладывала свое добро в пакет, зашла Джози, проверила, как там ее вещи.

– Ты мои вещи сложила? – спросила я. – Спасибо, помогла. Извини, что не вытащила их с вечера из сушилки.

– Не беда. Как спала? – Она озабоченно поглядывала на меня.

– Неплохо, принимая во внимание вчерашнее. А ты?

Джози рассмеялась:

– Я всегда сплю бревно бревном. Из пушки не разбудишь. Мое счастье, а то Малькольм храпит.

– Джози, – я заторопилась, не давая себе времени отступить, – я вот думаю, не поможет ли мне Малькольм с одним делом?

– Лапонька, его и просить не придется. Ты же знаешь, он всегда рад. Что сделать-то надо?

Я запнулась, пар из меня вышел.

– Я подумала… это… подумала: вот бы двигатель запустить.

Джози уставилась на меня:

– С чего ты вдруг?

– Да ни с чего. – Я пожала плечами. – Просто, знаешь, подумала: неплохо было бы когда-нибудь вывести «Месть» на фарватер.

– Это не так просто: запустил мотор и пошел. Ты же знаешь?

– Ну да. Просто обидно, чтобы судно никогда никуда не ходило. Хотела занять себя новым делом, только и всего.

– Что ж, – нерешительно протянула она, – спрошу его. Если ты надумала куда-то на ней сходить, может, он с тобой сходит. Ты куда хотела бы?

Как-то она слишком углубилась в детали. Надо было сразу обратиться к Малькольму, минуя Джози. Он бы и глазом не моргнул.

– Никуда конкретно. Слушай – забудь, что я вообще про это спросила. Не стоит голову забивать.

– Дженевьева, – суровее заговорила она, – ты расстроена тем, что вчера случилась? Но такое не повторится, правда же. У нас тут не каждый день трупы прибивает, знаешь ли. Конечно, твоя «Месть» ближе всех к реке, но тебе нечего бояться, решительно нечего.

Я подхватила пакет с чистым бельем.

– Да со мной все нормально, Джози, честное слово. Просто в голову пришло.

Когда я раскладывала вещи по местам, кто-то постучал в рубку. Малькольм.

– Здорово! – бодро приветствовал он меня.

– Как вчерашние покупки? Я забыла спросить Джози.

– А! – махнул он рукой. – В итоге набег на магазины не состоялся. Тут все так завертелось…

Наполнив чайник, он поставил его на плиту, словно хозяин тут он, а не я. Но я не возражала, хотя сама пока не сумела бы подняться на борт «Тетушки Джин» и угоститься тем, на что взгляд упадет. Не доросла до такого.

– Завертелось с полицией?

– Ну да, с копами.

– Они с вами разговаривали?

– Ага. Хотели подняться на «Джин», но я им сказал, у нас тесновато, и мы устроились в офисе. И тем лучше. – Он одарил меня кривой усмешкой. – Не слишком-то я люблю копов, хотя эти, скажу честно, оказались неплохими.

– Мне показалось – ничего.

– Да, но, видишь ли, с этим телом все как-то не так. Во-первых, не думаю, чтоб его принесло течением.

– По правде говоря, я старалась вообще об этом не думать.

– И упасть сама она не могла.

– Да, вряд ли, – со вздохом согласилась я.

Малькольм вытащил из шкафчика две чашки, насыпал в обе кофе.

– Полиция будет расследовать убийство.

– Точно? Ты уверен?

– Столько их на самоубийство не сгоняют, тем более на несчастный случай. Они так и не установили ее личность. Обычно, когда в реке находят тело, к этому времени уже известно, кто это может быть, кто пропал. Значит, либо не поступало сообщений об исчезновении человека, либо она не отсюда. Может, из Лондона или еще откуда, почем знать.

– Почему обязательно из Лондона?

Он поморщился:

– Так ведь сподручно, скажешь, нет? Шпаришь по А-два. Прямиком выезжаешь к реке. И наконец чувствуешь, что ты уже не в городе.

– Наверное, ты прав.

– Но вот что хотелось бы знать, – продолжал он, тыча в меня чайной ложечкой. – Почему именно возле твоей лодки? Вот что не дает мне покоя.

Я уставилась на Малькольма:

– Может быть, они решили, что достаточно столкнуть тело с понтона и его унесет течением?

– Возможно, – ответил он. Чайник негромко засвистел. – Но мне кажется, ее специально утопили именно здесь.

– Что? – Собственный голос показался мне тусклым, словно доносился издалека.

– Ты ведь из Лондона?

– И?

Мне вдруг поплохело. Как же теперь выпутаться? Как отмотать время обратно, до того, как я отправилась за бельем и имела глупость передать через Джози просьбу помочь с двигателем? Выходит, я чем-то себя выдала?

– До сих пор ты и не думала пускаться в плавание, – продолжал Малькольм.

– Детектив навел меня на эту мысль, – пробормотала я. – Спросил, ходила ли я куда-нибудь на своем судне. Прежде я об этом и думать не думала. Вот как это вышло. К утопленнице это никакого отношения не имеет, честное слово.

Он улыбнулся так, словно ни единому словечку не поверил:

– Тебе нечего бояться, Джен.

– Я и не боюсь.

– И врать мне тоже не надо.

Свист чайника достиг самой громкой, заключительной ноты, и Малькольм привернул газ.

Он протянул мне кружку с кофе, и мы перешли в салон. Я чувствовала себя как на собеседовании, которое безнадежно завалила.

– Еще бы, я напугана до чертиков, – самым что ни на есть легкомысленным тоном призналась я. – Вчера ночью я наткнулась на труп. В Клэпеме такого не случается. Во всяком случае, не так уж часто.

– В армии я всего навидался. До фига трупов в Боснии и в других местах. Это здорово бьет по мозгам. Думаешь, отслужил и забыл, но нет – годами еще тянется за тобой.

– Я не знала, что ты служил, – сказала я.

Он фыркнул:

– Не люблю про это болтать.

Я отпила глоток кофе. В салоне было прохладно. Попросить Малькольма снова растопить печку, отвлечь его от моей затеи с двигателем?

– Раньше мне тут не было страшно. Оставалась одна по ночам и не боялась. Мне казалось, здесь безопасно.

– Ты не одна. Мы все рядом.

– Да, конечно. И все-таки мне бы хотелось попробовать сдвинуть «Месть прилива» с места. Хоть посмотреть, какова она на ходу. Поможешь?

Малькольм так и просиял:

– Конечно помогу, глупышка!

Часом позже Малькольм по самые подмышки увяз в двигателе. Я видела этот механизм перед покупкой. Кэмерон добросовестно показывал мне все детали, а я кивала и улыбалась, будто понимала, о чем речь. Будто слушала. После стольких лет в мастерской отца я была вполне подготовлена к самостоятельному ремонту на борту и многое уже успела сделать. Чем больше я возилась с деревом и краской, тем большему училась, и моя «Месть» превращалась во вполне комфортабельную жилую баржу. Но двигатель – это уж для меня чересчур.

Разумеется, и возясь с двигателем, Малькольм не умолкал. Лишь только подняли крышку люка, за которым прятался двигатель, он как присвистнул, так и пошел:

– Красота!

– В самом деле?

– Выглядит вполне себе, – сказал он. – Может, его нужно хорошенько смазать, и все дела. Ты еще не пробовала его запускать?

По тупому выражению моего лица нетрудно было угадать ответ. Малькольм сбегал в рубку, понажимал кнопки. Ничего не произошло.

– Аккумулятор заряжала?

Конечно же ничего я не заряжала.

– У тебя отличный генератор, ты хоть это знаешь?

– Правда?

– Считай, чертовски повезло. Новый генератор стоит целое состояние, а чтобы подняться вверх по течению, требуется нормальный генератор. К чему ты подключаться-то собиралась? – продолжал он, охватывая движением руки понтон, откуда на судно тянулись провода и водопроводные шланги.

– Об этом я не подумала.

– Похоже, ты мало о чем подумала. Тряпка найдется?

Я притащила из трюма старые тряпки и присела рядом с Малькольмом, следя, как он тщательно оттирает черную грязь с сочленений двигателя, с каких-то колесиков и рычагов.

– Так, – весело заговорил он, усаживаясь на пятки, – пока я тут вожусь, расскажи-ка мне, что у тебя стряслось в Лондоне.

– Не о чем особо рассказывать, – неуверенно ответила я.

Малькольм приостановился и пристально глянул на меня-.

– Не хочешь, не рассказывай, – сказал он. – Это я так, для поддержания разговора, только и всего. – И вновь занялся двигателем.

Я не то чтобы не хотела поделиться с ним. Господи, это было бы такое облегчение – кому-нибудь рассказать, но с чего же начать? И тут мне представилось, как я танцую. Вспомнились эти ощущения. Эта свобода.

– Ну, видишь ли, я была танцовщицей, – негромко начала я.

Малькольм знай себе ковырялся в двигателе.

– В раннем детстве меня отдали в балет. Я занималась балетом до двенадцати лет. Неплохо получалось, но для профессиональной балетной школы недостаточно хорошо. Не попав в школу, я переключилась на гимнастику. И тут тоже получалось неплохо.

– И что пошло не так? – не оборачиваясь, спросил он.

– Ну, во-первых, фигура стала меняться и вдруг оказалось, что я больше не подхожу для гимнастики. Во-вторых, я загрузилась выпускными экзаменами, дальше универ – вот, собственно, и все. А когда начала работать в Лондоне, решила записаться в танцкласс для поддержания формы. Раньше мне это дело нравилось, я подумала, неплохая альтернатива фитнесу. И так вышло, что я попала в группу, где танцевали у шеста.

– В смысле?

– Исполняли стриптиз.

– Ого!

– Смейся-смейся.

– Я не смеюсь. По мне, так неплохая штука. Передай гаечный ключ. Нет, вон тот.

Я с минуту наблюдала за ним, прикидывая, стоит ли продолжать.

– И чего, ты стала заниматься? В той группе?

– Да. Это было весело. И совсем не так просто, как со стороны кажется. Нужно быть в форме, требуется сила – это не обычные танцы, где достаточно уловить ритм. Так что заодно я получала и неплохую физическую подготовку, но главное, мне это занятие сразу пришлось по душе.

– Пари держу, у тебя отлично получалось. Тем более раз ты с детства занималась балетом, и гимнастикой, и так далее.

– Точно, получалось. Ты когда-нибудь бывал в клубе, смотрел стриптиз?

Малькольм слегка прокашлялся:

– Вообще-то, смотрел, но хрень. Ты наверняка лучше.

Невольно я рассмеялась:

– Пожалуй, да. Я была на уровне.

Тут Малькольм сказал:

– Ладно, больше я ничего сделать не смогу, пока ты не зарядишь аккумулятор. Заряжай, а завтра еще повозимся.

Я было расстроилась, но тут же поняла, что на том разговор не кончен. Малькольм грязной тряпкой вытер руки и протянул мне свою кружку:

– На этот раз я предпочел бы чай, если тебе не трудно. Сбегаю на «Тетушку Джим», быстренько отмою руки и вернусь.

Десять минут спустя мы сидели в салоне, и чай исходил перед нами паром. Приятно было погреть руки о кружку. Я растопила печку, но разогревается она далеко не сразу.

– Я была на уровне, – повторила я. – Учила нас девушка по имени Карина. Сама она раньше танцевала в серьезных клубах, заработала кучу денег, и она говорила мне, что я ее превзошла. Советовала мне попробовать. То есть тоже выступать в клубе.

– И ты попробовала.

– Мне были нужны деньги, – ответила я. – Я уже твердо решила копить на судно. Понимаешь, свою работу в отделе продаж я то любила, то ненавидела, но в любом случае не собиралась заниматься этим всю жизнь. Жутко тяжелая работа, постоянно в напряге. Когда все удачно складывается, это круто, но когда что-то не ладится, просто кошмар. Все равно что непрерывно переть в гору. И у меня завязалось что-то вроде романа с Беном, который был на вечеринке, и все пошло вкривь и вкось. Так что мне хотелось поскорее уволиться. Нужно было наметить себе цель, знать, когда я смогу поставить точку. И я решила: куплю баржу, уволюсь и целый год буду ее ремонтировать.

– Совсем не похоже на лондонскую жизнь, – вставил Малькольм.

– Совсем. Я копила деньги, бонусы и все такое, но этого хватить никак не могло, а меня уже все заколебало: заколебала дурацкая работа и эти сумасшедшие, затраханные люди – мои коллеги.

– Значит, ты выступала в клубе? В стрип-клубе?

С этого места вести рассказ стало уже не так легко.

– Это был частный клуб «Баркли», возле Лондонского моста. Карина рекомендовала меня владельцу. Его зовут Фиц. Я о таких местах и представления не имела, никогда там не бывала. Но этот клуб с виду казался очень даже приличным. За членство в клубе выкладывали несколько сот фунтов. Напитки в баре стоили – черт, не знаю, бешеные деньги. Там все провоняло деньгами. Несколько баров, отдельные комнаты, ВИП-зона. Хорошие деньги, легкие деньги.

Я примолкла, дожидаясь реакции. Люди реагировали по-разному – те, кому я рассказывала, и те, кто сам про меня разнюхал. Чаще всего это открытие вызывало шок. Порой враждебность. Иногда мне везло, меня хлопали по плечу: «Удачи, старуха!»

– Ну, это ж вроде как искусство, – произнес Малькольм. – Во всяком случае, я так на это смотрю. Восхищаюсь тобой и преклоняюсь.

– Спасибо.

Он приподнял чашку с чаем, словно в тосте.

– Вот что было в Лондоне. – Интонацией я как бы ставила точку в надежде, что этим Малькольм и удовлетворится. – Не всякому об этом можно рассказать.

– И это все?

– У меня хорошо получалось. Всего за несколько часов в выходные я зарабатывала кучу денег, больше, чем за неделю на продажах. Копила, пока не собрала достаточно, чтобы уволиться и купить баржу.

Малькольм задумчиво покивал:

– Логично.

– Ну да.

– Пари держу, там всякая хрень творилась.

– Какая хрень?

– Наркотики и тому подобное. В таких местах полным-полно.

– Наверняка. Кое-кто из девочек употреблял, чтобы не заснуть на работе. Но я от всего этого держалась подальше. Не для того деньги зарабатывала.

Малькольм фыркнул и допил последний глоток.

– Да, тут нужно быть осторожной. Эти клубы – ими обычно заправляют скверные люди.

– Верно, – согласилась я.

Он глянул на часы:

– Пора мне бежать. Обещал Джози вернуться через десять минут.

Огромная тяжесть свалилась с моих плеч.

– Беги. Спасибо за… ну, за двигатель.

– Все путем. Завтра еще раз посмотрю, когда аккумулятор зарядится. Она все-таки хочет поехать за чертовыми нарядами к свадьбе. Уму непостижимо, почему нельзя пойти в обычной одежде. Мало, что ли, вещей распихано по всей лодке.

– Ты прав, ты прав.

На трапе Малькольм приостановился, глянул на меня, морщинистое лицо на миг сделалось серьезным.

– Ты тут не одна, Джен. Помнишь? Мы все стоим друг за друга. Ничего не бойся.

– Спасибо, – улыбнулась я в ответ.

Приоткрыв дверь рубки, я смотрела ему вслед, пока он не скрылся на нижней палубе «Джин из Скэрисбрика». На барже стало тихо, смолк и дождь.

Глава 8

Если б не Карина, я бы не познакомилась ни с Диланом, ни с Кэдди. Карина привела меня в «Баркли» на просмотр или собеседование, не знаю, как это лучше назвать, с Фицем, хозяином клуба.

– Он нормальный, – сказала она. – Ты с ним поладишь. Он от тебя в восторг придет.

Фиц появлялся в клубе нечасто – незачем. Позднее я выяснила, что он даже не всех девушек отсматривал, передоверив это дело управляющему клубом Дэвиду Норланду. Однако на меня почему-то решил взглянуть самолично.

Мы с Кариной разработали примерный план. Танцевать у одного из пяти шестов в студии на верхнем этаже в Клэпеме было весело. Карина, я, еще несколько девиц, разного облика, разных способностей. Здорово было даже поначалу, когда я, неумеха, набивала синяки на ногах и растирала в кровь ладони и внутреннюю часть бедер, – как почти любое дело, танец у шеста требует постоянной практики. Я выучила все основные движения, движения средней сложности и даже высшего пилотажа и уже отыскивала в Интернете или сама придумывала новые приемы и комбинации. Это уже были не тренировки для поддержания формы – это было творчество. И тогда-то состоялся тот разговор с Кариной.

– Ты могла бы выучиться на инструктора, – предложила она. – Помогала бы мне вести занятия.

– Не-а, – отвечала я, натягивая джинсы после урока.

Девочки разошлись, а я задержалась, помогая сложить шесты и убрать их в кладовку.

– У тебя классно получается, – продолжала Карина. – Могла бы денег подзаработать.

– Спасибо за предложение, но мне нужно много денег. Много-премного. Куда больше, чем я могла бы добыть таким способом.

– Это зачем?

И я поделилась с ней своими планами. В итоге мы вместе вышли из студии и, не сговариваясь, завернули в соседний паб. Там было полно парней, зависали после работы, распустив галстуки. На большом плоском экране – футбол.

– Тогда тебе имеет смысл танцевать профессионально.

– Как это?

– В клубе. Кучу денег огребешь.

– То есть в стрип-клубе?

– Это называется «клуб для джентльменов».

– Ты правда считаешь, что у меня получится?

– Конечно получится. – Она смотрела на меня в упор большими голубыми глазами.

– А ты почему это дело бросила?

Карина рассмеялась.

– Я уже не первой свежести, – сказала она. – То есть, наверное, еще справилась бы. Но это ж до поздней ночи, понимаешь? Мне это сложно: дети.

В тот вечер я только посмеялась, допивая спиртное и слушая рассказы Карины, как в клубах порой бывает весело, а порой ужас до чего тяжко, но главное – сколько денег там можно заработать, если хоть что-то умеешь.

Неделю спустя я сама принялась расспрашивать ее после занятий, и Карина предложила познакомить меня с мужиком, на которого раньше работала, с хозяином клуба на Южном берегу.

Она тут же позвонила ему с мобильного и, прежде чем я успела передумать, договорилась о встрече с ним. С Фицем.

Честно говоря, когда Карина впервые заговорила об этом, я не приняла идею всерьез. Конечно, было бы кстати иметь еще один источник дохода, помимо основной работы. И чем плохо зарабатывать денежки, проводя ночь в роскошном клубе? Но если бы владелец мне отказал, я бы развернулась и ушла без сожаления. По этой самой причине я приехала в клуб в обычном черном белье под юбкой и блузкой, в которых в тот день ходила на работу. Не стала переодеваться. Не помню даже, воспользовалась ли я косметикой.

Клуб еще не открылся, была пятница, семь часов вечера. Я позвонила в парадный вход импозантного георгианского особняка над рекой. Отворил мужчина в костюме:

– Да?

– Я к мистеру Фицу, – сообщила я тем тоном, каким добивалась личной беседы с ключевым покупателем.

Интересно, что этот человек подумал обо мне? Высокий, широченные плечи, делавшие его почти квадратным, на шее татуировка – непонятные готические буквы наползали друг на друга. Мочки одного уха недоставало.

– К Фицу, значит, – сказал он и повел меня по лестнице в роскошный тихий коридор. На стенах произведения искусства. Канделябры. – Мистером его никто не зовет.

Фиц находился в одном из кабинетов, разговаривал по мобильнику, сидя на столе, где ничего не было, кроме телефона и новенького с виду монитора да беспроводной клавиатуры и мышки.

Он помахал мне и указал на стул в углу. Пока он на южнолондонском сленге втолковывал что-то собеседнику, я оценила дорогой костюм и обувь ручной работы. Темные волосы были аккуратно подстрижены, глаза скрывались за темными очками – и это в помещении. С виду законченный мудак.

– Да, братан. Не-а. Не, не видал. Да, коли тебе охота. Как скажешь. Лады. До скорого, парень. – На том разговор закончился.

Я одарила его самой лучезарной моей улыбкой.

– Ты, я так понимаю, божественная Дженевьева, – сказал он, мгновенно утратив пекхэмский акцент.

– Приятно познакомиться, – ответила я, протягивая руку-.

– Карина говорит, ты штучка незаурядная.

– Вам лучше самому оценить.

Он кивнул, явно довольный ответом:

– Ты раньше этим не занималась?

– Нет, не занималась.

– А в клубах вроде этого бывала?

Я покачала головой.

– Отлично, – сказал он и подал мне руку, помогая подняться. – Посмотрим, что ты умеешь, Дженевьева, а потом я попрошу Дэвида провести тебя по клубу. Предпочитаешь какую-нибудь музыку или посмотрим, что там сейчас включено?

Мы спустились на первый этаж и через дверь в конце коридора попали в основной зал. Здесь имелись отдельные кабинеты и столы со стульями по краю танцпола. Тяжелые шторы, подушки, приглушенный свет. Целых три сцены, посреди каждой шест. Неужто Фиц рассчитывает, что я выполню стриптиз по полной? Я понадеялась, что до обнаженки дело не дойдет.

Он указал мне на самую просторную сцену:

– Вперед!

Из невидимой будки диджея оглушительно громко понеслись первые такты «Причины развода» группы «Элбоу». Я скинула туфли и босиком закружила вокруг шеста, затем подтянулась повыше, раскрутилась и… понеслась. Почти сразу же выпуталась из юбки, на ходу расстегнула блузку и размахивала ею в воздухе, завершая номер в нижнем белье. Я демонстрировала приемы, которые разучивала с Кариной, подстраивалась под замедлившийся темп музыки и ровно через полминуты попала в такт и начала получать удовольствие, добавила даже от себя пару круток к обязательной программе. Песня закончилась слишком быстро, я даже вспотеть не успела, только щеки слегка раскраснелись. Из зрительского ряда у сцены послышались размеренные хлопки.

– Отлично, милочка. Очень хорошо. Немного непривычно, однако неплохо. Что скажешь, Дэвид?

Рядом с Фицем сидел еще один человек. Я даже не заметила, как он появился. Серый отутюженный костюм, узкое лицо, коротко стриженные светлые волосы.

– Ага, она справится.

– Иди сюда, посиди со мной, красотка Дженевьева.

Я натянула юбку и спустилась со сцены. Проходя по широкому ковру, успела застегнуть блузку, в которой ходила на работу, и, когда усаживалась за столик напротив двух мужчин, имела уже вполне деловой вид. Норланд ознакомил меня с правилами.

– Ладно, делаем так: можешь начать сегодня, для пробы. Понравишься клиентам – предложим тебе работать всю ночь. Ночь – это минимум пять танцев на сцене, а то и больше, если тебя вызовут. Приватные танцы у шеста в Голубой гостиной. Между выступлениями подсаживаешься выпить с клиентами, за это получаешь процент, а за танец на коленях – тридцатку. Никаких дополнительных услуг, не брать у клиентов номер телефона, не болтаться с ними вне клуба. Если гости пригласят тебя в ВИП-зону, получишь двести фунтов за час плюс чаевые. Клубу отдаешь пятьдесят за ночь. Идет?

– А если мне это не понравится?

Они дружно расхохотались.

– Не понравится зарабатывать штуку за ночь? – уточнил Норланд.

– Я могу столько же отхватить на работе, – сказала я. Малость приврала, но им-то почем знать? – Я хочу работать в клубе, потому что мне нравится танцевать.

Фиц улыбнулся неожиданно теплой улыбкой:

– Тебе понравится, честное слово. А если не понравится, можешь больше не приходить. Договорились?

Я кивнула:

– Спасибо.

– Сценический псевдоним, – спохватился Фиц. – Есть идеи, Дэвид?

– По мне, Дженевьева – вполне себе круто, – ответил Дэвид.

– Не тупи, – посоветовал Фиц, пристально меня разглядывая. – Нельзя ей выступать под собственным именем. «Вива» подойдет?

– «Вива», – повторила я.

Норланд согласился.

– Вставлю ее в программу на сегодня, – сказал он.

Пока мы с Норландом осматривали клуб, я взяла на заметку вот что: во-первых, здесь пахло деньгами, серьезными деньгами, а во-вторых, Норланд оказался петушком из петушков. Он был кокетлив и лукав и благоухал лосьоном после бритья.

– Гримерная, – пояснил он, показав на незаметную дверь с табличкой «Служебный вход» позади сцены. – Придется тебе отбивать у девчонок место на туалетном столике.

– А что, туалетный столик не у каждой свой? – спросила я. Лучше бы промолчала.

– В выходные тут девочек полно, – ответил он. – Для битвы честолюбий места маловато.

Мы вернулись в клубную часть и двинулись вбок по коридору. Здесь, за пределами зала, шаги заглушались толстыми коврами. По правую сторону на дверях значились названия: «Гарем», «Суд», «Будуар». Норланд остановился у крайней двери с медной табличкой «Голубая гостиная». Полагаю, ее так назвали по цвету интерьера: ярко-голубые обои с золотым узором, тяжелые бархатные шторы, стянутые толстым плетеным шнуром тоже с позолотой. Посреди комнаты выложенный паркетом круг, и в самом центре – опять-таки золоченый шест. Потолок здесь был выше, чем в зале, а шест утыкался прямо в орнаментальную лепнину.

– Ого! – восхитилась я, поглаживая рукой шест.

Норланд перекосился:

– И тут размер имеет значение?

На дурацкий вопрос я отвечать не стала.

– Сможешь забраться? – Кивком он указал на шест.

– Разумеется, смогу, – холодно ответила я.

– Мало кто из девочек может. Точнее сказать, последней это проделывала Карина, пять лет тому назад.

Мне эта высота пришлась по душе. Обычные шесты меня так не заводили, а вот вскарабкаться на этот и, кружась, спуститься по спирали! Придется изобрести новые комбинации, чтобы на всю длину шеста хватило.

Мы обошли весь клуб для джентльменов «Баркли». Два главных бара, один из них внизу с отдельным входом из переулка, стойка администратора, гардероб, множество отдельных кабинетов и ВИП-помещения вокруг главной танцплощадки.

– Подбери себе наряд, – посоветовал Норланд, провожая меня обратно в холл. С виду это место больше смахивало на отель, чем на клуб. – До полуночи носишь вечернее платье, потом переодеваешься так, чтобы побольше открыть. Раздобудь приличное белье.

– Ладно, – сказала я. Надоел мне этот слизняк.

– Приходи в любое время после половины одиннадцатого. Спросишь Хелену. Выпустим тебя часа в два-три. Главное, не опоздай на свой танец. Если когда-нибудь не поспеешь вовремя, заплатишь штраф, а можешь и вовсе вылететь. Усекла?

– Вполне, – ответила я и вернулась на лондонскую улицу.

Глава 9

На обед я съела тост. Первый кусок пищи за сутки с лишним, и тот еле в себя впихнула: он показался мне жестким, сухим и безвкусным.

Сидя в столовой нише, я поглядывала на клочок бумаги с мобильным номером детектива Карлинга. Рядом лежала визитная карточка Энди Бастена:

Детектив-сержант Эндрю Бастен

ОТДЕЛ УБИЙСТВ

Почему у Карлинга нет визитки, а у его напарника есть? И кому из них звонить в случае чего? Воспользоваться аккуратной, вполне официальной карточкой Бастена с гербом полиции Кента? Или номером Карлинга, написанным от руки на обрывке бумаги, кривым, но разборчивым почерком? Мобильный телефон, так запросто. Интересно, чем он занимается в свободное от работы время? Возвращается домой, к жене? Наверное, у него есть жена, и дети, и собака. Непременно собака. У жены какая-нибудь благородная профессия, учительница например. Или медсестра. А может, она тоже служит в полиции. Двое детей за обеденным столом трудятся над домашним заданием, и тут входит папочка, закончился нелегкий день охоты на злоумышленников. Он целует в макушку ребят – мальчика и девочку, – спрашивает жену, что будет на ужин, а пес носится вокруг, хлещет его хвостом по ногам, визжа от восторга. Он открывает бутылку вина, и, уложив детишек, они – то бишь Джим Карлинг с супругой – потихоньку ее допивают.

Или же он разведен. Вид у него такой разочарованный, припомнила я. Наверное, жена сбежала с коллегой-полицейским и оставила его содержать в одиночку большой дом.

Или же не разведен, но позволяет себе романчики на стороне с женщинами вроде меня, с которыми его сводит работа, – с испуганными, податливыми женщинами. С жертвами. Выбирает, какая приглянется, и укладывает в постель.

Но я-то не жертва. Во всяком случае, пока еще нет.

Непонятно отчего, мои мысли обратились к Бену. Мог бы хоть позвонить, сказать спасибо за вечеринку. Ни один из моих гостей не отзвонился. Ни один не знает, какая беда приключилась после их отъезда. Свалили в паб, а оттуда хрен знает куда, а потом вернулись в свой Лондон, даже не поблагодарив меня на прощание. Засранцы, вот они кто, все до единого. В особенности Люси. Ее ответ, ее тон, когда Малькольм заметил, что в один прекрасный день она позавидует мне: «Вот уж не думаю».

Плевать, что она там думает. Ее мнение давно уже стало мне безразлично. Люси была из тех, кто никак не мог переварить мои «грязные танцы».

Сказал ей, разумеется, Бен, сама она откуда узнала бы? Видимо, так он отомстил мне за то, что я положила конец нашим бессмысленным и уродливым отношениям. Мы с Люси как-то раз в пятницу после работы сидели в баре, пили охлажденное белое вино из высоких бокалов и выговаривались после недельного кошмара презентаций и выступлений перед аудиториями, сплошь состоявшими из мужчин. Крепко нам доставалось. Мужская часть нашей команды была прямо-таки одержима духом конкуренции, а порой и пакостями не брезговала. Люси еще кое-как выживала, благо приходилась дочерью финансовому директору, но ее раздражал переизбыток тестостерона в атмосфере. Меня гендерные проблемы задевали не столь сильно, потому что я справлялась благодаря не родству, а упорной работе, а значит, получала бонусы. Существовали мы более или менее дружно, поскольку Люси требовался кто-то, перед кем бы она могла поныть. Кроме этого, нас мало что объединяло.

– Бен сказал мне, где ты была прошлой ночью.

Я отпила глоток вина и поглядела на Люси. Накануне вечером мы развлекали клиентов, но я удрала пораньше, а не осталась, как прежде, надираться до поросячьего визга. Люси я соврала, будто у меня разболелась голова, а на самом деле отправилась в «Баркли».

– Ты стриптизерша, – продолжала она.

– Я – танцовщица.

– Ты раздеваешься за деньги.

– За большие деньги.

Что-то сверкнуло в ее глазах, я заметила: на миг мне чуть было не удалось убедить Люси. Насчет денег и желания подзаработать она хорошо понимала. На языке у нее вертелся вопрос: «Большие – это сколько?» Но этот миг промелькнул и канул в Лету.

– Это эксплуатация, – заявила она. – Мы работаем до седьмого пота, черт подери, вдвое больше любого из них, и вполовину столько уважения не получаем.

– К моей работе в клубе это никакого отношения не имеет, – возразила я. – Я танцую, потому что мне это нравится. И если кого эксплуатируют, то уж никак не меня. Мужчины приходят в клуб и тратят все свои денежки только за то, что смотрят на меня, а я делаю то, что хочу. По правде сказать, отличная работа.

В этот самый момент к нам подошли трое из отдела продаж, и разговор свернул на обычные темы: у кого тачка круче, кто самую крупную сделку провернул, у кого яйца больше. К тому разговору Люси больше никогда не возвращалась вплоть до давешней вечеринки. И хотя она вечно провозглашала феминистские лозунги, я не могла отделаться от впечатления, что она капельку мне завидует.

Большинство моих приятелей, за исключением Люси и Бена, понятия не имели, чем я занимаюсь по ночам в пятницу и субботу, а порой и по четвергам и воскресеньям. Клуб открывался в одиннадцать, так что эта работа нисколько не мешала мне проводить вечер как обычно, а когда все остальные расходились по клубам или по домам отоспаться, я спешила в «Баркли» грести денежки лопатой.

Частенько меня тянуло рассказать все как есть. Задай мне кто-нибудь вопрос, я бы не стала отмалчиваться. Но мои дела никого не интересовали; услышав, что я не иду с ними, ребята отвечали: «А, ну ладно», махали мне рукой на прощание и отправлялись в клуб, или домой, или еще на одну вечеринку.

Я улеглась в постель, но уснуть не могла. Черный прямоугольник люка казался все же светлее непроглядной темноты каюты. Закрывая глаза, я продолжала его видеть. Он напоминал мне дверь, провал, вход в гробницу.

Физически я была изнурена, однако разум никак не хотел угомониться. Малькольм угадал: меня мучил страх. Днем еще удавалось кое-как притворяться, будто ничего такого не случилось, убедить себя, что утопленница на самом деле вовсе не Кэдди. Я же кинула один только взгляд на ее лицо – яркую вспышку белого в луче моего фонаря, грязная вода Медуэя перекатывалась над трупом. Вполне вероятно, что это не она, а принесенный сюда течением самоубийца, кто-то из списка пропавших и разыскиваемых.

Ночью все по-другому.

С первого дня, как я переселилась в марину, я ни разу не ощутила одиночества. Даже после наступления темноты с других лодок доносятся голоса, негромко бурчит телевизор, вопят двое малышей Дианы и Стива, на шоссе гудят машины, примерно в миле отсюда с грохотом проносятся скоростные поезда. Соседние лодки – на расстоянии оклика. Я же в этом убедилась прошлой ночью, напоминала я себе. Стоило заорать, и через минуту с полудюжины соседей сбежалось посмотреть, что со мной приключилось. Но и это не успокаивало.

Зазвонил мобильник.

Я села в кровати, взвинченная, напряженная. Звонок доносился издалека, словно с другой лодки.

Откинув одеяло, я прошлепала к двери каюты. Отсюда звонок стал слышен отчетливее. В салоне – еще громче. Звонил не мой телефон, который я оставила заряжаться на столе в столовой нише. Звонил мобильный Дилана.

Наконец я отыскала его – завалился за спинку дивана, я сама его туда сунула впопыхах, когда Карлинг вышел из салона в каюту. Телефон все еще звонил. На дисплее вспыхивало имя: ГАРЛАНД.

Прилив радости, невероятного облегчения.

– Алло?

На том конце – молчание.

– Это ты? – дрожащим голосом окликнула я.

Тишина. Кто-то дышит в трубку? Я точно знала: там кто-то есть.

– Поговори со мной! – взмолилась я. – Пожалуйста, скажи что-нибудь. Пожалуйста!

Ничего.

Я сбросила вызов, швырнула телефон на диван и зарыдала. С минуту я еще надеялась, что он позвонит снова, но он не позвонил. Пустота, тишина, глухое молчание вокруг, единственный звук – мой собственный плач.

Хотя он ничего не сказал, его молчание означало, что он прощается со мной. Он знал про Кэдди, он не мог не понимать, во что превратилась моя жизнь, но он – почему он не поспешил ко мне? Почему не сказал, как мне себя вести, не назначил встречу? Ему плевать на меня, вот и все. Как ни назови то, что у нас было, та единственная ночь, которую я сочла за чудо, в его глазах ничего не стоила. Ничего.

Я вернулась в постель, зарылась лицом в подушку и хорошенько выплакалась.

Спустя несколько часов, все еще лежа без сна, глядя сухими глазами в черноту люка – я так вымоталась, что повернуться на бок не могла, – я сумела уговорить себя, что прежняя теория была неверна, вовсе Дилану не плевать на меня и на то, что со мной происходит. Я придумала новую версию: ведь в конце концов он же позвонил. И он вовсе не прощался, нечего было себя накручивать. С чего бы он стал звонить, чтобы попрощаться? И тут мне стало по-настоящему страшно: Дилан попал в беду! Может, он набрал мой номер, а говорить ему помешали? Ему нужна моя помощь? И если так, что делать, как помочь?

Глава 10

Я всегда гордилась тем, как легко приспосабливаюсь к любым изменениям на работе, но танцы в «Баркли» требовали куда более серьезной перестройки. После «собеседования» я прочесала свой гардероб в поисках чего-нибудь достаточно сексуального и вместе с тем романтического. Остановилась на темно-синем бархатном платье, которое надевала на последний корпоративный ужин. Нашлось также несколько юбок и топов, в которых я ходила с друзьями по клубам. И белье: черное кружево с розовой каймой.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.