Гоголь как духовный писатель

Считаем нужным привести здесь лишь одно пояснение. У Сирано присутствие/отсутствие носа напрямую связывается с тематикой пола (т.е. нос является своеобразным символом-отражением детородного члена), и это не случайная прихоть фантазии Сирано. Дело в том, что нос является алхимическим символом, а вся алхимия тесно связана с обсценными атрибутами[73]. Тем самым нос оказывается подходящим камуфляжем для самого дьявола в гоголевской повести «Нос».
      Много дает для понимания «Записок сумасшедшего» и самый конец повести Сирано. Появившись на земле, герой очутился в Италии, но вот собрались собаки со всех концов королевства и стали на него лаять. Герой понял, что дело в запахе (мертвецком? — А.Д.), который он привез с луны, а собаки имеют обыкновение лаять на луну. Тогда он прожарился на солнце часа три, запах исчез, а собаки успокоились.
      [401] Напомним еще раз, что Поприщин ощущает адскую вонь из подворотен петербургских улиц, а его нос пытается откусить собака[74], язык которой понимает Поприщин (не забудем: у Сирано на луне люди ходят на четырех ногах и говорят на особом языке!). Уже во время «полного сумасшествия» Поприщина в цитированном фрагменте эта идея снова повторяется: на земле страшная вонь из-за скверной технологии «выделки» луны в Гамбурге.
      Особенно показательны заключительные слова[75] «Империй луны»:
      «Я тысячу раз дивился Божьему провидению, которое поселило людей, по природе своей безбожных, в таких областях [т.е. на луне. — А.Д.], откуда они не могут дурно влиять на его возлюбленных [чад], и которое покарало гордыню безбожников тем, что предоставило их самим себе. И я уверен, что оно до сих пор не послало к ним проповедников Евангелия лишь потому, что они истолкуют его вкривь и вкось (qu'ils en abuseraient), a это противление послужило бы лишь к более тяжкому их наказанию в Ином Мире» (с.306).
      Мир Гоголя перешагнул грань, очерченную Бержераком: безбожные люди уже явно влияют на возлюбленных чад, а Евангелие возвещается наоборот. Но это тема не только и не столько «Записок сумасшедшего», сколько «Носа», к которому мы вскорости и перейдем.
      Итак, в «Записках сумасшедшего» оказываются теснейшим образом связанными и переплетенными между собой несколько герменевтических планов. Погоня за деньгами и честолюбие, участие в тайных обществах приводят к продаже любви, отечества, веры и к революциям, в результате которых свергаются монархии и насаждается бесовский мир. Поприщин живет в апокалиптическом мире антихриста и пытается предупредить Государственный совет о конце мира, однако ему не дают это сделать. Ни одна деталь[76] повести не является лишней. Разгадка остальных — дело будущего.
 
      * * *
 
      Как было уже сказано, действие «Носа» начинается в Благовещение, 25 марта, и продолжается до 7 апреля (именно в это время нос «приклеился» к положенному ему месту, хотя «возвращен»[77] был Ковалеву в вечер Благовещения) — ровно тринадцать дней, «чертову дюжину». С эпохой географических открытий и успехов цивилизации Истинное Евангелие уже возвещено всем народам (Мф. 28:19), а значит, исполнилось предсказание Спасителя (Мф. 24:14) и близко пришествие антихриста и конец света[78]. Это время открытого выступления дьявола (ґ№¬Ії»їВ— клеветник) и его проповеди перевернутого антимира и спародированного Евангелия (Благовестия). В самом деле, разве не абсурд — семена репы и редиса (традиционных культур России), вывезенные из Англии[79]; «малоподержанная» коляска времен Наполеона (в черновике — Петровской эпохи); и т.д.[80]? Этой же цели пародирования служат и другие детали-мотивы повести (например, евхаристическое преломление Хлеба — и обнаружение носа в каравае, «купание» носа и крещение, и т.д.[81]). Сатана изображен в виде носа (уже знакомая нам символика)[82]. Герой собирается дать объявление в газетах о пропаже носа (т.е. открыто заявить о пришествии в мир антихриста, что аналогично усилиям Поприщина в Государственном совете и художника, пока еще не монаха, в первой редакции «Портрета» рассказать свя[402]щеннику о тайне бесовского портрета), но ему отказано в этом на том основании, что раньше было помещено объявление о пропаже черного пуделя, который оказался на самом деле казначеем. По моему мнению, это явная аллюзия как на первую часть «Фауста» Гёте, так и на вторую, еще не опубликованную в то время, но тем не менее известную (установлено В.М.Жирмунским[83]) в русском обществе в списках. Дьявол оказывается у Гёте казначеем, изобретшим бумажные деньги, что привело к разорению государства[84]. Виновником пропажи носа майора Ковалева выступает, как и в «Записках сумасшедшего», загадочный цирюльник[85].
      Ковалев отправляется в храм[86]. Вопреки русскому обычаю храм пуст, только на паперти стоят старухи с повязками вместо лиц (т.е. в масках). Здесь снова возникает тема отсутствия лица как знак потери людьми образа и подобия Божьего. Нос (вместо человека с лицом), антихрист, тоже оказывается в храме. Святое место занято дьяволом («мерзость запустения» Писания). «Действия магнетизма» (Гоголь имеет в виду некую госпожу Турчанинову, высланную из города за шарлатанство в 1832 году), а также пляшущие стулья в Конюшенной улице (автор воспользовался реальным эпизодом, о котором сообщали газеты и наделавшим много шума в Петербурге в конце 1833 —начале 1834 года) — символ повального увлечения спиритизмом и бесовщиной[87]. «Магнетический» голос и у доктора, к которому обращается (естественно, бесполезно) Ковалев, и глаза у старика-ростовщика в первой редакции «Портрета» («вперились в него всею магнитною [возможно двоякое понимание: и «притягивающею», и «магнетической». — А.Д.] своею силою»).
      Сам Ковалев связывает исчезновение носа сначала с ворожбой-волхвованием штаб-офицерши Подточиной, с дочерью которой «майор» имел амуры, но сразу же отчалил, когда речь зашла о женитьбе. Итак, дилемма: женитьба или «par amour». Герой вовсе не собирается жениться даже на дочери штаб-офицерши, поскольку ему нужна невеста с двумястами тысяч приданого (amour полностью извращена в сознании Ковалева и подменена деньгами — тема, обратная любви Поприщина), и как только нос оказывается на месте, то Ковалев тотчас показывает его Подточиной («Вот, мол, вам, бабье, куриный народ! а на дочке все-таки не женюсь»). Вместо этого — флирт с «секретными поручениями», ссылается же в качестве предлога для отказа в женитьбе — на свой возраст. Майору Ковалеву 37 лет («...что нужно ему прослужить лет пяток, чтобы уже ровно было сорок два года»[88]), что составляет число черта (13) плюс число носа (24) (см. примеч.61)!
      «Носу» вторит «Женитьба» (начатая в 1833, но изданная впервые в 1842 году — к этому же времени относится окончательная редакция и «датировка» «Носа»). Действие ее происходит в Великий пост («пропустил мясоед»)[89], 8 (это число прямо названо в комедии) апреля (через 22 дня будут Екатерингофские гулянья, устраивавшиеся 1 мая[90]) — на следующий день после окончания происшествий с майором Ковалевым. Подколесин согласен жениться на штаб-офицерше («Да ведь она [Агафья Тихоновна, дочь купца третьей гильдии. — А.Д.], однако ж, не штаб-офицерка?»), а молился (хотя для него все равно, где молиться) неделю назад («В которой церкви вы были прошлое[91] воскресенье?». — Курсив мой. А.Д.) в Вознесенской церкви, хотя две недели назад (именно это означают de facto слова «а неделю назад»), т.е. 25 марта (которое [403] в «Женитьбе» приходится, правда, не на пятницу, а на воскресенье), был в Казанском соборе, в котором «украшение лучше»!
      Эти потрясающие детали и хронологические расчеты, до сих пор почему-то никем из литературоведов не замеченные и не проводившиеся, позволяют совершенно по-новому взглянуть на весь цикл произведений Гоголя 1830-х—1842 годов. Подколесин не женится и выпрыгивает в окошко (= «показывает нос» честолюбивой Агафье Тихоновне, отвергнувшей купца), ибо страшится обетов, произносимых под венцом. Значит, для героев «Носа» и «Женитьбы» лучше флирт, растлевающе действующий на душу (в крайнем случае допустим выгодный брак на богатой или знатной невесте), о подлинной же любви или супружеских обязанностях и обзаведении семейством и детьми (последнее приравнивается несколько раз в «Женитьбе» к службе отечеству) они вовсе не думают (эта тема проходит лейтмотивом и почти через все драматические отрывки 1832—1837 г., см. СС III/IV, 324—412). Эти персонажи прошлого века не нуждаются в нынешней «сексуальной революции», ибо в «свободном сексе» им и так нет помех.
      Обращаемся к «Шинели». В центре замысла — параллель с повестью об Акакии (в перев. с греч. — незлобивый) из «Лествицы» преп. Иоанна[92], который «претерпел до конца» от старца нерадивой жизни и дерзкого нрава[93]. А именно, когда после смерти Акакия старец пошел к другому, великому старцу и сообщил, что Акакий умер, тот засомневался в этом. Тогда наставник Акакия пошел к месту погребения послушника и спросил: «Брат Акакий, умер ли ты?» — на что получил ответ инока, послушного даже после смерти: «Отче, как может умереть делатель послушания?». Однако прямые параллели с повестью об Акакии (хотя Гоголь специально подчеркивает это имя героя «Шинели» — Акакий Акакиевич, «сугубо незлобивый») затруднительны, почему и потребовали дальнейших разысканий гоголеведов. Мы предлагаем читателям нашу, во многом не зависимую от прочих исследований[94], интерпретацию повести.
      Акакий Акакиевич живет как настоящий аскет, хотя целью его «делания» является лишь с любовью выполняемое переписывание деловых бумаг красивым почерком (что в последние годы любил делать и сам Гоголь, каллиграфиче­ски переписывая творения святых отцов и литургические тексты). Он живет как бы вне этого мира (с чем, видимо, связано и пародирование в повести христианских мотивов, звучащих иначе в «вывернутом» адском мире Петербурга[95]), и его единственная «духовная» радость (на доступном ему жалком уровне) — работа, «послушание», выполняемое не за страх, а за совесть (чиновник, заступивший на место Акакия Акакиевича, «выставлял буквы уже не таким прямым почерком, а гораздо наклонное и косее»). Терпение и незлобивость Акакия Акакиевича производят сильнейшее впечатление на одного чуткого молодого человека и становятся причиной внутреннего перерождения последнего (с этим связано знаменитое единственное «лирическое отступление» Гоголя в «Шинели»)[96].
      Но вот оказывается, что старая шинель прохудилась и никакая починка ее невозможна. В комнате портного происходит завязка драмы. Любопытная [404] деталь[97]: Петрович достает табак из табакерки с изображением генерала, лицо которого проткнуто пальцем и посему заклеено бумажкой (ср. сказанное выше о лице как символе образа Божьего в человеке[98]). Развязка опять будет связана с генералом (или, как называет его Гоголь, одно значительное лицо — N.B!) без имени (имя возникает лишь один раз в разговоре генерала с приятелем, причем мы так и не узнаем, кто же из них двоих кто). Итак, Акакию Акакиевичу грозит духовная опасность и испытание: сохранит ли он свой (пусть даже жалкий) образ и имя, данное ему при крещении, ибо героем овладевает в этот момент страсть — желание иметь новую шинель. Можно выделить тут все ступени, традиционно разграничиваемые аскетикой (прилог, сосложение и т.д.), но мы не будем чрезмерно «анатомировать» художественное произведение.
      Акакий Акакиевич удваивает свои аскетические подвиги — но уже в стремлении осуществить свою страсть. Наконец он получает шинель и почти сразу же — приглашение на вечеринку. По дороге он начинает засматриваться на соблазнительные изображения женщин и даже бежит за одной особой слабого пола[99], но вовремя одумывается. На пирушке он тоже скучает и видит, что «мирская» жизнь не захватывает и не интересует его. Но можно ли сказать, что испытания пройдены и выдержаны им до конца?
      В этот момент герой подвергается самому сильному искушению: у него отнимают предмет его страсти, с которым он уже сжился, — шинель. Акакий Акакиевич не может снести ограбления (отчасти по климатическим условиям и физической нужде в защите от холода, но не эти побуждения движут им в первую очередь) и начинает в смятенных чувствах добиваться правды в этом мире. Он получает последний и самый страшный удар (распечение чужим генералом) — и не выдерживает. Перед самой смертью он произносит в адрес генерала страшные богохульства, которых не изрекал всю свою жизнь.
      По святоотеческим писаниям, многое в загробной участи определяет кончина и последняя минута земной жизни[100] (мысли о «памяти смертной» постоянно встречаются в письмах и произведениях Гоголя). И именно тут дьявол поймал в свои сети героя. Акакий Акакиевич умер с жаждой мести, которую и осуществляет здесь, на земле, после смерти, — но он теряет свое лицо и награду на небесах[101]. Именно этим мы объясняем тот факт, что Гоголь ни разу не называет привидение по имени и старательно вычеркивает таковые упоминания из черновиков. Абсолютно не прав Ю.Манн, когда объясняет этот факт тем, что привидение, может быть, и не Акакий Акакиевич. Слова привидения генералу не оставляют никаких сомнений, что грабитель — именно герой повести. Дело, по нашему мнению, в том, что Акакий перестал был Акакием и уподобился «значительному лицу» без имени и с дыркой вместо лица, т.е. в конечном счете бесу.
 
      * * *
 
      Итак, повести 1833—1834, 1832—1836 и 1839—1842 годов (не говоря о «Ревизоре», «Мертвых душах» и др.) оказываются объединенными единым духовным замыслом. Искаженный, неправильно истолкованный, почти всеми не понятый писатель вынужден был реально ощутить, что изображение бесовского мира, не желающего представать в своем истинном свете, не проходит [405] безнаказанно. Произведения Гоголя вопреки его воле начинают служить делу революционной агитации, приобретая в общественном «прогрессивном» сознании ложную политическую окраску, и оказываются неспособными привести человека к покаянию и внутреннему перерождению.
      Это понял Гоголь уже в середине 30-х годов, когда написал первый вариант своей «художественной» исповеди — повести «Портрет». Художник-монах рисовал ростовщика с мыслью «употребить после этого лицо в своей картине, где хотел он изобразить одержимого бесами, которых изгоняет могущественное слово Спасителя» (во второй редакции: «на картине нужно было поместить духа тьмы», который, если художник изобразит его хотя бы вполовину, как он есть, «убьет всех моих святых и ангелов: они побледнеют пред ним»). Творение, создаваемое без любви, есть всего лишь натуральный слепок, вылепленный в безблагодатной тьме (см. также «Авторскую исповедь»):
      «Если возьмешь предмет безучастно, бесчувственно, не сочувствуя с ним, он непременно предстанет только в одной ужасной своей действительности, не озаренный светом какой-то непостижимой, скрытой во всем мысли <..>».
      Оружие, направленное против них, бесы обратили против самого писателя. Гоголь вынужден открытым текстом заявить об истинном смысле своих творений и исповедать свою христианскую веру, хотя созданные им произведения не получили (в отличие от первой редакции «Портрета», где портрет ростовщика, не могущий быть до того уничтожен даже сожжением в камине, блекнет и превращается в какой-то пейзаж после необходимых объяснений) оттого правильного понимания в сознании публики и продолжали (и продолжают до сих пор!) читаться и интерпретироваться в ложном свете (во втором варианте портрет исчезает — по-видимому, украденный). Отсюда такая ненависть к последнему периоду жизни художника и выдумки о его творческом кризисе. Кризис Гоголя заключался в одном: если он не мог отныне изображать сатанинский мир в его пороках, зовя к покаянию, то он должен был изобразить мир ангельский. Но последнего может достичь не писатель, а только святой (хотя для правильного различения бесов также требуется духовный опыт[102]), чьи писания превращаются в святоотеческие творения, которые и переписывал Гоголь в последние годы своей жизни.
 
      [С. 424]
      ПРИЛОЖЕНИЕ
 
      Календарно-хронологическая проблема и аритмософия «Носа»
 
      Согласно наблюдениям Н.Ульянова, в первой редакции повести действие происходило 23 февраля и могло быть навеяно впечатлением от паремии из Исаии; в первой публикации в «Современнике» в 1836 году — 23 апреля (не знаю, откуда Ульянов взял эту дату: согласно ПСС, в «Современнике» было напечатано «25 апреля», и эта дата в самом деле находится, как я убедился своими глазами, в editio princeps, — но интуиция у исследователя довольно верная, как будет видно из дальнейшего нашего анализа], т.е. в день Георгия Победоносца (Ульянов объясняет это битвой святого с чудищем); наконец в издании 1842 г. — 25 марта, т.е. в Благовещение. Уточним и разовьем эти наблюдения Ульянова.
      Первоначальный набросок (рл), ПСС III, 380, относится к 1832/3 гг.): «23 числа 1832 г»; второй и третий (РЛ1, 1833/4 гг., РЛ2 ) полные черновые варианты: «сего февраля 23 числа» (ПСС, 381 и 652); первая публикация в «Современнике» — «сего апреля 25 числа» (ПСС, 484; «Современник» 1836, т.З, С.54); Сочинения Гоголя 1842 г. (и все последующие издания) — «Марта 25 числа».
      Итак, приурочивание времени действия «Носа» к точной дате менялось многократно (4 раза!) Насколько мне известно, ничего подобного в других сочинениях (и черновиках к ним) Гоголя не засвидетельствовано (по крайней мере не дошло), а отсюда вытекает, что писатель придавал дате в данном случае совершенно исключительное значение.
      Что же касается дня недели, то ключевая фраза — сетования Ковалева, что «в продолжение всей среды» (а цирюльник брил его «каждую среду и воскресенье»; правда, 7 апреля, финал повести, приходится по календарным расчетам на четверг, но цирюльник мог заглянуть к майору и в [425] неурочное время, ибо до того в течение 13 дней оставался без работы) «и даже во весь четверток» (причем подчеркивается: «он помнил это очень хорошо») нос был еще на месте (значит, пропал в пятницу и основное действие повести развивается именно в этот день). Ее нет еще в РЛ; (ПСС, 395—6), и появляется она лишь в «Современнике», оставаясь затем без изменений, несмотря на переиначивание дат.
      Из этих наблюдений вытекают выводы первостепенной важности. Гоголю, в отличие от «Записок...», важно было почему-то именно число 23 (ср. еще «Шинель»: Башмачкин рождается «против 23 марта»), затем — 25, а также отнесение начала действия к пятнице. Главные изменения касаются лишь месяцев, при этом несоответствие дат и дней недели Гоголя не интересует. Кроме того, остается почти неизменным число дней, во время которых гуляет нос (1 день отсутствует вообще и еще 12 не приклеивается на место, разгуливая по Петербургу, окончательно возвращаясь на лицо только на 13-й день): в редакции 1836 г. действие начинается 25 апреля и длится до «начала мая, не помню [курсив мой· сколь характерные оговорки! — А.Д.], 5 или 6» (ПСС, 399, эпилог в «Современнике»), что составляет около 10/11 дней, в редакции 1842 г. уже абсолютно точно — с 25 марта по 7 апреля (1+12=13). Следовательно, в «Носе» заложено символическое (в отличие от «Записок сумасшедшего», где важны именно исторические даты, связанные с политическими событиями, а символические легко вписывались в «бред») значение цифр и одного из дней недели (пятницы). Какое же?
      Если говорить о числах 23/25 и 13, то они вполне объясняются из цитированного выше отрывка «Рима» (см. примеч.61). Однако почему же Гоголь не отнес действие прямо к 24 числу, но к его «пограничным датам» — 23 и 25? Кроме того, почему именно пятница, если, судя по составленной нами с помощью пасхалии (см. примеч.49) и приведенной ниже таблице, в период работы над повестью 1833/1836 г (мы берем с запасом — 1832 и даже раньше — до 1829 г.) пятница могла хоть как-то реально соответствовать времени событий лишь в 1834 г., что хорошо соотносится с датировкой 2-го и 3-го рукописных вариантов, но не подтверждается ими, поскольку точной привязки к дням недели в РЛ; и РЛз еще нет. Следовательно, пятница в повести точно настолько же символична, сколь и цифры 23 и 25. Мнение Вайскопфа (1993, с.534, примеч.329), что события в «Носе» происходят на Страстной неделе, не выдерживает критики со стороны реальных расчетов (о символическом значении будет сказано ниже), ибо единственный мало-мальски подходящий вариант 1841 г. не поддерживается днем недели; такая раскладка могла бы быть более или менее верной при отнесении 25 марта к 1832 году (Пасха 10 апреля, нос пропал в пятницу 25 марта 5-й недели Великого поста, очутился на месте 7 апреля, в Страстной четверток), но это значило бы не учитывать механической перемены в последней редакции месяца без изменения дня недели.
 
      Редакции 
      Годы
 
      Пасха
 
      23 февраля
 
      25 апреля
 
      25 марта
 
 
      1829
 
      14 апреля
 
      суббота
 
      четверг
 
      понедельник
 
 
      1830
 
      6 апреля
 
      воскресенье
 
      пятница
 
      вторник
 
 
      1831
 
      19 апреля
 
      понедельник
 
      суббота
 
      среда
 
      РЛ1 
      1832 вис.
 
      10 апреля
 
      вторник
 
      понедельн.
 
      пятница
 
      РЛ2 
      1833
 
      2 апреля
 
      четверг
 
      вторник
 
      суббота
 
      РЛ2 
      1834
 
      22 апреля
 
      пятница
 
      среда
 
      воскресенье
 
      (РЛ3) 
      1835
 
      7 апреля
 
      суббота
 
      четверг
 
      понедельник
 
      Совр. 
      1836 вис.
 
      29 марта
 
      воскресен.
 
      суббота
 
      среда
 
 
      1840 вис.
 
      14 апреля
 
      пятница
 
      четверг
 
      понедельник
 
 
      1841
 
      30 марта
 
      воскресенье
 
      пятница
 
      вторник
 
      Соч. 
      1842
 
      19 апреля
 
      понедельник
 
      суббота
 
      среда
 
 
 
      Мы не находим иной причины для объяснения всех этих загадок, кроме как введения, помимо первой гипотезы о зашифрованных числах «Рима», дополнительной второй — о влиянии на хронологию и датировки «Носа» знаменитого предсказания Нострадамуса, что конец света придется на тот год, когда Страстная пятница придется на день св.Георгия (23 апреля). Светлое Воскресенье — на день св.Марка (25 апреля), а праздник тела Христова (католический, православными не празднуется) — на день св.Иоанна (24 июня, ср. гоголевский «Вечер накануне Ивана Купалы», помимо всего прочего, еще и один из главных масонских праздников). Нострадамус умер в 1566 г., а григорианская календарная реформа была произведена в 1582 г. Следовательно, Нострадамуе в своих расчетах исходил из юлианского календаря и старой системы пасхалии (до сих пор сохранив[426]шейся в России), согласно которой пасха может приходиться только на период от 22 марта до 25 апреля. Даты 22 марта и 25 апреля входят в группы наиболее редко выпадаемых дат: в течение пасхального круга (532 года) они бывают лишь 4 раза (3х95 лет, 1х247 лет). Пасха приходилась на 25 апреля за последний период в 1546, 1641, 1736, 1983 гг., а это значит, что события в «Носе» и не могли и не должны были соотноситься с реальной пасхалией (и, в частности, с календарной Страстной пятницей) периода работы над повестью и ее переделок (1833/6, 1841/2 гг.), если только наше понимание авторского замысла верно. Это дает возможность художнику объединить в «Носе» разные реальные события 1829, 1832 и 1833/4 гг. (Хозрев-Мирза, магнетизм Турчаниновой и спиритизм на Конюшенной), как будто происходят они в одно и то же апокалиптическое время.
      [Необходимо сделать одну существенную оговорку. Сведения о предсказании Нострадамуса я почерпнул из «Трона Люцифера» Е.И.Парнова (1-е изд. 1985 г., с.154—155) — книги популярной (хотя ее автор серьезно «специализируется» на «нечистой тематике» и вызывает в общем-то доверие к своей компетентности), а потому в ней не указано, какой катрен и в чьем толковании (или что другое) имеется в виду. Бегло пролистав разные неточные русские переложения, я нашел упоминание только об исчезновении двух больших светил между мартом и апрелем в центурии РЙ—5 и упоминание, что на Пасху в храме раскроется пропасть, в IX—31). Читать по-французски знамени­тые центурии (никаким переводом тут не отделаешься), поднимать одновременно необъятные толкования и специальную литературу (без толкований Нострадамуса никто не читал) да еще устанавливать, мог ли познакомиться Гоголь с Нострадамусом через русскую и иностранную литературу первой трети прошлого столетия, — превышает наши задачи. Поэтому я не настаиваю на своей разгадке 23/25/пятница (и даже не огорчусь, если у Нострадамуса не окажется такого предсказания), и любой исследователь (ср., например, рассуждения Дилакторской и Вайскопфа) может предлагать свои соображения (а делать это можно чуть ли не до бесконечности). Среди прочих возможных толкований «пятницы» мне представляется наиболее вероятным связь этого дня с церковным преданием о Благовещении Деве Марии, случившемся в тот самый день, в который было закончено творение мира (и, следовательно, пятница хорошо подходила бы по аналогии для конца мира), а сам день Благовещения, как известно, зависел от празднования Рождества Христова 25 декабря. Кроме того, несмотря на подчеркивание Гоголем однодневного «полного·» отсутствия носа уже в ранних вариантах, возвращение носа Ковалеву под вечер того же дня теоретически не противоречит возможности отнесения действия к Великому пятку, ибо, согласно церковному уставу, отдание Благовещения приходится на третий день в течение периода от четверга 3-й недели Великого поста до Лазаревой субботы, на второй — в Лазареву субботу, и на следующий вечер — во время Страстной седмицы (а нос пойман, по окончательной редакции, как раз вечером 25 марта; напомним, что церковный счет времени ведется с вечера предыдущего дня).
      Тем не менее, если вернуться к Нострадамусу, достойно всяческого внимания, во-первых, что в центуриях (в основном во второй) неоднократно упоминается комета Галлея, с коей автор связывает всяческие политические потрясения. Комета появилась над Петербургом в 1833 г. Кроме того, Нострадамус называет демократический (антимонархический) режим империей луны, у него все время упоминаются великие державы, наличествует тема магометанства и похода нового Магомета на Францию (напомним в дополнение к сказанному выше при анализе «Записок сумасшедшего», что луна как символ веры Магомета изображается на полотнищах многих мусульманских стран, о чем упоминает и сам Гоголь в статье «О средних веках»: без пап «магометанская луна горделиво вознеслась бы» над Европой «вместо креста» — ПСС VIII, 17). Тема Гоголь—Ноетрадамус вроде бы абсолютно не тронута гоголеведами (не припомню даже простого упоминания о Нострадамусе в связи с произведениями Гоголя) и ждет своего исследователя, вп-вторых, все сказанное об особом положении даты 25 апреля в православной пасхалии должно быть безусловно принято во внимание вне зависимости от Нострадамуса.]
      Все наши (и других ученых) наблюдения можно было бы опровергнуть утверждением, что за этими деталями ничего не стоит, поскольку штаб-офицерша Подточина, названная в одном месте «Палагеей Григорьевной», в другом именуется «Александрой Григорьевной». Признаемся, что мы не можем говорить здесь ни о чем большем, чем о простой ошибке памяти или следах соединения разных редакций, и считаем это недосмотром Гоголя (примеры чему легко найти и у других писателей), вызванным тем, что в данном случае писатель не придавал значения (по крайней мере особого) именам действующих лиц (в отличие от других произведений).
      Итак, по нашей гипотезе, замысел «Носа» был тесно связан с апокалиптическими предчувствиями Гоголя. Что конкретно могло натолкнуть писателя на это в период работы над повестью? Мы могли бы выдвинуть, например, следующее предположение. Согласно указанию преосв. Филарета [Филарет (Гумилееский). Обзор русской духовной литературы. СПб., 1884. Т.2. С.448], в «Сион[427]ском вестнике» (ср. упоминание о Лабзине в рукописном варианте «Записок сумасшедшего»! журнал издавался в 1806 и 1817—1818 гг.) публиковались «пророчества» о конце света то в 1811, то в 1836 г. Эти «пророчества» могли наложиться в воображении Гоголя на появление кометы Галлея и революции (об этом уже было сказано). Однако и здесь мы не настаиваем на данном предположении (и даже совершенно не придаем аналогичным примерам сколько-нибудь решающей роли) как из-за постоянных апокалиптических настроений Гоголя (см. примеч. 78), так и из-за легкости подобных предположений. Например, по мнению Д.И.Чижевского («Неизвестный Гоголь». — Новый журнал. N.XXVII. Нью-Йорк, 1951. С.140), другая повесть Гоголя, «Портрет», связана с ожиданием прихода антихриста в 1837 г. в соответствии с расчетами швабского мистика XVIII века Бенгеля, принятыми затем Юнгом-Штиллингом (1740—1817), сочинения коего были популяризованы в России вторым поколением русских масонов (после 1800 года) и, по мнению Чижевского, оказали влияние на произведения Гоголя.
      Итог наших сложных и трудных рассуждений, предположений и расчетов: символика чисел 23 и 25, 13 и пятницы тесно связана с темой сатанинского мира («гадательная книга» «Рима»: 24 — число носа, 13 — черта), пародированного Благовещения (непереходящий праздник 25 марта. Заметим, что совпадение Благовещения и Пасхи, называемое Кириопасхой и бываемое 12 раз в течение пасхального круга, приходилось на жизнь Гоголя дважды: 1744, 1817, 1828, 1912, см. таблицы Докукина) и Апокалипсиса (конца света в год, когда Страстная пятница придется на 23, а Пасха — на 25 апреля). Благовещение, Страстная пятница. Пасха (ср. аналогичные наблюдения Вайскопфа, 1993, с.231, но на другом материале, с иной цепочкой доказательств и с совершенно неправильными выводами) и Страшный суд сливаются в один фантасмагорический день, когда кончается земное время и начинается то, в которое попадает герой «Записок сумасшедшего».
 
 
      На главную страницу