Огненный остров

Как и первые призывы, они остались безответными.

Харруш взорвался гневом; этот человек, так владевший собой перед лицом смерти, сейчас впал в неистовое возбуждение: он рвал на себе волосы, раздирал одежду, ревел в отчаянии.

Наконец он увидел черную пантеру: проскользнув меж двух кустов, она на животе подползала к нему.

Он позвал ее, и конь со страха встал на дыбы.

Бросив поводья, Харруш предоставил коню мчаться во весь опор, уверенный в том, что пантера, вновь обретя хозяина, непременно последует на ним; но, обернувшись через несколько минут, он не увидел ее.

Пришлось возвращаться назад; Маха была на том месте, где он ее оставил.

Взбешенный непривычной строптивостью Махи, Харруш бросил в нее крис, что был у него за поясом; он не задел ее, но перед этим свидетельством гнева хозяина пантера перевернулась на спину и жалобно заскулила, обращаясь к кому-то в чаще леса.

У Харруша каждая минута была на счету; любой ценой он хотел довести дело до конца; спрыгнув с коня, он поднял кинжал и, сдерживая верховое животное, судорожно дрожавшее в подколенках от запаха пантеры, сумел схватить ее за загривок и втащить в седло; потом, вскочив позади Махи и придерживая ее, он позволил лошади, обезумевшей от страшного соседства, нестись бешеным галопом: таким образом она надеялась избавиться от грозной ноши.

Глухой и жалобный рев Махи разнесся далеко, и ему ответил другой, похожий, но более мощный и звучный крик, раздавшийся в глубине леса.

Харруш, державший пантеру, почувствовал, как она задрожала под его рукой.

Через несколько минут гебру почудилось, что на кустах вдоль тропинки, по которой несся он в своей безумной скачке, шевелятся листья; скосив глаза в ту сторону, он увидел огромного зверя с пестрой шкурой, бежавшего рядом с конем, и разглядел в этом животном более крупную пантеру.

При всей своей неустрашимости гебр содрогнулся; схватив крис, он стал колоть им коня, заставляя его бежать быстрее.

Но и большая пантера ускорила свой бег. Ее глаза сверкали в темноте, словно два карбункула, но ее взгляд не был устремлен ни на коня Харруша, ни на самого гебра — словом, не на добычу; свирепое животное смотрело на черную пантеру и жадно втягивало запах, который та оставляла за собой.

Маха тоже, казалось, внимательно следила за всеми движениями обретенного ими попутчика; если бы не страх перед хозяином и не мощное объятие, прижавшее ее к шее лошади, она соскочила бы на тропинку; но она довольствовалась тем, что тихонько скулила и время от времени прерывала свои жалобы глухим рычанием, притягивавшим к ней животное ее породы.

Каждый раз, как из трепещущей груди Махи вырывалось это рычание, на него эхом откликался другой голос, то вдали, то совсем рядом.

Вскоре Харруш заметил впереди себя в темноте два новых ожидавших его светящихся огонька; конь вихрем промчался мимо этих горящих углей, но, обернувшись, гебр увидел, что огоньки несутся следом за ними.

Их преследовала вторая пантера.

Тогда Маха удвоила свои жалобы, или, вернее, страстные призывы, и хищники, казалось, выскакивали из-под земли у ног коня — из каждой ложбины, из-под каждого куста, из-за каждого камня выскальзывал, вылетал, выскакивал зверь одной с Махой породы и, заняв свое место в грозной свите, присоединял свое рычание к реву прибывших первыми.

Страх и волнение Харруша совершенно улеглись.

Его лицо осветилось адской радостью: расширившаяся грудь, казалось, с трудом вмещала сердце; его взгляд с невыразимой гордостью окидывал следовавшее за ним чудовищное войско; он пытался пересчитать его и присоединял свои крики к любовным воплям Махи; каждый раз как новая пантера увеличивала ряды войска, ночной ветер разносил раскаты жестокого смеха гебра.

— Спасибо, Маха, — говорил он, проводя рукой по выгнувшейся спине черной пантеры. — Спасибо тебе за то, что ты пригласила своих лесных братьев на праздник, который я устроил для тебя. Ура! Ура! Дети ночи, ускоряйте бег, мчитесь со всех ног! Там, на горизонте, сияет тысячами огней лес Джидавала, и там ожидает вас достойный пир. Ура! Скачите вокруг меня, и точите тем временем зубы одни о другие, ваши острые зубы! Никогда мой слух не услаждала музыка, прекраснее этой!

И они неслись, неслись быстрее урагана; они неслись, оставляя позади черный свод леса; они неслись мимо полей, долин и рек; они неслись, одолевая горы; они неслись, и огненное их дыхание оставляло позади светящийся след.

Они приближались к лесу Джидавала.

Именно там Нунгал собрал раджей, участвовавших в заговоре.

Он нашел их подавленными, утратившими все свои надежды из-за мер, уже принятых голландским правительством.

В их памяти всплыли воспоминания о китайских и туземных восстаниях 1737 и 1825 года, захлебнувшихся в крови виновных; они уже видели, как у них отнимают имущество и назначают цену за их головы.

Нунгал пытался поднять их дух; он объявил им, что платящие дань султаны Джокьякарты, Сурабаи и Мадуры решились сбросить европейское иго и уже привели в движение свои войска; он указал на то, что, если в окрестностях столицы их сторонники немногочисленны, зато провинции Бантам, Черибон, Самаранг и Преанджер готовы подняться как один человек; что эта масса людей, даже безоружных, способна раздавить кучку властителей острова.

Он красочно изображал гнусную алчность, наглую тиранию и грабительство завоевателей; перед глазами яванцев засверкала слава победы и предстали материальные выгоды, какие принесет им независимость.

Самые нерешительные, ссылаясь на то, что правительство знает о заговоре, хотели отсрочить его исполнение.

Нунгал резко отбросил эти советы, продиктованные слабостью и страхом, и заявил, что лишь смелость может их спасти, что все замешаны в равной мере и все станут жертвами мести со стороны колонистов, что нельзя безнаказанно угрожать тиранам, что раскрытие их планов не оставляет им другой возможности, кроме выбора между победой и смертью.

Ему удалось вернуть заговорщикам утраченный ими боевой дух.

Они должны были расстаться: Нунгал собирался встретиться со своими малайцами, чтобы вести их на Бейтен-зорг, который решено было захватить в первую очередь, а раджам предстояло вооружить своих подданных и бросить их против европейцев. В это время в толпе пробежал шум, напоминавший глухой рокот волн перед грозой.

В воздухе повис страх. Издалека слышались странные звуки и, не отдавая себе отчета в том, кто мог производить их, заговорщики испытывали безотчетный леденящий ужас; они дрожали, вытирая залитые потом лбы, и в тревоге прислушивались.

Зловещий шум прекратился, и теперь стал стал слышен только стук копыт коня, быстро скакавшего по камням горы.

Внезапно в десяти шагах от поляны, на которой собрались заговорщики, послышался чудовищный хор нестройных криков и свирепых завываний.

И в ту же минуту на поляне появился Харруш.

Вначале раджи увидели только белую от пены лошадь с кровавыми ноздрями, с взъерошенной гривой и черного всадника, который размахивал в воздухе сверкающим кри-сом и был похож на привидение.

Пантеры, удивленные тем, что перед ними такое множество людей, остались позади.

Но в миг, когда гебр, с первого взгляда увидевший в этой толпе Нунгала, хлестнул коня, чтобы направиться к нему, Маха испустила один из тех жалобных стонов, которые имели, казалось, неотразимое воздействие на ее свирепых лесных товарищей.

Услышав этот стон, они, опьяненные любовью к прекрасной черной пантере, забыли страх, обычно испытываемый ими при виде человека, и утратили чувство опасности; преодолев отделявшее их от Махи расстояние, грозные звери сначала высунули из всех кустов свои ужасные морды, и в разных углах поляны засверкали их огненные глаза, а затем показались сами; они прижимались к земле, но готовы были устремиться вперед.

Обезумевшие от испуга раджи бросились бежать через лес, во все стороны.

Нунгал остался один.

Харруш остановил коня прямо перед малайцем, так резко потянув повод, что разбитые ноги несчастного животного, измученного быстрым бегом, отказались держать его, и он упал на бок к ногам Нунгала, который, мгновенно поняв по виду Харруша, какая опасность ему угрожает, обернул руку саронгом, сделав из него щит, и вооружился длинным крисом, что был у него на боку.

— Нунгал, Нунгал! — взревел гебр, устремив на врага свой пылающий взгляд. — Ты приговорил меня к казни огнем; Ормузд приговорил тебя к казни, которую создал для бакасахамов; вспомни о рангуне из Меестер Корнели-са, Нунгал! Перед тобой твоя живая могила.

И гебр мускулистой рукой схватил черную пантеру и, с нечеловеческой силой приподняв ее над головой, бросил на малайца.

Маха зарычала, словно поняв, чего ждет от нее хозяин, и свирепая орда, присоединив свой рев к вою черной пантеры, сплотила свои ряды, окружив группу тройным кольцом и угрожающе оскалив зубы.

Но Маха не бросилась немедленно на Нунгала, как хотелось охваченному нетерпением Харрушу.

Холодная решимость главаря морских бродяг внушала ей некоторую робость; распластавшись среди сломанных папоротников, устилавших землю, подобрав дрожащие лапы, устремив глаза на добычу, она ждала движения Нунгала, чтобы напасть.

Харруш, казалось, не вынес сдавившей ему грудь тревоги.

— Маха, Маха! — закричал он. — Неужели ты покинешь хозяина, который возложил на тебя все свои надежды? Ну же, Маха, вперед, на вампира! Вонзи в его бока свои острые когти, раздроби его кости твоими мощными челюстями! Маха, любимая, отомсти за белую женщину, которую я любил!

Возбужденная голосом хозяина, Маха больше не колебалась и прыгнула.

Но Нунгал увидел ее движение, и в ту минуту, когда она должна была обрушиться ему на голову, он отскочил назад, подставив лапам пантеры свой плащ, а другой рукой вонзил кинжал в ее бок.

Оружие ушло по рукоятку, мускулы зверя ослабли, и бросок потерял силу; умирающая пантера рухнула к ногам Харруша.

Нунгал издал торжествующий крик и замахнулся кинжалом, угрожая гебру.

Однако в это же мгновение самая крупная из следовавших за Харрушем пантер, та, что первой была привлечена запахами тела Махи, придя в бешенство из-за удара, нанесенного черной пантере, в свою очередь бросилась на Нунгала, ударом чудовищной лапы опрокинула его и раздробила ему череп своими страшными челюстями.

И тогда, словно это был сигнал делить добычу, все свирепые хищники накинулись на бакасахама, и больше ничего не было слышно, кроме непередаваемого звука разрываемой плоти и хруста костей.

В это время на горизонте начал заниматься рассвет.

XXXII. БОГ ПРОЩАЕТ

Тем временем Эусеб долго шел, неся на руках Эстер; он хотел, чтобы его подруга и он сам упокоились в вечности как можно дальше от людей.

Он взбирался на поросшие лесом склоны гор, окружавших основание Занда, преодолел все препятствия и вскоре оказался на площадке, возвышавшейся над опоясывающим ее лесом.

Собрав несколько веток тамаринда и лежавшие неподалеку листья, он расстелил их на скале и уложил Эстер на это зеленое ложе так бережно и заботливо, словно молодая женщина была жива.

Затем он отделил от стеблей несколько чашечек камбасы, цветка мертвых, и положил их на тело Эстер.

Ему трудно было поверить, что все случившееся не было сном; он старался изгнать из памяти бедайя, Кору и индианку, олицетворявших его угрызения совести; но вид окоченевшего безжизненного тела и мертвенно-бледного лица неизменно возвращал Эусеба к действительности и напоминал о вине его еще более сурово, чем это могла сделать совесть.

Он встал на колени перед Эстер, умоляюще протянул к ней руки и, возвысив голос, словно она могла услышать его, сказал:

— Эстер, моя слабость и моя самонадеянность погубили нас; я забыл, что Бог сотворил наши сердца, как и наши тела, из праха и лишь образ Создателя, запечатлевшийся в сердцах у нас, может уберечь их от соблазна. Ты меня простила, но он, мой судья, простил ли и он меня?

Помолчав, он продолжил:

— Нет, та любовь, какую показывают нам наши грезы, не принадлежит этому миру; мы предчувствуем ее, но не познаем; здесь, на земле, существуют предательства, неблагодарность, непостоянство! И только когда наша душа освободится от своей жалкой оболочки, когда осуществятся стремления, несколькими вспышками осветившие наши потемки, и на нас хлынет поток подлинной нежности, тогда, наконец, я смогу любить тебя так, как ты заслуживаешь быть любимой, моя Эстер. О, я клянусь тебе! Умирать с этой мыслью будет для меня легко.

Отдавшись своему отчаянию, он рыдал словно дитя, и бился головой о камни, жалобно призывая Эстер.

Ни шум из долины, достигший этих вершин, ни подхваченный эхом рокот пушки, ни треск выстрелов, ни крики малайцев, которых голландцы обратили в бегство и преследовали во всех направлениях, ни зловещие отблески пламени, охватившего подожженный флот, — ничто не могло отвлечь Эусеба от его горя.

Мир для него ограничивался пятью футами каменной площадки, на которой лежало тело его жены.

Тем временем ночь прошла.

Утренняя звезда ярко засияла на прозрачном своде; сноп розовых лучей, поднявшись от огненной черты, показавшейся на горизонте, оживил небесную лазурь.

Это была заря — последний срок, назначенный Нунгалом.

Эусеб почувствовал, как по его телу пробежала дрожь и волосы на голове зашевелились.

Несколько минут назад он призывал смерть, но теперь, когда призрак Нунгала встал перед ним, голова у него закружилась; в миг, когда у его ног приоткрылась беспредельность неведомого, он отступил в страхе и нерешительности.

Его взгляд был прикован к востоку, где небо понемногу освобождалось от дымки, где светящиеся дуги ширились с каждым мгновением.

Ему казалось, что солнце, которое должно было своим появлением возвестить его смерть, поднималось с головокружительной быстротой, и все же каждая минута длилась для него целый век.

Он закрыл лицо руками и заплакал.

Эти слезы остудили его сердце и дали недостававшую ему покорность.

Он подумал о том, что произойдет, если он нарушит договор с Базилиусом; он видел руку Нунгала, протянувшуюся к нему, разлучающую его останки с останками Эстер, и больше не колебался перед уплатой страшного долга — самоубийства.

Взяв свой нож, он обнажил грудь и приставил острие к телу; он лег рядом с Эстер, повернувшись к молодой женщине лицом, чтобы испустить последний вздох, глядя на ту, кого так любил.

Он вознесся сердцем к Богу, молил его о милосердии к нему, вынужденно совершившему преступление, просил оставить его тело одному из духов ада, чтобы это послужило искуплением для его души, и ждал, продолжая молиться, когда первый луч светила упадет на гору: тогда можно будет вонзить лезвие в грудь.

Вскоре все небо обагрилось, и лицо Эстер, обращенное к восходящему солнцу, казалось, окрасилось отсветом жизни.

Эусеб забыл обо всем — о своей клятве, о Нунгале, о смерти.

Все его мысли, каждая частица его души сосредоточились на Эстер.

Ему почудилось, будто рука Эстер легонько пошевелилась, но он сдержал готовый вырваться крик, словно боялся вспугнуть чудо, совершающееся на его глазах.

Тем временем на щеках молодой женщины выступила легкая краска, губы ее порозовели, и длинные темные ресницы затрепетали на перламутре щек.

Эусеб, бледный и задыхающийся, поднялся и вновь упал на колени.

— Эстер! Эстер! — закричал он.

При звуке его голоса глаза Эстер медленно открылись, и она с непередаваемым выражением нежности взглянула на мужа.

— Жива! Жива! — почти обезумев, воскликнул Эусеб. Вместо ответа Эстер раскрыла мужу объятия.

— Но яд? Яд? — кричал Эусеб.

— Яд? — отвечала Эстер. — Похоже, огнепоклонник дал мне всего лишь снотворное. Мы должны доказать ему свою благодарность; как хорошо жить, если над миром сияет солнце, а сердце любимого возвращено тебе.

Резко обернувшись, Эусеб взглянул на горизонт.

Светило уже поднялось над горами, его лучи достигли самых темных углублений в долинах.

Тогда он бросился в объятия Эстер.

Они спасены!

Их выкупила смерть Нунгала.

ЭПИЛОГ

Два месяца спустя Эусеб ван ден Беек и его жена поднялись на борт судна: они возвращались в Европу.

Они могли бы сохранить часть наследства доктора Базилиуса (потребовать которую не явились ни Арроа, ни Нунгал), как уговаривал их поступить нотариус Маес, но они отвергли советы этого превосходного человека, раздали все, что у них оставалось, больницам Батавии и покинули остров такими же бедными, какими были, прибыв туда.

Но зато их возвращение в Голландию не было отмечено никакими происшествиями, и судно, на котором они плыли, доставило их живыми и здоровыми к причалу Роттердама, того города, где они и теперь живут.

Перед тем как покинуть Яву, Эусеб разыскивал Харруша, желая оставить ему что-нибудь в доказательство своей признательности; но все усилия обнаружить его оказались бесплодными, хотя некоторые охотники уверяли, будто видели в лесах центральной части острова смуглого человека, избравшего, казалось, своими спутниками самых свирепых хозяев джунглей и остававшегося среди них таким же гордым и невозмутимым, каким был, живя среди людей.

КОММЕНТАРИИ

Роман» Огненный остров»(«L'lle de feu»), также как и «Женитьбы папаши Олифуса», отражает интерес к Юго-Восточной Азии, который возник у Дюма под влиянием книг о Яве, принадлежащих перу Жозефа Мери (см. примеч. к с. 225).

Впервые роман опубликован под названием «Доктор с Явы»(«Le medecin de Java») в Брюсселе в 1859 г . Настоящее заглавие впервые использовано в издании: Paris, Cadot, 1869.

Время его действия — ноябрь 1847 г . — май 1849 г .

Перевод, выполненный по изданию Calmann-Levy, сверен с оригиналом Г.Адлером. На русском языке роман издается впервые.

Муссоны — ветры, периодически изменяющие свое направление в зависимости от времени года: зимой дуют с материков на океаны, летом — в обратном направлении.

Рейд — часть водного пространства перед морской гаванью; служит местом для якорной стоянки судов.

Банка — отмель, часть морского дна, над которой глубина значительно меньше окружающей.

Рифы — ряд подводных или слабо выдающихся над уровнем моря скал, препятствующих судоходству.

Кампонг (кампунг) — в Юго-Восточной Азии название городского квартала или деревни, населенных китайцами и сохраняющих структуру селения Южного Китая.

Мангровые заросли — прибрежная растительность мелководных илистых заливов в тропиках и субтропиках; состоит из деревьев и кустарников, которые дают многочисленные воздушные корни, врастающие в ил и образующие как бы подпорки. Бечевник (от «бечевы», каната, при помощи которого тянут суда) — прибрежная полоса суши, обнажающаяся в низкую воду. Фактория — здесь: торговая контора в колонии или отдаленном районе страны.

Сапфир — драгоценный камень синего или лазоревого цвета.

Фризка — женщина из народности фризов (см. примеч. к с. 228).

Зондские острова — группа островов Малайского (Индонезийского) архипелага в Юго-Восточной Азии; до середины XX в. находились в составе колониальных владений Голландии, ныне принадлежат республике Индонезия. Остров Ява, на котором развертывается действие романа, входит в группу Больших Зондских островов.

«Калькуттская газета» — английская газета, издававшаяся в Бенгалии с 1784 г .; официальный орган английского правительства в Индии.

Харлем (Гарлем) — город в Нидерландах, знаменитый своими текстильными фабриками.

Сатиры — в древнегреческой мифологии низшие лесные божества, духи плодородия; изображались с козлиными или лошадиными ногами, хвостами и рожками.

Тик — плотная ткань с продольными широкими пестроткаными или печатными цветными полосами; вырабатывается из льняной или хлопчатобумажной пряжи; используется для матрацев, мебельных чехлов, занавесей и т.п.

Мадрас — хлопчатобумажная ткань с цветными и белыми полосами; используется для платьев, шалей, косынок.

Схидам — джин, голландская можжевеловая водка, получившая название по месту своего производства — городку Схидам в Нидерландах.

Констанс — высококлассное вино из винограда, произрастающего в местности Констанс в Южной Африке; другое название — капское вино, от имени английских южноафриканских владений — Капской колонии.

Джаггернаут (Джаганнатх) — воплощение одного из божеств религии индуизма — Вишну. Культ Джаггернаута отличался чрезвычайной пышностью ритуала, а также крайним религиозным фанатизмом, проявлявшимся в самоистязаниях и самоубийствах верующих.

Ласкар — индийский моряк.

… спускались по священной реке. — То есть по крупнейшей реке Индии Ганг, которая считается священной и играет важную роль в индийской мифологии.

Доктор Фауст — см. примеч. к с. 139.

«Ночной дозор»— полотно великого голландского художника Рембрандта (см. примеч. к с. 231): групповой портрет офицеров амстердамской гильдии стрелков; создано в 1642 г . Написанная в духе свободной композиции, картина была отвергнута заказчиками; ныне находится в Государственном музее в Амстердаме.

… Фу, как говорил Гамлет. — С этим словом Гамлет кладет на землю череп покойника (V, 1).

Тициан — см. примеч. к с. 231.

Рубенс, Питер Пауэл (1577 — 1640) — фламандский художник, портретист и автор картин на религиозные, мифологические и аллегорические сюжеты.

Метрические книги — предназначаются для регистрации актов гражданского состояния, записи браков, рождения и смертей.

Арапе («В сторону»— ит.) — ремарка в тексте пьесы, указывающая на то, что произносимые слова условно не должны быть услышаны другими действующими лицами данной сцены.

Сироп Фаулера (или Фаулеров раствор) — раствор мышьяка и калия арсенита; лекарственный препарат, предложенный в 1786 г . английским врачом Фаулером. Применяется внутрь в качестве общеукрепляющего и тонизирующего средства при некоторых формах малокровия, истощении, нервных и других заболеваниях.

Пандора — см. примеч. к с. 309.

Туберкул — туберкулезный очаг в организме. Каверна (лат. caverna — «пещера») — полость, возникающая в органах тела при разрушении и омертвении тканей в результате какой-либо болезни, в том числе и туберкулеза.

Крис — колющий малайский кинжал с волнистым клинком.

Кураре — яд, смесь сгущенных экстрактов нескольких ядовитых растений; при попадании в кровь вызывает расслабление и паралич мышц; в течение многих веков использовался туземцами Южной Америки в качестве яда для стрел.

Бёйтензорг — в 1745 — 1948 гг. название современного Богора, города в Индонезии на острове Ява неподалеку от Батавии; с 1745 г . — резиденция голландского генерал-губернатора Явы.

… откуда ни один странник еще не возвращался… — Доктор перефразирует здесь слова монолога Гамлета (III, 1).

Гурии — в мусульманской мифологии вечно юные красавицы, услаждающие праведников в раю.

Елисейские поля (также Элизиум, Элизий, Элисей) — в древнегреческой мифологии поля блаженных, красивая долина на Крайнем Западе земли, местопребывание праведников после смерти.

Алкестида — в древнегреческой мифологии и античных трагедиях жена Адмета, царя города Фер в Фессалии, добровольно отдавшая свою жизнь ради спасения мужа от гибели. Однако величайший из героев Геракл (Геркулес), восхищенный ее любовью и супружеской верностью, вырвал Алкестиду из рук бога смерти и возвратил ее мужу.

Люцифер («Светоносец») — одно из имен дьявола в раннехристианской литературе.

… это не пахнет серой… — В средневековых поверьях запах серы считался одним из признаков присутствия дьявола.

Гербовый лист — специальный бланк с изображением государственного герба для составления коммерческих и гражданско-правовых документов; путем их продажи государство собирает специальную пошлину (гербовый сбор) с отдельных лиц и организаций за оформление соответствующих документов.

… уколол Эусеба в срединную вену. — По-видимому, речь идет о срединной вене предплечья (или локтевой), расположенной с внутренней стороны сгиба локтя. Делфт — см. примеч. к с. 233.

Доу, Герард (или Геррит; 1613 — 1675) — голландский художник, жанрист и портретист; учитель Мириса.

Мирис, Франс ван (1635 — 1675) — голландский художник-жанрист; писал небольшие красочные картины со сценами из жизни богатых горожан.

Саржа — хлопчатобумажная или шелковая ткань с мелким диагональным переплетением нитей; употребляется главным образом на подкладку.

Букс (или самшит) — вечнозеленый декоративный кустарник.

Бельведер — вышка, надстройка на крыше здания, или беседка на возвышении.

Венера (древнегреческая Афродита) — богиня любви и красоты в античной мифологии.

Фисташковое дерево — род древовидных или кустарниковых растений; возделываются ради употребляемых в пишу орехов и смолы — сырья для лакокрасочной промышленности.

Камфарное дерево (или камфарный лавр) — вечнозеленое лавролистное дерево, содержащее в древесине камфарное масло; распространено на Дальнем Востоке.

Гермафродит — в древнегреческой мифологии сын вестника верховного бога Зевса Гермеса и Афродиты, юноша необыкновенной красоты; по просьбе нимфы Салмакиды, любовь которой Гермафродит отверг, он был слит с нею богами в одно существо. В переносном смысле гермафродит — двуполое животное или растение.

Теогония (от гр. theos — «бог»и goneia — «рождение») — представления, мифы о происхождении богов и вселеной.

Этруски — древние италийские племена, населявшие в I тысячелетии до н.э. северо-запад Апеннинского полуострова и создавшие свою самобытную и развитую цивилизацию. В V — III вв. до н.э. были покорены римлянами.

Визапур (Биджапур) — город в Индии, недалеко от Бомбея.

Дату — у различных народов Юго-Восточной Азии местный старейшина, правитель, знахарь; на Филиппинских островах — феодал. Здесь — предводитель пиратов.

Прао — см. примеч. к с. 334.

Ют — часть верхней палубы на корабле у его кормы. Руслени — площадки на верхней палубе корабля с внешней стороны борта; служат для крепления снастей.

Шестифунтовые пушки — небольшие орудия, калибр которых (как и всей артиллерии до последних десятилетий XIX в.) определялся весом чугунного ядра, размер которого равен по диаметру каналу ствола.

Карронада — короткоствольное морское орудие, применявшееся в ближнем бою, Карронады начали производиться в 1779 г . на заводе Каррон в Шотландии, от которого и получили свое название.

Ахтерштевень — часть каркаса корабля, поддерживающая корму; является продолжением киля; в парусном флоте изготовлялся из нескольких деревянных балок и назывался старн-постом.

Ротанг (ротан) — род ползучих пальм, стебли которых употребляются для различных поделок.

Румпель — рукоятка руля шлюпки или небольшого парусного судна.

Муслин — см. примеч. к с. 136.

Бетель — см. примеч. к с. 283.

Стационер — цитадель (наиболее укрепленная часть) Батавии, резиденция генерал-губернатора голландских владений в Индонезии.

Заемное письмо — документ, служащий доказательством произведенного займа.

… Дурак Шейлок просил всего два фунта плоти… — См. примеч. к с. 60.

Ариман — греческое наименование Анхра-Майнью, бога, олицетворяющего злое начало в древнеперсидской религии. … Тифоном египтян… — В классической древнегреческой мифологии Тифон — сын Тартара (преисподней) и Геи (земли), чудовище с сотней драконьих голов, изрыгающих пламя, с человеческим телом и со змеями вместо ног; вечный враг богов-олимпийцев, олицетворение подземных сил и вулканического огня. В более поздних мифах боги были побеждены Тифоном и бежали от него в Египет. Накануне нашей эры греки отождествляли Тифона с Сетом, древнеегипетским божеством смерти и бедствий.

Пифон (Питон) — в древнегреческой мифологии чудовищный змей, порождение Геи; был убит богом Аполлоном.

Сатана Мильтона — см. примеч. к с. 138.

Мефистофель — см. примеч. к с. 139.

Змей Висконти — геральдический (гербовый) знак: чудовищная змея, пожирающая человека.

Висконти — старинный итальянский аристократический род; известен с XI в.

Тамплиеры (или храмовники, рыцари Храма — от фр. Temple — «храм») — военно-монашеский орден, основанный французскими крестоносцами в Палестине в 1118 или в 1119 г . Получил свое название от храма Соломона в Иерусалиме, близ места которого находилась орденская резиденция. Целью ордена была борьба с мусульманами; устав его был очень строг: рыцари приносили обеты послушания, бедности, целомудрия и т.д. И вместе с тем орденом были собраны огромные богатства, он занимался ростовщичеством, а его члены были известны своим беспутством и занятиями восточной магией. В XIII в. после изгнания крестоносцев с Востока орден переместился в Европу, где в начале XIV в. был разгромлен французским королем Филиппом IV Красивым, стремившимся захватить его богатства. Однако тайная организация тамплиеров существовала еще очень долгов время, предположительно даже в XX в. Поводом для преследований тамплиеров были их склонность к еретическим учениям и занятия колдовством. В число обвинений входило якобы общение с неким таинственным существом по имени Бафомет. На суде каждый рыцарь описывал Бафомета по-своему: одни — как демона, другие как чудовище, третьи — как бога.

Грауилли (или Граули) — изображение чудовищного животного, которое носили в средние века в городе Мец во Франции во время религиозных процессий, сопровождавших молебствия об урожае.

Тараска — в мифологии и фольклоре Южной Франции ужасное чудовище (полузверь-полурыба), обитавшее в лесу близ реки Роны и пожиравшее путников и моряков с проплывавших мимо судов. По преданию, его усмирила святая Марта при помощи знака креста и святой воды. Изображения Тараски до настоящего времени фигурируют в местных карнавальных процессиях.

… средневековой химерой… — Здесь, по-видимому, имеются в виду фантастические существа и чудовища, изображения которых украшали в средние века европейские здания.

Vide pedes, vide caput («Посмотри ноги, посмотри голову») — намек на евангельский эпизод. Когда апостол Фома отказался верить в воскресение Иисуса, Христос явился к ученикам и сказал Фоме: «Подай перст твой сюда и посмотри руки Мои; .подай руку твою и вложи в ребра Мои; и не будь неверующим, но верующим» (Иоанн, 20:27).