Приручить единорога (Странное предложение)

Лицо Сэнтина было, по обыкновению, хмурым и сосредоточенным.

— Закрой глаза, — проворчал он. — Мыло попадет.

Жанна улыбнулась. Ей было хорошо, как никогда. Даже в детстве она не испытывала ничего подобного, а может быть, просто забыла, как это бывает…

Зажмурившись, Жанна покорно ждала, пока Раф смоет с ее волос остатки шампуня. Она хорошо знала это заботливое, хотя и несколько ворчливое внимание и ничуть его не боялась. Однажды Жанна слышала, как точно так же порыкивала большая желтая львица, вылизывавшая своих непослушных котят.

Сэнтин выключил воду и открыл дверцу душа.

— Я рад, что ты довольна, — сухо сказал он, очевидно заметив ее улыбку. — Мне не следовало забывать, как тебе нравится мучить меня.

Он завернул ее в огромное махровое полотенце и стал вытирать. Голос его звучал сердито, но движения оставались мягкими и нежными.

— Похоже, это успело войти у тебя в привычку, — добавил он и, бросив на пол влажное полотенце, достал другое, еще больших размеров. Плотно закутав в него Жанну, он легко поднял ее на руки и, вынеся из душа, поставил ее на низенький туалетный столик.

— Без всего этого можно было бы обойтись, — назидательно сказал он, закручивая третье полотенце вокруг ее головы наподобие чалмы, — если бы ты не относилась к своему здоровью с такой потрясающей беспечностью. Разве ты не знаешь, что даже при более теплой погоде люди погибали от переохлаждения, если у них не было подходящей одежды? Ты же разгуливала по берегу почти нагишом!

Говоря это, Сэнтин сделал небольшую паузу и поглядел на нее с таким укором, что у Жанны невольно задрожали губы. Как же сложно устроен этот человек, если в нем одновременно уживаются властная жестокость и сердечная забота! Правда, Раф выглядел сердитым и насупленным почти постоянно, однако Жанна уже научилась отличать защитную маску ранимого и чувствительного мальчишки-подростка от агрессивного упрямства и самодурства взрослого мужчины, который никогда ни в чем не знал отказа.

Сэнтин тем временем быстро вытерся, бросил свое полотенце на туалетный столик и снова подхватил Жанну на руки, чтобы отнести в спальню. Он обращался с ней как с неодушевленным предметом, но Жанне это было приятно. В спальне Сэнтин уложил ее на свою кровать, лег рядом и накрыл себя и ее теплым верблюжьим одеялом.

— Я не могу двинуть ни рукой, ни ногой, — пожаловалась Жанна, тщетно пытаясь выпутаться из махровой простыни, в которую Сэнтин завернул ее. Простыня стягивала ее тело словно смирительная рубашка.

— Вот и хорошо, — удовлетворенно сказал Сэнтин, обнимая ее и прижимаясь губами к ее шее.

— Но я чувствую себя как мумия! — запротестовала Жанна, пытаясь выбраться из мягкого кокона. — Мне даже дышать тяжело! Позволь мне хотя бы…

Она осеклась. На шею ей упала горячая капля. Господи, что это? Да. Капля на ее коже была реальностью, и ресницы Сэнтина, щекотавшие ее шею, были, несомненно, мокрыми.

— Раф? — неуверенно позвала Жанна.

— Я думал, ты умерла, — глухо отозвался Сэнтин. — Я думал, что ты упала с обрыва на камни и море унесло тебя. Когда я обыскал все места и не нашел тебя, я чуть не сошел с ума. Черт побери, я проклял все на свете! Ты не имеешь права так обращаться со мной, Жанна.

— Я сделала это не нарочно, — виновато ответила она, неподвижно лежа в его объятиях. — Я не хотела мучить тебя. Я не подумала… Знаешь, мне так не хотелось возвращаться в дом…

— Ты думаешь, я не понимаю? — ответил Сэнтин, и Жанна почувствовала в его голосе такую боль и муку, что у нее самой горло перехватило судорогой. — Я знал, что оскорбил и унизил тебя, когда мы сегодня разговаривали в саду, но я не смог… или не захотел ничего поправить. Мне нужно было побыть одному… — Он крепче прижал ее к своей необъятной груди. — Но тебе вовсе не обязательно было убегать. Ты же знала, что я не буду спать с Мариной!

Жанна невольно улыбнулась, заслышав в голосе Рафа нотки праведного гнева.

— Откуда мне было знать? — спросила она. — Напротив, мне показалось, что ты как будто довольно решительно настроен возобновить ваше знакомство.

Сэнтин проигнорировал ее дерзость.

— Тебе же прекрасно известно, что я не хочу никого, кроме тебя! — с горячностью бросил он ей. — Ты не должна была пугать меня подобным образом.

— Я больше не буду, — торжественно уверила она его, и в ее интонации прозвучал сдерживаемый смех.

— Это не смешно, черт!.. — буркнул Сэнтин, приподнимая голову, чтобы посмотреть на нее, но, как только их глаза встретились, его твердые, словно высеченные из гранита черты смягчились, темные глаза влажно заблестели и стали нежными и заботливыми, а твердая линия губ чуть заметно дрогнула.

— Я хочу кое-что тебе сказать, — прошептал он. — Когда я как безумный носился по побережью и гадал, увижу ли я тебя снова, я сделал одно важное открытие. Ты, конечно, помнишь, что существует одно чувство, о котором ни ты, ни я ничего не знали? Так вот, теперь я стал первоклассным специалистом в этой области.

Жанна почувствовала, как сердце у нее подпрыгнуло и затрепетало, словно готово было вот-вот остановиться от радости и чего-то еще — незнакомого и прекрасного.

— Раф! — ахнула она и взмахнула ресницами.

Сэнтин быстрым движением приложил пальцы к ее губам.

— Ничего не говори! — шепнул он. — Я знаю, ты не испытываешь этого. Просто я поклялся себе, что, если я найду тебя живой и невредимой, я обязательно расскажу тебе о том, что я чувствую.

Он завозился, укладывая ее поудобнее и подсовывая руку ей под шею, так чтобы замотанная полотенцем голова Жанны оказалась на его плече.

— Постарайся уснуть, — мягко, но настойчиво сказал он. — У тебя был трудный вечер, Покахонтас.

Неужели он мог всерьез рассчитывать, что она закроет глаза и уплывет в царство Морфея, удивилась Жанна. И это после того, как он произнес эти несколько фраз, в которых был заключен его великий и бескорыстный дар? Дар, от которого ей хотелось петь, смеяться и плакать одновременно? Раф пожертвовал своим «я» и своей мужской гордостью с такой безоглядной щедростью, что к горлу Жанны подступили рыдания. Она была и рада этому, и — в то же самое время — чувствовала себя униженной, но все это были пустяки по сравнению с тем, что нарастало в ее груди и грозило вырваться наружу.

Чувствуя, как у нее закружилась голова, Жанна попыталась вырваться из тугого махрового кокона, в который Сэнтин заключил ее, словно боясь, что она может снова от него ускользнуть. Сбросив с себя последние путы теплой, чуть влажной ткани, она обвила руками его шею и прижалась к нему всем телом.

— Я не хочу спать! — шепнула она, и ее губы ласково скользнули по плечу Сэнтина. — Люби меня, Раф!..

Тело Сэнтина напряглось. Потом он слегка отодвинул ее и строго посмотрел ей в глаза.

— Послушай, я сделал это маленькое признание вовсе не для того, чтобы сыграть на твоих чувствах и добиться для себя каких-то особых преимуществ, — сказал он. — У меня и в мыслях не было ничего плотского. Сегодняшний день был для тебя слишком тяжелым.

Ее рука медленно двинулась вдоль его спины и остановилась на тугих, мускулистых ягодицах.

— А у меня было, — сказала она, игриво ущипнув его. — Что, если я сыграю на твоих чувствах и попрошу тебя об одолжении?

Сэнтин прерывисто вздохнул, и Жанна почувствовала, как напрягается и твердеет его возбужденная плоть. С новой силой прижимая ее к себе, Сэнтин сделал последнюю попытку сохранить благоразумие.

— Нам не надо заниматься этим сегодня. Я хотел, чтобы ты отдыхала, а я мог заботиться о тебе…

— Ты и так хорошо обо мне позаботился, — уверила его Жанна и провела языком по шее Сэнтина, чтобы попробовать на вкус его упругую, загорелую кожу. — Теперь позволь мне позаботиться о тебе…

Она забросила на него одну ногу, прижала его своим мягким, теплым бедром, и Сэнтин негромко застонал. Казалось, этот звук рождается из самой глубины его непонятной; противоречивой души. Его бедра несколько раз конвульсивно дернулись навстречу Жанне, словно пытаясь на ощупь найти вожделенную цель. Вспыхнувшее в нем желание мгновенно изменило лицо Сэнтина: хмурая озабоченность и напряжение исчезли, резкие черты стали более мягкими, а морщины в уголках рта разгладились.

— Жанна!.. — прошептал Сэнтин.

— Люби меня, Раф! — ответила Жанна, принимая его в себя.

Даже в самые напряженные моменты их исступленной страсти Жанна чувствовала, что Раф сдерживает себя, стараясь дать ей нежность и ласку, в которых, как он считал, она нуждается сейчас больше всего. Но Жанна была с этим не согласна. Сегодня он и так дал ей слишком многое, и теперь настала ее очередь быть щедрой дарительницей. Недавнее испытание забрало у нее слишком много сил, и Жанна понимала, что длительное физическое напряжение будет ей не по плечу, но она все равно решила сделать Рафу ответный подарок и дать ему удовольствие, к которому он стремился. Для этого ей, однако, необходимо было рассеять все сомнения Сэнтина, убедить его в том, что она чувствует то же, что и он. Поэтому Жанна начала дразнить его, доводя до исступления и распаляя его еще больше, пока Сэнтин окончательно не потерял над собой контроль и не перестал сдерживаться. Действуя заботливо и осторожно, она подвела его к тому пределу, за которым он уже не мог думать ни о чем, кроме удовлетворения жгучего голода, который вызвали в нем ее ласки. И когда Сэнтин содрогнулся всем своим большим телом и, закаменев в нечеловеческом напряжении, издал громкий, протяжный стон, наградой Жанне было огромное, ни с чем не сравнимое счастье, которое ведомо только тем, кто умеет не только брать, но и давать.

Прошло несколько мгновений, и Раф, опомнившись, слегка приподнялся на руках, чтобы посмотреть на нее. Взгляд его был неуверенным.

— Жанна? — хрипло спросил он. — Но ведь ты…

Она отрицательно покачала головой и поглядела на него с нежностью.

— Это не имеет значения, — тихо сказала она. — Может быть, потом… А сейчас я хочу, чтобы ты просто обнял меня.

Сэнтин лег рядом с ней и прижал к себе, заботливо подоткнув со всех сторон одеяло. Жанна снова ощутила щекотное прикосновение его ресниц к своему виску и дрожащую на них драгоценную соленую влагу.

— Боже, зачем ты это сделала? — прошептал он. — Еще недавно я нарочно взвинчивал себя, чтобы отпустить тебя на все четыре стороны. Я был почти готов прогнать тебя…

Он легко коснулся губами ее щеки.

— …А теперь стало слишком поздно. Я не смогу отпустить тебя, даже если буду очень стараться. Без тебя я умру…

Жанна почувствовала, как веки ее тяжелеют. Переживания сегодняшнего вечера, физическое напряжение, тепло его рук и нежные слова, которыми они обменялись, — все это подействовало на нее как самое сильное снотворное. Слова Рафа долетали до нее словно из другого мира, но она расслышала их и поняла, что должна что-то ответить. Пытаясь найти подходящие слова и пробиться сквозь туманную дымку, которая все плотнее окутывала ее, Жанна слегка нахмурилась и приоткрыла глаза. Внезапно ей пришло в голову, что она так и не сказала Рафу, что любит его. Что она тоже нуждается в нем. Что не хочет и не может бросить его, какую бы высокую цену ей ни пришлось за это заплатить.

— Раф…

— Ш-ш-ш!.. — перебил он ее. — Спи, моя голубка. Ты устала. Ты должна спать.

И он был совершенно прав. Глаза Жанны сами собой закрылись. Засыпая, она подумала, что они всегда могут поговорить утром. Завтра утром она скажет Рафу, что любит его.

9

Когда на следующее утро Жанна открыла глаза, Рафа уже не было. А бросив взгляд на будильник на ночном столике, она поняла почему. Часы показывали без малого час дня.

Расстроено качая головой, Жанна откинула одеяло и выбралась из постели. За ночь тюрбан из полотенца размотался, и волосы торчали во все стороны.

Поглядев на себя в зеркало, Жанна показала своему отражению язык и, схватив щетку, принялась так яростно расчесывать спутанные космы, что вскоре они затрещали и заискрили. Наконец она справилась с волосами и привычно быстро заплела их в косу.

Чтобы принять душ, натянуть расклешенные белые джинсы и персикового цвета свитер с воротником под горло, Жанне потребовалось минут двадцать. Покончив с одеванием, она легко сбежала вниз по ступенькам с намерением немедленно найти Рафа.

Внизу в прихожей ей навстречу попался Пэт Доусон, который быстро шел в сторону библиотеки, держа в руках картонную папку с документами. Заметив Жанну, он вскинул на нее глаза и улыбнулся.

— Выглядишь на все двести процентов, — сказал он с одобрением и сверкнул глазами. — Впрочем, как еще может выглядеть человек, который полдня провалялся в постели? Это мы, наемные работники, не разгибая спины трудимся от рассвета до заката, но только худеем и бледнеем день ото дня.

— Нет повести печальнее на свете, чем повесть о доверенном секретаре Пэте, — в тон ему ответила Жанна, невольно улыбнувшись. — Где Раф?

Доусон указал своей папкой на затворенную дверь библиотеки.

— Шеф с самого утра висит на телефоне. В Токио, на заводе электроники, возникли какие-то проблемы с профсоюзами. Спросить его насчет тебя?

Жанна пожала плечами.

— Мне не срочно, — сказала она беззаботно. — Я могу поговорить с ним и потом. А пока я, пожалуй, схожу на часок-другой в беседку. Интересно, удастся ли мне упросить Стокли, чтобы он добыл на кухне пару кусков хлеба с сыром… — Жанна состроила шутливую гримасу. — Когда в прошлый раз я просила его завернуть мне с собой несколько бутербродов, он приготовил мне здоровенную корзину, в которой было столько еды, что можно было накормить целую армию.

— Должно быть, он считает, что твои спартанские привычки оскорбляют его опыт и мастерство, — ухмыльнулся Пэт. — С твоим появлением вся прислуга в замке буквально стоит на ушах. Кстати, что это за бутерброды, которые ты собираешься выманить у Стокли? Надеюсь, ты не планируешь снова исчезнуть? Если да, то босс прибьет меня за уши к своей яхте и отправит по волнам. Да и другим, пожалуй, тоже не пережить еще одного такого приступа ярости, который случился с ним вчера, когда он обнаружил, что тебя нигде нет.

— Я вернусь еще до того, как он узнает, что я ушла, — пообещала Жанна. — Тем более что Раф, как ты говоришь, очень занят…

— Буду весьма признателен, — сухо заметил Пэт и слегка поклонился. — Эта чертова забастовка и так довела шефа до белого каления, и мне бы не хотелось, чтобы что-нибудь — или кто-нибудь — разозлил его еще сильнее.

— А графиня уже уехала? — как можно небрежнее поинтересовалась Жанна. Доусон кивнул.

— Ее светлость отбыли во Фриско сегодня рано утром, — сказал он. — Судя по ее виду, Марина была крайне раздосадована.

— Как это печально! — Жанна лучезарно улыбнулась. Пэт снова кивнул с понимающим видом и повернулся, чтобы идти дальше. Когда он исчез за дверью библиотеки, Жанна едва не запрыгала на одной ножке, но сдержалась и отправилась на поиски Стокли.

Через полчаса Жанна уже сидела в беседке, жуя свежевыпеченную французскую булку с твердым итальянским сыром и разглядывая расстилающийся до самого горизонта безмятежный морской пейзаж. Ей было хорошо и спокойно. Невозможно было поверить, что в таком прекрасном мире что-то может вдруг пойти не так. Солнце тепло касалось ее лица, ласковый ветер небрежно играл выбившимися из прически легкими прядями волос, а настроение Жанны было таким же игривым, как прибой внизу.

Почему все вдруг стало так просто? На протяжении недель она была совершенно несчастна, разрываясь между растущей любовью к Сэнтину и страхом, что это чувство может связать ее по рукам и ногам и она будет вынуждена жить несвободной, строго регламентированной жизнью, от которой в свое время бежала ее бабушка. Этот мягкий плен, эта золотая клетка пугали ее, и она сражалась с ними с отчаянием, которое теперь казалось ей преувеличенным или вовсе ненужным.

Человек, который казался ей высеченным из камня, уронил одну-единственную слезу и пробормотал несколько бессвязных, едва различимых слов, и вот она уже размякла. И стремление к независимости, и решимость сохранить свою свободу исчезли в мгновение ока, и теперь Жанна не могла понять, чего, собственно, она так боялась? Она считала себя — и была! — достаточно сильной, чтобы не дать Рафу полностью подчинить себя, потому что тогда она стала бы уже не нужна ему. Почему в таком случае ей не принять дар, который преподнесла ей судьба? То, что произошло между ними вчера — и происходило на протяжении всех тех нескольких недель, что Жанна провела в замке Сэнтина, — заставило обоих свернуть с пути, который казался им предопределенным раз и навсегда. Страсть и нежность объединили их в одно, и им оставалось только выбрать дорогу, по которой им предстояло идти дальше вдвоем. Сама Жанна больше не сомневалась, что за их союзом, как и за любым другим природным явлением, стоят непостижимые и могущественные силы. Это они определили каждому из них общее предназначение, и ей оставалось только принять неизбежное с покорностью и безмятежным спокойствием.

Жанна доела последний кусок хлеба и, стряхнув крошки с колен, неохотно поднялась со скамьи. Ей хотелось побыть в беседке еще немного, тем более что никто не знал, как долго Сэнтин будет разговаривать с Токио, но она обещала Пэту не задерживаться. Кроме того, подумала она, если Раф вдруг освободится раньше, он, несомненно, тоже захочет увидеть ее! Это последнее соображение заставило ее отбросить колебания, и Жанна решительно зашагала к усадьбе.

В прихожей она сразу столкнулась со Стокли. Лоб дворецкого пересекала озабоченная морщина, и приподнятое настроение Жанны мгновенно улетучилось, сменившись недобрым предчувствием.

— А вот и вы, мисс Кеннон, — с явным облегчением проговорил Стокли. — Я как раз собирался пойти за вами — мистер Доусон сообщил мне, что вы скорее всего отдыхаете в беседке… Вам звонил мистер Джоди Форрестер. Он сказал, что дело срочное, и просил вас немедленно ему перезвонить, но… — Дворецкий заколебался. — Сначала я не знал, где вы, и спросил об этом у мистера Сэнтина. А он велел вам немедленно явиться к нему в библиотеку.

Джоди… Жанна почувствовала, что внутри у нее все оборвалось, и холод побежал по спине. Джоди… Срочный звонок. Для срочного звонка могла быть только одна причина. Еще в прошлый раз она почувствовала, что он чего-то не договаривает — и вот теперь этот звонок из Оклахомы, звонок вне расписания. Неужели?..

— О, нет! — воскликнула она и повернулась к Стокли. — Нет, сейчас я не могу. Скажите Рафу, что я не могу… Мне нужно срочно позвонить.

Она бросилась мимо дворецкого к телефону, стоящему в холле. Стокли в смятении последовал за ней.

— Но мистер Сэнтин очень настаивал, чтобы вы увиделись с ним прежде, чем будете звонить мистеру Форрестеру, — слабо запротестовал он и нахмурился, увидев, что Жанна набирает номер.

— Я не могу говорить с ним сейчас, — нетерпеливо бросила Жанна, прислушиваясь к гудкам в телефонной трубке. «Почему он не отвечает?» — в отчаянии думала она, живо представляя себе, как заходится трелью старенький телефонный аппарат в конторе управляющего.

— Передайте мистеру Сэнтину, Фред, что я зайду к нему чуть позже.

В голосе ее прозвучала твердая решимость, и Стокли, пытавшийся что-то возразить, только пожал плечами и молча удалился. Но Жанна даже не заметила этого, потому что на том конце линии Джоди наконец взял трубку.

— Алло, Джоди? — Слова давались Жанне с огромным трудом. — Это я, Жанна…

— Все закончилось, Жанна, — мягко ответил Джоди.

Чтобы не упасть, Жанна оперлась на резную тумбу красного дерева и закрыла глаза. Она ждала этой страшной новости, но удар все равно оказался слишком сильным и слишком внезапным. Крошечная надежда, которую она продолжала питать, зная, что за новость сообщит ей управляющий, погасла в ее душе, и Жанна почувствовала себя одинокой и несчастной.

— Когда? — спросила она одними губами, но Джоди или услышал, или догадался.

— Вчера во второй половине дня, почти сразу же после твоего звонка, — тихо ответил он. — В последнюю неделю она совсем ослабела. Но она не хотела, чтобы ты знала…

— Вчера… — машинально повторила Жанна. — Почему ты не позвонил мне сразу?

— Это была ее последняя воля, — ответил Джоди. — Она не хотела, чтобы ты знала, пока… пока все не кончится. Вчера вечером ее кремировали. Твоя бабушка сказала, что ты знаешь, где захоронить ее прах.

«Наш холм…» — промелькнуло в голове у Жанны.

— Да, я знаю, — сказала она негромко. — Я вылетаю первым же самолетом, Джоди. Ты встретишь меня?

— Конечно. — Джоди как-то странно поперхнулся и некоторое время откашливался. — Позвони мне, когда будешь знать номер рейса, хорошо?

— Обязательно. И еще… Спасибо тебе, Джоди, — негромко проговорила Жанна. — Спасибо тебе за все. Я знаю, тебе тоже пришлось нелегко.

— Твоя бабушка была настоящая леди, — торжественно сказал Джоди. — Я счастлив и горд, что знал ее. Если кого и следовало бы поблагодарить, так это ее. В мире найдется немного таких людей, которые способны открыть тебе глаза на мир, попросту оставаясь собой. Она дала мне больше, чем я мог сделать для нее.

— Она всем нам дала очень многое, — сказала Жанна, смахнув с глаз слезы. — Увидимся в Свитуотере, Джоди.

Она положила трубку и медленным шагом двинулась к арке, ведущей в прихожую. Краем глаза она заметила на пороге нерешительно переминавшегося с ноги на ногу Стокли. Дворецкий молчал, и заговорил только тогда, когда Жанна приблизилась.

— Все в порядке, мисс Кеннон? — нерешительно осведомился он. — Могу я чем-нибудь помочь?

— Мне нужно, чтобы кто-то отвез меня в аэропорт, — тихо сказала Жанна. — Я улетаю в Оклахому. Немедленно. Вы сделаете это для меня, Стокли?

— К вашим услугам, мисс Кеннон, — ответил дворецкий. — Я займусь этим безотлагательно. Прислать вам горничную, чтобы помочь собрать вещи?

Жанна отрицательно покачала головой.

— Я возьму с собой всего несколько вещей и смену белья. Чтобы собрать их, мне не нужна помощь. Я буду готова через пятнадцать минут.

— Машина будет ждать, мисс Кеннон.

Ей потребовалось совсем немного времени, чтобы упаковать свою дорожную сумку, позвонить в аэропорт и забронировать место на рейс местной авиакомпании. Потом, накинув на плечи жакет из коричневой замши, она подхватила сумку на плечо и выскочила в коридор, поминутно поглядывая на часы. У нее оставалось всего несколько минут, чтобы поговорить с Рафом и успеть на самолет до Лос-Анджелеса.

Ей не пришлось искать Сэнтина по всему дому, поскольку он уже поджидал ее внизу у лестницы. При виде его, у Жанны вырвался вздох облегчения.

— Я боялась, что ты все еще разговариваешь с Токио, — воскликнула она. — Мне нужно кое-что сказать тебе, Раф!..

— Я рад, что у тебя нашлось время, чтобы хотя бы попрощаться со мной, — едко ответил Сэнтин и, схватив ее за локоть, подтолкнул к библиотеке. — Ну-ка, зайдем сюда на минуточку…

Жанна была так расстроена, что не заметила ни ярости в глазах Сэнтина, ни его внутреннего напряжения, которое достигло такой силы, что казалось, будто от каждого его движения самый воздух начинает потрескивать и рассыпаться электрическими искрами.

— Не могла же я уехать, не поговорив с тобой, — сказал Жанна и нахмурилась. — Это было бы по меньшей мере невежливо.

Сэнтин с грохотом захлопнул дверь библиотеки и развернул ее лицом к себе. Черты его исказились, стали некрасивыми, почти отталкивающими, и Жанна невольно вздрогнула — такого лица она еще у него не видела.

— Иными словами, ты не хотела совершить faux pas[4]? — промолвил он с горькой иронией. — Было бы невежливо отправиться к новому любовнику, не попрощавшись со старым, так?

Жанна потрясенно молчала. У нее не было слов, но ее растерянность, казалось, только усилила гнев Сэнтина.

— Впрочем, твоего прежнего ухажера нельзя назвать новым любовником в полном смысле этого слова, верно? — прибавил он.

— Ты имеешь в виду Джоди? — переспросила Жанна, и ее глаза широко раскрылись. Боль, возмущение, растерянность охватили ее в один миг, а к глазам подступили слезы незаслуженной обиды. Она совершенно забыла о ревности, которую Раф питал к Джоди, а она так и не успела ему ничего объяснить. Зато он ничего не забыл…

— Ты ничего не понимаешь, Раф! — в отчаянии выкрикнула она. — Я возвращаюсь домой вовсе не для того, чтобы возобновить свой роман с Джоди. Я должна…

— Ничего ты не должна, — перебил Сэнтин. — Ты никуда не едешь. Я не позволю тебе сбежать к этому Форрестеру, не попытавшись уговорить тебя остаться. Я знаю — вчера вечером я действительно обидел тебя, но это не причина, чтобы вот так запросто взять и уйти. Я этого не потерплю!

— Мне некогда с тобой спорить. Мне нужно успеть на самолет, — сухо ответила Жанна, чувствуя нарастающее внутри раздражение и гнев. Не хватит ли с нее беспочвенных подозрений и этой глупой ревности, которая словно Медуза Горгона поднимала одну за другой свои бесчисленные головы?

— Я вижу, — добавила она холодно, — что ты не расположен выслушать меня, поэтому я даже не буду пытаться. — Она стряхнула его руки и, шагнув к двери, решительно взялась за гладкую ручку. — Я позвоню тебе с фермы. Может быть, к этому времени ты достаточно успокоишься, чтобы хотя бы выслушать меня.

Она открыла дверь и шагнула в прихожую. Сзади раздался угрожающий голос Рафа:

— Будь осторожна, Жанна! Если ты позволишь ему хотя бы пальцем прикоснуться к тебе, я его уничтожу. Помни об этом, когда вы броситесь навстречу друг другу с поцелуями и объятиями!

— С поцелуями? — Жанна оглянулась через плечо. В ее глазах стояли слезы. — Я думаю, это возвращение домой вовсе не будет таким радостным, как ты себе представляешь. Моя бабушка умерла вчера.

Потрясение, шок, раскаяние сменяли друг друга на лице Сэнтина. От гнева не осталось и следа, и его глаза страдальчески сузились. Повинуясь первому неконтролируемому импульсу, он сделал шаг вперед, протягивая к ней руки.

— Жанна!..

Но в прихожей уже никого не было.

Сэнтин немного постоял в замешательстве на пороге библиотеки, потом бросился к дверям. Но он опоздал. Черный «Линкольн» уже выезжал за ворота усадьбы.

Как и обещал, Джоди встретил Жанну в маленьком аэропорту Свитуотера. Едва завидев его высокую худую фигуру, Жанна ринулась ему навстречу и бросилась в объятия Джоди, будто маленькая девочка, ищущая утешения и поддержки. Управляющий прижал ее к груди и долго держал так, ласково похлопывая и поглаживая по плечам, словно успокаивая нервную лошадь, а Жанна все всхлипывала и никак не могла остановиться.

Наконец она в последний раз шмыгнула носом и отстранилась. Сосредоточенно хмурясь, Джоди протянул ей свой клетчатый носовой платок, и Жанна вытерла глаза. От платка и от самого Джоди хорошо пахло конским потом, кожей и свежесрезанной травой.

— Ну как, все в порядке? — заботливо спросил он, оглядывая напряженное лицо и припухшие веки Жанны. Жанна кивнула.

— Да, — сказала она. — И я очень рада видеть тебя.

Она действительно была рада. Ей казалось, что со смертью бабушки оборвались последние нити, связывавшие ее со счастливым и беззаботным детством, и в ее жизнь вторгся безжалостный и холодный ветер перемен. Но вот она увидела Джоди, увидела его ореховые глаза и соломенные волосы с непокорным вихром на макушке и поняла, что у нее в этом мире остался по крайней мере один старый и верный друг.

Джоди почти не изменился. Он по-прежнему был жилистым и худым — таким он оставался всю жизнь вне зависимости от того, сколько он ел, — а его выцветшие джинсы, полинявшая ковбойка и пыльные башмаки показались Жанне до боли родными.

— Я оставил пикап на стоянке, — сказал Джоди и, в последний раз сжав плечи Жанны, выпустил ее. — У тебя есть багаж?

Жанна покачала головой и показала дорожную сумку, которую держала в руке.

— Мне не многое нужно. К тому же так мне было бы проще добраться до фермы, если бы ты по каким-нибудь причинам не смог меня встретить. — Она неуверенно улыбнулась. — Если мне понадобится пара джинсов, я всегда могу занять у тебя.

Джоди кивнул и развернул Жанну в направлении дверей, ведущих к автостоянке.

— Конечно, можешь, — подтвердил он. — Если, конечно, ты не слишком заважничала. У нас здесь одеваются просто… — Он покосился на шикарные белые «клеши», в которые была одета Жанна. — Для деревенской девчонки ты стала одеваться слишком элегантно.

— Простые старые джинсы вполне мне подойдут, — негромко ответила Жанна, не торопясь отвечать на вопрос, который был написан на лице Джоди. В эти минуты она меньше всего была расположена вспоминать Рафа и роскошную, праздную жизнь в его особняке. Расставание с Сэнтином все еще было свежо в ее памяти, а раны, нанесенные им, были слишком болезненными. Его непонимание и недоверие к ней уязвили Жанну настолько глубоко, что она боялась быть необъективной. Может быть, потом, когда она немного успокоится, а пока… Пока она приехала сюда по делу, и впереди у нее множество забот и переживаний. Пока она не закончит того, что должна сделать, ей придется отложить, отодвинуть в сторону все остальное.

— Расскажи мне о последних днях, — попросила она. — Я хочу знать все.

До фермы было семьдесят пять миль, и у них в запасе было около полутора часов. Джоди начал свой рассказ, едва они выехали со стоянки, терпеливо отвечая на вопросы Жанны и вспоминая все новые и новые подробности. Он рассказывал обо всем этом так просто и так выразительно описывал каждое слово и каждый жест, что Жанне не составило никакого труда представить себе, как это все было. И к тому моменту, когда — уже в сумерках — пикап затормозил перед знакомым приземистым домом из красного кирпича, все слова уже были сказаны.

— Ты выкрасил ставни, — заметила Жанна, выбираясь из пикапа и медленно поднимаясь по ступеням парадного крыльца.