Новые маги рынка: Беседы с лучшими трейдерами Америки

Джек Швагер

Новые маги рынка: Беседы с лучшими трейдерами Америки

Посвящается моей семье

Джо-Энн, Дэниэлу, Захарии, Саманте,

которые так много для меня значат.

С любовью.

Перевод А. Шматова

Редактор А. Дзюра

Корректор М. Бурдина

Компьютерная верстка В. Куценко, Ю. Юсупова

Дизайнер обложки DesignDepot

Иллюстратор А. Уткин

© Jack D. Schwager, 1992.

© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Альпина», 2011

Издано при содействии HarperBusiness, подразделения HarperCollins Publishers, Inc.

© Электронное издание. ООО «Альпина», 2012

Швагер Дж.

Новые маги рынка: Беседы с лучшими трейдерами Америки / Джек Швагер; Пер. с англ. – 2-е изд. – М.: Альпина Паблишерз, 2011.

ISBN 978-5-9614-2191-0

Все права защищены. Никакая часть электронного экземпляра этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав. 

На ошибках учатся больше, чем на успехах.

Примо Леви

Я должен создать свою систему, или меня поработит чужая система.

Уильям Блейк

ПРЕДИСЛОВИЕ

Я верю в то, что:

1. Рынки не беспорядочны. Мне плевать, если куча академиков, выступающих за гипотезу эффективного рынка, вырастет до небес; они просто неправы.

2. Рынки не беспорядочны, потому что они основываются на человеческом поведении. А человеческое поведение, особенное поведение масс, не беспорядочно. Оно никогда таким не было и, вероятно, никогда таким не будет.

3. У рынков нет какого-то Святого Грааля или универсального секрета, но существует множество стереотипных фигур, которые могут привести к прибыли.

4. Существуют миллионы способов делать деньги на рынках. Беда в том, что их очень трудно найти.

5. Рынки всегда изменяются и вместе с тем всегда остаются неизменными.

6. Секрет успеха на рынках лежит не в открытии какого-то невероятного индикатора или универсальной теории – скорее он находится внутри каждого из нас.

7. Чтобы преуспеть в торговле, требуется сочетание таланта и исключительно напряженной работы (кто бы мог подумать!) – т.е. то же сочетание, которое необходимо для успеха в любой сфере деятельности. Те, кто хотят добиться успеха, купив новейшую систему за 300 или даже 3000 долларов или следуя какому-то «горячему» совету, никогда не найдут ответа, потому что они пока еще не понимают вопроса.

8. Успех в торговле – цель стоящая, но она не будет стоить ничего, если не сопровождается успехом в вашей жизни (и я использую слово успех в этом контексте без его денежного значения).

Проводя интервью для этой книги и ее предшественницы, книги «Маги рынка» (Market Wizards), я пришел к убеждению, что вопрос выигрыша на рынках сводится к навыкам и дисциплине, а не к удаче. Величина и последовательность выигрышей, достигнутых многими людьми, с которыми я беседовал, просто не оставляет места случайностям. Я думаю, что в книге Market Wizards даются ролевые модели поведения, необходимого для того, чтобы выигрывать на рынках. И те, кто ищет быстрого обогащения, должны быть с самого начала разочарованы.

Эта книга предназначена для двух групп читателей: профессионалов, которые связали свою карьеру с рынками, или тех, кто всерьез изучает рынки, и непрофессиональных читателей, которые проявляют общий интерес к финансовым рынкам, а также любопытство в отношении тех, кто добился значительного выигрыша на арене, где подавляющее большинство проигрывает. Для того, чтобы книга эта была понятна непрофессиональному читателю, я постарался избегать особенно эзотерических тем и включал объяснения там, где это необходимо. В тоже время я стремился сохранить все основные идеи в таком виде, чтобы не упустить важную информацию для тех, кто уже имеет хорошее практическое знание рынков. Я думаю, что эта книга должна показаться интересной как непрофессиональному читателю, так и профессионалу – просто потому, что элементы, которые определяют успех в торговле, полностью применимы к успеху практически на любом поле деятельности или для достижения любой значительной цели.

БЛАГОДАРНОСТИ

Хочу от души поблагодарить всех тех, кто любезно согласился на интервью для этой книги, поделившись своими мыслями и опытом и воздержавшись от внесения косметических изменений при изучении законченной рукописи (не все, кого я проинтервьюировал, проявили подобное понимание; исключения в книге этой не публикуются). В некоторых случаях проинтервьюированные мною трейдеры ничего не выигрывали от участия в книге, по крайней мере, в денежном смысле, поскольку они либо не управляют никакими публичными фондами, либо не принимают больше инвестиций. Сотрудничество с их стороны я ценю особенно высоко.

Я хотел бы также поблагодарить свою жену Джо-Энн за то, что она прочитала первую версию рукописи и дала мне некоторые полезные советы, причем принял я их все. Но больше всего я должен поблагодарить Джо-Энн за то, что она пережила еще один год «книжного вдовства», не говоря уж о том, что она сдерживала детей, чтобы я мог высыпаться по утрам после того, как, бывало, писал ночами напролет. Трое моих чудесных детей – Дэниел, Захария и Саманта – проявляли столько понимания, сколько можно ожидать от группы, состоящей из детей в возрасте восьми, семи и трех лет, приняв как неизбежное все те часы, которые в результате моей работы были украдены из нашего общения и совместных занятий.

Наконец, я хотел бы поблагодарить следующих друзей за их предложения и советы, касающиеся потенциальных кандидатов на интервью: Норма Задеха (Norm Zadeh), Одри Гэйл (Audrey Gale), Дугласа Мэйкписа (Douglas Makepeace), Стэнли Энгриста (Stanley Angrist), Тони Салиба (Tony Saliba) и Джеффа Грэбла (Jeff Grable).

ПРОЛОГ

Ювелир

Одним холодным зимним утром некий юноша проходит восемь километров сквозь снег и метель. Он стучит в дверь ювелира. Ювелир открывает, в руке у него метла.

– Да?

– Я хочу узнать все о нефрите.

– Очень хорошо, заходи в тепло.

Они сидят у огня, попивая горячий зеленый чай. Ювелир вкладывает зеленый камень в ладонь юноши и начинает рассказ о трех лягушках. Через несколько минут юноша прерывает:

– Извините, я пришел сюда узнать о нефрите, а не о трех лягушках.

Ювелир забирает камень, велит юноше возвращаться домой и приходить через неделю. На следующую неделю юноша приходит снова. Ювелир вкладывает другой зеленый камень в руку юноши и продолжает свой рассказ. И вновь юноша прерывает. Снова ювелир отправляет его домой. Проходят недели. Юноша прерывает рассказ все меньше и меньше. Юноша также учится заваривать горячий зеленый чай, убирать на кухне и подметать полы. Приходит весна.

Однажды юноша замечает: «Камень, который я держу в руке, не настоящий нефрит».

* * *

Я откидываюсь на спинку стула, смакуя этот рассказ. Ученик мой прерывает:

– Хорошо, хорошо. История замечательная, но я не вижу, что в ней общего с деланием денег. Я пришел к вам, чтобы узнать о рынках. Я хочу узнать о быках и медведях, о фьючерсах, акциях, облигациях и опционах. Я хочу заработать много денег. А вы мне рассказываете сказку о нефрите. Что это такое? Вы…

– Что ж, пока на этом все. Оставьте эти ценовые графики на столе. Приходите на следующей неделе снова.

Проходят месяцы. Ученик прерывает меня все меньше и меньше, в то время как я продолжаю рассказывать историю «Окна трейдера».

Из книги The Trader’s Window,

Эд Сэйкота

ЧАСТЬ 1. Перспективы торговли 

НЕСЧАСТНЫЕ СЛУЧАИ В ТОРГОВЛЕ

Выступая с серией лекций после завершения Market Wizards, предшественницы этой книги, я часто сталкивался с рядом повторяющихся вопросов. Одним из нередко встречавшихся вопросов был такой: «Улучшилась ли значительно ваша собственная торговля после того, как вы закончили интервьюировать лучших в мире трейдеров?» И хотя я действительно имел возможность значительно улучшить свою торговлю, ответ мой был несколько обескураживающим. «Ну, – отвечал я, – не знаю. Видите ли, сейчас я не торгую».

Хотя для автора книги Market Wizards отсутствие торговли может показаться несколько еретическим, для моего бездействия была вполне разумная причина. Одним из главных правил торговли является (или должно быть): не торгуйте, когда вы не можете позволить себе проиграть. Лучший способ наверняка обеспечить себе проигрыш – это торговать на деньги, которые не можете позволить себе потерять. Если ваш торговый капитал слишком важен для вас, вы обречены на целый ряд фатальных ошибок. Вы неизбежно пропустите ряд наилучших торговых возможностей, потому что часто они бывают самыми рискованными. Вы будете преждевременно закрывать замечательные позиции при первом же признаке обратного движения цены и после этого видеть, как рынок идет в предсказанном вами направлении. Вы будете слишком рано фиксировать прибыль, потому что будете бояться, что рынок отнимет ее у вас. Парадоксально, но чрезмерная озабоченность возможностью потерять деньги может даже заставить вас держаться за проигрышные сделки, ибо страх порождает нерешительность – так же, как олень замирает в лучах фар автомобиля. Короче говоря, торговля на «последние деньги» приведет к целому ряду отрицательных эмоций, которые ухудшат процесс принятия решений и в конечном счете гарантируют провал.

Завершение книги Market Wizards совпало со строительством моего дома. Возможно, где-то за пределами нашей великой страны можно найти человека, который действительно построил дом за те деньги, на которые он первоначально рассчитывал. Но я в этом сомневаюсь. Занимаясь финансированием строительства дома, вы замечаете, что все время повторяете казалось бы безобидную фразу: «О, это всего лишь еще 2000 долларов». Но эти 2000 долларов все добавляются и добавляются, не говоря уже о более крупных суммах. Одним из выбранных нами излишеств был крытый плавательный бассейн, и, чтобы расплатиться за него, я ликвидировал свой фьючерсный счет – в самом прямом смысле этого слова. Моим самым искренним намерением было не возобновлять торговлю до тех пор, пока я не почувствую, что у меня есть достаточный рисковый капитал, а бесконечный поток улучшений дома отодвигал эту дату все дальше и дальше в будущее. Кроме того, на мне висело довольно изматывающее дело – занятие серьезной ежедневной работой и одновременное написание книги. Торговля требует энергии, а я чувствовал, что мне нужно время, чтобы восстанавливаться без каких-либо дополнительных нагрузок. Короче говоря, торговать я не хотел.

Такова была ситуация, когда однажды, просматривая после обеда графики, я пришел к твердому убеждению, что британский фунт вот-вот обрушится. В предыдущие две недели фунт двигался прямо вниз без малейшего намека на техническое восстановление. После этого резкого падения на прошлой неделе на графике фунта образовалась узкая боковая фигура. По своему опыту я знаю, что появление такой фигуры часто приводит к последующему снижению цены. Рынки часто делают то, что противоречит планам большинства трейдеров. В данной ситуации многие трейдеры, имевшие длинные позиции, поняли, что они были неправы, и согласились на ликвидацию плохой позиции – не сразу, конечно, но на первом же отскоке. Другие трейдеры, ждавшие, чтобы открыть короткую позицию, поняли, что поезд, возможно, ушел без них. Они также ждали любого незначительного восстановления как возможности продать. Простая истина состоит в том, что большинство трейдеров не выносят даже мысли о продаже вблизи недавнего минимума, особенно вскоре после резкого падения. В результате, когда все хотят продавать на первом же подъеме, рынок так никогда и не растет.

В любом случае, едва взглянув на график, я почувствовал убеждение, что это была одна из тех ситуаций, в которых рынок так и не сможет поднять головы. И хотя мое сильное убеждение побуждало меня открыть короткую позицию, я также полагал, что время для возобновления моей торговли неподходящее. Я взглянул на часы. До закрытия оставалось ровно 10 минут. Я заколебался. Тем временем рынок закрылся.

Тем же вечером перед уходом с работы я почувствовал, что сделал ошибку. Раз уж я был так уверен, что рынок идет вниз, рассуждал я, мне следовало открыть короткую позицию, даже если я и не хотел торговать. Поэтому я позвонил брокеру, круглосуточно работающему на рынке форекс, и разместил ордер на открытие короткой позиции по британскому фунту на ночном рынке. На следующее утро, когда я пришел, фунт уже успел упасть на открытии на 200 пунктов. Я перечислил небольшую сумму на свой счет и разместил стоп-ордер для того, чтобы ликвидировать сделку, если рынок вернется к уровню моего вхождения. Я решил, что торгую лишь на деньги самого рынка, и поскольку я планировал прекратить торговлю при возвращении на уровень безубыточности, я не нарушал особенно своих убеждений в том, что нельзя торговать, не имея достаточного капитала. Так я снова оказался втянутым в торговлю, несмотря на свое нежелание.

Эта конкретная сделка дает хорошую иллюстрацию одного из тех принципов, которые возникли из моих интервью для книги Market Wizards. Терпение является тем элементом, который, как подчеркивали ряд супертрейдеров, критически важен для успеха. Пожалуй, наиболее ярко об этом сказал Джеймс Роджерс: «Я просто жду, пока не увижу на тротуаре деньги, и затем все, что мне надо сделать – это подойти, нагнуться и поднять их. А до этого времени я ничего не делаю». По существу, не желая торговать, я неосознанно превратил себя в мастера терпения. Заставляя себя ждать до тех пор, пока не появится сделка настолько привлекательная, что невозможно было вынести мысль о том, чтобы не осуществить ее, я значительно улучшил свои шансы.

В течение следующих нескольких месяцев я продолжал торговать, и мой капитал постепенно рос, так как я принимал большей частью правильные торговые решения. Мой счет вырос с нуля (не считая первоначальных 4 тыс. долларов, которые я внес, а потом быстро забрал, когда прибыль более чем покрыла требование маржи) до 25 тыс. долларов. Именно в этот момент, когда я находился в деловой поездке, рынок развернулся в неблагоприятном для меня направлении. В перерывах между переговорами я принял несколько поспешных решений, и практически все они оказались неправильными. В течение примерно недели я потерял около трети своего выигрыша. Обычно, когда я уступаю значительную часть своей прибыли, я жму на тормоза и либо торгую по минимуму, либо вообще прекращаю торговлю. Инстинктивно я и в этом случае последовал тому же сценарию, ибо все мои позиции были сокращены до минимальных уровней.

В это время мне позвонил мой друг Гарви (это ненастоящее имя). Гарви – сторонник волнового анализа Эллиотта[1] (сложная теория, пытающаяся объяснить все поведение рынка как часть общей структуры ценовых волн). Гарви часто звонит мне, чтобы узнать, что я думаю о рынке, и по ходу дела неизбежно делится своими взглядами. И хотя я обычно считаю, что нельзя слушать чьи-либо мнения по конкретным сделкам, Гарви, так уж получилось, дал мне несколько очень хороших советов. И в этот раз я прислушался к его словам.

«Слушай, Джек, – сказал он, – ты должен продать британский фунт». В то время британский фунт уже на протяжении четырех месяцев шел по существу прямо вверх, достигнув полуторалетнего максимума.

«Вообще-то, – ответил я, – мой собственный прогноз предполагает, что мы, возможно, находимся лишь в нескольких центах от крупной вершины, но на таком быстро развивающемся рынке я не стал бы продавать ни при каких обстоятельствах. Я собираюсь подождать, пока не появятся какие-нибудь признаки достижения рынком вершины».

«Этого никогда не случится, – ответил Гарви. – Это пятая внутри пятой (ссылка на волновую структуру цен, имеющая какой-то смысл для эллиотчиков, как называют сторонников этой методологии. Что касается других читателей, то любая попытка объяснить этот жаргон скорее запутает, чем просветит – уж поверьте мне на слово). Это последний вздох рынка, и он, вероятно, в понедельник утром откроется с нисходящим разрывом и будет очень долго падать (разговор этот происходил после обеда в пятницу, когда фунт находился вблизи своих максимумов той недели). Уж я насчет этого абсолютно уверен».

Я задумался и помолчал какое-то время: только что я хлебнул горя на рынках. Анализ Гарви обычно очень хорош, а на этот раз он, похоже, особенно уверен насчет своего прогноза. Может быть, мне стоит пойти по его следам в одной лишь этой сделке, и если он прав, то я с легкостью вернусь на выигрышную дорожку.

И я сказал (я до сих пор содрогаюсь при воспоминании об этом): «О’кей, Гарви, я послушаю тебя в этой сделке. Но должен сказать тебе, что, исходя из своего прошлого опыта, я пришел к выводу, что слушать чужих советов нельзя. Если я открою позицию по твоему совету, то у меня не будет никакой основы для принятия решения о том, когда закрывать сделку. Так что придется мне принять план следовать за тобой до конца. Я закрою свою сделку, когда ты ее закроешь, и ты обязательно скажи мне, если изменишь свое мнение». Гарви с удовольствием согласился. Я открыл короткую позицию по рыночной цене примерно за полчаса до закрытия и затем наблюдал, как цены продолжают потихонечку расти, и фунт закрылся вблизи своего недельного максимума.

В понедельник утром британский фунт открылся на 220 пунктов выше. Одним из моих торговых правил является следующее: никогда не держи позицию, которая резко идет против тебя с разрывом сразу же после того, как ее открываешь (под разрывом понимается открытие рынка намного выше или ниже его предыдущего закрытия). Вся эта сделка казалась неправильной, и мои инстинкты говорили мне, что надо ее сразу же прекращать. Однако, поскольку я открыл эту сделку, следуя анализу Гарви, я подумал, что было бы важно проявить последовательность. Поэтому я позвонил Гарви и сказал: «Эта короткая сделка по фунту не очень-то мне нравится, но поскольку я думаю, что разные виды анализа в одной сделке смешивать не очень хорошо, я собираюсь в данном случае следовать за тобой и закрыть позицию одновременно. Что ты об этом думаешь?»

«Он ушел немного выше, чем я думал, но это просто продолжение волны. Я думаю, что мы очень близки к вершине. И я сохраняю свою короткую позицию».

В течение недели рынок продолжал повышаться. В пятницу выход кое-каких отрицательных новостей по фунту вызвал с утра краткосрочное снижение курса валюты, но к обеду цены снова ушли вверх. Эта неправильная реакция на новости вызвала у меня серьезную тревогу. И вновь мои инстинкты потребовали, чтобы я закрыл сделку. Но я не хотел на столь позднем этапе отклоняться от плана игры, поэтому снова позвонил Гарви. И, конечно, как вы можете догадаться, выяснилось, что волна оказалась «расширенной», и он по-прежнему остается при своих медвежьих настроениях. Что ж, и я сохранил свою короткую позицию.

Я не особенно удивился, когда утром в следующий понедельник рынок поднялся еще на пару процентных пунктов. А через день, когда рынок все продолжал повышаться, позвонил Гарви. Его уверенность не поколебалась, и он триумфально объявил: «Хорошая новость. Я пересчитал свой анализ, и мы теперь находимся очень близко к вершине». Я внутренне застонал. Его энтузиазм в связи с событием, которое так и не состоялось, выглядел как-то зловеще. Что касается моей уверенности в этой сделке, то она достигла нового минимума.

Нет нужды продолжать приводить все эти ужасные подробности. Примерно через неделю я решил сдаться, с Гарви или без него. Кстати говоря, рынок продолжал расти и через семь месяцев после этих событий.

Удивительно, как один торговый грех ведет к целому каскаду других. Началось все с жадности в стремлении найти легкий путь оправиться после нескольких убытков, последовав за чужой сделкой. Это действие также было нарушением моего сильного убеждения в том, что в торговле неразумно следовать мнениям других людей. За этими ошибками быстро последовало игнорирование некоторых вопиющих сигналов рынка о ликвидации позиции. И, наконец, передав процесс принятия решений по сделке другой стороне, я оказался без какого-либо метода управления риском. Позвольте мне внести абсолютную ясность. Дело тут не в том, что я последовал плохому совету и потерял деньги, а в том, что рынок неукоснительно заставляет следовать своим правилам и безжалостно и неумолимо карает жесткими штрафами все (торговые) нарушения. Вина за убыток была полностью моей, а не Гарви (и не метода волнового анализа Эллиотта, с которым связали свою жизнь столь большое число трейдеров).

Я поторговал еще месяц и затем решил прекратить это дело, ибо мой счет приблизился к точке безубыточности. Взлет и падение величины моего счета не принесли ничего, кроме некоторого опыта на рынке.

Через несколько месяцев я выступал на семинаре, где согласился поучаствовать Эд Сейкота, что было для него событием редким. Эд был одним из тех феноменальных трейдеров фьючерсами, которых я проинтервьюировал для Market Wizards. Его взгляды на рынки дают необычную смесь научного анализа, психологии и юмора.

Эд начал свою презентацию, попросив добровольца из публики указать на различных графиках периоды времени, совпадавшие с датами на обложках финансовых журналов, которые он принес. Он начал с ранних 1980-х годов. На обложке было написано: «Повысятся ли процентные ставки до 20%?» Естественно, дата на обложке журнала почти точно совпадала с основанием рынка облигаций. В другом случае он вытащил обложку со зловещей фотографией фермерских полей, испепеляемых палящим солнцем. Дата публикации совпадала с пиком цены на рынках зерновых во время засухи 1988 года. Переходя к текущим в то время событиям, он показал обложку журнала, на которой было написано: «Как высоко могут уйти цены на нефть?» Статья это была написана в то время, когда вслед за вторжением Ирака в Кувейт цены на нефть взлетели до небес. «Я думаю, что мы, вероятно, только что миновали вершину рынка нефти», – сказал Эд. И он был прав.

«Теперь вы понимаете, как получать из новостей и финансовых журналов всю важную информацию об изменении рыночных трендов. Просто читайте заголовки на обложках и не обращайте внимания на статьи внутри». В этом весь Эд Сейкота.

Мне очень хотелось поговорить с Эдом, чтобы поделиться свои торговым опытом и и узнать, что он об этом думает. К сожалению, на всех перерывах во время семинара мы оба были окружены слушателями, задававшими вопросы. Остановились мы в одном и том же небольшом отеле в Сан-Франциско. Вернувшись туда, я спросил Эда, не хочет ли он прогуляться и найти местечко, где мы могли бы расслабиться и поболтать. И он, хотя выглядел немного усталым, согласился.

Мы побродили немного в тех краях, пытаясь найти что-то напоминающее уютный местный бар или кафе. Но кроме крупных отелей найти ничего не удавалось. Наконец, отчаявшись, зашли мы в один из них. В фойе громко играющий оркестр и по-настоящему плохой певец пытались поведать свою версию – чего бы вы думали? – «Нью-Йорк, Нью-Йорк» (я уверен, что если бы мы были в Нью-Йорке, оркестр играл бы «Я оставил свое сердце в Сан-Франциско»). Это место, конечно, не подходило для спокойного разговора с человеком, который, как я надеялся, мог бы выступить в роли моего временного наставника. Мы присели снаружи, но отголоски музыки все равно оставались раздражающе громкими, и атмосфера была убийственной. Мои надежды на откровенный разговор быстро таяли.

Пытаясь извлечь хоть какую-то пользу из этого ужасного положения, я пересказал Эду свой недавний торговый опыт. Я объяснил, как начал торговать снова, несмотря на то, что не хотел этого делать, и рассказал о невероятной цепочке ошибок, которые совершил в одной-единственной сделке с британским фунтом – ошибок, которые, как я думал, изжил уже много лет назад. Я рассказал ему, что по иронии судьбы перед тем, как я связался с этой сделкой по британскому фунту, у меня еще оставался выигрыш примерно в 20 тыс.долларов, и я как раз искал себе новую машину примерно такой же стоимости. Поскольку строительство дома практически истощило все мои активы, я испытал желание закрыть этот счет и использовать деньги для покупки машины. Это была очень привлекательная мысль, поскольку машина была бы немедленным материальным вознаграждением за несколько месяцев хорошей торговли без риска для какой-либо части моих собственных средств.

«Так почему же вы не закрыли свой счет?» – спросил Эд. «Ну, – сказал я, – а как я мог?» Хотя я в паре случаев и умудрялся превращать несколько тысяч долларов в сто тысяч, я всегда в конце сбивался. Я никогда не мог по-настоящему преодолеть этот порог и превратить их в действительно серьезные деньги. Если я решал закрыть свои позиции, чтобы сделать покупку, я всегда спрашивал себя, не тот ли это случай, когда я мог бы достичь своих торговых целей. Конечно, задним числом я вижу, что для меня гораздо лучше было бы забрать прибыль, но в то время я не мог себе представить, что откажусь от такой возможности. И я рационально объяснил все это Эду.

«Иными словами, единственный способ, при котором вы могли прекратить торговать – это потерять все. Правильно?» Больше Эду не надо было ничего говорить. Я вспомнил, что в интервью, данном для книги Market Wizards, его самым ярким комментарием было: «Каждый получает от рынка то, чего хочет». Я хотел прекратить торговать, и именно это я получил.

Мораль здесь такова: вам не нужно все время находиться на рынке. Не торгуйте, если вам не хочется, или если по какой-то причине торговля просто кажется вам неуместной. Чтобы выигрывать на рынках, вам нужна уверенность, а также желание торговать. Я думаю, что исключительные трейдеры большую часть времени обладают обоими этими качествами, а у остальных из нас они могут появляться вместе лишь иногда. В моем собственном случае я начал с уверенностью, но не имея стремления торговать, а закончил не имея ни того, ни другого. В следующий раз, когда я начну торговать, я намерен иметь и то, и другое.

ХУСЕЙН СОВЕРШАЕТ ПЛОХУЮ СДЕЛКУ

Элементы хорошего и плохого принятия решений в торговле во многих отношениях очень похожи на аналогичные элементы процесса принятия решений в общем. Начало моей работы над этой книгой совпало с событиями, имевшими место непосредственно накануне войны в Персидском заливе. И я не мог не поразиться сходству между действиями Саддама Хусейна и типичным поведением начинающего трейдера.

Сделкой Хусейна было вторжение в Кувейт. Сначала у него были для этой сделки солидные фундаментальные причины (фундаменталистские причины появились позднее, когда Хусейн решил, что удобно будет вспомнить о религии). Вторгшись в Кувейт, Хусейн мог взвинтить цены на нефть на пользу Ираку, ликвидировав одну из стран, постоянно превышавших свои квоты ОПЕК, и создав сумятицу на мировых нефтяных рынках. У него также был, казалось бы, неплохой шанс на постоянную аннексию части или всех нефтяных месторождений Кувейта, а также на получение прямого доступа к Персидскому заливу. И, наконец, немаловажным было и то, что вторжение давало Хусейну чудесную возможность удовлетворить свои амбиции, порожденные манией величия.

На фоне всего этого потенциала роста первоначальный риск по сделке казался небольшим. Хотя многие об этом и забыли из-за того, что, в конце концов, Соединенные Штаты заняли очень решительную позицию, первоначальную реакцию государственного департамента на высказывания и действия Ирака, содержавшие угрозу вторжения, можно было бы интерпретировать как «это не наша проблема». Для Хусейна такая соглашательская политика практически была равна предложению выстелить ковровую дорожку для иракских танков.

Поэтому сначала, с точки зрения Хусейна, вторжение в Кувейт было хорошей сделкой – большой потенциал и ограниченный риск. Однако, как это часто случается, рынок изменился. Президент Буш связал Соединенные Штаты обязательствами по защите Саудовской Аравии, послав туда войска и обеспечив принятие в ООН резолюций с целью убедить Хусейна покинуть Кувейт. Тогда еще Хусейн мог, вероятно, выбить себе сделку, в которой он ушел бы из Кувейта в обмен на распределение некоторых спорных территорий и прав пользования портами – т.е. получение быстрой прибыли. Однако, хотя ситуация начала ухудшаться, Хусейн решил не менять своей позиции.

Далее Буш послал более сильный сигнал, удвоив численность американских войск в этом регионе до 400 тыс. человек – т.е. предпринял действия, указывающие, что Соединенные Штаты не только готовы защищать Саудовскую Аравию, но и создают себе возможность вернуть Кувейт силой. Рынок очевидно изменился. Хусейн проигнорировал сигнал рынка и стоял насмерть.

Тогда президент Буш установил 15 января крайним сроком для ухода Ирака из Кувейта в соответствии с резолюцией ООН – рынок еще больше пошел против этой сделки. Здесь потенциал прибыли, вероятно, уже исчез, но Хусейн все еще мог завершить сделку вничью, согласившись на уход из Кувейта. И снова он решил держать позицию.

После того, как 15 января истек крайний срок ультиматума и Соединенные Штаты и их союзники в Персидской войне начали вести массированные бомбардировки Ирака, первоначальная сделка уже несомненно стала приносить убытки. Более того, каждый день рынок опускался все ниже и ниже, и каждый день промедления приводил к все большим разрушениям в Ираке. Но как мог Хусейн сдаться теперь, когда было потеряно столь многое? Во многом так же, как запутавшийся трейдер, влипший в постоянно ухудшающуюся позицию, он связывал свои надежды с длительной перспективой: если он только сможет продержаться достаточно долго, возможно, страх перед потерями в живой силе заставит Соединенные Штаты отступить.

Тренд продолжал идти против сделки, когда Соединенные Штаты предъявили еще один ультиматум, на этот раз означавший начало сухопутной войны против Ирака. В этот момент Хусейн был готов согласиться с условиями, содержавшимися в советском мирном предложении, т.е. пойти на соглашение, которое, вероятно, было бы совершенно приемлемым ранее, но теперь уже стало недостаточным. Поведение Хусейна во многом напоминало поведение трейдера, держащего длинную позицию на постоянно снижающемся рынке и говорящего: «Я закрою позицию, когда достигну безубыточности». И затем, когда ситуация становится все более отчаянной: «Я закрою позицию на следующем относительном максимуме». Но при этом с течением времени относительный максимум опускается все ниже и ниже.

В конце концов, после того как сухопутная война уже развернулась и его армия большей частью оказалась разогнанной, Хусейн капитулировал. Он был совсем как трейдер, который держал убыточную позицию до тех пор, пока его счет не оказался практически уничтоженным, и потом в полном отчаянии, наконец, кричит своему брокеру: «Выведи меня с рынка! Все равно, по какой цене, просто выведи меня с рынка!»

Мораль: если вы не можете согласиться на маленький убыток, рано или поздно вам придется согласиться на убыток катастрофических размеров.

 ЧАСТЬ 2. Самый большой рынок в мире 

БИЛЛ ЛИПШУЦ

СУЛТАН ВАЛЮТ

Ответьте-ка быстро, что является самым большим в мире финансовым рынком? Акции? Нет, даже если вы соберете вместе все рынки акций мира. Ну, конечно же это должны быть облигации. Только задумайтесь о гигантском государственном долге, который накопился по всему миру. Неплохая догадка, но опять неправильная, даже если вы сложите вместе все мировые рынки бумаг с фиксированным доходом. Правильный ответ – валюты. В объеме всей финансовой торговли акции и облигации по сравнению с валютами выглядят семечками.

В среднем на мировых валютных рынках каждый день торгуется 1 триллион долларов. Подавляющее большинство этой торговли валютами происходит не на организованных биржах, а в виде сделок на межбанковском валютном рынке. Межбанковский валютный рынок представляет собой круглосуточный валютный рынок, который фактически следует вокруг земного шара за солнцем, передвигаясь из банковских центров Соединенных Штатов в Австралию, на Дальний восток, в Европу и, наконец, снова в Соединенные Штаты. Этот рынок существует для удовлетворения потребностей компаний, которым необходимо страховать валютный риск в мире быстро меняющихся курсов валют. Но в межбанковском валютном рынке участвуют также и спекулянты, стремящиеся заработать на своих ожиданиях относительно колебаний обменных курсов.

На этом гигантском рынке существует лишь горстка игроков по крупным ставкам. Парадоксально, но хотя эти трейдеры иногда открывают позиции, измеряемые в миллиардах долларов (да, в миллиардах), они практически неизвестны большей части финансового сообщества, не говоря уже о простой публике. Одним из таких трейдеров является Билл Липшуц (Bill Lipschutz).

Интервью[2], которые я взял у Липшуца, были проведены в виде двух длительных сессий у него в квартире. У Липшуца повсюду установлены мониторы, отражающие положение на рынках. Конечно же, в гостиной стоит огромный телемонитор, на который поступают свежие валютные котировки. Есть котировочные мониторы и у него в кабинете, на кухне и рядом с кроватью так, чтобы, ворочаясь во сне, он мог тоже проверять котировки – что, собственно, он и делает постоянно (поскольку часть наиболее активных периодов на рынке приходится на ночные часы в США). Даже в туалете есть монитор, расположенный очень удобно – на уровне лица. Судя по всему, человек этот относится к своей торговле очень серьезно.

Сначала я связался с Биллом Липшуцом через его агента по связям с общественностью Тома Уэйлека. Да, когда у трейдера есть агент по связям с общественностью, это звучит довольно странно. Собственно говоря, это особенно справедливо в отношении Липшуца, который, несмотря на гигантские сделки, сумел, и вполне преднамеренно, сохранять практически полную публичную анонимность на протяжении всей своей карьеры. Однако, проработав восемь лет в качестве крупнейшего и наиболее успешного трейдера валютами в Salomon Brothers, Липшуц как раз в это время ушел из этой фирмы, чтобы открыть свою собственную компанию по управлению капиталом на рынках валют (первоначально в качестве дочерней компании Merrill Lynch; позднее компания его выросла в совершенно независимое предприятие Rowayton Capital Management). Именно для этого его проекта и потребовалась поддержка в сфере связей с общественностью. Короче говоря, переговорив с Липшуцом о моем предложении по поводу интервью, Уэйлек позвонил мне и сказал, что сначала Билл хочет провести неофициальную встречу, чтобы он мог посмотреть, «стоит ли этим заниматься».

Мы встретились в одном баре в Сохо, и после нескольких кружек французского пива (кроме шуток, французы и правда выпускают несколько превосходных марок пива) Липшуц сказал: «Я думаю, что история о том, как менее чем за десятилетие Salomon Brothers выросла с нуля до одного из крупнейших в мире игроков на рынке валют, интересна». Помимо чувства облегчения, ибо эта ремарка явственно отражала его согласие на интервью, его заявление, безусловно, разожгло мой аппетит.

Придя на нашу первую встречу в его квартире, я, включив свои магнитофоны, сказал: «О’кей, расскажите мне о том, как Salomon столь эффектно выросла в крупнейшую торговую фирму на международном валютном рынке». Я откинулся в кресле, предвкушая длительный ответ, полный замечательных эпизодов и идей.

Липшуц ответил: «Рынок валютных опционов, отдел валютных опционов Salomon и я начали работать в одно и тоже время и росли и процветали параллельно».

«И…», – сказал я, приглашая его продолжать. Он другими словами повторил тот же ответ, который дал мне ранее.

«Да, – сказал я, – это очень интересное совпадение, но не могли бы вы дать некоторые подробности? Как насчет каких-нибудь конкретных историй?» Он снова ответил общими словами. Мои надежды на интервью начали быстро улетучиваться.

Мне уже приходилось брать интервью, которые не сдвигались с места по истечении первого часа, но, в конце концов, приносили результаты. Однако это интервью не было похоже на другие. Хотя я чувствовал, что получил очень мало полезного материала во время первых одного или двух часов нашей беседы, я ощущал присутствие чего-то еще. Это был не пересохший колодец, мне просто нужно было копать глубже.

После первых нескольких часов мы стали лучше понимать друг друга, и Липшуц начал рассказывать конкретные истории, относящиеся к его торговому опыту. Эти истории составляют ядро следующего далее интервью.

Как я уже упоминал ранее, большой телеэкран в гостиной Липшуца обычно настроен на показ валютных котировок, а у основания его бежит новостная лента Рейтер. Хотя Липшуц, казалось бы, полностью отдавался нашей беседе, было ясно, что какой-то уголок его сознания следит за экраном. Был момент, когда австралийский доллар переживал сильное падение после какого-то ужасно плохого выступления, сделанного министром финансов Австралии. Хотя рынок фактически находился в состоянии свободного падения, Липшуц посчитал, что падение было чрезмерным, и прервал наше интервью, чтобы разместить несколько ордеров. «Ничего крупного, – сказал он, – я просто пытаюсь купить двадцатку (т.е. 20 млн австралийских долларов)». Сразу же после этого австралийский доллар отскочил вверх и продолжил это повышающееся движение на протяжении оставшейся части вечера. Липшуц, однако, так и не открыл свою позицию, потому что разместил свой ордер чуть-чуть ниже того уровня, на котором торговался рынок, и до его уровня рынок так и не опустился. «Упустить возможность – это так же плохо, как оказаться на неправильной стороне сделки», – сказал он.

Во время нашего второго интервью Липшуц хотел продать коротко немецкую марку и для того, чтобы продать, ждал небольшого отскока цены вверх. Заметив, что марка вместо этого стала двигаться еще ниже, он сказал: «Похоже, эту сделку я пропущу».

«Это выглядит точно так же, как на прошлой неделе, когда вы, воспользовавшись лимитным ордером, пропустили длинную позицию по австралийскому доллару, – сказал я. – Если вы так уверены, – спросил я, – почему бы вам просто не продать немецкую марку по текущей цене рынка?»

«Что? И заплатить спрэд между бидом и аском (бид – это котировка на покупку, аск, или оффер – котировка на продажу)?» – воскликнул Билл. Я не был уверен, говорит он серьезно или шутит – а может быть, и то, и другое (кстати, немецкая марка так и продолжала скользить вниз).

Наши интервью проводились после закрытия рынков в США, но поскольку валютные рынки не закрываются никогда, Липшуц, похоже, никогда не прекращает торговать. Однако, несмотря на признанную им одержимость рынками и торговлей, Липшуц выглядит очень спокойным и расслабленным. Я бы даже не знал, что он следит за рынками, если бы он время от времени не делал замечания по поводу движения цен и не размещал ордера по телефону.

– Что стало с архитектурой?

– Что стало с архитектурой?

– Понимаете, я слышал, что вы дипломированный архитектор. Как же так получилось, что вы, в конце концов, стали трейдером?

– Когда я учился на архитектурном факультете Корнельского университета, умерла моя бабка, оставив мне портфель, состоявший из сотен различных акций общей стоимостью 12 тыс. долларов, который я ликвидировал с большим трудом, потому что все эти позиции были неполными лотами. Эта выручка дала мне некоторый рисковый капитал. Я стал тратить все больше и больше времени, играя на фондовом рынке. Не то чтобы я стал меньше интересоваться архитектурой, просто я стал больше интересоваться торговлей.

Кроме того, архитектура во многих отношениях является скорее профессией старого мира. Существует длительный период ученичества – в нашей стране три года, – прежде чем вы можете сдавать экзамен на лицензию. Затем нужно еще много-много лет работать чертежником. Проходит немало времени, прежде чем вы можете сами управлять процессом своих разработок.

– Но вы, в конце концов, получили диплом?

– Да, конечно. Собственно, у меня два диплома. Прохождение учебной программы по архитектуре в полном объеме заняло пять лет, но для студентов-архитекторов было вполне обычным делом записываться также и на другие курсы, тем самым оттягивая получение своей степени. Я, в конечном счете, изучил множество экономических наук и получил также МВА.

– А что стало после того, как вы окончили Корнелл? Получили ли вы работу, связанную с архитектурой?

– Нет. Из-за длительного процесса ученичества, о чем я только что рассказал, я так никогда и не работал архитектором. Я сразу же пошел работать в Salomon.

– А как вы получили эту работу?

– Для студентов, учащихся по программе МВА, является обычным делом подрабатывать летом на каком-нибудь предприятии, занимаясь делами, связанными с бизнесом. Летом 1981 года я получил работу в Salomon. К тому времени я уже очень активно торговал фондовыми опционами на свой собственный счет.

– Это был тот счет, который вы открыли, используя 12 тыс. долларов, оставленные вам вашей бабкой?

– Да, и к этому времени я увеличил его в несколько раз.

– Что вы знали о фондовых опционах, когда начинали торговать?

– Я о них ничего не знал.

– Тогда на чем же основывались ваши торговые решения?

– Я старался читать все, что мог найти по этому предмету. Я проводил много времени в библиотеке, читая годовые отчеты компаний. Я стал активным читателем разных финансовых периодических изданий типа The Economist, Barron’s и Value Line. Я также стал следить за бегущей строкой с курсами акций по кабельному телевидению. Поскольку город Итака, штат Нью-Йорк, окружен горами, прием телепрограмм там исключительно плохой. В результате он стал одним из первых мест в стране, куда еще в начале 1970-х годов проникло кабельное телевидение. А один из каналов показывал бегущую строку котировок фондовой биржи с задержкой на 15 минут. Я провел множество часов, глядя на эту бегущую строку, и с течением времени, похоже, выработал у себя ощущение поведения цен.

– Именно тогда вы решили стать трейдером?

– Я не помню, что принимал какое-то сознательное решение типа «я хочу быть трейдером; я не хочу быть архитектором». Это был процесс постепенный. Торговля буквально вошла в мою жизнь.

– Была ли летняя работа в Salomon связана с торговлей?

– Мы с женой познакомились, когда я учился в Корнельском университете. Она женщина очень активная, и у нее очень серьезное экономическое образование. Предыдущим летом она умудрилась получить работу в отделе исследования облигаций у доктора Генри Кауфмана. Я познакомился с ее непосредственным начальником, который, как оказалось, тоже было выпускником Корнельского университета. Он устроил мне интервью с Генри Кауфманом по поводу той же самой должности, которую раньше занимала у него моя жена (к этому времени она уже окончила университет и имела постоянную работу). По иронии судьбы примерно в то же время Salomon Brothers послала в Корнелл своего представителя, чтобы набирать персонал. Меня пригласили приехать в Нью-Йорк на собеседование по поводу участия в их стажерской программе продаж и торговли. Беседовал со мной Сидни Голд, руководитель отдела опционов Salomon. Сидни – очень подвижный человек, который говорит очень, очень быстро.

Он провел меня в кабинет, у которого была стеклянная стена, выходившая на большой торговый зал, и оттуда было видно, как по стене бежит электронная строка с котировками. Я сидел спиной к этой ленте, и все то время, пока он со мной разговаривал, он также поглядывал на ленту. Он начал выпаливать вопросы, одним за другим. И вот сижу я, студент колледжа, впервые надевший костюм и галстук для своего первого в жизни официального собеседования, и не имею ни малейшего представления, как себя вести. Я отвечал на все его вопросы медленно и вдумчиво.

Минут через десять этой игры в вопросы и ответы он вдруг остановился, посмотрел мне прямо в глаза и сказал: «Ну ладно, забудем все это дерьмо. Ты, значит, хочешь быть трейдером. Все, кому не лень, приходят сюда и говорят мне, что хотят быть трейдерами. Ты сказал, что уже торгуешь на свой собственный счет. Какими акциями ты торгуешь?» «Последнее время я всерьез занимаюсь Exxon», – ответил я. Он рявкнул в ответ: «Не знаю я такой акции! Еще что-нибудь?» Я ему отвечаю: «Я также много торговал 3M». «Я такую тоже не знаю, – отвечает он. – Дай мне что-нибудь другое». Я отвечаю: «U.S. Steel». «U.S. Steel... Я знаю Steel. Где она сейчас торгуется?» «Вчера вечером закрылась на 30 1/2». «Она только что открылась на 5/8, – говорит он. – А откуда она пробилась?» «С двадцати восьми», – отвечаю я. Он сразу же мне говорит: «А откуда она пробилась до этого?» «Ну, это же было больше трех лет назад, – воскликнул я, несколько удивленный вопросом. – Я думаю, что она пробилась откуда-то с уровня 18».

Тут он перестал тараторить, перестал смотреть на ленту и говорит: «Я тебя беру». На этом наше собеседование и закончилось.

Через несколько недель мне позвонил человек, который занимался в Salomon наймом персонала. Он сказал: «У нас тут есть проблема. Вас хочет нанять Сидни Голд, но и Кауфман хочет, чтобы вы у него потрудились. Поэтому мы выработали некое соглашение так, чтобы вы уделили время и нам, и им». В конце концов, получилось так, что первую половину лета я занимался исследовательской работой у доктора Кауфмана, а во второй половине работал в отделе торговли опционами.

В конце лета Сидни предложил мне работу. Поскольку у меня оставался еще один семестр учебы, и мне надо было закончить дипломную работу для завершения архитектурного образования, я договорился, что буду работать на Сидни во время осеннего семестра с тем, чтобы весной снова вернуться в университет.

– Помогла ли вам эта работа разобраться в сути торговли опционами?

– Работа эта, конечно, была полезной в смысле общего торгового опыта, но вы должны понимать, что в то время в Salomon торговали опционами без использования каких-либо численных методов. Собственно говоря, теперь, когда я вспоминаю о тех временах, это кажется почти удивительным, но я не думаю, чтобы кто-нибудь там знал, что представляет из себя модель Блэка-Шоулза (стандартная модель ценообразования опционов). Сидни, бывало, приходил в понедельник утром и говорил: «В этот уик-энд пошел я купить себе новую машину и увидел, что демонстрационный зал «Шевроле» битком набит. Давайте купим коллы GM». И все в таком роде.

Помню, как-то раз один трейдер отвел меня в сторонку и говорит: «Слушай, не знаю, чему тебя там учит Сидни, но давай-ка я расскажу тебе все, что нужно знать об опционах. Если акции тебе нравятся, ты покупаешь коллы. Если не нравятся, покупаешь путы».

– Иными словами, они, по сути дела, торговали опционами как прямыми позициями с левериджем.

– Совершенно верно. Но этот торговый подход очень хорошо увязывался с моим собственным опытом, основанным на чтении бегущей строки.

– Вы вернулись в отдел опционов на акции после того, как окончили Корнельский университет?

– Я поработал там в начале лета, но затем перешел в подготовительную программу Salomon, что в принципе делает каждый новый сотрудник. Самое замечательное в подготовительном курсе Salomon то, что вас знакомят со всеми ключевыми людьми в фирме. Все «шишки» Salomon приходили к нам и рассказывали о себе, по существу предлагая познакомиться. Нас посвящали в Salomon Brothers, и нам передавали их культуру. Поскольку вся моя карьера прошла в Salomon, я глубоко уверен, что эта передача культуры была очень важным делом.

В конце 1980-х годов значительная часть этой культуры была утеряна. Программы эти стали слишком большими. Когда я начинал работать в Salomon, каждый год существовала одна программа на 120 человек; в конце 1980-х годов было уже две программы, в каждой из которых участвовали по 250 человек. И участники этих программ тоже, казалось, были все на одно лицо. В то время как в начале 1980-х годов, похоже, более охотно принимали в качестве кандидатов не совсем стандартных людей.

– Что вы вынесли из подготовительного курса Salomon помимо приобщения к их культуре?

– Именно это я и вынес.

– Это звучит не очень-то емко. А разве больше ничего не было?

– Ну что вы, культура эта занимала огромный объем. Сразу видно, что вы никогда не работали в Salomon. Вся эта компания построена на культуре Salomon Brothers.

– Хорошо, расскажите мне о культуре Salomon Brothers.

– Salomon Brothers была фирмой, которая почти исключительно занималась торговлей по собственным системам и в течение многих лет управлялась горсткой очень сильных харизматических личностей. Это были настоящие уличные бойцы, которые ставили свои собственные деньги и которые по-настоящему понимали, что такое идти на риск. У них были сила характера, мужество, понимание, а также честность и достоинство без тени сомнения.[3] Salomon была организацией. Текучести ключевого персонала в фирме практически не было. У председателя Джона Гутфрюнда был стол в общем торговом зале, за которым он сидел каждый день. За девять лет, которые я провел в Salomon, я никогда не сидел от него дальше, чем за 7 метров.

Помню свой первый разговор с Джоном Гутфрюндом. Я проработал в фирме в качестве полноправного ее служащего менее года. Вам нужно представить себе эту сцену. Надвигался вечер третьего июля. Торговый зал Salomon представляет собой огромное двухэтажное помещение – одно время это был крупнейший торговый зал в мире. Лучи угасающего солнца проникали сквозь огромные стеклянные окна. Поскольку приближался праздник, в помещении никого не было, за исключением Джона Гутфрюнда и меня.

Я услышал, как он позвал: «Билл, Билл!» Я и понятия не имел, что он может знать мое имя, но так уж было поставлено дело в Salomon. Я был полностью погружен в то, чем занимался, и вдруг понял, что это он меня зовет. Я подошел к его столу и сказал: «Да, сэр?» Он посмотрел на меня и спросил: «Где закрылся франк?»

Быстро перебрав в уме все возможные причины, по которым он мог задать мне такой вопрос и именно таким образом, я посмотрел на него и спросил: «Который – швейцарский франк или французский?»

Джон Гутфрюнд – человек, излучающий силу. Он очень харизматическая личность. И вы почти можете ощущать вокруг него некую ауру. Не колеблясь, он посмотрел мне прямо в глаза и сказал: «Оба». Я дал ему обе котировки голосом на октаву выше, чем обычно.

Прошло чуть больше года, и другим летним днем повторилась практически та же самая сцена. Свет заходящего солнца струился в торговую комнату, и Джон Гутфрюнд и я остались практически одни. И вновь я услышал позади себя голос: «Билл, Билл!» Я был поражен таким повторением ситуации. Я подошел и сказал: «Да, сэр?» «Где закрылся франк?» – спросил он. «Который? – спросил я. – Швейцарский или французский?» Не колеблясь ни секунды и не показывая и тени улыбки, он смотрит мне прямо в глаза и говорит: «Бельгийский».

Таким вот человеком был председатель Salomon Brothers, которая в те годы была, вероятно, наиболее могущественной фирмой на Уолл-стрит. А я там был еще никто, всего лишь подготовишка. Прошел год со времени той нашей первой встречи, а он помнил о ней, и ему было интересно подшутить надо мной таким образом. По мере того, как шли годы, и я благодаря новым встречам смог узнать его лучше, я понял, что он в полной мере понимал, какое влияние окажет на меня тот разговор. Сейчас мы говорим о нем почти десять лет спустя, а я все еще помню каждое слово этого разговора. Такое вот влияние он оказывал на людей. Он очень часто разговаривал с людьми, проходившими подготовку, и оказывал им поддержку.

– А сам Гутфрюнд был трейдером?

– Джон прошел весь путь, начиная с рядового трейдера. Когда он был председателем, то проводил свой день в торговом зале, чтобы видеть, что происходит. Мы всегда говорили, что Джон может учуять смерть за тысячу шагов. Ему достаточно было взглянуть вам в глаза, чтобы узнать, насколько удачной была ваша позиция. Он мог понять состояние вашего портфеля по тому, насколько взволнованным было ваше лицо.

Salomon Brothers обладала уникальной культурой. Люди часто говорили о любви Salomon к риску. Это не означало, что компания сама искала риск, но это определенно была фирма, которая чувствовала себя спокойно, подвергаясь риску или теряя деньги, при условии, что сама идея сделки была разумной.

– Как получилось, что после завершения подготовки вы занялись валютами, а не вернулись к акциям?

– Собственно говоря, я хотел вернуться к акциям. Но один из руководителей отдела отвел меня в сторонку и сказал: «Ты слишком масштабно мыслишь. Тебе не нужно возвращаться к акциям». Он уговорил меня перейти в новое подразделение, которое как раз формировалось, – отдел иностранных валют. Я был в числе стажеров, обладавших наиболее высокой репутацией, и в конце стажировки меня приглашали к себе несколько отделов, включая отдел валют, который как раз создавался.

– Как получилось, что вы выбрали валютный отдел?

– Я хотел торговать, и я хорошо уживался с людьми. Однако на самом деле у меня был гораздо меньший выбор, чем мне могли позволить в то время воображать.

– Что вы имеете в виду?

– Вас приглашают, плюс сами вы ведете какие-то переговоры, затем делаете выбор, но в конце те силы, которые двигают шахматные фигуры, решают, куда они хотят вас поставить.

– Вы в то время знали что-нибудь о валютах?

– Я даже не знал, что такое немецкая марка. Но, опять же, никто в этом отделе ничего о валютах по-настоящему не знал.

– Никто?

– Ну, не совсем. Был там один младший сотрудник, который раньше работал в банке.

– А был кто-нибудь еще в фирме, разбиравшийся в валютах?

– Нет.

– Почему же никто не подумал о том, чтобы для создания этого отдела пригласить со стороны кого-нибудь, имеющего опыт?

– Так в Salomon дела не делались. В Salomon все создавалось своими силами. Вы задаете вопросы так, как если бы там был какой-то расписанный бизнес-план. На самом деле в один прекрасный день собрались вместе несколько руководителей, и один из них сказал: «Ребята, а не создать ли нам отдел валютного рынка?» «О’кей, а кто будет начальником?» «Как насчет Джила?» «О’кей. Слушай, Джил, не хочешь возглавить этот отдел?» «Конечно, о чем разговор».

До этого Джил занимался арбитражем облигаций. Никакого опыта работы с валютами у него не было. Он задумал собрать вместе несколько умных людей, разобраться, как работают международные валютные рынки, и дать ребятам возможность немного поторговать, чтобы посмотреть, смогут ли они сделать какие-то деньги.

– Но раз никто в отделе не имел настоящего опыта торговли на форексе, откуда вы могли приобрести опыт, чтобы знать, что делать?

– Один из ребят в этом отделе был очень общительным. Он заставлял нас по три-четыре раза в неделю обедать с международными банкирами. В то время я был особенно застенчив. Собственно говоря, помню, как однажды один из трейдеров отдела попросил меня позвонить в Morgan Guaranty и разместить ордер по немецкой марке. Но я возразил: «Я же никого там не знаю». Он сказал: «Что значит, никого там не знаю? Просто возьми Hambros (книга, включающая списки всех международных дилеров иностранных валют), полистай ее, найди у Morgan дилера по немецкой марке и позвони ему». Я, должно быть, минут десять сидел там, страдая, пытаясь сообразить, как это я могу позвонить кому-то, с кем не знаком.

– Расскажите мне о вашем раннем опыте торговли валютами.

– Примерно в то же время, когда в Salomon создавался отдел иностранных валют, Филадельфийская фондовая биржа ввела торговлю опционами на курсы валют. Я был единственным человеком в отделе, который вообще знал, что такое пут или колл. Кроме того, этот продукт торговался на фондовой бирже, использовавшей систему специалистов. А я был единственным человеком в отделе, имевшим опыт работы с акциями. Все остальные сотрудники пришли из отдела, занимавшегося бумагами с фиксированным доходом, расположенного на 42-м этаже. А «страна акций» находилась на 41-м этаже, и я пришел как раз оттуда. Не думаю, чтобы кто-нибудь еще из нашего отдела вообще когда-либо был на 41-м этаже. Я также знал специалистов и маркет-мейкеров из торгового зала Филадельфийской фондовой биржи. Никто другой в нашем отделе даже не знал, что такое специалист (в системе специалистов ордеры на покупку и продажу ценной бумаги соотносит один специально выделенный человек, в отличие от системы открытых торгов, при которой ордеры исполняются брокерами, выкрикивающими цены покупки и продажи в торговой яме). Ситуация эта идеально для меня подходила. Джил сказал: «Ты – единственный человек в отделе, который хоть что-то об этом знает. Вот и займись этим».

Главное, что я пытаюсь этим сказать, это то, что отдел иностранных валют Salomon, Билл Липшуц в роли трейдера иностранными валютами и валютные опционы появились в одно и то же время, и мы вместе росли. Это был уникальный синергический опыт.

– Как вам удалось добиться успеха в роли валютного трейдера, если вы не имели никакого опыта?

– На рынке иностранных валют все построено на взаимоотношениях. Ваша способность найти хорошую ликвидность, ваша способность подключиться к потоку информации – все это зависит от связей. Если вы позвоните в банк и скажете: «Мне нужна цена на 10 долларов (т.е. 10 млн) к марке», – они ничего не обязаны для вас делать. Они могут сказать вам: «Дилер по марке вышел в туалет, перезвоните». Если же я звоню в пять вечера и говорю: «Здорово Джо, это Билл, мне нужна цена по марке», – то ответ будет совершенно иным. «Я тут как раз собирался уходить, но для тебя все сделаю».

– Будучи человеком совершенно новым в этом бизнесе, как вы смогли выстроить такие взаимоотношения?

– Во-первых, мне очень помогло то, что у меня был опыт работы с опционами, в то время как на рынке они были делом новым. «Он знает опционы», – говорили бывало. Черт, я ведь особо много о них и не знал, но важно было то, что никто больше в сфере иностранных валют тоже о них ничего не знал. Рассуждали так: «Он знает формулы Блэка-Шоулза; он, должно быть, гений». Многие из ведущих игроков на рынке валют стремились познакомиться со мной только потому, что их клиенты хотели заниматься опционами, и им нужно было быстро вникнуть в этот предмет.

Кроме того, я работал в Salomon, которая в то время была окутана ореолом тайны: «Мы не знаем, что именно они делают, но денег они зарабатывают много».

Другим фактором в мою пользу было то, что, хотя я работал в инвестиционном банке, я не пытался вести себя как напыщенный инвестиционный банкир. Как правило, ребята, которые в то время работали в инвестиционных банках с иностранными валютами, были выходцами из отделов, занимавшихся бумагами с фиксированным доходом. Они были пижонами в глазах ребят, занимавшихся FX (рынок обменных курсов иностранных валют). Они носили подтяжки и галстуки от Hermes; они были теми, кто заказывает белое вино и салат из рукколы. Они были не те, кто выскакивает перекусить в закусочную самообслуживания, чтобы съесть там макароны с острым томатным соусом, а именно так в основном и вели себя трейдеры по иностранным валютам. Я же был совсем другим – потому что прошлое мое было другим.

Я был первым человеком в Salomon Brothers, установившим у себя дома Telerate. Они не могли в это поверить: «Зачем тебе нужен дома монитор? Ты что, с ума сошел? Ты, что, вообще его никогда не выключаешь?» Я, бывало, смотрел на них и говорил: «Рынок иностранных валют работает круглые сутки. Он не укладывается спать, когда вы уходите с работы в пять часов вечера. Рынок живет всю ночь, и он движется».

– Важно ли иметь контакты для того, чтобы получать новости?

– Безусловно! Успеха из нас добились в основном те, которые были приняты межбанковским сообществом. Трейдеры, оставшиеся в стороне, как правило, не смогли сделать денег, торгуя иностранными валютами. Эти трейдеры в конечном счете звонили какому-нибудь клерку торгового зала «Мерк» (Chicago Mercantile Exchange – Чикагская товарная биржа, на которой торгуются фьючерсы валют, рынок активный, но гораздо меньший по размеру, чем межбанковский рынок) и спрашивали: «Как там дела у «суисси» (Swissy, швейцарский франк)?» А что, собственно, может знать клерк о том, что на самом деле приводит в движение международный валютный рынок? Я-то, к примеру, день и ночь разговариваю с разными банкирами – в Токио, Лондоне, Франкфурте и Нью-Йорке.

– И вы торгуете на основе этого информационного потока?

– В этом вся суть торговли иностранными валютами.

– Не могли бы вы привести недавний пример того, как этот информационный поток помогает в торговле?

– В то время, когда рухнула Берлинская стена, настроение общего рынка было в пользу того, что все сразу же захотят вложить деньги в Восточную Германию. Общее суждение сводилось к тому, что крупные вливания капитала в Восточную Европу сыграют непосредственно на руку немецкой марке. Но через некоторое время пришло осознание, что для того, чтобы Восточная Германия могла влиться в объединенную Германию, потребуется несколько больше времени.

В чем выразилось это изменение позиции? Коль делает заявление, Бейкер выступает с комментарием, статистика показывает очень высокий уровень безработицы в Восточной Германии. Восточные немцы, всю свою жизнь прожившие в социалистической системе, начинают говорить: «Мы не хотим работать так много, как эти западные немцы. И, кстати говоря, почему это государство больше не оплачивает наши счета за лечение?» Инвестиционное сообщество начинает понимать, что перестройка в Восточной Европе – дело весьма длительное. И в итоге люди начинают выводить свой капитал из немецкой марки.

– Но вы же могли вывести все эти аргументы тогда, когда обрушилась стена.

– Не думаю, что многие люди в то время рассматривали события в таком свете. А даже если и так, это было неважно. Важно было оценить, на чем фокусируется рынок в данный момент.

– И вы получаете всю эту информацию, беседуя со множеством участников рынка иностранных валют?

– Да. Не все будут интерпретировать события так же и в то же самое время, как вы, и это очень важно понимать. Вы должны быть в потоке новостей и знать, на что смотрит рынок. Например, один день рынок иностранных валют может концентрироваться на разнице в процентных ставках; другой день рынок может обращать внимание на потенциал прироста капитала, а это вещь совершенно противоположная (внимание на разнице процентных ставок означает, что инвесторы будут переводить свои деньги в промышленно развитые страны, где процентные ставки выше, а интерес к приросту капитала означает, что инвесторы будут помещать свои деньги в тех странах, где имеются наиболее сильные экономические и политические перспективы, а это обычно те страны, где процентные ставки ниже).

– А были какие-нибудь выдающиеся сделки, которые вы провели в начале своей карьеры валютного трейдера?

– В 1983 году, в самом начале торговли валютными опционами на Филадельфийской фондовой бирже, один из специалистов дал котировку по некоему конкретному опциону по цене, явно заниженной на 100 пунктов. Я купил 50 штук. Поскольку этот опцион был «глубоко в деньгах», я сразу же продал его на базовом рынке и зафиксировал прибыль без всякого риска (опцион «глубоко в деньгах» – это то же самое, что обычная позиция, но он имеет дополнительные преимущества, ибо если рынок совершает очень большое движение, максимальный риск теоретически ограничен).

Я спросил своего брокера, предлагает ли этот специалист по-прежнему продавать опционы по той же цене. «Да, – ответил он, – предложение все еще висит». «Купи еще пятьдесят», – сказал я.

В то время я был единственным на Филадельфийской бирже трейдером валютных опционов, который регулярно торговал по 50 контрактов. Весь дневной объем торгов на этом рынке составлял всего-навсего порядка двух-трех сотен контрактов. И я провернул еще 50, потом еще 50, а потом еще 50. Потом в игру вступила Goldman Sachs и тоже купила 50 контрактов. И вот оказывается вдруг, что специалист этот продал уже 300 или 400 этих опционов. Он, очевидно, думал, что имеет надежную арбитражную прибыль, но на самом деле совершил арифметическую ошибку. Я точно знал, что происходит. Наконец, я сказал своему брокеру: «Спроси его, не хочет ли он продать тысячу». «Секундочку, – ответил он. Брокер вернулся через полминуты и сказал, что он согласен на тысячу по такой-то цене.

Специалист несколько передвинул свою цену, но по-прежнему давал котировку почти на сто пунктов ниже. Наконец, я сказал своему брокеру: «Скажи ему, пусть позвонит мне по моей внешней линии».

Специалист звонит мне и говорит: «Ты что делаешь?» Я отвечаю: «А ты что делаешь?» Он спрашивает: «Ты что, правда хочешь провернуть тысячу?» Я отвечаю: «Слушай, у тебя в цене ошибка на целый пункт». «О чем ты говоришь?» – восклицает он. Я начинаю растолковывать ему цифры. Прежде чем я закончил, он говорит: «Мне надо отойти». И телефон замолкает.

Я положил трубку и в течение нескольких минут обдумывал эту ситуацию. Я понимал, что если заставить его исполнить эту сделку, он разорится – а такое событие плохо отразится на бирже и будет ужасным для продукта (валютных опционов), которым мы только начинали торговать всерьез. Я позвонил своему брокеру и сказал: «Отмени все сделки, кроме первых 50 контрактов».

Примерно в то же время зазвонил мой внешний телефон. На трубке был специалист: «Не могу в это поверить! – воскликнул он, сокрушенный огромной величиной своей ошибки. – Теперь я вылечу из бизнеса». Я сказал: «Не беспокойся об этом, я отменяю все сделки, кроме первых пятидесяти». (Кстати говоря, Goldman отказалась отменить хотя бы одну из своих 150 сделок. Через много лет, когда компания специалиста вышла из бизнеса, а сам специалист стал главным трейдером у крупнейшего в торговом зале маркет-мейкера, он всегда создавал для Goldman особые трудности.)

Отмена мною этих сделок представляла собой долгосрочное деловое решение, о котором я в то время особенно не задумывался, но над которым впоследствии сокрушался в течение многих лет.

– А почему?

– Я имею репутацию одного из наиболее – если не самого – жестких игроков на рынке. Я никогда, никогда, никогда никому ничего не спускаю, потому что, как я понял это в Salomon, всяк и каждый пытается сбить нас с ног. Я уверен, что если удача переменится, никто не даст нам пощады. Я всегда считал, что это и есть правила игры. Я никому не уступаю ни копейки, но и помощи ни от кого не жду.

Трейдеры иногда звонят, когда чуть-чуть пропускают истечение внебиржевого опциона, закрывшегося в деньгах. У них находится миллион извинений: «Я пытался дозвониться раньше». «Я забыл». «Я опоздал всего на несколько минут, не могли бы вы сделать для меня исключение?» Я всегда знаю, что если мы позвоним с опозданием, никто не позволит нам исполнить опцион. Однако за все то время, пока я работал, мы ни разу не пропустили срок истечения. И поэтому я говорю: «Послушайте, мы вложили много денег в работу нашего бэк-офиса и хорошо ее продумали. Мы ввели бесчисленные меры, не позволяющие нам допускать таких ошибок».

Когда я разрабатывал правила управления компанией в Merrill, меня спросили, сколько денег следует выделить в бюджете компании на ошибки бэк-офиса. Я ответил: «Ноль». Меня спросили, не веря: «Что вы подразумеваете под нулем?» Я сказал: «Ноль. Мы не допускаем ошибок в бэк-офисе». Они сказали: «Ну, что вы такое говорите – конечно, у вас есть ошибки в бэк-офисе». Я ответил: «Нет. Мы не делаем ошибок. Если вы вводите достаточно мер предосторожности, то ошибок не будет».

Таким было мое отношение к этому вопросу, и именно поэтому я не нарушал правила. Люди, знающие меня по-настоящему хорошо, говорят иной раз: «Липшуц, почему ты так упираешься по мелочам?». Я просто отвечаю: «Ребята, это все правила, именно по ним ведется игра». Поэтому позволить этому специалисту соскочить с крючка было для меня необычно.

– Может быть, вы решили пожалеть специалиста, потому что это была такая очевидная ошибка? Или вы подумали, что случай этот может угрожать жизнеспособности в то время еще не оперившейся биржи и продукта?

– Это было долгосрочное деловое решение, основанное на мнении, что для моего бизнеса будет плохо заставить его исполнить все эти сделки.

– В каком смысле плохо для вашего бизнеса?

– Мой бизнес торговли валютными опционами расширялся, а торговали мы на Филадельфийской фондовой бирже (в то время внебиржевой рынок валютных опционов только зарождался).

– Таким образом, вы сделали это в большей степени для того, чтобы защитить биржу?

– Нет, я сделал это, чтобы защитить себя.

– Защитить ваше место на рынке?

– Совершенно верно.

– Таким образом, если предположить, что биржа к тому времени уже просуществовала 10 лет, объем торгов был огромным, и эта сделка не имела бы никакого значения для выживания самой биржи, вы приняли бы другое решение?

– Правильно. Это не было благотворительностью.

– Значит, тот факт, что это была настолько очевидная ошибка…

– Нет, не это было мотивом, потому что я говорил брокеру: «Попроси его проверить цену. Спроси его, уверен ли он. Спроси его, не хочет ли он продать еще 50».

– Разве на межбанковском рынке не бывает так, что дилеры иногда не намеренно дают котировку по валюте с ошибкой на большую величину – например, настоящая цена 1.9140, а они предлагают 1.9240? Заставляете ли вы дилеров придерживаться своей котировки, даже если это очевидная ошибка?

– Существует неписаное правило, по которому нужно предпринять честную попытку предупреждения. Предположим, выходит какая-то новость, и рынок начинает двигаться как сумасшедший. Вы можете даже не знать, на каком уровне находятся большие фигуры. Предположим, дилер дает котировку 1.9140, а вы думаете, что цена должна быть 1.9240. В соответствии с этим неписаным правилом нужно сказать: «1.9140. Вы уверены? Пожалуйста, проверьте свою цену». И если дилер отвечает: «Да, да, да, я уверен. Вы хотите заключать сделку или нет?» – тогда цена должна оставаться.

– С вами бывало такое?

– Да, и должен сказать вам, что каждый раз, когда такое случалось, другая организация обращалась к нам и либо хотела аннулировать сделку, либо разделить убыток пополам.

– И что вы говорили?

– Я отказывался, потому что просил их проверить цену.

В официальном интервью наступает перерыв ради китайской пищи, которую мы заказали на дом. Во время еды мы продолжаем обсуждать рынки. Один из затронутых предметов явно не для публикации, потому что содержит ряд отзывов об одной из бирж. Поскольку я полагал, что высказывания и точки зрения, выраженные во время этой беседы, могут представлять интерес для многих читателей, я в конечном счете убедил Липшуца разрешить использовать эту беседу. В соответствии с этим соглашением я вычеркнул все конкретные указания на биржу, рынок и трейдеров.

– Как вы считаете, на биржевых рынках существует тенденция выбивания стопов?

– Как вы знаете, я очень немного торгую на биржах, имеющих торговые ямы. Подавляющее большинство моих сделок проводится либо на межбанковском рынке, либо на Филадельфийской бирже, которая использует систему специалистов. Однако, отвечая на ваш вопрос, могу рассказать вам историю об одном моем знакомом, который работал в Salomon в конце 1980-х годов.

Он торговал на рынке, двигавшемся в узком диапазоне, и торговая активность была очень невысокой. В течение этого периода было установлено очень много стопов выше этого торгового диапазона. Однажды звонит клерк этого трейдера в торговом зале и говорит: «Слушай, говорят, что завтра (в день, когда ожидалось, что ликвидность будет значительно ниже нормальной из-за того, что на спот-рынок влиял праздник) собираются выбить стопы, расположенные выше рынка». В тот момент стопы располагались относительно близко – примерно на 40–50 тиков выше.

На следующий день этот трейдер запланировал продать в большом объеме по рыночной цене сразу же после выбивания стопов, потому что он полагал, что такой рост рынка будет искусственным, и что рынок будет очень уязвим для последующей распродажи. Утром рынок двигается вбок, и ничего не происходит. Затем примерно в час дня цены начинают двигаться вниз.

– Но вы же сказали, что стопы располагались выше рынка?

– Правильно. Тем не менее, рынок движется вниз на 50 пунктов, 100 пунктов и в течение нескольких минут опускается более чем на 200 пунктов. Оказывается, трейдеры в торговом зале выбили стопы, расположенные ниже рынка, а они находились в 200 пунктах, а не стопы выше рынка, которые были всего лишь в 50 пунктах. Дело в том, что все были готовы к росту, который выбьет стопы, расположенные выше. Поэтому все пооткрывали длинные позиции, и направление наибольшей уязвимости цены изменилось на нисходящее.

Во время короткого перерыва мой друг понимает, что рынок слишком уж ушел вниз, и он кричит своим клеркам: «Покупайте! Покупайте все, что будут продавать, просто покупайте!» Он поставил бид на сотни контрактов на уровне от 100 до 200 пунктов ниже, но смог купить едва ли 50, хотя рынок уходил вниз более чем на 200 пунктов, и на этом уровне прошли сделки тысячи на две лотов.

– И что же случилось с его бидом?

– Вы, очевидно, никогда не торговали в торговом зале биржи. В периоды быстрых движений рынок в торговой яме может торговаться по нескольким различным ценам в одно и тоже время. Никто не обратил внимание на брокеров моего приятеля, которые предлагали более высокую цену. Это был быстрый рынок (когда биржа объявляет условия «быстрого рынка», брокеры торгового зала не могут привлекаться к ответственности за неисполнение ордеров в пределах диапазона цены данного дня). Быстрый рынок дает брокерам торгового зала фактически особое право воровать сверх их обычной лицензии воровать.

Я не хочу выдвигать каких-либо обвинений, потому что не могу доказать того, что произошло. Просто я думаю, что на некоторых открытых голосовых рынках иногда происходят ситуации такого рода.

Обед наш закончился, и мы возвращаемся в гостиную, чтобы продолжить интервью «для записи».

– Помните ли вы свою первую крупную сделку и что вы при этом думали?

– Это была сделка с выпуском облигаций, в котором допускалось погашение либо стерлингами (это одно из названий британского фунта), либо в долларах США. Выпуск этот был сильно недооценен – проблема заключалась в том, что он был неправильно оценен одним из его ведущих андеррайтеров – Salomon Brothers. Когда я впервые узнал эти подробности, я поверить не мог, насколько неправильно была установлена цена. Я фактически хотел купить весь этот выпуск.

– А в чем суть неправильной оценки?

– В то время процентные ставки в Великобритании были значительно ниже, чем процентные ставки в США. Соответственно, форвардные контракты по стерлингу торговались с гигантской премией по отношению к ставке «спот». (Если две страны имеют различные процентные ставки, то форвардные контракты той валюты, для которой существуют более низкие ставки, будут неизбежно торговаться с премией по отношению к спот-рынку. Если бы такой премии не было, то можно было бы занять средства в стране с более низкими ставками, конвертировать их и инвестировать выручку в стране с более высокими ставками, купив форвардную валютную позицию в валюте с более низкими процентными ставками для хеджирования валютного риска. Участие арбитражеров обеспечивает размер форвардных премий для валюты с более низкими процентными ставками как раз на таком уровне, чтобы компенсировать разницу процентных ставок между двумя странами.)

Выпуск этих облигаций был оценен таким образом, что возможность погашения облигаций стерлингами не подразумевала наличия какой-либо премии относительно текущего курса спот-рынка, несмотря на гигантскую премию для этой валюты на форвардном рынке. Следовательно, вы могли купить эти облигации и продать форвард на стерлинг с гигантской премией. Цена форварда в течение срока обращения облигации должна сойтись с курсом спот-рынка. В результате вы, помимо доходности самой облигации, без риска заработали бы премию.

– Каковы были условия выпуска этой облигации?

– Облигация погашалась четырьмя траншами: через пять, семь, девять и двенадцать лет.

– Я не понимаю. Разве можно хеджировать валюту так далеко в будущее?

– Ну конечно. Даже если вы не можете осуществить хеджирование на форвардном рынке, вы можете создать позицию через своп процентных ставок. Однако в случае стерлинга/доллара, для которых имеется очень ликвидный срочный форвардный рынок, существовала уверенность, что ими будут торговать и через 10 лет, по меньшей мере.

– А какой величины был этот выпуск?

– В нем было два транша: первый на 100 млн долларов и второй на 50 млн.

– Что случилось, когда вы указали, что выпуск этот был очень неправильно оценен?

– Первоначальной реакцией было, что я, должно быть, где-то ошибся. Они в тот день потратили 9 часов, разбирая сделку буквально по крупице до тех пор, пока не убедились, что я прав.

– Вам позволили купить этот выпуск?

– Да, но к тому времени, как я получил одобрение, из первого транша уже было продано облигаций на 50 млн долларов. В течение следующего года или двух я пытался приобрести на вторичном рынке остальную часть выпуска. Я всегда держал открытым предложение цены на покупку этих облигаций. Главным образом, с помощью одного из продавцов, который знал, где был размещен первоначальный выпуск, я в течение следующих двух лет смог приобрести облигаций на 135 млн долларов из общего находящегося в обращении выпуска в 150 млн долларов.

Как только я выкупил этот выпуск, я сразу же продал эквивалент 50% общей суммы на форвардном стерлинговом рынке. Не забывайте, что форвардный фунт имел большую премию. Например, ставка «спот» (и ставка, по которой эти облигации можно было погасить в стерлингах) была 1,3470 доллара, при этом семилетний форвардный стерлинг торговался приблизительно по цене 1,47 доллара, а двенадцатилетний форвардный стерлинг шел приблизительно по 1,60 доллара. (Продажа половины общей суммы на форвардном рынке была равносильна обладанию пут-опционом на британский фунт, в то время как портфель облигаций был, по существу, равносилен колл-опциону. Таким образом, половину позиции составлял колл, а половину – пут. И главное здесь в том, что позиция пут была открыта по значительно более высокой цене, чем колл. Этот разрыв представлял собой уже зафиксированную прибыль, причем был потенциал для еще большего роста прибыли, если форвардный фунт ушел бы ниже $1,3470.)

В конечном счете получилось так, что процентные ставки в Великобритании значительно выросли и превысили ставки в США. Форварды по британскому фунту стали торговаться не с премией, а с дисконтом по отношению к спот-рынку. Я закрыл всю позицию с гигантской прибылью.

– А есть ли какие-либо другие сделки в вашей карьере, выделяющиеся как особенно памятные?

– Приходит на ум одна такая сделка, происшедшая во время встречи «Большой семерки» в сентябре 1985 года, на которой произошли крупные структурные изменения, задавшие тон валютным рынкам на последующие пять лет. (Это была встреча, на которой крупные промышленно развитые страны согласились проводить скоординированную политику, направленную на снижение курса доллара.)

– Вы, очевидно, были очень близко связаны с валютными рынками. Знали ли вы что-нибудь о том, что грядет такое крупное изменение политики?

– Нет. Были кое-какие люди, которые слышали намеки на то, что состоится встреча, на которой западные правительства собираются понизить курс доллара, но никто не понимал значения того, что должно было произойти. Хотя после опубликования результатов встречи доллар немного упал, это было ничто по сравнению со снижением, которое произошло в последующие месяцы. Фактически после первоначальной распродажи в Новой Зеландии и Австралии доллар даже немного повысился в Токио.

– Как вы это объясняете?

– Видимо, люди не понимали по-настоящему, что происходит. Общее отношение было такое: «Ну, еще одна интервенция центральных банков». Вспомните, что эта встреча произошла после долгих лет неэффективных интервенций центральных банков.

– А что было по-новому в этот раз?

– Это был первый раз, когда мы стали свидетелями скоординированного политического заявления со стороны семи промышленно развитых стран. Так или иначе, в то время, когда проходила встреча «Большой семерки», меня в стране не было. Я не очень-то часто ухожу в отпуск, но год у меня до этого был очень хороший, и я в то время находился на Сардинии. Сардиния – остров довольно изолированный, и для того, чтобы дозвониться оттуда заграницу, требуется иногда часа два.

– Вы были в курсе событий?

– Я даже не знал, что такое «Большая семерка». В то время эти встречи не имели никаких значительных последствий; просто кучка бюрократов собиралась вместе, чтобы поговорить о стоимости доллара.

– А до того случая не было ни одной встречи «Большой семерки», которая оказала бы сколь-нибудь значительное влияние на доллар?

– Абсолютно нет. Короче говоря, лежу я на пляже, совершенно забыв о валютных рынках. По какой-то причине – вероятно, потому, что мой отпуск подходил к концу, и я уже начинал думать о том, как снова буду выходить на рынки, – я решил позвонить к себе в офис в понедельник рано утром по нью-йоркскому времени и проверить, все ли идет хорошо в мое отсутствие. С огромным трудом я, наконец, прозвонился в Нью-Йорк, но в офисе у меня никто не ответил. Это было делом очень необычным, потому что мой помощник Энди (Эндрю Кригер) всегда приходил на работу рано. Меня это немного озадачило. Затем я позвонил в наш лондонский офис, чтобы узнать, что происходит на валютных рынках. «Деннис, что происходит на валютном рынке?» – спросил я. «Вы ведь знаете, конечно, о встрече «Большой семерки»?» – спросил он. «Нет, – ответил я. – О чем это ты говоришь?» «Ну, они выпустили этот манифест о снижении стоимости доллара, и доллар летит ко всем чертям». «А ты не знаешь, где Энди?» – спросил я. «А Энди сегодня заболел», – ответил он.

Это было очень странно, потому что никто из нас вообще никогда не болел. После невероятных усилий я, наконец, дозвонился Энди домой. Он лежал в постели с гриппом и высокой температурой.

– А во время встречи «Большой семерки» у вас была какая-нибудь текущая открытая позиция?

– Да, у нас была небольшая короткая позиция по доллару, но ничего серьезного.

– У Энди было право торговать самостоятельно?

– Да, конечно. Он не только следил за моими позициями, но и сам отвечал за проведение довольно значительных сделок. Весьма интересно, что как только Энди прочитал новость, он вышел на новозеландский рынок, который является первым валютным рынком в мире, торгующим после уик-энда. В этом часовом поясе торгуют немногие люди, и рынок очень вялый. Я думаю, что он вообще смог получить хоть какие-то котировки только потому, что мы (Salomon) нередко утром по понедельникам торговали в Новой Зеландии по 20–50 млн долларов. Поэтому для Энди или меня такие звонки были вполне нормальным делом. Мы установили хорошие отношения в этом торговом центре, в то время как лишь очень немногие другие американцы или европейцы смогли это сделать.

По очень широким ценовым котировкам – фактически со спрэдом в две большие фигуры, потому что все были совсем сбиты с толку – мы продали в Новой Зеландии 60 млн долларов, что по тем временам было там огромной суммой.

(Здесь Билл воссоздал разговор Энди с новозеландским банком)

– Какова ваша цена за 20 (млн) долларов?

– Два восемьдесят бид, два восемьдесят два предложение.

– Продано. Новая цена?

– Два семьдесят девять, два восемьдесят один.

– Ваши двадцать. Новая цена?

– Два семьдесят восемь, два восемьдесят.

– Ваши двадцать.

Энди продавал по бидам на шесть больших фигур ниже пятничного закрытия. Такое предвидение произвело на меня по-настоящему большое впечатление. Я бы такого не сделал.

Короче говоря, в течение шести часов я висел на телефонной линии между моей комнатой в гостинице на Сардинии и Энди, который абсолютно больной лежал в постели в Иглвуде, штат Нью-Джерси. Поскольку прозвониться по международной связи было очень трудно, мы просто весь день не клали трубку. Энди по одному телефону был связан со мной, а по другому – с торговым залом Филадельфийской фондовой биржи, где мы торговали валютными опционами. Кроме того, он заставил свою жену сбегать в магазин Radio Shack, как только он открылся, и купить один из таких длинных-предлинных телефонных проводов-удлинителей. Затем он протянул третью телефонную линию из дома соседа, что позволило ему все время поддерживать связь с нашим брокером по доллару/марке так, что мы могли торговать и на спот-рынке. И таким вот образом мы торговали в течение шести часов. В тот день мы сделали 6 млн долларов, что по тем временам составляло, вероятно, более 25% нашей годовой прибыли.

Мы женой находились на роскошном курорте, который в основном посещают богатые европейцы. Довольно забавным моментом было то, что пока происходили все эти события, два этаких типичных промышленных магната – пожилые немецкие джентльмены, безупречно ухоженные, с идеальным загаром и в сопровождении женщин, годившихся им в дочери – все время, каждые десять минут, заходили ко мне в комнату, чтобы спросить по-немецки, что происходит. Моя жена переводила. Они знали, что на рынке иностранных валют происходит что-то важное, но ни один из них не знал, что именно. Сардиния настолько изолирована, что все продающиеся там газеты опаздывают по крайней мере на два дня. Но именно там я и находился.

– А были какие-нибудь другие сделки, особенно необычные по той или иной причине?

– Интересна была одна сделка, фактически превратившаяся во что-то вроде партии в покер, и произошло это в 1987 году. Я открыл огромную позицию по опционному спрэду: длинную на 23 тыс. коллов по японской иене с ценой страйк 54 и короткую на двадцать три колл-опциона с ценой страйк 55. Если бы коллы истекли при деньгах, каждая сторона этого спрэда равнялась бы примерно 800 млн долларов – по тем временам это была невероятно большая позиция. Когда я открывал эту позицию, коллы были далеко не при деньгах.

(Позиция, описываемая Липшуцом, называется бычьим колл-спрэдом (bull call spread). Для того, чтобы сделка стала прибыльной, цена иены должна подняться выше 54 на величину достаточную, чтобы по меньшей мере покрыть затраты на спрэд. В отличие от позиции прямого колла, однако, потенциал прибыли здесь ограничивается одним целым пунктом на контракт, поскольку длинная позиция по коллу 54 компенсируется продажей позиции такого же размера по коллу 55. Хотя продажа колла 55 ограничивает потенциал прибыли, она также значительно снижает затраты по этой сделке, ибо доход, получаемый от продажи колла 55, частично покрывает стоимость покупки колла 54. Максимальную прибыль можно получить при любой цене выше 55, ибо тогда каждая позиция спрэда принесет один целый пункт прибыли (625 долларов) минус разница в цене между коллами 54 и 55 на то время, когда открывалась позиция. С учетом чисел, названных Липшуцом, максимальный потенциал прибыли всего спрэда, который мог быть достигнут при цене выше 55, составлял приблизительно 13 млн долларов.)

Риск проведения такой сделки связан с возможной ситуацией, когда первый колл (с ценой страйк 54), по которому у вас длинная позиция, истекает при деньгах, а второй колл (с ценой страйк 55), который вы продали, истекает не при деньгах (т.е. цена между 54 и 55). В этом случае вы исполните длинный колл по 54, но от вас не потребуют исполнения вашего короткого колла по 55. Хотя это будет означать прибыль при истечении, это будет также означать, что у вас останется чистая длинная позиция на 800 млн долларов, которую придется переносить через уик-энд до открытия рынка в Токио. Иными словами, вы будете нести невероятно большой риск открытой позиции, ибо после выходных цена может открыться с разрывом в неблагоприятном направлении.

– А вы не могли хеджировать позицию вблизи истечения?

– Это можно было бы сделать, если бы вы были уверены, что рынок закроется значительно выше или значительно ниже уровня 55. Но что, если рынок торгуется вблизи цены исполнения в то время, когда приближается срок истечения контрактов? В этом случае вы не сможете предвидеть, придется ли вам исполнять проданные коллы или нет. Пытаться ликвидировать спрэдовую позицию в целых двадцать три тысячи контрактов в завершающие часы торгов было бы безумием, поскольку вам придется выплатить огромную сумму на спрэде между ценами спроса и предложения, чтобы выйти в это время из сделки такого размера. Если вы не захеджируете длинную позицию по коллу 54, решив, что рынок закроется выше 55 (случай, при котором короткий колл 55 нужно будет исполнять), а вместо этого рынок закроется ниже 55, у вас может остаться на руках огромная наличная позиция с переносом через уик-энд. Если, с другой стороны, вы хеджируете свою длинную позицию по коллу 54, исходя из предположения, что рынок закроется ниже 55, а вместо этого он закрывается выше 55, и короткий колл 55 исполняется, то вам придется в течение уик-энда держать на руках огромную короткую позицию. Именно неопределенность относительно того, где закроется рынок – выше или ниже 55 (или, что одно и то же, будут или не будут исполнены проданные вами коллы 55), делает невозможным эффективное хеджирование этой позиции.

Интересным моментом в этой сделке было то, что примерно двадцать тысяч лотов на противоположной стороне этой спрэдовой позиции находились в руках одного маркет-мейкера. Когда вы торгуете на бирже позициями такого размера, вы обычно знаете, кто находится на другой стороне.

Наступает день истечения, и, когда рынок вступает в последние часы торгов, как вы думаете, что происходит? Цена оказывается как раз у 55. Та фирма маркет-мейкер не знает, захеджировал ли я свой длинный колл 54 или нет, а я не знаю, захеджировали ли они свой короткий колл 54 или собираются исполнить свой длинный колл 55, чтобы закрыть эту позицию. Ни один из нас не будет знать о позиции другого до утра воскресенья, ибо именно тогда вас извещают об исполнении опционов.

В воскресенье вечером мы снова должны играть в тот же покер уже на токийском рынке. Если они исполнили свой длинный колл 55, они не могут знать, имею ли я короткую позицию по иене, так как они не знают, хеджировался я или нет. Если они не исполнили свой колл, они не будут знать, есть ли у меня длинная позиция по иене или у меня нейтральная позиция, опять же, в зависимости от того, хеджировался я или нет. Со своей стороны, я также не могу знать, занимают они длинную, короткую или нейтральную позицию, поскольку я не знаю, хеджировались ли они. Соответственно, выходя на открытие новозеландского или австралийского рынка, я должен или иметь длинную позицию почти на 800 млн долларов, а они будут занимать такую же короткую позицию, или они займут длинную позицию на эту сумму, а я окажусь в короткой, или один из нас будет иметь чистую длинную или короткую позицию, в то время как другой захеджирован, или мы оба можем быть захеджированы. Ни один из нас не сможет рассчитать достаточно уверенно позицию другой стороны, и, с учетом размера и времени суток в этих торговых центрах, мы будем единственными игроками на рынке.

После обеда в пятницу (в день истечения) я услышал, что фирма, находящаяся на другой стороне сделки, покупает иену на спот-рынке. Таким образом, они открыли свои карты. Я понял, что они еще не захеджировали свою короткую позицию по коллу 54 и не имеют намерения исполнять свои длинные коллы 55.

В пять часов вечера иена закрылась на расстоянии одного тика от уровня цены исполнения 55. Судя по поведению другой фирмы на спот-рынке, я думал, что она, вероятно, не будет исполнять свои длинные коллы 55, но я не мог быть в этом уверен.

В субботу зазвонил телефон. Это был трейдер той, другой фирмы. «Как дела?» – спросил я. «Очень хорошо. А как у тебя?» – спросил он в ответ. «Не знаю, скажи ты мне», – ответил я. Если помните, извещение об исполнении вы получаете только в воскресенье, а этот разговор имел место в субботу. «Что вы сделали?» – спросил я. Он сказал: «А как ты думаешь, что я сделал? Никогда не догадаешься!» «Ну, я думаю, ты уже показал свои карты после обеда в пятницу», – ответил я. «Да, это было очень глупо», – сказал он. Покупка иены на межбанковском рынке не была его решением, это было решением комитета его компании. Наконец, он сказал мне: «Мы не будем исполнять».

– И он что, просто позвонил, чтобы дать вам знать, что они не собираются исполнять, тем самым сняв вас с крючка?

– Да я все равно получил бы эту информацию до начала работы новозеландского рынка. Он, вероятно, пытался выведать у меня мою позицию – а именно, захеджировался я или нет. Если бы он смог вычислить, что я сделал, у него появилась бы возможность сыграть на рынке. Как оказалось, я не хеджировался, а имел чистую длинную позицию в иене. Если бы он знал это, он мог выйти на новозеландский рынок, являющийся межбанковским рынком, открывающимся первым, и толкнуть рынок против меня. Сказав ему, что они показали свои карты, продавая иену после обеда в пятницу, я заставил его поверить, что догадался о состоянии их позиции – что, собственно, и было – и хеджировался – чего не было. В любом случае, во время уик-энда появились всякие новости, и доллар открылся значительно ниже. Фактически, я в результате значительно увеличил свою прибыль по этой сделке.

– И сколько же вы в конце концов сделали на этой сделке?

– Совершенно невероятную сумму – что-то около 20 млн долларов. Однако самым важным в этой сделке были не деньги, а игра в покер в тот пятничный день – весь этот блеф. Люди звонили в мой отдел всю вторую половину пятницы, пытаясь узнать, что происходит между нами и той фирмой. А больше ничего на рынке и не происходило. В тот день наши позиции превосходили все остальное на рынке в сотни раз.

– А не можете ли вы вспомнить какие-то еще особенно памятные сделки?

– Могу рассказать вам, как однажды вскоре после того, как я начал торговать, я страшно испугался. Осенью 1988 года на валютных рынках ничего особенного не происходило. Немецкая марка находилась в очень узком торговом диапазоне. И, как это очень типично для таких периодов с низкой волатильностью, размер нашей позиции потихоньку рос по мере того, как мы пытались захватывать все меньшее и меньшее движение цены, чтобы продолжать получать прежние результаты. В результате в то время размер нашей позиции был больше, чем обычно.

Мы знали, что Горбачев собирается произнести речь в ООН, но мы не знали, что он скажет. В то время у меня была короткая позиция в 3 млрд долларов против немецкой марки.

– Три миллиарда! Была ли это самая большая позиция, которую вы когда-либо торговали?

– Бывало и больше, но и это была очень крупная позиция. Рынок торговался в узком одно-двухпроцентном диапазоне, и я ожидал, что это боковое движение цены продолжится. Горбачев произнес свою речь о сокращении вооружений, что было интерпретировано рынком как то, что и Соединенные Штаты могут сократить свои военные расходы – а это означало бы ослабление дефицита государственного бюджета. Все это посчитали очень бычьим для доллара. В Нью-Йорке доллар начал расти, а ликвидности не было никакой. Очень быстро он повысился на 1%, и я понял, что попал в беду.

– Один процент от позиции в 3 млрд составляет 30 млн долларов! И весь этот убыток произошел всего лишь за один вечер?

– Он произошел всего за восемь минут. Все, что я хотел сделать, это продержаться до открытия в Токио в семь вечера, рассчитывая на ликвидность там. Если вам очень нужно купить 3 млрд долларов, вы можете сделать это в Токио; вы не можете сделать это на вечернем рынке в Нью-Йорке – вы не можете сделать это даже в обычный день, не говоря уж о таком дне, когда опубликована важная новость. Моя стратегия заключалась в том, чтобы попытаться сдержать доллар в Нью-Йорке. Обычно, если вы продаете несколько сотен миллионов долларов на послеобеденном нью-йоркском рынке, то можете весьма значительно сбить рынок. Я продал 300 млн долларов, но рынок этого даже не заметил.

Люди в моем отделе не знали по-настоящему размера нашей позиции, за исключением Роберта, который был моим прямым заместителем. Я посмотрел на Роберта и сказал: «Это не особенно задержало рынок, верно?» Он скорчил рожу и медленно покачал головой из стороны в сторону. Я понял, что не могу закрыть эту позицию, и тут испугался по-настоящему. Помнится, думал я: «Это та самая пуля, которая, наконец, влетит мне в затылок».

Президент компании Том Страусс сидел примерно в пяти метрах от меня (Гутфрюнда в тот день не было). Я встал, подошел к Страуссу и сказал: «Томми, у нас проблема». Он посмотрел на меня и спокойно сказал: «Что такое?» Я ответил: «У меня короткая позиция по доллару, и я неправильно оценил ликвидность на рынке. Я попытался сдержать рынок, но ничего не получилось. И я не могу выкупить эту позицию». Он очень спокойно спросил: «И каково же наше положение?» «У нас убыток где-то миллионов на 70–90». «И что же нам с этим делать?» – спросил он. Я отчетливо помню, как меня поразил сам факт того, что он использовал слово нам, а не тебе. Я сказал: «Если я попытаюсь выкупить часть, я смогу ухватить что-то тут, что-то здесь, но основную сумму это не покроет. И все, чего мы добьемся, это толкнем рынок еще больше против себя. Я думаю, что начинать ликвидацию нужно в Токио». «Какой у тебя план?» – спросил он. Я ответил: «Когда откроется Токио, я должен посмотреть, на каком уровне пойдут торги. Я планирую сначала закрыть половину позиции, а там уже смотреть». Он сказал: «Что ж, шансы у нас неплохие. Делай все, что нужно». И это был весь разговор. Он занял меньше двух минут.

Когда через несколько дней мы обсуждали этот эпизод, Роберт сказал: «Я никогда не видел, чтоб ты так выглядел». Я спросил его, что он имел в виду. Он ответил: «Ты был белый как бумага». Мое восприятие того, что происходило вокруг меня в то время, было, конечно, очень сильно искажено, потому что я был чрезвычайно сконцентрирован на этой ситуации. Потом мне рассказали, что в течение всей второй половины дня в отделе нашем не было вымолвлено почти ни слова, и что Роберт не позволял никому ко мне даже приближаться. В то время я всего этого не замечал.

Продолжая наш разговор, Роберт сказал: «Не знаю, как ты смог подойти к Страуссу». «А что? – спросил я. – Что бы ты сделал?» Ведь это было единственное, что я мог сделать: я должен был проинформировать Страусса о том, что происходит. Роберт ответил: «Девяносто миллионов. Ты потерял 90 миллионов долларов. Ты понимаешь, что это означает?» Я спросил: «Что бы ты сам сделал?» Он ответил: «Я бы надел пиджак и вышел. Решил бы, что все кончено, и я уволен».

Я не уверен, что он бы поступил именно так, но мне самому и в голову не приходило сбежать. Сама идея, что я мог потерять работу, даже не приходила мне на ум. Фирма взяла и воспитала меня, и мне казалось невероятным, что такое может произойти. Первое, о чем я думал, это о позиции, второе – о том, что нужно поставить в известность об этом руководство. В полном соответствии с подходом фирмы, что было продемонстрировано реакцией Тома Страусса, в нашем разговоре и не должно было проявиться никакой враждебности. Это была взвешенная беседа, и если уж и надо было проводить какой-то анализ и разбор того, что было сделано неправильно, то место этому было после того, как проблема была решена.

– И что же, в конечном счете, случилось с этой позицией?

– Когда Токио открылся, доллар начал двигаться вниз, поэтому я не стал закрывать половину позиции, как планировалось первоначально. Доллар продолжал падать, и я закрыл позицию в Европе. Тот день я завершил с убытком 18 млн долларов, что в то время казалось крупной победой.

– Большинство людей, окажись они в вашем положении, настолько стремились бы снять с себя этот груз, что сбросили бы всю позицию на открытии в Токио. Очевидно, вы не отказались от своего суждения о рынке и избежали эмоционального соблазна.

– Причина, по которой я не вышел на открытии в Токио, заключалась в том, что это было бы неправильным торговым решением. Собственно говоря, я проявляю как трейдер себя гораздо лучше, когда нахожусь в плохой позиции, а не в хорошей.

– Какой опыт вы вынесли из всего этого эпизода?

– Главным образом я узнал многое о фирме и о себе. Глубоко уважаю готовность Salomon понимать то, что происходит на рынках. Если вы хотите играть в эту игру, то будьте готовы к нештатным ситуациям. Неизбежно время от времени происходят землетрясения, военные конфликты, или кто-нибудь выступает с речью в ООН. И вы неизбежно оказываетесь на неправильной стороне сделки – по-другому и не бывает. Неординарные события – они и есть неординарные события. И в Salomon это по-настоящему понимают.

– Вы сказали, что также узнали многое о себе. Что именно вы узнали?

– Это был первый случай, когда я понял, что в плане торговли я очень непохож на большинство окружающих меня людей. Хотя в то время я был очень испуган, это не было страхом перед потерей работы или беспокойством о том, что подумают обо мне другие люди. Это был страх из-за того, что я, возможно, слишком уж перегнул палку – до неприемлемого уровня риска. У меня не было никаких сомнений относительно того, какие именно шаги нужно предпринять, или как мне с этим справиться. Процесс принятия решений не был нарушен под влиянием стресса. Страх мой был связан с тем, что слишком уж неправильным оказалось мое суждение – не в смысле направления рынка (такое происходит сплошь и рядом), а в смысле чудовищной недооценки ликвидности. Я позволил себе попасть в ситуацию, которую не мог контролировать. Раньше со мной такого никогда не случалось.

– А был у вас еще какой-нибудь болезненный торговый опыт?

– Вы что-то не спрашиваете меня о том, что случилось с моим собственным счетом.

– Хорошо, что с ним случилось? Насколько я помню, вы начали примерно с 12 тыс. долларов.

– Правильно, и на пике там было 250 тыс. долларов.

– В самом деле? Вы так его увеличили?

– Да, все это произошло в период где-то четырех-пяти лет.

– Ну, все же…

– Да, я добился немалых успехов. И все же кончилось тем, что я за несколько дней спустил почти все деньги.

– Что же случилось?

– 23 сентября 1982 года индекс Доу-Джонса, понизившись в начале дня на 30 пунктов, закрылся, повысившись на 20. Это был знаменитый разворот Грэнвилла, и это было основание медвежьего рынка.

– А «разворотом Грэнвилла» вы называете рост, который произошел сразу после того, как Джо Грэнвилл (необыкновенно популярный рыночный консультант того времени) дал рекомендацию продавать?

– Вот именно. Я был настроен очень по-медвежьи и купил много пут-опционов. Я увеличивал позицию по мере движения рынка вниз и вложился в это по-настоящему. В тот понедельник я потерял почти все деньги, а к среде мой счет по существу достиг нуля.

– Вам потребовалось более четырех лет, чтобы превратить 12 тыс. долларов в 250 тыс., а потеряли вы их всего лишь за несколько дней. Вы не задумывались над смыслом всего этого для себя?

– Нет, я просто увидел в этом одну большую ошибку. Я всегда был очень уверен в себе как трейдер. Я полагал, что сумел развить в себе некоторые базовые торговые навыки, которые помогли мне попасть в Salomon Brothers, и что в процессе этом я получал огромное удовольствие. Я, конечно, в результате здорово расстроился, но деньги никогда для меня много не значили.

– Изменили ли вы что-нибудь из-за этого случая?

– Я решил, что раз уж я собрался работать в Salomon Brothers, то все мое внимание должно быть сосредоточено на том, чтобы работать там хорошо, а не торговать на свой собственный счет. После этого случая я уже никогда на свой счет не торговал – и не потому, что потерял тогда деньги, а потому, что не хотел рассеивать свое внимание, как делали многие другие. Я в основном, получая каждые две недели свою зарплату, вкладывал эти деньги в инструменты денежного рынка – причем только в государственные ценные бумаги, потому что хотел иметь дополнительную гарантию безопасности.

– Как повлияла внезапная кончина вашего личного счета на вас как на трейдера?

– Я, вероятно, стал уделять больше внимания управлению риском. Я никогда особенно риска не боялся.

– А что вы подразумеваете под «управлением риском»?

– Существует много элементов управления риском. Всегда точно знайте все свои позиции. Не концентрируйте слишком много денег в одной большой сделке или группе сильно взаимосвязанных сделок. Всегда понимайте соотношение риска и вознаграждения в сделке по состоянию на текущий момент, а не так, как это было, когда вы открывали позицию. Некоторые люди говорят: «Я рискую только своей прибылью». Это, пожалуй, самое смешное, что я когда-либо слышал. Я не говорю, что все эти концепции выкристаллизовались в один день, но думаю, что опыт своего собственного счета поставил меня на путь более серьезного отношения к этим аспектам.

– К вопросу об управлении риском. Как вы справляетесь с полосами неудач?

– Когда у вас наступает полоса неудач, ваша способность правильно собирать и анализировать информацию начинает искажаться из-за ослабления фактора уверенности, что является побочным продуктом полосы неудач. Нужно очень напряженно работать, чтобы восстановить эту уверенность, а достичь этой цели помогает уменьшение размера торговых позиций.

– Почему вы, при всей вашей лояльности по отношению к Salomon, в конечном счете ушли?

– Джил, который основал наш отдел, ушел в 1988 году, и в результате в течение полутора лет управлять этим отделом пришлось мне. Я должен был много разговаривать по телефону – не по поводу торгов, а больше по всяким кадровым проблемам. И мне не очень-то нравилось много разъезжать. Мне не нравилось управлять деятельностью людей в Токио, Лондоне и Нью-Йорке.

Я хотел ввести кого-нибудь в качестве со-руководителя этого отдела. Я хотел руководить непосредст-венно торгами, и чтобы при этом кто-нибудь еще занимался административными вопросами, но, к сожалению, так в Salomon Brothers не принято. Поэтому они поставили надо мной другого человека. Сначала я думал, что все получится, но человек, которого они выбрали, не имел никакого опыта работы с иностранными валютами. Он пришел из отдела по работе с бумагами с фиксированным доходом и видел все через призму облигаций. Он, бывало, часто спрашивал: «Смотри-ка, ну разве это не похоже на рынок государственных облигаций?» И в уме у меня возникал ответ: «Нет, это совсем не то, что рынок государственных облигаций. Да забудь ты об этом рынке государственных облигаций».

– В чем ваша нынешняя торговля в рамках вашей собственной фирмы по управлению капиталом отличается от того, чем вы занимались в Salomon?

– Сейчас я торгую значительно меньшими суммами, чем в Salomon, что, конечно, является недостатком.

– А в чем преимущество большого размера?

– Вы шутите.

– Нет, я серьезно.

– Если появляется большой покупатель и толкает рынок на 4%, это преимущество.

– Но ведь ему все равно нужно выходить из этой позиции. Если он не прав в отношении рынка, то не похоже, чтобы большой размер был таким уж большим преимуществом.

– Ему не обязательно нужно выходить из всей позиции сразу. Рынок иностранных валют является рынком очень чувствительным психологически. Вы исходите из того, что рынок очень быстро возвращается к равновесию – быстрее, чем можно успеть закрыть свою позицию. Но это не обязательно так. Если, например, вы двигаете рынок на 4%, вы, вероятно, измените психологию рынка на следующие несколько дней.

– То есть вы хотите сказать, что размер является преимуществом?

– На рынке форекс это огромное преимущество.

– А каков был размер счета, которым вы торговали в Salomon?

– Этот вопрос, по существу, не имеет прямого значения. У таких компаний как Salomon не существует активов, непосредственно лежащих в основе торговой деятельности. Скорее с течением времени трейдеры и казначеи наращивают все большие и большие кредитные возможности в банках. Банки с удовольствием предоставляют такие кредитные линии для Salomon Brothers. Это пример того, в чем еще проявляется преимущество большого размера. В 1990 году наш отдел имел кредитные линии, пожалуй, на 80 млрд долларов. Однако специально для торговли на рынке иностранных валют каких-то особых активов не выделялось.

– Я хотел бы получить некоторое представление о том, как вы принимаете решения относительно направления цены. Просто для наглядности давайте используем текущий прогноз для немецкой марки. Я знаю, вы ожидаете, что доллар относительно немецкой марки будет повышаться. Чем вы это обосновываете?

– Во-первых, я очень озабочен влиянием объединения страны на германскую экономику. В Восточной Германии существуют огромные инфраструктурные проблемы, на решение которых может потребоваться десятилетие, а то и больше. Кроме того, планы реструктуризации Бундесбанка (центрального банка Германии) с целью включения представителей от бывшего центрального банка Восточной Германии создают немало неопределенностей. Наконец, правительство Коля в настоящее время, похоже, занимает значительно более слабые позиции. Все эти факторы могут привести к оттоку капитала из Германии.

В то же время сочетание низких процентных ставок в США, очевидного желания Федеральной резервной системы продолжить стимулирование экономики и предварительные признаки появления благоприятных экономических данных позволяют предположить, что Соединенные Штаты, возможно, выходят из спада. Поэтому люди начинают думать, что Соединенные Штаты, пожалуй, не такое уж плохое место для инвестирования их денег.

– Выстроив долгосрочную философию движения валюты – в данном случае что доллар относительно немецкой марки будет повышаться, – как вы в дальнейшем узнаете, не окажется ли этот анализ неправилен?

– События, могущие изменить мое мнение, могли бы включать признаки того, что германское правительство эффективно справляется с некоторыми из перечисленных раннее проблем, и что экономические и статистические данные, позволяющие предположить, что мои прогнозы об окончании спада в США являются преждевременными – а именно, что складывается ситуация, противоположная той, которую я нарисовал как побуждающую меня подходить к доллару с бычьих позиций.

– В целях обсуждения предположим, что фундаментальные данные серьезно не изменяются, но доллар начинает скользить вниз. Как вы определите, что были неправы? Что позволит вам избежать крупного убытка?

– Я очень уверен в этом сценарии. Но если поведение цены не подтвердит моих ожиданий, буду ли я до бесконечности поддерживать длинную позицию? Нет. Я буду занимать нейтральную позицию и понемногу покупать на падениях рынка. Вы должны открывать позиции такого размера, чтобы, если вы оказываетесь не совсем правы в определении временного фактора, вас не выбросило из вашей позиции. Мой подход заключается в том, чтобы наращивать позицию, когда рынок движется в предсказанном мной направлении. Я не открываю сделку словами: «Боже, вот этот уровень, отсюда рынок двинется туда или сюда».

То же самое я делаю, выходя из позиции. Я не говорю: «Прекрасно, я сделал достаточно денег. Теперь пора, я выхожу». Вместо этого я начинаю потихоньку облегчать позицию, когда вижу, что экономические параметры или поведение цены изменяются.

– Как вы считаете, является ли такой масштабируемый подход при открытии или закрытии позиции важным элементом вашего общего торгового успеха?

– Я думаю, это позволяет мне сохранять долгосрочные выигрышные позиции гораздо дольше, чем, по моим наблюдениям, сохраняют свои позиции большинство трейдеров. У меня нет никаких психологических проблем с тем, чтобы позволять прибыли расти, как это бывает у многих трейдеров. Нужно уметь позволять расти вашей прибыли. Я не думаю, что вы сможете быть постоянно выигрывающим трейдером, если рассчитываете быть правым в более чем 50% случаев. Вы должны научиться делать деньги, оказываясь правым только в 20–30% случаев.

– Позвольте мне изменить вопрос, который я задал вам ранее: предположим, что доллар начал расти, то есть двигаться в направлении, избранном вами для вашей сделки – но фундаментальные данные, которые дали вам первоначальную предпосылку для сделки, изменились. Будете ли вы по-прежнему держать эту позицию только потому, что рынок движется в вашу пользу, или выйдете, потому что изменился фундаментальный анализ?

– Я определенно выйду. Если я считаю, что фундаментальные факторы изменились, а рынок этого не видит, значит, происходит что-то такое, чего я не понимаю. Не следует оставлять открытую позицию, когда вы не понимаете, что происходит. Это не имеет никакого смысла.

– Меня всегда озадачивало, зачем множество банков в Соединенных Штатах и других странах мира держат огромные залы, битком набитые трейдерами. Как могут все эти торговые отделы делать деньги? Торговля ведь не такое простое дело. Я занимался рынками почти двадцать лет и знаю, что подавляющее большинство трейдеров теряет деньги. Как банки могут находить столько молодых стажеров, которые могут делать деньги в качестве трейдеров?

– Некоторые крупные банки имеют до 70 торговых залов, расположенных в разных частях мира. Однако не все банки ведут прибыльную торговлю каждый год.

– И все же я исхожу из того, что большинство на протяжении большей части лет достигает прибыли. Проистекает ли эта прибыль из преимуществ зарабатывания на разнице между ценой покупки и ценой продажи при обслуживании клиентов? Или все это главным образом результат успешной направленной торговли?

– Этому вопросу посвящено множество исследований. Пару лет назад я прочитал работу по торговым операциям Citibank, являющегося крупнейшим и, пожалуй, наиболее прибыльным банком в мире по части торговли валютами. Он обычно делает на своих торговых операциях от 300 до 400 млн долларов в год. Всегда идут какие-то споры по поводу того, как он умудряется делать столько денег. Некоторые люди утверждают, что Citibank имеет такие преимущества в торговле валютами, что многие маржинальные трейдеры и хеджеры валютного рынка сразу же вспоминают Citibank, когда им нужно провести сделку, – и Citibank может зарабатывать большой спрэд на этих нехитрых сделках. Кроме того, Citibank имеет отделения во многих странах, не имеющих своих собственных центральных банков. В этих странах большая часть, а то и все сделки с иностранными валютами проходят через Citibank. Исследование это приходит к выводу, что если бы Citibank торговал только ради спрэда между бидом и аском и вообще никогда не открывал позиционных сделок, то, вероятно, он зарабатывал бы 600 млн долларов в год.

– Это ведь означает, что он теряет, вероятно, пару сотен миллионов долларов в год на своей собственной направленной торговле. Конечно, это помогает объяснить очевидный парадокс, заключенный в моем вопросе – а именно, как все эти трейдеры могут зарабатывать деньги? Правильно ли я вас понимаю?

– Лично я так и думаю. Однако внутри самого Citibank, вероятно, придерживаются такой позиции: «Мы сомневаемся, что это правда, но даже если бы это и было правдой, все равно стоило бы находиться на рынке, осуществляя собственную торговлю и получая информацию. Иначе мы не могли бы обслуживать наших клиентов так, как мы это делаем».

– Это звучит как оправдание.

– Предположим, что вы трейдер банка, и от вас ожидается получение дохода в размере 2,5 млн долларов в год. Если вы разобьете эту сумму примерно на 250 торговых дней, получится, что вы должны делать в среднем 10 тыс. долларов в день. Предположим, далее, что неискушенный клиент, торгующий раз в год и не имеющий собственного монитора, обращается к вам, чтобы захеджироваться. Вы проводите сделку с широким спрэдом и сразу же вы зарабатываете 110 тыс. долларов. И знаете, что вы делаете? Вы забрасываете работу до конца дня. Именно это и делает почти каждый валютный трейдер в Нью-Йорке, и менталитет этот изменить практически невозможно. Ибо если вам повезло, то вы сделаете в тот день 300 тыс. долларов, и в тот вечер в баре вы будете выглядеть невероятным героем. А если вы отдадите эту прибыль: «А, сегодня рынок меня провел».

– Подведем итог: если бы не прибыль от разницы между ценами покупки и продажи, могли бы банки делать деньги на своих торговых операциях?

– Вероятно, нет, если говорить об обычной позиционной торговле в том смысле, в каком вы думаете о ней. Однако есть еще один аспект направленной торговли, и очень прибыльный. Возьмите простого рядового трейдера. День за днем он котирует спрэды бид/аск и делает на каждой сделке небольшую среднюю прибыль. Однажды появляется некий клиент и просит продать 2 млрд долларов. Трейдер продает 2,1 млрд долларов, и рынок сдвигается на 1%. В результате трейдер на этой единственной сделке сразу же делает 1 млн долларов.

– На многих рынках это незаконно. Это называется «выбеганием перед клиентом».

– А на межбанковском рынке это не является незаконным. Здесь не выставляются ордеры перед ордерами клиентов, фактически трейдер идет за ними по пятам.

– Т.е. он проводит весь ордер по одной и той же

цене?

– Как правило, первые 100 млн долларов будут принадлежать самому банку. Именно так устроен этот рынок.

– Есть ли какая-нибудь разница между такой сделкой и тем, что обычно называется «выбеганием перед клиентом»?

– Да, это законно на одном рынке и незаконно на другом.

– Такой ответ годится с точки зрения регулирования. А я спрашиваю с механической точки зрения: существует ли фактическая разница между этими сделками?

– Настоящий ответ – нет, но я дам вам ответ с позиций банка. Когда я позволяю вам обращаться ко мне и продавать на рынке иностранных валют 2 млрд долларов, я беру на себя кредитный риск и обеспечиваю ликвидность и средства для совершения этой сделки. В обмен вы предоставляете банку информацию, что собираетесь продать 2 млрд долларов. Это не такое уж необоснованное объяснение.

– Как вы исполняете такой большой ордер, как 2 млрд долларов? Как вообще вы можете получить котировку бид/аск для такой суммы?

– Я расскажу вам, как это происходит. Предположим, поступает ордер на 500 млн долларов или более. Дилер встает и кричит: «Мне нужны звонки!» И сразу же человек 40 из числа дилеров, младших дилеров, клерков и даже операторов телексных машин начинают делать звонки. У каждого есть свой собственный обзвонный лист, поэтому в одни и те же банки они не звонят. В среднем они делают по три звонка, так что всего получается 120 звонков. И все это происходит в течение нескольких минут. Дилер выступает в роли координатора – сотрудники банка выкрикивают биды, а он отвечает: «Твое! Твое! Твое!», – все время параллельно подсчитывая общую сумму проданной валюты. За считанные минуты крупный банк может переместить удивительную по размеру сумму денег.

– Получается, что вся прибыль от торговли поступает от дохода за счет разности между ценами бид/аск и от следования за крупными ордерами. Это для меня более понятно, ибо что я не могу понять – это как получается, что банки нанимают всех этих молодых ребят сразу после колледжа, и они могут делать деньги в качестве трейдеров. Не думаю, что настоящей торговле можно научиться так легко.

– Вы наступаете на больную мозоль. Да разве это торговля? Даже в Salomon Brothers, где бытует представление, что практически каждый человек является трейдером, лишь примерно полдюжины людей идут на настоящий риск. А остальные, по существу, просто котируют рынки. Большинство людей этот нюанс упускают.

– Вернемся к кредитному риску, связанному с межбанковским рынком, о котором вы упоминали ранее. Когда вы совершаете сделку, вы полностью зависите от кредитоспособности другой стороны. Если она не оказывается кредитоспособной, вы теряете деньги?

– Вы правильно поняли.

– С вами такое когда-нибудь случалось?

– Нет.

– Как часто такое случается?

– Если в сделке участвует кто-то, в ком вы сомневаетесь, вы можете попросить его предоставить обеспечение.

– А разве не может банк с хорошим кредитным рейтингом неожиданно обанкротиться?

– Неожиданно? Нет. Ну, какой можно было бы наихудший пример привести? Drexel? Salomon прекратила осуществлять валютные операции для Drexel за полтора года до того, как он обанкротился.

– Вы хотите сказать, что особенно большого кредитного риска нет?

– Есть, конечно, некоторый риск, но разве может Conti обанкротиться за ночь? Мы прекратили торговать с Conti за пять месяцев до того, как ФРС его выкупила.

– Но ведь кто-то же торговал с Conti во время тех последних месяцев? Что, они были хуже информированы?

– Не обязательно. Просто они были готовы пойти на риск. Могу вас заверить, что в эти последние месяцы Conti не торговал на рынке. Но при определенном уровне процентной ставки вы будете готовы предоставить деньги любому банку. Причина, почему не происходят неприятные сюрпризы, заключается в том, что это в общих интересах – знать, когда где-то возникает проблема. Поэтому сотрудники, занимающиеся кредитами, очень быстро обмениваются информацией в тех случаях, когда, как им кажется, существует проблема.

– А вам никогда не снятся сделки?

– Помню, был один случай – мне приснился очень конкретный сон в ночь накануне опубликования данных о внешней торговле. Мне приснились вполне конкретные цифры и еще весьма конкретная цифра по пересмотренным данным за прошлый период, и что доллар поднимется на определенный уровень, и я куплю доллары. Что затем доллар поднимется на второй уровень, и я куплю еще больше долларов. Доллар затем поднимется на третий уровень, и я снова его куплю, потом доллар поднимется на четвертый уровень, и я захочу продать, но куплю еще.

На следующий день данные по торговле были опубликованы и оказались теми же самыми цифрами, что мне приснились. Пересмотренные данные тоже оказались теми же цифрами, что я видел во сне. Даже последовательность движения цены была точно такой же, как в моем сне. Единственная разница заключалась в том (он приостанавливается), что я вообще не торговал.

– А почему?

– Потому что я не торгую на основе снов или слухов. Я фундаментальный трейдер. Я пытаюсь собрать факты и решить, какого рода сценарий будет, по моему мнению, разворачиваться. А торговать на основе сна абсурдно. Я рассказал моему помощнику об этом сне, и мы над ним посмеялись. И он сказал: «Тот день, когда ты начнешь торговать по снам, будет тем днем, когда мы можем начать паковать вещички».

На каждом из вновь достигнутых ценовых уровней рынок консолидировался, как это бывает перед дальнейшим ростом. Парадоксально, но если бы этого сна у меня не было, я, вполне вероятно, мог бы купить доллары.

– То есть, если бы вы исходили из своего сознательного анализа, вы согласились бы с основами этой сделки. Правильно?

– На все сто.

– А может быть, дело было в том, что вы не захотели проводить эту сделку, потому что вам не хотелось ощущать себя торгующим на основе сна?

– Да, пожалуй. Внутренне я был очень смущен тем, что происходило. Это было очень странное ощущение.

– Что-то вроде теней из «Сумеречной зоны»?

– Да, конечно. Я не мог поверить тому, что происходило. Мы с помощником просто смотрели друг на друга. Когда данные по внешней торговле оказались теми же самыми, что мне приснились, он сказал: «Ну ладно, Билли, признавайся, откуда ты взял эти цифры?»

– А еще раз что-нибудь подобное с вами случалось?

– Тот случай я помню лучше всего. Но у меня были похожие ситуации и при других обстоятельствах. Однако я не так отчетливо помню все детали.

– А вы не хотите послушать, как я мог бы это логически объяснить?

– С удовольствием. Как вы можете объяснить такое вот угадывание точных чисел?

– Вы работаете, отдыхаете, едите и, по существу, спите вместе с рынками. У вас в голове спрятано гигантское количество фундаментальной и технической информации. Предположим, что на основе каких-то неосознанных мотивов, которые вы где-то подобрали – может быть, кто-то что-то сказал, или вы видели, как другие люди открывали какие-то позиции, или что-то было еще – вы подумали, что данные по внешней торговле не будут соответствовать тому, что ожидалось. Может быть, в данном случае ожидаемые цифры показались вам иррациональными, и вы почувствовали, что торговать на их основе было бы глупо. А может быть, вам просто не нравится торговать перед опубликованием важных экономических данных, потому что у вас был в прошлом какой-то отрицательный опыт. Причина не так уж и важна. Я просто придумываю различные примеры. Но дело в том, что довольно легко представить себе, как вы можете правильно прогнозировать еще не опубликованные статистические данные, и почему такой прогноз может происходить на подсознательном уровне.

Ваш прогноз движения рынка в определенном направлении объяснить еще легче. С учетом вашего обширного опыта, коль скоро вы оказались правы относительно данных по внешней торговле, вряд ли удивительно, что вы смогли угадать направление движения рынка. Даже то, что во сне вы увидели точные уровни цены, не кажется таким уж абсурдным, потому что вы имеете исключительное чувство рыночных колебаний. Фактически лишь вчера я видел, как вы прервали наш разговор, чтобы разместить ордер на покупку на падающем рынке австралийского доллара в момент, который оказался точной точкой разворота.

Я хочу этим сказать, что вся эта информация находится у вас в голове, и она может освобождаться во время сна, потому что вы по какой-то причине не претворили ее в действие. В этом нет ничего особенно загадочного. Чтобы объяснить это, вам не нужно верить в мистическое предвидение.

– Вы можете даже сказать, что проигрывание различных сценариев – это как раз то, чем я занимаюсь все время. Это процесс, которым фундаментальный трейдер занимается постоянно. Что будет, если случится это? А что будет, если это не случится? Как отреагирует рынок? На какие уровни переместится рынок?

Так вы думаете, что нежелание открыть позицию в соответствии с ожидаемым сценарием приводит к вытеснению этого сценария в подсознание в качестве сна?

– В некоторых случаях – наверняка. Но я в этих вопросах не эксперт. Я не психолог, просто это кажется мне логичным. Приведу вам личный пример. Несколько лет назад у меня появилась сильная уверенность в том, что канадский доллар находится на ранних стадиях многолетнего бычьего рынка. Рынок находился в хорошем восходящем движении, а затем перешел в узкую консолидацию. Я подумал, что он пойдет выше, но у меня уже было четыре длинных контракта, а это была относительно большая позиция для одного рынка с учетом размера моего счета.

Той ночью мне приснилось, что канадский доллар пошел вертикально вверх. На следующее утро, когда я пришел на работу, я сразу же удвоил свою позицию с четырех до восьми контрактов. И рынок пошел прямо вверх. Я считаю, что причина, по которой мне приснился этот прогноз, заключалась в том, что логическая часть моего сознания не могла решиться на открытие торговой позиции, диктуемой моим рыночным опытом. Я воздерживался от действий, говоря себе: «Как могу я удваивать позицию, когда рынок идет вертикально вверх без малейшей реакции?» Конечно, как мы оба знаем, труднее всего решиться на те сделки, которые потом оказываются самыми успешными.

И, касаясь несколько родственной темы, считаете ли вы, что исключительным трейдерам помогает интуиция?

– Вообще говоря, я не думаю, что хорошие трейдеры принимают интуитивные или поспешные решения – конечно, не те трейдеры, которые долгое время работают на рынке. Что касается меня самого, то я обязательно хорошо продумываю идею каждой сделки и обосновываю ее прежде, чем открываю позицию. Существует целый ряд причин, которые не дают трейдеру принимать интуитивные решения. Например, прежде чем я открываю сделку, я всегда спрашиваю себя: «Если эта сделка окажется ошибочной, как я из нее выйду?» Вопросы такого типа становятся гораздо более важными, когда вы торгуете позициями большого размера. Другим важным соображением является оценка наилучшего способа для выражения идеи сделки. Поскольку я обычно стремлюсь не открывать прямых длинных или коротких позиций, я должен хорошо подумать, какая именно комбинация опционов даст наиболее привлекательный профиль прибыли/риска с учетом моих ожиданий от рынка. Все эти соображения по определению не позволяют принимать интуитивных решений. Однако, несмотря на все сказанное, бывают случаи, когда вопреки всему предварительному планированию торговые решения действительно принимаются таким образом, который можно считать интуитивным.

Например, рассмотрим ситуацию, когда во время вашего прошлого визита я пытался купить австралийский доллар. В тот конкретный момент министр финансов Австралии сделал заявление о том, что, с его точки зрения, не имеет значения, даже если валюта потеряет за день 10% своей стоимости. Как вы на это отреагируете? В таких ситуациях, панических по своему характеру, бывают моменты, когда в игру вступают интуитивные чувства. Во время беспорядка на рынке, последовавшего за этим заявлением, я почувствовал, что валюта эта ни в коем случае даже и близко не приблизится к изменению на 10%, прежде чем крупные игроки не войдут на рынок и не толкнут ее в другую сторону.

– А насколько он понизился в тот момент, когда вы разместили свой ордер на покупку?

– Примерно на 5%. Даже если бы у меня уже была долгосрочная длинная позиция, на которую плохо повлияли бы эти новости, я бы все равно решил, что, по крайней мере, в какой-то краткосрочной перспективе рынок должен был отскочить вверх.

– Как вы определяете момент, когда паническое движение рынка закончилось?

– Я думаю, что это некая комбинация опыта работы на рынке и какого-то врожденного чувства. Многие валютные трейдеры действуют, руководствуясь правилами, по которым если они теряют определенную сумму денег, то должны ликвидировать свою позицию. Такие решения не являются рационально принятыми в условиях конкретной ситуации в данный момент, скорее это общие правила, которые устанавливаются заранее. Как можно определить момент, когда истощились последние продажи? Это, вероятно, главным образом вопрос прошлого опыта, осевшего в вашем подсознании. В этом смысле то, что люди называют внутренним чутьем, вероятно, правильнее описать как подсознательный рыночный опыт.

– Каковы, по вашему мнению, характеристики по-настоящему превосходных трейдеров?

– Начнем с аналогии. Когда я учился в колледже, я считал, что люди, являющиеся по-настоящему умными, могут очень преуспеть, даже если не слишком утруждают себя работой, а люди, которые по-настоящему упорно трудятся, могут также преуспевать, даже если они не слишком талантливы. Напротив, в торговле, я думаю, требуются оба элемента. Лучшие трейдеры, которых я знаю, чрезвычайно умные люди, и при этом они очень много работают – гораздо больше, чем все остальные.

Кстати, когда я говорю об упорной работе, я подразумеваю приверженность и сосредоточенность, и дело тут не в количестве часов, которые вы проводите на работе. Эти трейдеры чрезвычайно поглощены рынками – под завязку, если так можно сказать. Они разрабатывают сценарии, переоценивают сценарии, собирают информацию и переоценивают эту информацию. Они постоянно спрашивают себя: «Что я делаю правильно? Что я делаю неправильно? Как я могу сделать лучше то, что уже делаю? Как я могу получить больше информации?» Это какая-то одержимость.

– И что, такой вот анализ осуществляется все время, пока вы бодрствуете?

– Безусловно. Некоторые профессиональные трейдеры могут утверждать, что они отделяют свою личную жизнь от жизни на работе и могут полностью отключаться во время уик-эндов. Я не верю этому ни секунды. Я думаю, что когда они расслабляются на своих яхтах, на каком-то уровне они все равно сосредоточены на рынках.

– Я знаю, что вы любите играть в гольф. Когда вы выходите на поле, вы по-прежнему думаете о рынках?

– Вероятно, да. Лучшие трейдеры не жалеют о том, что они проводят так много часов на работе, и не задают себе вопроса, стоит ли работать по выходным. Их приверженность делу нельзя заменить ничем.

– Когда вы беседуете с каким-нибудь кандидатом в трейдеры, как вы определяете, что у него есть такого рода приверженность?

– Иногда это очевидно. Например, во время интервью кто-нибудь может спросить вас: «А во сколько мне нужно приходить на работу утром?» По-моему, это очень дурацкий вопрос. Приходи в любое время, когда тебе кажется нормальным. «Как долго я должен оставаться на работе после обеда?» Да уходи, когда захочешь. Я не собираюсь никому указывать, когда приходить, а когда уходить.

– Помимо ума и чрезвычайной приверженности, есть какие-либо другие качества, которые, по вашему мнению, важны для того, чтобы преуспеть в роли трейдера?

– Мужество. Недостаточно просто иметь понимание, чтобы увидеть нечто такое, чего не видит остальная толпа. Вам также нужно иметь мужество, чтобы предпринимать необходимые действия и не отступать от них. Очень трудно большую часть времени быть не таким, как все остальные, что по определению и необходимо делать тому, кто является успешным трейдером.

Многие люди думают, что торговлю можно свести к нескольким правилам: всегда делай то или всегда делай это. По-моему, торговля не имеет общих ситуаций, каждая ситуация по-своему конкретна.

Столь многие люди хотят получить выгоды, присущие преуспевающим трейдерам, не желая пройти через труд и боль. А боли здесь очень много.

– Что это за боль?

– Вы отказываетесь от многих вещей. Все здесь построено на компромиссах. Посреди ночи, когда все остальные спят, вы сидите перед компьютером, на экране которого бегут зеленые цифры, и умираете от боли, потому что рынок идет против вас. И вы не знаете, изменились ли какие-то фундаментальные факторы или, может быть, это просто бессмысленное краткосрочное движение. Это очень тяжелые моменты.

– Торговля является таким всепоглощающим элементом вашей жизни, включая и те бессонные ночные часы, которые бывают так регулярно. Не является ли эта страсть, как вы сами назвали ее чуть раньше, источником некоторых трений в вашей семье?

– Вовсе нет. Моя жена много лет занималась продажами облигаций в Goldman Sachs. Лично я считаю, что из нее получился бы очень хороший трейдер – у нее много нужных для этого черт характера, – но сама она торговать не хочет. Я не буду упрощать ситуацию, просто сказав, что она понимает меня, потому что это звучит пошло. Она более чем понимает – она полностью со мной, поддерживает меня, и, я думаю, она очень гордится тем, что я делаю.

– Почему вы торгуете?

– Мне нравится сама игра. Я считаю, что она бросает огромный вызов. И, кроме того, в этой игре легко вести счет.

– Даже с учетом того, что торговля поглощает большую часть вашего дня, не говоря уж о ночах, она все равно доставляет вам удовольствие?

– Огромное удовольствие! Она чертовски захватывающа, потому что каждый день все по-новому.

– А стали бы вы торговать, даже если бы не было денежного вознаграждения?

– Конечно. Я стал бы делать это даже бесплатно. Мне уже 36 лет, а я чувствую себя почти так, как если бы еще не работал. Иногда я не могу поверить, что делаю все эти деньги всего лишь на том, что играю в некую воображаемую игру. С другой стороны, взглянув на все деньги, которые я сделал за эти годы, я чувствую, что мне здорово недоплатили.

Чем больше супертрейдеров я интервьюирую, тем больше убеждаюсь в том, что по меньшей мере до некоторой степени их успех можно приписать врожденному таланту. Билл Липшуц является тому замечательным примером. Его первое знакомство с торговой деятельностью произошло в виде учебной торговли во время изучения инвестиционного курса в колледже. Закончил его Липшуц, увеличив в конце этого курса гипотетические 100 тыс. долларов до невероятных 29 млн долларов. Хотя это достижение, конечно, надо считать условным, так как в нем не участвовали настоящие деньги, и правила эксперимента были весьма искажены из-за отсутствия реальных ограничений на леверидж, результаты, тем не менее, поразительны.

Первый опыт Липшуца в реальной торговле был вызван получением наследства в 12 тыс. долларов, которые он в течение 4-летнего периода постепенно увеличил до 250 тыс. долларов. Хотя кончилось тем, что он спустил весь этот счет из-за одной крупной ошибки, сильно перегрузив свою позицию, это нисколько не умаляет тех навыков, которые были необходимы, чтобы обеспечить стабильный рост его капитала на первом этапе.

Наконец, и это самое важное, несмотря на отсутствие какого-либо предварительного опыта работы на валютных рынках, Липшуц уже в первый год торговли на этих рынках добился значительной прибыли, а в последующие семь лет прибыль его была исключительно большой. Хотя он отказывается называть какие-то конкретные цифры, в течение восьмилетнего пребывания в фирме его торговля, по оценке, принесла Salomon Brothers более полумилларда долларов прибыли.

Сам Липшуц называет главными ингредиентами своего успеха напряженный труд и всепоглощающую приверженность рынкам. И хотя напряженный труд сам по себе недостаточен для того, чтобы стать великим трейдером, он, похоже, является важным ингредиентом успеха многих лучших трейдеров мира. Липшуц также считает, что важным ингредиентом торгового успеха являются высокие интеллектуальные способности. Однако следует отметить, что некоторые другие люди, которых я интервьюировал (например Виктор Сперандео), не разделяют этой точки зрения.

Темой, которая постоянно повторяется во многих моих разговорах с ведущими трейдерами мира, является их взгляд на рынок как на замечательную игру, а не на работу. Липшуц восторженно утверждает, что для него торговля является настолько увлекательной игрой, что если бы пришлось, он занимался бы ею даже бесплатно.

Урок, который следует извлечь из торгового стиля Липшуца, заключается в том, что не нужно сразу открывать или закрывать всю позицию целиком. Липшуц масштабируется и открывая, и закрывая практически все свои сделки. Кроме того, трейдерам можно дать такой здравый совет: избегайте соблазна быть всегда абсолютно правым. Например предположим, что вы убеждены в том, что рынок следует покупать, но цены уже значительно повысились. Во многих случаях, если сделка очень уж хороша, ожидание значительной реакции до открытия всей позиции может привести к тому, что вы целиком пропустите это движение. Однако, приняв план масштабирования – т.е. открыв часть предполагаемой общей позиции по текущей рыночной цене, а остальные части постепенно уменьшающимися долями, – вы обеспечите себе небольшую прибыль, если рынок продолжит расти, не неся при этом чрезмерного риска, который возник бы, если после большого непрерывного роста вы открыли бы всю позицию целиком.

В другом примере предположим, что вы имеете длинную позицию с большой прибылью и беспокоитесь, что рынок уже достиг вершины. Если вы закроете всю позицию, а рынок продолжит повышение, вы пропустите значительную часть общего движения. С другой стороны, если вы оставите всю позицию целиком, а рынок действительно достигнет вершины, вы, в конце концов, будете вынуждены отдать значительную часть заработанной прибыли. А используя подход с постепенным масштабированием сделки, вы хотя и не достигнете наилучшего возможного результата, но и не придете к наихудшему возможному результату. Кроме того, используя подход масштабирования при открытии и закрытии позиции, вы можете ограничивать полный размер позиции теми случаями, когда ваша уверенность в рынке и сделке является максимальной.

Другой урок, который следует вынести из этого интервью, заключается в том, что если у вас есть сильное убеждение в отношении сделки, и рынок совершает крупное движение из-за какого-то новостного события, то лучшим решением будет покупка по уже выросшим ценам (или продажа на упавшем рынке), как бы это ни было для вас тяжело. Идеальный пример этой идеи был представлен тем, как трейдер из группы Липшуца торговал на рынке после встречи «Большой семерки».

В книге Market Wizards Марти Шварц сделал наблюдение, что если сделка, о которой вы очень беспокоитесь, не оказывается настолько плохой, как вы боялись, не следует закрывать ее. Объясняется это тем, что если рынок не может развить движение в направлении, противоположном вашей позиции, то, вероятно, существуют некоторые очень мощные силы, толкающие рынок в направлении вашей первоначальной позиции (поскольку причины ваших страхов – фундаментальные и технические – разделяют, вероятно, и многие другие участники рынка). Прекрасный пример применения этого правила на деле был представлен в одной из сделок, которой Билл Липшуц, по его признанию, испугался. В том примере у него в разгар резкого роста доллара была очень большая короткая долларовая позиция против немецкой марки, и он должен был ждать, пока откроется Токио, чтобы найти достаточную ликвидность для выхода из позиции. Однако к тому времени, когда токийский рынок открылся, доллар уже ослабел, позволяя ему легче выпутаться из этого сложного положения, и отсюда он сделал вывод, что ему не следует торопиться с выходом. Липшуц, будучи высококвалифицированным трейдером, отреагировал совершенно правильно и отложил ликвидацию свой позиции, вернув тем самым большую часть убытка.

И еще один момент мне показался особенно любопытным – то, что после более чем четырех лет стабильных торговых выигрышей на собственном счете Липшуц за несколько дней потерял практически весь свой капитал. По иронии судьбы этот убыток совпал с началом его работы в Salomon Brothers. Интересно, что, как было видно из интервью, он имел сильные возражения против того, чтобы одновременно торговать на личный счет и на счет компании. В результате ликвидация собственного счета удачно позволила ему избежать этого потенциального источника конфликта. В нашем разговоре Липшуц настаивал, что этот убыток был, вероятно, случайным, поскольку он в то время еще только стажировался и не осознавал, что может быть какой-то потенциальный конфликт интересов.

Несмотря на отказ Липшуца, я не могу не вспомнить об одном провокационном афоризме: «Каждый получает от рынка то, что хочет»[4]. И я подумал, что, может быть, подсознательно Липшуц стремился избавиться от собственного счета, чтобы можно было полностью посвятить себя работе в Salomon Brothers. В любом случае, время этого большого убытка и его относительная уникальность в торговой карьере Липшуца выглядят несколько парадоксально. И хотя эта интерпретация событий выглядит слишком смелой, верно одно: Липшуц действительно получил то, что хотел – замечательную работу, огромные торговые прибыли и отсутствие конфликта между его личной торговлей и торговлей на компанию.

ЧАСТЬ 3. Фьючерсы – такой разнообразный рынок 

ФЬЮЧЕРСЫ – ПОНИМАНИЕ ОСНОВ[5]

Сегодняшние фьючерсные рынки охватывают все крупнейшие рыночные группы мира: процентные ставки (например казначейские облигации), фондовые индексы (например S&P 500), валюты (например японская иена), драгоценные металлы (например золото), энергоносители (например сырая нефть) и сельскохозяйственную продукцию (например кукуруза). Хотя фьючерсные рынки обязаны своим происхождением сельскохозяйственным товарам, на этот сектор теперь приходится лишь 1/5 всей фьючерсной торговли. Появление и удивительный рост многих новых контрактов в течение последних двух десятилетий привели к тому, что на финансовые инструменты (валюты, инструменты с фиксированным доходом и фондовые индексы) приходится приблизительно 60% всей фьючерсной торговли (на рынки энергоносителей и металлов приходится примерно половина из остающихся 40%). Таким образом, хотя для характеристики фьючерсных рынков часто используется термин товары (commodities), он становится все более и более неуместным. Многие из наиболее активно торгуемых фьючерсных рынков не представляют товары в истинном значении этого слова, а многие товарные рынки не имеют соответствующих им фьючерсных рынков.

На протяжении последних двадцати лет торговый объем фьючерсов вырос невероятно. В 1991 году общий объем всех фьючерсов, торговавшихся в одних лишь Соединенных Штатах, превысил 263 млн. Если принять среднюю стоимость контракта равной по меньшей мере 40 тыс. долларов, что будет весьма консервативной оценкой, то общая денежная стоимость всех этих контрактов превышает 10 триллионов долларов! (Да, триллионов, а не миллиардов.)

Суть фьючерсного рынка заключается в самом его названии. Предметом торговли является стандартизированный контракт на биржевой товар – такой, как золото, или финансовый инструмент – такой, как казначейские облигации, с поставкой не сейчас, а на какую-то дату в будущем. Например, если производителю автомобилей нужна для текущих операций медь, он покупает материалы непосредственно у их производителя. Если же, однако, он беспокоится, что через шесть месяцев цены на медь могут значительно повыситься, то он может зафиксировать свои будущие издержки, купив фьючерсы на медь сейчас (такая компенсация риска изменения цены в будущем называется хеджем). Если цены на медь в течение этого периода повысятся, то прибыль от фьючерсного хеджа приблизительно скомпенсирует более высокую стоимость меди на момент фактической покупки. Разумеется, если цены на медь вместо этого понизятся, то фьючерсный хедж приведет к убытку, однако производитель сможет купить свою медь по более низкой цене, чем был готов заплатить.

В то время, как хеджеры, такие как описанный выше автомобилестроитель, участвуют на фьючерсных рынках с целью уменьшения риска неблагоприятного движения цены, трейдеры участвуют в них, стараясь получить прибыль от предполагаемого изменения цены. Многие трейдеры предпочитают в качестве своих торговых инструментов фьючерсные рынки, а не их наличные эквиваленты, по ряду причин.

1. Стандартные контракты – фьючерсные контракты стандартизированы (по количеству и качеству), поэтому трейдеру не нужно искать какого-то специального покупателя или продавца для того, чтобы открыть или ликвидировать позицию.

2. Ликвидность – все крупные рынки обеспечивают блестящую ликвидность.

3. Легкость открытия короткой позиции – фьючерсные рынки одинаково легко обеспечивают открытие короткой и длинной позиции. Например, на фондовом рынке короткий продавец (который занимает акции для продажи) должен ждать появления восходящего тика цены, прежде чем сможет открыть позицию; на фьючерсных рынках таких ограничений не существует.

4. Леверидж – фьючерсные рынки предлагают огромный леверидж (кредитное плечо). Как правило, первоначальное маржинальное требование составляет 5–10% от стоимости контракта. (Использование термина маржа (margin) на фьючерсном рынке весьма неудачно, поскольку создает значительную путаницу с понятием маржи у акций. На фьючерсном рынке маржа не означает частичного платежа, поскольку никакой физической передачи товара до даты истечения контракта не происходит; напротив, маржа является аналогом залогового обеспечения.) Хотя высокий леверидж является одним из преимуществ фьючерсных рынков для трейдеров, следует подчеркнуть, что леверидж – меч обоюдоострый. Недисциплинированное использование левериджа является наиболее частой причиной, по которой большинство трейдеров теряет деньги на фьючерсных рынках. В целом цены фьючерсов переменчивы не более, чем цены базовых наличных товаров или большинства акций. Репутация высокого риска возникла у фьючерсов главным образом из-за возможности использования огромного левериджа.

5. Низкая стоимость осуществления сделок – фьючерсные рынки обеспечивают очень низкие операционные издержки. Например, для управляющего фондовым портфелем гораздо дешевле уменьшить рыночный риск, продав на эквивалентную денежную сумму фьючерсные контракты на фондовые индексы, чем продав конкретные акции.

6. Легкость закрытия позиции — фьючерсную позицию можно закрыть в любое время в течение торговой сессии при условии, что торги не заблокированы восходящим или нисходящим лимитом изменения цены. (Некоторые фьючерсные рынки устанавливают максимально допустимое внутридневное изменение цены. В случаях, когда свободные рыночные силы будут стремиться достичь равновесия цены за пределами допустимого ценового диапазона, рынок просто доходит до такого лимита и, по существу, прекращает торговать.)

7. Гарантии со стороны биржи – фьючерсному трейдеру не нужно беспокоиться о платежеспособности своего контрагента по сделке. Все фьючерсные сделки гарантируются расчетной палатой биржи.

Поскольку по самой своей структуре фьючерсы тесно связаны со своими базовыми рынками (деятельность арбитражеров обеспечивает, чтобы отклонения цен были относительно невелики и существовали недолго), движение цен фьючерсов обычно происходит почти параллельно соответствующим изменениям цен наличных рынков. С учетом того, что большая часть торговли фьючерсами сконцентрирована в финансовых инструментах, многие фьючерсные трейдеры по существу являются трейдерами акциями, облигациями и валютами. В этом контексте комментарии фьючерсных трейдеров, проинтервьюированных в следующих главах, имеют непосредственное значение даже для тех инвесторов, которые никогда ничем, кроме акций и облигаций, не занимались.

РЭНДИ МАККЕЙ

ТРЕЙДЕР-ВЕТЕРАН

Существует немного трейдеров фьючерсами, прошедших путь от открытия счета в несколько тысяч долларов до прибылей в десятки миллионов долларов. Тех, кто смог сохранить свои выигрыши, еще меньше. А если мы теперь добавим такое качество, как 20-летняя история в высшей степени последовательной прибыльности, мы сократим это число примерно до числа республиканцев, поддерживающих Тедди Кеннеди. Рэнди Маккей (Randy McKay) является одним из этих немногих людей (то есть последовательно успешных трейдеров – я не знаю, каковы его политические пристрастия).

Начало торговой карьеры Маккея совпало с рождением торговли валютными фьючерсами. Хотя сейчас фьючерсы на курсы валют стали одними из наиболее активно торгуемых фьючерсных рынков, в первые годы после своего появления это был практически неликвидный рынок. В те дни торговля валютными фьючерсами на бирже была настолько спокойной, что в списке ежедневной активности, осуществлявшейся в яме, торговля была, вероятно, на третьем месте после чтения газет и настольных игр. И все же, несмотря на то, что само выживание рынков валютных фьючерсов было в начале под сомнением, успех Маккея как трейдера никогда сомнений не вызывал. Несмотря на отсутствие активности, Маккей смог уже в первый календарный год занятия этим бизнесом превратить свои первоначальные 2000 долларов в 70 000 долларов (фактически это был 7-месячный период времени).

Маккей продолжил свой успех, делая в каждом году больше денег, чем в предыдущем. Этот стереотип стабильного ежегодного увеличения прибыли был нарушен, когда Маккей решил переключиться с торговли в зале на торговлю дома. Он, однако, быстро приспособился и уже на второй год торговли из дома зарегистрировал свою первую прибыль, превысившую миллион долларов. Маккей продолжал увеличивать свои выигрыши каждый последующий год вплоть до 1986 года, когда он понес свой первый торговый убыток. До этого момента он в течение семи лет зарабатывал более миллиона каждый год.

На протяжении всей своей торговой карьеры Маккей получал прибыль по своему торговому счету 18 из 20 лет. Консервативная оценка суммы его общей прибыли составляет десятки миллионов. Маккей также управлял несколькими счетами для членов своей семьи и друзей. Два самых старых счета, открытых в 1982 году со стартовым капиталом в 10 тыс. долларов, принесли совокупную прибыль свыше одного миллиона долларов каждый.

Несмотря на свой огромный успех на рынках, Маккей ведет себя очень скромно. Вплоть до недавнего времени даже внутри самой отрасли о нем слышали лишь немногие, включая меня. Маккей, однако, решил вступить в мир управления капиталом, а этот переход требует, по меньшей мере, чуть более высокой общественной известности.

Это интервью было взято в офисе Маккея во время торговой сессии. Хотя Маккей в ходе интервью отвлекался на торговлю, он, казалось, был полностью сосредоточен на нашей беседе, за исключением тех моментов, когда он принимал фактические торговые решения. Маккей показался мне чрезвычайно открытым в вопросах о своем личном опыте и своем мыслительном процессе в отношении рынков.

– Как вы впервые познакомились с этим бизнесом?

– В 1970 году я вернулся с военной службы во Вьетнаме…

– Прежде чем вы продолжите, позвольте спросить, вас призвали или вы пошли добровольцем?

– Меня призвали. Когда я учился на втором курсе колледжа, я научился играть в бридж и буквально помешался на этой игре. Я играл день и ночь и пропускал все занятия. Мои прогулы привели к тому, что я получил шесть «неудов». Меня исключили за неуспеваемость, и я был немедленно призван в морскую пехоту.

– Я не знал, что в морскую пехоту направляли по призыву.

– Как правило, так не делалось. Однако было два месяца в 1968 году – апрель и май, – когда им разрешили взять 8 тысяч призывников.

– Вы не пытались открутиться от призыва?

– Этот призыв не был для меня неизбежным. Мой отец был полковником резервистов, и он легко мог найти мне какую-нибудь непыльную работенку в резерве.

– Почему же вы тогда сделали такой выбор?

– В то время я полагал, что служба является моим долгом. Думаю, я был слишком консервативным. Я считал, что если пользуюсь правами американского гражданина, то должен нести и обязанности.

– У вас были в то время какие-то личные мнения по поводу войны?

– Я думал, что эта война была глупой, но считал, что коль скоро мы сами избрали своих лидеров, теперь они принимают обязательные для нас решения.

– Вы говорите об этом так, как если бы это было делом гражданской ответственности.

– Именно так я и думал до Вьетнама. Во время и после войны мои чувства серьезно изменились.

– Каким образом?

– Одним из ощущений, которые останутся со мной навсегда, было нахождение в карауле, что время от времени приходилось делать всем вне зависимости от выполняемой работы. Я иногда слышал шум в кустах и думал: «Что это?» Конечно, наихудшей вероятностью было, если бы это подбирался враг, чтобы попытаться меня подстрелить. Я, бывало, думал про себя: «Это враг; я очень хочу убить его». Затем я думал о том, кто же там действительно находится. Это был, вероятно, такой же молодой парнишка, как и я. Меня лично он не ненавидел, он лишь выполнял то, что велели ему делать командиры – как и я. И я, помню, думал: «Что же это такое? Ведь он такой же молодой парень, так же испуганный, как и я, и он пытается убить меня, а я пытаюсь убить его».

Я начал понимать, что война – это сумасшествие. Ведь не было ни малейшего смысла в том, что страны пытаются урегулировать политические разногласия, посылая своих детей убивать друг друга, и тот, кто убьет больше народу, получит взамен кусок земли. Чем больше я находился во Вьетнаме и чем более личный характер приобретал мой опыт, тем более отчетливо я начинал понимать, что война – это сумасшествие.

– Это звучит так, как если бы война сделала из вас пацифиста.

– Во многом так оно и есть.

– А как остальная часть вашего подразделения? Были какие-то преобладающие настроения в отношении войны?

– Чувства у нас были самые разнообразные, но большинство склонялось скорее на сторону «ястребов». Большинство из них думало, что дело наше правое, что мы находились там, чтобы помочь освободить этих людей от коммунизма. Я не знаю, они просто пытались себя в этом убедить или действительно верили в это по-настоящему.

– А вы не ссорились из-за различий в ваших убеждениях?

– Я старался избегать этого. Вы должны помнить, что морские пехотинцы почти все были добровольцами, значит, люди, которые там находились, верили в то, что они делали. Прошлое их очень сильно отличалось от моего. Лишь немногие из них получили высшее образование. Кое-кто вышел из уличных банд. А некоторые очутились там даже потому, что судья предоставил им выбор между тюрьмой и отпущением на поруки при условии, что они отправятся воевать.

– Вы чувствовали себя не на своем месте?

– Я чувствовал себя очень не на своем месте. Я служил в артиллерийском подразделении. Каждый час мы получали сводки погоды, которые должны были использовать для расчета сложного коэффициента поправки. Мы заполняли специальную форму, указывая направление и скорость ветра, плотность воздуха, температуру, вращение Земли и другие факторы, а затем производили математические расчеты с целью получения итогового коэффициента. Каждый раз, когда поступала сводка погоды, у нас происходило что-то вроде игры, где нужно было как можно быстрее рассчитать этот коэффициент. До меня рекорд скорости составлял девятнадцать секунд. На второй день своего пребывания там я побил рекорд и в конечном счете снизил время до девяти секунд. Я думал, что это было страшно весело, и совсем не понимал, что тем самым наживал себе кучу врагов.

Люди, служившие там, предпочитали, чтобы новички были невежественными, чтобы они могли чувствовать, что помогают им подтянуться. А тут появился я, тоже новичок, но из колледжа и при этом делаю все лучше и быстрее, чем они сами. В первые же четыре месяца я получил три повышения по службе, что у морских пехотинцев было делом неслыханным. И все это получалось как-то нехорошо. Потребовалось какое-то время, но в конце концов я понял, что статус умника из колледжа приносит мне гораздо больше вреда, чем пользы. И я постарался больше смешаться с коллективом, хотя и с умеренным успехом.

– А бывали ли ситуации, когда ваше подразделение оказывалось непосредственно под огнем?

– Да, конечно. Нас обстреливали из гаубиц и ракет почти через день, кроме того, бывали десятки случаев, когда нам приходилось сражаться врукопашную с солдатами, пытавшимися захватить наши позиции. Однако в основном самую большую опасность представляло то, что артиллерийские подразделения были главной целью для северовьетнамских войск и Вьетконга.

– Какова была эмоциональная реакция на переход от цивилизованной жизни к ситуации, где ваша жизнь почти ежедневно подвергалась опасности?

– Таких реакций у человека две. Первая – страх. Помню, как мы высадились из самолета в Дананге, вокруг стояла пальба, и нас быстро засунули на заднее сиденье джипа. Пока мы ехали в базовый лагерь, непрерывно слышались выстрелы. С собой у нас было оружие, но раньше нам стрелять в людей не приходилось. Я был совершенно напуган.

А через несколько месяцев главным чувством стал не страх, а тоска. После того, как вы привыкаете к мысли, что вас могут убить, вы оказываетесь перед лицом 16-часового рабочего дня в абсолютно ужасных условиях. То стояла 40-градусная жара при страшном пыльном ветре, то во время сезона муссонов вы оказывались по колено в грязи и замерзали, даже если температура была 10–15 градусов.

– То есть через некоторое время страх рассеялся?

– Страх есть всегда, но к нему привыкаешь. Бывало даже так, что бой становился почти желанным, потому что помогал развеять тоску. Я не хочу, чтобы это звучало как какая-то чепуха – некоторые из моих друзей были убиты в этих боях или потеряли руки или ноги, – но после нескольких месяцев тоска стала гораздо большей проблемой, чем страх.

– Вам случалось бывать в рукопашном бою, где вы знали, что кого-то убили сами?

– И да, и нет. Я знаю, что убивал людей, но не было таких конкретных примеров, чтобы я выстрелил, и кто-то упал. Перестрелка – это совсем не то, что показывают по телевизору. Вы не стреляете одиночными в какие-то конкретные цели, а просто ставите винтовку на автоматический огонь и разбрасываете во все стороны как можно больше свинца. Я знаю, что убивал людей из своей винтовки, и, конечно, теми снарядами артиллерийскими, которые направлял, но, к счастью, мне не довелось пережить зрелища, когда человек истекает кровью и умирает от моей пули. И я очень благодарен за это. Мне сих пор снятся кошмары, но уверен, что кошмары мои были бы гораздо хуже, случись мне такое пережить.

– Кошмары из-за того, что вы были орудием смерти или потому что вы подвергались угрозе смерти?

– Кошмары из-за угрозы смерти. Я по сей день вижу один кошмар, в котором за мной гонятся люди с винтовками. Ноги мои вязнут, я не могу бежать достаточно быстро, и они меня настигают.

– Когда вы были во Вьетнаме, думали ли вы, что останетесь в живых?

– Я думаю, что в такой ситуации всегда придерживаешься оптимистичной точки зрения. Я считал, что, конечно, выживу, но многим из моих друзей это не удалось. Я знаю, что такое могло случиться и со мной. Но вы не можете целый год испытывать приступы волнения каждые тридцать секунд. В конечном счете, ум ваш заставляет вас привыкнуть к мысли о том, что вы можете умереть или потерять ногу, и вы живете дальше.

– Как изменил вас вьетнамский опыт?

– Главное изменение заключалось в том, что я превратился из человека, соблюдающего правила, в самостоятельно мыслящую личность. Когда я осознал, что руководители нашей страны не всегда хорошо понимают, что они делают, я стал гораздо более независимым.

– С учетом того, что вы выбрались из Вьетнама целым и невредимым, какой полезный опыт, по вашему ретроспективному мнению, вы оттуда вынесли?

– Полезным опытом были военная дисциплина и понимание того, что война – это сумасшествие. В остальном эти два года, в общем, пропали зря. Мы, бывало, пускались в философские споры с одним из членов подразделения по корректировке огня. Я доказывал, что предпочел бы проспать эти два года, а затем пробудиться, чем так вот пройти через весь этот опыт. Он утверждал, что опыт стоил того, чтобы его пережить.

– А что вы сейчас думаете?

– То же самое. Я считаю, что эти два года из моей жизни просто украли. Когда я был во Вьетнаме, то все остальное для нас называлось словом «мир»: «Что происходит в мире?» «Я хочу вернуться в мир». Мы считали, что нас забрали не просто из дома и от наших друзей, но и вообще из всего мира. Это было так, как если бы мы очутились в другом измерении.

– Я думаю, что день, когда вы уехали оттуда, был одним из лучших дней в вашей жизни.

– Безусловно! Я никогда не забуду этого чувства. Мне досталось место у окна. Когда я видел, как взлетная полоса в Дананге удаляется все больше и больше, я чувствовал, что лечу прямо на небеса.

– Боюсь, что мы немного отклонились от темы. Прежде чем я перебил вас, я спросил, как вы стали трейдером.

– Поскольку до отъезда во Вьетнам я не окончил колледж, мне нужна была работа, которая позволила бы мне одновременно продолжить свое образование. Мой брат Терри был брокером торгового зала на Чикагской товарной бирже (Chicago Mercantile Exchange, CME). Он устроил меня на работу посыльным в торговом зале, что позволяло мне работать по утрам, а после обеда посещать колледж и заниматься по вечерам. Я проработал посыльным пару лет, не имея абсолютно никакого намерения заниматься впоследствии этим делом или вообще каким-либо бизнесом. Я учился на врача-психолога.

– Очевидно, что в какой-то момент ваше настроение изменилось. Что произошло?

– В 1972 году, как раз в то время, когда я оканчивал колледж, СМЕ открыла у себя новое подразделение – международный валютный рынок (International Monetary Market, IMM) для торговли валютами. В то время места на СМЕ продавались по 100 тыс. долларов, что примерно равно нынешним 500 тыс. долларов. Цена такого места была для меня настолько астрономической величиной, что возможность стать трейдером торгового зала не представлялась мне даже отдаленно. Но когда было открыто подразделение IMM, они, стремясь поскорее заполнить торговые ямы, продавали места в нем только лишь по 10 тыс. долларов. Они также раздали всем своим старым членам несколько мест на IMM бесплатно. Будучи членом биржи, мой брат получил одно из таких бесплатных мест. Ему оно тогда не особенно было нужно, и он спросил меня, не хотел бы я временно им попользоваться.

Работая в торговом зале, я начал интересоваться механикой рынка. Мне всегда нравилось иметь дело с числами и играть в разные стратегические игры, такие как бридж и шахматы. Мне нравилось смотреть, как колеблются цены, и пытаться предсказать рынок. Я подумал, что торговля может оказаться интересным занятием.

– Вы сказали, что учились, чтобы стать профессиональным врачом-психологом. Видите ли вы какую-нибудь связь между психологией и рынками?

– Собственно говоря, да. Пока я в течение тех двух лет работал в торговом зале, я понял, что цены двигаются в зависимости от психологии людей, которые торгуют. Вы могли воочию видеть на рынках возбуждение, жадность и страх. Я нашел, что очень интересно следить за настроениями клиентов и смотреть, как их эмоции превращаются в ордера и, в конечном счете, в движение цен на рынке. Я был совершенно очарован этим процессом. И я решил принять предложение брата. Он дал мне право пользования своим местом и одолжил мне 5000 долларов. Я положил 3 тыс. в банк, чтобы жить на эти деньги, а 2 тыс. использовал в качестве торгового счета.

– Насколько я помню, валютные фьючерсы не очень активно торговались в первые пару лет.

– Совершенно верно. В первые несколько недель торговля контрактами шла довольно активно, но когда новизна их потускнела, ликвидность рынка практически истощилась. В попытке поддержать рынок на плаву президент биржи Лео Меламед, тот самый, который придумал валютные фьючерсы и возглавил их введение, каждый день задерживал трейдеров в ямах фьючерсов крупного рогатого скота после того, как эти рынки закрывались, и уговаривал их торговать в валютной яме. В результате весь день рынки валютных фьючерсов были абсолютно мертвы, но затем происходил небольшой всплеск активности после закрытия рынков крупного рогатого скота. Большую часть дня, однако, мы просто сидели и играли в шахматы и нарды.

– А как вам вообще удавалось торговать на рынке во время этих лет минимальной ликвидности?

– От некоторых брокерских домов поступало немного лимитных ордеров (ордеры покупки или продажи с указанием конкретной цены исполнения). В те дни цены еще по старинке писались на меловой доске. Если я видел, что кто-то покупает все предложения по швейцарскому франку, я покупал предложения по немецкой марке. Я не имел, однако, ни малейшего представления о том, в каком направлении может пойти общий рынок. В среднем я проводил две сделки в день.

– Это выглядит не слишком внушительно. С учетом очень ограниченной ликвидности рынка, сколько вы зарабатывали своей торговлей?

– Валютные торги начались в мае 1972 года. К концу этого календарного года я сделал 70 тыс. долларов, что было сверх самых диких моих мечтаний.

– Удивительно, что вы смогли сделать так много на таком на неактивном рынке.

– Так оно и есть. Частично это объясняется тем, что неэффективность цены в те дни была очень велика из-за страшного невежества в отношении валютных рынков. Например, мы даже не знали, что банки торговали на форвардных валютных рынках, которые по сути были точным эквивалентом фьючерсов.

– Продолжился ли ваш успех после того первого года? Были ли у вас какие-то судьбоносные сделки во время первых лет торговли?

– Я читал другую вашу книгу (Market Wizards). Я глубоко уважаю многих трейдеров, которых вы проинтервьюировали. Многие из них рассказали о том, что им пришлось два-три раза разориться, прежде чем они смогли добиться успеха. У меня не было такого опыта. Не хочу выглядеть самонадеянным, но успеха в торговле я добился с самого начала. А поворотным пунктом для меня стала сделка, которая перевела меня из трейдера, торгующего по 20–40 лотов, в трейдера, торгующего сотнями контрактов.

В 1976 году британское правительство объявило, что не позволит фунту торговаться выше уровня 1,72 доллара. Они были озабочены тем, что сильный фунт приведет к увеличению импорта. В то время фунт торговался где-то в районе 1,65. К моему удивлению, рынок отреагировал на это объявление, немедленно подскочив до 1,72 доллара. Затем фунт снова упал до 1,68 и снова подскочил до 1,72 доллара. Каждый раз, когда он достигал 1,72 доллара, он падал назад, но каждый раз на все меньшую и меньшую величину. Ценовой диапазон постепенно сокращался до тех пор, пока фунт не стал торговаться очень узко прямо чуть ниже уровня 1,72 доллара.

Большинство людей, которых я знал, говорили: «Ему не позволят подняться выше 1,72 доллара. Мы можем продавать его совершенно спокойно. Это сделка, совершенно лишенная риска». Я же смотрел на вещи по-другому. Для меня рынок выглядел так, как если бы он был ограничен восходящим лимитом. (На многих фьючерсных рынках максимальное внутридневное изменение цены ограничивается определенным лимитом. Под «восходящим лимитом» (limit-up) понимается повышение цены до этой величины. Когда естественная равновесная цена рынка располагается выше этой лимитной цены, рынок блокируется на этом лимите – т.е. торговля фактически прекращается. Причина этого в том, что на уровне лимитной цены существует большое количество покупателей, но почти отсутствуют продавцы.)

Я чувствовал, что раз правительство объявило, что не собирается пустить цену выше определенного уровня, а рынок при этом не упал, это указывало, что должен существовать огромный спрос. И я сказал себе: «Это, должно быть, та самая единственная в жизни возможность». До этого времени самая большая позиция, которую я когда-либо открывал, составляла 30–40 контрактов. Я открыл длинную позицию по британскому фунту на 200 контрактов.

Хотя умом я был убежден, что прав, я был ужасно, до смерти напуган, потому что эта позиция была гораздо больше, чем все, чем мне приходилось торговать ранее. В те дни не было Reuters или какой-то другой подобной службы, предоставляющей наличные рыночные котировки по валютам. И я так нервничал из-за этой своей позиции, что каждый день просыпался в пять утра и звонил в Банк Англии, чтобы получить котировку. Я бормотал им что-нибудь о том, что я трейдер из Citibank или Harris Trust, и мне срочно нужна котировка. Обычно я разговаривал с каким-нибудь клерком, который думал, что я важная шишка, и давал мне котировки.

Как-то утром я позвонил из кухни у себя дома, и когда спросил клерка о котировке, он ответил: «Фунт стоит 1,7250 доллара». Я сказал: «Что? Вы имеете в виду 1,7150 доллара, не так ли?» «Нет, – ответил он. – 1,7250 доллара».

И я понял, что вот оно, случилось. К тому времени я вовлек в эту сделку своего брата и ряд друзей и был так взволнован, что позвонил им всем, чтобы сообщить эту новость. Я был настолько уверен в сделке, что даже прикупил еще несколько контрактов для себя. А затем просто сидел и смотрел, как рынок мчится вверх до уровня 1,90 доллара.

– Сколько потребовалось рынку, чтобы подняться на такую высоту?

– Три или четыре месяца.

– А у вас не было соблазна раньше зафиксировать прибыль?

– После того, как рынок пробил уровень 1,72 доллара, как будто вода прорвала дамбу. Я знал, что впереди будет большое движение.

– Почему вы решили, что 1,90 доллара – это правильный уровень для выхода?

– Я подумал, что, поскольку это круглое число, там будет сильное психологическое сопротивление. Кроме того, уровень 1,90 доллара был важной точкой на графиках при предыдущем движении вниз.

День, когда я закрыл позицию, был одним из самых волнующих дней моей жизни. Всего мне нужно было продать 1400 контрактов, поскольку я затащил в эту позицию всех, кого только знал. Тем утром казалось, что весь мир покупает, включая арбитражеров. Я направился в яму и начал выбивать все биды. Всего мне потребовалось примерно 45 минут. Я был так взволнован, что ошибся и продал на 400 контрактов больше, чем было нужно. Когда влияние моей продажи, наконец, достигло банковского рынка, фунт рухнул примерно на сотню пунктов. В итоге и на этих 400 контрактах я тоже сделал деньги.

– Какая часть этих 1400 контрактов была вашей собственной позицией?

– Примерно 400 контрактов.

– А сколько вы в итоге заработали на этой сделке?

– Примерно 1,3 млн долларов.

– Насколько я понимаю, до этого момента ваша максимальная прибыль была ниже 100 тыс. долларов.

– Правильно. Но самое важное в этой сделке было то, что она превратила меня в трейдера, работающего с сотнями лотов. Одной из моих целей в то время было как можно быстрее стать крупным трейдером, потому что я чувствовал, что бизнес шел очень уж легко, и так не могло продолжаться до бесконечности. К счастью для меня, я понял это тогда, потому что торговля сейчас гораздо более трудна, чем она была в то время.

– Вы имеете в виду понимание того, что тогда были по-настоящему хорошие дни для работы на рынке?

– Правильно. Многие из людей, которых я знал, тратили деньги так же быстро, как делали их, исходя из того, что смогут и дальше до бесконечности делать такую же прибыль. Напротив, я полагал, что когда-нибудь таких возможностей больше не останется.

– И когда же все изменилось?

– Рынки начали становиться труднее в 1980-х годах. Высокая инфляция 1970-х привела к сильному движению цен и активному участию публики в работе рынков. Тенденция к снижению инфляции в 80-е годы означала, что крупных движений будет меньше, и что движения цен будут иметь тенденцию становиться более беспорядочными. Кроме того, все чаще и чаще цена начинала двигаться вниз, что приводило к снижению активности публики, потому что публика всегда любит длинные позиции. Поэтому в результате на рынке оказывалось все больше и больше профессионалов, торгующих друг против друга.

– А как обстоят дела сегодня (в 1991 году – прим. пер.), когда доля профессионалов в общей торговой активности стала еще больше, а темпы инфляции остаются низкими? Стала ли торговля еще более трудной?

– Торговля не только стала гораздо более трудной, но она также изменилась. В 1970-е годы движения цены были настолько большими, что все, что вам требовалось сделать, это успеть открыть позицию. Выбор времени не имел такого критического значения. Теперь уже недостаточно исходить из того, что, коль скоро вы торгуете в направлении тренда, вы сделаете деньги. Конечно, вам по-прежнему нужно следовать тренду, потому что это увеличивает шансы в вашу пользу. Но вы также должны уделять гораздо больше внимания тому, когда вы выходите на рынок и когда уходите с него. Я бы сказал так: в 1970-е годы на прогноз приходилось 90%, а на исполнение – 10%, а сегодня на долю прогноза приходится только 25%, а на правильное исполнение – 75% успеха.

– Вы дали хороший пример прогноза в сделке по британскому фунту, о которой рассказали ранее. Но не могли бы вы обобщить ваш подход к предсказанию цен?

– Я слежу за поведением рынка, используя в качестве точки отсчета фундаментальные факторы. Я не использую эти фундаментальные факторы в общепринятом смысле. То есть я не думаю: «Предложение слишком велико, и рынок пойдет вниз». Я скорее смотрю на то, как рынок реагирует на эту фундаментальную информацию.

– Приведите мне конкретный пример.

– На протяжении последнего года или, может, двух лет мы переживали жестокую рецессию – вероятно, худшую, чем признает правительство, – худший упадок рынка недвижимости со времен Великой депрессии, а также войну. Кроме того, рынок должен был быть особенно уязвимым после девятилетнего роста. Но эти отрицательные факторы не смогли привести к значительному падению рынка, и мы по-прежнему торгуемся чуть ниже исторических максимумов. Тот факт, что фондовый рынок оказался значительно сильнее, чем должен был быть, говорит мне, что, по всей вероятности, он пойдет вверх.

– Не могли бы вы привести мне другой пример?

– Накануне начала воздушной войны США против Ирака золото торговалось вблизи критически важного уровня 400 долларов. В ту ночь, когда наши самолеты начали атаковать, золото на дальневосточных рынках повысилось с 397 долларов до 410, а вечером закрылось на уровне примерно 390 долларов. Таким образом, золото пробилось через критический уровень 400 долларов, начав рост, которого все ожидали, но завершило вечер значительно ниже, несмотря на тот факт, что Соединенные Штаты только что вступили в войну. На следующее утро рынок открылся со значительным понижением и в последующие месяцы продолжил движение вниз.

– Есть еще какие-нибудь примеры?

– В течение прошлого лета цены на сою торговались на относительно низких уровнях, чуть ниже 6 долларов. В ближайшей перспективе мы ожидали засуху в разгар приближавшегося сезона роста, и, кроме того, происходило значительное улучшение отношений с Советским Союзом, что увеличивало шансы на рост продаж зерновых в эту страну. Продажи на экспорт и угроза засухи всегда были двумя главными факторами повышения цен. Здесь же у нас в одно и то же время имели место оба этих фактора, а цены оставались на относительно низких уровнях. Соя не только не смогла достичь чего-то большего, чем краткосрочный умеренный рост, но цены даже немного опустились. В этом контексте недавнее падение цены до уровня 5,3 доллара было почти неизбежным. Если цены не могли продолжить свое повышение в условиях ожидания больших экспортных поставок в Советский Союз и угрозы засухи, то что могло заставить рынок расти?

– Помимо сделки по британскому фунту, о которой мы поговорили ранее, какие еще сделки выделяются в вашей 20-летней карьере особенно?

– Одной из моих любимых сделок была короткая продажа канадского доллара с уровня примерно 85 центов до менее 70 центов в начале 1980-х годов. До последнего времени канадское правительство не проводило агрессивных интервенций в поддержку своей валюты. В очевидные моменты (например, 120 по отношению к доллару США, 130, 140) оно, конечно, в течение нескольких дней проводило интервенции, а затем отпускало канадский доллар в свободное плавание. Это было очень легкое движение. Я держал от 1000 до 1500 контрактов на протяжении почти всего этого снижения, продолжавшегося пять лет.

– Послужил ли тот факт, что правительство проводило интервенции с целью поддержки канадского доллара, подкреплением этой сделки? Иными словами, не пытаетесь ли вы торговать в направлении, противоположном интервенциям центральных банков?

– Безусловно. Конечно, нужно проявлять осторожность в ситуациях, где интервенция может быть очень сильной. Но, как я говорил, в то время интервенции в поддержку канадского доллара не были сильными. Эта государственная политика, однако, в процессе движения цены, о котором я рассказываю, изменилась.

В конце концов канадский доллар опустился до 67 центов. Затем однажды он открылся сразу на 120 пунктов выше. На следующий день он открылся еще на 120 пунктов выше. Мои прибыли в каждый из этих дней уменьшались более чем на 1 млн долларов, что несколько пробудило меня от спячки. На третий день Reuters опубликовало сообщение, в котором цитировало премьер-министра Малруни, и там было сказано примерно следующее: «Мы не позволим чикагским спекулянтам определять стоимость нашей валюты. Наша валюта солидная, и мы не позволим ей обесцениться из-за кучки шулеров». Вот так.

– Как я понимаю, в этот момент вы вышли из игры?

– Верно. На этом все и закончилось. Когда сделка шла легко, я хотел в ней оставаться, а когда все изменилось, я захотел выйти. Это часть моей общей философии торговли: я стремлюсь ухватить наиболее легкую часть.

– Как вы определите эту «легкую часть»?

– Это основная часть движения. Обычно в начале движения цены торговать трудно, потому что вы не уверены, правы ли вы в отношении тренда. В конце тоже трудно, потому что люди начинают забирать прибыль, и рынок становится очень неустойчивым. А вот середина движения и есть то, что я называю легкой частью.

– Иными словами, меньше всего вас интересуют разворотные точки рынка.

– Правильно. Я никогда не пытаюсь купить на дне или продать на пике. Даже если вам удается поймать дно, рынок может годами болтаться на этом уровне, связывая ваш капитал. Вам совершенно не нужна эта позиция до тех пор, пока не начнется движение. Нужно ждать, когда движение наберет скорость, и только тогда выходить на рынок.

– Т.е. вы считаете, что многие трейдеры совершают ошибку, когда тратят слишком много усилий, пытаясь купить на дне и продать на пике?

– Совершенно верно. Они пытаются навязать рынку свое собственное мнение относительно того, что произойдет. Правильнее было бы следить за движением рынка.

– Ранее вы говорили о том, что стараетесь играть против интервенций центральных банков. Давайте поговорим о ситуациях, в которых такая интервенция является очень сильной. В ноябре 1978 года план Картера по спасению доллара, который был объявлен во время уик-энда, вызвал за ночь огромное падение иностранных валют. Насколько я понимаю, вы как трендовый трейдер, должно быть, имели накануне этого объявления длинную позицию.

– У меня была огромная длинная позиция, но я ликвидировал большую ее часть на неделю раньше.

– Я не понимаю. Что заставило вас ликвидировать часть позиции? Насколько я помню, заранее признаков какой-либо слабости не было.

– Восходящее движение замедлялось, а не ускорялось. Слабость рынка можно увидеть, даже когда цены продолжают идти вверх и достигают новых исторических максимумов. У меня была длинная позиция и по немецкой марке, и по британскому фунту. Я продал позицию по немецкой марке и оставил британский фунт.

– Можете ли вы описать, какой была ваша реакция в понедельник утром, когда рынки открылись со значительным падением?

– Я знал, что рынок откроется с резким падением задолго до открытия. Мне очень повезло, что я смог продать пару сотен контрактов на фьючерсных рынках, блокированных нисходящим лимитом. (Поскольку спот-рынок торговался значительно ниже допустимого для фьючерсов внутридневного лимита снижения, на цене нисходящего лимита скопилось множество продавцов, но практически не было покупателей. Рынок оказался заперт нисходящим лимитом. Предположительно, на открытии оказалось несколько ордеров на покупку со стороны наивных трейдеров, которые не понимали, что цены спот-рынка соответствуют еще двум дням нисходящего лимита фьючерсов, и именно эти ордера частично покрыли ордер Маккея на продажу.)

Я ликвидировал остальную позицию на банковском рынке, который упал примерно на 1800 пунктов (эквивалент приблизительно трех дней с нисходящим лимитом у фьючерсов).

– Вы просто согласились на убыток в 1800 пунктов в же первый день?

– Конечно.

– Был бы убыток больше, если бы вы подождали до тех пор, пока фьючерсный рынок не станет торговаться свободно?

– Он был бы немного хуже.

– В катастрофических ситуациях, когда неожиданное новостное событие вызывает блокирование фьючерсов на внутридневном лимите, а наличный рынок мгновенно передвигается на расстояние, эквивалентное нескольким лимитным дням у фьючерсов, считаете ли вы, что лучше выйти с рынка немедленно, а не ждать до тех пор, пока фьючерсный рынок не начнет торговаться свободно?

– Есть один принцип, которому я следую и который никогда не позволяет мне даже принимать такое решение. Когда я несу на рынке убытки, я сразу же выхожу с него. Совершенно неважно, где торгуется рынок. Я просто выхожу, потому что считаю, что раз рынок причинил вам ущерб, ваши решения будут значительно менее объективны, чем когда дела идут у вас хорошо. Я считаю, что поступил правильно, даже если бы рынок в тот день взлетел на 1800 пунктов и закрылся с повышением. Если вы цепляетесь за рынок, когда он сильно идет против вас, раньше или позже вас вынесут ногами вперед.

– И сколько же вы потеряли во время того ночного падения?

– Примерно 1,5 млн долларов.

– Думаю, на то время это был ваш самый большой убыток.

– Так и было.

– Можете ли вы описать, какие эмоции вы тогда испытывали?

– До тех пор, пока вы держите открытую позицию, существует огромное волнение. А как только вы выходите, то начинаете забывать об этом. Если вы не сможете выбросить это из головы, вы не сможете торговать.

– Какие еще сделки в вашей карьере выделяются по той или иной причине?

– Мы говорим и о выигрышных, и о проигрышных?

– Конечно.

– (Смеется) В 1979 году я пропустил гигантский рост золота, который завершился в начале 1980 года. Я ужасно переживал из-за того, что упустил это движение.

– Не могли бы вы рассказать мне, почему упустили его?

– Рынок от меня просто убежал. Каждый день я думал: «Эх, если б я купил вчера, сегодня все было бы хорошо». Но у меня была двойная проблема. Во-первых, это было величайшее движение цены в истории биржевых товаров, и я его пропускал. Во-вторых, деньги, которые у меня лежали в банке, постоянно теряли стоимость из-за инфляции, и из-за этого я ужасно переживал. В конце концов я купил-таки золото как раз в тот день, когда оно достигло своего максимума. Я купил 50 контрактов. На следующий день рынок открылся на 150 долларов ниже, я потерял 750 тыс. долларов. Но я испытывал такое облегчение от того, что пытка эта, наконец, закончилась, что мне было совершенно наплевать на деньги, которые я потерял. Я буквально молился, чтобы рынок открылся с понижением.

– То есть, по существу, вы открыли длинную позицию, просто чтобы прекратить эти муки.

– Совершенно верно.

– Это выглядит так, как если бы боль от того, что вы пропускаете движение, была гораздо сильнее боли от реальных убытков.

– Так оно и было – по крайней мере, в первые 10–12 лет моей работы на рынках. Я надеюсь, что теперь стал несколько более зрелым и больше таких чувств не испытываю.

– Что вы вынесли из этого опыта?

– Я осознал, что нужно больше беспокоиться о тех движениях, в которых вы участвуете, чем о тех, которые пропускаете. Я не всегда это понимал. В те дни, когда у меня была маленькая позиция, а не большая, я фактически надеялся, что рынок откроется против меня.

– Есть ли еще какие-нибудь выдающиеся сделки, где вы потеряли? Например, каким был ваш самый большой убыток?

– Мой самый большой убыток... (Смеется, пока медленно повторяет эту фразу, как бы прокручивая ее в уме) В 1988 году я был очень по-бычьи настроен в отношении канадского доллара после того, как он пробил уровень 80 центов. Я начал постепенно наращивать большую позицию до тех пор, пока она не достигла двух тысяч контрактов.

– Что вызвало у вас такое бычье настроение?

– У меня всегда очень хорошо получалось с канадским долларом. Рынок находился в чрезвычайно сильном бычьем движении и только что пробил психологически важный уровень 80 центов. Я просто был очень уверен в том, что рынок пройдет вверх гораздо дальше.

Я рассчитывал, что эта сделка станет моей предпоследней. Когда я только начинал работать в этом бизнесе, я поставил себе цель сделать на рынке 50 млн долларов. Я хотел положить 25 млн долларов на банковский счет так, чтобы мог с комфортом жить на проценты, а еще 25 млн долларов оставить на развлечения – ну, скажем, купить газету или бейсбольную команду (в те дни на эти деньги вполне можно было купить бейсбольную команду).

Я еще давным-давно запланировал, что моя последняя сделка будет размером в 5 тысяч контрактов, а предпоследняя – приблизительно 2,5 тысячи контрактов. Это и была та самая сделка. Мой план заключался в том, чтобы держать эту позицию, пока канадский доллар не достигнет области 87–88 центов, и это движение цены принесло бы мне приблизительно 15 млн долларов. А моя следующая игра могла бы сделать мне 30 млн долларов, и на этом я бы закончил.

Таков был мой план, но получилось все по-иному. В то время я как раз строил себе дом на Ямайке и должен был постоянно, каждые несколько недель, ездить туда, чтобы наблюдать за строительством. Как-то вечером в воскресенье, когда я как раз уезжал, чтобы поймать рейс на Майами, я остановился, чтобы взглянуть на валютные котировки с Дальнего Востока на компьютерном экране. Канадский доллар редко совершает большие движения на дальневосточном рынке, но в этот раз я с удивлением увидел, что цена упала на 100 пунктов. Я буквально держал чемодан в руке, а внизу меня ожидал лимузин, и я сказал себе: «Канадский доллар никогда на Дальнем Востоке на 100 пунктов не перемещается. Он даже и на 20 пунктов там не перемещается. Эта котировка, должно быть, ошибка. Наверное, просто ошиблись на 100 пунктов». И с этой мыслью я вышел в дверь.

Но это не было ошибкой. На следующее утро рынок на IMM открылся с падением более чем на 150 пунктов. Хуже того, в доме у меня не было телефона, и лучшее, что я мог сделать, это броситься в ближайший отель и ждать, пока освободится общественный телефон. К тому времени, когда я смог прозвониться, я уже потерял на этой позиции 3 млн долларов.

– Что вызвало внезапный обвал канадского доллара?

– В то время до канадских выборов оставался приблизительно месяц. По результатам опросов общественного мнения премьер-министр Малруни лидировал с огромным отрывом от своего противника Тернера, который придерживался исключительно либеральных взглядов, в том числе поддерживал независимость Квебека. В тот воскресный вечер состоялись дебаты, на которых Тернер буквально уничтожил Малруни. На следующее утро опросы показали, что за ночь бесспорный 24-процентный отрыв Малруни уменьшился до 8 процентов. И сразу же исход выборов, который за день до этого казался абсолютно предсказуемым, стал весьма спорным. Хуже того, в то время Канада и Соединенные Штаты вели весьма деликатные переговоры по торговому соглашению, а победа Тернера подвергла бы это соглашение большой опасности. Эта внезапная неопределенность на политическом фронте ввергла рынок в полную сумятицу.

– Вы вышли из этой своей позиции?

– Я вышел из примерно 400 контрактов, но рынок понизился так сильно, что я не мог себе представить, что он пойдет вниз еще дальше. Однако в следующие два-три дня он упал еще больше. К тому времени я потерял уже 7 млн долларов. Когда я, наконец, осознал размеры своего убытка, я сказал клерку: «Продавай все».

– А не было ли это дном рынка?

– Это было как раз самое дно. Через месяц цена вернулась на тот уровень, где она была до дебатов.

– И вы пропустили остальную часть движения?

– Я пропустил все движение, и рынок в конечном счете прошел дальше моей первоначальной цели. Я сделал 2 млн долларов на росте и потерял 7 млн долларов на падении, потому что по мере движения вверх я все время увеличивал позицию. Вместо того чтобы заработать, как было запланировано, 15 млн долларов, я в конце концов потерял примерно 5 млн долларов.

– Был ли этот убыток на Ямайке вашим самым сильным переживанием, связанным с рынками?

– Нет. Это был мой самый большой убыток, но не самое большое переживание.

– А какая сделка вызвала больше всего волнений?

– Сделка по британскому фунту в ноябре 1978 года, о которой мы говорили ранее, потому что это был мой первый большой убыток.

– Были ли еще какие-нибудь запомнившиеся сделки?

– В 1982 году я стал замечать в вечерних новостях, что индекс Доу-Джонса поднимается почти каждый день. У меня стали появляться очень сильные бычьи настроения относительно фондового рынка. Это был первый случай, когда я вообще начал испытывать в отношении рынка какие-то чувства, основанные на чем-то кроме наблюдения за фьючерсами. Мне не хотелось заниматься выбором акций, потому что это была не моя игра.

Я открыл счет у одного своего приятеля, фондового брокера, и поручил ему купить довольно широкий ассортимент акций, ибо полагал, что рынок в целом будет повышаться. В то время я не знал, что его метод выбора акций был абсолютно противоположен моему подходу на фьючерсном рынке. Он придерживался теории, что покупать надо самые слабые акции, исходя из того, что они могут потом больше всего повыситься. Ну, это, конечно, была совсем не моя теория. В конце концов, он купил мне всего три акции, его любимые, которым он отдавал предпочтение в течение последних 10 лет.

Пронаблюдав в течение примерно трех месяцев, как Доу рос в то время, как мой счет уменьшался, я попросил его прислать мне графики тех акций, что мне принадлежали. Я обнаружил, что он загнал меня в акции, которые находились вблизи своих минимумов, в то время как я по природе склонен покупать акции, которые двигались вверх. Я решил, что соглашение наше не работает, и закрыл свой счет.

Я раскрыл телефонную книгу и обнаружил, что неподалеку, на углу Мичиган и Вэкер (в Чикаго) находится офис Merrill Lynch. Как-то летним днем после того, как рынок уже закрылся, я пошел в банк и взял кассовый чек на 1 млн долларов. Затем я направился в офис Merrill Lynch и спросил: «Кто здесь главный?». Ко мне вышел управляющий отделением, и я сказал ему: «Я хотел бы поговорить с вашим самым неопытным брокером». Это истинная правда. Я хотел иметь кого-то, у кого не было никаких мнений.

Он передал меня брокеру, которому было года двадцать три, не больше. Я выложил перед ним чек и сказал: «Я хочу открыть счет и вот, что я от вас хочу. Я хочу, чтобы вы начали с инвестирования трех четвертей этих денег в самые разнообразные акции, причем все они должны находится вблизи своих исторических максимумов. После этого я хочу, чтобы вы каждую неделю присылали мне список акций, разбитый по рыночным секторам, располагая акции в каждом секторе таким образом, чтобы было видно, насколько близко они находятся к своим историческим максимумам».

Он точно выполнял мои инструкции, и этот счет у меня замечательно процветал. Однако в тот же год Чикагская товарная биржа начала торговать фьючерсными контрактами на S&P 500, что решило мою проблему относительно того, как торговать общим фондовым рынком. Я поблагодарил брокера за его усилия, закрыл счет и переключился на покупку фьючерсов S&P 500. Я испытывал некоторое неудобство из-за того, что закрыл счет, потому что человек этот делал точно то, что я ему велел. Он разбил рынок на несколько секторов и покупал самые сильные акции в каждом секторе.

– Вам не следует испытывать угрызения совести; вы, вероятно, многому его научили. А как шли у вас дела после того, как вы переключились на фьючерсы фондовых индексов?

– Очень хорошо. Мне повезло, и я поймал большую часть движения S&P от 120 до 300.

– Не могли бы вы побольше рассказать мне о том, что вызвало ваше бычье настроение в отношении фондового рынка?

– Отчасти это было потому, что я почти каждый день видел, как рынок идет вверх без какой-либо особой поддержки со стороны новостей. Собственно говоря, новости на самом деле были весьма негативными: инфляция, процентные ставки и уровень безработицы по-прежнему были очень высоки. Другим важным фактором было то, что фондовый рынок практически не изменился относительно своего уровня двадцатилетней давности, в то время как за тот же период инфляция взлетела до небес. Поэтому с поправкой на инфляцию цены акций были исключительно низкими. Кроме того, мне нравилось то, что в большинстве своем эксперты не показывали особенно бычьих настроений. Был в то время один популярный аналитик, Джо Грэнвилл, чьи комментарии казались мне особенно занятными. Каждый раз, когда рынок достигал нового максимума, он выступал со все более медвежьими заявлениями – а ведь он, предположительно, должен был быть техническим аналитиком.

– Были ли какие-нибудь отдельные торговые ошибки, которые оказались для вас ценными уроками?

– В тот раз, когда я понес первый значительный убыток, я открыл короткую позицию по немецкой марке в условиях, где рынок находился в восходящем лимите. Я мог выйти из рынка на этом восходящем лимите, но не сделал этого. На следующий день рынок дошел до нового восходящего лимита. В результате мой убыток не только удвоился, но мне еще потребовалось два месяца, чтобы восстановить размер своего счета до уровня, который был до этой сделки. По сути я узнал, что от убыточных сделок нужно избавляться немедленно. И дело тут не просто в том, сколько риска вы можете позволить себе в каждой данной сделке, а в том, что вы должны учитывать, как много потенциально выигрышных сделок вы можете пропустить из-за влияния этого убытка на состояние вашего ума и на размер торговой позиции.

– Как изменилось поведение рынка в течение прошлого десятилетия в результате огромного увеличения профессиональной торговли, о котором мы говорили ранее?

– Общая картина, вероятно, осталась той же самой, но природа краткосрочного поведения цены стала почти диаметрально противоположной той, что была раньше. Для того, чтобы получить рост, вам нужно, чтобы люди, не присутствующие на рынке, захотели покупать. Когда большинство участников рынка были людьми неискушенными, трейдеры, бывало, ждали до тех пор, пока известия о росте рынка не попадут на первые страницы газет, и рынок не начнет делать новые максимумы, и только тогда они начинали покупать. Напротив, профессиональные трейдеры, доминирующие на рынках сегодня, отказываются от покупки только в периоды сильного медвежьего тренда. В результате сегодня движения цены, предшествующие крупным трендам, очень отличаются от тех, что были ранее, из-за поведения профессиональных трейдеров, которое очень отличается от поведения наивных трейдеров.

– Как эти соображения изменили характер вашей торговли?

– Я раньше любил покупать или продавать на прорывах (движения цены за пределы предыдущего диапазона – события, которые нередко интерпретируются техническими аналитиками как сигналы о неизбежном продолжении развития цены в том же направлении). Однако сегодня прорывы, получающие продолжения, выглядят так же, как прорывы, которые кончаются ничем. Фактически, ложные прорывы, вероятно, превосходят числом правильные сигналы. Соответственно, я больше не использую стратегию торговли на прорывах. Я пришел к выводу, что главным трендам теперь часто предшествует резкое изменение цены в противоположном направлении. Я по-прежнему выношу свое суждение о вероятных трендах цены, основываясь на общем поведении рынка, как я это делал всегда. Однако я теперь, за редкими исключениями, покупаю на краткосрочных падениях и продаю на отскоках.

– Если вы всегда ждете реакции, прежде чем выйти на рынок, разве вы не рискуете пропустить крупное движение?

– Конечно, ну и что? У меня на экране одновременно 38 рынков. И если я пропущу движение десяти из них, так у меня останется еще десять рынков с сильными трендами. Худшее, что может с вами произойти на рынке – вы окажетесь правы, но все равно потеряете деньги. В этом состоит сегодня опасность покупки на росте и продажи на падении.

– По вашим словам, это прямо какие-то шахматы. Когда ваш противник фермер или дантист, вы играете так, а когда ваш противник профессионал, вы играете иначе.

– Несомненно. Так именно оно и есть. Вы должны все время адаптироваться к переменам.

– Что побудило вас уйти из торгового зала биржи?

– Я прекратил торговать в зале, когда у меня родился первый ребенок – дочь, потому что я хотел быть дома вместе с нею. Я не хотел быть одним из тех отцов, которые проводят с детьми лишь час перед тем, как они отправляются спать. Я хотел воспользоваться преимуществом своего статуса независимого трейдера не только для того, чтобы разбогатеть, но и чтобы получать больше удовольствия от жизни.

– В чем выразилась разница при переходе от торговли в зале к торговле дома?

– Сначала мне было очень тяжело. За время первых 12–13 лет торговли единственный раз, когда я сделал денег меньше, чем в предыдущий год, был, когда я начал торговать из дома. В яме вы можете получать быстрый выигрыш, используя небольшие отклонения цены. А когда вы торгуете вне зала, вам приходится соглашаться на торговлю более долгосрочного характера, потому что у вас появляется задержка с исполнением. Я думаю, отчасти моей проблемой в тот первый год работы из дома было то, что я как бы само собой подразумевал, что буду и дальше каждый год делать денег больше, чем в предыдущий, и беспокоиться мне об этом не надо. Но завершив этот весьма посредственный год, я понял, что должен вкладывать в свою торговлю гораздо больше энергии и внимания. На следующий год я начал работать с гораздо большей решимостью, и это был мой первый год, когда я сделал миллион долларов.

– Раньше вы говорили, что стали выигрывающим трейдером с самого начала. Не было ли в ваших действиях чего-либо особого, что могло бы объяснить столь ранний успех?

– В те ранние годы мне очень помогал анализ каждой сделки, которую я проводил. Каждый день я делал копии своих карточек и затем просматривал их дома. У каждого трейдера накапливаются тонны выигрышных и проигрышных сделок. И вам нужно определить, почему выигрыш – это выигрыш, а проигрыш – это проигрыш. Как только вы сможете это понять, вы сможете стать более избирательным в своей торговле и избегать тех сделок, которые имеют больше шансов на проигрыш.

– Какие еще советы могли бы вы дать трейдерам?

– Самый важный совет – это никогда не позволять проигрышной сделке выходить из-под контроля. Вы должны быть уверены, что можете позволить себе ошибиться двадцать, а то и тридцать раз подряд и все-таки у вас на счете еще останутся деньги. Когда я торгую, я рискую, пожалуй, пятью, может быть, десятью процентами денег, имеющихся на моем счете. Если я получил убыток, то в следующей сделке я буду рисковать не более чем четырьмя процентами своего счета. Если я снова проиграю, я уменьшу размер торгового риска до двух процентов. И я продолжу уменьшение размера торговой позиции все то время, пока проигрываю. Был случай, когда во время полосы неудач я в своей торговле опустился с трех тысяч контрактов на сделку до всего лишь десяти, а потом прошел весь путь назад.

– Является ли такое серьезное варьирование размера торговой позиции ключевым элементом вашего успеха?

– Разумеется, потому что каждый трейдер проходит сквозь полосы неудач.

– Значит, вы относитесь к себе, как к своеобразному тренду.

– Определенно, и тому есть логическое обоснование. Когда вы торгуете хорошо, у вас лучше состояние ума. Когда вы торгуете плохо, вы начинаете желать и надеяться. Вместо того чтобы открывать сделки, имеющие логическое обоснование, вы начинаете влезать в сделки, на успех которых лишь надеетесь.

– Иными словами, вы ждете до тех пор, пока у вас снова не сложится определенное состояние ума. Добиться этого можно лишь путем выигрыша, и до тех пор вы не хотите ставить по-крупному.

– Совершенно верно.

– Вам довелось видеть много трейдеров, когда вы торговали и в операционном зале биржи, и вне зала. Есть ли какие-то заметные отличия между победителями и неудачниками?

– Я обратил внимание на одну интересную вещь. Практически каждый известный мне преуспевающий трейдер в конечном счете пришел к торговому стилю, подходящему его характеру. Например, мой брат по характеру человек очень трудолюбивый и скрупулезный. Когда приближается 15 апреля, он любит сесть, наточить карандаши и рассчитать свой подоходный налог. Фактически он, наверное, все свои карандаши затачивает в марте.

– Он, наверное, один такой на свете.

– Правильно. Короче говоря, он торгует спредами, что идеально подходит его характеру (спред-трейдер стремится воспользоваться расхождениями цен между родственными финансовыми инструментами путем одновременного открытия на рынке длинной и короткой позиций, компенсирующих друг друга, а не чистой длинной или короткой позиции). И у него это прекрасно получалось. Вы могли зайти в яму и спросить у него котировку по любой комбинации спрэдов, и он мог дать вам цену немедленно. Он никогда не отходил от этого и не шел на такой риск, как я, но он торговал так, как ему хотелось торговать. С другой стороны, у меня есть друзья-спекулянты, которые относятся к такому типу людей, которые могут в любой момент улететь в Лас-Вегас или полезть карабкаться на какую-нибудь гору в Африке. Суть тут в том, что торговые стили преуспевающих трейдеров должны соответствовать их индивидуальностям.

– А как насчет вашего собственного характера – насколько он соответствует вашему торговому стилю?

– Я думаю, он подходит очень хорошо. Я воспитывался в очень консервативных условиях. Меня воспитали в католической вере, и я даже четыре года проучился в семинарии, потому что хотел стать священником. Как мы говорили ранее, я сознательно позволил, чтобы меня призвали в армию. Я был очень прямолинейным парнишкой. Став взрослым, я, как только получил свободу, которую дают деньги, стал более склонным к принятию риска. Пятнадцать лет назад я ездил в Африку, еще до того как это стало популярным, и много рисковал уже будучи взрослым человеком, потому что считаю, что жизнь коротка и нужно жить и наслаждаться ею, пока она есть.

В моем торговом стиле перемешаны оба этих противоположных качества личности. Я беру ориентированную на риск часть своей личности и помещаю туда, где ей место, – в торговлю. А затем я беру консервативную часть своей личности и помещаю туда, где место ей, – в управление капиталом. Моя техника управления капиталом исключительно консервативна. Я никогда не рискую деньгами, сравнимыми по величине с суммой, находящейся на моем счете, не говоря уже о том, чтобы рисковать всеми своими средствами.

– Вы имеете в виду, что неважно, какой у человека характер, если нет конфликта между его характером и торговым стилем?

– Совершенно верно. Тут нет никакой разницы, потому что существует огромное количество разных торговых стилей, и вы всегда можете найти такой, который лучше всего подойдет вашему характеру.

– Можете ли вы дать какие-нибудь конкретные советы проигрывающим трейдерам?

– Иногда причина, по которой люди проигрывают, заключается в том, что они недостаточно избирательны. После анализа трейдер может обнаружить, что если бы он сконцентрировался только на тех сделках, которые идут хорошо, и отбрасывал все другие типы сделок, он мог бы фактически добиться успеха. Однако если трейдер анализирует сделки, но все равно не может делать деньги, ему, вероятно, следует заняться чем-то другим.

Каково первое правило торговли? Я считаю, что важнее всего найти тот подход, с которым трейдер чувствует себя уютно – а именно, тот подход, который соответствует личности трейдера. Маккей называет это качество характера самым главным элементом, отделяющим победителей от неудачников. Каждый трейдер должен выбрать подходящую область рынка, выбрать между системной и дискреционной торговлей, между фундаментальными и техническими методами, между позиционной торговлей и торговлей спрэдами, краткосрочными и долгосрочными опеарциями, агрессивным и консервативным подходами и т.д. Из всех многообразных стилей один будет хорошо подходить индивидуальности трейдера, а другие приведут к внутреннему конфликту.

Тут вы можете подумать, что концепция выбора торговой методологии, соответствующей индивидуальности трейдера, не требует, похоже, большого ума. В конце концов, – можете вы спросить, – разве каждый трейдер сам не выбирает метод, совместимый с его собственным характером? Абсолютно нет! Мой собственный опыт в этой сфере подробно описывается в последнем разделе данной книги.

В более общем смысле, среди трейдеров значительно более распространено принятие методов, абсолютно несовместимых со свойствами их характеров. Есть трейдеры, которые прекрасно разрабатывают системы, но постоянно нарушают или неправильно используют свои же собственные системы – с катастрофическими результатами. Есть трейдеры, которые естественным образом склонны к разработке долгосрочных стратегий, но вместо этого торгуют в краткосрочном диапазоне – из-за нетерпения или побуждения «сделать что-нибудь». Есть прирожденные трейдеры биржевого операционного зала, обладающие великолепными интуитивными навыками, которые уходят из этой дружественной им среды и становятся весьма посредственными портфельными менеджерами. И есть, конечно, люди с теоретической ориентацией, которые разрабатывают сложные, с малым риском арбитражные стратегии, а затем вдруг решают стать позиционными трейдерами – а этот подход требует определенной степени принятия риска, значительно превышающей удобные для них уровни.

Во всех вышеописанных случаях люди с природными склонностями, подходящими для одного стиля торговли, используют диаметрально противоположный стиль, обычно чтобы удовлетворить какую-то свою эмоциональную потребность. Иными словами, вопрос соотнесения свойств характера и торгового стиля может оказаться делом здравого смысла, но здравого смысла обычно и не хватает. Важность этой концепции, однако, подчеркивается утверждением Маккея, что практически каждый известный ему преуспевающий трейдер в конечном счете пришел к торговому стилю, подходящему его характеру.

Важным элементом торгового подхода самого Маккея является радикальное варьирование размера позиции. Когда дела у него идут хорошо и он, соответственно, рассчитывает, что шансы на успех у него наивысшие, Маккей торгует очень большими позициями. С другой стороны, когда дела идут неважно он уменьшает свою торговую позицию до незначительных уровней. Нередко размер торговой позиции Маккея колеблется более чем стократно. Такой подход служит не только уменьшению риска во время периодов затяжных неудач, но и увеличивает прибыль во время выигрышных периодов. Трейдер, использующий подход, где размер позиции неизменен, отказывается от важного преимущества примерно так же, как игрок в блэкджек все время ставит одну и ту же сумму вне зависимости от того, какие карты ему сданы.

Управление риском является еще одним важным элементом подхода Маккея, как, впрочем, и у большинства великих трейдеров. В дополнение к резкому сокращению размера позиции во время периодов неудач, как описывалось выше, Маккей также считает, что когда дела идут плохо, нужно немедленно закрывать позицию. В одном из немногих случаев, когда он отклонился от этого провозглашенного им критически важного принципа (длинная позиция по канадскому доллару, описанная в интервью), необычное для него двухдневное промедление превратило убыток в 3,5 млн долларов в убыток в 7 млн долларов.

Хотя Маккей является преимущественно техническим трейдером, фундаментальный анализ играет критически важную роль в определении его главных торговых стратегий. Он, однако, использует фундаментальные факторы довольно необычным способом. Маккей не пытается определить с помощью фундаментальных факторов бычье или медвежье настроение рынка, не придает он какого-то непосредственного значения и медвежьему или бычьему характеру фундаментальных новостей. Вместо этого он концентрируется на реакции рынка на фундаментальные новости. Например, если рынок не обращает внимания на целый ряд медвежьих новостей, Маккей рассматривает это как признак неизбежности бычьего движения.

УИЛЬЯМ ЭКХАРДТ

МАТЕМАТИК

Уильям Экхардт (William Eckhardt) является одной из главных фигур одной знаменитой легенды финансового мира, однако практически неизвестен широкой публике. Если бы элитные трейдеры были популярны так же, как знаменитости в других областях, Экхардта можно было бы представить появляющимся в одном из рекламных роликов American Express (пестревших ранее знаменитыми, но уже забытыми именами, такими как кандидат на пост вице-президента США в избирательной кампании Барри Голдуотера): «Вы знаете меня? Я был партнером, пожалуй, самого известного фьючерсного спекулянта нашего времени Ричарда Денниса. Я тот самый человек, который поспорил с Деннисом, что навыкам торговли научить нельзя. Торговая группа, известная в нашей отрасли как «черепашки», была следствием эксперимента, поставленного, чтобы разрешить этот спор». И здесь имя УИЛЬЯМ ЭКХАРДТ должно было бы появиться во весь экран.

Так кто же такой Уильям Экхардт? Это математик, который чуть-чуть не дотянул до ученой степени кандидата наук, затем отвлекся на торговлю, да так никогда в ученый мир и не вернулся (по крайней мере, официально). Раннюю стадию своей торговой карьеры Экхардт провел в операционном зале биржи. Неудивительно, что он в конце концов оставил эту шумную торговую арену ради более аналитического подхода, выражающегося в торговле на основе систем. За десять лет Экхардт добился очень неплохих результатов, работая на свой собственный счет, главным образом на основе сигналов, подаваемых разработанными им системами, но дополняемых его собственными суждениями о рынке. В течение последних пяти лет Экхардт также управлял рядом других счетов, и его средняя прибыль в течение этого периода составляла 62%, варьируясь от убытка в 7% в 1989 году до прибыли в 234% в 1987 году. Начиная с 1978 года, он на своей собственной торговле зарабатывал в среднем более 65% в год, и убыточным у него был лишь один 1989 год.

В то время, когда проходило наше интервью, Экхардт после карьеры, протекавшей в обстановке анонимности, готовился расширить свое участие в управлении капиталом, предложив его более широкой аудитории. С чего бы это вдруг Экхардт теперь захотел выйти на свет, активно привлекая под свое управление общественные средства? Почему бы ему просто не продолжать торговать на собственный счет и на счет некоторых немногих друзей и партнеров, как он делал все это время? Явно ссылаясь на «черепашек» (см. следующую главу), Экхардт честно признал: «Я устал смотреть, как те, кто у меня учился, управляют сотнями миллионов, в то время как я занимаюсь сравнительно ничтожными суммами». Очевидно, Экхардт почувствовал, что пришло его время получить то, что он заработал.

Исследования в области торговых систем доставляют Экхардту удовольствие, и, конечно, этим он зарабатывает себе на жизнь, но его настоящей страстью являются чисто научные исследования. И действительно, в некотором смысле торговля и связанные с торговлей исследования являются средствами, с помощью которых Экхардт финансирует свои собственные гранты на научные проекты, которые его интересуют. Он склонен к исследованию великих парадоксов, которые продолжают ставить ученых в тупик. Квантовая механика привлекла его внимание из-за опровергающей здравый смысл теоремы Белла, которая демонстрирует, что измерения отдельных систем частиц могут определять друг друга, несмотря на то, что какое-либо взаимодействие между системами отсутствует. Другой областью его исследований является проблема эволюции, и он пытается найти ответ на загадку полового размножения: почему природа создала половое размножение, в котором организм передает лишь половину своих генов, в то время как при неполовом размножении передаются 100% генов? Но, пожалуй, самые интенсивные исследования направлены на понимание концепции времени. Когда я интервьюировал Экхардта, он как раз работал над книгой о природе времени (его базовой предпосылкой является то, что течение времени является иллюзией).

Экхардт привносит в искусство разработки торговых систем много сильных сторон: годы опыта в качестве трейдера как в операционном зале биржи, так и вне его, острый аналитический ум и глубокую математическую подготовку. Эта комбинация дает Экхардту преимущество перед большинством других разработчиков торговых систем.

– Как вы стали партнерами с Ричардом Деннисом?

– Мы с Ричем дружили еще в средней школе. Мы, должно быть, познакомились из-за взаимного интереса к рынкам, но дружба наша никогда торговли не касалась. Рич начал торговать еще во время учебы в колледже, а я после окончания колледжа поступил в аспирантуру, где работал над докторской диссертацией по математической логике. В 1974 году мне пришлось уйти по политическим причинам.

– Что вы подразумеваете под словами «пришлось уйти»?

– Я писал в Университете Чикаго докторскую диссертацию по математической логике под руководством одного всемирно известного математика. Все шло замечательно до тех пор, пока не поступил на работу новый преподаватель, специализировавшийся как раз на математической логике. Теоретически я был его единственным студентом. Соответственно, роль руководителя диссертации была передана от моего первоначального консультанта к этому новому преподавателю, который потом решил, что хочет, чтобы я написал совершенно другую диссертацию. В результате после того, как я проделал всю учебную работу, сдал экзамены и закончил три четверти диссертации, работа моя была приостановлена.

В это время Рич предложил, чтобы я взял академический отпуск и попытался поторговать в операционном зале бирже. Так я и сделал, и в университет уже не вернулся.

– Переход от статуса студента-выпускника, математика, к статусу трейдера операционного зала выглядит весьма радикально.

– Да, так оно и было. Хотя у меня всегда был интерес к природе спекулятивного ценообразования, я должен признать, что математическая логика весьма не похожа на торговлю в операционном зале. И уж чего говорить, я пришел в яму со слишком большим количеством готовых представлений о том, как работают рынки.

– Что это были за готовые представления?

– Я пришел с идеей, что мог самым прямолинейным образом применять к рынкам аналитические приемы, почерпнутые мною в области математики. В этом я сильно ошибался.

– Вы попытались это сделать?

– Трейдеры, работающие вне операционного зала, живут и умирают со своими идеями о рынках или системах. Но у трейдеров операционного зала совсем другая жизнь. Если вы трейдер ямы, вам требуется лишь уметь измерять, когда рынок отходит от равновесия на тик, может быть, на несколько тиков. Как только вы выработаете у себя этот навык, вы можете выжить вне зависимости от того, является ваша базовая теория разумной или нет. Собственно говоря, я знаю многих трейдеров ямы, которые используют самые разнообразные ложные системы: скользящие средние, лунные циклы и бог знает, что еще. Когда они получают от этих систем сигнал, они обязательно покупают по цене спроса или продают по цене предложения. В конце месяца они получают прибыль, которую всегда относят на счет своей системы. Но на самом деле некоторые из этих систем совершенно бессмысленны. Возможно, я и сам немного поработал в том же ключе. У меня были кое-какие идеи относительно спекуляции и торговли, и в яме я, в общем-то, довольно неплохо сводил концы с концами. Но я не уверен, что смог бы сделать какие-либо деньги на своих идеях насчет рынка.

– Что было основой для принятия вами решений о покупке и продаже в операционном зале?

– В принципе, я покупал, когда «слабые руки»[6] продавали, и продавал, когда они покупали. В ретроспективе я не уверен, что стратегия эта имела какое-то отношение к моему успеху. Если вы предположите, что теоретически справедливая цена находится где-то посередине между ценой спроса и ценой предложения, то если вы покупаете по цене спроса, то покупаете рынок по цене чуть ниже его настоящей стоимости. Аналогичным образом, если вы продаете по цене предложения, то вы продаете чуть дороже реальной цены. Соответственно, в результате все мои сделки, вне зависимости от стратегии, имели положительную ожидаемую прибыль. Один лишь этот факт может вполне объяснить 100% моего успеха.

– И что, вы действительно так думаете?

– Я думаю, что преимущество в цене исполнения сделки и было, вероятно, главной причиной моего успеха в роли трейдера операционного зала. Главным фактором, который разоряет счета мелких клиентов, является не то, что мелкие трейдеры всегда оказываются не правы, а просто то, что они не могут окупить свои собственные операционные издержки. Под операционными издержками я подразумеваю не только комиссионные, но и проскальзывание при размещении ордера. В качестве трейдера ямы я находился как раз по другую сторону этого проскальзывания.

– Как бывший математик, не скучали ли вы по интеллектуальным задачам, над которыми работали?

– Сначала – конечно. Но со временем я научился заниматься серьезным изучением цен, и это оказалось проблемой не менее сложной, чем все, с чем я сталкивался в ученом мире.

– Оказались ли какие-нибудь области, которые вы изучали в математике, применимыми к разработке торговых систем?

– Конечно, – это статистика. Анализ фьючерсных рынков полон ловушек, связанных с классическими законами статистики, и если человек использует эти инструменты без хорошего понимания основ, он легко может попасть в беду.

Классическое применение статистики по большей части основывается на ключевой предпосылке нормального распределения данных или какой-то другой известной форме. Классическая статистика работает хорошо и позволяет вам приходить к точным выводам, если вы правильно оцениваете распределение данных. Однако если реальная форма распределения хотя бы чуть-чуть отклоняется от нормальной, ошибка оказывается достаточной, чтобы сделать неправильными весьма деликатные статистические оценки. А более грубые устойчивые оценки будут выдавать более точные результаты. Сложные тесты, которые используют в статистике для получения значимых результатов из очень «зашумленных» данных, в торговле применять нельзя. Нам нужны более грубые робастные статистические инструменты.

– Не могли бы вы дать определние понятию «робастный»?

– Робастный статистический метод – это оценка, не подверженная сильному влиянию со стороны ошибочных предположений о природе распределения.

– Почему вы считаете, что такие методы больше подходят для анализа торговых систем?

– Потому что я считаю, что распределение цен является патологическим.

– В каком смысле?

– Приведу один пример. Распределение цены имеет гораздо большую дисперсию (статистическая мера переменности данных), чем можно было бы ожидать на основе теории нормального распределения. Автор концепции фрактальных измерений Бенуа Мандельброт предположил, что вероятностные распределения колебаний цен имеют бесконечную дисперсию. Дисперсия выборки (т.е. оценка изменчивости цен, проведенная на ограниченной выборке данных) по мере того, как вы добавляете больше данных, становится все больше и больше. Если это справедливо, то большинство стандартных статистических приемов оказывается непригодным для применения с ценовыми данными.

– Я не понимаю. Как может дисперсия быть бесконечной?

– Простой пример может проиллюстрировать, как распределение может иметь бесконечное среднее значение (кстати говоря, дисперсия является средней величиной – это среднее значение квадратов отклонений цены от среднего). Рассмотрим простое одномерное случайное блуждание, получаемое, скажем, в результате подбрасывания простой монеты. В определенные моменты времени общее количество выпавших орлов будет равно количеству выпавших решек. Нас интересует среднее время ожидания между этими моментами или, иначе говоря, среднее количество бросков монеты, которые нужно сделать, чтобы количество орлов и решек сравнялось. Как правило, период ожидания между равенствами орлов и решек имеет тенденцию быть коротким. Это вряд ли удивительно. Поскольку при измерении времени ожидания мы всегда начинаем с ситуации равенства, то другое равенство обычно находится не так уж далеко. Однако иногда либо орлы, либо решки выпадают или слишком часто, или слишком редко, и тогда придется очень долго ждать до тех пор, пока образуется новое равенство, особенно потому, что дополнительные броски имеют такую же вероятность увеличения этого расхождения, как и его уменьшения. Поэтому наша выборка будет иметь тенденцию состоять из множества относительно коротких периодов ожидания и немногих чрезвычайно больших промежутков.

И что же получается в среднем? Удивительно, но это распределение не имеет среднего значения, или вы можете сказать, что среднее бесконечно. Разумеется, в любой конкретный момент среднее значение вашей выборки будет конечной величиной, но по мере роста количества бросков монеты среднее будет все больше и больше увеличиваться. Увеличивая количество бросков, вы сможете получить для вашей выборки сколь угодно большое среднее значение.

– В только что приведенном вами примере с подбрасыванием монеты компьютерное моделирование делает возможным получение огромных выборок данных, позволяющих вам приходить к выводу, что среднее значение беспредельно. Но как можно с определенностью утверждать, что бесконечна дисперсия распределения цен фьючерсов? Не слишком ли ограничены имеющиеся данные для того, чтобы можно было прийти к такому выводу?

– Строго доказать, что дисперсия изменений цены бесконечна, невозможно. В некоторых отношениях это похоже на проблемы теории о глобальном потеплении климата. Существуют некоторые признаки постоянного потепления, но трудно отличить повышение температуры от случайных изменений. На сбор статистических данных, достаточных, чтобы с уверенностью утверждать, что дисперсия изменений цены бесконечна, могут потребоваться столетия.

– Каково практическое значение вывода о бесконечности дисперсии?

– Если дисперсия не конечна, это означает, что всегда могут воплотиться сценарии гораздо более экстремального характера, чем вы можете себе представить, и, безусловно, значительно более экстремальные, чем можно было бы получить, исходя из предпосылки, что цены укладываются в нормальное распределение – той самой предпосылки, которая лежит в основе большинства статистических методов. Мы уже видели такой пример, когда за один день – 19 октября 1987 года – S&P 500 упал на 8 тыс. пунктов. Обычная теория оценки скажет вам, что однодневное движение цены на такую величину может случиться лишь несколько раз в тысячелетие. Здесь оно произошло в течение десятилетия с введения контракта S&P 500. Этот пример дает прекрасную иллюстрацию того факта, что если рыночные цены не имеют конечной дисперсии, любая классически полученная оценка риска будет значительно заниженной.

– Следовательно, трейдерам нужно проявлять больше консерватизма при управлении риском, чем предполагается при использовании общепринятых статистических оценок. А есть ли другие практические последствия применения робастных методов, которые бы отличались от результатов исследований, предполагающих наличие нормального распределения вероятностей?

– Важное применение касается ситуации, в которой вы имеете несколько индикаторов для определенного рынка. Встает вопрос: как наиболее эффективно сочетать несколько индикаторов? Основываясь на определенных точных статистических измерениях, можно присвоить вес различным индикаторам. Однако выбор весов, присваиваемых каждому индикатору, часто бывает субъективным.

В литературе по робастной статистике вы найдете, что в большинстве случаев наилучшей стратегией является не взвешивание, а присвоение каждому индикатору значения 1 или 0. Иными словами, принятие или отбрасывание индикатора. Если индикатор достаточно хорош, чтобы его использовать в принципе, то он хорош и для того, чтобы присвоить ему вес, равный остальным. А если он не соответствует данному стандарту, то не стоит о нем и беспокоиться.

Тот же принцип применяется и в выборе сделок. Как вам лучше распределить свои активы по различным сделкам? И вновь я буду утверждать, что распределение должно быть равномерным. Либо торговая идея достаточно хороша для того, чтобы ее реализовать – и в этом случае ее следует исполнять в полном размере, – либо она вообще не заслуживает внимания.

– Ранее вы говорили о ловушках рыночного анализа. Не могли бы вы привести еще какие-то примеры?

– Любой содержательный подход должен быть независим от выбора единиц времени. Очевидное нарушение этого правила происходит в некоторых приемах технического анализа с использованием ценовых графиков. Некоторые из них просты (углы в 45 градусов), некоторые весьма замысловаты (построение на графике правильных пятиугольников), но общее у всех из них то, что они используют углы, построенные на графике. Эти «угловые» методы описываются во многих учебниках технического анализа, в том числе в некоторых с претензией на изысканность.

Существует довольно простое соображение, единым махом стопроцентно обесценивающее все такие методы, построенные на углах определенного размера: размер угла на барном графике не является инвариантным к изменениям шкалы. К примеру, рассмотрим технику построения линии от минимума цены под углом 45 градусов. Если вы сделаете это на двух графиках одного и того же контракта, но с различными шкалами времени и цены, скажем, полученных от двух различных информационных служб, то эти 45-градусные линии окажутся разными. В результате они будут пересекать ценовые ряды в разных местах. Собственно говоря, угол линии, соединяющей две цены на барном графике, вообще не является принадлежностью ценового ряда. Он полностью зависит от того, какие единицы для цены и времени вы используете, и как вы располагаете их на графике, а все это весьма произвольно. Бывают методы хорошие и методы плохие, но эти «угловые» технические приемы вообще методами не являются.

В качестве отступления – обратите внимание, что линии тренда, которые соединяют две или более точки ценового ряда, инвариантны изменениям масштаба и, следовательно, рациональны в том смысле, которого у линий, определяемых углом наклона, нет. На графиках с другим масштабом данная линия тренда имеет другой наклон, но она пересекает ценовой ряд в точно тех же местах.

Отсутствие внутреннего смысла у углов на барных графиках имеет значение даже для трейдеров, работающих с графиками, но не применяющих углы. То, насколько резко идет наклон тренда на графике, нередко оказывается психологическим фактором при открытии сделки. И если вы падете жертвой этого влияния, вы позволите влиять на вашу торговлю практическим и эстетическим соображениям того, кто построил график. Изменяя масштаб цены, можно любой тренд заставить выглядеть либо пологим, либо крутым.

Этот пример также подчеркивает одно из преимуществ компьютеризированной торговли: компьютер игнорирует все, кроме того, что вы велите ему не игнорировать. Если вы хотите, чтобы ваша компьютерная система чувствовала уклон, вам нужно будет запрограммировать в нее эту функцию. И тогда станет абсолютно ясно, что значение наклона зависит непосредственно от выбора единиц временной и ценовой осей.

– Меня всегда удивляло, как много людей либо забывают о зависимой от шкалы природе углов на графиках, либо недостаточно думают о ее следствиях. Я всегда был убежден, что методы, построенные на наклонах линий, по своей природе являются субъективными. Поэтому я никогда не желал даже пять минут потратить на изучение углов Ганна или подобные методы.

Каковы же типичные ловушки, связанные с разработкой торговых систем?

– При разработке систем встречается множество ловушек. Во-первых, очень легко сделать постдиктивные ошибки.

– Поясните термин «постдиктивный».

– Использование информации, которая может быть доступна только после совершения события. Иногда постдиктивность очевидна – это ошибка в программировании. Например, вы используете цену закрытия при расчете решения о том, открывать ли сделку до закрытия. Проблемы такого типа, причем они отнюдь не редкость, обычно выдают себя, когда вы получаете нереально хорошую статистику результатов. Но есть и другие типы подобных ошибок. За самыми высокими ценами среди ваших данных следуют более низкие цены, практически по определению. Если вы встраиваете эти максимальные цены в правила торговли или добавляете их по сезонным соображениям, то правило будет работать на ваших данных, но только постдиктивно.

– Есть ли какие-нибудь другие ловушки?

– Еще часто упоминается проблема чрезмерной подгонки. Чем большее количество степеней свободы вы имеете, тем больше способна ваша система подстраиваться под ряды цен.

– Пожалуйста, определите понятие «степень свободы» для читателя, не имеющего математической подготовки.

– В своей самой чистой форме степень свободы является числом, так называемым параметром, дающим отдельную торговую систему для каждого своего допустимого значения. Например, система скользящей средней варьируется в зависимости от того, для какого количества дней вычисляется среднее значение. Это и есть степень свободы, и ее допустимые значения являются положительными целыми числами. Но могут также существовать скрытые степени свободы. Внутри системы могут существовать структуры, принимающие альтернативные формы. Если тестируются различные альтернативы, это дает системе дополнительную возможность подстроиться к прошлым особенностям данных.

Опасно не только иметь слишком много степеней свободы в системе, существуют также «плохие» степени свободы. Предположим, что некоторая степень свободы в вашей системе реагирует лишь на самые длительные тренды данных, а кроме этого никак не влияет на торговлю системы. Такая степень свободы может значительно усилить фактор чрезмерной подгонки, хотя общее число степеней свободы в данном случае является управляемым.

– Как вы определяете, до какой степени эффективность системы вызвана чрезмерной подгонкой к прошлым данным, а не правильным восприятием поведения рынка?

– Лучше всего для этого рассмотреть несколько сотен примеров. Добавляйте в систему степени свободы и смотрите, сколько вы можете из этого извлечь. Добавьте очевидно бессмысленные параметры и посмотрите, что у вас получится. Я не знаю ничего такого, что могло бы заменить в этом отношении опыт. Попробуйте разные системы. Пробуйте системы, которые кажутся вам разумными, и системы, которые бессмысленны. Пробуйте системы с малым количеством параметров и те, которые изобилуют ими. Через некоторое время вы выработаете у себя интуитивное чувство в отношении компромиссов между количеством степеней свободы и эффективностью торговли на основе исторических данных как индикатора будущих результатов.

– А есть ли у вас какие-нибудь ограничения в отношении количества степеней свободы, встраиваемых в систему?

– Семь-восемь, вероятно, слишком много, а три-четыре – очень хорошо.

– А что вы думаете по поводу оптимизации? (Оптимизацией называется процесс тестирования многих вариантов системы на исторических данных, а затем отбор наиболее результативной версии для реальной торговли.)

– Это вполне законная часть репертуара системного трейдера, но если при оптимизации вы не проявляете аккуратности в методологии, то получите результаты, которые окажутся невоспроизводимыми.

– Как вы избегаете этой ловушки?

– Здесь вы неизбежно оказываетесь между двумя противоречивыми целями. Если вы избегаете оптимизации вообще, то у вас в конце концов получится система значительно менее эффективная, чем могла бы быть. А если вы оптимизируете слишком сильно, то получите систему, которая больше подходит для прошлого, чем для будущего. Каким-то образом вам нужно находить золотую середину между этими двумя крайностями.

– Что еще вы можете посоветовать людям, занимающимся разработкой систем, помимо того, о чем мы уже поговорили?

– Если результаты работы системы не бросаются в глаза, то, вероятно, не стоит ею и заниматься. Результат должен быть выдающимся. Кроме того, если для получения наилучших результатов работы вам требуется хрупкая, опирающаяся на слишком много предположений статистическая методика, следует с подозрением отнестись к обоснованности системы.

Общим правилом должно быть очень скептическое отношение к результатам. Чем лучше выглядит система, тем большую твердость вы должны проявлять, пытаясь ее опровергнуть. Эта идея очень противоречит человеческой природе, которая стремится к тому, чтобы результаты работы системы на исторических данных выглядели как можно лучше.

Карл Поппер придерживался идеи, что весь прогресс в познании происходит в результате усилий по опровержению, а не подтверждению наших теорий. Вне зависимости от того, насколько справедлива эта гипотеза, в общем она безусловно выражает правильное отношение к исследованиям в области торговли. Вам нужно прилагать максимум усилий для опровержения своих результатов. Вы должны пытаться убить свои маленькие творения. Пытайтесь думать о том, что может быть не так в вашей системе, и о том, что выглядит в ней подозрительно. Если вы проверите свою систему, искренне пытаясь опровергнуть ее, то тогда, может быть – лишь может быть, – она окажется работоспособной.

– Используете ли вы в своих системах графические фигуры?

– Большинство из того, что выглядит хорошо на графиках – скажем, 98%, – не работает.

– Почему?

– По складу своему человеческий ум склонен создавать стереотипные фигуры. Он видит фигуры даже в случайных данных. В одной из книг по статистике, написанных на рубеже столетий, об этом говорится так: «Если глаз очень хочет найти стереотипные фигуры, он найдет их везде». Иными словами, вы будете видеть в графиках больше, чем в них есть на самом деле.

Кроме того, мы не рассматриваем данные с нейтральной точки зрения – т.е. когда человеческий глаз скользит по графику, он не придает всем точкам данных равный вес. Напротив, он стремится сфокусироваться на некоторых выдающихся участках, и мы стремимся составлять свое мнение на основе этих особых участков. Человеческой природе свойственно выбирать случаи потрясающего успеха метода и пропускать повседневные убытки, съедающие вас до костей. Поэтому даже довольно тщательное изучение графиков зачастую оставляет у исследователя впечатление, что система значительно лучше, чем она есть на самом деле. Даже если вы пойдете на шаг дальше и проведете тщательное изучение вручную, все равно существует сильная тенденция к искажению результатов. Собственно говоря, такое искажение существует во всех научных исследованиях, вот почему проводятся повторные тесты. Даже самый честный исследователь будет склонен исказить данные в пользу своей гипотезы. И тут ничего не поделаешь. Когда я провожу исследования без помощи компьютера, я исхожу из того, что должен занижать свои результаты на 20–50%.

– Помню, как-то раз летел я из Сан-Франциско в Нью-Йорк и вдруг придумал новую систему, которая мне очень понравилась, и я захотел ее проверить предварительно на графиках. В системе этой использовался довольно обычный индикатор (стохастик, кажется), но необычным образом. Я визуально проверил систему на нескольких различных рынках, и она, казалось, давала потрясающие результаты. Затем я, в конце концов, прогнал систему через компьютер и обнаружил, что на самом деле она теряла деньги. А случилось вот что. Когда я сравнивал индикатор, находившийся в нижней части страницы, и цену сверху, у меня получалось смещение на день или около того. Поскольку сигналы поступали во время периодов быстрого движения цены, смещение на один день могло означать ошибку в размере около 500 пунктов (для индекса S&P 500). Поэтому то, что казалось прекрасной системой, оказалось абсолютно бесполезной вещью. И с тех самых пор я очень осторожно делаю заключения на основе ручного тестирования. Я всегда жду до тех пор, пока не будут получены компьютерные результаты.

– Стремление находить стереотипные фигуры является той самой человеческой слабостью, которая убеждает людей, что суеверия, астрология или гадание являются вполне надежными и законными вещами. Успех производит гораздо большее впечатление, чем неудача. Вы помните те случаи, когда гадалка попала в точку, и стремитесь забывать случаи, в которых предсказание было неопределенным или неправильным.

– Итак, вы полагаете, что чтение графиков полно ловушек и необоснованных предположений.

– Да, это так. Может быть, и есть люди, у которых это получается, но я, безусловно, к их числу не отношусь. Каждый известный мне трейдер, работающий на основе распознавания фигур графиков, всегда увеличивает объемы в сделках, которые ему по-настоящему нравятся, и снижает объем в сделках, которые ему нравятся не очень. В принципе, это нехорошая идея. Если вы считаете, что сделка не совсем обоснована, лучше совсем откажитесь от нее. И уж, конечно, неправильно инвестировать в одни сделки больше, чем в другие. Кроме того, если вы думаете, что, разглядывая графики, создаете прибыльную ситуацию, вам очень трудно не почувствовать свою вину, если сделка не срабатывает.

– Что, как я понимаю, плохо.

– Да, это очень сильно дестабилизирует.

– Если же вы торгуете с помощью механической системы, то такой проблемы не существует.

– Совершенно верно. Ваша работа состоит в том, чтобы следовать системе. Если система совершает что-то, что приводит к убыткам, это всего лишь ожидаемая часть системы. Ваше суждение должно основываться на общей эффективности вашей системы, и нет никакого смысла в том, чтобы задумываться о каждой отдельной сделке.

– Я полностью понимаю психологические преимущества механического подхода (при условии, конечно, что он эффективен). Но при этом вы также говорите, что скептически относитесь к чтению графиков как к общему подходу к торговле.

– Когда у меня появляется идея, основанная на фигуре графика, я стараюсь свести ее к алгоритму, который могу протестировать на компьютере. Если метод по-настоящему правилен, то вы должны быть в состоянии объяснить его компьютеру. Даже если вы не можете определить его точно, вы все равно должны суметь составить алгоритм, приблизительно описывающий эту фигуру. Если ваш алгоритм дает ожидаемую прибыль в районе нуля – а обычно так и бывает, – тогда не обманывайте себя верой в то, что фигура эта может быть справедлива в зависимости от какой-то интерпретации, которую вы не можете описать.

– Иными словами, компьютер не врет, и лучше верить ему, чем свои интуитивным представлениям о надежности фигур.

– Да, потому что, как я упоминал ранее, человеческий ум стремится находить стереотипные фигуры там, где их не существует.

– Следуете ли вы своим системам неукоснительно или иногда вмешиваетесь в них?

– На этой стадии игры компьютерные и торговые системы являются механическими алгоритмами. Они могут быть сложными, но все равно они довольно-таки бесхитростны. Любая известная мне система, если торговать с ее помощью большими суммами денег, в конечном счете приводит вас в зону повышенного риска. Конечно, этой уязвимости можно избежать, если торговать в очень небольшом размере, постепенно входя в рынок и выходя из него, – но это довольно-таки дорогостоящее решение с точки зрения общей результативности. Поэтому лучше торговать на неком разумном уровне, а когда вы чувствуете сами, что риск слишком велик, отказывайтесь от своей системы и уменьшайте размер позиции. Кроме того, любая хорошая система время от времени ввергает вас во что-то исключительно глупое. В таких случаях жизненно важно использовать свое собственное суждение.

Говоря в общем, однако, если в системе есть какой-то толк, не отказывайтесь от нее, за исключением тех случаев, когда она явно нарушает цели своего создания. Не приобретайте привычку следовать системе в один день и отказываться от нее на другой. Оставьте свою изобретательность и творчество для исследовательской работы.

– Можете ли вы дать мне пример того, как система нарушает цели своего создания?

– В день краха фондового рынка (19 октября 1987 года) у меня была короткая позиция по S&P и короткая позиция по евродолларам. На закрытии S&P упали на 8 тыс. пунктов, а евродоллары – только на 5 пунктов. Мой менталитет трейдера говорил мне, что евродоллары должны были понизиться хотя бы на 40–50 пунктов – просто заодно с падением S&P. И хотя моя система по-прежнему требовала короткой позиции по евродолларам, я закрыл эту позицию, потому что мне не понравилось поведение рынка.

– Было ли это правильно?

– Да. На следующий день рынок открылся почти на 300 пунктов выше.

– Когда вы обнаруживаете, что ваша система делает что-то неоптимальное по причинам, которые вы можете сформулировать, как это было в только что приведенном вами примере с евродолларом, модифицируете ли вы затем свою систему с тем, чтобы встроить в нее новое правило, применимое в таких ситуациях?

– Если вы постоянно сталкиваетесь с определенной проблемой или находите в системе структурный недостаток, значит настало время изменить систему. Но вам не следует изменять ее каждый раз, когда она делает что-то такое, что вам не нравится. Ни одна система разумной алгоритмической сложности не будет при всех мыслимых и немыслимых обстоятельствах вести себя в полном соответствии с замыслом ее автора. Автор системы не может предвидеть все возможные ситуации, а если бы и мог, то было бы неразумно включать в систему дополнительную степень свободы для того, что происходит реже, чем раз в год.

– Не припомните ли вы какие-нибудь другие примеры того, как вы вмешивались в работу системы?

– Да, незадолго до войны в Персидском заливе. Это была абсолютно беспрецедентная ситуация. Раньше у нас никогда не было войны, которая начиналась бы по ультиматуму. Мой инстинкт говорил мне, что торговать нельзя, но были и другие соображения. Я, в принципе, придерживаюсь точки зрения, что пропустить важную сделку – это еще более серьезная ошибка, чем совершить плохую сделку. В любой стоящей системе найдутся самые разнообразные защищающие вас предохранители (т.е. обеспечивающие ваш выход) на случай, если вы открываете плохую сделку. С другой стороны, когда вы пропускаете хорошую сделку, у вас обычно нет никакой защиты – т.е. ничто в системе не гарантирует, что вы, в конечном счете, выйдете на рынок. Кроме того, упущение хорошей сделки может быть деморализующим и дестабилизирующим фактором, особенно если вы переживаете период проигрышей. И как многие другие плохие торговые решения, дело заканчивается тем, что такая ошибка стоит вам больше тех денег, которые вы потеряли или не сделали на этой сделке. Пропуск крупной сделки имеет тенденцию оказывать разрушающее воздействие на всю вашу торговую стратегию. Иногда могут потребоваться недели, прежде чем вы снова станете на рельсы. По всем этим причинам я считаю, что не торговать – недопустимо.

– Но я думал, вы сказали, что это был тот случай, когда вы вмешались в систему?

– Я открыл эти сделки, но уменьшил свой обычный размер позиции до половины.

– И что же случилось?

– Я проиграл, или, точнее, наполовину проиграл.

– Таким образом, ваше вмешательство снова, похоже, улучшило результат. А были ли случаи, когда вмешательство в систему оборачивалось против вас?

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.