Тарасов

Однажды, уже в декабре, - тогда подолгу пахали, с уборки и до зимы, - и вот как-то уже в декабре допахивали клин за Петипской балкой. Пахали и пахали, но к утру остался еще лафтак. Тарасов решил чуток отдохнуть, а потом докончить, чтобы уж сюда не ворочаться. Прижались друг к дружке в кабине и задремали. А проснулись и ахнули - зима. Снег лежит чуть не в колено.
      И как хотела вначале Раиса убежать к другому трактористу. Тарасов ведь работал по-дурному, без перекуров. И ничего не признавал. Без света, ночьми, ощупкой пахал, или пускал Райку вперед, перед трактором, чтобы шла она и борозду указывала. И вышагивала девка ночь напролет, с факелом. Или пристраивал у радиатора коптилку из снарядной гильзы. И при жалком свете ее пахал и пахал. Уже тогда рассказывали побаски о Тарасове.
      А тут пришли другие времена. Стали в колхозах платить. И Тарасов словно расцвел. В какие-то годы он новый дом поставил, под белой жестью, стал обрастать скотиной и птицею. Раиса первой в хуторе панбархатное платье одела и лаковые туфли. И пошла и покатила тарасовская слава, обрастая былью и небылью.
      Вспоминали о многом. И теперь, издали, дни ушедшие ворошить было легко.
      3
      Уже на другой день Тарасов снова приволок на Вихляевский комплекс чуть не полскирда соломы. Привез, свалил, телушек своих приласкал, сунул им по краюхе хлеба, с вихляевским кумом потолковал недолго. Тот лишь охал да приговаривал: "Победная головушка".
      Так он сделал и на второй день, а на третий, в пятницу, столкнулся лицом к лицу с начальством.
      Председатель и управляющий словно ждали его на ферме. И он приехал. Отворились ворота, и тарасовский синий трактор подкатил к базу; и заволновалась скотина, торопясь к яслям. Но ей пришлось погодить. Наперед трактору вышел председатель колхоза, а за ним - управ и другие люди.
      Тарасов все понял. Заглушив трактор, он долго вылезал из него, медленно шел к председателю, пытаясь на ходу придумать слова. Говорун из него был некудовый.
      - Хозяйничаешь? - с ходу спросил председатель.
      - Так уж... - разводя руками, сказал Тарасов. - Так уж получается... А то сами-то, слава богу, обдутый хлебушко едим, а скотина губится. Да и солома все одно пропадает... - но разговориться он не успел.
      Председатель -- а он был из местных, лишь помоложе - председатель обрезал его, обжигая взглядом:
      - Вот когда тебя поставят, тогда будешь командовать. Понял? Стратег. Дальше носа ни хрена... Давай сюда ключи.
      Тарасов молчаком к трактору сходил, вынул ключи и отдал.
      - Вот так... - удовлетворенно сказал председатель.- А теперь шагай домой. Забрать оба трактора,- приказал он управу.- И пусть в скотники идет, проветрится. Раз умом рухнулся.
      И уже в спину прочь уходящему Тарасову председатель, усмехнувшись, добавил:
      - Хозя-аин...
      Ревела на базах скотина, не спуская глаз с желтой соломенной горы на тарасовской тележке. Председатель наконец, услышал ее рев и сказал:
      - Скормите. Чего ж ее, назад, что ли, везть?
      Солому раздали. Тарасовский трактор поставили возле конторы. А хозяин его был уже далеко.
      Он шагал и шагал. Вихляевку прошел и Тубу. Шел и шел знакомой дорогой, и горьки были думы его.
      И вдруг, где-то уже в конце пути, возле табачной плантации и старых обрушенных навесов-сушилок, Тарасов остановился. Остановился и недолго глядел вокруг, а потом повернул назад. И зашагал торопливее.
      На комплексе начальство уже, конечно, уехало. А посреди двора курили скотники, обсуждая недавнее. Увидев Тарасова, они разом смолкли и стали глядеть на него и ждать. Но Тарасов шел не к ним, а к базу.
      Он отворил ворота и негромко позвал:
      - Ноча, Ноча... Доча... Идите, идите сюда...
      Тарасовские телки кинулись к хозяину, и он выпустил их за ворота.
      Скотники, поняв, в чем дело, бросились к нему:
      - Кум, кум, да ты в уме ли?! Нельзя так!
      - Нельзя, Тарасов. Мы же отвечаем.
      - Мои телушки, - невозмутимо сказал Тарасов.
      - Были твои. Тебе за них деньги заплатили!
      - Я втрое верну. А губить скотину никто не повелел.
      Тарасов больше слов не стал тратить.
      - А ну, отойдите... - сурово приказал он. - Моя голова, с меня спрос. Прочь с путя, а то счас...
      Суровый вид его разом скотников отрезвил. Да и кому была охота связываться.
      И вновь, теперь уже втроем, пошли по знакомой дороге: через Вихляевку и длинной Тубой, а потом займищем, по-над речкой и гатью. И пришли домой.
      Раиса весь вечер проплакала. А Тарасов лишь одно сказал:
      - У меня, Рая, теперь душа на покое.
      А назавтра, несмотря на субботу, на хутор Найденов нагрянули ранние гости. Утром возле тарасовского дома остановились сразу две машины.