На углу, у Патриарших...

Хруцкий Эдуард, Степанов Анатолий
 
На углу, у Патриарших...

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
ТИХАЯ НОЧЬ.

      Телефон зазвонил резкой тревожной трелью. Впрочем, здесь любой телефонный звонок нес в себе заряд тревоги: от хорошей жизни люди сюда не звонили. Дежурный по отделению снял трубку.
      — Милиция!
      — Приезжайте скорее! — заверещал в мембране женский голос. — Убийство! Труп во дворе! Я, понимаешь, скребу дорожку…
      — Адрес! — властно перебил собеседницу капитан Митрофанов. — Называйте адрес, где труп!
      Она подчинилась. Милиционер быстро записал координаты злополучного двора.
      — Кто обнаружил покойника? — спросил Митрофанов деловито.
      — Дворничиха я местная, — отозвалась женщина. — Заступила на уборку, а тут, понимаешь…
      — Дождитесь опергруппу! — приказал капитан не терпящим возражений тоном.
      — Слушаюсь! — по-военному четко ответила дворничиха.
      Несколько минут спустя из двора отделения, надсадно ревя сиреной, выскочил служебный УАЗ.
      В поздних сумерках тихий московский двор был беспросветно черен. Фары милицейской машины, разворачивавшейся от въезда, осветили дворничиху, стоявшую у редких кустов так называемого садика.
      Человек в потертой курточке — капитан Сергей Никольский — вышел из автомобиля и спросил:
      — Где труп?
      — Украли, товарищ начальник! — Немолодая толстая женщина в форменной желтой безрукавке поверх одежды недоуменно подняла плечи.
      — Как украли? — спокойно поинтересовался Никольский. За годы работы в милиции он привык ничему не удивляться.
      — Пошла вам звонить, вертаюсь, а его нет, — заторопилась дворничиха. — Чечены, наверное. Они своих всегда увозят.
      — Увозят, говоришь? — механически откликнулся Никольский и включил свой сильный милицейский фонарь, осветив им место предполагаемого убийства. Все выглядело достаточно характерно: замятая человеческим телом слабая городская трава, непонятные темные пятна и хорошо заметная дорожка по еле заросшей земле — видимо, вероятного покойника действительно волокли.
      — Донцов, пускай собаку! — приказал Сергей.
      Овчарка сразу взяла след, резко натянула поводок и скрылась вместе с проводником за недалекими кустами.
      Тем временем из парадного появился амбал в кожанке нараспашку, в несвежей рубашке, мятых джинсах и новых, дорогих, но ни разу не чищенных ботинках, с чемоданчиком в руке. Увидев милицейскую машину, малый замер, попятился и скрылся за дверью подъезда.
      Овчарка вдруг остановилась возле одного из кустов и громко залаяла. Донцов склонился над ней, дернул носом и вдруг расхохотался.
      — Ты чего? — вскинул голову Никольский.
      — Шемяха! — радостно сообщил милиционер. — Он, скотина! Я сразу так и подумал, что он!
      — Как догадался? — серьезно спросил Сергей.
      — Чую по запаху, товарищ капитан. Хорошо накушался, — разглядывая неподвижное тело, отметил Донцов.
      — Вот сволочь пьяная! — завопила дворничиха. — Из-за тебя, паразита, людей от дела оторвала!
      И от злости хлестнула бесчувственного Шемяху метлой по заднице.
      Амбал в кожанке, притаившийся в парадном, внимательно следил за происходящим. С милицией сейчас ему встречаться было нельзя.
      — Лепилов, вызывай перевозку, — приказал между тем Никольский. Потом обернулся к дворничихе: — А ваше, простите, имя-отчество?
      — Шакурова я, Рая, — почему-то застеснялась она.
      — Большое спасибо, Рая. И просьба к вам: постойте здесь, пока не подойдет машина из вытрезвителя.
      — Обязательно, товарищ начальник, покараулю, покараулю, чтобы шпана его, дурака, не ограбила.
      — Не беспокойся, мамаша, его в вытрезвителе обчистят, — усмехнулся Лепилов: он отлично знал, что там произойдет.
      Усевшись в машину, оперативники облегченно вздохнули. Тревога оказалась ложной, а значит, не надо проводить дознание, бегать по подъездам, опрашивая жильцов в надежде найти случайного свидетеля преступления, не надо писать длинные отчеты начальству и ожидать неминуемого нагоняя… Не будет и очередного «висяка». Вечер складывается пока удачно.
      УАЗ медленно выкатился со двора.
      Амбал, прятавшийся в подъезде, перевел дух. Он вышел из парадного и споро зашагал мимо садика. Но судьба сегодня была явно против него. Из темноты на него внезапно налетел не сумевший вовремя свернуть мальчишка-велосипедист.
      Амбал выронил чемоданчик, отпрянул в сторону и выхватил нож. Потом, поняв, в чем дело, он злобно сплюнул:
      — Ах ты, падла! — рявкнул он пацану. — Разуй глаза, сопляк, пока я тебе их не вырвал! Щенок чертов!
      Мальчишка лежал на земле. Рядом валялся чемоданчик амбала: оттуда выпали подсвечники, бронзовые статуэтки и какие-то свертки.
      Увидев обнаженный нож, пацан испугался.
      — Ты чего, дядя? — пробормотал он, косясь на сверкающую сталь. — Нечаянно ведь я…
      — Тихо, гаденыш! — сказал амбал, успокаиваясь. — А ну, собирай! — Он кивнул на разбросанные по асфальту вещи.
      Ползая по земле, мальчишка принялся собирать их, затем уложил в чемоданчик, защелкнул замки. Встать он не решался.
      Амбал взял чемоданчик, подумал, врезал пацану тяжелым башмаком по заднице и скрылся в темноте.
      В дежурной части отделения милиции непрерывно трезвонили телефоны. Войдя с улицы, Сергей бросил капитану Митрофанову:
      — Саша, отбой опергруппе города. Ложная тревога. Обычный алкаш.
      — Никольский! — послышался начальственный рык.
      — Здесь я, товарищ подполковник, здесь! — Сергей, пряча усмешку, обернулся на знакомый голос.
      В дежурку спускался со второго этажа начальник отделения Беляков. Был он слегка грузен, но мундир придавал его рыхловатой фигуре значительность и столь необходимую при общении с подчиненными строгость. Подполковник очень хотел казаться грозным отцом-командиром. Но служившие под началом Белякова офицеры и сержанты знали: человек он вовсе не злой и от гнева высших чинов из главка всегда прикроет — конечно, если это не в ущерб самому себе. А суровый вид и голос громовержца — всего лишь поза, не более.
      — Вижу, что ты здесь, — загрохотал Беляков. — Но в каком виде! Почему не в форме?!
      — Она у меня дома, — пожал плечами Никольский.
      — Рядом живешь! — Подполковник сменил гнев на милость. — Сходи, переоденься. Известно тебе, что сегодня у нас на территории? Прямо рядом с отделением?! — Он опять слегка завелся.
      — Презентация, — фыркнул Сергей.
      — А что такое презентация, знаешь? — продолжал Беляков таким тоном, будто пытался «расколоть» матерого рецидивиста.
      — От слова «презент». Подарок. Халява. Пьянка за чужой счет, — Никольский едва сдерживал смех,
      — Мне неважно, от какого это слова! — вновь загремел подполковник. — Мне важно, что на ней сам генерал Колесников будет! Не дай Бог, попадешься на глаза!
      — Убьет? — лукаво поинтересовался Сергей.
      — Хуже. Сколько я хлопотал, чтобы он тебе майора присвоил!.. А все без толку… — Беляков даже вздохнул.
      — Не имеешь вида — ходи в капитанах, — подал голос дежурный.
      — Правильно, — не заметив иронии, согласился Беляков. И вдруг, резко развернувшись в сторону, почти зарыдал: — Как ты несешь, как несешь, Черныш! Побьешь все к едрене фене! Пузом, пузом поддерживай!
      Через дежурку, мягко и осторожно ступая, следовали к выходу два милиционера со здоровенными ящиками в руках. Провожая их глазами, подполковник весь напружинился, словно сам тащил ценный груз. Беляков расслабился, только когда сержанты вышли за дверь.
      — Знаешь, почем кафель каминный мне обошелся? Пять долларов за штуку, — пожаловался он Никольскому.
      — Трудно живется вам, товарищ подполковник, — с преувеличенной серьезностью посочувствовал Сергей.
      — Язва ты, — заметил Беляков. — Ну, я отбываю. Убери, пожалуйста, от наших дверей свою развалюху.
      — Почему?! — На сей раз шутливость Никольского как рукой сняло: он понятия не имел, куда ему перегнать собственную машину.
      — Она позорит органы внутренних дел! — Важно изрек подполковник. Он направился к выходу, но остановился в дверях и отомстил сразу всем: — Спокойной ночи, ребятки! Благополучного дежурства… А на даче как хорошо сейчас!
      Менты дружно вздохнули. Да, ночное дежурство — не подарок, до утра торчать в отделении — и то тяжело. Но это если обойдется без вызовов. Только ведь наверняка не обойдется. Не те времена нынче…
      Сергей посмотрел в окно на отъезжающую машину начальника и сказал Митрофанову:
      — Я отлучусь ненадолго.
      — Переоденешься? — невинно полюбопытствовал капитан.
      Никольский в ответ озорно сверкнул глазами: он умел ценить юмор, даже столь незатейливый.
 
      По дороге домой Сергея охватила легкая грусть. Пуста, безлюдна была его родная улица, не то что раньше… Теперь здесь не гуляли, не прохаживались — лишь редкие прохожие, опасливо озираясь, торопились куда-то.
      Навстречу Никольскому попалась привычная взгляду москвичка. Красивая, как молодая ведьма. Одетая в турецкий ширпотреб. С неподъемной сумкой. Нельзя было сказать, что она несла ее — она ее перла.
      — Нинка, ты? — воскликнул Сергей, загораживая дорогу девушке.
      Она остановилась, хмуро уставившись на Никольского.
      — Неотразима! — восхитился Сергей
      — Еще чего?.. — угрюмо буркнула Нинка, окидывая милиционера мрачным неприязненным взглядом.
      — Просто хотел сказать, что рад тебя видеть. Очень рад. Замечательно выглядишь. А как упакована!
      Он говорил почти искренне, откровенно любуясь женщиной. Даже губы Сергея растянулись в истинно голливудской улыбке, открыв ровные белые зубы. Нинка подумала и смягчилась.
      — Я тоже хотела тебе сказать… Давно хотела… — почти нежно произнесла она и, оглянувшись по сторонам, поманила Сергея поближе. Он наклонился к ней, не гася улыбки, ожидая ответного комплимента. И тогда, подурнев от ненависти, она крикнула ему прямо в ухо:
      — Чтоб ты сдох, гад ползучий! Тварь поганая! Чтоб тебе век бабы не иметь!
      Потом отступила на шаг, чтобы полюбоваться произведенным впечатлением. Однако впечатления-то особого и не видать было. Не первый год Никольский работал в милиции и давным-давно привык к оскорблениям, зачастую так и сыпавшимся из уст его «клиентов».
      — Ну, про бабу — перебор, Нинка. Возьми назад, — ответил Сергей беззлобно, даже продолжая улыбаться, но теперь несколько насмешливо.
      — Это за мужика моего, который срок мотает — по твоей милости! — фыркнула Нинка, удивляясь в душе совершенно неадекватной, по ее мнению, реакции мента.
      — А ты думала, я его на курорт отправлю за воровство? — Сергей лихо подмигнул девушке: мол, что ты, не понимаешь что ли, свои ведь люди…
      Однако она его тона не приняла.
      — Ничего, отольются тебе мои слезы! Ох, отольются! — почти выкрикнула Нинка с истерическим надрывом. Однако ясно было: истерика ее — на три четверти игра. Конечно, обида переполняет Нинку, но чтобы ненавидела — этого нет.
      — Неужели? — усмехнулся Сергей.
      — Ага, — убежденно подтвердила Нинка. Злость распирала ее. — Жена-то бросила? Бросила! И никто на такого не позарится. Попомни, зараза, глаз у меня дурной и слово верное!
      — Жалко мне тебя, — тихо сказал Никольский. — Ей Богу.
      Он сочувственно потрепал ее по плечу. Глаза женщины вдруг повлажнели. Резким движением она стряхнула с себя его руку, обошла Сергея, как столб обходят, и поперла свою неподъемную сумку дальше. Никольский проводил ее взглядом. «Эх, бабы… — подумал он. — Русские бабы… Всех ведь мер вы: и красивые, и добрые, и верные… А нормальных мужиков не хватает: либо подонки, либо пьянь да рвань… Вот и рада такая Нинка прилепиться хотя бы к уголовнику, к урке поганому, лишь бы был у нее свой мужик! Эх, Россия, Расея… Ни конца, ни спасения…»
      Сергей встряхнулся, отгоняя тоску, и решительно зашагал вперед. Родной дом был уже близко. Вот и подъезд. Кошками пахнет, наскальная живопись на стенах… Заглянешь в такой парадняк мельком — и решишь безоговорочно: дикари здесь живут, не иначе. А вот поговоришь с этими «дикарями» — совершенно неожиданно обнаружишь в них и глубокую внутреннюю культуру, и образованность, и ум. Откуда что берется? Парадокс, однако…
 
      Сергей возился с ключом, когда дверь напротив распахнулась и в ее проеме возникла весьма даже изящная женская фигурка. Без предисловий и без приветствия девушка заявила:
      — Жду, жду, жду! Ты мне нужен, мент.
      Сергей не спеша повернулся, расплылся в нарочито широкой улыбке и изобразил бурное ликование:
      — Яночка, радость моя, Яночка, счастье мое! Ну, во-первых, здравствуй, а во-вторых, на хрена тебе понадобился мент?
      — Есть серьезный разговор. — Яна не поддалась на игривые интонации.
      — Ну, какой может быть серьезный разговор с представительницей бульварной прессы? — словно бы даже увещевая соседку, сказал Сергей и руками развел.
      — Играем на равных: я — бульварная журналистка, а ты — продажный мент! — отбила она атаку.
      — Тогда заходи, — решил Сергей и открыл дверь в свою квартиру. Она отличалась теплым старомосковским уютом. В прихожей по-доброму щетинились рогатые вешалки, отливали бронзой модернистские бра, многозначительно поблескивало огромное зеркало от пола до потолка, оправленное ореховой рамой. Все здесь говорило о любви хозяина к домашнему очагу, но и о чисто холостяцком неумении следить за бытом. Уют квартиры Никольского был уютом запустения.
      На ходу снимая куртку, Сергей предложил Яне:
      — Я душик приму, а ты кофейку приготовь.
      — Обойдешься. Некогда мне за тобой ухаживать! — задиристо ответила девушка.
      — Ну, Бог с тобой, золотая рыбка… — хмыкнул Никольский.
      Они миновали прихожую. И столовая была хороша. Здесь гостей встречали мореного дуба буфет необъятных размеров, дубовый же на крутых мощных ногах круглый стол, шесть стульев вокруг него с резными спинками и мягкими сиденьями, неброские, но старомодно милые картины и картинки по стенам, а еще широченный диван с пристройками и полками. Конечно, все было заметно потерто, продавлено, поцарапано, но как-то мило, спокойно, уютно.
      — Значит, не любишь меня? — с наигранной горечью произнес Сергей. — Верно сказала мне сегодня одна роковая женщина: кто на такого позарится?
      — Никто, — раздраженно подтвердила Яна.
      Сергей посмотрел на нее и, потеряв кураж, серьезно спросил:
      — Слушай, а почему, в самом деле?..
      — Потому что урод, — объяснила Яна. — Кость у тебя белая, а работа черная.
      Сергей достал из буфета банку кофе и направился на кухню. Яна — за ним.
      — Долго будешь меня конвоировать? — поинтересовался он.
      — Пока не выслушаешь.
      — Ладно, излагай. — Он налил в кофейник воды, поставил на плиту и включил газ.
      — Ты мои репортажи смотришь? — агрессивно поинтересовалась девушка.
      — Это про старушек в рваных башмаках, бродящих по замусоренной Москве?! — воодушевился Сергей. — Как же! Обязательно смотрю! Только их и смотрю, Яночка! Ничем другим вообще не занимаюсь!
      — Не старайся, не достанешь, — осадила его Яна. — Месяца три назад у меня сюжет прошел о честном торговце. Видел?
      — Во-первых, честных торговцев не бывает… — изрек Никольский, глядя на девушку глазами государственного обвинителя. — А во-вторых, это о недоучившемся студенте Димке, что ли, что кукушечкой у нас на углу в палатке сидит? Видел, видел. Не наврала про честного-то?
      — Не наврала. Правда честный малый… — посерьезнела Яна. — А теперь на него наезжают.
      — На всех наезжают, — пожал плечами Сергей.
      — Ваши наезжают! — вдруг заорала Яна. — Родимые защитники из твоего отделения, гражданин капитан!
      — В кои-то веки кофейку спокойно попить собрался… — вздохнул Сергей.
      — Не судьба! — съязвила девушка.
      — И переодеться мне надо…
      — Ждешь кого-то?
      — Ага. Презентацией зовут. Слыхала о таком звере?
      — Слыхала! — Яна упорно не желала замечать ироничного тона Сергея. — После переоденешься! — непреклонно заявила она.
      Никольский выключил газ и сказал с нарочитой безнадежной тоской в голосе:
      — Ладно, пошли…
 
      Войдя в палатку, Никольский в изумлении поинтересовался:
      — Как ты в такой духоте сидишь?
      — А я через окошечко дышу, — серьезно пояснил торговец Дима.
      Все у него было в порядке: и холодильник для скоропортящихся продуктов, и маркированные ценники на всех товарах, и кассовый аппарат в рабочем состоянии. Душновато, конечно, но вонючего магазинного духа не ощущалось.
      — Говори, Дима, — предложила Яна, усаживаясь на картонку с «Анкл Бене», — это капитан Никольский из нашего отделения.
      — Я знаю, — не глядя на гостей, ответил Дима.
      — Испугался, что ли? — зло спросил Сергей.
      — Надоело пугаться. Так что — нет, не испугался. Веры вам пока нет… — Торговец совсем спрятал глаза.
      — Я слушаю тебя, рассказывай! — Никольский стоял, не садился. Его слегка трясло. Не привык он к обвинениям в продажности и мздоимстве милиции. Сам никогда мзды не брал и коллег, ее берущих, ненавидел. А в выражении «честь мундира» главным считал слово «честь». Сколько уж лет стукнуло российской демократии, сколько уж лет все моральные ценности в грязь втоптаны, а капитан Никольский так и не привык, что потеряно многими милиционерами само понятие «честь». Не привык и не смирился.
      — Каждую пятницу подъезжает ко мне на служебной машине ваш сержант, — начал излагать Дима. — Мордатый такой. Валентином зовут…
      — Значит, и сегодня приезжал? — перебил Сергей.
      — Приезжал, — опустив глаза, ответил парень. — И как всегда: ящик «Зверя», две упаковки «Туборга», десять банок растворимого кофе и еще кое-что по мелочи прихватил. На коробках я незаметно надпись сделал: «Бесплатно».
      — Заявление напишешь? — напрягся Сергей. Он чувствовал привычный, знакомый любому оперу азарт сыщика при подходе к раскрытию очередного преступления. Тот самый азарт, который еще удерживает на службе настоящих честных ментов — удерживает вопреки нищенской зарплате и постоянным плевкам в душу от прессы и общественности.
      — Напишу, ох и напишу! — глядя теперь Никольскому прямо в глаза, с тихой яростью сказал Дима.
 
      У входа в отделение покуривал Лепилов — видимо, дежурный сюда выгнал его дымить. Во дворе, обнесенном бетонной оградой, стояли три машины. Одна из них — с разноцветными крыльями — принадлежала Никольскому. Сергей осмотрел родную милашку и спросил у Лепилова:
      — Черныш в отделении?
      — Здесь, — ответил тот и ловко кинул окурок в урну.
      — Позови, — сказал Никольский, влезая в свой драндулет.
      Пока он загонял машину в соседний двор (подальше от начальнических глаз), из отделения вышел здоровенный красномордый усатый сержант. Огляделся, увидел Диму и Яну, кое-что понял и спросил ни у кого:
      — А Никольский где?
      — Туточки, — откликнулся незаметно подошедший Сергей.
      — Слушаю вас, товарищ капитан! — Черныш приосанился, встав почти по стойке «смирно». Он прекрасно понимал: ничего хорошего ему не сулит сегодняшняя встреча с Никольским. Но нарушать из-за этого субординацию сержант просто не мог. Въевшаяся в кровь привычка тянуться перед старшим по званию проявлялась автоматически.
      — Ты сегодня на машине? — ровно поинтересовался Никольский.
      — Так точно!
      — Открой багажник, — распорядился Сергей.
      — Зачем? — спросил сержант обреченно.
      — Затем, что я приказываю! — Голос капитана зазвенел металлом.
      Сержант нехотя подошел к новенькому «Москвичу» с гербом и номером отделения на дверцах и открыл багажник. Там аккуратненько лежали и ящик «Зверя», и упаковки «Туборга», и кофе, и сладости по мелочам.
      — Откуда все это? — тихо спросил Сергей.
      — Купил, — буркнул Черныш.
      — Зачем тебе столько?
      — Свадьба у брательника.
      — У кого купил?
      — Вот у него, — Черныш кивком указал на Диму.
      — Чеки, — потребовал Никольский.
      — Выбросил! — уже с вызовом заявил Черныш.
      Никольский наклонился над багажником, поднял короб со «Зверем», перевернул. На дне картонки толстым фломастером было написано «Бесплатно».
      — Пошли, — приказал Сергей Чернышу.
      Первым в дверь отделения вошел Дима. Яна последовала было за ним, но Сергей спокойно сказал ей:
      — Ты мне больше не нужна, Яна!
      Она презрительно скривилась и, резко развернувшись, зашагала прочь.
      Черныш, словно конвоируемый Никольским, проследовал в здание. В дежурке Сергей указал на угловой стул.
      — Сиди и жди! — строго велел он сержанту.
      В кабинете Никольский открыл окно, достал из ящика чистый лист бумаги, шариковую ручку и протянул все это Диме:
      — Садись за мой стол и пиши.
      — А что писать?
      — Начальнику отделения милиции подполковнику Белякову В.П. от такого-то заявление. И все подробно излагай.
      Дима приступил к написанию документа, но его отвлекли фотографии, разложенные под настольным стеклом.
      — А это что за мужик? — не вытерпев, поинтересовался он.
      — Ты пиши, пиши.
      Дима снова принялся писать. Но все-таки опять не утерпел: вопрос будто сам собой соскочил с его языка:
      — Ну, а все же, что за типы?
      — Особо опасные рецидивисты, которых мы еще не поймали, — без воодушевления пояснил Сергей. Его сейчас более всего волновало, решится ли все же торговец заявить на Черныша, не струсит ли в последний момент. Ведь это не шутка — обвинить милиционера в рэкете. А Никольскому очень хотелось уличить нечистого на руку сержанта. Не выносил Сергей тех из ментов, кто грабил тех самых граждан, которых присягал защищать от грабителей. Предателями считал он таких, и пощады от него им не было.
      Дима поднял спокойные глаза на капитана и пальцем постучал по одному из портретов под стеклом:
      — Вот этот у меня раза три, не меньше, воду покупал.
      — Когда? — быстро спросил Никольский.
      — Последний раз — вчера.
      — А ты не ошибся? — Сергей вытянул карточку из-под стекла и протянул ее Диме. Тот посмотрел и так, и эдак, твердо ответил:
      — Не ошибся!
      — Ну, нашел ты на свою задницу еще одно приключение, Дима! — Никольский сочувственно похлопал парня по плечу. — Теперь придется допросить тебя по всей форме. А свою бумажку потом допишешь.
 
      Сергей спустился в дежурку, наклонился через барьер и негромко сказал Митрофанову:
      — Саша, немедленно сообщи дежурному по городу: на нашей территории был трижды замечен бежавший с этапа Пономарев Виктор Алексеевич по кличке Разлука.
      — Во невезуха! — огорчился Митрофанов.
      В углу дернулся было Черныш, но Сергей тотчас отреагировал на это:
      — А ты сиди, Черныш! Сиди и жди!
 
      Никольский вышел из отделения. К освещенному подъезду особняка, расположенного рядом, караваном катили иномарки. Презентация. Вдруг одна из машин — «Мерседес» последней модели, свернув к тротуару, по которому шел Сергей, резко остановилась. Мягко щелкнула дверца, и перед Никольским возник элегантнейший господин. Высокий, одетый с неброским шиком богача, вальяжный и снисходительно-добродушный — явно от сознания собственной силы и веса в обществе, он выглядел настоящим «хозяином жизни».
      — Серега! — заорал господин, заступая Никольскому дорогу и раскрывая объятия.
      Несколько секунд Сергей пытался узнать этого барина. Потом весело воскликнул:
      — Алеша! Тарасов!
      Это был его сокурсник по юридическому факультету. Не то чтобы друг, но знакомый давний. Однако не виделись они давненько. Обнялись.
      — Тоже на презентацию? — спросил Тарасов, отстраняясь и не без сомнения оглядывая потертую курточку Никольского.
      — У меня каждый день презентация. — Сергей указал кивком на светившуюся вывеску отделения.
      — Так ты до сих пор здесь? — изумился Тарасов. — Тянешь лямку? С твоими способностями?.. — Он открыл дверцу «Мерседеса», и оттуда появилась молодая женщина. — Познакомьтесь, Наташа. Мой товарищ. Вместе учились на юридическом. Сыщик! Вы встречали когда-нибудь настоящего сыщика?
      — Никогда, — сказала Наташа и взглянула на Никольского с некоторой робостью.
      — Наташенька у нас искусствовед, — представил ее Тарасов. — В музее работает. Специалист по малым голландцам. Не то что, Серега, мы с тобой — валенки.
      — Очень приятно, — кивнул Сергей девушке.
      — Мне тоже, — застенчиво улыбнулась в ответ Наташа.
      Выглядела она лет на двадцать пять, а одета так гармонично, с таким изысканным вкусом, что ее предельно недорогой наряд смотрелся ничуть не хуже роскошного «прикида» Тарасова. Умело наложенная косметика — хоть тоже дешевенькая — великолепно оттеняла неброскую, но чистую красоту точеного лица Наташи. И бижутерия была к месту и к лицу.
      — А в каких же ты чинах, Сережа? — спросил Алексей.
      — Мой чин господин д'Артаньян получил тридцать лет спустя, — хмыкнул Никольский, кривясь. Он то ли над собой иронизировал, то ли над отважным недотепой-мушкетером… А может, и над собеседником: забыл он, что ли, характер Сергея? Разве с таким характером в больших чинах ходят?
      Тарасов поморщил лоб.
      — Это какой же?
      — Капитан, — подсказала ему Наташа.
      «Она точно не содержанка Лешкина, — думал между тем Никольский, исподтишка любуясь девушкой. — И не любовница: не так держатся на людях любовники, даже если стараются скрыть свою связь… Значит, просто знакомая. И явно не млеет от внимания к себе столь „отпадно упакованного“ кавалера, как Тарасов… А вдруг и у тебя есть шансы, мент!» — мысленно подмигнул себе Сергей.
      — Ты серьезно? Все еще капитан? — недоуменно уставился Тарасов на Никольского. И, спохватившись, добавил. — Хотя, с другой стороны, все путем. Старший опер. Тоже кое-что… — Он вздохнул. — Как жена?
      — Развелись…
      Сергей заметил, что глаза Наташи посветлели при этих словах. Девушка тотчас подавила свою радость, но глаза ее продолжали сиять. «Есть! — подумал Никольский радостно. — Тебе сегодня ломовая удача прет, мент! Смотри, не упусти!»
      Тарасову между тем стало совсем трудно продолжать разговор.
      — Круто… — пробормотал он, смущенный полным, по его мнению, жизненным крахом старинного знакомца: и общественным крахом, и личным… На фоне собственного благополучия Алексей чувствовал себя чуть ли не виноватым перед Сергеем. И не знал, что сказать.
      — А ты чем занимаешься, Алеша? — пришел ему на помощь Никольский.
      — Да так, на вольных хлебах. Консультирую помаленьку. — Он обвел глазами импозантную тусовку, толпившуюся у подъезда. — Всю вот эту шпану…
      Рядом остановился сверкающий лимузин. Все дверцы его разом распахнулись, выскочили люди с нештатской выправкой. Следом за ними не без труда выбрался на тротуар плотный мужик с каменным начальническим лицом.
      Тарасов слегка поклонился ему.
      Мужчина нахмурился и, сопровождаемый свитой, проследовал в особняк.
      — Кто это? — тихо осведомилась Наташа.
      — Мое начальство, — ответил Никольский с чуть пренебрежительной гримаской.
      Тарасов уточнил:
      — Генерал Колесников, Павел Николаевич. Гроза преступного мира.
      — А почему он так на нас посмотрел? — спросила девушка. — Как будто мы тоже преступники.
      — Не на вас, а на меня, — объяснил Никольский. — Мой вид позорит органы внутренних дел.
      — Чушь какая! — воскликнула Наташа. — Очень даже симпатичный вид! Ваш генерал ничего не понимает! Вы расстроились?
      — Много чести! — усмехнулся Никольский. — Не впервой…
      — Ну и порядки у вас в милиции! — Девушка обернулась к Тарасову за поддержкой. — Как вам это нравится, Алеша?
      — Мне не нравится, что вы влюбились друг в друга с первого взгляда, — заявил Тарасов с шутливо-покровительственной миной. — Я чувствую себя лишним.
      Все трое рассмеялись, будто слова Алексея были всего лишь шуткой. Но Сергей и Наташа быстро переглянулись. Между ними словно искра проскочила — та самая искра, из которой может потом разгореться большое пламя…
      А гости все прибывали и прибывали к празднично освещенному особняку.
 
      Никольский сидел на лестнице в парадном давно поставленного на реконструкцию, но до сих пор не реконструируемого дома и ждал, покуривая. Темновато было здесь, но в свете уличного фонаря, через круглое лестничное окно Сергей мог видеть пространство перед подъездом.
      Сначала Никольский услышал бойкое и мастерское насвистывание «Чаттануги», а потом увидел знакомый силуэт мужчины, входившего в парадное.
      — Я здесь, Василич. — Улыбающийся, добрый на вид человек без возраста — и сорок можно дать, и пятьдесят — присел на ступеньку рядом с Никольским. — По делу позвал или просто по мне соскучился?
      — Ну, во-первых, соскучился, а во-вторых, разговор есть, — Никольский говорил с нажимом, желая внушить собеседнику серьезность предстоящего разговора.
      —  :Мы же позавчера встречались, — несколько удивился тот.
      — Значит, за два дня ты так ничего и не узнал интересного, Стас?
      — Обижаешь, Василич! — Стас хихикнул.
      — Живописуй! — сказал Сергей.
      — Витька Резников, твой сосед с верхнего этажа, сегодня к вечеру приволок домой тротиловую шашку и две гранаты «Ф-1», — затараторил Стае. — Я говорил, что он с крутыми связался, а ты не верил. Теперь, Василич, прямо под бомбой живешь. Гляди, взлетишь к небесам, как ангел.
      — Вот же сучонок Витька! — зло огорчился Никольский. — Еще что?
      — Хватит с тебя.
      — Слушай, Стас, я тут Нинку встретил. Сказала, глаз у нее дурной… — Сергей заинтересованно заглянул в лицо собеседнику. — Правда дурной, не слыхал чего?
      — Стерва она баба, Нинка, — кивнул Стас, якобы ответив на вопрос Никольского, но смысл ответа так и остался туманен.
      — Напророчила она мне… — поморщился Сергей. — Хотя, похоже, что ошиблась! — добавил он и довольно улыбнулся.
      — Ты о чем? — удивился осведомитель.
      — Да так, болтаю… — Никольский отвел глаза. — Очень она ошиблась! — вновь воодушевился он. — Но выглядит прилично, — продолжал уже деловито. — Разбогатела?
      — Точно, — подтвердил Стае. — В последнее время прикинулась как надо, с «Кавказа» на «Амаретто» перешла, меня угощала.
      — Никак на работу пошла? — удивился Сергей.
      — Ее работа — ханку жрать да на спине лежать, — бросил Стас пренебрежительно.