Чертовка

Ты усмехаешься и смотришь на него свысока. Думаешь, что он псих, – ну, вы понимаете, о чем я, – или же напрочь лишен честолюбия. Но если хорошенько посмотришь на себя, то уже не будешь дивиться на этого парня… Руки и ноги у тебя на месте. Здоровье тоже в порядке, внешность что надо и честолюбие, – в общем, брат, все при тебе. Ты молод (думаю, тридцать лет – это еще молодость) и силен. Пусть ты не слишком образован, но знаешь множество людей, которые попадают наверх, проучившись и меньше твоего. И при всем, что имеется у тебя в наличии, ты немногого добился в жизни. И что-то тебе подсказывает, что уже вряд ли добьешься большего.

И хотя сейчас, конечно, ничего не изменить, ты не перестаешь надеяться.

Не перестаешь задавать себе вопросы…

…Может, ты был слишком честолюбив. Может, в этом вся штука. Делать карьеру сорок лет – от мальчика на побегушках до президента компании – это не для тебя. Тогда ты записался в бригаду, распространявшую журналы по обоим побережьям. Потом подвернулась хорошая возможность торговать щетками, – по крайней мере, она казалась хорошей. И ты занимался этим, пока не подворачивалось дельце, более выгодное с виду. А потом переключался на что-нибудь еще. Элитный кофе и чай, столовые приборы, грошовая страховка, купоны на печать фотографий, кладбищенские участки, чулки, травяные настойки и бог знает что еще. Ты клянчил деньги в пользу благотворительных организаций. Скупал старое золото. Потом опять возвращался к журналам, и щеткам, и кофе, и чаю. Ты неплохо зарабатывал – иногда по паре сотен в неделю. Но когда прикидывал, сколько заработано в среднем (бывали ведь и неудачные недели), выручка оказывалась не так уж велика. Пятьдесят или шестьдесят долларов в неделю… ну, может, семьдесят. Наверное, больше, чем можно было заработать на заправке или торгуя газировкой. Но за эти деньги приходилось из сил выбиваться, а в то же время ты как будто топтался на месте. Ты все еще был там, откуда начал. А ведь ты уже давно не мальчишка.

Тут ты приехал в какой-то городок, и на глаза тебе попалось объявление. Нужен человек для торговли на выезде и сбора долгов. Стоящее дело для трудолюбивого парня. И ты подумал: может, это как раз то, что нужно? Похоже, нормальная работа, да и городок вроде неплохой. И вот ты согласился на эту работу и бросил якорь в этом городе. Конечно же, и с работой, и с городом вышла промашка: они оказались ничем не лучше того, что ты знал прежде. Работа мерзкая. Город мерзкий. Ты себе мерзок. И с этим, черт возьми, ничего не поделаешь.

Все, что тебе остается, – делать свое дело, как остальные. Как тот парень, который стрижет собак, и тот парень, который убирает лошадиный навоз. И ненавидеть это. Ненавидеть себя.

И надеяться.

4

Мы жили в маленькой четырехкомнатной халупе на краю деловой части городка. Район не так чтобы первосортный – понимаете, о чем я? С одной стороны дома – свалка автомобилей, с другой – железнодорожная ветка. Впрочем, по нашему вкусу и этот район был неплох. Мы жили там точно так же, как жили бы в любом другом месте. Дворец ли, хижина ли – результат один. Даже если бы наше жилье и не было халупой, то вскоре оно ею стало бы.

Стоило нам только туда въехать.

Я вошел в дом, снял пальто и шляпу. Положил их на чемодан с образцами – по крайней мере, он был чистым – и огляделся. Пол не подметен. В пепельницах полно окурков. Повсюду раскиданы вчерашние газеты. А… черт возьми, все не слава богу. Только грязь и беспорядок, куда ни посмотри.

Кухонная раковина полна грязных тарелок; вся плита заставлена липкими, жирными сковородками. Похоже, Джойс только что поела и, конечно же, оставила масло и все прочее на столе. И вот теперь тараканы пировали вовсю. Они вообще прекрасно устроились у нас, эти тараканы. Им, черт подери, перепадало куда больше еды, чем мне.

Я заглянул в спальню. Похоже, по ней прокатился циклон. Циклон и пыльная буря в придачу.

Я ногой распахнул дверь ванной и вошел.

Кажется, день для моей дражайшей выдался удачный. Всего семь часов вечера, а она уже почти одета. Не сказать, что одежды было много: только пояс для чулок, чулки да туфли. Но для нее и это – уже кое-что.

Она мазала губы помадой и скосила на меня глаза, глядя в зеркальце аптечки.

– А, – с ленцой произнесла она, – так и есть – сам король! И так же вежлив, как обычно.

– Ладно, – сказал я. – Можешь снова напялить свою ночнушку. Я тебя уже видел и хочу заметить, что среди уличных девиц попадаются получше.

– Ах вот оно что? – Глаза ее сверкнули. – Поганый ты ублюдок! Как вспомню всех тех хороших парней, которым я по очереди отказала, чтобы выйти замуж за тебя, я…

– Отказала? – переспросил я. – Ты хочешь сказать – обслужила в порядке очереди, да?

– Проклятый лжец! Да я н-никогда… – Она уронила помаду в раковину и резко повернулась ко мне. – Долли, – пробормотала она. – Ах, Долли, милый! Что же с нами такое?

– С нами? Что значит «с нами»? – спросил я. – Я каждый день вкалываю до потери сознания. Работаю как вол, и что, черт подери, я за это получаю? Ни черта я не получаю, так-то. Ни нормальной еды, ни чистой кровати, ни хотя бы стула, куда я мог бы сесть, чтобы меня тут же не затоптали полчища тараканов.

– Я… – Она прикусила губу. – Я знаю, Долли. Но они опять появляются, эти насекомые, что бы я ни делала. Вожусь с утра до ночи, а проку чуть. В общем, наверное, я просто устаю, Долли. Как бы я ни старалась, все без толку. Ну просто все из рук валится. Раковина вечно засоряется, в полу большие щели и…

– А как насчет других мест, где мы жили? Небось там у тебя чистота была идеальная?

– Мы никогда не жили в приличной квартире, Долли. В такой, где я могла бы себя проявить. Всегда были халупы вроде этой.

– Ты, верно, хочешь сказать, что они стали халупами, – заметил я. – После того, как ты пустила все на самотек – бездельничала только и слонялась почем зря. Тебе просто наплевать – вот в чем штука. Знаешь, ты бы видела, как приходилось вкалывать моей матери, чтобы привести наше жилье в порядок. Семеро детей в квартире на солнечную сторону, без горячей воды, но все блестело, и ни пылинки…

– Ладно! – завопила Джойс. – Я же не твоя мамочка! И не равняй меня с другими женщинами! Я – это я, понял? Я, я!

– Нашла чем гордиться.

Она открыла и закрыла рот. Потом смерила меня долгим взглядом и снова повернулась к зеркалу.

– Хорошо, – сказал я. – Хорошо. Ты сказочная принцесса, а я хам. Знаю, что тебе приходится нелегко. Знаю, что было бы куда лучше, зарабатывай я больше денег, и, видит Бог, я бы этого хотел. Но у меня не получается, и ничего тут не попишешь. Так почему бы не радоваться тому, что есть?

– Хватит уже разговоров, – оборвала меня Джойс. – Так и знала, что толку от них никакого.

– Черт побери, я же прошу прощения. Я целый день мотался под дождем, пока ты валялась в постели, и вот прихожу в этот чертов свинарник, мне тошно и погано и…

– Пой, пой, – вставила она. – Пой, король.

– Я же говорю – извини меня! – повторил я. – Я прошу прощения. А теперь – как насчет того, чтобы согнать твоих любимчиков со жратвы и приготовить мне ужин?

– Сам готовь свой проклятый ужин. На тебя все равно не угодишь.

Она отложила помаду и взяла карандаш для бровей. Дикая, слепящая боль пронзила мне лоб.

– Джойс, – сказал я, – я же извинился. Я прошу тебя приготовить мне ужин, Джойс. Пожалуйста, понимаешь? Пожалуйста!

– Проси-проси, – уперлась она, – хрен допросишься, ля-ля-ля.

И продолжала возиться с карандашом для бровей. Можно подумать, меня тут просто не было.

– Детка, говорю же – я не шучу. Лучше бы тебе поджать хвост и топать на кухню, пока я его не оторвал. А будешь дальше кобениться, придется тебе таскать его за собой в сумке.

– Ну разве ты не прелесть? – сказала она.

– Джойс, я просто предупреждаю. Даю тебе последний шанс.

– Да здравствует король! – Она издала чмокающий звук. – Этот поцелуй тебе, король.

Я размахнулся от пояса и выдал нежнейший хук, на какой только был способен. Она крутанулась на каблуках и плюхнулась спиной прямо в ванну, полную грязной воды. Господи Исусе, ну и видок у нее был!

Я, смеясь, прислонился к двери. Она выкарабкалась из ванны, роняя грязную мыльную пену, и потянулась за полотенцем. Знаете, я ведь не сделал ей больно. Черт подери, покажи я свой настоящий хук, я бы ей голову свернул!

Она принялась вытираться и сперва ничего не говорила, а я уже не смеялся. Потом она сказала одну вещь, жутко смешную, а в то же время и грустную. Сказала так задумчиво и мягко, словно важнее этого ничего не было на свете.

– Это мои последние хорошие чулки, Долли. Ты порвал мои единственные чулки.

– А, черт. Достану я тебе чулки. Поищу в чемодане с образцами.

– Те я не могу носить. Они по щиколотке не садятся. Верно, придется мне идти с голыми ногами.

– Идти? – переспросил я.

– Я ухожу. Сейчас. Сегодня. Ничего мне от тебя не нужно. Заложу часы и кольцо – хватит на то, чтобы прокормиться, пока не найду работу. Все, чего мне хочется, – это уехать отсюда.

Да вали ты на здоровье, коли так приспичило, сказал я ей, туфли-то к полу не прибиты.

– Сначала только обмозгуй хорошенько, что да как. Лучше бы тебе перекантоваться тут, пока не нашла работу. В нашем-то городишке с ночными клубами туго.

– Что-нибудь найду. Я ведь не обязана оставаться в этом городе.

– Какого же черта ты раньше не искала работу? – спросил я. – Если бы ты тоже что-то приносила в дом, если бы хоть немного старалась…

– С какой стати? С чего бы мне это в голову пришло? Я что, должна горбатиться ради парня, который и в церкви слова доброго не скажет? – чуть не взвизгнула она и добавила уже спокойнее: – Ладно, Долли, я все это сто раз уже говорила. Я – это я, а не кто-нибудь другой. Может, я должна была больше стараться, а может, и ты, но мы не старались, и все было бы точно так же, начни мы сначала. А теперь, если позволишь… мне надо привести себя в порядок…

– Откуда вдруг такая скромность? – удивился я. – Мы пока что еще женаты.

– Ничего, недолго осталось. Не мог бы ты теперь выйти, Долли, пожалуйста?

Я пожал плечами и вышел за дверь.

– Ладно, – сказал я. – Я еду в центр, раздобуду чего-нибудь поесть. Удачи тебе и наилучшие пожелания ребятам из полиции нравов.

– Д-Долли… и это все, что ты можешь сказать в такую минуту?

– А что, по-твоему, я должен говорить? «Питер, Питер – тыкв любитель»?[2]

– А т-ты разве… Ты не хочешь поцеловать меня на прощанье?

Я кивнул на зеркало:

– Это? Угадай с трех раз, пупсик. Правильный ответ – «нет».

Я вышел из ванной, подставив спину как чертов дурак, и в следующую же секунду получил массажной щеткой по черепу. Боль была жуткая, и ругательства, которые летели мне вслед, не слишком ее облегчали. Но я уже не стал бить Джойс и даже браниться с ней. Решил, что сказано достаточно. И сделано достаточно.

Я погрузил чемодан с образцами в машину и отправился в город.

Убил пару часов – ужинал и мухлевал с карточками клиентов, а потом вернулся домой.

Она ушла, но память по себе оставила – если вы понимаете, о чем я. Уж она постаралась, чтобы я надолго ее запомнил. Окна спальни были открыты нараспашку, и кровать вымокла от дождя. Моя одежда… в общем, с одеждой было покончено.

Она полила чернилами все мои рубашки. Ножницами вырезала здоровенные дырки в моем костюме, моем единственном запасном костюме. Все мои галстуки и носовые платки искромсала в клочья. Все носки и белье затолкала в унитаз.

Говорил же я вам, что она шикарная малютка? Настоящая куколка. Надо будет сделать ей что-нибудь приятное, если, не ровен час, снова ее повстречаю.

Я постарался навести порядок, ну, насколько это было возможно, и только часа в два ночи наконец управился и вытянулся на диване. Обессилевший, разозленный, удивленный. Ну не мог я этого понять. Зачем, если парень ей не нравился и она не пыталась с ним ужиться, она из кожи вон лезла, чтобы его заполучить?

Я встретил ее в Хьюстоне года три назад. Я был главным в бригаде, продававшей журнальные подписки, а она торговала сигаретами в дешевом кабаке – я почти каждый вечер заходил туда отдохнуть. В общем, она с самого начала на меня нацелилась. Прилипала к моему столу так, что ее можно было принять за скатерть. Каждый раз, когда я делал глоток, ее лицо просвечивало сквозь дно бокала. Так, слово за слово, и я уже стал провожать ее домой после работы. А что еще остается делать парню, если девчонка на него вешается? Пару раз я проводил ее до дверей, а потом она позволила мне зайти. У нее была самая чудная однокомнатная квартирка, какую только можно себе представить. И наверное, с приходящей уборщицей, так что Джойс оставалось только следить за собой, и она неплохо с этим справлялась. Впрочем, не то чтобы я очень хорошо осмотрел квартиру. Я тогда кое о чем другом думал. И сказал: «Милая, а как насчет?..» И тут – бах! Размахнулась и врезала мне по морде. Я вскочил со стула и собрался уходить. Она – в слезы. Сказала, что я бы не считал ее хорошей девушкой, если бы она мне позволила; что я бы не захотел на ней жениться и еще припомнил бы потом. А я ей: «Ну-ну-ну, милая, за кого ты меня принимаешь?»

Нет, погодите! Кажется, я все напутал. По-моему, это было с Дорис – девицей, на которой я был женат до Джойс. Да, похоже на Дорис – а может, Эллен? Хотя какая разница? Все они одинаковы. Все поступили со мной на один манер. В общем, я спросил: «За кого ты меня принимаешь?» И она ответила… они ответили: «За хорошего парня». Я…

…Тут я уснул.

5

Торговая сеть «Рай низких цен» насчитывала семьдесят пять магазинов по всей стране. Я расскажу вам о том, на который работал я, и по нему вы сможете судить обо всех остальных.

Находилось это здание с фасадом всего-то двенадцати футов в ширину в небольшом переулке, между лавкой чистильщика обуви и фруктовым лотком. У магазина – две маленькие витрины, примерно по сотне предметов в каждой. Мужские костюмы, женские платья, рабочая одежда, купальные халаты, наручные часы, туалетные наборы, сувениры – больше вещей, чем я могу перечислить. Зачем было все это выставлять, непонятно, потому что покупатели с улицы заходили к нам раз в год по обещанию. Почти всю торговлю вели на выезде – я и еще пяток ребят.

Оборот был тысяч пятнадцать в месяц, а план по сборам с должников мы выполняли процентов на семьдесят пять. Это вроде бы немного, но зато у нас была хорошая наценка. Когда наценка процентов триста, сборы могут быть не такими уж большими. При таком раскладе можно и с оборотом в пятнадцать тысяч жить куда лучше, чем многие магазины с оборотом в пятьдесят.

В то утро я слегка припозднился, так что другие, с позволения сказать, коммивояжеры уже ушли. Грузный парень – клиент, зашедший «просто посмотреть», – перебирал мужские пиджаки на вешалке. Стейплз был в офисе, в дальнем конце магазина, отделенном от остального пространства прилавком от стены до стены.

В магазинах «Рай низких цен» не было обычных офисных сотрудников. Только менеджеры по кредитам вроде Стейплза. Я выложил на прилавок карточки со счетами клиентов и наличные, и Стейплз принялся за сверку.

Он был невысокого роста, лет пятидесяти, седой, с брюшком и по-детски пухлыми губами. В те времена, когда старина Стейплз еще сам ходил по домам, его прозвали Плаксой. Возникал он, бывало, на пороге у какого-нибудь несчастного ублюдка, а может, заваливался к бедолаге на работу – и принимался рыдать да завывать, точно хотел, чтобы его услышали в соседнем округе. Силой он действовать не мог, поэтому давил на нервы. Должникам волей-неволей приходилось раскошеливаться, чтобы только избавиться от него.

Говорил Стейплз как-то по-бабьи, но вроде не пришепетывал, хотя казалось, что вот-вот начнет. Он закончил сверку и приветливо мне улыбнулся. Он снял очки, медленно их протер и снова надел.

– Фрэнк, – сказал он, – ты меня разочаровал. Крайне, крайне разочаровал.

– Да? – спросил я. – А что такое-то?

– Такая неуклюжесть, Фрэнк. Такая нелепая бестолковость. В наше время мы куда лучше обтяпывали такие дела. Почему, скажи на милость, ты не украл деньги со счета прибылей и убытков, с неактивного счета «п. и у.»? Будь у тебя хоть немного мозгов, ты мог бы скрывать свои махинации годами.

Он грустно покачал головой, точно готов был заплакать.

Я принужденно засмеялся:

– Украл? Что это за ерунду ты лепишь, а, Стейплз?

– Ах, Фрэнк, прошу тебя! – Он помахал ладонью. – Не хочешь по-доброму – тебе же хуже. Так вот, вчера мне позвонил работодатель Пита Хендриксона – точнее сказать, его бывший работодатель. Похоже, наши методы ведения бизнеса произвели на него не самое приятное впечатление, и он был вынужден мне об этом сообщить.

– И что с того? – спросил я.

– Фрэнк…

– Ладно. Я занял тридцать восемь долларов. Верну их тебе к концу этой недели.

– Понятно. А как насчет остального?

– Какого еще остального? – спросил я. – Что вообще за лажа?

Но я знал, что все это без толку. Он вздохнул и скорбно покачал головой:

– У меня хватило времени только на выборочную проверку твоих счетов, Фрэнк, но я уже обнаружил дюжину… э-э… растрат. Почему бы тебе не снять с души грех, мой мальчик? Просто назови мне общую сумму недостачи. Я же все равно узнаю.

– Я ничего не мог поделать, – признался я. – Все из-за дождя. Сейчас наконец распогодилось, и если ты дашь мне всего несколько недель…

– Общая сумма, Фрэнк?

– Вот, у меня все записано. – Я достал записную книжку и показал ему. – Сам видишь – я собирался все вернуть. Черт, если бы я не думал их вернуть, стал бы я вести учет, а?

– Что ж, пожалуй, – протянул он, поджав губы. – Пожалуй, ты стал бы вести учет. По крайней мере, я бы на твоем месте стал. Чтобы лучше выглядеть в таких малоприятных непредвиденных обстоятельствах, как нынешние.

– Погоди минутку, – сказал я. – Я…

– Триста сорок пять долларов, да? Может, наскребешь их, как хороший мальчик, и будем считать дело закрытым?

– Я выпишу тебе чек, – предложил я. – Ради бога, Стейплз, будь у меня деньги, будь у меня возможность выпросить или занять, я бы не стал брать отсюда.

– Гм… Наверное. А как насчет твоей машины?

– Какой машины? Обратись в кредитную компанию.

– Мебель?

– У меня ее нет. Я снимаю меблированную квартиру. Говорю тебе, Стейплз, нет у меня денег и раздобыть их негде. Все, что я могу, – это…

– Понятно, – перебил меня он. – Что ж, все это, конечно, из рук вон плохо, не правда ли? Прямо-таки угнетающе. Мстительность не в традициях нашей фирмы, но… полагаю, ты знаком с законами этого штата? Все, что свыше пятидесяти долларов, считается кражей в особо крупных размерах.

– Послушай, а тебе-то это зачем? Черт возьми, тебе-то какая польза от того, что засадишь меня в тюрьму? Господи, да если ты просто…

– Ну, польза может быть немалая, – ответил Стейплз. – Человек перед угрозой длительного тюремного заключения часто вспоминает о возможностях, которыми прежде пренебрегал. Так мне подсказывает опыт.

– Но я не могу! Ничего не выйдет! – воскликнул я. – Нет никого, кто мог бы мне помочь. Я сто лет не видел никого из родственников, к тому же они чертовски бедны. У меня нет близких друзей или…

– А как насчет твоей жены?

– Говорю же тебе – у меня есть только один способ достать эти деньги. Дай мне шесть недель. Дай месяц. Дай три недели. Я буду работать без выходных по шестнадцать часов в день, пока… Ты должен, Стейплз! Всего несколько недель, а…

– Ах, я никак не могу на это пойти, Фрэнк! – твердо сказал Стейплз, покачав головой. – Я бы и рад, но, честное слово, не могу… Офицер!

– Ради всевышнего… Офицер?

Это был тот самый парень, которого я принял за клиента, зашедшего «просто посмотреть». Поигрывая зубочисткой во рту, он вальяжной походкой подошел сзади и сдавил мой локоть.

– Ладно, малыш, – сказал он. – Нам пора уходить. Можешь попрощаться.

Стейплз одарил полицейского лучезарной улыбкой. Улыбнулся и мне:

– Я терпеть не могу прощаться, Фрэнк. Может, просто скажу тебе «до свиданья»?

6

Возможно, это покажется смешным, но в тюрьму я угодил впервые в жизни. Сущая правда, вот вам крест. Я объездил страну вдоль и поперек, в свое время побывал во всех штатах, и некоторые дела, что я проворачивал, были пострашнее шлюхи с гвоздильной фабрики. Но за решетку я не попадал ни разу. А все вокруг – попадали. Парни, работавшие на той же улице, в доме напротив. Но только не я. Думаю, что с виду я не похож на человека, способного переступить черту. Я могу разговаривать и вести себя таким образом, но по моему виду не скажешь, что я такой. Да я и не чувствую себя таким, если вы понимаете, о чем речь.

Было около десяти утра, когда они оформили протокол и заперли меня в камеру предварительного заключения. Я осмотрелся и, хотя, как сами видите, я далеко не сноб, все же пошел в угол и сел в одиночестве. Ну не мог я свыкнуться с мыслью, что попал сюда. Не мог я поверить, что оказался в одной компании со всеми этими парнями, которые наверняка были те еще гуси. Я, старина Долли Диллон, в тюряге по обвинению в краже в особо крупных размерах? Полный бред. Казалось, все это мне снится.

Я был тертый калач, но весь день продолжал думать, что Стейплз смягчится. Поймет, что, сидя в тюрьме, я не смогу ничего заработать, снимет обвинения и позволит мне отработать долг. Я думал об этом, надеялся на такой исход и подготовил для Стейплза предложение. Квартира была оплачена на месяц вперед, и взнос по кредиту на машину я тоже внес. Я собирался ему сказать: «Слушай, Стейплз, вот как мы с тобой поступим. Купи мне пару талонов на обед, заплати за бензин и масло, а все, что я заработаю…»

Тут я вспомнил, что магазин должен мне за работу. За два, точнее, за два с половиной дня, если учитывать и это утро. Черт подери, вот уже и двадцать пять долларов. Значит, весь мой долг сводился… скажем, к трем сотням долларов, если округлить. Бог ты мой, о такой сумме и говорить смешно! Я мог заработать ее в два счета, особенно теперь, когда Джойс отвалила.

Я знал, что Стейплз меня вытащит. Правда. Я это знал.

И наверно, вы уже догадались, что ничего подобного он не сделал.

Начался и закончился следующий день. Тут я стал думать о других зацепках, о других возможностях отсюда выбраться. На них было не больше надежды, чем на Стейплза, но я все время перебирал их в голове. Может, какая-нибудь бригада приедет в город, зная, на что я способен, и тогда они все скинутся – как-нибудь разведают, где я, – и… А может, мне полагалась премия от одной из фирм, на которые я работал прежде, и так вышло, что чек должен прийти только сейчас. А может, кто-то из моих родичей на Восточном побережье приказал долго жить и мне кое-что причитается по его страховке. А может, Дорис принесет мне денег. Или Эллен. Или… или еще кто-нибудь. Проклятье, кто-то должен мне помочь! Что-то должно произойти.

Никто мне не помогал, ничего не происходило. С этим не хотелось мириться, но в конце концов до меня дошло, что так все и будет. Я попался. Хватит себя обманывать.

Я подумал о Моне – ведь именно она стала причиной моих неприятностей. Если бы я не взял деньги Пита Хендриксона, чтобы расплатиться за то серебро, Стейплз меня бы не раскусил. Я обзывал себя чертовым дураком и другими словечками, кажется, немного побранил и Мону. Но вообще-то, я ругал ее вполсилы. Я знал: будь у меня возможность, я бы снова поступил так ради нее, а потому не держал на нее зла. Да и как можно злиться на такую милую, беспомощную детку?

Я сидел в углу камеры, в сторонке от всех, думал о ней, и мне становилось тепло и приятно. Я вспоминал ее в тот день. Как она подошла прямо ко мне, обвила руками и положила голову мне на грудь. Как стояла там – голая, дрожащая. И обнимала меня крепче и крепче, и мне уже казалось, что мы одно целое.

Она была не от мира сего, эта малышка. Не такая, как те проклятые шлюхи, с которыми я вечно якшался. Вот с такой деткой я бы с удовольствием связал свою жизнь. Ради нее сделал бы все на свете, потому что знал: она сделает все на свете для меня и я могу спокойно ехать по своим делам.

Меня тревожило, что она подумала, когда я за ней не вернулся. Меня тревожило, что с ней теперь случится. Закрыв глаза, я видел все как наяву: на пороге появляются разные парни, старуха предлагает им… а Мона… Мона там, в спальне…

Я быстро открыл глаза. Заставил себя не думать о ней, а вместо этого начал вспоминать дом, где она жила.

Знаете, почти в тот самый момент, когда я переступил порог этого дома, у меня возникло чувство: что-то здесь не так. Тогда я еще не мог сообразить, в чем дело, а потом навалилось слишком много забот и было не до того.

Но теперь до меня наконец-то дошло: в доме совсем не было фотографий. Я имею в виду – фотографий людей.

Наверное, я побывал в десяти тысячах старых домов – домов, где живут старые люди. И повсюду на стенах была масса фотографий. Бородатые мужчины с расстегнутыми воротниками. Женщины в платьях с закрытым воротом и рукавами типа «окорок». Мальчики в костюмах Бастера Брауна[3] и девочки в матросках и штанишках. Дедушка Джонс, дядя Билл и тетя Хэтти. Дети кузины Сьюзи… Все старые дома таковы. Везде есть такие фотографии. Но в этом доме я, черт подери, не увидел ни одной.

Эта мысль все время крутилась у меня в голове, и я наконец подумал: «Ну и что? Тебе-то какое дело?» Знаете, я даже разозлился на себя: думать о таком, да еще и в том месте, где я оказался! В общем, я перестал об этом думать и снова начал беспокоиться о себе; прошло немало дней, прежде чем я вернулся к этой мысли. Но к тому времени…

Даже не знаю. Решайте сами. Может, в любом случае было бы слишком поздно.

Может, в любом случае все закончилось бы тем же самым… Я попал в тюрьму в среду утром. В пятницу днем мне должны были предъявить обвинение. В тот день около двух зашел надзиратель и отвел меня в душевую. Я помылся и побрился в его присутствии, а потом он выдал мне мою одежду.

Я оделся. По длинному коридору, через множество дверей тюремщик провел меня в приемную. Он сообщил мое имя полицейскому за конторкой. Тот выдвинул ящик, пролистал пачку конвертов и швырнул один из них на стол.

– На, проверь, – сказал он мне. – Если чего-то не хватает, скажи прямо сейчас.

Я открыл конверт. Там были мой кошелек, ключи от машины и талон с полицейской стоянки.

– Ну, все? – спросил он. – Тогда черкани-ка вот тут.

Я расписался в получении. Как-то у них странно устроено, подумал я, на черта столько возни лишь для того, чтобы я предстал перед судьей? Но, как уже говорил, я еще никогда не был в тюрьме и решил, что им, наверное, виднее.

Я положил вещи в карман. Дверь на улицу была открыта, и я подумал: о боже, все бы отдал, только бы оказаться там…

Тюремщик зашел за конторку. Он стоял возле бачка с водой, полоскал рот и сплевывал в большой медный таз. Казалось, он напрочь обо мне забыл. Я стоял и ждал.

Наконец полицейский поднял на меня глаза:

– Эй, парень, тебе что, здесь нравится?

– Да как-то уже попривык, – промямлил я.

– Вали-ка отсюда, – сказал он. – Какого черта ты здесь ждешь? Все свое барахло получил, да?

– Да, сэр, – ответил я. – Большое вам спасибо, сэр!

И выбежал из этого проклятого места так быстро, что, бьюсь об заклад, даже тени не отбрасывал.

Я ведь был уверен, что это ошибка, понимаете? Что они спутали меня с каким-то другим парнем. Я не представлял себе, что могло быть как-то иначе.

Я сел в свою машину, стоявшую на полицейской парковке. Рванул оттуда со скоростью пули и, наверное, проехал четыре или пять кварталов, прежде чем оклемался и сбавил скорость.

Нет, так легко я не отделаюсь. Интересно, как далеко я надеялся удрать на купленной в кредит машине и с жалкими двумя долларами в кармане? Может, полицейские сваляли дурака, а может, Стейплз решил дать мне поблажку? В любом случае не худо бы его проведать. Если он готов играть по-честному – отлично. Если нет, тоже неплохо. По крайней мере, оторву его поганый хвост, прежде чем вернусь за решетку.

Я припарковался чуть поодаль от магазина. Потом подкрался к окну и заглянул сквозь стеклянную дверь.

Стейплз стоял примерно посередине прохода, спиной ко мне, – похоже, пересчитывал выручку.

Я рванул дверь и вошел. Стейплз вздрогнул и обернулся.

Он быстро шагнул мне навстречу, протягивая руку для пожатия:

– Мой дорогой мальчуган! Я так рад, что они тебя быстро выпустили. Я просил их не задерживать тебя ни минутой больше, чем требуется. Дал им понять, Фрэнк, что это очень срочно.

– Что ж, ладно, – ответил я. – Я же не возникаю, пойми. Но если хочешь знать мое мнение, три дня – это не так уж скоро.

– Но, Фрэнк, – развел он руками, – какие три дня? Твоя жена вернула мне деньги не больше часа назад.

7

Моя жена? Жена, которой у меня уже вроде как нет, взяла и выложила капусту? Да не может того быть. Черта с два она раскошелилась бы, даже если бы ей вдруг подфартило.

Стейплз взглянул на меня выжидающе:

– Хочешь сказать, ты об этом не знал? Она не сказала тебе, что хлопочет, чтобы тебя выпустили?

В его голосе была мурлыкающая, самодовольная нотка. Я не знал, в чем дело или о чем он думает. Но с таким парнем, как он, не стоит делиться своими бедами.

– В общем-то, я знал, что она пытается найти деньжат, – протянул я, – но не думал, что и вправду найдет. Пожалуй, ты оказался прав. Никогда не знаешь, на что способны близкие, пока тебя не припрут к стенке.

– Гм… – Он кивнул, пристально глядя на меня. – Я вот что подумал. Понимаешь, в магазин звонили разные люди, спрашивали о тебе. Клиенты, которые оформили покупку по каталогу и теперь ожидают доставки. Я объяснил им ситуацию – сказал, что у тебя вышла недостача и…