Ночь в городе

      - А, что-то такое слышал... Припоминаю.
      - Да, он личность выдающаяся. Ага, а вот сейчас вы и лично с ним познакомитесь. Пожаловал сюда.
      Герц повернулся и увидел, что, расталкивая толпу, по холлу движется группа людей. В середине её шел оператор, неся на плече телекамеру. Около него находились двое здоровенных молодцов, оберегая его от возможных покушений. Впереди быстрым шагом уверенно шагал человек в черной кожаной куртке с решительным и хищным выражением на лице. Перед ним, спиной вперед, семенил Кейс, пытаясь то ли загородить ему проход, то ли объяснить что-то. Толпа испуганно шарахалась в сторону, многие закрывали лица, не желая быть снятыми и опознанными.
      - Ну вот вы, вы хотя бы! - закричал Кейс, хватая Герца за рукав. Будьте свидетелем, пусть все знают, что у меня нет порнографии! Этому типу ничего не стоит подкинуть мне все что угодно, лишь бы опозорить меня!
      - Я знаю, что у вас где хранится, - железным голосом сказал Рохар, не останавливаясь, и последовал дальше.
      - Черт возьми! - схватился за голову Кейс. - Что он натворит! Идемте, идемте, все станете свидетелями его незаконных действий!
      Он устремился следом за Рохаром, который явно направлялся к женской уборной, где уже побывал Герц. Заинтригованная публика повалила следом. "Опять меня куда-то тащат" - подумал Леонид. Рохар действительно одним ударом ноги выбил дверь в уборную и проник внутрь. Кейс с отчаянными воплями, рвя на себе волосы, последовал за телевизионщиками. Изнутри донеслись громкие вопли, визг, шум и треск.
      - Без нас обойдутся, - заметил Агур, останавливаясь. Герц последовал его совету. Наружу из двери посыпали полуодетые девушки, некоторые из них наспех неумело завернувшиеся в какие-то простыни и куски ткани.
      - Вот! Вот! - кричал внутри Рохар. - Я же говорил! Снимай, Арчи!
      - Неправда! - захлебывался в возмущенном вопле Кейс. - Вы не имеете права! Негодяй!
      Около Герца оказалась девушка, которая прижимала к груди длинный кусок ткани. Видимо, растерявшись, она не замечала, что её зад выставлен на всеобщее обозрение.
      - Девушка, у вас непорядок в одежде, - заметил Леонид.
      - Где? - она от неожиданности чуть не выронила всю ткань, но потом увидела, в чем дело, покраснела и, пробормотав "спасибо", попыталась ухватить рукой нижний конец ткани и обернуть его вокруг себя, но при этом тряпка обнаружила тенденцию сползти с её груди.
      - Давайте я вам помогу, - предложил Леонид.
      - А, это ты, Марго, - сказал Реджинальд. - И ты здесь?
      - Да, - ответила девушка. - Господи, я бы глаза вырвала этому мерзавцу!
      - Кому? Кейсу?
      - Да нет, Рохару. Вечно лезет, куда его не просят. Ну да, мы фотографировались без одежды - но ведь никто не принуждал. А теперь этот гад врывается к нам в уборную. Хорошо, я купальник успела захватить. Будьте добры, загородите меня, пожалуйста, пока я оденусь.
      Мужчины отвели её в угол и держали перед ней её тряпку, пока она надевала купальник.
      - Знаете что, зачем нам этот скандал? - сказал Реджинальд Герцу. Пойдемте куда-нибудь. Тут это теперь надолго. Все накрылось, это точно. Пойдемте к Эрвину, у него открыто.
      - Можно я с вами? - спросила Марго. - Все равно мне некуда деваться, пока они там торчат.
      - Ну идем, - сказал тот, критически оглядывая её наряд. - Только ты бы оделась поосновательней.
      - Вся моя одежда - там. А я не хочу туда идти. Да ничего, на улице тепло.
      5.
      - Здорово, Эрвин, - сказал Реджинальд усатому человеку с курчавыми волосами, возвышавшемуся за полированной стойкой; за его спиной громоздилась батарея бутылок с яркими этикетками. - Налей нам чего-нибудь. Это Леонид Герц.
      - Очень, очень рад видеть вас у меня! - сказал бармен, пожимая Леониду руку. - Я вас угощаю! А ты чего приперлась? - вдруг резко изменил он тон. Убирайся! Я таких, как ты, не обслуживаю!
      - Тихо, Эрвин. Это не "охотница за мужчинами", это наша Марго, сказал Реджинальд, обнимая девушку за плечи. - Я ручаюсь, что она никогда такими делами не занималась. Или все-таки занималась, а? - хитро спросил он.
      - Да что вы! - возмутилась Марго. - Никогда!
      - Ладно. Поверим. Дай нам вермуту, - сказал он Эрвину. - Сядем, что ли, сюда, - они уселись за столик прямо около стойки, и Герц увидел перед собой некоего человека. Был он мал ростом, едва ли метр пятьдесят, неопределенного возраста - ему можно было дать и десять, и шестьдесят лет с коротенькими ручками и ножками и крупным, покрытым морщинами, лицом. Он был одет в неописуемые лохмотья - штанины и рукава кончались рваной бахромой, свисавшей грязными сосульками. Он взглянул детскими голубыми глазами на Герца и произнес:
      - Был Свет истинный, который просвещает всякого человека, приходящего в мир. В мире был, и мир чрез него начал быть и мир Его не познал.
      - Это Джери, - хмыкнул Реджинальд. - Не обращайте на него внимания, он тихий.
      - И вот, есть последние, которые будут первыми, и первые, которые будут последними, - провозгласил Джери. Он обосновался за столиком и, видимо, никуда не собирался уходить.
      Герц огляделся. Помещение было небольшое, хотя не слишком уютное, поскольку его освещал яркий электрический свет. Народу было не очень много, но все же почти за каждым столиком - грубо сделанным, но чистым и с полированной поверхностью - сидело по два-три человека. Леонид промочил горло вермутом и сказал:
      - Эти "охотницы за мужчинами". Что-то я все же не понимаю... Кто они такие? Откуда?
      - Блаженны плачущие, ибо они утешатся, - изрек Джери.
      - Обыкновенные девушки, - ответил Реджинальд на вопрос Герца. - Из разных социальных слоев. Богатые и бедные.
      - Я слышал, что они якобы приходят из Заброшенных Кварталов.
      - Чепуха! Из Заброшенных Кварталов, конечно, много чего приходит, но они - нет.
      - Они что, хотят сделать безопасными ночные прогулки?
      - Да нет. Просто у них такое развлечение.
      - Развлечение? Н-да... То ли ты убьешь, то ли тебя убьют. Понимаю, сказал Герц.
      - Вся наша жизнь такова. Существование Заброшенных Кварталов накладывает существенный отпечаток на все происходящее в городе.
      - Когда будет судиться, да выйдет виновным, и молитва его да будет во грех, да будут дни его кратки и достоинство его да возьмет другой, - сказал Джери.
      Они сидели прямо напротив распахнутой двери, и оттуда, из непроглядной тьмы, задувал ветер, принося сухую пыль, окурки, и иногда сладко-кислый противный запах гниющих овощей. Полный мрак нарушался только фарами редких автомобилей, проносившихся по улице. Где-то невдалеке раздались автоматная очередь и звон разбитого стекла. Герц вздрогнул. Реджинальд остался невозмутим. В дверь вошел угрюмый детина в шляпе, надвинутой на самые глаза. Эрвин сказал ему пару слов, достал из-под стойки грязный мешок, в котором гремело железо, и вручил его новоприбывшему. Тот вышел и растворился в темноте, а вместо него появились две размалеванные девицы. Они были пьяны и еле держались на ногах.
      - Миленький, дай выпить! - грубым голосом сказала одна из них.
      - Иди на..., потаскуха, - ответил Эрвин. - Мне тебя в кредит поить надоело.
      - На... - так на..., - отозвалась её подружка. Она висела на первой, но сейчас отцепилась от неё и упала локтями на столик, обратив к Реджинальду пьяное лицо, - Мужчина, дайте бедной девочке денег на пропитание, а она даст вам взамен... - но Реджинальд схватил её, поднял на ноги, развернул на сто восемьдесят градусов и толкнул прочь. Ее компаньонка, тверже держащаяся на ногах, поймала её и потащила к соседнему столику, где трое мужчин молча уничтожали бутылку за бутылкой и не пьянели. Девки были приняты в их компанию, и один из мужиков немедленно засунул руку более пьяной шлюхе в широкий вырез блузки.
      - Если возможно, да минует меня чаша сия; впрочем, не как я хочу, но как ты, - сказал Джери.
      От соседнего столика доносились смешки; одна из девок расположилась в кресле вниз головой; её ноги перевешивались через спинку кресла, юбка задралась, и один из мужиков гладил девку промеж ног. Эрвин громко сказал:
      - Трахаться здесь начнете - на улицу выгоню. У меня не бордель.
      В ответ одна из девок рассмеялась и произнесла уже совсем пьяным голосом:
      - Ну, на чей ... пойти? Идем, миленький, - она поднялась с кресла, потянула одного из мужчин за руку, но не удержала равновесия, грохнулась на пол и взвыла, сначала громко, потом тише, и так и осталась лежать на полу, лицом в пыли, тихонько подвывая. На улице раздались, быстро приближаясь, выстрелы. Герц сунул руку в карман и нащупал рукоятку пистолета. На тротуаре перед дверью появился человек. Он ожесточенно отстреливался, но протрещала автоматная очередь, и человек покачнулся, вскрикнул, выронил пистолет, схватился за пробитый живот и упал; в полукруге света осталась только его нога в ботинке. Потом в двери возник другой - в блестящем черном облегающем комбинезоне и с автоматом в руках. Он потрогал ногой убитого, заглянул в дверь, вошел, выставив дуло перед собой, постоял несколько секунд над все ещё лежавшей на полу проституткой, и хлопнул ладонью в черной перчатке без пальцев по стойке.
      - Виски! - потребовал он и, получив стакан, выпил одним залпом. Затем огляделся и сказал, показывая дулом автомата на Марго:
      - Что вы с этой шлюхой возитесь? Шлепнуть её, и вся недолга! - он обращался скорее к Герцу, потому что девушка сидела рядом с ним.
      - Это не твое дело, - ответил как можно более твердо, но внутренне содрогаясь, Леонид.
      Тот хохотнул и сделал вид, будто собирается нажать на курок, потом бросил на стойку несколько монет и вышел наружу, сказав напоследок:
      - Увижу её на улице - пристрелю!
      Взревел мотор, и мимо двери пронесся набирающий скорость мотоцикл. Леонид выпил рюмку водки, чтобы прийти в себя и погладил побелевшую и сжавшуюся девушку по плечу.
      - Весело у вас, - сказал он преувеличенно бодро. - И вам здесь не бывает страшно?
      - Я привык, - сказал Эрвин. - Какой смысл жить, каждую минуту думая о смерти? Я и не думаю. А мое заведение пока что пользуется неприкосновенностью, - внезапно в его руке оказался пистолет, и он выпалил в дверной проем. Леонид успел увидеть черное существо, нырнувшее обратно во тьму, которая его и породила.
      - Крыса, что ли? - спросил он. - И крысы у вас веселые.
      - Да, - подтвердил Реджинальд. - Крысы хоть куда.
      - Весь мир сошел с ума, - произнес Герц. - И ваш город тоже. Впрочем, оно не удивительно. Время сейчас такое - сумасшедшее. И лучше не будет.
      - Считаете, что будет хуже? - спросил бармен.
      - Конечно, будет хуже. Все ещё впереди.
      - Но может, все ещё наладится? Ведь есть благоприятные тенденции.
      - Да, многое изменилось за пять лет. Но неизвестно, чего больше плюсов или минусов.
      - Реформы начались слишком поздно, - сказал Реджинальд. - Мы имеем то, что и должно было произойти благодаря деятельности старой системы.
      - Не о том речь, какая чему причина, а о том, что у нас реально существует. Нынешнее руководство просто недееспособно и не в состоянии справиться с ситуацией. Своими колебаниями, нерешительностью и идиотскими указами оно только роет себе могилу, в которой скоро и окажется. В прямом смысле. Тем более верхи настолько погрязли в коррупции, настолько приросли к своим местам, что добровольно никто из них не уйдет, хоть это может стоит им жизни. Только они этого не понимают. Вечное заблуждение власть имущих накануне потрясения - возьмите любую революцию: верхи ни за что не желают расставаться с властью и слепо продолжают идти к пропасти. И в один прекрасный день народу это надоест, и он поддержит какого-нибудь генерала, который скажет: "Не надо вам вашей свободы, если жрать нечего, лучше тогда обратно тоталитаризм." Но дело-то в том, что к старому вряд ли вернется. Экономика уже развалилась, и я не верю, что сейчас можно вернуть жизненный уровень к тому состоянию, в котором он был пять лет назад. А что в результате? Бунт. Боюсь я, ждет нас ещё одна рреволюция.
      - Ну и прекрасно! - Реджинальд налил по новой. - Выпьем за революцию!
      - Чего тут прекрасного? Любая революция - это грязь и кровь, кровавая грязь и муть, поднимающаяся со дна людских душ и вскипающая на валах истории. Заметьте - во время всех великих потрясений все самое мрачное и темное, что только есть в людях, поднимается наверх и выплескивается наружу. Да от нас первых ничего не останется, захочет победивший народ отсеять из своих рядов слишком умных, и готово. А потом - гражданская война. А что такое гражданская война в ядерной державе, я не знаю и знать не хочу, - Леонид сделал ещё глоток, чувствуя, как пухнет, будто набивается ватой, голова, и продолжил, - Народ наш мрачен и темен. Если нет у нас демократии и свободы - значит, не хочет он её, не заслужил, не дорос. Разрушать он готов, а строить - черта с два, ломать - не делать! Возрастание энтропии, будь она проклята... Вспомните все великие революции - чем они кончались? Разгулом темных страстей, гильотиной, красным, белым, черным и серо-буро-малиновым террором, и причем моря крови проливали обыкновенно самые революционные элементы, и получалось такое, что если бы кто знал, к чему все дело придет, то он ни за что бы эту революцию не начинал! Ну, и потом - неизбежная реставрация. Бузили, бузили, а что толку? Нет, господа, за идеи других не убивают, за идею извольте сами жизнь отдать. А иначе никак нельзя. Идея сама потому что исчезнет.
      - И не бойтесь убивающих тела, души же не могущих убить, - сказал Джери.
      Герц продолжил:
      - Добро, к сожалению, обладает тем свойством, что с первого взгляда оно вроде бы не может победить зло. Потому что когда оно сжимает, так сказать, кулаки, чтобы эффективно бороться со злом, то немедленно перерождается в это же самое зло. Именно поэтому демократию и вообще Светлое Будущее на крови построить невозможно.
      - А как же тогда? Демократия все-таки в мире существует, пусть урезанная, но как-то ведь её построили? - спросил Реджинальд.
      - А вот не угодно ли самим пострадать за собственные идеи, только так.
      - По-моему, вы слишком пессимистично настроены, Леонид, - сказал Реджинальд.
      - Нет, отчего же, напротив, я - оптимист, потому что все-таки верю, что в конце концов что-нибудь у людей да получится. И будет Царствие Небесное на Земле.
      - Вы так считаете?
      - Сейчас я вам попробую изложить свое мировоззрение. Глядите - сейчас вроде бы мир гораздо цивилизованней, чем раньше - всеобщая борьба за права человека, развитая демократия, успехи медицины, культура и компьютеры. Но с другой стороны - две мировые войны, каких не знала история. А одна Хиросима чего стоит - и устроили её, заметьте, граждане самой передовой, самой демократической в мире страны. А Освенцим? Это откуда? А Пол Пот и Папа Док - как они выросли на нашей просвещенной почве? Пол Пот, равно как и небезызвестный император Бокасса, оба, кажется, в Сорбонне учились. Да наше столетие было самым кровавым за всю историю человечества! Прогресс, черт возьми. Эн-тэ-эр. Но вы не заметили, кстати, что прогресс этот приобретает какие-то уродливые, болезненные формы? Взять хотя бы чудовищные, просто пугающие темпы развития. Лет через двадцать, если так дальше пойдет, любая новинка будет устаревать через пять минут после изобретения. И вообще складывается впечатление, что люди строят на Земле эдакую гигантскую Машину, такой сверхкомпьютер, и рано или поздно окажутся бесполезными и ненужными живыми придатками к этому механизму. А все возрастающая и грозящая затопить нас лавина информации? Чем дальше мы идем, тем больше проблем возникает. Побороли чуму и оспу - появился СПИД. Покончили с холодной войной - стали поговаривать о возможной мировой войне по линии север-юг. И ведь в самом деле, прогресс прогрессом, но наверно две трети человечества как жили тысячу лет назад, так и сейчас живут, и не знают, что Земля круглая. Да в конце концов, что происходит с человечеством поднимается ли оно на сияющие вершины цивилизации или готово скатиться в бездонную пропасть войн и насилия? - Герц обнаружил, что орет во весь голос и стучит по столу пустым стаканом. Он помотал головой, чтобы прийти в себя. - Бр-р... Да, и у нас вот... Впрочем, пардон, об этом я уже говорил. Короче, везде плюсы и минусы! Думал я - думал, и решил, что нет у нас ни прогресса, ни регресса, что никуда мы не движемся, а стоим ровнехонько там, где нас Господь поставил в начале мироздания - в нуле, и сумма добра и зла равна нулю, хотя абсолютное количество того и другого со временем прибывает. Теперь посмотрим - а нельзя ли нам все-таки каким-нибудь способом избавиться от зла? Ну, во-первых, сразу видно, что зло без добра существовать не может, равно как и добро без зла. Они - два конца одной палки. Можно ли вообразить палку с одним концом? В каком-то смысле зло есть даже непременное дополнение к добру - потому что добро, бездействующее перед лицом зла, перерождается в него, более того, добро само утверждает себя через борьбу со злом, а значит, зло для того и создано, чтобы добро боролось с ним и существовало через эту борьбу!
      "Лихо завернул" - подумал он.
      - А мне, - сказал Реджинальд, - честно говоря, все эти разговоры о борьбе добра со злом кажутся неосновательными. Несерьезно, знаете, все это звучит. То ли потому что эта тема уже сильно затаскана...
      - Да, я понимаю, - сказал Герц. - Более того, могу сам сказать, что от подобных разговоров очень сильно несет морализаторством - вот уж чего терпеть не могу! Но так или иначе, а я просто не нашел более удачных терминов. Не хотите принимать мою концепцию, я не настаиваю. Это мои сугубо личные идеи, мой собственный предмет веры - а я большой эгоист, надо вам сказать - до которого я дошел после многолетних размышлений, и к которому меня привела, в общем-то, вся моя жизнь, все, что я в ней наблюдал и испытал. И надо в точности повторить мой жизненный путь, чтобы думать так же, как я.
      - Да, ну а как же с царствием небесным? - напомнил Реджинальд.
      - И услышал я громкий голос с неба, говорящий: се, скиния Бога с человеками, и Он будет обитать с нами; они будут Его народом, и Сам Бог с ними будет Богом их. И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже, ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло.
      - Аминь, - Леонид подождал, пока Джери закончит цитату, и сказал:
      - Ну-с, тут дело обстоит так. Если мы все-таки хотим уничтожить зло во что бы то ни стало, нам остается только проаннигилировать его с добром, и по-видимому, этот процесс и будет тем, что принято именовать Вторым Пришествием. Что там произойдет, я даже не представляю. Иоанну это однажды показали, но он, конечно, толком не сумел описать ничего из того, что увидел, и действительно - сможет ли человек из первого века от Рождества Христова составить адекватное описание, скажем, поездки на метро? Не зря же у Иоанна то и дело попадаются фразы типа "и видел я нечто, подобное тому-то и тому-то". Например, был у него пассаж про "как бы стеклянное море, смешанное с огнем". Как можно идентифицировать этот потрясающий образ? Короче говоря, предстоит что-то грандиозное, возможно, сопровождаемое полным исчезновением материи как носителя зла. Я считаю, что понятия добра и зла присущи только нашей, материальной жизни. В потустороннем мире, я полагаю, и без них обходятся. Короче, пришел я к выводу, что Страшного Суда все-таки не миновать, как бы мы ни надеялись на прогрессивное развитие человечества в этом мире - всякая там победа науки, всеобщая демократия, исчезновение физического труда и так далее. Не знаю, может быть, я легко поддаюсь внешним воздействиям и мое настроение меняется вместе с окружающей обстановкой, но сейчас, глядя, в какую пропасть мы катимся, я думаю, что никакого прогресса нет и не будет. Техника - это хорошо, но вся суть в том, как её использовать - если ею завладеют темные силы, все получится очень погано. Техника как бы усиливает тенденции, присущие тем, кто ею распоряжается. А тенденции неблагоприятные - наверно, в полном соответствии с моей теорией каждое новое завоевание разума будет сопровождаться новой вспышкой зла и насилия. А мы прожили сорок лет без войны и думаем, что так оно будет и дальше. Как же! То, что было - ничто по сравнению с тем, что будет! Все нам ещё предстоит - и мор, и глад. Все великие потрясения ещё впереди. Да и вообще, - Леонид понизил голос, как будто доверял собеседникам величайшую тайну, - я думаю, что Страшный Суд уже начался и идет.
      - Как?! - воскликнул Реджинальд. - С какой стати!
      - Да вот, пришло как-то в голову. Я же говорю, не следует понимать слова Иоанна буквально - он же то, что видел, описывал теми образами, которые были ему известны. Это как если кто-нибудь попытается говорить по-китайски, не зная звуков языка. Китаец такую речь вряд ли поймет. Например, возьмите вот это место - "И звезды небесные пали на землю, как смоковница, потрясаемая ветром, роняет незрелые смоквы свои". Что, здесь имеется в виду бомбардировка? Артобстрел? Страшный Суд, может быть, уже начался и идет, только никто этого не замечает. Все ждут его в каких-то сверхъестественных формах, а собственно, почему? И почему думают, что все это произойдет в один день? Это процесс долгий, только никто Апокалипсис не удосужился толком прочесть. Там же сказано: сначала был этот самый звездопад, потом, э-э, семь ангелов трубили в трубы, отчего проистекали всяческие бедствия, и было это все не сразу, потому что, скажем, некоей саранче дано было мучить людей пять месяцев. Там где-то в промежутке было то есть будет - наложение печатей на сто сорок четыре тысячи человек, а затем ожидаются еще, например, какие-то язычники, которые будут сорок два месяца, то есть три с половиной года, попирать Святый Город. Но произойдет переворот, и их сменят два Свидетеля Божии - по-видимому, крайне неприятные типы, потому что, после того, как они будут там пророчествовать около тысячи двухсот дней, их в результате очередного переворота прикончат, и народ будет этому весьма рад. Потом появится зверь с семью головами, которому будет дана власть тоже на три с половиной года.
      Реджинальд слушал Герца внимательно, Джери блуждал взглядом в пространстве, а Марго так и уставилась Леониду в рот. Она робко спросила:
      - Это тот, которого номер 666?
      - Нет, это другой, который действует со всею властью первого зверя и заставляет поклоняться первому зверю - типа его заместитель. Или и. о., не знаю. Ну там ещё много всего происходило, но наконец, Ангел, сходящий с неба и имеющий ключ от бездны, берет дракона, змия древнего, который есть, прошу заметить, диавол и сатана, - он поднял вверх указательный палец, - и сковывает его на тысячу лет. А потом, когда эта тысяча лет окончится, сатана будет освобожден из темницы своей и попробует взять реванш, но будет ввергнут в озеро огненное и серное, и будет мучиться и день и ночь, и во веки веков, аминь. После чего произойдет собственно Страшный Суд - судимы будут мертвые сообразно с делами своими и все такое. Итак, от начала всех этих безобразий до ареста сатаны пройдет не менее десяти лет - и потом ещё тысяча лет, о которых вообще ничего не говорится, и только потом мы - те из нас, кто пройдет конкурсный отбор - увидят новое небо, новую землю и все такое. Я, конечно, далек от мысли верить в каждое слово этой древней фантастики, но факты говорят, что мы имеем наступление новой волны мрака и сил зла, перед которой все, что было прежде - ничто.
      - И идет она из нашего города, - добавил Реджинальд.
      - Чепуха! При чем тут ваш город!
      - А вы знаете, что говорят по поводу наших Заброшенных Кварталов? Что там на поверхность Земли выходит шахта из ада, и что там обосновался ваш сатана собственной персоной, готовя наступление сил зла на мир точь-в-точь, как вы говорите.
      - Истинная правда, - подтвердила Марго. - В центре сидит сатана и воет по ночам. И всякую нечисть в город засылает.
      - Кто из нас обличит меня в неправде? - подал голос Джери.
      - Да нет, нет, - раздраженно сказал Леонид. - Все вы тут помешались на своих Заброшенных Кварталах! Просто идет обыкновенное наступление энтропии на порядок.
      - Энтропии? Думаете, я знаю, что это такое? Все говорят про энтропию, но никто не потрудился объяснить, в чем она заключается.
      - Это элементарно. Попросту говоря, энтропия - это степень беспорядка в системе. Вообще-то термодинамика определяет её совсем по-другому, но для популярного объяснения сойдет и такое. Но главное её свойство - в закрытой системе она неизбежно возрастает, стремясь к некоему максимуму. То есть беспорядок имеет тенденцию к победе над порядком. Вот здесь у вас разупорядоченная область неудержимо наступает на упорядоченную. Конечно, и это можно рассматривать как наступление сил зла.
      - Вы персонифицируете зло?
      - Как раз наоборот. Это вы верите в дьявола. Я-то как раз считаю, что зло принципиально безлико, мертво, и для своего существования ни в каких дьяволах не нуждается. Зло - это свойство мертвой материи, да если хотите, энтропия - это зло, а зло - это энтропия. Почему? Да поглядите хотя бы на признак "ломать - не делать". Его можно так же легко применить к энтропии и к проявлениям зла; хорошее совершить сложнее, чем плохое, беспорядок создать легко, а порядок навести трудно. Во-вторых, что такое жизнь? Это борьба порядка с энтропией, самоупорядочивающаяся, точнее, самоподдерживающая порядок система. Она черпает энергию от солнца и за счет её поддерживает себя в более-менее упорядоченном состоянии. Когда человек или любое живое существо умирает, энтропия овладевает его телом и превращает сложнейший саморегулирующийся механизм в прах, в ничто. А отчего все зло на Земле проистекает? Не от того ли, что люди боятся смерти, не зная, что ожидает их после нее, и стремятся от жизни урвать побольше удовольствий, более того, чтобы продлить жизнь на ничтожные мгновения, многие сплошь и рядом отправляют в мир иной ближних своих. А добро как раз и начинается, когда презрев возможную смерть, делаешь что-нибудь эдакое хорошее-благородное... Из чего я делаю вывод, что все зло проистекает от наличия энтропии, а так как энтропия присуща материальному миру, значит, зло присуще материи, и, оставаясь в материальном мире, от него нельзя избавиться. Не знаю, зачем Богу это понадобилось, но он создал мир таким, какой он есть, и к чему все это, мы, наверно, узнаем, только когда попадем на тот свет. Мне иногда кажется, что все эти тайны бытия - почему мир устроен именно так, в чем смысл жизни и все такое - это что-то исключительно простое, но увы, мы как бы видим фрагменты узора, ползая по нему, но не можем понять весь узор - для этого нам надо подняться вверх и окинуть взглядом всю картину. Это что-то очень простое и в то же время абсолютно нам недоступное; как не может четырехмерный предмет существовать в трехмерном мире, так и понимание этой тайны не может вместиться в наш разум. Наши мозги очень ограниченны. Мы как бы разглядываем тень и тщимся получить полное представление о предмете, её создающем.
      Герц чувствовал, что его язык работает отдельно от него, и он уже начал утрачивать контроль над тем, что говорит - как будто сидит в стороне и наблюдает, как некто от его имени тарахтит без умолку что-то очень интересное, но крайне запутанное и никому, кроме самого говорящего, не понятное - несмотря на то, что его язык с трудом ворочался во рту, и надо было приложить существенное усилие, чтобы заставить его выталкивать наружу слова. Он выпил ещё стакан, чтобы промочить глотку. Марго, сидя рядом с ним, уперлась своей ногой в его щиколотку, и от места прикосновения у Леонида по ноге шел как будто электрический ток. Но Герц и не думал убирать ногу - ему это было приятно.
      - Вы верите в тот свет? - спросил Реджинальд.
      - Я не верю, я думаю, что он существует. И вот почему. На мысль о существовании того света наводит эфемерность земного существования - все проходит, все не вечно, все одолевается энтропией. Дружеские связи распадаются, любовь проходит, музыка надоедает, счастливые моменты не повторяются, в конце концов все стареют и умирают, и вообще все хорошие начинания рано или поздно паршивеют. Материя гораздо более эфемерна, чем дух. А крошечные толики счастья, выпадающие иногда в этом мире на нашу долю - не являются ли они слабыми отблесками того, что ожидает нас на том свете? Если того света нет, и души нет, то зачем нужен разум? Как средство выживания? Но амебы тоже прекрасно живут уже много миллиардов лет.
      По улице с ревом пронеслась колонна машин.
      - Гангстеры поехали кататься, - сказал Реджинальд. - Они так всегда, на куче черных лимузинов.
      Потом из глубины Заброшенных Кварталов понеслись тяжелые ритмичные удары. Дом вибрировал в такт им, дрожали, звеня, бутылки у Эрвина в шкафу, расплескивалось спиртное в рюмках.
      - А это ещё что? - спросил Герц апатично. Он чувствовал себя ужасно пьяным.
      Реджинальд сказал:
      - Весьма заурядное явление, его даже не называют никак. Ну, скажите, если не дьявол, то кто же ещё производит эти звуки?
      - Кто-то производит. Но почему непременно дьявол?
      - Ну, пусть инопланетяне.
      - Еще лучше. Нет, уж лучше дьявол.
      Повернув глаза к двери, он увидел, что в помещение из темноты ночи вошли, держась за руки, две маленькие фигуры. Это были двое детей - мальчик и девочка; мальчику было, пожалуй, лет девять, девочке - лет двенадцать, но они были почти одного роста. Только странное, не по-детски серьезное выражение их больших глаз сбивало с толку, и возникала мысль, что они гораздо старше. Они были одеты в ветхую, но чистую и аккуратно починенную одежду. Почти бесшумно, все так же держась за руки, не говоря ни одного слова и даже не раскрывая ртов, они прошли по всему залу, задерживаясь у каждого столика и оглядывая сидящих своими пугающе серьезными немигающими глазами.
      - Кто это? - тихо спросил Герц. Ему стало страшно и странно, как будто посреди жары кто-то окатил его ведром холодной воды. Секунду спустя он понял, что больше всего поразило его в облике этих детей: их взрослые, широко раскрытые глаза ни разу не мигнули.
      - Ночные дети, - сказал Реджинальд. Дети подошли к стойке, и Эрвин взял их за руки, отвел за стоящий в углу столик и поставил перед ними тарелку с какой-то едой. Молча и бесшумно дети стали есть, аккуратно подбирая крошки.
      - Появляются из ночи, как из тьмы выныривают, - рассказывал Реджинальд. - Приходят, съедят что-нибудь и, ни слова не говоря, уходят опять. Никто не знает, кто они и откуда. Одни в лохмотьях, другие в приличной одежде. У них только у всех взгляд один и тот же - по нему их и узнают.