Первый Закон - Последний довод королей

Логен вдруг ощутил приступ дурноты.

– Кто он?

– Второй сын.

– Тот мальчик?

– Много времени прошло с тех пор. Мальчики стали взрослыми.

Да, много времени прошло, но ничто не забылось. Логен сразу почувствовал это. Ничто не забывается здесь, на Севере, и ему следовало знать об этом.

– Мне нужно ему кое-что сказать. Если нам придется вместе драться… я должен ему кое-что сказать.

Ищейка поморщился.

– Думаешь, стоит? Некоторые раны лучше не трогать. Ешь, а поговоришь с ним утром. С утра любые вести звучат приятнее. Я думаю так, но решай сам.

– Уф, – недовольно буркнул Молчун.

Логен поднялся.

– Ты прав, но лучше сделать дело…

– Чем жить в страхе перед ним. – Ищейка кивнул в сторону костра. – Тебя ничто не изменит, Логен, это точно.

– Тебя тоже, Ищейка. Тебя тоже.

В темноте, пахнущей дымом, жареным мясом и натруженными человеческими телами, он прошел за спинами карлов, сидевших у огня. Он видел, как они сутулятся и что-то бормочут при его приближении. Он знал, о чем они думают: этот треклятый Девятипалый сейчас за моей спиной, а он последний человек в мире, которого стоит подпускать к себе сзади. Трясучка неотрывно и холодно наблюдал за ним, вполглаза смотрел сквозь упавшие на лицо длинные волосы, сжав губы в ниточку. В руке у него был нож, предназначенный для еды, но вполне пригодный для того, чтобы проткнуть человека. Логен видел, как отблески пламени играют на лезвии, когда присел рядом с Трясучкой на корточки.

– Значит, ты и есть Девятипалый?

Логен поморщился.

– Да. Это я.

Трясучка кивнул, так же пристально глядя на него.

– Вот, значит, какой ты, Девятипалый.

– Надеюсь, ты не разочарован.

– Да нет. Нисколько. Хорошо, что у тебя хватает наглости.

Логен опустил голову, придумывая, с чего начать. Согласиться или возразить, умыть руки или подставить щеку? Он искал слова оправдания, которые могли бы сдвинуть дело с мертвой точки.

– Тогда было трудное время, – произнес он, наконец.

– Труднее, чем сейчас?

Логен закусил губу.

– Да, возможно.

– Времена всегда трудные, – проговорил Трясучка сквозь зубы. – Это не значит, что можно творить всякое дерьмо.

– Ты прав. Для того, что я сделал, прощения нет. Я не горжусь этим. Не знаю, что еще сказать. Просто надеюсь, что ты сумеешь на время отложить наши счеты и мы сможем драться бок о бок.

– Я не буду ходить вокруг да около, – ответил Трясучка, и его голос прозвучал сдавленно, словно он прилагал огромные усилия, стараясь не закричать или не разрыдаться. Или то и другое разом. – Мне нелегко отступить в сторону. Ты убил моего брата, хотя пообещал ему помилование. Ты отсек ему руки и ноги, потом прибил гвоздями его голову, как это принято у Бетода.

Пальцы его руки, сжимавшей нож, побледнели и дрожали от напряжения. Логен видел, что Трясучка едва сдерживается, чтобы не всадить нож ему в лицо, и не винил его за это. Нисколько не винил.

– Мой отец после этого изменился навсегда. Словно вся жизнь ушла из него. Я много лет мечтал надрать тебе задницу, кровавый Логен.

– Что ж. – Логен неторопливо кивнул. – В этом стремлении ты не одинок.

Он ловил холодные взгляды, прилетавшие к нему от костров. Сдвинутые брови среди теней, мрачные лица в бликах света. Незнакомые люди инстинктивно боялись его или таили вражду. Целое море страха, целое море вражды. Он мог сосчитать на пальцах одной руки, сколько людей на самом деле рады тому, что он оказался жив. Причем на той руке, где недоставало пальца. И ему предстояло сражаться на стороне этих людей.

Ищейка был прав. Некоторые раны лучше не теребить. Логен встал, резко приподнял плечи и пошел назад к костру – туда, где разговор завязался гораздо легче.

Он не сомневался, что Трясучка пуще прежнего жаждет убить его. В этом не было ничего удивительного. Надо смотреть правде в глаза. Никакие слова не исправят того, что уже сделано.

Плохой должок

Наставник Глокта!

Мы не были официально представлены друг другу, но я слышал ваше имя довольно часто в последние несколько недель. Куда бы я ни зашел, неизменно оказывалось так, что вы только что покинули это место или вот-вот должны туда пожаловать. Надеюсь, здесь нет никакого злого умысла, но это вносило путаницу, осложнявшую все переговоры, которые я вел.

Несмотря на то что наши наниматели по роду своих обязанностей находятся в постоянной конфронтации, я не вижу причин, почему бы нам с вами не вести себя цивилизованно. Вполне вероятно, что мы сумеем найти взаимопонимание. Это облегчило бы нам работу и сделало более значительными ее результаты.

Я буду ждать вас на скотобойне рядом с площадью Четырех Углов завтра утром с шести часов. Прошу прощения за столь неприятное место беседы, но я полагаю, что так будет лучше, поскольку нам предстоит приватный разговор.

Смею надеяться, что ни вас, ни меня не отпугнут нечистоты под ногами.

Харлен Морроу,секретарь верховного судьи Маровии

Будьте любезны, пожалуйте в вонючую дыру.

«Вряд ли несколько сотен свиней благоухают».

Пол в мрачном складском помещении был скользким от зловонных испражнений, воздух пропитан отчаянием. Свиньи визжали, хрюкали и толкали друг дружку в тесных загонах, чувствуя, что нож палача совсем близко. Однако, как заметил Морроу, Глокта был не из тех, кого пугает шум, ножи или, коли уж на то пошло, неприятный запах.

«Я целые дни копаюсь в дерьме, пусть в переносном смысле. Зачем пренебрегать настоящим?»

То, что пол был скользкий, заботило его куда больше. Он передвигался мелкими шагами, нога пылала от боли.

«Эдак можно явиться на встречу по уши в свинячьем дерьме. Вряд ли это способствует созданию образа неустрашимого и беспощадного».

Вскоре он увидел Морроу. Тот стоял, опираясь на ограду одного из загонов.

«Словно фермер, с восторгом наблюдающий за своим стадом, состоящим сплошь из победителей и призеров».

Глокта захромал к нему. Его сапоги хлюпали, проваливаясь в грязь, он морщился от боли и тяжело дышал, пот градом катился у него по спине.

– Ну, Морроу, вы умеете сделать приятное девушке, я вам доложу.

Секретарь Маровии усмехнулся. Это был невысокий человечек с круглым лицом, в очках.

– Наставник Глокта, позвольте мне сразу заметить, что я с восхищением отношусь к вашим достижениям в Гуркхуле. Ваш метод ведения переговоров…

– Я пришел не для того, чтобы обмениваться любезностями, Морроу. Если вы хотели только этого, можно было подыскать местечко, где пахнет более приятно.

– И общество получше. Тогда к делу. Времена сейчас тяжелые.

– Я с вами полностью согласен.

– Перемены. Неуверенность. Волнения среди крестьян…

– Это даже больше, чем волнения, вы не находите?

– Точнее, восстание. Будем надеяться, полковник Луфар оправдает доверие Закрытого совета и мятежников остановят на подступах к городу.

– Я бы даже его труп не подставил, чтобы защититься от стрелы. Но у Закрытого совета свои соображения.

– У Закрытого совета всегда свои соображения. Правда, не всегда единогласные.

«Они никогда не соглашаются друг с другом. Это стало правилом в их треклятом совете».

– Но на тех, кто служит совету, – Морроу значительно взглянул на Глокту поверх очков, – ложится весь груз их противоречий. Мне кажется, мы наступаем друг другу на пятки и потому не можем чувствовать себя удобно.

– Ха, – усмехнулся Глокта, стараясь пошевелить онемевшим пальцем в ботинке. – Я очень надеюсь, что у вас на ногах не слишком много мозолей. Никогда не прощу себе, если из-за меня вы захромаете. У вас есть предложения?

– Да, можно так сказать. – Морроу улыбнулся, наблюдая, как свиньи в загоне ерзают, толкаются, прыгают друг другу на спину. – На ферме, где я вырос, держали боровов.

«Не надо, бога ради. Все, что угодно, только не жизнеописание».

– И мне поручали их кормить. Я вставал рано утром, затемно, и на улице было так холодно, что от дыхания шел пар.

«Живая картинка! Юный мастер Морроу, стоя по колено в дерьме, наблюдает, как его хрюшки набивают животы, и мечтает убежать подальше. Новая жизнь, полная захватывающих событий в сверкающем, богатом городе».

Морроу усмехнулся, взглянув на Глокту. Стекла его очков блеснули в неярком свете.

– Вы знаете, эти твари едят все подряд. Даже калек.

«Ах, вот оно что».

Глокта тут же заметил человека, который украдкой направлялся к ним из дальнего конца сарая. Крепкого телосложения мужчина в поношенном камзоле явно старался держаться в тени. Ладонь крепко прижата к боку, рука в рукаве характерно согнута.

«Так, словно он хочет скрыть нож, но у него плохо получается. Лучше бы просто подошел с улыбкой на лице и открытым лезвием в руке. Найдется тысяча причин для того, чтобы носить при себе нож на скотобойне. Но есть только одна причина, чтобы этот нож прятать».

Он взглянул через плечо, сморщившись от хруста в шее.

Еще один человек, очень похожий на первого, подбирался к нему с другой стороны. Глокта вскинул брови.

– Наемные убийцы? Как-то неоригинально.

– Неоригинально, возможно, но вы сами убедитесь, что эффективно.

– Значит, меня зарежут на скотобойне, Морроу? Забьют, как скотину, там, где режут животных? Занд дан Глокта, покоритель сердец, победитель турнира, герой войны с гурками, будет сожран, переварен и вывален с дерьмом дюжиной свинок?

Он фыркнул от смеха и вынужден был вытереть слюну с верхней губы.

– Я очень рад, что вам нравится ирония этой ситуации, – пробормотал Морроу – судя по виду, слегка растерянно.

– О да, конечно. Быть скормленным свиньям. Это настолько очевидно, что я этого даже не ожидал. – Он глубоко вздохнул. – Но «не ожидал» и «не предпринял меры» – это совершенно разные вещи.

За шумом, поднятым свиньями, звука тетивы почти не было слышно. Наемный убийца как будто поскользнулся, выронил свой блестящий нож и упал на бок. Потом Глокта увидел, что в боку у него торчит арбалетная стрела.

«Обычное дело, но всегда кажется, что это какое-то чудо».

Наемник с другой стороны скотобойни в испуге отступил на шаг, не заметив, как практик Витари неслышно проскользнула под оградой пустого загона за его спиной. В полутьме сверкнул металл, когда она ударила по сухожилиям под его коленом и перерезала их. Он упал, и его крик быстро стих, когда она проворно затянула цепь на его шее.

Секутор легко спустился со стропил слева от Глокты и спрыгнул в грязь. Арбалет висел у него за спиной. Он прошелся, пнул ногой выпавший из рук убийцы нож и наклонился, чтобы посмотреть на человека, которого убил.

– Я должен тебе пять марок, – сказал он Инею. – В сердце не попал, черт подери. В печень, может быть?

– Пефень? – пробормотал альбинос, выходя из сумрака в дальнем конце скотобойни.

Поверженный убийца с трудом встал на колени, сжимая древко стрелы, торчащее в его боку. Перекошенное от боли лицо было измазано испражнениями. Приблизившись, Иней поднял трость и коротко ударил его в затылок, резко оборвав его стоны, и толкнул лицом в грязь. Тем временем Витари поборола на полу второго убийцу, уперлась в него коленом, сильно прижала к полу и затянула цепь у него на шее. Сопротивление жертвы становилось все слабее. Наконец он затих.

«Еще один покойник на полу скотобойни».

Глокта обернулся к Морроу:

– Как быстро все может перемениться, Харлен. Только что каждый стремился поклониться вам, а что будет мгновение спустя? – Он с грустью постучал испачканным концом трости по своей бесполезной ступне. – Вы проиграли. Это суровый урок.

«Мне ли не знать».

Секретарь Маровии отступил, облизнул губы, вытянул руку вперед и произнес:

– Погодите…

– А зачем? – Глокта поджал нижнюю губу. – Вы всерьез думаете, что мы можем воспылать друг к другу нежными чувствами после этого?

– Возможно, мы можем прийти к какому-то…

– Меня не огорчило то, что вы пытались убить меня. Но надеяться на такое? Мы с вами профессионалы, Морроу. Для меня оскорбительна сама мысль о том, что это может сработать.

– Я задет, – пробормотал Секутор.

– Я уязвлена, – пропела Витари, цепи звякнули в темноте.

– Глуфоко офижен, – проворчал Иней, подбираясь к Морроу сзади, со стороны загона.

– Вы могли бы и дальше облизывать жирный зад Хоффа. Или оставаться на вашей ферме и ходить за свиньями. Пускай это грубая работенка, да еще надо так рано вставать – но вы были бы живы.

– Подождите! Но… ву-у-у-гх…

Секутор схватил Морроу сзади за плечо, ударил ножом в шею и перерезал ему горло так спокойно и хладнокровно, будто разделывал рыбу.

Кровь брызнула на сапоги Глокты. Он отступил на шаг, сморщившись от боли, пронизавшей искалеченную ногу.

– Черт, – прошипел он сквозь стиснутые беззубые десны, чудом не споткнувшись и не упав задом в свинячье дерьмо. Сохранил равновесие только потому, что успел схватиться за ближайшую ограду.

– Ты не мог его придушить?

– А какая разница?

Морроу упал на колени. Очки соскользнули с его лица, одну руку он прижимал к перерезанному горлу, пока кровь, пузырясь, заливала воротник рубашки.

Глокта наблюдал, как секретарь опрокинулся на спину, одна его нога ударилась об пол, каблук несколько раз прочертил длинные полосы в густой жиже.

«Бедные свинки на ферме. Они никогда не увидят своего мастера Морроу. Не увидят, как он спускается с холма, возвращаясь домой после полной приключений жизни в блестящем столичном городе, и пар струится от его дыхания в холодном утреннем воздухе…»

Конвульсии секретаря становились все слабее. В конце концов он затих. Держась за поручень, Глокта наклонился и несколько мгновений рассматривал тело.

«Когда точно я превратился… вот в это самое? Постепенно, я полагаю. Шаг за шагом по дорожке, от которой никуда не денешься. Приходится идти вперед, для этого всегда находятся веские причины. Мы делаем то, что должны, что нам приказывают, что проще всего. Решаем эту жалкую задачку. А потом смотрим на себя и обнаруживаем, что превратились… вот в это самое. – Он взглянул на брызги крови, поблескивающие у него на ботинке, сморщил нос и вытер их о ноги Морроу. – А, ладно. Я бы желал посвятить свое время философии, но у меня слишком много дел. Чиновники, которые берут взятки, вельможи, которые занимаются шантажом, голоса, которые нужно раздобыть, секретари, которые не брезгуют преступлениями, любовники, которых надо припугнуть и поставить на место. Очень много объектов внимания. Не успеет один упасть на залитый дерьмом пол, как тут же появляется другой – с острым как бритва кинжалом, готовый отсечь мне голову. И конца-края этому не предвидится».

– Наши друзья-кудесники вернулись в город.

Секутор поднял маску и поскреб щеку.

– Тот самый маг?

– Да, первый из паршивцев, никак не меньше, и вся его компания неустрашимых героев. Он сам, недоносок ученик и та женщина. И навигатор. Неусыпно следите за ними. Не отобьется ли какой-нибудь поросенок от стада? Давно пора узнать, чем они там заняты. Тот очаровательный домик у воды все еще твой?

– Конечно.

– Хорошо. Может статься, мы перехватим инициативу, и когда его преосвященство потребует ответы, мы их уже получим.

«А меня самого мой повелитель, наконец-то, погладит по головке».

– С этими что делать? – Витари кивнула своей коротко стриженной головой на трупы.

Глокта вздохнул.

– Свиньи едят все подряд, насколько я понял.

Город постепенно погружался в сумерки, пока Глокта хромал по пустеющим улицам в Агрионт. Лавочники закрывали двери магазинов, домовладельцы зажигали лампы в комнатах, желтоватый свет свечей, пробиваясь сквозь узкие щели ставней, струился в темные переулки.

«Счастливые семейства мирно усаживаются ужинать. Любящие мужья с любящими женами и очаровательными детишками, благополучная, насыщенная жизнь. Мои самые искренние поздравления».

Он вдавил оставшиеся зубы в больные голые десны, стараясь не снижать темп ходьбы. Его рубашка почти насквозь промокла от пота, нога все сильнее ныла при каждом шаге.

«А я все никак не покончу с этим бесполезным куском падали».

Боль постепенно поднималась от лодыжки к колену, от колена к бедру, от бедра к искривленному позвоночнику и дальше, в череп.

«И все усилия – лишь ради того, чтобы уничтожить клерка средней руки, работавшего в нескольких кварталах от Допросного дома. До обидного пустая трата моего времени, вот что это такое, чертовски…»

– Наставник Глокта?

Какой-то человек приблизился к нему с явной почтительностью, его лицо скрадывали сумерки. Глокта быстро взглянул на него.

– Я…

Все было сделано очень ловко. Он не успел толком разглядеть человека, окликнувшего его, а на голову ему уже натянули мешок и повели, завернув руку за спину и подталкивая вперед. Он спотыкался, опирался на трость и слышал, как она ударяется о камни.

– А-ах!

Обжигающий спазм сковал его спину, когда он без особой надежды на успех попытался высвободить руку. Ему пришлось припасть на больную ногу и задыхаться от боли в мешке, закрывшем его голову. Через мгновение запястья сдавили веревки, и Глокта почувствовал, как могучие руки подхватили его под мышки с обеих сторон и потащили с невероятной быстротой. Его ноги почти волочились по камням.

«Это самое быстрое мое передвижение за долгое время».

Они держали его не грубо, но очень крепко.

«Профессионалы. И уж точно более высокого класса, чем наемники Морроу. Тот, кто послал их, явно не дурак, вот только кто он? Сам Сульт, кто-то из его врагов? Один из соперников в борьбе за трон? Верховный судья Маровия? Лорд Брок? Кто-то из членов открытого совета? А может быть, гурки? Они никогда не были моими близкими друзьями. Или банкирский дом «Валинт и Балк» решил таким образом напомнить мне о долгах? А может, я сильно недооценил молодого капитана Луфара? Или старина Гойл больше не желает делить свой хлеб с жалким калекой вроде меня?»

Получался целый список. Глокта не мог исключить ни одной возможности.

Он ясно различал шаги с обеих сторон. Узкие улочки. У него не было ни малейшего представления, как далеко его увели. Он задыхался в мешке, хрипел и кашлял.

«Сердце колотится, холодный пот градом. Волнующая картина. Даже пугающая. Что им может быть нужно от меня? Если людей похищают прямо на улице, то явно не для того, чтобы порадовать, накормить сладостями или нежно расцеловать. А жаль. Я знаю, для чего похищают людей. Очень хорошо знаю».

Несколько шагов вниз, и носки его ботинок беспомощно скользнули по ступеням лестницы. Потом стук захлопнувшейся тяжелой двери. Опять шаги, отдающиеся эхом под сводами выложенного плиткой коридора. Еще одна дверь хлопнула, закрываясь. Он почувствовал, как его без церемоний бросили на стул.

«Ну вот, теперь все выяснится, к лучшему или к худшему».

Мешок неожиданно сорвали с головы, и Глокта прищурился, когда яркий свет ударил ему в глаза.

Белая комната была слишком ярко освещена, чтобы чувствовать себя уютно.

«Мало кто лучше меня знает такого рода мрачные комнаты. С этой стороны стола все выглядит еще уродливее».

Кто-то сидел напротив него.

«Какая-то расплывчатая фигура».

Он закрыл один глаз и пристально вглядывался вторым, пока зрение не пришло в норму.

– О, – пробормотал он. – Вот так сюрприз.

– Надеюсь, приятный.

– Ну, это мы увидим.

Карлотта дан Эйдер изменилась.

«Я бы сказал, ссылка пошла ей на пользу».

Ее волосы снова отросли – не как прежде, конечно, но достаточно для того, чтобы сделать очень красивую прическу. Синяки вокруг горла поблекли, остались лишь едва различимые отметины в тех местах, где ее щеки покрывала короста. Она сменила холщовую тюремную робу предательницы на дорожный костюм обеспеченной женщины и выглядела в нем весьма привлекательно. Драгоценности сверкали на пальцах и в ожерелье вокруг шеи. Она казалась такой же богатой и благополучной, как в то время, когда они с Глоктой впервые встретились. И точно так же улыбалась.

«Улыбка игрока, придержавшего козырную карту. И как же я не догадался? Никогда не надо делать хороших подарков. Особенно женщинам».

Рядом с ней, под рукой, лежали ножницы. Острые маникюрные ножницы состоятельной женщины.

«Но они вполне сгодятся, чтобы вспороть человеку подошву, расширить ноздри, а также подрезать уши. Не торопясь, один кусочек за другим».

Глокта осознал, что ему очень трудно отвести взгляд от этих блестящих маленьких лезвий, посверкивающих в ярком свете ламп.

– Помнится, я наказывал вам никогда не возвращаться, – произнес он, но его голосу недоставало обычной суровости.

– Да, вы говорили. Но потом я подумала: почему бы нет? У меня есть активы в городе, и я не хочу от них отказываться, и кое-какие выгодные дела.

Она взяла маникюрные ножницы, отрезала еле заметный заусенец в уголке своего великолепно отточенного ногтя на большом пальце и сдвинула брови, рассматривая результат.

– К тому же вам вряд ли придет в голову сообщить кому-нибудь о том, что я здесь.

– Я неизменно забочусь о вашей безопасности, – недовольно произнес Глокта.

«А вот моя собственная безопасность улетучивается с каждым мгновением, увы. Сколько человека ни калечь, всегда можно добавить еще».

– Неужели все эти хлопоты нужны вам только для того, чтобы уладить торговые дела?

Ее улыбка стала еще шире.

– Надеюсь, мои люди не причинили вам вреда. Я просила их быть аккуратными. По крайней мере, пока.

– Даже очень вежливое похищение – все равно похищение, вы не находите?

– Ну, похищение – такое неприятное слово. Почему бы нам не счесть это приглашением, от которого трудно отказаться? Во всяком случае, я оставила вам вашу одежду.

– Эта особая милость не только для меня, но и для вас, поверьте. Но куда вы меня приглашаете, позвольте спросить? Если не считать довольно грубого обращения и короткой беседы.

– Даже обидно, что вам этого мало. Но кое-что есть, коли вы уж заговорили об этом. – Она срезала еще один заусенец своими ножничками и подняла на него глаза. – Со времен Дагоски остался один должок. Я не смогу спать спокойно, пока он не оплачен.

«Несколько недель в темной камере и удушение почти до смерти? Чем и как она может отплатить мне?»

– Что ж, говорите, – процедил Глокта, сжав десны. Одно его веко дрожало, когда он смотрел на маленькие лезвия ножниц. Они двигались: чик, чик, чик… – Я весь в нетерпении.

– Гурки идут.

Он немного помолчал, озадаченный.

– Идут сюда?

– Да. В Срединные земли. В Адую. К вам. Они построили флот, тайно. Начали строить его сразу после последней войны, сейчас завершили. Их суда могут соперничать с кораблями Союза. – Она бросила ножницы на стол и глубоко вздохнула. – Во всяком случае, так говорят.

«Корабли гурков, точно как говорил Юлвей, явившийся ночью. Возможно, это пустые слова. Но слухи порой оказываются правдой».

– Ну, и когда же они явятся?

– Этого я не могу сказать. Собрать такой поход – колоссальная работа. Но гурки всегда были организованы гораздо лучше, чем мы. Именно поэтому иметь с ними дело – одно удовольствие.

«Мой собственный опыт был не такой радостный».

– Сколько же у них сил?

– Много, я полагаю.

Глокта усмехнулся.

– Простите меня, если я не вполне доверяю словам человека, чье предательство было доказано. Тем более вы не очень-то щедры на подробности.

– Как хотите. Я пригласила вас, чтобы предупредить, а не убеждать. Я обязана вам жизнью.

«Как трогательно старомодно это звучит в ее устах».

– И все?

Она вытянула руки перед собой.

– Может ли дама привести в порядок ногти или это преступление?

– Но почему нельзя было просто написать мне? – резко осведомился Глокта. – А не волочить меня за шкирку по улицам.

– О, не надо волноваться. Вы всегда производили впечатление человека, не боящегося неудобств. Кроме того, нам представился случай возобновить чрезвычайно приятное знакомство. Позвольте мне этот краткий миг торжества после всего, что мне пришлось претерпеть от вас.

«Что ж, я не против. Я попадал и в менее приятные ловушки. По крайней мере, вкус у нее получше, и встретились мы не в свинарнике».

– Значит, я могу просто уйти?

– Эй, кто-нибудь подобрал трость?

Никто не откликнулся. Эйдер широко улыбнулась, показав ослепительно-белые зубы.

– Ну да, вы можете удалиться ползком. Как вам такое?

«Лучше так, чем всплыть на поверхность канала после того, как несколько дней пролежал на его дне, раздутый, как огромный бледный слизняк, и вонючий, как все могилы на городском кладбище».

– Ну, хотя бы так. Однако я спрашиваю себя: что удержит меня от того, чтобы послать практиков по запаху ваших дорогих духов после того, как мы закончим разговор? И они завершат то, что начали.

– Ваши слова меня не удивляют, это очень похоже на вас. – Она вздохнула. – Но должна сообщить вам, что у одного моего старинного и заслуживающего доверия делового партнера имеется заверенное печатью письмо. В случае моей смерти оно ляжет на стол архилектора и откроет ему истину относительно того, что случилось со мной в Дагоске.

Глокта раздраженно пожевал деснами.

«Сейчас мне придется жонглировать ножами».

– А что произойдет, если независимо от моих действий вы вдруг умрете от болезни? Или на вас обрушится дом? Или вы подавитесь куском хлеба?

Она широко распахнула глаза, как будто подобная мысль в первый раз пришла ей в голову.

– В любом из этих случаев… письмо все равно будет отправлено, независимо от степени вашей вины. – Она как-то беспомощно рассмеялась. – Мир так устроен, что справедливости в нем не сыщешь. Но должна сказать, что жители Дагоски, взятые в плен наемники и принесенные в жертву солдаты Союза, которых вы заставили участвовать в заранее проигранном сражении, были бы довольны. – Она улыбнулась так мило, словно они говорили о садоводстве. – Для вас все было бы гораздо проще, если бы вы привели приговор в исполнение.

– Вы читаете мои мысли.

«Но уже поздновато. Я сделал доброе дело, и вот, конечно, за него надо заплатить».

– Скажите мне вот что, прежде чем мы расстанемся навсегда – на что мы оба можем только надеяться. Вы вовлечены в дело с выборами? – (Глокта почувствовал, как у него дернулся глаз.) – Это относится к моим служебным обязанностям.

«На самом деле это занимает все мое время, если я не сплю».

Карлотта дан Эйдер наклонилась к нему так близко, как того требовала конфиденциальность. Локти она поставила на стол и оперлась подбородком на руки.

– Кто же будет следующим королем Союза, как вы думаете? Брок? Ишер? Или кто-то еще?

– Пока рано об этом говорить. Я работаю над этим.

– Тогда ковыляйте прочь. – Она выпятила нижнюю губу. – И будет лучше, если вы не скажете о нашей встрече его преосвященству.

Она кивнула, и Глокта почувствовал, как ему снова натянули мешок на голову.

Толпа оборванцев

Командный пост Джезаля – если можно говорить о командовании, когда человек пребывает в столь растерянном и смущенном состоянии, – находился на вершине довольно высокого холма. Оттуда открывался чудесный вид на широкую долину внизу. По крайней мере, в благополучные времена этот вид был чудесным. Но в нынешних обстоятельствах приходилось признать: такое зрелище трудно назвать приятным.

Основные силы восставших полностью заняли несколько обширных полей на подступах к долине. Они походили на темное, грязное, угрожающее скопище насекомых, среди которого то и дело ярко поблескивал металл. Это были крестьянские орудия труда и инструменты ремесленников, но весьма острые.

Даже издалека можно было заметить среди бунтовщиков тревожные признаки организованности – например, ровные, регулярно повторяющиеся промежутки между рядами восставших, предназначенные для того, чтобы по ним быстро доставлялись припасы и передвигались гонцы. Даже такому малоопытному командиру, как Джезаль, было очевидно: в этой армии, больше похожей на толпу, явно присутствовал кто-то, кто знал свое дело. И знал его больше, чем сам Джезаль.

Другие группы восставших, мелкие и беспорядочные, были разбросаны на довольно большом расстоянии друг от друга по всей окружающей территории, и каждая из них жила по собственным законам. Люди, которых посылали за фуражом, едой и питьем, обчистили всю округу. Эта расползающаяся черная масса на зеленых полях напоминала Джезалю кучу черных муравьев, облепивших груду очисток от яблока. Он не имел представления, сколько их там было, но с дальнего расстояния можно было прикинуть, что не меньше сорока тысяч.

В деревне на краю долины, позади основных сил восставших полыхал огонь. Костры это или горящие дома, сказать было трудно, но Джезаль опасался второго. Три высоких столба черного дыма поднимались и плыли над округой, придавая воздуху слабый и тревожный привкус пожарища.

На командном пункте должна царить атмосфера бесстрашия, вдохновляющая подчиненных, – Джезаль, конечно, помнил об этом. Но глядя на уходящее вниз и вдаль поле, он не мог не думать об огромном множестве людей на противоположном его конце, отчаянно и пугающе устремленных к цели. Он не мог удержаться и время от времени бросал взгляды на собственных воинов. Их жидкие ряды выглядели весьма неуверенно. Джезаль морщился и неловко дергал воротник своего мундира. Эта чертова штука по-прежнему жала ему шею.

– Как вы хотите расположить войска, сэр? – спросил Джезаля его адъютант майор Опкер, бросив на командира взгляд, одновременно снисходительный и заискивающий.

– Расположить войска? А, ну да…

Джезаль напряг мозги, чтобы придумать хоть что-то подходящее. Как профессиональный военный, он давно пришел к выводу: если на самом верху есть опытный и решительный командир, а внизу – опытные и решительные солдаты, то тем, кто находится между ними, можно вообще ничего не знать и не делать. Эта стратегия обеспечила ему теплое место на службе на несколько мирных лет, но теперь ее недостатки раскрылись со всей очевидностью. Если каким-то чудом один из «середняков» оказывается на посту командира со всей полнотой власти, система полностью рушится.