Рай - Повелитель желания

Одна из татуированных женщин, очевидно, самая старшая из всех, медленно выступила вперед и, поклонившись Алисон, показала на себя.

— Тагар.

Поняв, что так, должно быть, зовут женщину, Алисон нерешительно улыбнулась.

— Меня зовут Алисон. А-ли-сон.

— Али-сон, — с сияющей улыбкой повторила берберка, кивая головой. Остальные начали пересмеиваться и что-то говорить. Тагар хлопнула в ладоши. Женщины мгновенно оказались в шатре. Каждая несла охапку одежды и какие-то вещи. Алисон окружили и повели в спальню.

— Khemee ekkas, — велела Тагар, когда за ними опустилась занавеска.

Алисон непонимающе взглянула на нее.

— Ты, пожалуйста, сделай… — продолжала женщина на плохом французском. Она, казалось, гордилась своей способностью объясняться на чужом языке, а остальные с почтением взирали на нее, дружно кивая. Алисон тоже была поражена, поскольку не знала ни слова по-берберски, однако все же не могла сообразить, чего хочет женщина. Девушка покачала головой.

— Простите, не понимаю. Что именно сделать?

— Esdig, — пояснила Тагар, потянув за жакет Алисон. Девушка поняла, что они просят ее раздеться, и поспешно отступила.

— Не стану снимать одежду!

— Esdig, esdig, — терпеливо повторяла Тагар, но, только когда потерла в руках полу жакета, Алисон поняла, что женщины хотят постирать ее вещи, и радостно улыбнулась.

— Спасибо! Буду очень благодарна, если вы мне поможете.

Весь следующий час Алисон предоставила себя заботам берберских женщин, одевавших, причесывавших и украшавших ее по обычаям своей страны. Сначала они надели на девушку длинную сорочку тонкого белого полотна, а поверх — красно-синюю полосатую тунику, подпоясанную кушаком. Корсаж складывался вдвойне над грудью и закреплялся завязками на плечах. Женщины принесли и обувь — сандалии из мягкой кожи и бабуши — шлепанцы с задранными носами.

Когда на свет появились гребни, Алисон вспомнила обещание Джафара и нехотя признала, что до сих пор он был неизменно добр к ней. Очевидно, среди всех неотложных дел повелитель нашел время, чтобы позаботиться о пленнице.

После того, как волосы Алисон были заплетены в косы и уложены, ей дали веточку и велели жевать. Тагар объяснила, что это souak. Берберские женщины используют растение, чтобы дыхание всегда было свежим. Далее на стол поставили душистое травяное снадобье, чтобы втирать в обожженную солнцем кожу. Кроме того, ей принесли множество горшочков и кувшинчиков с краской для бровей и ресниц, хной, чтобы румянить ладони, лоб и ступни.

Однако Алисон решительно воспротивилась всякой косметике. Она не собирается раскрашивать лицо, наносить татуировку или пачкать хной соски, что, к ее невероятному смущению, они хотели над ней проделать. Однако пришлось подчиниться женщинам, повязавшим ей на голову большой синий платок, концы которого ниспадали на плечи, словно мантия.

Кроме всего этого, было еще множество нарядов. Алисон даже не знала, как они носятся. Получить объяснения оказалось труднее всего, но с помощью неправильного французского Тагар и почти несуществующего арабского Алисон, а также обмена жестами девушка умудрилась что-то понять. Она из вежливости пыталась узнать название каждого предмета на берберском, что неизменно вызывало добродушный смех женщин. К собственному удивлению, Алисон обнаружила, что прекрасно проводит время и почти забыла при этом о своем положении пленницы могущественного вождя. Когда женщины встали, чтобы уйти, она почувствовала разочарование, хотя пространно поблагодарила их за дары и пригласила приходить, когда будет время.

После ухода берберок Алисон начала рассматривать принесенную в подарок одежду. Еще раньше она заметила более скромный и подходящий к ее положению наряд — широкие парчовые шаровары и блузу, поверх которой надевался доходивший до талии жакет-болеро с длинными рукавами. Алисон решила, что он достаточно удобен, поскольку похож на прежний костюм для верховой езды.

Сняв тунику и сорочку, она натянула мешковатые панталоны и улыбнулась, видя, что совершенно утонула в них. Она как раз пыталась сообразить, как лучше завязать кушак, когда неожиданно ощутила чье-то присутствие.

Подняв глаза, Алисон с испугом увидела стоявшего в дверях Джафара. Он как раз приподнял занавеску, готовясь войти, но замер, словно зачарованный, не сводя глаз с ее обнаженной груди. Глаза хищно сверкали.

Алисон, охнув, уронила кушак и прикрыла руками порозовевшие холмики.

— Ты прекрасна, — медленно выговорил он.

Джафар словно позабыл французский! Алисон была так потрясена, услышав английскую речь, что на мгновение забыла об охватившей ее ярости и уставилась на Джафара.

— Ты знаешь английский? — потрясенно пролепетала она.

Джафар сделал вид, что ничего не произошло, хотя мысленно проклинал себя за глупость и беспечность. Не хватало еще, чтобы прелестная пленница узнала лишнее! Придется быть поосторожнее. Она слишком умна, чтобы долго оставаться в заблуждении, особенно если он будет продолжать делать подобные ошибки!

Встретившись с ней взглядом, Джафар безразлично пожал плечами,

— Я выучил несколько слов твоего языка, — ответил он по-французски с прежним высокомерием.

Алисон, мгновенно придя в себя, вспомнила, что стоит перед мужчиной полуобнаженная.

— К-как ты посмел? — заикаясь, выкрикнула она. — Немедленно убирайся!

— Но это мой шатер, красавица, — возразил он, шагнув навстречу, гибкий, опасный, словно огромная кошка. Длинные полы бурнуса обвились вокруг мощных ног. Алисон в панике отступала, пока не уперлась спиной в стену шатра, и, словно пойманный зверек, сжавшись, испуганно смотрела на преследователя. Щеки пылали, сердце лихорадочно билось. Если он подойдет хотя бы на шаг, она станет отбиваться…

Но Джафар не собирался мириться с отказом. Потянувшись к девушке, он легко сломил ее сопротивление и попытки вырваться из его объятий. Сильные пальцы мягко отводили руки, прижатые к телу, пока упругие груди не открылись его взгляду.

Алисон ошеломленно застыла, слишком потрясенная происходящим, слишком напуганная голодным, откровенным желанием, замеченным в его глазах. Она почувствовала, что дрожит под этим по-мужски оценивающим взглядом, которым он словно гипнотизировал ее. Охваченная смятением, странно взволнованная силой жаркой страсти, словно обволакивающей ее, Алисон опустила ресницы, чтобы ничего не видеть, и молча выдерживала его присутствие, дрожащая, но гордая, беззащитная, но непокорная. Джафар словно заколдованный наблюдал, как багровый румянец медленно растекается по белоснежной коже, понимал ее невинное смущение, и безумное свирепое возбуждение пронизывало его. Он смотрел и не мог насытиться видом этой нежной кожи, маленьких, но прелестных грудей, стройных бедер и ног, скрытых парчовыми панталонами. Она сложена не так, как пышногрудые, знойные женщины его страны, цель жизни которых — ублажать мужчин, однако эти налитые изгибы словно созданы для того, чтобы наполнить ладони изголодавшегося мужчины. И, как это ни странно, костюм арабской женщины на этой изящной фигуре волновал его почти так же, как зрелище шелковистой упругой плоти. Сейчас она почти не походила на англичанку, словно став частью его жизни, традиций и обычаев. Это позволяло Джафару представлять, что она принадлежит ему, его племени, его народу.

— Ты услаждаешь мой взор, — пробормотал он по-французски, мягко, еле слышно.

Алисон медленно, против воли открыла глаза, чтобы встретиться взглядом с Джафаром, и потрясенно замерла, столкнувшись с полыхающим в его глазах желанием, этим свидетельством почти физического обладания. Ей хотелось закричать, оттолкнуть его, умолять, чтобы он оставил ее в покое, но слова не шли с языка. В пересохшем горле стоял комок. Только когда его пальцы нежно скользнули по ее обнаженному плечу, она нашла в себе силы протестовать.

— Не нужно… — пробормотала она. — Я не хочу…

— Разве, ma belle?

Чуть ироническая улыбка ясно показывала, что он ей не верит.

— А я думаю, все как раз наоборот. Твое тело предает тебя. Твои соски жадно ждут моего прикосновения…

Бархатный голос словно ласкал ее. Алисон ощутила, как что-то странное, не изведанное ранее вспыхнуло в душе. Все еще сжимая ее запястья одной рукой, он погладил задорный изгиб девичьей груди, чуть провел по вершине кончиком пальца.

— Видишь, как он расцветает.

Алисон охнула, потрясенная жидким пламенем, растекшимся по жилам при еле ощутимом давлении, теплом и влагой, неожиданно проступившей между бедер.

— Думаю, настало время продолжить урок в искусстве поцелуев.

Алисон попыталась было запротестовать, но, к собственному отчаянию, не сумела выдавить ни слова. Она была не в силах говорить, не могла шевельнуться. Джафар нежно, но крепко сжал ладонями ее лицо, обжигая пристальным взглядом.

Алисон была не в состоянии отвернуться, отвести глаза от его чувственного, жесткого рта. Теплое дыхание ласкало ее щеки. Джафар наклонил голову и завладел ее губами, требовательно, властно, по-хозяйски.

Громко втянув в себя воздух, девушка снова попыталась отстраниться, но Джафар безжалостно воспользовался тем, что губы ее по-прежнему полуоткрыты. Его язык проник в ее рот, словно завоеватель в покоренную крепость, лаская, гладя, требуя ответа.

Вкус его губ подействовал на нее как любовное зелье. Этим поцелуем он словно утверждал свое господство над ней, искушал и обещал, требовал отклика. Никогда в жизни не испытывала Алисон ничего подобного. Никогда… даже с Эрве. И каким-то отдаленным, еще не одурманенным уголком мозга Алисон поняла, что именно этого поцелуя ждала от Эрве, поцелуя, возбуждавшего и волновавшего тело, рождавшего в сердце безымянные буйные желания. Потрясенная силой поцелуя, Алисон невольно вскрикнула.

Именно этого приглашения ждал Джафар. Намеренно, рассчитано обольщая, он проник языком еще глубже, пробуя, исследуя, сплетаясь с ее языком в эротическом танце, побуждая девушку сдаться на милость победителя.

Алисон пошатнулась. Голова кружилась, мысли путались. Мириады ощущений охватили ее. Ей хотелось ненавидеть Джафара, изливать злобу и презрение, отвращение к этому совершенному искусству, жестокости, с которой он воспользовался ее беспомощным положением. Однако вместо этого она прижималась к упругому, горячему, властному телу, словно стремившемуся наложить на нее клеймо обладания. Алисон чувствовала настойчивый жар, исходивший от него, неведомый до сих пор, безумный голод, взывавший к утолению.

Алисон приникла к Джафару, бессознательно стремясь слиться с ним.

Поцелуй все продолжался, не давая ей возможности отступить. Она не могла убежать… не хотела. Колени подгибались, ноги тряслись. Почти не сознавая того, что делает, Алисон вцепилась в его плечи, чтобы не упасть. И когда потом, несколько трепетных сердечных биений спустя, его пальцы отыскали нежную чувствительную теплоту ее груди, Алисон так и не поняла, что слабый стон, прозвучавший в шатре, сорвался с ее губ. Но Джафар узнал этот тихий звук — предвестник наслаждения и ощутил, как тело ноет! наполняясь ответной страстью. Он медленно поднял голову, чтобы посмотреть на нее, и увидел глаза Алисон, полузакрытые, затуманенные, ошеломленные. Глаза женщины, познавшей первое в своей жизни блаженство мужских объятий.

Он знал, что Алисон готова сдаться, хотя по-прежнему боялась его, чувствовал это, слушая, как ее сердце бьется под его ладонью пойманной птичкой.

Но не дожидаясь, пока она полностью придет в себя, Джафар вновь нагнулся, чтобы осыпать легкими поцелуями трогательную ложбинку у горла, стройную шею, ключицы. Губы скользнули ниже, к соблазнительной припухлости груди. Шершавая ладонь сжала тяжелое полушарие, язык отыскал и осторожно обвел твердый камешек соска.

Алисон еле слышно вскрикнула.

— Ты околдовала меня, — пробормотал Джафар, прежде чем его губы вновь сомкнулись на тугом бутоне.

Алисон показалось, что она умирает. Невероятные ощущения охватили тело. Джафар начал нежно посасывать розовый сосок, и она напрягалась, пытаясь прижаться еще сильнее к его жадному рту. Потрясенная свирепым наслаждением, омывшим ее живительным дождем, Алисон судорожно вонзила пальцы в мускулистую спину. Она забыла о том, что нужно дышать, лишилась сил и воли. Девушка понимала, что необходимо заставить его остановиться, но собственное предательское тело, слабое сердце, опаленная душа желали продолжения этой изощренной пытки.

— Ты… омерзителен… — выдавила она. — Только негодяй может принудить меня… вот так!

Джафар застыл.

— Принудить? — скептически переспросил он. И хотя чувствовал свою правоту, слова девушки неприятно задели его. Джафар прерывисто вздохнул. Его тело все еще пульсировало неудовлетворенным голодом, однако желание было уже не таким отчаянным, как минутой раньше.

Усилием воли заставляя жар, бушующий в крови, улечься, он медленно оторвался от соблазнительно сладостной груди и так же неспешно поднял голову.

— Я никогда еще не принуждал женщину отдаться мне, дорогая. И тебя не принуждал.

Алисон, сгорая от стыда, поняла, что он не лжет. Она вела себя как распутница, которой нечего терять, и сознание этого убивало ее.

— Нет… — прошептала она.

Джафар невесело улыбнулся.

— В каком невежестве воспитывают вас, английских леди! Вы даже не способны распознать желание, которое испытываете к мужчине!

Алисон, всхлипывая, вырвалась из объятий Джафара. Будь она меньше расстроена, наверное, удивилась бы, что он так легко ее отпустил, но в этот момент могла думать лишь о том, что наделала, как позволила обращаться с собой.

Как она сумела так легко забыть Эрве? Предать его? Боже, она ведь даже собиралась стать его женой! Эрве отдал ей любовь, доверие, а она, забыв обо всем, отдается ласкам другого мужчины, да еще грязного дикаря к тому же!

Желая лишь одного — бежать, скрыться, Алисон начала лихорадочно рыться в груде одежды в поисках плаща, чтобы скрыть наготу. Наконец она отыскала широкое вышитое платье, натянула его, судорожно стягивая края выреза, и лишь потом скованно, настороженно обернулась к Джафару.

Лицо бербера ничего не выражало; только презрительный изгиб губ говорил о неудовлетворенном желании.

— Мадемуазель, вам нет необходимости столь доблестно защищать свою добродетель.

— Нет? Значит, мне остается только покорно смириться с насилием?

Джафар беззаботно пожал плечами.

— Если хорошенько подумаешь, сразу поймешь: твоя репутация уже погублена в глазах общества только лишь потому, что ты была похищена дикарем-арабом. Все это время ты жила в моем лагере, делила со мной постель, и уже одного этого достаточно, чтобы вынести тебе приговор.

— Это не так, — упрямо возразила Алисон, но голос предательски дрогнул.

— Разве? Думаешь, мне не знакома мораль твоего класса? И неужели действительно веришь, что твой француз захочет тебя сейчас, после того, как ты узнала мои поцелуи? Что он по-прежнему согласится взять тебя в жены?

— Эрве все равно, целовал ты меня или нет! — воскликнула она, хотя вовсе не была уверена в своей правоте.

Голос Джафара, как и его тон, стал ледяным.

— Если бы я захотел взять тебя… положить на постель, вонзиться в сладостное местечко между твоими нежными бедрами… вряд ли ему понравилось бы такое. Вряд ли. Ни один цивилизованный европеец, включая твоего полковника, не подумает жениться на тебе.

Алисон не сводила с Джафара потрясенных глаз. Прошло несколько мгновений, прежде чем она пришла в себя настолько, чтобы угроза насилия вынудила выдавить несколько слов из пересохшей глотки.

— Нет… неправда. Эрве не покинет меня.

— О, Бурмон, несомненно, придет за тобой. Этого требует его честь. Но, если ему удастся вернуть тебе свободу, ты для него будешь значить не больше грязной тряпки. Он просто брезгливо отбросит тебя, как ненужную вещь.

— Т-ты ошибаешься. Эрве любит меня. Ему все равно даже… даже если ты меня погубишь.

Джафар лишь недоверчиво поднял брови. Алисон, сцепив дрожащие руки, ответила ему вызывающим взглядом.

Джафар против воли ощутил что-то похожее на восхищение. Она смертельно боялась, но все же находила в себе силы сопротивляться. Неразумно храбрая… настолько, чтобы посметь бороться с ним, отказать в том, чего он желал. А он желал ее, желал с безумной страстью, с голодным отчаянием, удивлявшим его самого. Однако в нем еще осталось достаточно цивилизованности и европейского воспитания, чтобы дождаться, пока она придет к нему добровольно.

Джафар, цинично усмехнувшись, покачал головой. Будь на его месте любой из предков, он не остановился бы лишь потому, что девушка запротестовала, сделал бы ее рабыней, вынудил бы исполнять каждый каприз, использовал бы прекрасное тело для чувственных удовольствий… своих и ее. Он не остановился бы перед насилием.

И по племенным законам он имеет все права пойти на такое, поскольку честь требует отомстить врагу, полковнику де Бурмону. Только, похищая Алисон, он вовсе не намеревался прибегать к насилию. Его ненависть и жажда мщения не распространялись на испуганных девственниц. Она была нетронутой, наивной девушкой, и, как бы ни бушевала в нем свирепая берберская кровь, он не мог взять невинность Алисон без ее согласия.

Однако это еще не значило, будто он не сделает все, что в его силах, лишь бы добиться этого согласия.

— Думаю, — мягко сказал он, — что ты переоцениваешь терпимость полковника. Будь ты моей невестой, я убил бы всякого, кто коснется тебя.

— Твоей невестой?! — уничтожающе фыркнула Алисон.

— Благодарение Богу, этому в жизни не бывать! — На этот раз он улыбнулся, весело, с искренней теплотой. — Очевидно, ни один мужчина не пробудил твоих желаний, ma belle. Ты ничего не знаешь о восторгах плоти, иначе не отказалась бы так легко от моих ласк.

Такая дерзость потрясла ее.

— Ты, наглый дикарь! Я смогла бы вынести твои ласки только, если бы ты принудил меня!

— О, ты еще станешь моей, дорогая, и по доброй воле.

Он говорил небрежно, почти задумчиво, но Алисон испытывала ужасное предчувствие, что он говорит правду.

— Ты придешь ко мне и покоришься, сама, без принуждения.

Девушка стиснула кулаки. Ярость, нерассуждающая, слепящая, сотрясала ее.

— Да ты просто безумен! Я никогда не покорюсь тебе!

— Ошибаешься, милая. Ты назовешь меня господином и возлюбленным. И не вернешься к де Бурмону девственницей.

Мягкая настойчивость в голосе лишила ее дара речи.

— И ты узнаешь наслаждение моими ласками, — тихо добавил он.

Его взгляд удерживал ее на месте с почти непреодолимой силой. Не давая ей отвернуться, он медленно сокращал расстояние между ними.

— Я намереваюсь приручить тебя нежностью, моя свирепая тигрица, и ты ответишь мне той жгучей страстью, на которую способна.

Он намеренно расчетливым жестом поднял руку к ее груди.

— Не смей! — Она порывисто отстранилась, словно от ожога. — Мне не нужна твоя нежность! Ты никогда не заставишь меня склонить перед тобой голову!

— Ты так думаешь? — Его взгляд скользнул по ее телу, остановился с надменной властностью на мягких округлостях грудей, скрытых дорогой тканью платья. — Уверяю, ты ошибаешься. Придет день, когда ты будешь молить меня о ласках…

И, спокойно усмехнувшись, снова дотронулся до острого камешка соска.

Алисон поспешно закусила губу, чтобы заглушить едва не сорвавшийся с губ стон, однако не смогла скрыть предательского румянца на щеках и дрожи, сотрясшей тело.

Джафар тихо хрипловато рассмеялся, и по спине Алисон пробежало мгновенное пламя возбужденного желания.

— О, да, моя маленькая тигрица, веришь ты или нет, но мы будем любовниками.

Он в последний раз обвел глазами стройную фигурку, прежде чем повернуться и покинуть комнату. Алисон глядела ему вслед, искренне жалея, что промахнулась в тот день и прострелила ему руку, а не сердце.

После ухода Джафара девушка долго стояла, не шевелясь, вздрагивая от страха и возбуждения.

— Мы будем любовниками… Ты не вернешься к де Бурмону девственницей…

Угрожающие слова снова и снова звучали в голове, создавая живые эротические картинки, от которых она не могла избавиться.

Вот она лежит обнаженная в объятиях Джафара, их ноги сплетены, тела слились, и он учит ее страсти, о которой она не могла и мечтать.

Алисон упрямо смежила веки, чтобы изгнать ужасные видения, но в ноздрях по-прежнему стоял его терпкий запах, а на губах остался вкус его губ.

Пробормотав проклятие, Алисон обхватила себя руками, вне себя от гнева на него, полная отвращения к себе, познавшая, однако, постыдное, не изведанное ранее возбуждение.

Глава 7

Мы будем любовниками.

Дерзкое предсказание неотступно преследовало Алисон, как бы отчаянно она ни пыталась выбросить его из головы. К ужасу девушки, случившееся только что в спальне привело ее в смятение, потрясло настолько, что она почти не владела собой. Ни один мужчина не осмелился так целовать ее. Ни один мужчина не сжимал ее в объятиях, не вынуждал страстно откликаться на ласки. Ни один мужчина не требовал покориться его желаниям, не клялся заставить по собственной воле отдаться ему, испытывать наслаждение при одном его прикосновении.

Придет день, когда ты будешь молить меня о ласках.

Нестерпимое высокомерие этого утверждения приводило Алисон в бешенство. Кровь девушки кипела, однако смутный ужас продолжал преследовать ее. Всего одного поцелуя хватило, чтобы понять: Джафар обладает силой исполнить собственное пророчество. Он уже доказал, что способен возбудить ее желания, может заставить Алисон в мгновение ока забыть об Эрве и обо всем, чем она обязана жениху. И Алисон страшно боялась, что при малейшей возможности похититель, как и обещал, заставит ее добровольно и с радостью ответить на страсть страстью.

Алисон решила, что остается лишь одно — сопротивляться ему на каждом шагу. Придется держаться как можно дальше от Джафара. Однако задуманное не так-то легко было выполнить, учитывая тесноту шатра и требование Джафара спать в одной постели.

Тем не менее девушка попыталась не обращать на него внимания. Всю следующую неделю она отказывалась разговаривать с Джафаром и даже смотреть на него. Она даже пропускала мимо ушей все язвительные реплики, полная решимости не попадаться на удочку и не выходить из себя. Когда же Джафар осыпал ее комплиментами, утверждая, что ей невероятно идут наряды женщин его племени, Алисон подчеркнуто презрительно поворачивалась к нему спиной, жалея, что позволила Тагар и другим женщинам забрать свою одежду.

Она также делала все возможное, чтобы сохранять не присущую своему характеру сдержанность. Ее бессердечный тюремщик объявил, что ему нравятся женщины «с характером» и что ее необходимо «укротить». Какая чушь!

Но назло ему Алисон решила стать образцом покорности. Больше она ни в чем ему не противоречила, молча исполняла приказы, однако выискивая возможность сбежать. Алисон понимала, как это трудно. Ей не позволяли выходить из шатра Джафара, поэтому девушка не смогла ни найти оружие, ни узнать местоположение лагеря. И лошади Джафара, хотя и привязанные у шатра, хорошо охранялись голубоглазым оруженосцем, которого, как обнаружила Алисон, звали Сафулом.

Тем не менее девушка каким-то образом ухитрялась сохранять оптимизм. Ее похищение не останется неотомщенным. Эрве и дядя Оноре, вне всякого сомнения, уже отправились на поиски. Они назначат награду за ее благополучное возвращение, и кто-нибудь в этой бескрайней пустыне, возможно, даже работорговцы, которых они встретили в оазисе, из чистой жадности выдадут своего соотечественника. Раньше или позже Эрве узнает, где ее держат, и воздаст должное этому высокомерному берберскому вождю.

Алисон не надеялась, что Джафар отпустит ее. В нем нет ни капли милосердия. Все в этом человеке было жестким и неподатливым, и сам он был похож на безжалостно острый клинок, который Алисон видела у него за поясом. Много раз она подумывала о том, чтобы попытаться украсть это зловещее оружие и вырезать из груди Джафара его черное сердце, однако она не осмеливалась. Неизвестно, чем кончится схватка. Возможно, он обратит смертельное лезвие против самой Алисон.

Прошла первая неделя ее заточения, и потекли похожие один на другой дни. Берберы поднимались с восходом солнца и ложились спать с наступлением темноты. Все это время они усердно работали, отдыхая лишь за едой. Завтрак подавался около девяти, как только все утренние хлопоты были закончены, обед — в самые жаркие часы, когда трудиться было невозможно, и легкий ужин — вечером. Джафар иногда обедал вместе с Алисон, и часто держал военный совет в шатре, но по большей части оставлял ее одну.

Если не считать отсутствия общества, с Алисон обращались хорошо, одевали, кормили и ухаживали, как за принцессой. Махмуд выполнял все ее желания, был неизменно вежлив, хотя с трудом скрывал ненависть ко всем европейцам. И хотя Алисон очень страдала от жары и одиночества, она никогда не жаловалась.

Именно одиночество, скука и раздражение стали ее постоянными спутниками. И еще, хотя Алисон не признавалась в этом самой себе, — страх. Страх, что Джафар исполнит свою угрозу и станет ее любовником, вынудит молить о ласках.

Она уже почти не страшилась насилия. Он сказал, что в жизни не принуждал женщину, и Алисон могла вполне верить этому. Джафар обладал красотой и неотразимым магнетизмом, которые обычно неодолимо притягивают женщин. И, несмотря на все данные себе обещания и добрые намерения, Алисон чувствовала, как ее влечет к нему.

Джафар обещал не принуждать ее, но Алисон страшилась его угроз. В каждом его взгляде светилась решимость. И она прекрасно понимала его невысказанные обещания.

Он намеревался соблазнить ее. Сама мысль об этом хоть и пугала, однако держала в состоянии странного физического возбуждения. Охваченная невыносимым напряжением, девушка часами нервно мерила шагами шатер. Хуже всего была неизвестность. В обществе Джафара приходилось постоянно быть начеку, а в его отсутствие — думать, как лучше подготовиться к его приходу. Однако он всегда появлялся внезапно и входил совершенно бесшумно. Она подпрыгивала от неожиданности, когда Джафар возникал в шатре. Его присутствие выводило из равновесия, а ястребиный взгляд — безмолвно преследовал. В нем светилось лишь одно предостережение:

Мы будем любовниками.

Неустанное беспокойство не давало Алисон покоя. И, несмотря на решение игнорировать Джафара, она вскоре поняла, что это почти невозможно.

Больше всего, однако, ее тревожила его мягкость. Он выказывал ей неизменную доброту и вежливость, ничем не отличаясь от любого, безупречно воспитанного, европейского джентльмена. В такие моменты становилось все труднее помнить, что перед ней безжалостный дикарь, и девушка невольно забывала о необходимости постоянно быть начеку.

Пока не наступала ночь… Тогда Алисон неизменно и со злостью вспоминала, кто такой Джафар на самом деле, как она оказалась здесь и насколько беззащитна перед ним, потому что он неизменно заставлял ее раздеваться.

В ту первую ночь после лишившего ее разума поцелуя и оскорбительного предсказания Алисон ощущала, что трясется от ужаса. Джафар приказал ей ложиться спать и первым растянулся на тюфяке, облокотившись на подушки, величественно, невозмутимо, словно какой-нибудь восточный властитель, и наблюдал за каждым ее движением.

— Может, тебе помочь снять одежду? — спросил он небрежно, почти шутливо, видя, что Алисон колеблется. Однако предостерегающие искорки в глазах сказали ей, что он с радостью воспользуется возможностью раздеть ее. К несчастью, его издевки вынудили Алисон забыть о клятве игнорировать его.

— Жаль, что не продал меня этим арабским работорговцам, — процедила она сквозь стиснутые зубы. — По крайней мере мне больше не пришлось бы каждый день видеть тебя!

Джафар широко развел руками, показывая на окружающую их обстановку:

— Поверь, все было бы точно так же, если не считать того, что с тебя силой сорвут одежду, а твое обнаженное тело будет корчиться от стыда под взглядами десятков мужских глаз. Здесь же ты должна выносить только мои взгляды.

Алисон презрительно фыркнула, вынуждая себя оставаться спокойной, не закричать на него, не наброситься с кулаками.

Не дождавшись ответа, Джафар, немного смягчившись, прошептал:

— Я никогда не позволил бы никому смотреть на тебя. Твои прелести предназначены лишь для моего взора.

Она умудрилась прошептать себе под нос проклятие, так, чтобы он не услышал, однако ей не доставило утешения знать, что лишь один Джафар удостоен подобной чести.

Она расстроилась еще больше, когда, проснувшись на следующее утро, обнаружила, что лежит в объятиях Джафара, положив руку на его грудь, так, что ее пальцы запутались в густой поросли жестких завитков. К полному смятению Алисон, Джафар неожиданно перевернулся на бок, властно притянул ее к себе и положил ногу так, что его колено почти раздвинуло ей бедра. Потрясенная Алисон, смертельно боясь разбудить его, лежала неподвижно, сгорая от смущения и еще одного куда более позорного чувства. Желания. Вопреки разуму, рассудку и здравому смыслу тело сгорало от постыдного вожделения. К Джафару.

Желание. Алисон сознавала это, понимала, что Джафар намеренно пробудил в ней это ощущение своими поцелуями, заставил ее тело отвечать на ласки. И теперь с ней творилось то же самое — соски напряглись и болели, по спине пробегал озноб, дыхание участилось, сердце, казалось, вот-вот вырвется из груди. А заветное женское местечко между ног пульсировало странным жаром, которые она не могла объяснить. И пока она лежала здесь, вспоминая его жгучие поцелуи, непонятное, тянущее, настойчивое ощущение становилось все сильнее. Впервые в жизни девушка столкнулась с глубиной собственной чувственности и возненавидела свое беспомощное, предательское тело. Эти развратные, непристойные, буйные эмоции не только пугали, но и унижали ее. Как она может испытывать подобное к мужчине? Как могла настолько легко забыть обязательства по отношению к Эрве, старому другу и поклоннику? По меньшей мере она обязана ему верностью. Обманывая его, Алисон лгала и себе.

Девушка постаралась притвориться, что спит, и лежала неподвижно, пока не проснулся Джафар. Отчаянным усилием воли она не отстранилась, когда он легко поцеловал ее в висок, прежде чем встать.