Брэддок-Блэк (№3) - Запретный плод

— Это могло бы очень повредить нашему бизнесу, — прямо сказал старший Ворт. Его манчестерский акцент все еще был очень силен, несмотря на сорок лет пребывания в Париже.

— Например, вы могли бы уволить какуюнибудь портниху; она была бы недовольна вами, а я предложил бы ей дать свидетельские показания в суде. Ваш салон в таком случае будет свободен от любого недоверия со стороны ваших клиентов. Кроме того, никакие судебные заседания по разводам не ведутся публично. Риск огласки минимален.

— Сплетни очень быстро распространяются в замкнутом мире наших постоянных клиентов. Особенно обсуждение развода.

— Сколько моя жена тратит здесь в год? Краткий вопрос герцога адресовался Гастону.

— Я не готов назвать точной цифры.

— Скажите приблизительно. Сделайте милость.

— Около сотни тысяч франков в месяц.

— Бог мой, когда она успевает надевать эти платья? — Он быстро подсчитывал в уме: два платья в день, сколько это будет в месяц, а в год? Наверняка, свидетель или два в суде обойдутся дешевле. — Я буду выплачивать вам эту сумму ежегодно. Бурже составит бумаги. Теперь вы можете говорить откровенно?

Герцог видел, что они заинтересовались его предложением, но Гастон, который управлял всеми семейными делами, проявил осторожность, он понимал, что при неудачном стечении обстоятельств они могут потерять больше, чем сотня тысяч франков в месяц.

— Позвольте посовещаться с нашими поверенными, прежде чем мы примем решение.

— Меня интересуют подробности. Мы уже знаем, что она была здесь много раз — то с одним священником, то с другим. И я был бы чрезвычайно признателен за быстрый ответ.

Герцог славился изысканными манерами, и Вортам они тоже были прекрасно известны. Поэтому они были немало удивлены, когда Этьен, прежде чем за ним закрылась дверь, ледяным тоном произнес:

— Я намерен получить этуинформацию, господа. Вы чересчур боитесь за свой бизнес. Думаю, и вы могли бы на этом заработать, мы понимаем друг друга, не правда ли?

Это был вопрос, который не требовал ответа.

Герцогу принесли телеграмму от Дейзи, когда он после полудня сидел на совещании с Бурже и несколькими своими поверенными, они обсуждали предложения, полученные от адвокатов Ворта. Дискуссия была в самом разгаре.

— Извините, господа, — сказал Этьен. В свое время он дал распоряжение, чтобы послания от Дейзи ему приносили немедленно. Распечатав конверт, он быстро прочел телеграмму, позабыв обо всем на свете.

Набрав побольше воздуха в легкие, он глубоко вздохнул и снова прочел написанные слова:

«Твои злые духи хотят устроить шторм. Я просто хотела предупредить. Возвращайся скорее. Тебя целуют Дейзи и твой ребенок».

— Дополнительные проблемы? — спросил Бурже, заметив, что герцог ни на что не реагирует.

Этьен медленно поднял голову, он слышал голос Фелиса как бы издалека, его зеленые глаза както странно светились.

— Проблемы? — повторил Бурже.

Постепенно в офисе наступила тишина: один за другим мужчины смолкали, обращая внимание на странное состояние герцога.

— Наоборот, — хрипло произнес Этьен.

Он еще не пришел в себя. Новость от Дейзи вызывала в нем гордость, радость, удивление и дикое смятение в голове. Ребенок! Он был не в состоянии дышать. Его и Дейзи ребенок! Он осторожно свернул телеграмму и положил в карман на груди, как будто дух ребенка уже был под защитой.

Все, что казалось важным до этого, сразу показалось мелким и обыденным. Будет или не будет Ворт поддерживать его, уже не имело значения. У него и Дейзи будет ребенок!

Он даже позабыл об Изабель, она исчезла из его сознания под натиском безграничной радости, которую он испытывал. Он окинул взглядом мужчин, сидящих за столом, которые терялись в догадках.

— Дейзи и я ожидаем ребенка, — сказал он. Глаза его светились, и его улыбка ошеломила даже адвокатов, которые принимали самое активное участие в его драме. — Я завтра же покидаю Париж.

Сразу же посыпались поздравления со всех сторон, которые плавно переросли в протест по поводу невозможности работать без герцога. Он ответил каждому лично, мягко, но непреклонно объясняя, что, чего бы это не стоило, он должен ехать…

Он решил уехать на следующий день.

Он мог думать только о Дейзи и ребенке. Последние недели без нее были очень одиноки. Без нее Париж был пуст, его квартира безжизненна. Он удивлялся, как судьба могла все так повернуть, как так случилось, что единственный вечер у Аделаиды смог совершенно изменить его жизнь.

— Что насчет развода? — спокойно спросил Бурже, после того как последний из поверенных покинул комнату и они уселись вдвоем за длинным столом со стаканами коньяка в руках.

— Продолжайте апеллировать, конечно… Ходатайствуйте перед магистратом. — Этьен провел рукой по волнистым волосам, когда ему в ответ напомнили, что многие пути для них уже закрыты. Взяв свой стакан, он опрокинул его, не скрывая огорчения.

— Дьявол, — сказал он, одновременно делая знаки Бурже, чтобы пододвинул бутылку поближе. — Развод мне теперь еще более необходим, чем когда бы то ни было:

скоро родится ребенок. А адвокаты Вортов — это еще один юридический маневр, который означает новые проволочки.

— Я думаю, мы до чегонибудь скоро докопаемся. У меня есть свой человек среди прислуги герцогини, мы устроили его лакеем. Его зовут Шарбю, это компетентный человек.

— Я хочу, чтоб мой ребенок был законнорожденным. Бурже ничего не мог ответить Этьену, прекрасно понимая его состояние. Но, оставаясь адвокатом в любой ситуации, он тут же отметил все альтернативные варианты.

— Вы можете дать ребенку свое имя и сделать его законным наследником позже.

Этьен улыбнулся практичности Фелиса.

— Изабель намного жестче, чем можно предположить. Мне следовало бы это знать, после того как я имел с ней дело все эти годы.

— Я уверен, что не может быть и речи о поражении! — твердо сказал Бурже.

Фелис Бурже ни разу не проиграл ни одного дела, и не собирался потерпеть свое первое поражение именно от герцогини де Век. И дело было не только в том, что для этого крестьянского парня, который вознесся столь высоко, мысль о поражении была невыносима. Изабель всегда в открытую презирала его, и он готов был судиться еще десять лет, чтобы лишить ее титула герцогини.

С момента получения телеграммы Этьен обдумывал возможность визита к Изабель. Он собирался сделать последнюю попытку договориться до отъезда. Герцог согласен был упасть перед ней на колени и умолять о разводе. Это был последний шанс. В экстремальной ситуации гордость не имела значения, он думал о будущем своего еще не рожденного ребенка.

— Я думаю, что заеду к Изабель до отъезда, — объявил он, не поднимая глаз от стакана.

Зная, что герцог не разговаривал с женой с тех пор, как покинул свой дом много месяцев назад, Бурже понимал, что заставило его принять такое решение.

— Вы хотите, чтобы я поехал с вами? Герцог посмотрел на адвоката поверх своего почти пустого стакана и сказал:

— Нет, — он в друг усмехнулся. — Пусть лучше не будет свидетелей, когда я стану унижаться.

— Ну, пусть вместо меня будет Шарбю. Я его подготовлю. Я свяжусь с ним до того, как вы доберетесь до Изабель.

— Хотите, чтобы был свидетель?

— Да, на всякий случай.

Бурже всегда просчитывал все возможности. Этьен посмотрел на часы. Около трех. Он надеялся увидеться с Изабель до чая, на случай если она собирается принимать гостей или выехать с визитом.

— Я должен увидеться с ней до половины четвертого. Вам достаточно этого времени, чтобы связаться со своим человеком?

— Я пошлю посыльного немедленно, — сказал Бурже, вставая.

Спустя некоторое время после нескольких попыток он наконец дозвонился.

Этьен не очень прислушивался к инструкциям Бурже, которые тот давал по телефону одному из своих помощников, размышляя в это время о предстоящем разговоре с Изабель. Униженную просьбу нужно было еще подсластить какимнибудь предложением. Изабель были чужды почти все христианские добродетели, включая милосердие.

— Сделано, — объявил Бурже, возвращаясь к столу. — Шарбю поставят в известность о вашем приезде.

— Еще есть время выпить, — сказал герцог, потянувшись к звонку, дабы вызвать свой экипаж. — Пожелайте мне немного везения.

Неужели я так уж много прошу? — думал герцог в своем экипаже, проезжая по мокрым от дождя улицам на пути во дворец, который являлся домом де Веков в течение пяти веков. Неужели желание освободиться от брака, в котором не осталось ничего, кроме злобы, так уж преступно?

Это было безрассудством — ехать к женщине, которая за два десятилетия ни разу не проявила ни милосердия, ни сострадания, для того чтобы просить ее о благодеянии. Это был отчаянный акт надежды.

Многие из старой прислуги де Веков ушли вместе с герцогом, когда он ушел из этого дома.

Новый дворецкий Изабель не узнал его, пока он не произнес свое имя. Он не знал или сказал, что не знает, дома ли герцогиня, но если его светлость подождет в зеленой гостиной, его визитную карточку отнесут в апартаменты герцогини.

Обращаясь к лакею, который стоял рядом с ним, он сказал:

— Шарбю, отнеси карточку его светлости наверх.

Человек Бурже молча повиновался.

Подозвав другого лакея, новый управляющий Изабель распорядился:

— Пикард, проведи монсеньора герцога в зеленую гостиную.

Отдав свои перчатки дворецкому, Этьен последовал за лакеем по коридору, по которому он ходил тысячи раз в прошлом. Небольшой приступ ностальгии охватил его, когда знакомый интерьер напомнил ему о счастливых днях детства.

Когда они приблизились к двери гостиной, молодой лакей обернулся, улыбнулся и сказал:

— Она не примет вас, ваше сиятельство.

— Не примет? — переспросил герцог.

— Указание всем слугам, монсеньор герцог. Вас не позволено пускать наверх, — прямо объяснил ему молодой человек.

— Герцогиня наверху? Молодой человек кивнул.

— Вы от меня ничего не слышали, ваше сиятельство.

— Ты внук Дуэ, не так ли?

Герцог узнал широкую грудь и яркие льняные волосы. Семья Дуэ происходила из дедушкиного поместья в Нормандии, и их высокий рост и цвет волос были унаследованы от предков — викингов.

— Да, ваше сиятельство. Но мне надо идти. Монтре будет искать меня.

— Почему ты не ушел со своим отцом, когда тот оставил работу у герцогини?

— Ваше сиятельство, утренняя горничная была недавно нанята и осталась бы без… ну…

— Ну, ты и остался… — сказал герцог с улыбкой. — Если хотите, оба можете перейти работать ко мне. И спасибо за информацию.

— Благодарю, ваше сиятельство. Маргарет будет счастлива уйти. Она очень боится герцогиню.

— Укладывай свои вещи, а также вещи Маргарет и отправляйся к отцу. Дорогу ты знаешь?

— Да, ваше сиятельство, да, монсеньор герцог, — молодой человек споткнулся, пятясь назад, и поклонился. — Спасибо, ваше сиятельство.

Если Изабель откажется принять его, он должен найти возможность увидеться с ней, решил герцог. Надо бы подняться по боковой лестнице, чтобы не встретиться с Монтре, подумал он.

Оранжерея располагалась в восточном крыле дома, три огромных окна выходили во внутренний двор, освещая коллекцию экзотических деревьев и растений, привезенных поколениями де Веков из разных путешествий. Ароматные цветущие растения наполняли тропическими запахами все восточное крыло дома, навевая Этьену воспоминания о юности.

Лестница эта редко использовалась, так как была удалена от жилых комнат и считалась неудобной. Герцог остановился на втором этаже, перевел дыхание и восхитился закрытым садом, который он выращивал годами. Он втянул в себя запах мокрой земли, лилий, жасмина и трав с далеких островов. Эти знакомые запахи вызвали в нем странное чувство тоски по ушедшим годам. Это не было тоской по родителям, семье, так как его отец редко бывал дома, а дружба с матерью пришла к нему уже в юности, но это было связано с тем, что он сам привнес в этот красивый старый дом. Он был предан ему и всю свою взрослую жизнь провел, заботясь об имуществе де Веков, улучшая его, расширяя и восстанавливая то, чем отец его пренебрег, — былое величие де Веков.

Он сознательно отогнал эти мысли, напоминая себе, что никакая часть его имущества не идет в сравнение с глубоким счастьем, которое он нашел с Дейзи. И если нужно будет пожертвовать всеми этими памятниками прошлому, он пожертвует.

Оставив оранжерею, он прошел по покрытой ковром прихожей в сторону комнат, которые занимала Изабель. Это было как раз то тягучее время дня между сонным полуднем и чаем, когда в замке все замирало. Дождь за окном делал обстановку еще более тоскливой.

Надо спешить, подумал Этьен, прибавляя шаг, чтобы успеть до того, пока его визитная карточка пропутешествует наверх, а потом вернется вниз к дворецкому. После этого его начнут разыскивать в гостиной, чтобы передать отказ.

Хорошо, что ковер был толстым, а дверь не скрипнула, так что герцог смог войти без единого звука.

Этьен тихо закрыл дверь за собой, лихорадочно соображая, как Шарбю узнает, что он в этой комнате. Но если все будет идти так, как идет, то в нужный момент он нажмет кнопку вызова прислуги и будет спокойно ожидать появления свидетелей.

Перед дверью комнаты Изабель была новая золотая ширма, и герцог спрятался за ней. Между створками двери оставалась щель, через которую было все хорошо видно.

Его жена и молодой светловолосый священник из Боннарда сидели рядом на розовой софе возле огня. Священник глядел на Изабель и держал ее руки в своих.

Глубоким грудным голосом, какого он никогда не слышал раньше, Изабель ласково говорила:

— Роджер, дорогой, вы так хорошо меня понимаете… Это всегда так восхитительно, когда идет дождь, не правда ли, сердце мое… Помните тот первый день… у Шарля в приемной?

Оторвав свои руки от рук Изабель, священник втянул их внутрь своей рясы, и Этьен услышал стук собственного сердца, когда его жена скинула черную одежду с плеч священника.

— Вы наложите на меня епитимью за этот грех, Роджер, дорогой? — прошептала Изабель. — Я знаю, что очень грешна. Какую епитимью вы выберете?

Она откинула рясу в сторону, и на священнике осталось только шелковое нижнее белье с монограммой. Он, очевидно, еще не совсем отказался, сухо подумал герцог, от всех жизненных удовольствий. Маленькие ручки Изабель гладили плечи молодого священника.

— Сначала ты должна раздеться для меня, дитя мое, — сказал молодой человек строгим тоном исповедника. — Сбрось свою одежду, чтобы я мог тебя видеть такой, какой Господь создал тебя.

— Обнаженной, ваша милость? — прошептала Изабель.

— Как Магдалина перед Господом.

— Так вы — мой Господь, ваше преосвященство?

— Во всем, моя дорогая.

Эрекция откровенно оттопыривала черный тонкий шелк белья. Изабель была явно очарована этим видом.

Она на мгновение прекратила развязывать ленточки голубого пеньюара и расстегнула пояс нижнего белья священника, дабы освободить его возбужденную плоть.

— Я хочу его видеть, — пробормотала она, — хочу приподнять эту нетерпеливую головку.

Она погладила член, и молодой священник тут же закрыл глаза, чтобы справиться со своим возбуждением.

— Хватит, — сказал он мгновение спустя, отводя в сторону пальцы Изабель, — не трогай меня, пока не обнажишься.

— Я должна? — изображала она невинность, придерживая полы пеньюара.

Интересно, подумал герцог, сколько я заплатил за него?

Великолепная ткань и ошеломляющие кружева соответствовали представлению графини о роскоши. Надо будет до отъезда купить Дейзи несколько красивых нарядов, подумал он.

Пеньюар Изабель с шелковым шелестом упал на ковер, и герцог наконец впервые увидел обнаженное тело своей жены спустя двадцать лет. Изабель всегда следила за своим весом, играя в теннис каждый день, и это было заметно. Она мало изменилась.

Стоя с распущенными волосами перед своим светловолосым священником спиной к двери, она ожидала следующей сцены спектакля, судя по всему, хорошо знакомого участникам.

— Ты вела себя пристойно и не совершала никаких грехов, дитя мое?

— Нет, ваша милость.

— Ты грешила?

— Я грешила, ваша милость.

— Ты должна быть наказана, моя дорогая. Осознаешь ли ты это?

— Я знаю.

— Спрячь свои руки за спину и наклонись вперед, дитя мое, — в голосе молодого человека звучала легкая насмешка, — так чтобы я мог совершить правосудие.

Изабель охотно все выполнила. Священник пристально следил за тем, как она наклонялась. Ее грудь оказалась очень близко от него. Рванувшись вперед, он схватил ее обеими руками, притянув женщину еще ближе, и начал с силой сжимать соски пальцами.

— Я это делаю для твоего же блага, — пробормотал он.

— Да, ваша милость, — прошептала Изабель в ответ.

Он взял в рот один сосок и начал жадно сосать его. Изабель вздохнула так громко, что Этьену это было слышно и за дверью.

Несмотря на явную грубость священника, было видно, что Изабель это нравилось, так как бедра ее начали ритмично двигаться.

Спустя некоторое время молодой человек спросил:

— Ты очистилась от всех грешных мыслей, моя дорогая?

— Не совсем, ваша милость.

— Дай посмотреть.

Он отпустил грудь, оставив на каждой красные отметины от своих пальцев, и его руки переместились туда, где сходились ее бедра. Без всякой предварительной подготовки он грубо засунул два пальца глубоко внутрь Изабель. Изабель удовлетворенно застонала, ее бедра ускорили движение.

Как далеко позволить им зайти, гадал герцог. Затем решил, что будет полезно из юридических соображений иметь сперму молодого человека на бедрах Изабель. Он дождется кульминационного момента; что ж, он вынужден сидеть и ждать. Интересно, Изабель в состоянии достигнуть оргазма? Она таки его достигла. Спустя минуту он увидел, как она, благодаря грубым манипуляциям священника, вознеслась на седьмое небо и с ней даже случился легкий обморок.

Герцог надеялся, что Шарбю не слишком торопился вернуться к Монтре. Если прислугу пошлют искать его по дому, то никто не войдет в эти комнаты без приглашения, так что он был в безопасности. Правда, переполох поднимется на весь дом. Может, это и к лучшему. Полный коридор прислуги в качестве свидетелей ему пригодится.

Молодой человек начал следующую часть их «божественной» драмы. Подняв голову Изабель, он нежно поцеловал ее в лоб — поражающий контраст предыдущей грубости.

— Ты научилась контролировать себя, дорогая. В этот раз ты не кричала громко во время оргазма. — Он снова поцеловал ее, держа за щеки, затем приподнял подбородок вверх, так что глаза их встретились.

— Спасибо, ваша милость, — прошептала Изабель. — Буду ли я вознаграждена за свою сдержанность?

Встав на колени, она приподняла грудь, как бы предлагая себя.

— Непослушная девочка, — сказал он, перемещая руки с ее плеч на грудь. — Ты пытаешься искушать меня, сбить на свой грешный путь? — Взяв пальцами ее соски, он сжимал их и отпускал, вынуждая женщину подниматься выше, до тех пор пока их лица почти не соприкоснулись. — Пытаешься? — он сжал сильнее.

— Нет, я никогда не пыталась искушать вас, ваша милость, — пробормотала она, задыхаясь; ее рот почти прижался к его рту. — Я всего лишь ваша горничная, — выдохнула она, — я со всех сторон обслуживаю вас.

— Ты вымоешь меня? — он до сих пор крепко держал ее, заставляя груди подняться выше.

Она кивнула. — И принесешь мне еду? — Да, мой господин.

— И будешь носить в себе моих детей?

— Да, — прошептала она.

Боже милостивый! — думал Этьен.

— И доставишь мне удовольствие?

— Непременно, ваше святейшество, я живу для того, чтобы обслуживать вас.

— Мы посмотрим, — сказал он, отпуская ее соски и заставляя встать на колени перед собой и ждать команды. Взяв в руки свой возбужденный член, он выставил его перед глазами Изабель и начал поглаживать.

— Ты выучила «уроки» горничной?

— Да, ваша милость, полностью.

— Ты полагаешь, что достигла такого высокого уровня, что можешь удовлетворить меня?

— Я очень тщательно занималась, ваша милость, — вздохнула она, не отводя восторженных глаз от его поглаживающих пальцев.

— Очень хорошо, мы позволим тебе маленькую компенсацию за учебные страдания. Доставь мне удовольствие, — сказал он, — своим грешным ртом.

И Этьен с недоумением наблюдал, как его жена нагнулась и с большим энтузиазмом и со знанием дела взяла член священника в рот. Судя по всему, уроки были отлично усвоены. Она сосала, лизала и покусывала член, в то время как он сжимал ее грудь. Божий ли промысел это был или нет, но было видно, что мужчина достиг пика возбуждения и даже высокая духовная дисциплина не остановит его оргазм.

— На софу! — кратко скомандовал он генеральским голосом.

Изабель подскочила, спеша выполнить команду, и легла, раскинув ноги.

Точно как гувернантка, она приняла его возбужденный член внутрь себя, обняв партнера руками и мягко испуская стоны.

Блондин тихо рычал и секундой спустя изверг свое семя в двадцать седьмую герцогиню де Век, как будто она действительно была гувернанткой.

Весь этот спектакль делал Изабель более близкой к роду человеческому, чем обычно, подумал Этьен. Много лет он терялся в догадках, что все это время она делала со своей жизнью. Но сейчас все стало ясно. Теперь никто не убедит его в том, что только де Веки распутники.

Он искренне улыбался, когда, раздвинув ширму, вошел в комнату.

— Добрый день, — сказал он, нежно глядя на изумленного молодого священника, лежащего на его жене. — Мне не верится, что мы наконец встретились. Я де Век. И похоже, это моя жена греет твой член.

— Убирайся вон! — закричала Изабель.

В ее глазах светился далеко не святой огонь.

— Боже мой, какой тон для гувернантки этого господина! Я в шоке, — спокойно произнес Этьен, усаживаясь в одно из кресел. — Если бы я знал, как религиозный экстаз стимулирует тебя, дорогая, я бы обнялся с религией много лет назад. Да, действительно устрашающее представление. У тебя капли пота на верхней губе, дорогая.

— Я сейчас выброшу тебя отсюда, — прошипела Изабель, пытаясь освободить свое тело изпод ошарашенного молодого человека, лежавшего на ней.

— С помощью кого? Этого тощего блондинчика? В самом деле? — улыбка Этьена была ангельской, в плечах он был шире священника в два раза.

— А, вот и ты, Шарбю, — сказал он лакею, входящему в комнату; в голосе его слышалось удовлетворение. — Ты подтвердишь, что я обнаружил свою жену в очень деликатной ситуации?

— Да, ваше сиятельство, я могу подтвердить это даже в суде.

— Встаньте с меня, Роджер! — Приказала Изабель, столкнув молодого человека на пол. — Кто ты такой? — крикнула она на Шарбю, оставаясь высокомерной даже при таких обстоятельствах. Она стояла перед ними голой, надевая на себя кружевной халат и не смущаясь их присутствием. — Ты работаешь здесь? Кто нанял тебя? Я получу его голову на блюде. Ты уволен! Убирайся отсюда! — Это было весьма мелодраматическое выступление.

— Уже поздновато устраивать театр, Изабель, — спокойно сказал герцог. — Хотя, — улыбнулся он, — у тебя артистический талант. Я никогда не ожидал, что ты можешь быть так покорна. Я вправду изумлен.

— Роджер, возьмите свою чертову одежду и убирайтесь отсюда, — скомандовала Изабель.

Теперь их роли поменялись, теперь она была генералом. Более знакомая ситуация.

Герцог обратился к Шарбю:

— Запомни его имя.

— Да, ваша светлость.

Они наблюдали, как бедный священник путался в своей рясе. Когда он направился к двери, его нижнее белье осталось на кушетке.

К этому времени несколько человек из прислуги собрались в холле перед открытой дверью и не решались подойти поближе, слыша визжащие, истеричные нотки в голосе герцогини.

Герцог улыбнулся им всем, поздоровавшись, когда закрывал дверь за несчастным убегающим священником и Шарбю.

— У меня есть законное право убить тебя, а также твоего любовника, — повернулся он к Изабель. — Ты в курсе этого, раз интересовалась законами все последние месяцы. К сожалению, жене не разрешается то, что можно мужу. Несправедливо, я знаю, но эти законы придуманы мужчинами, так что это нельзя назвать неожиданностью. — Его голос был ровным, а зеленые глаза иронически поблескивали. Он страдал от этих законов в полной мере — спасибо дорогому шурину и всей этой чертовой семейке. Что ж, теперь их очередь. Жизнь не всегда бывает несправедливой. — Ну, теперь счет сравнялся?

— Я ненавижу тебя!

— Какимто образом я об этом догадывался, — холодно сказал он. — Я хотел бы знать: мы сейчас договоримся о разводе, как разумные взрослые люди, или у тебя есть желание пройти через суд, учитывая свидетелей?

— Я скажу, что ты врешь.

— Шарбю — судебный пристав.

— Шарль уничтожит его.

— Это не первый раз, Изабель, ты путаешься с этими… провозвестниками Божьей воли на земле, только первый раз я сам тебя поймал. У Бурже есть несколько случаев в деле, обличающих тебя и твоих симпатичных молодых священников. Папа Римский не свяжется с тобой ни за что, если все это выплывет на поверхность.

— Наш развод никогда не состоится.

Его улыбка была жестокой.

— Ты знаешь, как расползаются сплетни, как появляются откровенные строки в «Геральде» или в «Фигаро»… «Герцогиня X. была замечена, когда ее духовно подбадривал его милость Z., секретарь очень важного архиепископа в Министерстве юстиции». Ты права, никто не догадается, что это ты.

— Шарль нашлет цензора на эти газеты.

— Не рассчитывай на это. Слушай, Батист был твоим первым любовникомсвященником? — спросил он вспоминая косые взгляды в семействе Монтеньи много лет назад. Наконецто все стало ясно.

— Я не желаю обсуждать Батиста с тобой!

— Понятно. А близнецы мои? — из вредности спросил он. Тот кюре был тонкий и светловолосый. Дети же были породой в де Веков, унаследовав и стать и цвет волос и глаз. Даже Жюли была высокой для женщины.

— Конечно! — возмутилась герцогиня.

— Не притворяйся оскорбленной, Изабель. Ты с ним путалась, то есть и с ним тоже. Может, твой единственный добрый поступок, что ты вышла замуж девственницей или, может быть, выглядела девственницей. В этом я не уверен. Ты что, притащила его в постель, как только убедилась, что забеременела?

— Ты мне омерзителен!

— О, извини за откровенный разговор. Я забыл, какая ты у нас утонченная. Когда ты прелюбодействуешь со священником, отсутствует едкий запах потных тел и… запретных грехов?

— Батист всегда говорил, что ты животное! Он рассказывал, как все девушки хватали тебя на весеннем празднике в нашей деревне в Посей. И ты дразнил их, как крестьянин. У тебя руки, как у крестьянина, слишком большие, как и твое тело. Может, гувернанткам нравится деревенщина. — Герцог широко раскрыл глаза, слушая ее. — Он рассказывал мне о твоих маленьких гувернантках, для которых ты был больше чем французский император.

— Да, твой аббат научил тебя думать посвоему. Зачем ты вышла за меня замуж? Я всегда удивлялся этому. Как ты не взвесила всего этого раньше? Твоя семья так хотела породниться с де Веками? Честнее было сбежать вместе с твоим парижским священником.

— У него совсем не было денег.

— А… — сказал герцог. Все стало ясно. Он был мужем, который сделал семейство Монтеньи намного богаче. А аббат был католиком, не имел права жениться, а самое страшное — был беден. Много лет он не мог понять холодность Изабель, когда она стала герцогиней де Век. Он мучился тем, что, повидимому, это с ним чтото не так.

— Когда нет денег — это всегда плохо, ведь так? А как насчет любви? — спокойно спросил он, глядя на женщину, которая столько лет считалась его женой и украла у него лучшие годы.

— Бог мой, Этьен, опять ты со своим романтизмом. Романтика не имеет ничего общего с браком. Мы жили, как все живут, как жили наши родители, и их родители тоже.

— Как насчет счастья? Страсти?

— Твоя новая возбужденная сучка даст тебе все это, она такая черная… как арап. Этьен философски заметил:

— Нет ничего чернее твоего сердца, Изабель. — И добавил: — Если я услышу хоть одно подобное слово о Дейзи, я тебе гарантирую, что самый последний человек в Париже будет в курсе твоего увлечения религиозным эротизмом. А так как ты не успела познакомить меня со своим партнером, то я запомню герб на его подштанниках, — сказал он, взглянув на кушетку. — Не думаю, что герцогу Нантису понравится, что ты развращаешь его дорогого сыночка. У него есть влияние при папском дворе, как я помню. Может, он поможет отлучить тебя от церкви или испортит карьеру твоему кузену архиепископу. Подумай об этом в течение минуты, прежде чем примешь решение о разводе.

— У меня есть выбор?

— Все зависит от степени твоего унижения и моего желания мести. Ты пропустила меня через ад, Изабель, в течение последних месяцев.

— Это мне в принципе безразлично.

— По крайней мере, честно. Что ж, наши адвокаты начнут вести переговоры, скажем, через час.

— Это невозможно.

— Что невозможно? — спросил он угрожающе. У нее хватило ума сказать:

— Время… Час — это невозможно.

— В таком случае один из твоих негодяев совершит чудо. Я хочу видеть Лэтэва в офисе Бурже через час. Завтра я отплываю в Америку.

— Ты ублюдок!

— Я счастливый ублюдок, — усмехнулся он и добавил: — Скажи Лэтэву, чтобы много не просил. У меня еще остались воспоминания о вашей попытке забрать железную дорогу, ты принимала в этом активное участие. — Когданибудь я уничтожу тебя, Этьен, будь ты проклят!

— Может быть, — сказал он, — но подумай и о светлой стороне, Изабель. Так как вся эта волокита с разводом кончилась, у тебя теперь появится больше времени, чтобы быть «гувернанткой» всех этих дохлых женственных блондинчиков.

Она схватила вазу династии Мин и швырнула ее об пол, когда он уже дошел до дверей.

— Я вычту ее стоимость, Изабель, из денег на твое содержание, — сказал он с усмешкой и хлопнул дверью.

— Вторая, — пробормотал он, когда, пересекая холл, услышал, как полетела следующая ваза. А дойдя до лестницы, сказал: — Третья.

Этьен заставил своего кучера побить все рекорды скорости, когда они мчались в офис Бурже, где Фелис ждал результатов визита к Изабель. Проходя через две приемные, герцог улыбался и здоровался со всеми служащими. Когда он дошел до двери Бурже, его лицо просто светилось, он отстранил молодого помощника Фелиса и открыл дверь сам.