Приручить единорога (Странное предложение)

— Я должна позвонить бабушке.

Доусон бросил быстрый взгляд на Сэнтина.

— Похоже, босс проговорит с Парижем еще минут пятнадцать, — сказал он.

— Я не могу ждать. Бабушка в последнее время ложится рано, — ответила Жанна, быстро направляясь к двери. — Я позвоню со второго аппарата в холле.

Сэнтин за столом поднял голову и посмотрел на нее, но Жанна уже выскользнула в коридор и бесшумно прикрыла за собой массивную высокую дверь библиотеки.

Оказавшись в прихожей, она пересекла ее решительным и быстрым шагом и вошла в холл, где на невысокой конторке стоял второй телефонный аппарат. Опустившись на мягкий пуфик на гнутых резных ножках, она набрала оклахомский номер и стала ждать. Через пару минут ее соединили, и Жанна узнала низкий, мужественный голос Джоди Форрестера, который служил у ее бабушки управляющим.

— Привет, Джоди! — Голос Жанны дрожал от волнения, хотя она прилагала отчаянные усилия, чтобы взять себя в руки. — Это я. Как дела?

— Неплохо, Жанна, неплохо, — прогудел Джоди. — Сегодня твоя бабушка даже гуляла. Она сама поднялась на ваш холм и просидела там почти до вечера. Вернулась, конечно, усталая, но, по всему видно, очень довольная. Мне она сказала, когда она сидит на том холме, ты как будто возвращаешься к ней.

— Да… — На глазах Жанны заблестели слезы, а горло сдавили рыдания. — Когда я была маленькой, это было наше с ней любимое место. Мы сидели там часами и слушали, что нам шепчут духи земли и травы. Бабушка всегда говорила, что, если я буду внимательно прислушиваться к песне ветра, к шороху деревьев и дыханию земли, они признают во мне свою дочь и поделятся со мной своей силой. — Она прерывисто вздохнула. — Да, бабушка права. Когда один из нас поднимается на холм, другой всегда рядом.

Последовала непродолжительная пауза. Когда Джоди заговорил вновь, его голос подозрительно дрожал.

— Должно быть, все получилось так, как она говорила, — сказал он. — Ты очень сильный человек, Жанна. Один из самых сильных, каких я когда-либо встречал.

Жанна закрыла глаза и коснулась виском прохладной стены.

— Я сильная, но недостаточно. Не такая сильная, как она… Иногда мне кажется, что я не выдержу и приеду к ней повидаться.

— Она не примет тебя, Жанна, — мягко ответил Джоди. — Твоя бабушка — очень решительная леди. Как она сказала, так она и сделает. Да ты и сама это знаешь… Она ни за что не изменит своего решения, хотя ты для нее — самый близкий и самый дорогой человек. Она, конечно, очень любит тебя, просто…

— Я понимаю, — перебила Жанна, испугавшись, что Джоди договорит свою фразу до конца. — Должно быть, ей осталось совсем немного, и она это чувствует. Но я же хочу просто попрощаться!

— Именно этого она и не хочет, — твердо сказал Джоди. — И она права. Вы двое были связаны теснее, чем кто бы то ни было. Вы были даже ближе друг другу, чем могли быть близки мать и дочь. Твоя бабушка очень сильный человек, но она не хочет сделать тебе больно. Хотя бы просто потому, что твою боль она будет переживать как свою. Она сказала, что хочет умереть спокойно и с достоинством — как жила. И ты должна сделать это для нее.

— Я сделаю это, Джоди, — пообещала Жанна, чувствуя подкативший к горлу комок. — Это просто отчаяние и бессилие… Время от времени они одолевают меня, но я не пойду против ее воли и не поеду к ней. Кстати… по телефону она тоже не хочет говорить?

— Нет. Я спрашивал ее, когда ты звонила в предыдущий раз, — сочувственно пояснил Джоди. — Твоя бабушка сказала, что вам — ей и тебе — нечего сказать друг другу, потому что любви не нужны слова, а прощания — самая бессмысленная вещь на свете. Она сказала, что навсегда останется с тобой, а ты — с ней, и что это — самое главное. Жанна снова вздохнула.

— Она… Ей не очень больно? — спросила она и с ужасом поняла, что Джоди колеблется, не зная, как ответить.

— Ты же знаешь ее, — сказал он наконец. — Разве она скажет?.. У нее настоящий железный характер, разве не так?

— Так, — согласилась Жанна. Она лучше чем кто бы то ни был знала, что бабушка, как бы больно ей ни было, будет улыбаться так безмятежно, как будто ничего страшного не происходит. Эта выдержка и неизменное спокойствие были главными чертами ее натуры, которым Жанна по-хорошему завидовала. Наверняка сейчас ее бабушке очень больно, но она не подает виду, а Джоди знает, как ей больно, но молчит, а значит — она тоже должна молчать и даже думать об этом не должна!

— Поговори со мной, Джоди, — сказала Жанна в трубку. — Расскажи мне подробно, что она делала в эти три дня, что говорила, куда ходила.

Это была ее обычная просьба, и Джоди нисколько не удивился. Дожидаясь ее звонка, он накапливал и бережно хранил в памяти десятки важных мелочей, обрывки разговоров, взгляды, жесты. Теперь он был готов поделиться с Жанной этими малозначительными на первый взгляд подробностями, по которым — он знал это — Жанна будет воссоздавать простые и милые домашние сценки и воображать себя их участницей.

Примерно через четверть часа Жанна осторожно опустила трубку на рычаг. Как и всегда, разговор с управляющим утешил ее, и она чувствовала, что ее собственная жизнь стала чуточку легче. «Спасибо тебе, Джоди, — думала она. — Да благословит тебя Господь!»

Его способность сочувствовать и сопереживать действительно была даром Божьим. Если бы не он, Жанна, наверное, уже давно не выдержала бы и, бросив все, ринулась бы в Оклахому вопреки желанию бабушки. И конечно, ни к чему хорошему это бы не привело. А так она имела возможность узнать последние новости из первых рук и таким образом поддерживала эфемерный, призрачный контакт с бабушкой, хотя каждый разговор с Джоди и облегчал ее душу, и оставлял у нее на сердце новые рубцы.

Несколько секунд Жанна неподвижно сидела возле телефона, закрыв глаза и сложив на коленях руки. Дышала она ровно и глубоко, чтобы безмятежная уверенность и покой, которым так давно научила ее бабушка, вошли в нее и погасили боль, от которой не было иного спасения. У нее уже что-то получалось, когда голос Доусона заставил ее вздрогнуть.

— Что с тобой, Жанна? — обеспокоено спросил он. — Ты не заболела?

Жанна открыла глаза. Пэт застал ее врасплох, и она не сумела спрятать ни муки во взгляде, ни слез отчаяния и безнадежности.

Доусон пробормотал невнятное проклятье и опустился перед нею на корточки.

— Что, черт возьми, случилось? — спросил он, беря ее за руки. — Я чем-нибудь могу помочь?

Жанна машинально стиснула его теплые руки. Ей было одиноко, страшно и больно, и она чувствовала себя покинутой, никому не нужной. Опустив ресницы, Жанна попыталась справиться с собой, но это удалось ей далеко не сразу.

— Нет, ты ничем не можешь мне помочь, — сказала она наконец. — И никто не может.

Протяжно вздохнув, она откинулась назад и прислонилась спиной к стене, вдруг почувствовав себя донельзя усталой и опустошенной.

— Не обижайся, но я не хочу об этом говорить.

— Конечно, конечно… — пробормотал Доусон, сочувственно заглядывая ей в лицо. — Просто иногда это помогает.

Он погладил ее по руке, заглянул внимательно в ее глаза.

— Я хотел сказать… Если тебе понадобится жилетка, чтобы выплакаться, я всегда могу предложить одну из своих.

Жанна слабо улыбнулась.

— Спасибо за предложение, — сказала она дрожащим голосом. — Может быть, когда-нибудь я им воспользуюсь. Наверное, мне действительно нужно выговориться.

— Всегда готов! — Доусон ухмыльнулся. — Во мне ты найдешь не только внимательного слушателя, но и опытного утешителя. И это не пустые слова. Да будет вам известно, мисс, что у великого психоаналитика Пэта Доусона пятеро сестер, на которых он оттачивал свое несравненное мастерство. Каждой из них время от времени приходится…

— Доусон!

Этот окрик прозвучал резко, как удар бича, и оба, вздрогнув от неожиданности, повернулись к широким двойным дверям холла. На пороге стоял Сэнтин. Его лицо и фигура излучали ярость.

При виде шефа Доусон поспешно выпустил руки Жанны и в замешательстве вскочил, а она подумала, что хорошо его понимает. Жанна еще никогда не видела Сэнтина таким сердитым. Казалось, его взгляд способен прожечь дыру в камне, а неестественно застывшее лицо внушало настоящий ужас.

— Да, мистер Сэнтин? — откликнулся Доусон, тщетно пытаясь сохранить хоть капельку достоинства.

— Если вы в состоянии оторваться от мисс Кеннон, — ледяным тоном сказал Сэнтин, — то на моем столе вы найдете лист бумаги с последними выкладками. Их нужно передать в наш головной офис в Сан-Франциско.

— Сейчас? — удивился Доусон, поскольку время было довольно позднее.

— Если это вас не затруднит, — сквозь зубы процедил Сэнтин, и его темные брови грозно сошлись на переносице.

— Разумеется, не затруднит, — поспешно отозвался Доусон и быстро пошел к выходу. — Могу я обратиться к вам, если у них возникнут какие-то вопросы?

— Разберись сам, — прошипел Сэнтин, поворачиваясь к Жанне, и она невольно вздрогнула под его взглядом. — Сегодня ночью я буду занят другими делами.

Доусон выскользнул в коридор и прикрыл за собой дверь, но, еще прежде чем он исчез из виду, Сэнтин порывисто шагнул к Жанне. Лицо его исказила новая гримаса ярости, и Жанна поняла, что самообладание покинуло его.

— Что это за тайные свидания, — резко спросил он. — Или вы двое рассчитывали, что я слишком занят, чтобы обратить внимание на ваш флирт?!

Он дышал хрипло, тяжело, а его смуглое, словно отлитое из бронзы лицо стало таким красным, что Жанна почувствовала, как внутри ее поднимается липкий, холодный страх.

— Я никогда ничего не пропускаю! — прогремел Сэнтин. — Я видел, как ты выскользнула из комнаты, а следом за тобой — через некоторое время — ушел и Доусон. Я не такой дурак, Жанна, чтобы не понять, что это может значить. Я сразу догадался, что вы замышляете!

Он схватил Жанну за руку своими железными пальцами и рывком заставил ее встать, а она настолько растерялась, что даже не пыталась сопротивляться.

— Нет! — воскликнула она. — Ты ошибся. Все не так, все совершенно не так…

— А как? — Сэнтин свирепо улыбнулся. — Разве он не хватал тебя руками за все места, когда я вошел? Я ошибся только в одном: я считал Доусона умнее. Мне казалось, что он трижды подумает, прежде чем попытается соблазнить тебя прямо у меня на глазах. Откровенно говоря, я рассчитывал застукать вас в твоей спальне. Или в его.

Жанна нервно облизала губы.

— Он вовсе не пытался соблазнить меня, — сказала она. — Ты ничего не знаешь…

— Я знаю только то, что он лапал тебя, а ты вела себя как обычная развратная шлюха, — отрезал Сэнтин, впиваясь взглядом в ее лицо. — Впрочем, я был глуп, когда ожидал чего-то другого. Все вы, женщины, одинаковы, когда речь заходит о сексе. Интересно, ты к нему что-нибудь испытываешь или для тебя это просто «физическая близость», очередной биологический акт?

Последние слова он почти прорычал и, не дожидаясь ответа, быстро зашагал к выходу, таща ее за собой.

На ступеньках лестницы Жанна потеряла равновесие и едва не упала.

— Куда мы идем? — задыхаясь, спросила она, стараясь не отставать.

Сэнтин не ответил. Не выпуская ее руки, которую он сжимал словно клещами, Сэнтин быстро пошел по длинному коридору. Остановившись перед какой-то дверью, он широко распахнул ее, втолкнул Жанну внутрь и, войдя следом, с треском захлопнул за собой дверь. Жанна услышала громкий щелчок замка.

5

— По-моему, это должно быть очевидно, — едко сказал Сэнтин, выпуская ее руку и включая свет.

Жанна огляделась.

Сомневаться в том, где они находятся, действительно не приходилось. Убранство просторной спальни было чисто мужским и несло на себе явный отпечаток характера Сэнтина. На полу лежал кремово-белый пушистый ковер; массивная мебель была обита черным, как сажа, бархатом, а широкая двуспальная кровать с балдахином на четырех резных столбах была сделана из полированного эбенового дерева. Назвать эту обстановку спартанской у Жанны бы не повернулся язык, но в ней все же чувствовалось что-то суровое и мужественное. Меньше всего комната Сэнтина походила на спальню миллиардера; скорее она была обиталищем не чуждого роскоши средневекового рыцаря — бесстрашного воина и романтика.

— Я уверен, — сказал рядом с нею рыцарь-романтик, — тебя мучают вполне определенные желания, которые ты никак не можешь удовлетворить. Что ж, если тебе не хватает «физической близости», то ты ее получишь. Но должен сразу предупредить, что если тебе охота трахаться, то здесь ты можешь это делать только со мной.

Жанна вздрогнула, услышав из его уст грубое уличное слово, и пристально поглядела на Сэнтина.

— Ты ошибаешься, — медленно сказала она. — Я понимаю, уговор есть уговор, но может быть ты сначала позволишь мне все объяснить?

Сэнтин презрительно скривил губы.

— Я не в том настроении, чтобы выслушивать оправдания, — сказал он, презрительно пожимая плечами. — Днем раньше, днем позже, мы все равно пришли бы к этому… Я имею в виду исполнение обязательств по договору, — пояснил он с неприятной улыбкой. — Как ты, наверное, заметила, я не привык отступать, особенно если мне чего-то хочется. А с тех пор как я увидел тебя, мне хочется только одного — затащить тебя в свою постель.

— Но ты говорил, что…

— Мало ли что я говорил! — перебил Сэнтин, и его глаза возбужденно сверкнули. — Я знаю только одно: я хочу тебя, и никому тебя не отдам. Если, конечно, ты не решишь разорвать наше соглашение, — добавил он и прищурился.

Жанна прикусила губу. По выражению лица Сэнтина она поняла, что никакие просьбы и слова не в силах заставить его изменить свое решение. Возможно, он прав, устало подумала она. Рано или поздно их отношения должны были кончиться постелью. С памятного вечера в беседке между ними существовало чувственное напряжение, которое окрашивало каждое их слово, каждый взгляд, и оба ясно это ощущали. Жанне оставалось только удивляться, как Сэнтин с его порывистым и властным характером продержался почти целую неделю.

Она медленно покачала головой.

— Я не изменю своему слову, — сказала она. — И если ты хочешь этого…

— Да, я хочу именно этого, — отозвался Сэнтин с беспощадной улыбкой. Наклонившись к ней так, что его губы оказались в считанных дюймах от ее лица, он глубоко вдохнул воздух и внезапно отпрянул, отступив на шаг назад.

— Нет, сейчас я не буду прикасаться к тебе, — сказал он прерывистым голосом. — Я замечал за собой склонность к излишней жестокости, которая в последнее время просыпается во мне все чаще и чаще. Должно быть, это ты на меня так действуешь… Других причин я просто не вижу.

Он улыбнулся с такой горечью, что Жанна невольно поежилась, и Сэнтин это заметил.

— Да, я могу обойтись с тобой круто, — подтвердил он. — Возможно, ты этого заслуживаешь, но мне почему-то не хочется причинять тебе боль. По крайней мере — пока…

С этими словами Сэнтин отвернулся от нее и отошел еще на несколько шагов в сторону.

— Так вот, — сказал он глухо. — Для того чтобы я немного остыл и успокоился, мы, пожалуй, начнем с небольшой любовной игры…

Он коротко рассмеялся и, небрежно швырнув пиджак на стоявшее в углу кресло, стянул через голову свой красный джемпер.

— Какая ирония, — заметил он. — Ведь любовная игра нужна обычно для того, чтобы как следует разогреть партнеров.

Он сел на краешек кровати и посмотрел на Жанну, которая продолжала неподвижно стоять возле самой двери.

— Подойди ко мне! — повелительным тоном позвал он.

Прежде чем сдвинуться с места, Жанна набрала полную грудь воздуха, словно собираясь броситься в воду, и только потом сделала первый шаг.

— Быстрее! — потребовал Сэнтин, и она подошла нему почти вплотную, покорно остановившись в полушаге от его торчащих колен. Жанна изо всех сил старалась сохранить на лице спокойное выражение, но это оказалось нелегко. Сэнтин сидел перед ней чуть развалясь, с небрежной улыбкой на лице: точь-в-точь восточный владыка, который призвал к себе свою любимую наложницу. Его широкие плечи, массивный торс и перекатывавшиеся под кожей мускулы играли словно кованая медь; на груди курчавились густые черные волосы, и Жанне вдруг нестерпимо захотелось их потрогать.

Должно быть, ей все же удалось спрятать от Сэнтина свои истинные чувства, поскольку рот его снова перекосился в циничной гримасе.

— Какая ты сегодня послушная, — сказал он неприятным скрипучим голосом и сверкнул глазами. — Послушная и покорная как я не знаю что!.. Наверное, думаешь о том, как бы спасти своих драгоценных животных, да? Ты ведь сделаешь все, что я захочу, так?!..

Жанна поняла, что ее покорность почему-то рассердила Сэнтина еще больше.

— Да, — сказала она. — Все, что ты захочешь. Я готова.

И услышала, как Сэнтин пробормотал хриплое ругательство.

В следующую секунду он вскочил на ноги и схватился обеими руками за пряжку ремня.

— Ну что ж, черт побери, сегодня тебе предстоит подтвердить свою готовность делом! — заявил он, быстро освобождаясь от остальной одежды. — Целых семь ночей я лежал на этой кровати один и не мог сомкнуть глаз, словно школьник, который только недавно узнал о существовании секса. Как видишь, у меня было достаточно времени для фантазий, и я клянусь, что прежде чем ты уедешь отсюда, тебе придется осуществить их все до единой!

Он слегка привстал, чтобы бросить брюки и белье на кресло, и Жанна невольно залюбовалась им. Сложением Сэнтин напоминал скорее Атласа, чем Аполлона, да и движения его не отличались легкостью и изяществом, и все же он был красив. Все в нем — начиная от мускулистых ляжек, твердых, как два ореха, ягодиц и заканчивая выпуклым рельефом живота и груди — все свидетельствовало об огромной силе, невероятной выносливости и агрессивной мощи хищного зверя.

Когда Сэнтин повернулся к ней лицом, Жанна заметила его напряженную готовность и невольно вздрогнула. Дыхание у нее снова перехватило, и Сэнтин это заметил. Проследив за ее направленным вниз взглядом, он насмешливо улыбнулся и сказал негромко:

— Как видишь, форшпиль оказался несколько короче, чем мне бы хотелось. И все же, прежде чем я потеряю над собой контроль, у нас есть еще немного времени, чтобы попытаться воплотить в жизнь кое-какие из моих фантазий.

По-прежнему не притрагиваясь к ней, он улегся поперек кровати и, приподнявшись на локте, посмотрел на нее с таким вызывающе-откровенным интересом, который Жанна уже не раз замечала в его взгляде.

— Разденься, Жанна, — сказал он. — Только медленно.

— Боюсь, мое представление тебя разочарует, — ответила она так хладнокровно, как только смогла. — Я никогда раньше не показывала стриптиз и не училась этому.

С этими словами она взялась руками за бязевый пояс и попыталась развязать узел, но пальцы дрожали и не слушались. В конце концов она справилась с ним и уронила пояс на ковер.

— Не разочарует, — изменившимся голосом ответил Сэнтин, пристально следя за ее тонкими смуглыми пальцами, расстегивавшими крошечные перламутровые пуговки на белой шелковой блузке. — Представляя тебя в своих фантазиях, я вовсе не имел в виду дешевое шоу, которое можно увидеть в любом мужском клубе. Продолжай, пожалуйста.

Жанна закончила расстегивать блузку и подняла руку, чтобы расстегнуть узкий манжет.

— Боже, как мне нравится смотреть, как ты движешься! — снова подал голос Сэнтин, но на этот раз он говорил как будто сам с собой, а в глазах его появился мечтательный блеск. — Все равно — раздеваешься ли ты или просто ходишь по комнате. Сколько раз, разговаривая по телефону или давая инструкции Доусону, я украдкой следил за тем, как ты встаешь с кресла и идешь к книжным полкам, как ты встаешь на цыпочки и тянешься за тем или иным томом, а потом возвращаешься на место. Как мне нравилось смотреть, как ты стоишь у окна, любуясь фонтаном во дворе или садом… Я пялился на тебя, словно подросток в период полового созревания на Венеру Боттичелли, и никак не мог оторваться…

Жанна сняла блузку и бросила ее на пол рядом с поясом. Потом она расстегнула вечернюю юбку из переливчатого зеленого шифона и, выпустив ее из рук, позволила ей соскользнуть к своим ногам. Юбка легла на пол словно небольшое озеро с изумрудно-зеленой водой, и Жанна грациозно выступила из нее. Произнесенные Сэнтином слова странным образом разрядили ситуацию, лишили ее пошлой искусственности, и всю робость Жанны сняло как рукой. Теперь она действовала словно во сне, раздеваясь с такой непринужденной естественностью, словно была одна в комнате.

Расстегнув переднюю застежку лифчика, Жанна услышала короткий полувздох-полувсхлип Сэнтина, но не обратила на него никакого внимания. Чулок она не носила и, сбросив с ног сандалии на низком каблуке, осталась в одних лишь белых атласных трусиках, которые узкой полоской светились на ее смуглом теле. Потом настал и их черед.

Покончив с раздеванием, Жанна подняла голову и с невинной гордостью посмотрела на полулежавшего перед ней Сэнтина. Тело у Жанны было стройным, гибким и сильным, и она никогда не видела в наготе ничего грязного и постыдного. Не смущал Жанну и устремленный на нее взгляд Сэнтина. В его глазах было одно лишь жгучее, жадное желание, к которому примешивалась изрядная доля неподдельного, искреннего восхищения. Этот взгляд не мог ни запачкать, ни унизить, хотя Жанна хорошо видела, как он путешествует по всему ее телу.

— Ты прекрасна! — выдохнул наконец Сэнтин. — Гибкая, как лоза, грациозная, словно лань, гордая, как черт знает что!.. Я знал, что ты именно такая!

Его глаза остановились на ее полных грудях, и Жанна почувствовала, как под его взглядом они тяжелеют и напрягаются, словно он снова ласкал их губами и языком, как тогда, в беседке. Лоно ее уже начало источать густую сладкую влагу, которая жгучей тяжестью собиралась внизу живота, и Жанне неожиданно стало трудно дышать.

— Что теперь, — спросила она каким-то чужим голосом, стараясь не показать Сэнтину своего состояния.

— Пройдись до двери и обратно, а потом подойди ко мне, — глухим голосом ответил Сэнтин, садясь на кровати и спуская ноги на пол. — Я хочу любоваться музыкой твоих движений и мечтать о том, как с той же дикой грацией и силой ты будешь двигаться подо мной.

Жанна послушно повернулась и медленно отошла к дверям спальни. Там она ненадолго остановилась, развернулась в обратную сторону и медленно вернулась к сидящему на кровати Сэнтину. Сердце ее билось так сильно и так часто, что она была уверена: теперь он точно его услышит. Неизвестно откуда взявшаяся запоздалая стыдливость охватила ее, и щеки Жанны покрылись ярким румянцем.

— Ближе! — отрывисто приказал Сэнтин. Слегка расставив ноги, он наклонился вперед и, поймав за запястья, осторожно притянул ее к себе так, что она оказалась между его коленями. Тело Сэнтина напряглось, словно тетива арбалета, а на лбу выступила испарина.

В следующее мгновение он наклонил голову вперед и ткнулся головой в упругую податливость ее подтянутого живота. Руки Сэнтина с величайшей осторожностью охватили стан Жанны и соединились сзади на бедрах.

— О Боже, как ты нужна мне! — пробормотал Сэнтин и, закрыв глаза, потерся головой о ее кожу, словно устраивающаяся в гнезде птица. Это движение было одновременно и чувственным, и по-детски доверчивым, и Жанна машинально обхватила его голову руками.

— Помоги мне, Жанна… Я хочу тебя. До отчаяния, до боли!..

Эта тихая мольба подействовала на нее сильнее, чем самый грозный приказ. В приливе глубокой, почти материнской нежности Жанна взъерошила пальцами его черные волосы и, крепко прижав его голову к себе, стала ласково покачиваться из стороны в сторону, словно убаюкивая испуганное или больное дитя.

— Не бойся, я помогу тебе, Раф, — мягко приговаривала она, поглаживая его широкие плечи и обвитую канатами мускулов шею. — Все будет хорошо.

Она коснулась губами его пылающего лба.

— Скажи, что я должна сделать?

Руки Сэнтина неожиданно сжали ее талию с такой силой, что она чуть не задохнулась.

— Моя маленькая богиня, — шепнул он. — Моя маленькая Мать Земли…

Жанна почувствовала, как вздрагивают его напряженные плечи. Мысль о том, что желание обладать ею заставило трепетать этого властного, мужественного, агрессивного мужчину, наполнила ее неконтролируемым примитивным восторгом.

В следующее мгновение, крепко сжимая друг друга в объятиях, они вместе упали на кровать. Сильные руки Рафа легко смягчили ее падение, так что Жанна даже не успела понять, что происходит. Она увидела только, что лежит на спине на черном бархатном покрывале, а он склоняется над нею, и в глазах его светится радость обладания.

— Раф… — прошептала Жанна.

В ответ Сэнтин протянул руку и коснулся пальцами ее розового соска.

— Какая роскошная маленькая индианочка лежит в моей постели, — сказал он мечтательно. — Ты вся смуглая, как Покахонтас. [3] Даже волосы у тебя коричневые…

С этими словами Сэнтин взял в руки ее толстую, блестящую косу, лежащую на груди. Пальцы его ловко задвигались, и через несколько мгновений он уже забавлялся длинными темно-каштановыми прядями, которые невесомым облаком разметались по подушке и по плечам Жанны. Наконец он вздохнул и, зарывшись лицом в ее волосы, сжал руками напрягшиеся груди Жанны.

— Моя!.. — прохрипел он, быстро и страстно целуя ее в шею. — О, эта грудь, эта шея, эти волосы! Обещай мне, что никогда не будешь появляться на людях с распущенными волосами! Я должен знать, что какая-то часть тебя принадлежит мне и только мне!

Прежде чем Жанна успела что-нибудь ответить, губы Сэнтина припали к ее губам и слегка раздвинули их. Его язык ринулся вперед с таким пылом, что Жанна не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть. Лоно ее отозвалось на поцелуй жаром и покалыванием, которые распространились по всему телу, и Жанна не то всхлипнула, не то застонала. Непроизвольно обвив руками шею Сэнтина, она притянула его к себе с такой настойчивой силой и властностью, которых, захваченная пылкой страстью, почти не сознавала сама.

Жадный рот Сэнтина продолжал покрывать ее шею, плечи и грудь торопливыми поцелуями, которые перемежались с возбуждающими игривыми укусами.

Впрочем, все, что бы Раф ни проделывал с ней, возбуждало ее сверх всякой меры. Жанна подумала об этом словно в полусне, подставляя его горячим губам то шею, то губы, то грудь с напрягшимися острыми сосками. Здесь Сэнтин задержался надолго, и спустя несколько секунд Жанна беспокойно заметалась под ним, снедаемая огнем собственного желания.

Тогда он оторвался от ее груди и поглядел на нее лихорадочно блестящими глазами.

— Хорошо, — проговорил Сэнтин, с трудом ворочая языком, словно пьяный. — Двигайся, двигайся для меня. Пляши, танцуй, кружись под мою музыку, Жанна!..

Неожиданно он встал на колени и, обхватив ее руками, втащил выше на кровать. Жанна почувствовала, как его ладони раздвигают ей ноги, в то время как Сэнтин продолжал смотреть на нее сверху вниз с каким-то странным выражением. Пальцы его нежно и даже лениво ласкали внутреннюю поверхность ее бедер. Сэнтин медлил, хотя Жанна уже содрогалась от страсти всем своим телом.

— Ты готова? — задыхаясь, спросил Сэнтин. — Видит Бог, я не хочу делать тебе больно, но я больше не могу…

Не дожидаясь ее ответа, он еще больше развел ее ноги и скользнул между ними. Его пальцы уже не гладили, а скребли, мяли ее мягкую, чувствительную плоть, и Жанне показалось, что она сейчас потеряет сознание.

— Обычно мне на это плевать, — как сквозь слой ваты услышала она отрывистый шепот Сэнтина. — Просто я хочу, чтобы этот раз был для тебя особенным.

Приподняв ресницы, Жанна посмотрела на него затуманенным, расфокусированным взглядом. Каждый ее мускул и каждый нерв ныли и болели от желания, которое мог удовлетворить только он — мужчина, который навис над ней.

Только он мог избавить ее от жгучей тяжести, которая скопилась внутри и невыносимо мучила Жанну.

— Раф! — простонала она. — Скорее… Пожалуйста! Прошу тебя!

Грубые черты Сэнтина осветились победной, торжествующей улыбкой.

— В следующий раз я не стану спешить — пообещал он, прижимаясь к ней. — Но сейчас я не могу ждать ни секунды. Я слишком хочу тебя!

Она почувствовала внутри себя его твердую горячую плоть. Даже этого первого, совсем неглубокого вторжения оказалось вполне достаточно, чтобы ее сладкая боль почти улеглась, но Жанне этого было мало. Слишком мало. Вцепившись пальцами в его твердые плечи, Жанна попыталась прижать Сэнтина к себе, но Раф почему-то сопротивлялся ее усилиям. Он явно хотел отстраниться от нее!

Жанна разочарованно застонала, и Сэнтин тут же наклонился к ней.

— Тише! — прошептал он ласково. — Расслабься, Жанна. Ты слишком напрягаешься. Отпусти меня — я сам все сделаю.

Жанна был абсолютно уверена, что она нисколько не напрягается, и с ее губ сорвался короткий негодующий крик. Голова ее заметалась из стороны в сторону по черному бархату покрывала. Сосущая пустота внутри требовала немедленного заполнения, но она не хотела ограничивать себя только этим и продолжала с силой впиваться ногтями в его влажные от пота плечи. Сэнтин же все так же упрямо отстранялся, не давая ей того, чего она так отчаянно хотела.

В следующую секунду на помощь Жанне пришел древний, как само время, инстинкт. Бедра ее резко поднялись навстречу Сэнтину, и она получила то, в чем он так упорно отказывал ей. Живот ее пронзила острая, короткая, как вспышка молнии, боль, но Жанна не обратила на нее никакого внимания. Чувствуя внутри себя всю полноту его мужского естества, она испытала дикое, яростное наслаждение, и стон, который исторгся из глубины ее души, походил скорее на довольное гортанное мурлыканье, чем на крик боли.

— Боже мой! — ахнул Сэнтин, застывая над ней. В следующее мгновение он попытался отступить, но Жанна, не желая терять то, что она завоевала, не отпустила его. Машинально обвив ногами его бедра, Жанна еще крепче прижала Сэнтина к себе.

Ничего иного и не требовалось. Это стало ясно ей почти мгновенно. Раф пробормотал какое-то проклятье, которое прозвучало как болезненный стон, и, атаковав сильно и глубоко, задвигался часто и мерно. Его руки жадно ласкали и гладили ее, и Жанна едва не задохнулась от подступившего к горлу восторга. Радость и триумф, заполнявшие собой сосущую пустоту внутри, бурлили и пенились, словно молодое вино, и ее тело стало удивительно легким, почти невесомым.