На углу, у Патриарших...

      — Выключи! — заорал Никольский. Анюта тут же нажала на соответствующую кнопку. Экран погас.
      — Я ужасно испугалась, когда увидела это в семь часов, — призналась девушка. — Как раз перед спектаклем. Адаму истерику устроила, играть отказывалась. Он тут же вам в отделение позвонил, и его там успокоили: мол, ничего страшного, ушибы. Точно ушибы, Сережа?
      — Ушибы, — без выражения произнес Никольский.
      — Как ты себя чувствуешь? — Она подошла к нему, зачем-то положила ладонь на его лоб.
      — Температура нормальная, — сообщил он.
      Ударили настенные часы. Они молча считали удары. Двенадцать.
      — Ночь, — констатировала она.
      — Зачем ты мне это показала? Напомнить, что я убил? — спросил он с неприязнью.
      — А это ты убил его? — Анна не очень удивилась; именно этого она и ожидала.
      — Да, — с тяжелой злостью подтвердил Сергей. — Я. Первый раз в жизни!
      — Ты что, до этого ни разу в человека не стрелял? — на сей раз всерьез удивилась девушка. — Ты же мент!
      — Стрелял, и не раз, — согласился Никольский. — В перестрелках и убитые были. Но в первый раз у меня было яростное желание убить, убить именно этого человека! Я убил.
      — Ночь, — Анюта подошла к окну, посмотрела на желтые фонари. — Дубленки, шубы из норки, каракуля, ондатры в магазине на Ленинском. Ночью дешевле.
      Сергей недоуменно посмотрел на нее:
      — Ты о чем?
      — Ночью все дешевле, Сережа. И доступнее все… — произнесла она задумчиво. — В первую очередь откровенность. Откровенность в чувствах, словах, поступках. Ты любишь меня, Сережа?
      — Не знаю.
      — И я не знаю, люблю ли я тебя. Что нам делать?
      — А ничего, — вдруг чему-то обрадовался Никольский. — Ты, небось, голодная? Мои менты всякой жратвы нанесли на роту. Сходи на кухню, подхарчись.
      — Потом. Сначала с тобой посижу. — Она устроилась в кресле рядом с диваном-кроватью. — Знаешь, в этом что-то умилительно стародавнее: девушка у постели раненого героя. Давай постони малость, Сережа.
      — Не умею, — буркнул он недовольно.
      — А больно, Сережа? — спросила она лукаво.
      — Еще как! Не я, но задница моя стонет, — совсем не романтично выдал Никольский.
      — Что-то не получается у нас с девушкой и раненым героем, — поняла Анюта.
 
      Анатолий Яковлевич проследовал через охраняемый двор роскошного новостроя, поздоровался с охранником, миновал калитку и вышел на Остоженку.
      — Поздновато на работу изволите идти, Анатолий Яковлевич, поздновато!
      Ювелир обернулся. За его спиной стоял и приветливо улыбался человек средних лет, одетый несколько игриво: бежевые брюки, голубой блейзер, желтая рубашка с воротником навыпуск, под ней — бордовый шарфик.
      — Барсуков, откуда ты? — натужно обрадовался Анатолий Яковлевич.
      — Вас жду, — ответил Барсуков. — Умаялся совсем: то у калитки дежурю, то к воротам мчусь — не вы ли в «Кадиллаке» укатили.
      — Ишь ты, стихами заговорил, — неодобрительно усмехнулся ювелир. — Не в поэты ли переквалифицировался? Учти, поэзия в наше время — вещь малодоходная.
      — Нет, не переквалифицировался, — отмел предположение Барсуков. — По-прежнему ваш коллега.
      — Я думаю, после той истории ты не в Москве? — предположил Анатолий Яковлевич.
      — Угадали. В Твери. Я там первый человек! — заявил Барсуков хвастливо. — А где ваш «Кадиллак», Анатолий Яковлевич?
      — В гараже, Паша. А на работу я пешком. Моцион. Тем более что совсем рядом. У тебя ко мне дело? — спохватился он. — По дороге и поговорим.
      Паша замялся:
      — По дороге не хотелось бы…
      Старый ювелир насторожился. Знал он, какие дела могут быть у Барсукова. Не хотел старик связываться с подобными делами. Но отказать коллеге… некрасиво.
      — Что ж, зайдем ко мне в мастерскую, — вздохнул Анатолий Яковлевич.
      Двумя переулками они спустились к Москве-реке. У одной из бронированных дверей громадного банковского здания Анатолий Яковлевич просунул в незаметную щель тонкую пластинку, и дверь толщиной, как оказалось, сантиметров в сорок могуче отъехала. В ее проеме стоял, расставив ноги, амбал в сером.
      — Здравствуйте, Анатолий Яковлевич, — сказал здоровяк и строго посмотрел на Барсукова. Небольшой штучкой размером с ракетку для пинг-понга охранник провел, не касаясь, по ногам Барсукова, по его промежности спереди и сзади, под мышками, по груди, по спине, по пластиковой сумке в правой руке. Спросил:
      — А в сумке что?
      — Гипсовая модель художественного изделия, — отрапортовал Барсуков.
      — Проходите, — разрешил амбал.
      Оба ювелира прошли по коридору, с помощью пластины открыли еще одну дверь, а потом — последнюю, в мастерскую Анатолия Яковлевича.
      Барсуков огляделся.
      — А вы хорошо устроились, надежно, — позавидовал он. — Небось громадные бабки платите?
      — Я по договору обязан выполнить ежегодно несколько работ, вот и вся арендная плата, — не без гордости ответил старик.
      — Представляю, какие это работы… — Теперь Барсуков смотрел на рабочий стол. — Да, рисковый вы человек, Анатолий Яковлевич. Оставлять на ночь на столе такую вещь…
      На столе лежал освеженный стараниями ювелира сапфировый эгрет.
      — А хорош эгрет, а? — в очередной раз восхитился Анатолий Яковлевич.
      — Хорош, — подтвердил Барсуков и осторожно положил драгоценную штучку на ладонь, чтобы рассмотреть как следует. Рассмотрел, улыбнулся торжествующе: — А на самом большом сапфире скол, Анатолий Яковлевич, малюсенький, но скол!
      Ничего не ответил старый ювелир. Наоборот, спросил:
      — Какие у тебя дела ко мне?
      Барсуков положил эгрет на место, уселся в гостевом кресле и стал излагать суть дела:
      — Есть у меня постоянный заказчик, первый тверской бизнесмен. Недели две назад вернулся из Питера и привез с собой нечто под Фаберже, фигуру совы, серебро с бронзой. Работа, впрочем, неплохая, на уровне добротного ремесла. И втемяшилось моему магнату сову эту на каминную доску пристроить. И так ставил, и этак — все ему кажется скудновато и невыразительно. И наконец решил, что в пару сове надо еще одну такую же, чтобы по краям доски. И сразу: а подать сюда Ляпкина-Тяпкина! Вот у меня и новый заказ. Заказ есть, а материалов нету. Что в Твери найдешь? Кто куда, а я в сберкассу — к вам Анатолий Яковлевич. Посодействуйте.
      — В сумке-то у тебя гипсовый отлив. Покажи, — предложил старик.
      Спустя минуту безглазая сова-альбинос устроилась на столе.
      — Мне бы сплавчику, польского золота самую малость, изумрудовые стразы, — бормотал Барсуков, непрерывно поправляя птичью фигурку. — Серебро-то у меня есть…
      — Цветные фотографии покажи, — приказал Анатолий Яковлевич.
      Барсуков поспешно достал из кармана пакет и стал по одному выкладывать снимки. Анфас. Профиль справа. Профиль слева. Три четверти справа. Три четверти слева. Спина.
      Анатолий Яковлевич не проглядывал фотографии, он их изучал. Потом сложил стопкой.
      — Непростая тебе, Паша, предстоит работенка. Хоть, как ты говоришь, уровень добротного ремесла, но тебе до этого уровня тянуться и тянуться, чтобы достойной схожести достичь. Занятно, занятно…
      — Может, поможете, Анатолий Яковлевич? — заробел Барсуков. — Клиент за деньгами не постоит.
      Анатолий Яковлевич погладил сову-альбиноску по перышкам, опять посмотрел на ее цветной анфас.
      — Помочь могу только советом. Бесплатно. Потому что самому интересно, как к этому делу подойти, — подняв бровь, Анатолий Яковлевич думал. — Вот что, Паша, чтобы время зря не терять, я, как ты понимаешь, человек занятой, сделаем так. Я записочку тебе дам для одного мужичка и позвоню ему. Он тебя и сплавом снабдит, и польским золотом. Не бесплатно, конечно. У тебя пятьсот зеленых найдется?
      — Найдется! — с энтузиазмом воскликнул Барсуков.
      — Тогда ноги в руки и действуй. Сейчас записку напишу. Пока ты мотаешься, мы с совой думать будем. Может быть, что-нибудь и придумаем.
      Старик достал письменные принадлежности, листок бумаги. Барсуков внимательно смотрел, как Анатолий Яковлевич пишет. Дождался, пока тот закончит, взял записку, прочел адрес.
      — Я ему позвоню. Так что иди без страха, — ободрил его Анатолий Яковлевич.
      — А с изумрудами как? — напомнил Барсуков.
      — Тут, Паша, дело сложнее, — Анатолий Яковлевич опять взял в руки фото. — Ишь как глазки пучит! Каждый карат по сорок, а?
      — Приблизительно, — подтвердил Барсуков. — Но как быть-то?
      — Заказ, только заказ на выплавку, — категорично заявил старый ювелир. — И делает это один человек, занятой по горло.
      — Посодействуйте, Анатолий Яковлевич, срочно нужно! — почти взмолился Барсуков.
      — Через неделю, не раньше, — отрезал старик. — И то, если я попрошу, а ты хорошо заплатишь.
      — Плачу с запроса! — почти закричал Барсуков.
      — Ехал на ярмарку ухарь-купец, — спел-проворчал Анатолий Яковлевич.
 
      Милицейский «Форд» примчался к 108-му отделению с непозволительной скоростью, круто присев, затормозил, выбросил из своего нутра капитана милиции Шевелева в полной форме и исчез без следа. Шевелев ворвался в дежурную часть и высокомерно осведомился у Паршикова:
      — Бугор в яме?
      — У нас бугров — как на Среднерусской возвышенности, — хмыкнул майор. — Которого тебе?
      — Самого главного! — торжествующе выдал Шевелев.
      Паршиков нажал кнопку селектора и доложил:
      — Товарищ подполковник, Шевелев прибыл… Посылаю, — и кивнул капитану: — Иди, путешественник.
      … — За семь часов обернулся, товарищ подполковник, — докладывал Шевелев Котову. — Благодаря вам. Вот машина так машина! В отделение для оперативной работы хоть бы одну такую. Зачем она в управлении? Начальников катать?
      — Твое дело, Шевелев, преступников ловить, а не рассуждать, — без энтузиазма цыкнул на него Котов. — Ну, есть успехи?
      — Разрешите доложить, товарищ подполковник! — вытянулся Шевелев.
      — Никольскому, — не дал ему продолжить Котов.
      — Так он некоторым образом раненый… — засомневался оперативник.
      — Некоторым образом… — передразнил Котов. — В ж…у, а не в голову. Он на это дело через своих агентов вышел, он его ставит, ему и карты в руки.
      — Так и вы, товарищ подполковник, из оперов… — завуалированно польстил начальству Шевелев.
      — Эх Шевелев, Шевелев, — косвенно пожаловался на судьбу Котов и спел ему на прощание довольно музыкально: — Где мои семнадцать лет? На Большом Каретном. Где мой черный пистолет? На Большом Каретном… Шагай к Никольскому, капитан, — заключил он.
      …По забывчивости Шевелев ткнул пальцем в кнопку звонка, тут же спохватился и толкнул дверь. Дверь отворилась, но было поздно: по коридору навстречу гостю, опираясь на палку, хромал Никольский.
      — Чего это вы ходите? Вам лежать положено! — возмутился Шевелев.
      — Я, Митя, в мамином медицинском справочнике вычитал, что при ушибе суставной сумки неподвижность не есть радикальный метод лечения, — важно объяснил свое вертикальное положение Никольский и решительно пресек беседу о здоровье строго деловым вопросом, полным осторожной надежды:
      — Привез что-нибудь?
      — Ну, это как сказать, — с вялой неопределенностью ответил Шевелев.
      — Сидя и со всеми подробностями, — приказал Никольский.
      Они прошли в комнату, устроились за столом. Шевелев начал доклад:
      — По вашему списку — ничего, Сергей Васильевич. И так примеривался, и эдак. Даже других картин этих художников за музеем не числится. Облился я горькими слезами, но вспомнил, что вы велели каталог еще посмотреть на предмет изъятий, поступлении и изменений в экспозиции. Так вот, полтора года тому назад при ремонте водопроводной сети в подземелье музея был обнаружен тайник, а в тайнике ящик, в котором находились экспонаты, спрятанные в сорок первом году от немцев, как наиболее ценные. Находка была запротоколирована честь по чести: милиция, прокурор, понятые. Найденные экспонаты были инвентаризированы и выставлены в нынешней экспозиции.
      — Что было найдено конкретно, по вещам, не помнишь? — спросил Никольский.
      — Зачем же помнить? — с тихой гордостью возразил Шевелев. — Я их все переписал, час писал, чуть рука не отвалилась.
      — Давай список, — потребовал майор.
      Шевелев положил листки на стол и предупредил:
      — Только у меня с сокращениями…
      — Разберусь, — уже читая, успокоил его Никольский. Читал внимательно и долго, возвращаясь и сравнивая. Шевелев с детским интересом следил за выражением его лица. Никольский дочитал, по милицейской привычке перевернул листки исписанной стороной вниз, положил на стол и сказал — себе, не Шевелеву: — Только серебряные и бронзовые изделия. Да эмали с ковкой. А картин нет. Где картины, Шевелев?
      — Не знаю, — испугался Шевелев, будто это он заныкал эти картины.
      — И я не знаю, Митя… — вздохнул Сергей. — Теперь возникает такой вопрос: один ли ящик нашли при ремонте водопроводной сети?
 
      В сумеречной полутьме сова смотрела на людей огромными сияющими прекрасными зелеными глазами — будто корила их за что-то.
      — Да, птичка! — восхитился Тарасов. Он не мог отвести глаз от совы.
      — Накалываешь ты меня, Паша, — сказал о другом Коломиец.
      — Успокойся, меня тоже накалывают. В принципе же, с учетом обстоятельств мы с тобой получим неплохие деньги, — Тарасов наконец отвернулся от птички.
      — Но ведь хочется побольше, — с лукавым простодушием заметил Коломиец.
      — Будет больше, значительно больше, неизмеримо больше, если мы те восемнадцать ящиков откопаем, — заверил деляга.
      — Я в военной части у одного старшины миноискатель купил, — сказал директор музея.
      — Не инструмент, Ваня, не инструмент, — отмахнулся Тарасов. — Уже есть машинки специально для кладоискателей, которые точно показывают, что и на каком расстоянии лежит. Закончим с совой, разбогатеем, и я эту машинку достану. В общем, все дороги ведут к нашему благополучию, но меня по-прежнему мучает вопрос: какого черта ты все найденное на обозрение выставил? Ну, нашел ящики и припрятал. Вопрос чисто риторический и даже в укор мне: без этого я бы твою сову и не увидел никогда. Но интересно.
      — Свидетели были, два водопроводчика, которые обнаружили первый ящик. Я их быстро в милицию направил для сообщения. Пока они бегали, я с Валькой и Аликом второй ящик успел перепрятать.
      — А Валька с Аликом — не водопроводчики? — спросил Тарасов насмешливо.
      — Это в каком смысле? — удивился Коломиец.
      — В самом прямом: и заложить могут, и украсть, — пояснил Леша.
      — Они у меня на коротком поводке и в строгом ошейнике, — заверил Иван. — Чуть что — удавлю.
      — Ну, смотри сам, — Тарасов обнял Коломийца за плечи. — С лирикой покончили, теперь о самом насущном. Пойдем к тебе.
      Они прошли в кабинет директора музея. Вольно раскинулись в павловских креслах. Тарасов закурил и спросил, не глядя на Коломийца:
      — Твой фальшивый Фаберже уже готов?
      — Приступил, — сообщил Коломиец.
      — Так вот, Ваня, — Тарасов заговорил жестко. — Никаких двух недель не будет. Три дня. Иначе все разваливается.
      — Три дня не разговор. Один день уже прошел! — заявил Коломиец решительно.
      — Сегодня не в счет, — отмахнулся Тарасов. — Но восемнадцатого они уезжают. Так вот получилось.
      — До восемнадцатого девять дней! — возмущенно воскликнул Иван.
      — Ты что, думаешь, у них забот нет? — повысил голос и Алексей. — Один только вывоз через дипломатов чего стоит!
      — В пять дней мой ювелир уложился бы, но вся загвоздка в изумрудовых стразах, — сник Коломиец. — Мастер по отливке потребовал неделю.
      — Заплати так, чтобы согласился сделать за три дня, — Тарасов извлек бумажник, отсчитал пятнадцать купюр. — Полторы сверху, и любой мастер тебе за день алмазную пулю отольет.
      — Попробую, — Коломиец взял бумажки. — Но три дня, ей-Богу, несерьезно.
      — Четыре, считая с завтрашнего, — согласился Тарасов. — На пятый день мы будем здесь.
      — С полным расчетом, надеюсь? — осведомился Коломиец.
      — И я надеюсь, Ваня. Пожалуй, все, — Тарасов встал, потянулся. — Три часа за баранкой. А то махнем в Москву, расслабишься, погудишь, а?
      — Рад бы, да некогда, — Коломиец тоже встал, и тоже потянулся. — Эхе-хе-хе! Были когда-то и мы рысаками.
      — Когда-то — это в годы комсомольского секретарства? — осклабился Тарасов.
      Коломиец приосанился.
      — Домик, в котором ты миллионеров принимал, нашей основной резиденцией был, — заявил он. — Члены Политбюро дряхлые, какая им рыбалка, ну мы там и резвились. А девочки какие были, Леша! Чудо что за девочки!
 
      — Сергей Васильевич! — ласково донеслось из полной тьмы. Никольский распахнул глаза. И тьмы не стало. Просто он задремал ненароком. Светила настольная лампа, переставленная на ночной столик, и в мягкой полутьме совсем рядом, в кресле, сидел Анатолий Яковлевич. Увидев, что Никольский проснулся, старик заговорил:
      — Неосторожны вы, запираться надо в наше время, на все замки запираться.
      — Запираться на все замки надо вам, ювелирам, а у милиционера что возьмешь? — весело возразил Сергей.
      — Единственное и самое главное — жизнь, Сергей Васильевич, — серьезно ответил гость. — Я думаю, многие из вашей клиентуры мечтают до вас добраться. И вы это прекрасно понимаете. Пистолетик-то под простыней у правой руки недаром пристроили.
      — Глазасты вы, Анатолий Яковлевич! — восхитился майор.
      — Ювелир, — скромно определил себя Анатолий Яковлевич. — Кстати, о глазах. Мне есть что сообщить вам по этому поводу.
      — Нечто, безусловно, важное и весьма срочное, — догадался Никольский. Часы показывали половину второго. — Я слушаю вас.
      — По позднему времени буду краток, — начал старик. — Сегодня утром явился ко мне некто Павел Барсуков. Из неважнецких ювелиров. И человечишка дрянной. В свое время был уличен в подмене камушков. В связи с этим пришлось ему покинуть златоглавую. Теперь он в Твери на первых ролях. Визит как визит: при сотворении заказанной копии ему не хватает дефицитных в Твери материалов. Другие бы ему наверняка отказали, памятуя его художества. Ну так он, зная мой неконфликтный характер, кинулся ко мне, как к спасителю. Случайно он заметил на рабочем столе наш, Сергей Васильевич, эгрет. Кстати, я его слегка почистил и освежил. Боже мой, какая красота! Так вот. Схватил он наш эгрет и стал рассматривать. И вдруг: «А знаете, Анатолий Яковлевич, на самом большом сапфире маленький скол». Это он мне хотел свой высокий профессиональный класс показать. Действительно, скол есть. Но весь фокус в том, что этот скол и практически, и теоретически без лупы увидеть нельзя. Он не увидел скол, у него сработала зрительная память! Он видел эгрет раньше, он изучал его!
      — Уже интересно, — отметил Никольский, глянув на торжествовавшего Анатолия Яковлевича одобрительно. — И есть предложение?
      — Если бы не этот скол, я бы вас сегодня не беспокоил, — заверил ювелир. — Хотя нет, все-таки обеспокоил бы, — тотчас спохватился он и продолжал: — Не предложение, Сергей Васильевич, вторая сюжетная линия. Для убедительности своей просьбы Барсуков привез гипсовый слепок и фотографии оригинала фигуры, копию которой ему заказали. И если в определении скола он выказал себя профессионалом, то в оценке фигуры оказался полным профаном.
      — Скорее всего, он морочил вам голову, — предположил Сергей.
      — Нет, вряд ли он знает истинное значение и ценность изделия, — сказал старик. — Показав его мне, заведомо куда более высококлассному ювелиру, Барсуков подвергает себя страшной опасности. Нет, он даже не представляет, что у него в руках! Шедевр Фаберже, мало ему свойственный и в то же время чрезвычайно характерный. А если глаза у фигуры и вправду изумрудные, то это нечто фантастическое!
      — Что же это за фигура, Анатолий Яковлевич? — заинтересовался Сергей, окончательно заинтригованный.
      — Сова, божественная, таинственная сова! — торжественно произнес старик.
      Никольский с трудом скинул ноги на пол, непроизвольно кряхтя, поднялся и доковылял до стола. Сел на стул, взял со стола листок, пробежал его глазами, прочитал:
      — Фигура совы. Размер: 42 сантиметра 5 миллиметров на 18 сантиметров. Серебро, бронза.
      Анатолий Яковлевич начал лихорадочно рыться по карманам. Наконец нашел свой блокнот. Дрожащим голосом зачитал оттуда:
      — Обмеры: 42 сантиметра 5 миллиметров на 18 сантиметров. Это я обмерял гипсовый слепок, Сергей Васильевич, я сам!
      — Да успокойтесь вы, Бога ради, — ласково попросил Никольский. — Ведь у меня ясно написано: серебро, бронза.
      — Писали невежды, вроде Барсукова! — воскликнул ювелир пылко. — Где сова?!
      — В музее города Осташков, — сообщил Никольский.
      — Что же это такое намечается?! — вскричал старик. — Подмена?!
      — Скорее всего, — кивнул майор. — Кто-то и помимо вас знает истинную цену совы. Не ценность, Анатолий Яковлевич, а цену.
      — Но пока этот мерзавец Барсуков делает копию, она будет на месте! Я хочу видеть ее! — ювелир заметно волновался.
      — Приведите, приведите его сюда, я хочу видеть этого человека! — вдруг с завыванием продекламировал Никольский.
      — Что с вами, Сергей Васильевич?! — изумился старик.
      — Не со мной, с Есениным, — пояснил Никольский. — Это из поэмы «Пугачев». Так звучит в авторском исполнении. Но я действительно хочу видеть этого человека!
      — Какого человека? — опешил Анатолий Яковлевич.
      — Который собирается украсть нашу сову. Вы страстно желаете увидеть ее? — поинтересовался майор лукаво.
      — Да, — твердо сказал Анатолий Яковлевич.
      — Завтра, — предложил Сергей.
      — Да, — сразу согласился ювелир.
      — У вас какая машина? — спросил майор.
      — «БМВ» девяносто девятого года.
      — Сойдет для сопровождения, — кивнул Никольский. — А костюмчик, в котором вы бы смахивали на скоробогатея, есть?
      — Я не скоробогатей, я богатей, — улыбнулся наконец Анатолий Яковлевич. — Но я могу встретиться там с Барсуковым.
      — Вы же сами сказали, что он трудится в поте лица, — напомнил Сергей.
      — Ах, да. Но я все-таки не совсем понимаю… — замялся старик.
      — А что тут понимать, — сказал майор. — Супербизнесмен на отдыхе совершает давно задуманный вояж к истокам великой русской реки. По пути решает посетить живописный город Осташков. И посещает в сопровождении лучшего друга и охраны. Я устраиваю вас в качестве лучшего друга?
      — Вполне, — закивал ювелир.
      — Завтра вы в оговоренном костюме и на «БМВ» ровно в двенадцать у моего подъезда! — распорядился Сергей.
      — Может быть, пораньше? — спросил Анатолий Яковлевич.
      — Не терпится? — усмехнулся Никольский. — И мне не терпится. Но… Мне еще «Паккард» раздобыть, охрану приодеть и человечка из одного места заполучить, специалиста по сигнализации…
 
      «Паккард» во всем своем величавом чуть старомодном великолепии стоял у замызганного подъезда, а рядом застыл джентльмен в строгом костюме. На почтительном удалении от него топтались трое молодцев в дорогих пиджаках. Шофер «Паккарда», как прикованный, сидел за рулем.
      «БМВ» остановился рядом с «Паккардом» и из него энергично выпрыгнул немолодой, но полный жизненных сил, безукоризненно одетый человек, по виду — серьезный бизнесмен: банкир или председатель акционерного общества, владелец заводов, газет, пароходов.
      Джентльмен поручкался с бизнесменом. Шофер «Паккарда» выскочил из машины, поспешно распахнул дверцу. Бизнесмен, правда, кинул обеспокоенный взгляд на «БМВ», но все-таки полез в бледно-розовое сафьяновое нутро шикарного «Паккарда».
      — Поехали! — скомандовал троице джентльмен и последовал за бизнесменом.
      — Водитель-то на моем «БМВ» хоть приличный, Сергей Васильевич? — забеспокоился Анатолий Яковлевич. Никольский ободряюще похлопал его по колену.
      — Миша Лепилов был профессиональным гонщиком, Анатолий Яковлевич, — сообщил майор.
      — Вот это-то меня и тревожит… — вздохнул ювелир. — Ну, да поздно, чему быть, того не миновать. Да. Новость. С утра позвонил Барсуков. Просил, слезно просил, прямо-таки рыдал, умоляя, чтобы стразы были готовы через три дня. Пятьсот баксов сверху предлагал.
      — А ваш мастер успеет за три дня? — покосился на него Никольский.
      — Он и за сегодняшний вечер успеет, а уж если дают пятьсот баксов сверху, то и за три часа справится, — заверил старик.
      — Значит, вы Барсукову голову морочили? — сообразил Сергей.
      — Время тянул до беседы с вами, — подтвердил его предположение старик. — Хотите предварительно на сову посмотреть, Сергей Васильевич?
      — Каким же это образом? — удивился Никольский.
      Анатолий Яковлевич молча протянул ему пачку полароидных фотографий. Рассмотрев внимательно, Никольский вернул их и сказал:
      — Переснято вполне качественно. Успели, значит.
      — Я и еще кое-что успел, — со скромной гордостью заметил ювелир.
      — Отливку с отливки? — быстро предположил догадливый милиционер.
      — Как приятно с профессионалом беседовать: ничего не надо растолковывать! — восхитился ювелир.
      — Следовательно, и вы, Анатолий Яковлевич, можете изготовить копию? — спросил Сергей, не сомневаясь в ответе.
      — И быстрее, и качественнее, чем Барсуков, — с законной гордостью сказал ювелир. — Естественно, после того, как увижу оригинал.
      Миновав поворот на Шереметьево, маленькая кавалькада помчалась с соответствующей скоростью. Деревеньки, поселки, невысокие ели и сосны северо-запада, только мелькали в глазах — проносились мимо.
      В «БМВ» шел свой разговор. С удовольствием вертя баранку, Миша Лепилов слегка подтрунивал над Шевелевым:
      — Ну, какой из тебя охранник, Митька? Ни плеч, ни затылка, ни ляжек, ни походки врастопырку. Так, фрей тонконогий. И глаза бегают. А у охранника глаз должен быть сонный и устрашающий,
      — Миша, а радио здесь имеется? — ни с того ни с сего спросил Шевелев.
      — В этом бегунке все имеется, — заверил Лепилов.
      — Тогда включи, а?
      — Это зачем?
      — Чтобы радио слушать, а не тебя, — на голубом глазу заявил Шевелев.
      — Уел, — признал свое поражение Лепилов и включил радио. Зазывно-кокетливый женский голос переливчато завывал в бойком ритме:
 
      Я помню все твои трещинки…
 
      — Веселые дела! — удивился Лепилов. — Мои трещинки она помнит. А какие у меня трещинки? Трещинка — у нее. Так ведь?
      — А может она лесбиянка, — заметил с заднего сиденья третий пассажир. Все помолчали, обдумывая вероятность подобного предположения. — Ребята, а что я там буду конкретно делать?
      — Неспокойный ты какой-то, Андрюха. Тебе же Сергей сказал: изучить систему охранной сигнализации музея, — ответил Шевелев.
      — А зачем? — не унимался Андрюха.
      — Изучишь, тогда он тебе скажет, зачем! — отрезал Дмитрий.
      — Нет, про трещинки я слушать не могу, — решил Лепилов и выключил радио. — Лучше уж я сам спою нашу строевую. А вы подпевайте: «Ох, рано встает охрана!»
      Проскочили Торжок, застроенный разномастными домами, и выехали на узкую асфальтовую полосу, проложенную среди полей и редких перелесков. Вскоре показался длинный озерный залив.
      «Паккард» и «БМВ» остановились у музея.
      Первым в это культурное учреждение проник Лепилов. Под сводами вестибюля он осмотрелся. По стенам были размещены витрины с вышитыми полотенцами, бисерными кокошниками, расписными передниками, дореволюционными газетами и многочисленными пожелтевшими фотографиями. А прямо у входа торчала конторка кассира, за которой никого не было.
      — Есть кто-нибудь?! — зычно позвал Лепилов.
      На зык поспешно прибыл миниатюрный гражданин неопределенных лет. Пристальный милицейский взгляд Лепилова сразу определил: гражданин слегка выпивши.
      — Ты кто? — невежливо поинтересовался Лепилов.
      — Сторож, — ответил гражданин.
      — А где кассир? — продолжал Миша все так же грубо.
      — Я и кассир, — сознался сторож.
      — Тогда шесть билетов! — приказал Лепилов. — Почем они у тебя?
      — Пять рублей штука, — ответил кассир.
      — Дорого берете! — возмутился наглый охранник Лепилов.
      — У нас музей очень замечательный, — объяснил кассир.
      — И чем же он замечательный? — Наглец Миша презрительно скосорылился.
      — Да уж не знаю. Так знающие люди говорят… — Выпивший гражданин неопределенно пошевелил в воздухе пальцами.
      — А сейчас в музее есть знающие люди, которые так говорят? — пытал субтильного сторожа нахал Лепилов.
      — Есть, — кивнул тот. — Экскурсовод Валентин Сергеевич.
      — Так зови знающего! — велел «бык» Миша.
      Звать не пришлось, уже больно мощен был голос Лепилова: на его громыханье явился краснопиджачник Валентин.
      — Вот, Валя… — начал было сторож-кассир. Краснопиджачник зыркнул на него, и он исправился: — Вас видеть хотят, Валентин Сергеевич.
      — Чем могу быть полезен? — Обучен был краснопиджачник, обучен.
      — Многим, браток, — сурово сказал Лепилов. — Мой босс со своим другом ни с того ни с сего решили ваш музей посетить. Чем-нибудь удивить можешь? Мы у вас проездом, к волжскому истоку едем. Стоит им время терять?
      Краснопиджачник видел в окно «Паккард», «БМВ», солидно беседующих у входа джентльменов. И двух охранников рядом с ними видел.
      — Не знаю, удивим мы вас или не удивим, но в нашем музее имеется ряд экспонатов, которыми не побрезговали бы многие столичные хранилища.
      — Лады, — удовлетворился Лепилов. — Проведешь экскурсию как надо — в обиде не будешь.
      Он кинулся к выходу, распахнул дверь, позвал умильно:
      — Анатолий Яковлевич, Сергей Васильевич, нас уже ждут!
      Владелец заводов, газет, пароходов был демократичен: в экскурсии принимала участие вся шестерка. Бизнесмен и джентльмен вели себя подобающе: сосредоточенны, предельно внимательны и любознательны. Остальные же — сообразно обязанностям и характерам: шофер покорился судьбе и послушно следовал за хозяином, двое охранников, отстав, делали вид, что исполняют свою столь важную работу — стояли в дверях, сторожа входы и выходы. А третий охранник, преодолевая невыносимую скуку, отделился от всех и бесцельно бродил по залам.