Кортес

      Время от времени вести об этих злоупотреблениях Аудиенции просачивались сквозь жестокую цензуру. Так, достигли цели, например, письмо Франсиско де Терразаса, мажордома Кортеса, оставшегося в Мехико, и достойный восхищения доклад Хуана де Зумарраги от 27 августа 1529 года, в котором Карлу V со всеми подробностями описывается гнетущая атмосфера, установившаяся в Новой Испании с отъездом Кортеса. Вооружившись всеми этими свидетельствами, новоиспеченный «маркиз дель Балле» (маркиз долины) повел борьбу за роспуск Аудиенции.
      Карл V находился в затруднительном положении. В 1520 году этот Нуньо де Гусман, уроженец Гвадалахары, вошел в состав личной гвардии короля, а 4 ноября 1525 года получил от него пост губернатора Пануко одновременно с назначением Понса де Леона следователем по делу Кортеса. Назначив преемника Франсиско де Гараю, король вмешался в вопросы территориального устройства Новой Испании. Он сделал это намеренно, чтобы вызвать волнения и ослабить позиции Кортеса. Отплыв из Санлукара-де-Баррамеда 14 мая 1526 года, Гусман сделал долгую остановку на семь месяцев в Санто-Доминго, за которой последовала и другая пауза, чуть менее продолжительная, на Кубе, так что до Пануко новый губернатор добрался только 24 мая 1527 года. Чем же он был занят все это время? Нуньо де Гусман налаживал торговлю рабами, чтобы снабдить обезлюдевшие Гаити и Кубу рабочей силой. Уже через месяц после приезда в Пануко он начал вывоз рабов в Санто-Доминго и на Кубу. В письме Карлу V епископ Зумаррага сообщает, что за два года более десяти тысяч рабов клеймили каленым железом и вывезли на острова. Для Карла V это была цена за голову Кортеса. Он желал подорвать власть конкистадора, а для этого все средства были хороши. Но теперь император оказался в сложном положении: как выдать верного слугу, исполнявшего его волю? Варварство Гусмана никоим образом не возмущало Карла V: он думал больше о том, как уберечь своего ставленника и тем сохранить свой престиж. Король покинул Испанию, не передав губернаторских полномочий Кортесу, а главное, не лишив их председателя первой Аудиенции.
      Тем не менее Кортес был на подъеме. Он вернулся в политику, и его положение упрочилось. С октября он осаждал петициями императрицу в Мадриде, где теперь находилась и ее резиденция и где обосновался он сам. Гусман направил двух своих представителей ко двору с материалами следствия против Кортеса. Но ветер переменился. Накануне Рождества Нуньо де Гусман оставил Мехико. Во главе внушительного экспедиционного корпуса он предпринял завоевательный поход в западную Мексику. Несомненно, он погнался за призраком золота, мечтой о сказочных неизведанных землях. Но вместе с тем это был способ сдать позиции; он бежал ввиду неизбежного, как он теперь уже хорошо понимал, возвращения Кортеса.
      В начале 1530 года Кортес выехал со свитой в Севилью. Сопровождавших было более четырехсот человек, включая его жену Хуану и мать Каталину. Официально он намеревался уладить материальные вопросы, связанные с его возвращением в Новую Испанию. На самом же деле Кортес ждал подтверждений того, что выиграл партию у Нуньо де Гусмана. В начале марта у него появилась эта уверенность, и ничто более не препятствовало его возвращению. Писарро отплыл в Перу, Карл V был коронован папой императорской короной в Болонье 24 февраля, в Мехико должна была быть назначена новая Аудиенция из пяти членов под председательством епископа Санто-Доминго. Дела Кортеса шли неплохо.
      Он вновь не без удовольствия испытал волнение далекой юности. Запах пристани на Гвадалквивире, бочки вина и масла в трюмах, скрип кораблей на якорях и покалывание у сердца перед отъездом навстречу приключениям, зов открытого моря. Снова ветер наполнял паруса. Корабли взяли курс на Гомеру, затем на Санто-Доминго – паломничество по местам славной боевой молодости.
      Кортес провел длительное время на Эспаньоле. Он показал жене дом, в котором жил еще совсем мальчишкой. Город сильно изменился. Не осталось ни одного индейца. На центральной площади Санто-Доминго возвышался недостроенный собор. Францисканцы и доминиканцы возвели свои монастыри. Эрнандо и Хуана осмотрели госпиталь Святого Николая Барийского, встроенный Овандо, старый дом Франсиско де Гарая и дворец Диего Колумба. Кортес был не в силах сдержать наплыв ностальгических чувств. Из его старых друзей уже никого не осталось в живых.
      Главнокомандующий долго беседовал с епископом Себастьяном Рамиресом де Фуенлеаль, назначенным председателем второй Аудиенции Новой Испании. Фуенлеаль, без особой радости принявший предложение Карла V, отнюдь не спешил отправляться в Мехико. Кортес намеревался прибыть в столицу вместе с председателем Аудиенции, но епископ не собирался покидать Санто-Доминго до Рождества. Кортес не мог ждать. Уже и так задержавшись, он сел на корабль вместе с четырьмя сотнями приближенных. 15 июля 1530 года он с волнением увидел на горизонте бухту Веракруса. Он был дома. Эта земля – его.

Вторая Аудиенция: зов Южного моря (1530–1535)

      Снова в Мексике. Кортеса переполняла радость. Он возвращался с высоко поднятой головой, богатый, осыпанный почестями, с престижными титулом и должностью. В глубине души он не верил, что когда-нибудь снова ступит на землю Новой Испании. Два года назад враги держали его за горло, и теперь он чувствовал себя победителем в тяжелой битве. Кортес снова взял ход событий под контроль и обрел утраченную внутреннюю уверенность. Он испытывал громадное удовлетворение при виде плодов своего труда на этой земле, чьи запахи и краски были ему так сладостно знакомы.

Неудачи

      Эрнан представил муниципальному совету Веракруса свои верительные грамоты и объявил свой титул главнокомандующего. Спустя одиннадцать лет после его первой высадки эта формальность выглядела как дежавю. Алькальд письменно известил аудиторов о прибытии Кортеса. Со времени отъезда Гусмана в Мичоакан управление Новой Испанией осуществляли совместно Дельгадильо и Матиенсо. В сопровождении многочисленной свиты Кортес направился к городу Икскалпан – центру земель тотонаков, которые были пожалованы ему императором и составляли его маркграфство.
      Кто мог подумать, что простое посещение своих владений будет преподнесено как проявление сепаратизма? Тем не менее именно так это было воспринято Аудиенцией. Алькальду Веракруса предписывалось взять Кортеса в Икскалпане, лишить его земель и вручить два королевских письма от 22 марта 1530 года, исходящих от Хуана де Самано, королевского секретаря.
      Кортес спустился с небес на землю. Начало обоих писем не предвещало ничего дурного: императрица называла маркиза дель Валле «родственником». Супруга конкистадора Хуана Зунига действительно принадлежала к роду Энрикесов, семье адмирала Кастилии, являвшейся ветвью королевского древа: арагонская королева Хуана Энрикес была матерью Фердинанда Католика. Но продолжение письма, наверное, заставило Эрнана содрогнуться: в очень сухих выражениях он получал приказание не вступать в Мехико до прибытия второй Аудиенции и находиться от столицы на удалении в десять лье; нарушение запрета грозило штрафом в 10 тысяч кастельянос! Этот демарш был призван избежать кровавого столкновения и не был лишен здравого смысла. Но, отдав предпочтение низложенным правителям – пьянице и сутенеру, а не Кортесу, маркизу и главнокомандующему, корона выступала на стороне противников конкистадора. Было аморально дождаться, когда Кортес повернется спиной, и тотчас вонзить ему нож меж лопаток. Да и сама ли императрица написала письмо? Может, какой-нибудь налоговый чиновник давал указание главнокомандующему? Как будто Кортес был чувствителен к финансовым наказаниям! Помимо прочего, в письме Кортеса извещали, что новая Аудиенция расположится в Мехико в его собственном жилище – знаменитых casas viejasна месте дворца Мотекусомы, которые были пожалованы конкистадору актом, подписанным в Барселоне королем накануне своего отъезда в Италию. Намек был вполне прозрачен: вторая Аудиенция не приходила на смену первой, она заменяла собой Кортеса. Но Эрнан еще не осознал всей силы направленного против него удара. То, что он скоро узнает, наполнит его гневом и печалью.
      В январе 1529 года Нуньо де Гусман открыл обвинительный процесс против Кортеса. Пока конкистадор отсутствовал, он доверил свою защиту знающему и смелому юристу Гарсии де Льерену. Тот опроверг все обвинения в адрес Кортеса, представив 12 октября 1529 года обширную докладную записку. Быть защитником главнокомандующего уже достаточно, чтобы навлечь на себя гнев членов Аудиенции. Вместе с другим сторонником Кортеса – Кристобалем де Ангуло – адвокат Льерена подвергся преследованиям и угрозам физической расправы, так что обоим пришлось искать убежища в францисканском монастыре Мехико. Не имея других претензий к Льерену кроме исполнения им своих обязанностей адвоката, члены Аудиенции оправдывали гонения еврейским происхождением защитника Кортеса. На основании того, что Ангуло и Льерена не были рукоположены в духовный сан и не могли воспользоваться правом убежища, Дельгадильо и Матиенсо взяли монастырь штурмом и арестовали обоих. Францисканцы, предводительствуемые епископом Зумаррагой, отправились выручать пленников и принялись ломать ворота тюрьмы. В последовавшей затем свалке епископ получил удар копьем лично от Дельгадильо. Зумаррага ультимативно потребовал освободить арестованных в течение трех дней. 7 марта по истечении срока ультиматума, который никто не собирался исполнять, заключенных подвергли зверским пыткам: Ангуло растянули на дыбе, а Льерену, избив его, отрубили ступню. Члены Аудиенции были отлучены от церкви, и все церковные службы приостановлены. Так складывалась обстановка в Мехико в правление первой Аудиенции.
      Эти вести, добавившие еще одну печальную главу в длинную летопись злодеяний членов Аудиенции, вдвойне возмутили Кортеса: с одной стороны, он был глубоко уязвлен мучениями своих друзей, с другой – не мог без боли смотреть, как Испания сама представляет себя в столь варварском свете.
      Как и во времена конкисты, Кортес нашел пристанище в Тласкале. Его возвращение было встречено с сердечной теплотой. Но это была лишь временная остановка. Как и в 1520 году, ему предстояло отправиться на штурм Мехико. Кортес следовал тем же путем, которым шел десять лет назад. В Текскоко он нашел францисканцев, оставивших Мехико после дела Льерена – Ангуло. Отчаявшиеся индейцы призывали Кортеса провозгласить в Текскоко вторую, альтернативную столицу, где было бы создано легальное контрправительство, способное противостоять членам Аудиенции. Дельгадильо и Матиенсо весьма серьезно отнеслись к такому повороту событий и начали разворачивать артиллерию, чтобы остановить возможное наступление на Мехико союзников Кортеса. Для успокоения ярости членов Аудиенции Кортес направил к ним парламентера епископа Тласкалы доминиканца Хулиана Гарцеса. Пушки вернулись в арсеналы, но два отставленных тирана издали декреты, запрещавшие индейцам оказывать даже малейшую поддержку Кортесу и его сторонникам. Так они намеревались выбить почву из-под ног соперника.
      Можно спорить об эффективности этого демарша, предпринятого дискредитированным правительством несколько месяцев спустя после своей отставки. Но свита маркиза дель Валле тяжело переносила эту необъявленную войну и осадное положение. Впоследствии Кортес обвинял членов Аудиенции в гибели половины своих людей. Более двухсот человек не вынесли «голода и лишений». В любом случае прием, оказанный Кортесу, жестоко обманул ожидания его юной супруги и окружения. В октябре-ноябре 1530 года за время вынужденного затворничества в Текскоко конкистадор понес тяжелые утраты: скончалась его мать, так и не успевшая узнать и полюбить Мексику, умер первенец Хуаны, родившийся в этом индейском городе, сын Луис – шестой ребенок Кортеса. Младенцу было всего несколько недель. Он был похоронен подле своей бабки в францисканском монастыре Текскоко.
      В довершение свалившихся на него напастей Кортес узнал по дороге в Тегуантепек, что пять построенных им в 1528 году и готовых к плаванию кораблей были уничтожены по приказу Нуньо де Гусмана. Эта была тяжелая потеря как в финансовом, так и во временном плане. Сколько еще усилий потребуется приложить для того, чтобы проект исследования Южного моря из мечты стал реальностью?! Все приходилось начинать с нуля. И как Кортесу только удавалось сохранять присутствие духа, когда все, казалось бы, складывалось против него?

Претензии второй Аудиенции

      9 января 1531 года в Мехико Дельгадильо и Матиенсо передали свои полномочия членам новой Аудиенции. Тех было четверо: Васко де Кирога, Франсиско Цейнос, Алонсо Мальдонадо и Хуан де Салмерон. Назначенный председателем епископ Санто-Доминго в очередной раз перенес дату своего приезда в Мексику. Но это не помешало членам новой Аудиенции приступить к исполнению своих обязанностей. Эти царедворцы знали ужасающую действительность и должны были восстановить престиж испанской короны.
      Поначалу Кортес был рад решительности новых властей. Прежние тираны Дельгадильо и Матиенсо были заключены под стражу, и их ожидало судебное расследование. Впрочем, радоваться маркизу дель Балле оставалось недолго. Очень скоро, уже в конце января, он убедился, что имеет дело с людьми, не расположенными делить свою власть с кем бы то ни было, в том числе и с бывшим хозяином Новой Испании. Они, возможно, имели на сей счет вполне конкретные указания. Но нельзя исключать и то, что природа человека взяла свое и власть хмелем ударила в голову новых чиновников.
      Первые сомнения закрались в душу Кортеса, когда через несколько дней после прибытия членов новой Аудиенции он передал в суд большое количество жалоб на Нуньо де Гусмана, но те, по-видимому, и не собирались начинать преследование беглого бывшего председателя, укрывшегося на северо-западе Мексики со значительными силами. Вопреки ожиданиям, варвар Нуньо де Гусман, черный ангел конкисты, пользовался покровительством власти на местах. Зато новая Аудиенция очень оперативно занялась детальным рассмотрением всех владений, пожалованных Кортесу год назад. Дело с домом Кортеса в Мехико было всего одной из засад, устроенных Аудиенцией на пути конкистадора. Вынужденный уступить свой дворец в Мехико новой команде, маркиз должен был еще и отстаивать свое право на компенсацию. Но проблема не относилась ни к недвижимости, ни к финансам: если членам Аудиенции и потребовалось занять дом Кортеса, то лишь для того, чтобы выжить его из столицы Новой Испании, удалить от власти и не позволить препятствовать функционированию административной машины, насаждаемой Испанией.
      Кортес все понял и примирился с мыслью оставить Мехико. Его выбор пал на Куэрнаваку, где для него был построен дворец по образцу замка Диего Колумба в Санто-Доминго. Своего рода дворец вице-короля, но парапет с бойницами на крыше напоминал, что это дом главнокомандующего. Кортес поселил Хуану в Куэрнаваке, сам изредка наезжал в Мехико, но никогда не останавливался там надолго. Мудрость, пришедшая с годами, – ему было уже сорок пять, – подсказывала жить ближе к природе, искать покоя в кругу семьи и друзей среди великолепия тропического леса, в царстве вечной весны. Он ни в чем не нуждался и был счастлив жить в Мексике, на земле, которую любил всем сердцем.
      Но у членов Аудиенции был свой взгляд на вещи. Не довольствуясь устранением Кортеса с политической арены, они вознамерились лишить его поместий и доходов. С этой целью они начали подсчет пресловутых двадцати трех тысяч вассалов, которые были пожалованы конкистадору Карлом V «в знак доброго расположения и милости в полное и вечное владение». Учет вассалов, предпринятый с мая 1531 года, был не абсурдным бюрократизмом, как это иногда представляют, а самым настоящим покусительством на маркграфство Кортеса. И почему губернатор потребовал от короля даровать ему такую внушительную территорию? Конечно же с целью вывести ее из-под прямого подчинения короне. Он требовал себе право гражданского и уголовного суда над своими вассалами – жителями этих земель, чтобы иметь возможность развивать в своих владениях формы социальной и экономической организации, о которых не переставал мечтать. По замыслу Кортеса, его маркграфство должно было стать государством в государстве, и статус частной собственности, распространенный на поместья и крепостных, позволял ему основать, хотя и в меньшем масштабе, ту независимую Мексику, которую он не сумел создать на всей территории Новой Испании. Очевидно, что его тайные планы не укрылись ни от короля, ни от его советников. Но ответный удар был нанесен не сразу. Первый раунд выиграл Кортес. Он привел веские аргументы и в полной мере воспользовался поддержкой своих покровителей. Но стоило маркизу отбыть в Новую Испанию, двор немедленно приступил к процедуре изъятия всех пожалованных ему имений и поискам средств скрытого противодействия Кортесу. Корону и Эрнана по-прежнему разделял железный занавес. Но на этот раз конкистадор уже был не в силах продолжить борьбу. Он предпочел бы отступить.
      При создании маркграфства дворцовые службы занесли в реестр двадцать два индейских города – пуэблос. К каждому пуэбло приписывалась тысяча «вассалов». Вместе с Мехико, к которому придавалась дополнительная тысяча вассалов, пришли к дутой цифре в двадцать три тысячи. Естественно, эти расчеты были полностью лишены здравого смысла. По королевской дарственной от 6 июля 1529 года под юрисдикцию Кортеса переходило не меньше двух миллионов человек. В демографических масштабах Мексики что могли значить какие-то «двадцать три тысячи вассалов»? Вопрос о том, кого считать вассалом – всех жителей пожалованной губернатору территории, по мнению членов Аудиенции, или только глав семейств, плативших подати, как предлагал Кортес, – был надуманной проблемой. Если взять только глав семей в одном Куэрнаваке, их уже насчитали бы много больше двадцати трех тысяч. Сам подсчет индейцев на землях, пожалованных Кортесу, говорил о том, что корона хотела отнять у него левой рукой то, что сама подарила правой.
      Нельзя отрицать того, что отношение новых членов Аудиенции к индейцам изменилось в лучшую сторону. Новое правительство Новой Испании с готовностью оказывало помощь и поддержку францисканцам в их миссионерской деятельности и защите коренного населения. Тем не менее неприкрытое преследование Кортеса стало генеральной линией политики, проводимой четверкой правителей, а затем и председателем Себастьяном Рамиресом де Фуенлеалем с самого дня его приезда в Мехико 31 сентября 1531 года. Эта политика приносила свои печальные плоды. Меры по удалению Кортеса были крайне враждебно восприняты индейскими вождями, для которых все испанцы разделились на две категории – друзья Кортеса, значит, и их друзья, и враги Кортеса, следовательно, и их враги. Корона решила уничтожить эту необъяснимую власть конкистадора над индейцами, его солидарность с мексиканским народом. Мысль о возможности союза Кортеса с пятнадцатью миллионами туземцев внушала страх испанскому королю.
      Члены Аудиенции не пошли до конца в своей политике и удовольствовались временным компромиссом. В ожидании результатов своих демаршей они подтвердили юрисдикцию Кортеса на землях Куэрнаваки, Тегуантепека, Веракруса и Тукстлы. Из владений маркиза были исключены долина Толуки и южный берег озера Мехико. В отношении Оахаки, номинально считавшейся сердцем маркграфства, поскольку оно называлось по имени этого города, Аудиенция проявила все свое коварство. В самом центре частного владения Кортеса был основан испанский город, получивший название Антеквера. Теоретически это был отличный способ отторгнуть у Кортеса его собственность, но чиновники недооценили воинственность конкистадора. После многих перепалок Кортес согласился примириться с существованием анклава Антекверы в обмен на признание его юрисдикции над пуэблос Куилапа, Оахака, Этла и Тлапакойя – «четырьмя городами маркиза».
      Немного времени спустя, в марте 1532 года, началось дело о десятине. Знаменитая булла Климента VII о госпитале Младенца-Иисуса прекращала действие королевского патроната в Индиях. Члены Аудиенции активизировались, и король потребовал от Кортеса передать им оригинал буллы и все копии, чтобы устранить это покушение на монополию короны. Развязанная против него политико-административно-юридическая война ясно давала понять Эрнану, что ему самое время уносить ноги.

Калифорнийский мираж

      Кортес, превращенный легендой в воителя, на самом деле был скорее предпринимателем. О его сельскохозяйственных опытах можно было бы написать целый агрономический трактат. Поместья Кортеса находились в разных климатических зонах, что давало ему великолепную возможность определить наилучшие условия для выращивания культур, доставленных из Европы или с островов. Сахарный тростник, завезенный с Канарских островов и уже прижившийся на Антильских, отлично рос под Куэрнавакой и Веракрусом. Виноград превосходно чувствовал себя на горном плато, при условии соблюдения соответствующей высоты лозы. В окрестностях Куэрнаваки и Оахаки разводили шелковичных червей, которых Кортес привез с собой из Испании. С 1532 года Кортес исследовал низины, на которых произрастала исконно месоамериканская культура – хлопок. Маркиз интересовался также животноводством, особенно разведением крупного рогатого скота и лошадей, сбором и обработкой овечьей шерсти, лесоразработкой. И конечно же главной слабостью Кортеса были все традиционные индейские продукты, такие как какао, большим любителем которого он был, табак или ваниль – нежная орхидея с согретых тропическим солнцем земель Веракруса.
      Но больше всего его привлекали морские исследования. В 1532–1535 годах Кортес снарядил три экспедиции в Тихий океан. Первая флотилия вышла из порта Акапулько 30 июня 1532 года; два шлюпа под началом еще одного кузена конкистадора, Диего Хуртадо де Мендоса, который в 1524 году руководил морской экспедицией к Лас-Гибуэрас, предпринятой для поимки Кристобаля де Олида. Следуя указаниям Кортеса, Хуртадо взял курс на север и исследовал побережья Мичоакана, Колимы, Халиско и Наярита. Но на пути к тогда еще неизвестной Калифорнии, вскоре после открытия островов Трес-Мариас, из-за нехватки продовольствия взбунтовалась команда. Хуртадо продолжил плавание на одном корабле, второй, мятежный, лег на обратный курс. Этот раскол, ставший следствием излишне поспешной подготовки, оказался для экспедиции фатальным. Корабль Хуртадо исчез без следа, и о его судьбе ничего не известно, бунтовщики же потерпели крушение в заливе Бандерас – современное название Пуэрто-Вальярта. Высадившихся на берег почти всех перебили местные индейцы. Только троим удалось спастись – одного взяли в плен люди Гусмана, а двое добрались до города Колима, контролируемого Кортесом. Десятка два мятежников предпочли высадиться в районе Кулиакана, откуда пешком двинулись на юг. Через сорок пять дней уцелевших захватили в плен солдаты все того же Гусмана. Экспедиция завершилась полным провалом.
      В октябре 1532 года Хуана родила Кортесу сына. Их второй ребенок Каталина, родившийся в прошлом году, скончался в младенчестве. Эрнандо окрестил сына Мартином в честь отца. Так же звали и его первого сына-метиса от Малинче. Интересно отметить, что троим первым детям от Хуаны маркиз дал те же имена, что и детям-метисам: Мартин, Луис и Каталина. И эта тенденция получит продолжение: четвертый ребенок Хуаны, девочка, родившаяся в 1534 году, будет наречена Марией, как и одна из дочек-метисок, а для пятого ребенка от испанки, еще одной дочери, Кортес снова использует любимое имя Каталина. Только шестой и последний ребенок (дочка, родившаяся в Куэрнаваке около 1537 года) получит имя матери – Хуана.
      Спустя месяц после рождения Мартина конкистадор решил перебраться на постоянное жительство в Тегуантепек. Он хотел лично следить за строительством кораблей, которые он намеревался послать в помощь Хуртадо. Он приказал соорудить для себя на берегу моря шалаш и полгода каждый вечер засыпал под убаюкивающий шум волн Тихого океана. Но Кортес отправился на побережье не загорать в гамаке. Он с головой ушел в работу. Эрнандо реорганизовал снабжение своего предприятия, обеспечив доставку необходимых материалов по воде. Товары доставлялись в Коацакоалько, грузились на пироги, на которых следовали вверх по реке. Там, за добрую сотню километров, лодки разгружались, и носильщики на своих спинах доставляли материалы в Тегуантепек. Изгнанный из Мехико, Кортес вступил во владение своей землей в восточной части Центрального плато, заняв свободные и, главное, стратегически важные пространства вдали от неусыпного ока Аудиенции.
      В июне 1533 года два корабля, построенные в Тегуантепеке под надзором Кортеса, вышли в море. Маркиз не отказал себе в удовольствии опробовать свои детища, которыми гордился и один из которых был водоизмещением в семьдесят брутто-тонн, а другой – в девяносто. Кортес проинспектировал морскую верфь в Акапулько, где велись работы над еще двумя судами, затем взял курс на Колиму и бросил якорь в Сантьяго в заливе Манзанилло. Отсюда 30 октября отправилась в путь вторая экспедиция. Капитаны кораблей получили разные приказы: Эрнандо де Грихальва должен был плыть в западном направлении, где, по слухам, находились таинственные жемчужные острова, тогда как Диего Бесерре де Мендоса (родственнику супруги Кортеса) поручалось двигаться на север в поисках следов шлюпа Хуртадо. Грихальва благополучно исследовал западное направление, открыв острова Ревилья-Хихедо, и в канун Рождества высадился на вулканическом острове Санто-Томас (в настоящее время Сокорро). Но скалистый берег был труднодоступен, и после охоты на птиц, не встречавшихся до того с человеком и ставших легкой добычей, он вернулся в Акапулько, а затем прибыл в Тегуантепек. За время похода не было обнаружено ни жемчуга, ни живой души.
      Бесерре не так повезло: северные экспедиции преследовал какой-то злой рок. История повторилась: посреди залива Бандерас команда взбунтовалась, только на сей раз причиной стала алчность. Испанцы не смогли договориться о разделе еще незахваченной добычи и принялись убивать друг друга, грезя о золотых слитках. Бесерра был убит шкипером, неким Хименесом. Захватив власть на корабле, он приказал высадить на побережье Халиско двух францисканцев, поддерживавших Бесерру, и взял курс на север. Хименес намеревался объявить своей собственностью все острова, которые бы ему довелось открыть. Он достиг Калифорнии, которую принял за Жемчужный остров, и высадился в чудесной бухте (Ла-Пас). Оставшихся на борту моряков перебили индейцы, сам мятежный шкипер также пал под их стрелами; уцелевшие члены экипажа, отбиваясь от наседавших дикарей, отступали вдоль мексиканского побережья. Корабль, оставленный на волю волн и ветров, в конце концов потерпел крушение в заливе Чаметлы и достался Гусману.
      Кортес, как и всегда, не поддался унынию и решил лично возглавить следующую экспедицию. Эта новость привлекла многих добровольцев. К началу 1535 года маркизу удалось собрать триста человек команды и пятьдесят лошадей. Замысел этой третьей экспедиции был весьма оригинален: половина экспедиционного корпуса отбывала из Тегуантепека на трех кораблях, которые удалось подготовить к плаванию; вторая половина под командованием Кортеса и его верного помощника Андреса де Тапиа двигалась на запад по суше. Бросив вызов Гусману, Кортес без боя пересек территорию, находившуюся под контролем бывшего председателя Аудиенции, и 15 апреля вышел к Чаметле к северу от Наярита. Разграбленный корабль Бесерры восстановлению не подлежал, но корабли из Тегуантепека прибыли к месту встречи в назначенный срок. Они были слишком малы, чтобы принять на борт всех солдат, лошадей, пушки и снаряжение, поэтому им предстояло совершить челночные рейсы. На корабли погрузилась часть войска под началом Кортеса, а оставшиеся на берегу солдаты Тапии стали лагерем в ожидании второго захода. Но второго захода они, однако, так и не дождались.
      Если до Калифорнии переход прошел без каких-либо сюрпризов, то обратный путь к Чаметле стал настоящим кошмаром. Поднявшаяся буря разметала корабли. Один был выброшен на рифы в заливе Матанчен, другой укрылся в неизвестной бухте, окрещенной Гуайябаль, а последний был вынужден три месяца спасаться от разбушевавшейся стихии в устье реки далеко к югу от Чаметлы. Его шкипер решил вернуться к Кортесу, не заходя за войсками Тапии, которые, впрочем, его уже не ждали и маршировали на север. В вынужденном бездействии время для Кортеса тянулось невыносимо долго. Он официально вступил во владение новой территорией, которую назвал Санта-Крус, поскольку ступил на калифорнийский берег 3 мая, в праздник Обретения Святого Креста.
      Когда единственный уцелевший корабль вошел в бухту Санта-Круса, маркиз вместе с командой плотников отправился спасать два судна с грузом продовольствия. Один пришлось затопить, а второй был отремонтирован ценой титанических усилий. С полными трюмами Кортес поспешил обратно в Калифорнию, где его войско умирало с голоду, не сумев найти источники снабжения в диком краю, населенном воинственными кочевниками. Изобилие после долгого воздержания нанесло последний удар желудкам солдат, очень многие из которых не пережили этого испытания. Кортесу пришло время задуматься о дальнейших действиях. Он исследовал под парусом бескрайний залив Санта-Круса, названный морем Кортеса, и обнаружил китов. По легенде, он окрестил новые земли Калифорнией по имени королевы Калафии, главного персонажа модного в то время рыцарского романа. Но это название не фигурирует ни в одном документе, вышедшем из-под его пера, и сомнительно, чтобы он когда-либо его употреблял. Калифорния для христианина Кортеса всегда оставалась Землей Святого Креста.
      На горизонте показался парус корабля, огибавшего мыс: это Франсиско де Уллоа нарушил летаргический сон этого мира, утонувшего в одиночестве бескрайних просторов. Он доставил письмо от Хуаны, которая, уже год не получая вестей от мужа, волновалась и требовала супруга домой. Гонец передал также и послание от новоприбывшего вице-короля Антонио де Мендосы, вступившего в должность в Мехико 14 ноября 1535 года. Вице-король Новой Испании желал видеть маркиза дель Валле. Кортес должен был возвращаться. Он доверил Уллоа обустройство испанского поселения в Санта-Крусе, оставил двадцать лошадей, запасы продовольствия на год и обещал скоро вернуться.