Струны

— Я должна присутствовать, — сказала Элия и почувствовала еще большее облегчение. — Я переоденусь в секунду — сколько там еще до начала?

Времени мало, совсем мало, иначе стук в голове не был бы таким тревожным, настоятельным.

Увидев, что Элия повернулась к двери, Джетро двинулся наперерез, словно намереваясь задержать ее силой:

— Я бы предпочел сохранить ваше присутствие в тайне.

— Тогда я уезжаю.

— Нет. Поездка вас утомила. Поспите, отдохните — и не беспокойтесь о переговорах. Я прекрасно со всем справлюсь.

Элия приняла царственную осанку и обратилась к Бренде, сохранявшей все это время каменную непроницаемость:

— Позаботьтесь, пожалуйста, о транспорте. Я возвращаюсь в Банзарак.

— Никуда вы не возвращаетесь, — отрезал Джетро и отвернулся, показывая, что разговор окончен.

Теперь Элию захлестнула искренняя, неподдельная ярость.

— Я не останусь здесь ни на секунду — если меня не пустят на эту пресс-конференцию.

— Вы можете посмотреть пресс-конференцию по телевизору. Я уверен, что ее будут транслировать.

— Нет. Я должна присутствовать там лично.

— Все выступления будут по-английски. Хватит ли вам знания языка?

Впервые в своей Жизни Элия убедилась, что “все покраснело в глазах” — не просто метафора.

— Хватит ли? А за кого вы, собственно, меня принимаете? Да, я понимаю по-английски. Я обучалась у многих англоязычных преподавателей.

Джетро растерянно моргнул.

Господи, да ведь этот лентяй попросту не подготовился толком к поездке, он же, пожалуй, не знает обо мне ровно ничего, кроме имени и титула.

— Я изучала политологию под руководством Чарлза Боземана. Экономику у Уиллса Стейвли. Теорию суперструн в Анкаре, у Гутельмана, он читал лекции то на английском языке, то на русском. Генетику в Сиднее, микологию в Невронолисе, в Великобритании. Да, доктор Джар, я говорю по-английски. И мое произношение гораздо лучше вашего. И я пойду на эту пресс-конференцию.

— Ну почему это так обязательно?

— Почему? — потрясение переспросила Элия. — Почему? — Стиснув кулаки, она перешла на крик:

— И ты имеешь наглость спрашивать меня — почему? Спрашивать меня — почему?

Джетро попятился; она следовала за ним, не отставая ни на шаг, охваченная одним желанием — ударить эту гниду, убить, растоптать. Головная боль прошла окончательно, сменилась острым ледяным ликованием. Действие! Наконец-то она может что-то сделать!

— И это ты спрашиваешь меня, ты, говноед сраный, выблядок из припортовой канавы, ты, грошовый мудозвон? И это ты спрашиваешь меня?

Ощущение срочной, настоятельной необходимости не исчезло, оно только отступило в тень ближайшей, непосредственной задачи. Теперь Элия не имела ни малейших сомнений, что идти на пресс-конференцию — ее долг, ее предназначение. И она выполнит свой долг, что бы там ни делал этот слизняк, этот засранец. Так она ему и сказала — прокричала — на трех языках. А затем — повторила еще на двух.

Она прижала Джетро к стенке, с трудом сдерживая желание вцепиться ему в глаза.

— Ради этого бессчетные поколения моих предков посылали своих отпрысков на смерть. И ты имеешь наглость усомниться в мудрости двух тысячелетий? Ты взял на себя смелость спросить меня?

Столетие демократии рассыпалось в прах перед тысячелетиями монархии. Крестьянин покорно сник перед принцессой. Джетро хватил воздух ртом и отчаянно замотал головой:

— Нет, Ваше Величество!

— Да?

Несколько озадаченная такой быстрой капитуляцией, Элия с ужасом взглянула на свои скрюченные пальцы, тянущиеся к лицу министра, опустила руки и смущенно отвернулась. Из соседней двери испуганно выглядывала Моала, одетая в розовый купальный халатик, с полотенцем на мокрой голове.

На лице Бренды Норт играла мрачноватая ухмылка.

— До объявленного начала осталось десять минут, мадам. Но я не думаю, чтобы директор Хаббард” пришла ко времени.

Элия спрятала трясущиеся руки под мышки.

— Хватит и пяти.

Она повернулась, стараясь не смотреть на Джетро, и пошла в спальню.

Ногти? Ты собиралась царапаться? И это — после стольких уроков карате?

***

Бестолковая суета Моалы превратила пять минут в девять. Очень кстати пришелся костюм, купленный Элией в январе, во время последней поездки в Нипполис. Случайность? А может, предвидение. Золотой шелк обтягивал тело так туго, что невольно казалось: вдохни чуть поглубже — и он разлетится в клочья. Зато что делалось с мужчинами… Серебряные сандалии, серебряный пояс, волосы свободно рассыпаны по плечам (из-за этого пришлось выдержать целую битву с Моалой; горничная — не какой-нибудь там министр, ее царственным происхождением не проймешь), на голове — узкая серебряная ленточка; в таком виде можно покорить и весь Самп, и его ближайшие окрестности. Элия вышла в гостиную.

Джетро тоже успел переодеться и стоял наготове, чтоб ему сдохнуть; масленые глазки словно шарили под японской тканью, на толстых губах застыла блудливая улыбочка. Он обтянулся светло-коричневым вельветом и выглядел вполне сносно. Для своего возраста. Чтоб ему дважды сдохнуть.

Норт распахнула дверь, исчезла на секунду в коридоре (злоумышленников ищет!), затем появилась снова и махнула рукой. Элия внутренне усмехнулась, она нуждалась в охране не больше, чем рыба — в зонтике.

Бок о бок с Джетро (и ведь никуда от него не денешься!) они двинулись по коридору.

— Доктор Норт, а нельзя ли нам сохранить свое инкогнито? Не могли бы вы представить нас под вымышленными именами? Я с крайней неохотой…

Инкогнито, как же! Вроде и не дурак, а несет такую чушь!

— Могу, господин министр, но это было бы ошибкой. — Норт возглавляла процессию и теперь говорила через плечо. — Они обязательно проверят ваши личности. Если хоть одного из вас хоть однажды снимал репортер — пусть даже этот сюжет не попал на экраны, — его идентифицируют в первую же минуту. Обман только привлечет к вам дополнительное внимание.

Джетро помрачнел. Он никогда не верил, что честность — лучшая политика.

— А как же мы тогда объясним здесь свое присутствие?

Мое присутствие!

— Грант Девлин, — по внезапному наитию сказала Элия, — я знакома с ним, познакомилась пару лет назад. Мы — его гости.

Норт взглянула через плечо и кивнула:

— Легенда вполне удовлетворительная, и он ее, конечно, поддержит. Однако, между нами девушками, от этого сильно пострадает ваша, мадам, репутация.

— Скоро моя репутация не будет иметь ровно никакого значения, — горько усмехнулась Элия. — Я не хочу никаких вымышленных имен.

— Надеюсь, вы хорошо понимаете возможные последствия своих поступков, — чуть не с ненавистью бросил Джетро.

— Абсолютно не понимаю.

Это обеспокоит его еще сильнее, и это — чистейшая правда.

Однако Элия понимала, что Джетро начинает уже приходить в себя после недавнего — того, в гостиной — потрясения. Вторая его капитуляция станет, скорее всего, последней.

Оставалась всего одна козырная карта. Повторная попытка шантажа не сулила ничего хорошего — посмотри Джетро на Элию чуть повнимательнее, он бы уже в тот раз понял, что сама мысль о возвращении в Банзарак вызывает у нее мучительную, непреодолимую тошноту. Нет, вся ее сила заключалась в том списке рек — семь названий, написанных карандашом, и восьмое, сверкающее божественным огнем. Только она видит это различие.

В этом и состоит моя ценность. Они нуждаются в моем буддхи — чтобы найти серебряную струну среди семи змей.

***

Каждый из приглашенных на эпохальную пресс-конференцию явился в сопровождении собственной армии, теперь эти армии толкались в прихожей. Статус почетных гостей не производил на немцев ровно никакого впечатления, Элию и Джетро обыскали раз десять, а то и двадцать. Наибольшее подозрение вызывала Элия — охранники мужского пола ощупывали своими сканерами буквально каждый квадратный сантиметр золотого шелка. В конце концов терпение Бренды Норт лопнуло; взревев, как бульдозер, она силой пробилась к дверям и втолкнула своих подопечных в зал.

После функциональной тоски прочих помещений Центра великолепие этого зала оказалось для Элии приятным сюрпризом. Большой и светлый, он чем-то напоминал Флоренцию — или Венецию, какой она была когда-то. Вот здесь вызывающая роскошь вполне соответствовала сказочным богатствам Института.

Органы информации обладают огромной силой, их представителей везде принимают по-царски. Многие десятки мужчин и женщин сидели на старинной мебели, бродили по бесценным коврам среди произведений искусства. Живые официанты разносили шампанское, что показалось Элии странным — знаменательные события отмечают после, никак не до, когда еще неизвестно, что это будет за событие. Нет, иначе и быть не может — после вся эта компания бросится на выход, торопясь объяснить миру, что именно он должен думать о происшедшем.

Элия начала замечать знакомые лица. Впрочем, на каждую телезвезду здесь приходилось не меньше двух операторов — “филинов”, как их прозвали за двухобъективные голографические камеры, укрепленные на лбу. Когда-то эту технику приходилось возить на грузовиках, теперь же она миниатюризовалась до размеров ювелирного украшения. Техника шла вперед, но все равно голографическая съемка оставалась скорее искусством, чем наукой. Удача или неудача клипа полностью зависела от филина, лучшим из них платили огромные деньги. Мужчины и женщины, широким полукругом оцепившие дверь, уставили на вошедших свои камеры, сильно напоминающие сдвинутые на лоб очки.

«При моем появлении переполненный зал затих”, — не всякая девушка может рассказать про себя такое.

— Ее Высочество принцесса Элия, — объявил Джетро. — Сестра его королевского величества Кассан'ассана Четвертого, султана Банзарака.

Упоминание Банзарака не вызвало ничего, кроме недоуменного переглядывания, — за пределами Борнео об этом королевстве не знал практически никто.

Мужчины вставали с кресел и диванов. Присутствующие тянулись к Элии, как железные опилки — к магниту, за каждой звездой неотрывно следовал сопровождающий филин. Прекрасная принцесса — вид почти вымерший, хоть в красную книгу заноси; кроме того, хорошенькая девушка — лучшее украшение кадра.

— А вы сами? — спросил кто-то.

Джетро скромно потупил очи долу и представился: доктор Джар, министр по делам беженцев султаната Банзарак, в настоящий момент — просто адъютант Ее Высочества.

— Что привело Ваше Высочество на пресс-конференцию директора Хаббард?

Джетро разинул было пасть, однако Элия его опередила:

— Праздное любопытство, не более. Я приехала в Центр с частным визитом, по любезному приглашению заместителя директора Девлина. На сегодня намечено какое-то важное заявление — вот мы и решили посмотреть.

Господи, да отвяжитесь вы от меня наконец! Элия не боялась ни толпы, ни всеобщего внимания, любопытные глаза преследовали ее всю жизнь, но сейчас она начинала сомневаться — стоило ли сюда приходить, не вышло ли какой-нибудь ошибки с толкованием туманных намеков буддхи. Потребность куда-то спешить, нестись сломя голову, исчезла, так что вроде бы все сделано верно, но как вести себя дальше? Если верить Джетро — братья и сестры, выполнявшие подобную миссию, никогда не привлекали к себе внимания. Неопределенность приводила в замешательство, почти пугала. А вдруг произошла огромная, катастрофическая ошибка? Элии казалось, что тут не хватает чего-то очень важного, ей хотелось спрятаться ото всех, забиться в угол и смотреть и ждать, пока не появится.., что? То, что должно появиться.

Где там! Еще слава Богу, что молодость и титул обеспечивали ей определенное уважение и дистанцию — на прекрасных принцесс не прут, как на буфет; личности, возжелавшие сняться в ее компании, были предельно вежливы и предупредительны. Один за другим они выходили вперед и задавали, как попки, одни и те же вопросы. Элия повторяла одни и те же ответы и постепенно убедила всех, что абсолютно не осведомлена о цели предстоящей пресс-конференции и даже не очень этой целью интересуется. Крохотный, хоть в карман засунь, Ли Вок из “Сингапур Уитнесс” неожиданно кинул вопрос по-малайски. Элия ответила тоже по-малайски, после чего была вынуждена признаться, что бегло изъясняется на пяти языках, а еще на нескольких — с пятого на десятое. Этот дурацкий срыв оживил угаснувший было интерес к ее особе и продлил пытку.

А что, если Кас смотрит сейчас телевизор? Он же в ужас придет, подумает, что у меня крыша съехала. Может, и вправду съехала?

Пройдоха Джетро сразу сообразил, что любое его вмешательство только даст пищу дополнительным подозрениям. Он стоял в стороне, молчал и кисло улыбался.

Элию спас Питер Квентин из 5СВС, считавший себя дуайеном мировой журналистики (с чем не соглашался ни один из его коллег). Седовласый, галантный и меланхолично-похотливый, он отвел ее в центр зала. Здесь, на мягких, подковой расставленных диванчиках, обменивались слухами и сплетнями главные знаменитости, искрились драгоценности, шампанское и шутки. Влиятельные люди не часто встречаются друг с другом во плоти, уже поэтому для многих из них сегодняшняя пресс-конференция являлась важным событием. Джетро остался в толпе — ему, безо всяких вроде бы внешних указаний, преградили путь филины.

Элия прекрасно понимала, что каждое ее слово записывают, каждую ее реплику сканируют. Что каждый мужчина из этой группы, каждая женщина холодно прикидывает, каким образом можно использовать забавную, невесть откуда взявшуюся девочку для продвижения, хотя бы и малого, своей собственной карьеры. Но здесь можно было хотя бы удобно сидеть — не хуже, чем на собрании Банзаракской женской лиги помощи беженцам. Даже лучше — атмосфера тех собраний была гораздо скучнее.

Через некоторое время она удивленно осознала, что получает искреннее, чистосердечное удовольствие. “Дон Периньон” щекотал в носу с бесцеремонной наглостью аристократического, всемирно известного напитка, и даже принцессе иногда хочется, чтобы с ней обращались как с принцессой. Элия буквально чувствовала озон предгрозового ожидания, наполнявший зал; изобилие лиц, известных чуть не каждому на Земле человеку, лучше всяких слов говорило о важности события. Под светом хрустальных люстр сверкали шедевры лучших модельеров мира, стоившие, в общей сложности, многие миллионы гекто.

Здесь царили приглушенные, пастельные тона, и золотой костюм Элии выглядел излишне ярко. Последний писк на момент покупки, но ведь когда то было, целых три месяца назад. А эти сказочно прекрасные люди, вечно юные боги преходящей славы измеряют шествие моды минутами. Женские груди, безжалостно подтянутые кверху, мужские животы, туго стиснутые, превращенные в подобие стиральной доски, — и как они только умудряются в этой одежде дышать? Некоторые из костюмов явно скрывают под собой механические исхищрения — когда Джесон Гудсон поднял бокал с шампанским, его бицепс вздулся, как у кузнеца-молотобойца.

Внутренний круг, куда допустили Элию, состоял из главных знаменитостей. Представители менее значительных агентств жадно взирали на них с внешней стороны подковы, дальше толпилась мелюзга, никому не известные журналисты и филины.

Элию мало интересовали ведущие обозреватели таких органов, как “Правда” или “Голос Пекина”: лучший язык для оперы — итальянский, для поэзии — японский, а для новостей, конечно же, английский. Зато она без труда узнала самоуверенную физиономию плотного, вызывающе облаченного в небесно-голубой шелк Франклина Фрэзера из WSHB. Великий человек оказался старше, чем она ожидала, и никакие портняжные исхищрения не могли скрыть чрезмерной ширины его зада.

Бок о бок с ним нарочито грубый Билл Кроузер щеголял глубоким, чуть не до пупа, декольте, открывающим могучую, поросшую густым черным волосом грудь.

А рядом, в бледно-розовом с серебром одеянии, — прекраснейшая из прекрасных, Пандора Пендор Экклес, ангел небесный, слетевший на грешную землю. Она выглядела моложе и привлекательнее, чем когда бы то ни было, — но держалась очень напряженно. Странно, очень странно. А может быть, чем черт не шутит, пресловутое соперничество между Пандорой и Фрэнки — истинный факт, а не просто рекламный трюк W5HB? Дружбой тут, во всяком случае, и не пахнет.

Тем временем Пандора Экклес обрабатывала Элию. Она очаровательно улыбалась, хлопала невинными детскими глазками, мило щебетала — и клала вопросы прямо в цель, словно опытная метательница ножей. Разговаривала ли Элия сегодня с Грантом Девлином? Где он сейчас, в Сампе или Кейнсвилле? А когда ты приехала? А где ты с ним познакомилась ?

Элия изворачивалась, как могла, стараясь поменьше врать. Гранта Девлина она встретила два года назад, в Мекке, за коктейлями, и проговорила с ним ровно три минуты. Странно, чего это Пандора так интересуется Грантом? И чего она вся какая-то дерганая — вон, даже голос срывается.

Зато Фрэнки Фрэзер прямо сиял благодушием.

А затем, когда необязательность директора Хаббард была обсуждена — и осуждена — по сороковому уже разу, дверь открылась. Величественный, аристократичный Питер Квентин растерянно выдохнул: “Мамочки!», перепрыгнул через диван — нет, сиганул через диван — и с заячьей резвостью помчался к вошедшим; туда же устремилось и все истомленное долгим ожиданием население зала.

Сухое морщинистое лицо, узкий, как лезвие топора, нос и оттопыренные уши — этого старика узнал бы каждый обитатель Земли. Его спина согнулась под тяжестью лет, но ироничная улыбка осталась той же, что и прежде; приветственно помахав рукой, он прошел в центр зала, к трибуне, установленной посередине открытой стороны подковы. Уиллоби Хейстингз — вечный, как начинало уже казаться, Генеральный Секретарь ООН, политический гигант столетия — возвышался над всеми собравшимися как в переносном, так и в буквальном смысле слова.

Аудитория дрожала от возбуждения, теперь уже никто не сомневался, что предстоит историческое событие. Какое?

— Разум! — громко прошептал кто-то. — Первый контакт, ну точно первый контакт!

— Или первый класс, — упрямо возразил другой голос.

Институт отчитывался перед ООН, а потому в юридическом смысле Хейстингз являлся начальником Агнес Хаббард. Пригласить его на пресс-конференцию было все равно что позвать Господа Бога в свидетели.

С Хейстингзом все ясно, но что это за молодой человек? Даже не молодой человек, а мальчик, при всем своем непомерном росте. Волосы — чистый кошмар, длинные и всклокоченные, а уж костюм… Чудовищный, невообразимый цвет резал глаза, дико контрастировал с мягкими пастельными тонами, преобладавшими в зале. Очаровательное издевательство, только над кем? Над публикой? Или над мальчишкой? Тощий, как глиста, с нервной, испуганной улыбкой на лице, он ни на полшага не удалялся от Хейстингза.

Господи, да где же они его такого выкопали?

Но сердце выбивало барабанную дробь. Элия ощутила острое, как удар электрическим током, прикосновение сатори. Вот чего, оказывается, не хватало — этой неуклюжей, лопушистой жердины. Этого подростка-переростка. Да кто он, собственно говоря, такой?

И какое, на хрен, может он иметь ко мне отношение?

Мальчишка горел — как то слово на мятой бумажке из кармана Джетро; его окружала яростная, пламенеющая аура. Он еще не видел Элию, даже не подозревал о ее существовании, но сомнений не было никаких: вот то, из-за чего она пришла на это сборище. Многие столетия мучительных смертей — и все, чтобы привести ее сюда, к этому нескладному, нелепому малолетке.

Хейстингз остановился рядом с трибуной, положил на нее руку. Репортеры и филины, тесно набившись в подкову, чуть не скинули Элию с дивана; она встала и пробилась, безжалостно работая локтями, поближе. Великий Человек обвел жадную толпу глазами, все смолкли.

— Так, значит, вы настоящие! Дружный подобострастный смех.

— А я вот всегда считал, что большинство телевизионных обозревателей — просто компьютерные конструкты.

Старик, совсем старик, но форму сохранил великолепную. В зале повисла звенящая тишина, муха пролети — услышишь. Что же мог он делать с аудиторией в те, давние годы, в полном расцвете сил?

— Так вот, я пришел сюда совсем не за тем, чтобы воровать у директора Хаббард ее триумф. Она скоро придет и сама расскажет вам все, что собиралась рассказать. И даже не пытайтесь, — предостерегающий взмах длинного пальца, — спрашивать меня про политику, — все равно не отвечу. Но я должен сказать несколько слов в поддержку директора Хаббард — все-таки сегодня ее день.

Театральная, точно рассчитанная пауза.

— Я скажу следующее: обвинять женщин в непунктуальности — чистейшей воды предрассудок и сексуальный шовинизм. Однако, как показывает мой личный опыт, если делать это без лишних промедлений — они вас не услышат.

Смех, гул голосов — и снова взмах пальцем.

— Никаких вопросов! Зато я с благодарностью приму бокал шампанского, и если все вы согласны поговорить неофициально, без записи…

— Ваш компаньон, сэр, кто он такой? Элия чувствовала, что он ждет этого вопроса, — не чувствовала, а знала.

— Кто? — Хейстингз повернулся и взглянул на густо покрасневшего мальчишку. — Этот, что ли? — Снова пауза, легкая, заговорщицкая улыбка. — Так вот, уважаемые леди и джентльмены, я имею честь представить вам своего внука, Седрика Диксона Хаббарда!

Мгновение тишины, а затем — рев, взрыв, словно все присутствующие старались перекричать друг друга.

А ведь эта глиста зеленая интересовала не только меня.

Хейстингз поднял руку, и все снова стихли, он полностью контролировал аудиторию.

— Похоже, они хотят тебя о чем-то спросить. Ты согласен ответить на пару вопросов?

В серых, широко расставленных глазах — панический ужас. Мальчишка яростно затряс головой, рыжие космы взметнулись в воздух.

Пока зал хохотал, Элия протиснулась к другому дивану. Едва она успела привести себя в порядок, уложить сбившиеся волосы на место, как толпа расступилась, давая Генеральному Секретарю возможность сесть — на том же самом диване. А где же еще? Такие вещи делаются совсем просто.

Взмах сухой, жилистой руки не позволил Элии встать; в пронзительных глазах старика поблескивал интерес — но ни малейшего удивления.

Он знал!

— Принцесса Элия! — Хейстингз склонился над ее рукой. — Наконец-то! Вы даже прекраснее, чем я ожидал. А где же ваш бородатый брат?

Разговорчики на публику, все он прекрасно знает. Он знал о ее приезде и знал, почему она приехала. Уж ему ли не знать. Плести величайший в истории заговор так, чтобы о нем не узнал Уиллоби Хейстингз, — такое не под силу даже Матушке Хаббард.

Генеральный Секретарь пересел поближе к Элии. Элию больше интересовал его внук, но тут вышла осечка. Не найдя свободного места, Седрик непринужденно устроился на полу у ног деда, этакое тебе двухметровое дитятко. Не замечая присутствия Элии, он скрестил зеленые мосластые ходули и выпучился на Пандору Экклес.

Вот вам, пожалуйста, впал в транс!

Ну и пусть его. Сам факт близости Седрика успокоил головную боль, исчезло и неприятное ощущение, что чего-то не хватает. К тому же Элия и сама не знала, о чем говорить с этим мальчишкой, а уж он-то и тем более.

— Я и не знал, сэр, что у вас есть внук, — заметил Квентин.

Хейстингз взглянул на него поверх бокала, обвел глазами остальную компанию:

— Так никто ничего не записывает? Всемирная система средств массовой информации кисло подтвердила, что да, никто ничего не записывает; филины скромно отвернулись, некоторые из них даже сняли головные повязки с камерами.

— Ну так вот… — Хейстингз сделал драматическую паузу, глубоко вздохнул и продолжил:

— А я что, должен был вам докладывать?

Полный восторг всех — за исключением Квентина. Однако старейшина (??) мировой журналистики быстро оправился, воздел седые кустистые брови и внимательно осмотрел мальчика.

— А сколько тебе лет, Седрик?

Тот с трудом отцепил взгляд от Пандоры:

— Девятнадцать, сэр.

Ровесник — искренне удивилась Элия. Она считала, что этот мальчик значительно младше, просто такой уж вымахал длинный.

— И ты — сын Джона Хейстингза Хаббарда?

— Да, сэр.

И само собой, внук старушки Агнес! Это вполне объясняло интерес к нему журналистов — хотя и не объясняло предчувствия и тревоги Элии. В парне было что-то такое.., но, конечно же, не в физическом смысле. Незрелый ребенок, нескладный и, скорее всего, не слишком умный. Абсолютно не ее тип. Откуда же эта только ей видимая аура?

Остальные телевизионные акулы не вмешивались в проводимое Квентином интервью, однако пристально следили за реакцией Генерального Секретаря.

После нескольких секунд молчания Седрик снова вперил обожающий взор в Пандору — и тут же, словно по сигналу, Квентин задал очередной вопрос:

— Твои родители погибли при несчастном случае. Лопнула струна, так, кажется?

— Да, сэр.

— “Дуб”. Мир с кодовым названием “Дуб”.

— И вы это помните?

— Нет, — качнул головой Квентин. — На тебя есть досье.

То самое, о чем Норт предупреждала Джетро; по Седрику успели собрать материалы. 5СВС располагает великолепной библиотекой, а у Квентина, конечно же, есть заушник.

— И они шли с ночевкой?

Стандартная техника перекрестного допроса, но мальчишка, разве же он это поймет? Вопросы сыпались один за другим, и каждый раз Седрик отвечал: “Да, сэр!»

— Короче говоря, они, группа из шести человек, ночевали в мире второго класса с кодовым названием “Дуб”, и следующее окно не появилось. И все, конец, возобновить контакт не удалось.

У Седрика, похоже, шевельнулись какие-то подозрения:

— Мне так рассказывали, сэр.

Поздно, милый, поздно. Квентин уже готов захлопнуть ловушку.

— Но что же делал в мире второго класса сельскохозяйственный рабочий?

— Сельско.., мой отец был разведчиком!

— Нет, — сочувственно покачал головой Квентин. — В досье не может быть ошибок.

— Дедушка! — взмолился Седрик.

Ты бы головой-то крутил поосторожнее, съехидничала про себя Элия. А то вот бы мы сейчас картину увидели — цыпленок, сам себе свернувший шею.

Хейстингз задумчиво играл пустым бокалом.

— Джон был стажером, учился на разведчика. — Он слегка усмехнулся и взглянул на Квентина. — Эта молодежь ничего не помнит и не знает, но ты-то, Питер, должен бы. Трансмензор только-только появился на свет. И Институт — тоже. Тогда еще не было целой армии профессиональных разведчиков. Первый захват планеты осуществлен в двадцать втором году, к двадцать шестому мы еще не наловчились прыгать с планеты на планету, как с кочки на кочку, — не мы, конечно же, а подручные Агнес.

Он снова обвел группу глазами. Седрик согласно кивал, то же делали и двое-трое журналистов, остальные застыли в напряженном ожидании.

— Раз за разом мы находили эти маленькие уютные мирки — и каждый из них казался нам второй Землей. Вы, торопыги, объявляли о них в экстренных выпусках. Вот ты, Питер, когда ты в последний раз упоминал в передаче о каком-нибудь мире второго класса?

Господи, они ж не слушают его, они ему внимают, как пророку. Специалист высочайшего класса!

— Поэтому и занимались этой работой люди, которых сейчас бы не подпустили к ней и на пушечный выстрел. Мой сын был профессиональным ковбоем, участвовал в родео — ни одной неломаной кости во всем теле. Равно как и в черепе. А там были сплошные прерии, на этом Дубе, и какие-то животные, смахивавшие на лошадей. — Он помолчал. — И везде, буквально во всем — смертельная концентрация сурьмы. Но это мы выяснили потом, когда струна уже лопнула. Анализы задержались.

— Но ты, Седрик, ты же ничего этого не помнишь?

Молодец, Квентин! Рви добычу полегче, которая под силу.

— Нет, сэр. Я был тогда младенцем.

— Младенцем, говоришь? Несчастный случай произошел в двадцать шестом году. Двадцать четыре года назад.

Кое-кто из слушателей удивился, но в большинстве своем они этого ждали. И снова голова Седрика повернулась к Хейстингзу, который только что принял от официанта полный бокал.

— Да, Питер, так оно, пожалуй, и есть. — Он задумчиво посмотрел на искрящуюся жидкость, сделал небольшой глоток. — Это случилось как раз во время второй африканской заварушки — ну да, в двадцать шестом.

— Но как же, дедушка…

— Сейчас не время читать лекции про птичек и бабочек, — оборвал внука Хейстингз. — Спроси у своей бабушки — она лучше подкована в технических вопросах.

Седрик отшатнулся, оглушенный всеобщим хохотом.

Жестоко, очень жестоко! Ну как он может издеваться над собственным внуком?

Внуком ли?

Сходство, конечно же, есть, но далеко не такое сильное, как если бы подозрения этой компании были справедливы, а подозрения у них есть — вон как глазки-то блестят. Подпольное клонирование не только было серьезным преступлением, но и воспринималось обществом как нечто позорное — ну еще бы, ведь оно доступно только богатым из богатых. Оправдайся подозрения телевизионных шакалов, разразился бы огромный скандал, Хейстингз бы рухнул, а вместе с ним, пожалуй, и вся хрупкая структура ооновской гегемонии.

Старик попросил сохранить эти разговорчики в тайне. Но вот Седрика самого он в тайне не сохранит, поздно уже, поздно, а значит, мальчик не клонированный, «только сам-то он этого не знает — вон как побледнел.

И тут вмешался лысый шут Франклин Фрэзер.

— Да ты, парень, сплошная загадка. Тайна, покрытая мраком неизвестности. — Седрик настороженно повернулся. Вот-вот, учись жить с такими типами! — Раз уж все это неофициально — ты не мог бы сказать, где прятался все эти годы?

В разных углах зала поднялся возмущенный ропот, но Седрик, похоже, этого не замечал.

— В Мидоудейле, сэр. Это такое место на западе, в горах.

Фрэзер понимающе кивнул:

— А в каком штате?

— Не знаю, сэр. Мы спрашивали, но они нам не говорили.

На многих лицах появились многозначительные улыбочки, но Седрик снова ничего не заметил. Он взглянул на Пандору Экклес и чуть не расплылся в улыбке:

— Доктор Экклес, а я ведь знаком с Глендой. Как она там?

Пандора уронила канапе себе на колени. Поднялся переполох, официант побежал за салфеткой, Пандора трещала, как заведенная, о своей всегдашней неосторожности. Затем порядок был восстановлен.