Аш: Тайная история (№2) - Том II: Отряд

— Ваш аббат отдал вторую комнату рабам-мужчинам. А меня поместили с женщинами.

Снова послышалась свирель. Теперь было ясно, что музыка доносится из дальней части здания. Аш кинула взгляд на Виоланту, на Аделизу — и снова обратилась к женщине, которая сейчас — с коротко остриженными волосами, в швейцарском платье с чужого плеча — выглядела еще больше похожей на нее.

— Явственное фамильное сходство, — заметила Аш, проведя языком по пересохшим губам.

Она против воли то и дело оглядывалась на безумную старуху. Аделиза сидела, завернувшись в одеяла, раскачиваясь из стороны в сторону и что-то мыча про себя. Потом вдруг стала ударять кулаком по колену. Аш не сразу поняла, что женщина отбивает такт мелодии флейты.

— Дерьмо, — сказала Аш. — Вот, значит, почему они убивали младенцев. Они думали, что мы все так кончим. Ты когда-нибудь думала о том, что тебя ждет в будущем?

Маленькая Виоланта что-то быстро прошептала.

— Она тебя не поняла, но тон ей не нравится, — объяснила Фарис.

Аделиза, словно потревоженная звуком голосов, перестала раскачиваться и схватилась за живот, поскуливая и мяукая. Она что-то говорила. Аш с трудом разобрала на малознакомом жаргоне карфагенских рабов:

— Болит! Болит!

— Что с ней? Больна?

Виоланта снова заговорила. Фарис кивнула.

— Она говорит — Аделиза голодна. Говорит — Аделиза раньше не знала, что такое голод. О ней всегда заботились. Она не знала боли пустого желудка.

Аш шагнула вперед. Лязг брони, которого она, привыкнув, почти не замечала, в тесной комнатушке показался очень громким. Женщина вскочила на ноги и попятилась, заслонившись одеялом.

— Подожди, — Аш остановилась и успокаивающе заговорила: — Я не обижу тебя, Аделиза. Аделиза, я тебя не обижу.

— Не верится! — пробормотала Виоланта, снова укутывая плечи старухи одеялом. Аделиза рассеянно задрала рубаху, обнажив дряблый живот и почесывая заросший седыми волосами лобок. Ее бедра, живот и груди оказались покрытыми сетью тонких белых шрамов и царапин. Виоланта поправила одеяло, проговорив что-то на своем неразборчивом карфагенском .

— Она сказала — Аделиза боится, когда много людей и когда видит оружие. — Фарис наконец поднялась с пола. — Девочка права. Аделиза мало сталкивалась с людьми, кроме моего отца Леофрика и тех мужчин, с которыми он ее сводил. Она никогда не видела много людей сразу.

Аш вглядывалась в лицо Аделизы, скрытое тенью. «Неужели я на нее похожа?» Тяжелая челюсть и припухшие веки: не понять, старуха или просто обрюзгшая пожилая женщина, но в неопределенной пухлости щек видится младенческая наивность.

Ее скрутил приступ всепоглощающей жалости, к которой примешивалось отвращение.

— Христос! — воскликнула Аш. — Она же умственно отсталая! note 106 Точно!

Одеяло на груди Аделизы шевельнулось. Аш разглядела что-то прячущееся в складках шерстяной материи и тут же ощутила наполняющий комнату слабый запах: крысы. Виоланта опять неразборчиво забормотала.

— Что?

Фарис подобрала валявшееся на полу одеяло и закуталась в него. Ее дыхание виднелось у губ белыми облачками.

— Она говорит, имей уважение к ее матери.

— К ее матери?

— Виоланта — тебе родная сестра. И племянница в то же время. Мой отец Леофрик свел с матерью одного из наших братьев. Одна из их детей — Виоланта. Я привела с собой еще двух мальчиков.

— О Христос милосердный, зачем! — вырвалось у Аш. Фарис не отозвалась. У Аш хватило времени подивиться: сказалось бы, должно быть легко понимать человека, так похожего на тебя». Затем она услышала вопрос:

— Зачем ты здесь?

— Что?

— Зачем ты сюда пришла? — резко повторила Фарис. За прошедшие несколько часов она нашла возможность вымыть лицо и руки; в трепещущем свете лампады кожа казалась очень бледной. Темноглазая светлокожая женщина с волосами, едва прикрывающими мочки ушей, она говорила голосом, охрипшим после долгого допроса:

— Зачем? Меня теперь казнят? Или дадут время до завтра? Ты пришла объявить мне приговор вашей герцогини?

— Нет, — ответила Аш, растерянно тряхнув головой и притворяясь, что не замечает надрыва в голосе Фарис. — Я пришла повидаться с матерью.

Она не собиралась этого говорить, она и себе-то в этом не признавалась. Руки вдруг похолодели. Аш сняла стальные перчатки, снова застегнула пряжки и повесила их на эфес меча, потом, царапая пол оковкой ножен, пересекла комнату и остановилась перед Аделизой.

— Она меня не узнает, — проговорила Аш.

— Она и меня не узнает, — усмехнулась Фарнс. — Ты надеялась, что она признает в тебе свою дочь?

Аш помедлила с ответом, опустилась перед Аделизой на корточки, чувствуя исходящий от ее кожи запах мочи и молока. Случайное движение руки Аделизы заставило ее вскочить, отработанным боевым движением сжав рукоять кинжала.

Аделиза потянулась к ней, погладила пальцем кожу сапог и подняла глаза.

— Не бойся, не бойся…

— Иисусе! — Аш провела ладонью по лицу. Ладонь стала мокрой.

Короткошерстый крысенок выбрался на плечо старухи. Аделиза тут же забыла про все на свете, неуклюже лаская его толстыми пальцами. Зверек лизал ее шею.

— Да, — отозвалась наконец Аш, отводя взгляд и отступая так, чтобы оказаться лицом к лицу с Фарис. — Да, я думала, она меня узнает. Если я ее дочь, она должна меня узнать. И я должна почувствовать, что она моя мать.

Фарис осторожно взяла руку Аш и сжала ее пальцы в своих, таких же холодных и ничем не отличающихся.

— Скольких же она родила?

— Я смотрела в записях, — Фарис не отнимала руки. — Первые пятнадцать лет она выносила по ребенку в год, потом еще три раза.

— Господи! Я готова радоваться, что бесплодна. — Она бросила короткий взгляд на Фарис и невнятно договорила: — Почти…

Еще одна крыса — в смутном освещении не разобрать цвета шкурки, но Аш была почти уверена, что это Лизун — взбежала по руке Аделизы. Та склонила голову набок, давая зверьку пощекотать усами ее щеку. На Аш она больше не смотрела.

— А она вообще понимает, что рожала детей?

Фарис ощетинилась.

— Понимает, конечно! Она по ним скучает. Ей нравятся маленькие теплые существа. Только, по-моему, она не понимает, что младенцы вырастают. Их у нее всегда отнимали сразу после родов и отдавали кормилицам, так что она не видела, как они превращаются в мужчин и женщин.

Аш тупо переспросила:

— Кормилицам?

— Если бы она сама выкармливала, это помешало бы новому зачатию, — пояснила Фарис. — Она рожала восемнадцать раз. Виоланта — предпоследняя. Виоланта не слышит каменного голема.

— А ты слышишь, — резко сказала Аш.

— Слышу. Все еще слышу. — Визиготка вздохнула. — Никто из детей Аделизы не оказался… удачным… кроме меня. И тебя, разумеется. — Она нахмурилась, и Аш снова подумала: «И я тоже выгляжу старше, когда хмурюсь?» Потом Фарис продолжала: — Наш отец Леофрик теперь задумывается, скольких еще он выбраковал слишком рано. Зато он оставил все потомство Леовигилда и ребенка Аделизы, родившегося этой весной. У нас осталось в живых двое братьев и еще одна сестра.

Аш сообразила, что так сжимает руку Фарис, что той, должно быть, больно, и смущенно уставилась в пол. Она дышала часто, словно после бега, и в груди жгло.

— Черти траханые, ну, не доходит до меня! — Она подняла взгляд на лицо Фарис, подумала: «Ей лет девятнадцать-двадцать, как и мне» и удивилась, с какой стати визиготка вдруг показалась ей такой юной.

— Значит, и двадцати лет не понадобится до следующей Фарис, — размышляла вслух Аш. Ее голос тускло звучал в холодной комнате. — Не будь сейчас Леофрик безумней мартовского зайца, и поверь Гелимер хоть наполовину в его рассказ о Диких Машинах… Может, если они как следует разберутся в том, что имеют, вторая ты появится через несколько месяцев: к весне или к лету.

Фарис возразила:

— Могу сказать тебе, что сделал бы лорд Гелимер, если бы поверил в Дикие Машины. Он счел бы их за более совершенную форму каменного голема, решил бы, что эти мудрые голоса войны посоветуют ему, как распространить империю на все цивилизованные земли. И он попытался бы построить новые каменные големы и вывести новых Фарис, чтобы иметь десятки machina rei militaris вместо одной.

— Милый Христос!

Рука Фарис в руке Аш согрелась и стала влажной. Аш чуть разжала пальцы и спросила, не сводя взгляда с Аделизы:

— А Дом Леофрика мог бы построить новых каменных големов?

— Вполне возможно. Со временем. — Фарис пожала плечами. — Если будет жив мой отец Леофрик.

— О Иисусе, — вздохнула Аш, остро ощутив холод в кончиках пальцев, запах немытых тел, приглушенный холодом и звезды за окном. — Туркам это не понравится. Да никому не понравится. Машина, которая может говорить с великими демонами южных пустынь… они не успокоятся, пока тоже не обзаведутся такой. А заодно и французы, англичане, русские…

Фарис рассеянно проговорила, наблюдая за Аделизой:

— Даже если бы все наши знания были утеряны, Леофрик мертв и его Дом уничтожен и остался бы только один каменный голем — они не допустили бы, чтобы им владели мы…

— Они не успокоятся, пока не захватят Карфаген и не уничтожат его полностью.

— Но Гелимер нам не поверит. Он думает, все это заговор Дома Леофрика. — Фарис задрожала под своим одеялом и глухо закончила: — А я не могу больше ничего сделать для спасения визиготской империи. Мне остается только сидеть здесь и гадать, доживу ли я до утра.

— Думаю, доживешь. Ты порассказала Ла Маршу немало полезного.

Для нее самой это прозвучало фальшиво. Аш встретила взгляд Аделизы и наконец позволила себе признать: «Я стою в одной комнате с этой женщиной, и она безоружна, а при мне меч и кинжал. Будь ее смерть свершившимся фактом, Флоре пришлось бы смириться. И вполне возможно, не было бы никакой гражданской войны».

Она ожидала агонии нерешительности.

«Убить ее. На глазах ее матери, ее сестры? Моей сестры. Она — моя сестра. Что бы там ни было, это моя кровь.»

Вместо этого напряжение сменилось теплой расслабленностью. Аш грубовато пошутила:

— Милый Зеленый Христос! — Тебе больше не о чем беспокоиться, что ты гадаешь, не пришла ли твоя сестрица тебя прирезать? Фарис, я не собираюсь. Просто не могу. Хотя знаю, что следовало бы.

Она снова на мгновение прикрыла руками лицо и снова взглянула на визиготку.

— Дело в Флориане. Ты понимаешь, опасность грозит Флориан. Я не могу допустить этого. — Слова не шли с языка, от тяжелой усталости она запиналась и начала беспомощно размахивать руками. — Ты не можешь закрыться от них?

— От Диких Машин?

— Закрыться. Не слушать.

Лицо Фарс, смутно видимое в свете лампады, выражало смесь страха и недоумения.

— Я их… чувствую. Я сказала королю-калифу, что не слышу каменного голема, и это правда: я ни словом не обменялась с ним за эти пять недель. Но я его чувствую. И через него — Machinae Ferae… это чувство…

— Будто давит, — подхватила Аш. — Словно кто-то заставляет тебя…

— Ты не смогла противиться им, когда они заговорили с тобой через каменного голема, в Карфагене, — тихо сказала Фарис. — А их сила растет, тьма ширится, они достанут меня и здесь; они используют меня, чтобы изменить…

— Если умрет Флориан. — Аш снова присела и осторожно погладила жирные седые волосы Аделизы. Женщина настороженно замерла. Аш продолжала тихонько гладить ее по голове и говорила: — Дело в Флориан. Я не могу допустить, чтобы ты угрожала ей. Если ты останешься в живых, и Дикие Машины используют тебя…

— Во время осады я пробовала разорвать связь с machina rei militaris, — призналась Фарис. — Я прибегла к помощи священника-раба, который не мог бы никому рассказать. Да ему и не поверили бы… Он молился, но голос машины оставался со мной.

— И я тоже! — Рука Аш замерла. — Я тоже пробовала! И у меня тоже ничего не вышло!

Обе удивленно рассмеялись, схватившись за руки. Аделиза глазела на них, переводя взгляд с лица на лицо, и вдруг тоже засмеялась каркающим смехом.

— Такая же! — торжествующе выговорила она, указывая то на одно, то на другое лицо. — Такая же!

Аш прикусила язык. Это вышло совсем нечаянно. Ужасно больно, до крови. «Пожалуйста, — думала Аш, — ну скажи, что ты меня знаешь».

Толстая старуха протянула руку и погладила волосы Фарис. Потом потянулась к Аш. У той сжалось что-то в животе. Пухлый мягкий палец коснулся ее лица, погладил по щеке, замер на шрамах и отдернулся.

— Такая же? — удивленно повторила Аделиза. У Аш на глазах выступили слезы, но щеки остались сухими. Она нежно коснулась руки Аделизы и встала.

— Может, и есть еще такие же, как ты, — сказала она Фарис, — но если бы ты вернулась и уничтожила каменного голема… другой machina rei militaris у них нет. Тогда они оказались бы отрезаны. Дикие Машины. И пришлось бы им дожидаться нового Гундобада или Радоника, чтобы построить новую машину. Это потрудней, чем плодить ублюдков.

— Кое-кто пошел бы за мной. Те, кто воевал со мной в Иберии, кто знает меня много лет. Но большинство — нет. А Карфаген всегда готов к встрече победоносных генералов, возвращающихся, чтобы сбросить короля-калифа.

— Могла бы попробовать! — Аш усмехнулась самой себе и горестно тряхнула головой. — Ладно, намек поняла. Но если бы ты уничтожила каменного голема, мне бы не пришлось теперь мучаться, гадая, следует ли убить собственную сестру.

— Нельзя убивать! — сердито вскинулась Аделиза. Аш удивленно опустила взгляд. Виоланта сидела рядом с матерью, обнимая ее и, по-видимому, нашептывая на ухо перевод беседы; полоумная женщина погрозила пальцем Аш, потом Фарис.

— Нельзя убивать! — повторила она.

Аш вздрогнула от физической боли в груди, подумала:

«Что-то у меня неладно с сердцем». Руки, сжатые в кулаки, невольно прижались к пластине нагрудника, словно это могло облегчить боль. Снова толчок острой, сосущей боли.

Она нагнулась и потрепала Виоланту по голове. Девочка отшатнулась. Аш погладила руку Аделизы и, спотыкаясь, вышла из комнаты, нырнула под притолоку, прошагала мимо тощего монаха, молча прошла сквозь эскорт, ожидавший во дворе, молча дошла до дворца и прошла в покои герцогини.

— Мне нужно повидать Флориан.

Яркие как бусины глазки Джин Шалон блеснули из-за резной дубовой двери.

— Она нездорова. Не принимает.

— Меня примет. — Аш уперлась в резное дерево стальным локтем. — Или вы рассчитываете меня остановить?

Тильда, одна из фрейлин, выглянула из-за плеча Джин.

— Она нездорова, мадам капитан. Нам пришлось просить милорда де Ла Марша прийти утром.

— Нездорова? — Аш толчком пришла в себя, мысли прояснились, собрались. Она коротко рявкнула: — Что с ней?

Тильда смущенно покосилась на Джин Шалон, пролепетала:

— Капитан-генерал…

— Я спросила, что с ней? Чем она больна? А, ладно… — Аш протолкнулась мимо них, ворвалась в покои, оставив стаю возмущенных служанок и фрейлин разбираться с эскортом, бросилась к кровати и откинула занавеси балдахина.

В лицо ей ударила вонь перегара. Аш закашлялась.

Герцогиня Флориан, во всей одежде, в мужском камзоле, рубахе и штанах, ничком распростерлась на постели. Из открытого рта на простыню стекала струйка слюны. Дыхание пропиталось алкоголем. Пока Аш стояла у кровати, растерянно уставившись на нее, Флориан начала яростно храпеть.

— Она что, была сегодня днем на стене?

Белое личико Джин Шалон возникло совсем рядом с Аш.

— Я ей говорила не ходить. Я ей говорила, что не подобает женщине смотреть на такое, от чего сам Господь отворачивает лик свой. Но разве она меня послушает? Никогда она меня не слушает!

— Очень рада это слышать. — Аш нагнулась и заботливо укутала ноги Флориан волчьей шкурой. — Если не считать сегодняшнего случая. И долго она упивалась до бесчувствия?

— С заката.

«С часа убийства заложников».

— Ну, больше это не повторится, — губы Аш дрогнули. — Выпивка кончилась. Ладно. Если проснется, пошлите за мной. Если нет — не тревожьте ее.

Она вышла из дворца в задумчивости, мельком отмечая болтовню эскорта Людмилы Ростовной, боль в обожженном бедре и натруженных мышцах ног. От усталости все вокруг плавало в смутной дымке. Только ночной мороз, встретивший на улице, заставил ее полностью очнуться.

Ковш успел повернуться вокруг небесной оси. Через несколько часов кончится Рождество и наступит рассвет Стефанова дня.

В темном небе полыхнула яростная голубая вспышка.

Началось!

Снаряд с греческим огнем прочертил над ними крутую дугу, заливая мостовую сполохами адского пламени. В холодном голубом сиянии метнулась человеческая тень, кто-то торопился потушить смолу, пролившуюся у самой стены.

«Зараза! Уже? Гелимер расстался с надеждой заполучить обратно своего генерала и плюнул на перемирие?..»

Еще один снаряд промелькнул высоко в небе и скрылся за стенами Дижона.

— В укрытие, — приказала Аш, поспешно отступая под арку дворцовых ворот. Еще одно ядро, на этот раз каменное, ударило в мостовую. Аш ступнями почувствовала, как содрогнулась земля.

— Мудососы, — пробормотала Людмила, прибавив пару нелестных слов насчет меткости визиготских пушкарей. Отряд согласно заворчал. — Да еще и на самое Рождество! Босс, разве перемирие не должно продлиться до завтрашнего возвращения лорда Фернандо?

Аш прислушалась — всюду тихо, и обстрел прекратился…

«Визиготские осадные машины и боеприпасы, порядок пехотных штурмовых отрядов?» — Аш мысленно сформулировала вопрос и, покачав головой, решила не произносить его вслух.

Какой смысл спрашивать каменного голема — он сам получает донесения через гонцов, а значит, с опозданием на две-три недели.

По крайней мере, значит, и Гелимер не сможет использовать его тактические советы против нас. Может, Дикие Машины и говорят с големом, но Гелимеру от этого толку нет. Да и Годфри бы его услышал. Хоть что-то…

Она застыла на месте.

— Капитан? — окликнула Ростовная, как видно, уже не в первый раз обращаясь к ней.

— Что?

Аш смутно отметила, что обстрел не возобновился — стало быть, это не подготовка к штурму, а просто выходка заскучавшей пушечной команды, возможно, пьяных франкских наемников Гелимера. От этой мысли сразу исчезло облегчение, которое испытала Аш, поняв, что перемирие продолжается.

— Возвращаемся в башню? — Людмила вглядывалась в темноту проулка, обманчиво освещенного брызгами догорающего греческого огня. — Капитан, что с вами?

Аш прошептала непослушными губами:

— Я… только что поняла. Как я раньше не додумалась?!

3

Полосатый поросенок копался рыльцем в снегу, усердно виляя веревочным хвостиком. Аш смотрела, как осколки заледеневшей корки разлетаются над его головой. Вот он прорылся сквозь мягкую белизну под настом. Показались бурые прошлогодние листья. Поросенок захрустел желудями и удовлетворенно хрюкнул.

Человек с бородой цвета спелого желудя откинул капюшон и обернулся, чтобы взглянуть на нее.

— Аш.

— Годфри.

Усталость удерживала ее на самой кромке сна. Совсем не трудно было одновременно сознавать себя лежащей на соломенной подстилке у очага в отрядной башне, слышать перешептывания пажей и оруженосцев, становившиеся все глуше по мере того, как сон овладевал сознанием, и вслух обращаться к голосу, звучащему в сновидении.

Сон принес и образ, ясный и точный: крупный широкогрудый человек, узловатые ступни виднеются под длинным подолом зеленой рясы. В косматой бороде появились белые волоски, а у губ и вокруг глаз пролегли глубокие морщины. Обветренное лицо и прищур глаз, привычных к зимнему ветру и летнему солнцу.

— Когда мы с тобой встретились, ты был не старше, чем я сейчас, — тихо проговорила Аш. — Христос Иисус, я чувствую себя столетней старухой.

— И выглядишь соответственно, готов поспорить.

Аш фыркнула.

— Годфри, ты не слишком почтителен!

— Какое уж почтение к голодной ободранке-наемнице!

Годфри в ее сне присел на корточки, не обращая внимания на облепившие подол рясы комья мокрого снега, и оперся на ладонь, до запястья утонувшую в снегу. Аш смотрела, как он пригнул голову (плечи внизу, седалище задрано кверху — вот-вот кувырнется), чтобы заглянуть между ног рывшегося в снегу трехнедельного поросенка.

— Годфри, что ты, прах тебя побери, вытворяешь?

Сновидение отозвалось:

— Смотрю, вепрь это или свинка. У свинок характер помягче.

— Годфри, я все равно не поверю, что ты провел детство в Черном Лесу, заглядывая в задницы кабанам!

— Свинка . — Снег вспучился, и показалось перемазанное рыльце дикого поросенка. Золотистые глазки подозрительно оглядывали окружающий мир из-под невероятной длины соломенных ресниц. Годфри-сновидение тихо и бесконечно долго приговаривал ласковые словечки. Аш уплывала все дальше в забытье. Наконец священник очень осторожно и плавно протянул руку.

Свинка снова зарылась пятачком под снег. Пальцы человека нежно почесали то местечко за ухом, что даже зимой не обрастает грубой щетиной, а покрыто только мягкой пушистой шерсткой. Рыльце вздернулось и послышалось короткое фырканье, сменившееся на удивление тонким повизгиванием. Годфри почесал смелее, его пальцы скребли горячую серую шкурку. Поросенок шлепнулся на бок, прямо на снег, и лежал, довольно похрюкивая, пока пальцы человека ласкали и чесали щетинистую шейку. Узелок хвостика радостно вилял.

— Годфри, я готова поверить, что тебя, как Господа нашего, вскормила дикая свинья.

Не переставая ласкать кабаненка, Годфри Максимилиан повернулся к ней:

— Благослови тебя Бог, детка, я же чуть не всю жизнь занимался спасением диких животных, — В соломенной шевелюре священника, так же как и в бороде, блестели белые нити. Свободной рукой он погладил вересковый крест на груди. Широкая, покрытая шрамами ладонь: мозолистая рука труженика. Темные, золотистые как у того поросенка, глаза… каждая подробность не виденного долгие месяцы лица явственно стояла перед Аш.

— Кажется, что запомнишь лицо навсегда, — шепнула Аш. — А на самом деле это первое, что уходит.

— Всегда кажется, что еще будет время.

— Хочешь удержать в памяти… — Аш разметалась на соломе. Ясный образ Годфри, сидящего на снегу, уходил, как вода в песок. Она пыталась удержать его и чувствовала, что теряет.

— Аш?

— Годфри!

— Я не знаю, сколько прошло времени с нашего последнего разговора.

— Несколько дней, — Аш перевернулась на спину, прикрыв глаза локтем. Послышался голос Рикарда, объяснявший кому-то, что капитан-генерал не может принять их в ближайшее время — подождите еще хоть час.

— Сейчас вечер Христовой Обедни, — пояснила Аш, — или самое начало Стефанова дня: я не слыхала, звонили ли к заутрене. Я боялась заговорить с тобой, потому что Дикие Машины… — она запнулась. — Годфри, ты их еще слышишь? Где они?

— Ад молчит.

— К черту ад! Мне нужно знать, что затевают Дикие Машины. Годфри, говори со мной!

— Прости, детка.

В голосе послышалась сдержанная усмешка.

— За это время — сколько, ты говоришь, прошло? Месяц или больше? — ни одна человеческая душа не обращалась к каменному голому. Сперва великие Дьяволы горько сокрушались об этом, затем рассердились. Они оглушили меня, детка, их гнев, протекая сквозь меня, оглушал. Я думал, ты слышишь, но, быть может, их гнев был направлен на Фарис. И с тех пор они молчат.

— Господи, неужели правда?

Аш потянулась. Она спала не раздеваясь, на случай ночной тревоги. На мгновение приоткрыла глаза, взглянула на балки потолка в полутьме, за пределами света угасающего камина.

— Они не могли отказаться от Фарис, просто выжидают. Годфри, и никто не пользовался каменным големом? Даже король-калиф?

— Рабы калифа Гелимера говорили с ним — как говорят люди, не так, как Фарис, Задавали вопросы, касающиеся тактики. Если ты меня спросишь, они смогут вычислить, чего ты опасаешься. Он в большой тревоге, детка: все в этом вторжении пошло не так, как он рассчитывал. Он сейчас словно всадник, потерявший власть над боевым конем. Я хотел бы найти в своем сердце жалость к нему, но не могу не радоваться его неудачам. Не уверен, что он хотя бы понимает ответы своего голема.

— Надеюсь, ты прав. Годфри, чему ты так радуешься?

— Я соскучился по тебе, Аш.

В горле у нее запершило.

— Ты клялась, что вернешь меня домой, спасешь от этого… Детка, я знаю, ты не заговорила бы со мной, если бы не придумала способа. Ты пришла вывести меня из ада, верно?

Аш с трудом приподнялась на локтях, отмахнулась от бросившегося было к ней Рикарда. Она куталась в меха и покрывала, извиваясь так, что едва не угодила ногами в огонь.

— Я много в чем клялась, — хрипло проговорила Аш. — Клялась добраться до Диких Машин, когда они тебя убили тем землетрясением… А ты в зале коронаций клялся никогда не оставлять меня, но это не помешало тебе умереть… Все мы даем обещания, которые не можем исполнить.

— Аш?

— По крайней мере, я никогда не клялась вернуть назад твое тело для похорон. Я знала, что это невозможно.

— Когда я пытался вывести тебя из камеры во дворце Леофрика, прежде чем сумел отыскать Фернандо делъ Гиза, я поклялся, что ты никогда не будешь одинока. Помнишь? Это обещание я сдержал. И сдержу дальше, детка. Ты слышишь меня и всегда будешь слышать. Я никогда не оставлю тебя, будь уверена.

В горле застрял тугой болезненный ком. Аш потерла глаза костяшками пальцев и усилием изгнала из сознания боль и горечь.

Горячие слезы полились из глаз, красное сияние углей в камине расплывалось. Она ощутила мертвую пустоту в груди и вонзила ногти в ладони. Слезы лились ручьем, она всхлипнула…

— Аш?

— Я не могу тебя освободить. Не знаю, как…

Молчание.

— Думаю, я как-нибудь прощу тебе одно не выполненное обещание.

Голос Годфри гулко отдавался в голове.

— Помнишь, я говорил, что как бы дорого ни пришлось заплатить за то, что оставил церковь и ушел к тебе, все равно дело того стоило? Тогда я любил тебя любовью мужчины. Теперь я — только дух, без тела, но я все еще люблю тебя. Аш, ты этого стоишь.

— Никогда я этого не заслуживала!

— Не о том речь, хотя ты была верна, добра и отдавала мне тепло своего сердца, но я любил тебя не за это. Без причин, просто за то, что ты — это ты. Я полюбил твою душу прежде, чем начал думать о тебе как о женщине.

— Ради Христа, заткнись!

— Я говорил уже: я ни о чем не жалею, разве что о том, что ты все еще не доверяешь мне до конца.

— Доверяю я! — Аш закрыла лицо руками, склонив голову к коленям в сырой теплой темноте. — Доверяю! Я знаю, что если попрошу тебя что-то сделать, ты сделаешь. Оттого-то так трудно… невозможно… просить…

— Разве ты можешь попросить о чем-то, что я не хотел бы исполнить?

В его голосе звучит горестная усмешка.

— Хотя я теперь мало что могу, детка. Но проси, и я сделаю все, что сумею.

Аш не сдержавшись, громко всхлипнула и прижала ладонь ко рту, чтобы заглушить звук.

— Ты… еще… не понимаешь…

— Босс?

Она открыла глаза и увидела присевшего на корточки Рикарда, глядевшего на нее с нескрываемой тревогой и сочувствием. По щекам Аш текли слезы. Глаза жгло. Она пыталась заговорить, но помешал стоявший в горле ком.

— Вам что-нибудь нужно? — спросил Рикард, беспомощно оглядываясь. — Что сделать, босс?

— Оставайся у двери. Никого… — слова застревали в горле. — Никого не пускай, пока я не скажу. Все равно, кто бы ни пришел.

— Положитесь на меня, босс! — Темноволосый юноша выпрямился. На нем были латы с чужого плеча, обгоревший бригандин, снятый с одного из раненых, а у бедра позвякивал меч с круглой гардой. Но не одежда, а выражение глаз делало его много старше, чем он был полгода назад под Нейсом.

— Спасибо, Рикард.

— Зовите меня! — свирепо проворчал он. — Как только что понадобится, зовите меня. Босс, может, мне…

— Нет! — Она нашарила мешочек у пояса, выудила грязный платок и вытерла лицо. — Нет. Я сама должна решить. Я позову, когда ты будешь нужен.

— Вы говорите со святым Годфри?

Вот тут слезы хлынули ручьем. «Почему? — недоуменно соображала Аш. — Почему я не могу перестать? Это уже не я; я не плакса…»

— Уйди, Рикард.

Она смяла промокший платок в ладонях и промокнула глаза.

— Клянусь тебе, детка, ты не можешь попросить ничего такого, что я не исполню с радостью.

Голос Годфри Максимилиана в ее сознании звучал с настойчивой искренностью. Слишком открыто. Аш сильнее прижала к глазам платок. Через мгновенье она сумела выпрямиться и уставиться на подернутые золой угли.

— Ага, а ты просил меня о помощи, не забыл? А я не могу помочь… Годфри, я правда хотела попросить… если тебе так легче, считай, что я приказываю.

— Ты плачешь? Аш, маленькая, что с тобой?

— Просто слушай, Годфри. Просто слушай. Она прерывисто вздохнула, удержалась от всхлипа и, сжав в кулаке платок, овладела своим голосом.

— Ты теперь — machina rei militari — или ее часть.

— По-моему, мы с ней теперь переплелись, как уток и основа в ткани, — я долго над этим размышлял. Аш, отчего такое горе?

— Помнишь, что ты сказал мне, когда мы ехали по пустыне?

— Что именно?..

Аш судорожно вздохнула и не дала ему договорить:

— Это была шутка. Я попросила тебя совершить чудо, «крошечное чудо — помолись, чтоб каменный голем развалился на куски» — что-то в этом роде, не помню точно. Потом у меня на уме была только Фарис: как убить Фарис, как остановить Дикие Машины.

— Она не говорит с Дикими Машинами, хотя, мне кажется, она слышит, когда они обращаются к ней.

— Это не важно. — Аш открыла глаза и только тогда поняла, что искала убежища в темноте под веками. Она наклонилась к очагу, выгребла головню и закопала ее поглубже в красноватые угольки. — Фарис следовало бы убить для пущей надежности, но я не могу. Может, ее все равно казнят. Не важно. Дикие Машины могут внушить семье Леофрика вывести новую Фарис, а может, они уже начали. Гораздо важнее — каменный голем.