Дерианур - море света

      Навстречу гостю попались бабы, идущие с реки с полными корзинами отполосканного белья. Но кучер проигнорировал их, как несерьезных созданий, у которых не стоит спрашивать о хозяине усадьбы. За стеной теплых черных стволов мелькнули два мужика, обкашивавших траву по обочинам дороги. Они скинули войлочные шапки и низко поклонились Шувалову.
      -- Барин-то ваш где? - Осведомился тот, порывшись в кармане и выгребая для дворовых пятак медью.
      -- Известное дело, на коньках катается, - отвечали мужики. -Благодарствуй, батюшка. На пруду его найдешь.
      -- На коньках? - Переспросил Иван Иванович, решив, что ослышался.
      -- Вестимо, - отвечали косари. - Заморозил запруду и рассекает.
      -- Заморозил? - Гость не поверил своим ушам. - Как?
      -- А Бог его знает, - беспечно отозвались мужики. - Он, слышь ты, колдун у нас, барин-то. - После чего они вновь принялись за работу и уже не обращали на Ивана Ивановича никакого внимания.
      Шувалов велел кучеру трогать, и карета проехала чуть вперед по берегу реки. В излучине Гжелка была перегорожена каменной ступенчатой запрудой. Одного взгляда было достаточно, чтоб понять: ее проектировал профессиональный фортификатор, всю жизнь имевший дело с вражескими крепостями. Если б потребовалось, на этой чудо-запруде небольшой отряд солдат мог выдержать многодневную осаду неведомого неприятеля.
      Скользнув глазами по грозным брустверам и узким орудийным бойницам, Шувалов зацепился взглядом за воду и обомлел. Мужики не соврали, среди жаркого почти летнего дня пруд стоял, как студень в погребе - серый лед с белыми пятнами снежных сугробов покрывал его целиком. На берегах зеленая трава была схвачена инеем. По глади образовавшегося катка скользил на острых серебряных полозьях сухонький старичок в черном сюртуке и клетчатом шотландском пледе, обмотанном вокруг поясницы. Он лихо выписывал восьмерки, делал изящные пируэты, а в самой середине вдруг подпрыгнул и закрутился волчком.
      Иван Иванович решил, что перегрелся на солнце, и приложил руку ко лбу. Голова не была горячей.
      Между тем, старичок, заметив гостя, прекратил свой удивительный танец и, приветливо улыбаясь, заскользил к краю катка.
      -- Вы и есть молодой Шувалов? - осведомился он без всякого предисловия. - Я ждал вас.
      -- Здравствуйте, Яков Виллимович. - произнес фаворит, едва ворочая языком. Сказать, что он потрясен, было бы не точно. Иван Иванович чувствовал себя сбитым с толку и ошарашенным.
      -- Вас это удивляет? - Брюс широким жестом обвел пруд. - Простейшая химическая реакция. Ничего сложного. Могу научить. - и старый фортификатор пустился в мудреные рассуждения о взаимодействии воды и свинца. Всю дорогу до дома он сыпал формулами, ни одну из которых Ивану Ивановичу не удалось запомнить.
      Графская усадьба оказалась приятным двухэтажным домом на взгорье, которое огибал неширокий ручей. По словам Брюса, его он тоже замораживал для дворовых ребятишек, когда тем хотелось покататься на коньках.
      -- Все дело в запруде, - признался Яков Виллимович. - Она генерирует холод. Внутри нее... -- тут граф опять погрузился в объяснения, из которых Шувалов, не получивший инженерного образования, не понял ни слова. - А зимой, когда нужна свежая рыба, пруд можно и оттаять. - с торжеством заключил Брюс. - Я часто так делаю.
      Он проводил гостя по высокой деревянной лестнице к дверям, а сам скрылся наверху в гардеробной, чтоб привести себя в порядок.
      Дворецкий, похожий на плохо отесанное бревно, на которое нацепили камзол из желтого шелка с вышитым гербом шотландских королей на груди, жестами объяснил Шувалову, куда двигаться. "Может он немой?" - подумал Иван Иванович. В этом доме фаворит ничему бы не удивился.
      Стайка таких же бессловесных, но прелестных, как день, горничных окружила гостя в его комнате -- просторной, слегка старомодной, но чистой до хруста накрахмаленного белья и легкого запаха масленой краски от свежевыкрашенные рамы. Девушки без всякого смущения помогли Шувалову раздеться и принять с дороги холодную ванну.
      Одна из них - розовощекая милашка с цветком шиповника в волосах показалась ему особенно очаровательной, и фаворит не удержался, чтоб не потрепать ее по щеке. Крошка заулыбалась, но так и не проронила ни слова. Однако именно она накрывала на стол, когда хозяин дома вместе с приезжим сели обедать.
      -- Я знаю, что привело вас сюда, - сказал Брюс, любезно подавая Ивану Ивановичу сладковатый ревеневый соус, который в такую жару был необычайно хорош к блюдам из телятины. - Вас послал ко мне господин канцлер, не так ли?
      -- Брат Обрядоначальник, -- ерзнув, поправил гость. Он не знал, как перейти к щекотливому вопросу, с которым его собственно и направили сюда. -- Брат Обрядоначальник хотел спросить вас, -- Шувалов запнулся и поднял на графа глаза, полные просьбы помочь ему с честью выпутаться из создавшегося положения. - Яков Виллимович, государыня очень плоха...
      Старик смотрел на молодого фаворита Елисавет, не отрываясь. Сколько раз за последние 50 лет он слышал эти слова? Государыня? Какая именно? Екатерина? Анна? Елизавета? Эта маленькая девочка? Лизетка, как дразнил ее Петр. Неужели дочь Петра уже сходит в могилу? Брюс не мог в это поверить. Какой же сейчас год? Не важно. Они хотят от него того же, что и всегда. Неужели так трудно запомнить последовательность магических действий и всего несколько слов? Нет, положительно, народ измельчал. Впрочем, когда смертные были памятливы?
      -- Я помогу вам, юноша, - сказал граф. - Меня обязывает к этому долг перед братством. Ведь вы хотите знать, кто станет следующим государем?
      Как просто он это произнес! У самого Шувалова язык бы не повернулся выговорить такое. Иван Иванович лишь склонил голову, подтверждая справедливость слов Брюса.
      Старик улыбнулся.
      -- Не хотите ли кофе? Чудесный напиток. В бытность царя Петра Алексеевича в Голландии тамошние дамы принимали его как возбуждающее средство и уверяли, что заваренный по-турецки он укрепляет мужскую силу.
      "Что он несет?" Ивану Ивановичу пришлось выслушать лекцию о сортах кофе. Не менее пространную, чем химические экскурсы хозяина усадьбы. Потом о табаке. За все время он ни разу не перебил Брюса.
      -- Вы терпеливы, - похвалил старик. - Именно такой человек и должен находиться при августейшей особе. Итак, слушайте внимательно. Повторять дважды я не имею права. В Кунсткамере на втором этаже в 6-м шкафу справа по коридору от кабинета естественной истории на третьей полке сверху стоят две колбы с заспиртованными головами государственных преступников. Это кавалер Вилим Монс и Мария Гамильтон.
      Иван Иванович обомлел. Но Брюс не дал ему опомниться и продолжал.
      -- Их приказал поместить туда государь Петр Алексеевич специально с целью известных вам упражнений. При приближении смерти очередного императора головы пророчествуют о судьбе престола. Для этого необходимо пропустить через них ток, полученный от этого пентакля, - граф выложил на стол плоский металлический предмет многоугольной формы, -- при ударе молнии. За все прошедшие годы это получилось лишь дважды. Ваши предшественники были не очень внимательны. - ворчливо заметил старик. Постарайтесь не повторить их ошибок. Во время грозы вынесите головы на крышу, положите пентакль ровно посередине между ними и замкните вокруг магический круг из братьев высшего посвящения. Вы должны держаться за руки и произносить вот эти слова. - граф взял салфетку и принялся вилкой писать на ней какие-то закорючки.
      Почему нельзя было воспользоваться для этого бумагой и чернилами, Иван Иванович так и не понял, но с глубоким поклоном принял исчерканную Брюсом материю.
      -- Вот и все, молодой человек, - заулыбался граф. - Запомнили?
      Шувалов сглотнул. Он не мог бы побожиться, что все понял точно. Тем более запомнил.
      -- Гроза должна быть у-у-у-у! - Сделал старик страшные глаза. - У нас тут третьего дня была такая...
      Иван Иванович выслушал лекцию о грозах. Уже вечером Брюс отпустил его, изрядно измучив рассказами. Горничная с бутоном шиповника в волосах взяла в руки свечу и по-прежнему безмолвно сделала Шувалову знак следовать за ней. Фаворит неуверенно оглянулся на графа, но тот благодушно махнул рукой.
      -- Ступайте. Дело молодое. В столице вам ведь не часто удается расслабиться.
      Не часто! В его-то положении! Иван Иванович глубоко вздохнул. Зачем отказываться от подарков судьбы? Тем более, когда они сами идут в руки.
      Девушка скользила по лестнице, высоко держа свечу.
      -- Как тебя зовут?
      Она только лукаво улыбнулась.
      -- Но ведь у тебя есть имя?
      Горничная приложила палец к губам и толкнула рукой дверь. Шувалов шагнул вслед за ней и почти тут же на него из темной повеяло нежным запахом диких роз. Белые руки сомкнулись на шее Ивана Ивановича и поцелуи, легкие, как лепестки, посыпались на лицо.
      Тысяча удовольствий, испытанных им в эту ночь, трудно было сравнить хоть с чем-то пережитым прежде. Но вот, неловко повернувшись в кровати, он задел локтем цветок в волосах своей молчаливой любовницы. В тот же миг ему на руки хлынул поток роз, точно девушка рассыпалась буквально в ладонях. Уколов палец о шип, Иван Иванович проснулся.
      Он сидел в своей карете-гондоле посреди березняка, не сдвинувшись ни на вершок в сторону имения Брюса. Лошади мирно щипали траву вдоль давно заброшенной дороги. Кучер ходил рядом, постукивая кнутом по сапогу.
      -- Почему стоим? - Иван Иванович протер глаза.
      -- Дороги дальше, барин, нету, - отвечал слуга. - Тут мужики на телеге проезжали, косари. Говорят, давно погорела эта усадьба. Уже лет 30 как. Молодые господа за реку переехали. Боятся здесь жить. У них что ни день, то грозы. Молнии в головешки Брюсова дома так и лупят, так и лупят! Так куда поедем-то?
      Иван Иванович поднял руки к лицу и только тут заметил, что крепко сжимает в кулаке белый пентакль и скомканную салфетку, исписанную какими-то значками.
      -- Я долго спал? - Спросил он, удивленно разглядывая предметы.
      -- Да на минутку всего и задремали, барин, - отозвался кучер, вновь влезая на козлы. - Ну? Куда тронемся?
      -- В Москву. - Шувалов махнул рукой.
      Слуга крякнул и стал разворачивать лошадей. Зачем, спрашивается, было тащиться в такую глушь? Чтоб узнать то, что известно всей Москве? Фаворит не обращал внимания на ворчание слуги. От его ладоней до сих пор неуловимо пахло шиповником.
      Глава 4. ГНЕЗДОВЬЕ ОРЛОВ
      Осень 1758 г. Санкт-Петербург.
      Возок прибыл в столицу уже вечером. В сумерках переехали Фонтанку, служившую границей города, задержались на Аничковом мосту у будки, показывая подорожные, и, наконец, перевалили через деревянные горбыли, сложенные для более пологого съезда карет на берег.
      -- Приехали, барин, выходите, - ямщик, перекрестясь, принял плату и, благословляя доброго ездока, развернул лошадей куда-то в непроглядную тьму, не озаряемую ни единым костром.
      Потемкин поздно спохватился, что не узнал у него, где здесь можно найти постоялый двор или трактир. Искать сейчас казармы Конногвардейского полка было бессмысленно. Оставалось кое-как переждать до утра. Гриц голодный, усталый и злой брел невесть куда вниз по улице.
      -- Скажи-ка, любезнейший, -- обратился он к какому-то разносчику, явно припозднившемуся и спешившему домой. - Где здесь поблизости трактир?
      Парень с опаской осмотрел говорившего, но осознав, что перед ним не грабитель, а просто заплутавший прохожий, осклабился в добродушной улыбке.
      -- Вон тама, - ответил он, ткнув корявым пальцем в темноту. "Тычок". За два дома и во двор. Тока тама опасно, барин.
      -- Почему? -- Мрачно осведомился Потемкин, чувствуя, что город, в который он приехал, полон неприятных сюрпризов.
      -- Тама господа гвардейцы собираются, - разносчик шмыгнул носом. Они, эта, сильно безобразничают, если пьяные.
      -- Ну в трактире люди всегда пьяные, - уверил собеседника Гриц. Спасибо, любезнейший. - Он протянул парню полушку, тот несколько раз поклонился и пошел проч.
      Потемкин поспешил в указанную сторону. Перед ним под низкую арку между домами свернули три гвардейца в странных желтых мундирах, каких Гриц никогда не видел. Троица шла уверенно, видимо, дорога была им хорошо знакома, и Григорий последовал за ними в надежде, что они выведут его к искомому "Тычку", чье название говорило само за себя.
      Двор, в котором очутился Потемкин, был квадратным, темным, с одним единственным выходом. В его таинственной глубине поминутно хлопала открывавшаяся дверь под скрипучей ржавой вывеской. Из-за нее доносился глухой шум, голоса, хохот и бабий визг. "Надо же какой странный двор, -подумал Гриц, -- на тупик похоже. То ли дело наши московские проходные, продувные, ищи свищи тебя в таком дворе! А здесь и захочешь, никуда не убежишь".
      Тем временем из трактира, пошатываясь, вышел рослый человек и затянул пьяным, но красивым голосом довольно странную песню:
      Как во городе, в огороде
      В огороде при народе
      У козла рога,
      Их коза наставила...
      Не успел Гриц сообразить, что собственно у любого козла рога и без помощи козы сами собой свободно произрастают на лбу, как шедшая впереди троица поравнялась с горланящим гулякой и без всяких разговоров накинулась на него. Человек, видимо, не ожидавший нападения, беспомощно взмахнул руками и грянулся оземь. Но на этом обидчики не успокоились. Двое подняли его за плечи, а третий еще пару раз коротко врезал под дых. Это уже слишком походило на избиение, тем более что троица в желтых мундирах вовсе не собиралась прекращать драку. Человек был один, шел себе никого не трогал, а следовательно, по мнению рассудительного Грица, нападать на него не было никаких причин.
      -- Сволочи! -- Заорал несчастный. -- Суки голштинские! -- он из последних сил вырвался и с размаху завалил одного нападавшего. Двое других стали выкручивать ему руки, что-то крича по-немецки, но рассвирепевшая не на шутку жертва снова вырвалась и принялась дубасить своих обидчиков.
      Немецкие слова решили последние сомнения Потемкина, который вдруг подумал, что и его несколько дней назад вот так же избивали, только без крови и шума, и не нашлось никого, кто бы помог ему. Он отставил свой сундучок и ввязался в свару. Кулаки замелькали чаще и дружнее.
      Григорий получил в ухо и пару раз по ребрам, но голштинцы дрогнули. Сам он сильно зашиб правого нападавшего, и тот уже второй раз пытался, но не мог встать. Агрессивная жертва тем временем уложила еще одного немца и, оседлав его, макала лицом в осеннюю жижу. Третий предпочел сам ретироваться. Потемкин и его безвестный соратник оставили за собой поле брани.
      -- Ты меня откуда знаешь? -- Оглядывая Грица, спросил грязный с ног до головы гуляка.
      -- Совсем не знаю, - едва переводя дух, ответил молодой человек.
      -- Так чего ж ты ввязался? -- Удивился его новый знакомый.
      -- А так, - шальная удаль блеснула в глазах Потемкина.
      -- Ты кто?
      -- А ты? -- Гриц совершенно не собирался признавать ничьего превосходства.
      -- Орловы мы, - самодовольно хмыкнул гуляка, вытирая пальцами кровь с нижней губы. - Слыхал?
      -- Нет.
      -- Ты с луны что ли? -- Обиделся петербуржец.
      -- Я только сегодня из Москвы.
      -- А, ну тогда ладно, - примирился с неосведомленность приезжего Орлов. - В полк? Звать тебя как, спаситель?
      -- Григорием.
      -- Да ты еще и тезка мой! Ну спасибо тебе, Григорий. Жрать хочешь?
      -- Нет, я, чтоб с тобой познакомиться, в трактир шел, - недовольно заявил Потемкин, разглядывая порванный рукав.
      -- Сундук твой? Бери его и топай за мной, - распорядился непрошеный командир и потащил Грица к двери.
      Несколько ступенек вниз. Потемкин чуть не ударился головой о притолоку.
      -- Я эту деревяшку скоро выворочу, - заявил Орлов. - Сам все время об нее шибаюсь.
      Погребок оказался довольно просторным, но темным. В нос ударил запах дыма, жареного мяса, табаку и винного перегара. Здесь Потемкин, наконец, хорошенько разглядел своего спутника. Это был высокого роста ладный детина лет 25 в преображенском мундире. Его синие глаза светились лукавством и приязнью, а ясное чистое лицо по временам принимало выражение нахальства и вызова.
      Ему навстречу от разных столов понеслись приветственные крики и несколько человек даже встали. Гриц сообразил, что провожатый был в своих кругах человек известный.
      -- Ты, Гришан, никак вернулся?
      -- Да вот не допил слегка.
      -- Где это тебе так навешали?
      Действительно лицо Орлова было украшено многочисленными знаками доблести.
      -- Здесь голштинцы со Шванвичем прогуливались. Я имел с ними ласковую беседу, - нехотя ответил Григорий.
      -- Так что ж ты нас не крикнул?
      -- Вас разве докричишься, ироды?
      -- Сколько их было? Ты их ретировал?
      -- Еще бы. - обрезал Орлов. Затем, указывая на Потемкина, Гришан нарочито громко заявил: -- Слушайте, сволочье, это мой старый товарищ Григорий...
      -- Александров сын Потемкин, - подсказал Гриц.
      -- Александрович Потемкин. И если кто ему что, то дело уже с Орлами. Ясно?
      По тишине, воцарившейся на мгновение, бывший студент понял, что его нежданный покровитель пользуется здесь большим авторитетом.
      Орлов, раздвигая подгулявших посетителей, пошел к одному из столов и, беспардонно потеснив кемаривших на краю офицеров, посадил Потемкина.
      -- Жаркого и вина, - потребовал он. Гришан, явно протрезвевший за время драки, хотел восполнить свои потери.
      -- Тебе сколько лет? -- Спросил он Потемкина, когда все требуемое уже стояло перед ним на столе.
      -- Девятнадцать, - уминая мясо, пропыхтел Гриц.
      -- Так где ж тебя так долго носило? Чай уже второй год как по казармам должен таскаться. - удивился Орлов.
      -- Я в Университете обучался. А потом... - Потемкин махнул рукой. Слезы готовы были закипеть у него на глазах.
      -- Поперли что ли? Да полно тебе. Сейчас, как красна девица, разревешься! Нашел о чем жалеть. - Орлов обнял его за плечо. На кой черт тебе этот Университет? Мозги только на изнанку выворачивать. Я вот тоже в Шляхетском корпусе обучался...
      -- Немцы-сволочи. Ненавижу, - простонал Потемкин.
      -- И у вас? -- Искренне удивился Гришан. - Это здесь от них жизни нет, а в Москве-то...
      -- У нас ясное дело - Университет. А тут-то чего? -- в свою очередь не понял Потемкин.
      -- А здесь, мил друг, столица, двор, гвардия. Смекаешь? Житья никакого от них нет. Пол Пруссии у наших ног, а дома... Как великий князь подрос, все замечать стали. Ему, слышь, наша гвардия не по нутру, он своих из Голштингии привез.
      -- Голштинии, - поправил Потемкин.
      -- Один черт, - кивнул Гришан. - Мало что собственные войска держит, еще и в лейб-гвардию пихает офицеров из немцев. Нашим мест не достается. С ними не сладишь. "Почему носок не тянешь? Почему сапоги не чищены? Почему морда рязанская?" Только и знают, что в зубы тыкать.
      -- А кто такой Шванвич? -- Спросил Потемкин.
      -- Он у великого князя служит в голштинской роте капралом. Мы с ними много раз схлестывались. Навешаем им, чтоб не строили из себя хозяев. Теперь вот моя очередь была. Сил нет, какие сволочи. Им против нашего вдвое платят и жалованья не задерживают. А мы скоро с голоду дохнуть начнем. Прикинь, с самого начала войны не плачено. Что из имений пришлют, на том и спасибо. А у нас четверых не густо, шиш и тот без родительского благословения. Сиди кукуй.
      -- А что же императрица, разве не видит?
      -- Нашел надежу, - хмыкнул Орлов. - Матушка Елисавет великого князя не жалует, а все ж он у нее один наследник.
      К ним подсел стройный сероглазый преображенец. Гришан пожал ему руку.
      -- Павел Пассек. Знакомьтесь. Мой тезка, - отрекомендовал Грица Орлов и добавил с некоторой гордостью, -- бывший студент.
      -- Очень приятно, - улыбнулся преображенец. - Где думаете служить?
      -- Записан в конную гвардию.
      -- Прошу прощенья. - Пассек снова улыбнулся, но глаза его оставались внимательными и цепкими. -- Гришан, на пару слов.
      Орлов сделал недовольное лицо и встал. Они с Пассеком отошли чуть в сторону, где за гомоном посетителей Потемкин ничего не мог расслышать. Он видел, как оба офицера отчаянно зажестикулировали, временами бросая на него короткие взгляды. Наконец, Орлов зло махнул на товарища рукой и вернулся.
      -- Боятся, - буркнул он. - А чего боятся, сами не знают. Теперь, как канцлера Бестужева взяли, так все боятся.
      Потемкин не стал углубляться в скользкую тему.
      В это время на другом конце стола разрыдался совсем пьяный капитан.
      -- Жизнь моя постылая! Совсем мочи нет! Не женитесь, братцы, не женитесь! -- завыл он, положив на руки растрепанную русую голову.
      -- Кто это? -- Спросил Гриц.
      -- Князь Дашков. Славный малый. Эй, кто там! Приведите его в чувства!
      Несколько офицеров поднялись и повели упившегося князя к выходу.
      Вдруг из наименее освещенного угла раздался громкий внятный крик.
      -- Господа! Здоровье государыни Елизаветы Петровны! Виват!
      -- Виват!!! -- Повскакали все с мест. - Виват Елисавет! -- многие выхватили шпаги и потрясали ими в воздухе.
      Порыв был настолько единым, что он поднял даже не очень склонного к участию в радостных кликах толпы Потемкина. Гришан тоже заорал во все горло.
      -- Виват его императорскому высочеству великому князю Петру Федоровичу! -- крикнул все тот же зычный внятный голос.
      -- Виват! -- Подхватило несколько голосов.
      Остальные офицеры спокойно сели.
      -- Виват ее императорское высочество великая княгиня Екатерина Алексеевна!
      На этот раз хор был дружнее, но явно не добирал до первого взрыва. Потемкин, слышавший о великой княгине только хорошее, хотел было присоединиться, но Орлов наступил ему под столом на ногу.
      -- Цыц. Не ори, балбес. В Тайную канцелярию захотел? Ведь это людишек примечают.
      -- Каких людишек? -- Не понял Гриц.
      -- А любых. Пойдем-ка лучше отсюда, - посерьезнел Орлов.
      На улице было уже темно. С неба что-то сеяло и сеяло.
      -- Мокросит, - сказал Гришан, втягивая голову в плечи и поднимая воротник мундира. - Ты где остановился?
      -- Да в общем-то нигде, - развел руками Потемкин.
      -- Ладно. Пойдем пока к нам, а там видно будет.
      Орловы жили на Малой Морской улице, недалеко от набережной, снимая несколько комнат на втором этаже у небогатой капитанской вдовы. Неприязнь к казарменной жизни была их фамильной чертой, и Потемкин, едва переступив порог, сразу понял, в чем она выражалась. Такого свинарника он еще никогда не видел. Дырявый чайник соседствовал с не менее дырявыми сапогами, штаны, рубахи, оружие и форменные треуголки лежали где угодно, только не на своем месте, и отыскать их в нужный момент не было никакой возможности.
      Навстречу им встал заспанный парень примерно одного возраста с Грицем и, насмешливо оглядев грязный мундир брата, заявил:
      -- Вот тебе Иван-то сейчас холку начистит, полуночник чертов! Кого это ты притащил?
      -- Это мое дело, - огрызнулся Гришан. - Согрей, Федька, чай, мы назяблись.
      -- Чайник дырявый, - флегматично заметил нерадушный хозяин и поплелся восвояси.
      -- Это кто там? Гришка что ли явился? -- Раздался громкий повелительный голос. - Где шлялся?
      -- Вам лишь бы орать! -- Рявкнул спутник Потемкина. - А то, что брату вашему голштинцы чуть мозги не вышибли, это вас не касается?
      -- А ты не шляйся, где голшинцы, - язвительно заметил другой рослый детина, выходя из комнаты. - Это еще кто? - он указал на Потемкина.
      -- Пока с нами поживет, а ты, Алехан, заткнись. А то понял? -Григорий показал брату увесистый кулак.
      -- Мне что? -- Пожал плечами Алексей. - Где он только спать будет?
      -- Без тебя разберусь.
      -- Да ради Бога.
      Григория в доме считали не то чтобы сумасшедшим, а так с придурью. Он таскал на квартиру то собак, то кошек. Раз поздней осенью привел с угла тощую непотребную девку, у которой зуб на зуб не попадал от холода, напоил кипятком, чая все равно не было, дал отогреться и отпустил. Просто так. После этого даже Иван перестал срываться на него и только мрачно сказал Алексею, что, будь у них деньги, он бы обязательно сводил Гришана к доктору на предмет головы.
      К Потемкину тоже отнеслись, как к очередной Гришкиной придури, и особенно не возражали.
      -- Пусть спит. Места что ли жалко? -- Иван отбросил адрес-календарь за позапрошлый год в угол. - Ну. Все что ли дома? Тушите свет, вражьи дети. - Он душераздирающе зевнул и в дому воцарилась тишина.
      На следующий день Потемкин получил место в полку Конной гвардии.
      -- Служить будите пока без жалования, - сказал бывшему студенту косоглазый канцелярист в валенках вместо сапог. В канцелярии из-под пола сильно дуло.
      -- Как без жалования? -- Возмутился было Гриц.
      -- А так, из чести, - обиделся канцелярист. - Должности с жалованием пока нет. Будет, тотчас произведем. Да не тужи ты, -- смягчился он, -- все равно никому не платят. Денег в казне нет. Война. А там, глядишь, мир подпишут, контрибуцию выплатят - разживемся. Может помрет кто, или в отставку уйдет, будет тебе место.
      Потемкин, понурившись, вышел на широкий, разбитый бесконечными экзерцициями двор.
      -- Без жалования?! Они что с ума посходили? -- Вопил вечером Гришан.
      -- Ты ему сколько дал? -- Осведомился Алексей.
      -- Я? Чего? -- Не понял Потемкин.
      -- Денег, я говорю, сколько сунул?
      Новоявленный конногвардеец молчал.
      -- Ну и расплачивайся за собственное жлобство, - поджал тонкие губы Федька.
      -- Что вы к нему пристали? Он не догадался небось, - заступился Иван. - Не догадался ведь, дубина?
      Потемкин помотал головой.
      -- Догадался и деньги у меня были. Не решился я, подумал, вдруг выгонит...
      Дружный хохот покрыл его последние слова.
      -- Я вижу, ты такой же малость свихнутый, как наш Гришка, - подытожил Иван. - Оставайся пока у нас. С хозяйкой этот вот, -- он указал на Григория, -- договорится. Если тебе жалования не положили, то места в казарме тем более не дадут. Не гнать же тебя.
      -- На что же вы живете, если ни шиша не платят и из дому не шлют? -Спросил растерянный Потемкин у явно не слишком угнетенного безденежьем Гришана.
      Тот нагло ухмыльнулся.
      -- А так, на что Бог пошлет. Вот сегодня посмотришь.
      Ближе к ночи на квартиру Орловых стали съезжаться другие офицеры. Их набралось человек двадцать. Приехал знакомый Павел Пассек, сержант Барятинский, трезвый и вежливый князь Дашков.
      Они вытащили на середину комнаты большой стол, покрытый синим заляпанным сукном, зажгли сальные свечи в грязных медных шандалах. Алексей метал банк. Карты легко разлетались в разные углы стола, за которым восседали бледные сосредоточенные гости. Потемкин поразился редкой ловкости, с которой работали длинные сильные пальцы Алехана. Видимо, товарищи чрезвычайно уважали его в вопросах игры, а он держался с видом большого барина, одним взглядом направляющего ход дворцового приема.
      По очереди к столу подсаживались, то Федор, то Иван и неизменно проигрывали. Молча, без всяких возражений. Только Гришка то и дело начинал орать.
      Раньше Потемкин никогда не играл. Только в роскошном доме Кисловского он видел, как приглашенные господа временами отправлялись за зеленые столы загнуть пароли.
      -- Садитесь, студент, - обратился к нему насмешливый враждебный Пассек. - По первой везет.
      Гриц в нерешительности глянул на двух Орлов, обосновавшихся в это время за столом. Иван едва заметно качнул головой, Алексей тоже сделал отрицательный жест.
      -- Прошу прощения, господа, но я не знаю правил и сегодня предпочту воздержаться. - покорно сказал Потемкин.
      Грицу вдруг необычайно ясно припомнилось чувство детской обиды, когда его с Сережей рано выпроваживали с праздников к себе в комнаты, не давая сидеть со взрослыми. Он зашел за спину Алехана и стал смотреть, как тот сдает. Его ловкие пальцы с необычайной быстротой мелькали в колоде, и Потемкин заметил, как Алехан сдал себе подряд несколько карт из рукава. Это произошло мгновенно, и Гриц не мог бы поручиться, что в действительности что-то видел.
      Игра закончилась часу в третьем. Алексей и еще несколько офицеров сгребли выигрыш. Иван стал менять свечи, а Гриц с Федором притащили холодные закуски. Штофы с вином лесом уставили стол.
      Когда все разъехались, Иван отозвал Потемкина в сторону и тем же покровительственно-повелительным тоном, каким общался с братьями, сказал ему:
      -- Ты сначала пооботрись в полку, попривыкни, сведи знакомства, а там без спешки возьми сотню, зайди к этому жлобу косоглазому и попроси, да не жалования - пустое дело, а должность какую при интендантстве. А там не будь дурак. Да сотню-то теперь же отложи, а то пропьешь до нужного момента.
      Потемкин терпеть не мог советов, но понимал, что Иван соображает в этом деле больше него, и, скрипнув зубами, кивнул.
      Он легко ужился со всеми четверыми Орловыми, вскоре начав воспринимать сурового Ивана, легкомысленного Григория, язвительного Алексей и во всем обыкновенного Федора, как свою собственную семью. (Пятый из братьев, Владимир, еще оставался дома недорослем и должен был прибыть в столицу лишь через пару лет). Спал Потемкин на Гришкиной кровати, так как сам ее хозяин почти не ночевал дома, а когда являлся, то беспардонно пихал тезку в бок, и тот подвигался с сонной руганью.
      Братьев запросто привыкли видеть уже впятером, полагая, что такой же рослый и крепкий, как они, парень со светлыми чуть в другую масть кудрями просто-напросто какой-то их родственник, наконец начавший служить.
      Хозяйка дома, немолодая, но еще очень представительная женщина, которую и четверо-то постояльцев стесняли до крайности не без некоторого усилия со стороны Гришана закрыла глаза на появление пятого.
      Как-то раз, когда все, кроме Грица и Федора, были на дежурстве, Потемкин подбил младшего Орла на великий подвиг. Хохоча от предвкушаемой развязки, они выволокли половину никому не нужного хлама во двор, оттерли ножами стол, а не в меру чистоплотный Гриц согрел воды и выдраил затоптанный крашенный пол, который неожиданно оказался зеленым.