Отряд Котики-7 (№1) - Спецкоманда SEAL. Абордаж

Маккензи слышал старые, гордые официальные слова, с которыми Кобурн обратился к вдове.

— От имени благодарного Отечества и Военно-Морского Флота я передаю вам это знамя в память о годах достойной и честной службы вашего мужа, в память о жертве, что он принес во имя Родины.

Кобурн передал Донне сложенный флаг и отдал ей честь. По ту сторону аккуратно подстриженной лужайки офицер отдал команду:

— Нале-во! Смир-рно!

Ритуал. История. Традиция. Человек умер. Служба продолжается.

— Почетный караул... разой-дись!

Правильные ряды распались. Тут и там белели группки по два-три человека. Остальные не спеша поднимались на холм, к автостоянке.

Маккензи терпеливо ждал, неуютно чувствуя себя в жесткой парадной форме. Цепочка людей — военных и штатских — двигалась мимо Донны, говоря ей что-то, пожимая ей руку, утешая ее. Очередь двигалась медленно. Флот вообще тесное сообщество, а во флотских отрядах специального назначения связи еще теснее. Здесь, на Арлингтонском холме нет никого, кто бы не знал, что такое жизнь Котика — или его жены.

Джордж Маккензи, родившийся и выросший вдали от моря в Мидленде, штат Техас, служил на флоте восемнадцать лет, из которых четырнадцать — в Отрядах. Высокий, худощавый, обычно тихий, он был сыном никогда не служившего в армии мастера по ремонту кондиционеров. Он пошел на флот единственно потому, что ко времени окончания школы ему до смерти надоела бесконечная бурая монотонность равнин Западного Техаса, а морская служба даст возможность увидеть хоть что-то из окружавшего Мидленд огромного мира.

Даже в самых сокровенных мечтах он не представлял, каким он увидит этот мир... и с каких избранных точек.

Он записался на курсы Подводных Диверсионных Групп (SEAL) будучи уже мотористом второго класса. Работа в машинном отделении авианосца «Гуам» изматывала, зато короткое общение с Котиками, размещавшимися как-то на их корабле во время учений, совершенно заворожило его. С той поры служба на флоте уже не надоедала. В составе Второго Отряда он побывал в боях на Гренаде. После этого перевелся в сверхсекретный Шестой Отряд — в «компашку», как они сами себя называли — маленький, очень сплоченный отряд, специально созданный для борьбы с терроризмом. В 1985 году Маккензи принял участие в завершающей фазе операции по захвату лайнера «Акилле Лауро», когда истребители Эф-14 «Томкэт» с авианосца «Саратога» принудили египетский «Боинг-737» с террористами на борту приземлиться на натовской авиабазе Сигонелла. Все же оторванность Шестого Отряда от остальных Котиков не нравилась Маккензи, и в 1987 году он перевелся оттуда. Поработав инструктором на курсах в Коронадо, он попал в Четвертый Отряд как раз к панамской операции, а за ней была «Буря в пустыне».

Затем, сразу после войны в Заливе, его пригласил к себе лейтенант Коттер и дал ему шанс получить офицерскую должность во вновь формируемом, засекреченном Седьмом Отряде. Он служил в седьмом с самого начала, вместе с Эл-Ти, капитаном Кобурном и Шефом Хокинсом, передавая свой боевой опыт.

Сколько его знакомых за это время погибло при выполнении боевых заданий? Сколько друзей? Этим утром они снова стояли рядом с ним на склоне Арлингтонского холма, мертвые рядом с живыми, в парадных кителях, тяжелых от боевых наград, полученных в боях от Колумбии до Персидского залива. Он помнил каждого: лица, имена, боевые клички вроде Акулы, Аллигатора или Бешеного Пса...

Терять друзей всегда тяжело. И с каждым разом все сильнее щемило сердце.

Джун, жена Маккензи, ждала в сторонке под деревом, но он должен исполнить свой последний долг. Группа друзей и близких вокруг Донны Коттер таяла. Собравшись с силами, Маккензи подошел к ней. Слава Богу, Викки уже увел кто-то из родственников.

— Привет, Донна.

Донна, привлекательная темноволосая женщина лет тридцати, казалась немного крупноватой, но это ее не портило. Ее зеленые глаза встретились с его взглядом.

— Мак... Спасибо, что пришел. Спасибо.

— Прости... прости за Винса, Донна. Парень был — один на миллион.

Она на мгновение опустила взгляд, потом снова посмотрела на него. Донна прикрывалась сложенным флагом, как талисманом... вернее, как щитом.

— Ты должен мне все рассказать, Мак. Что случилось?

Теперь пришел его черед прятать глаза. Он посмотрел на тот берег Потомака, на мемориал Джефферсона в море розовых цветов.

— Ты видела официальное извещение, Донна. Ты же знаешь, я не имею права ничего добавить.

— К черту, Мак. Ты плохо обо мне думаешь, если считаешь, что я поверила этим сказкам насчет «несчастного случая на тренировке». Это ведь имеет отношение к той истории в Ираке? Так?

Операция «Чистое небо» освещалась парой колонок на второй странице номера «Вашингтон пост» за среду; еще немного добавили вчера. Напечатано было лишь то, что иракские солдаты задержали группу инспекторов ООН, а американские вооруженные силы освободили ее. Пожелавший остаться неизвестным член группы сообщил прессе, что их освободило «спецподразделение США». Иракские источники заявляли, что группу выпустили сами иракцы «в интересах международной дружбы и сотрудничества» и что одновременно с этим американский самолет нанес бомбовый удар по школе в пригороде Басры, убив двух учащихся и ранив третьего. Про Котиков даже не упоминалось.

Что, разумеется, было им только на руку. Когда в среду их «Геркулес» приземлился на базе авиации ВМФ в Ошейне, никто не встретил группу хмурых коммандос. Почетный караул из тринадцати человек для накрытого флагом гроба. Никакой прессы, никаких речей, не говоря уж о толпах восторженных встречающих.

Что ж, так оно и должно быть.

Это могло задевать лишь членов их семей, ожидавших их в замкнутом мире бридж-клубов, торговых центров и прочих прелестей жизни при флоте.

Сколько раз Коттер приглашал его в гости отведать жареных на решетке ребер, выпить пива, потрепаться с Котиками и их женами. Дистанция между офицером и рядовым, обычная для флота, в Отрядах почти отсутствовала. Вине и Донна были его друзьями. Проклятие, он просто не может ей лгать, особенно сейчас!

И правды сказать тоже не может.

— Донна, — произнес он, осторожно подбирая слова. — Если наши шишки говорят, что он погиб на тренировке, то, насколько я понимаю, так оно и есть. Добавлю лишь, что Винс был лучший воин, лучший командир, лучший офицер, лучший ДРУГ, какого я только знал. Он настоящий герой, и я горжусь тем, что был знаком с ним.

Донна попыталась что-то сказать, но осеклась, и то, что она так долго сдерживала, прорвалось наконец наружу.

— О Мак, Мак, как я буду без него?

Маккензи обнял ее, плачущую, и привлек к себе вместе с флагом, который она так и не выпустила из рук. Тотчас к ним подошла Джун и, приобняв, увела Донну.

Маккензи отвернулся от надгробий и довольно долго вглядывался в далекий силуэт Вашингтона.

Черт! У третьего взвода никогда не будет такого командира, как Шкипер. Де Витт мог бы, конечно, со временем... но сейчас он еще не дорос даже до чина лейтенанта. Значит, возьмут откуда-нибудь со стороны.

Каков-то будет новый?

6

Понедельник, 9 мая

06.20 (14.20 по Гринвичу)

Учебный центр SEAL.

Коронадо, штат Калифорния.

Чертова неделя началась ровно в 00.01 — минуту спустя полуночи. В данный момент курсанты из первого взвода, класс 1420, занимались бегом. Солнце только-только разгоняло предрассветный холодок, пробравший Сильвер Стрэнд, и изумрудные волны лениво накатывали на берег, рассыпаясь в утренних лучах алмазными брызгами. Впрочем, первый взвод думал вовсе не о красоте, окружавшей их со всех строи, а о предстоящей операции.

Разбитый на шесть лодочных экипажей по семь человек в каждом, взвод имел общую численность сорок два курсанта, и все они сейчас бежали по мягкому песку, непредсказуемо поддающемуся под их бутсами. Каждый экипаж тащил на головах МНЛ — малую надувную лодку — маленькое резиновое суденышко, верой и правдой служившее уже много лет как Котикам, так и (до них) Подводным Диверсионным Группам. Длиной двенадцать футов, шириной — шесть, лодка вмещала семь человек и тысячу фунтов снаряжения. Полностью оснащенная, включая подвесной мотор, такая лодка весила ровно двести восемьдесят девять фунтов.

Поэтому каждый экипаж бежал компактной группой, поддерживая неуклюжую тушу МНЛ головами, помогая руками, что болели после бесконечного отжимания от земли непосредственно перед бегом. У тех, кто пониже ростом, между днищем лодки и головой находились пустые банки из-под кофе, так что каждый нес свою долю. Упражнение казалось лишенным смысла издевательством, но и в нем был свой плюс: курсанты обучались действовать сообща... либо добавлялся еще один повод уйти.

Как и в любом другом элементе подготовки.

Лейтенант Блэйк Мёрдок легко перебирал ногами рядом с первым экипажем. Высокий, гибкий, с великолепно развитой мускулатурой, он являл собой замечательный контраст изможденным курсантам. Убийственным издевательством, усугублявшим их мучения, была и его одежда: в то время как курсанты тренировались в шортах и футболках, уже насквозь мокрых от пота, Мёрдок бежал в отглаженной форме цвета хаки с начищенными золотыми шпалами лейтенанта на воротнике, с «Будвейзерами» (орел — трезубец — пистолет) на погонах. Единственным отступлением от формы, которое он позволял себе на утренних занятиях, были солдатские бутсы — матерчатые ботинки плохо выдерживали морскую воду и песок, да и бежать в них не очень-то удобно. Зато бутсы были начищены до блеска, словно бальные туфли. Мёрдок принципиально бегал с курсантами все последние недели, не выказывая при этом ни малейшего признака усталости, без единого пятнышка пота на отутюженной форме.

Остальные инструктора, гоняя курсантов, носили голубые форменные футболки и шорты оливкового цвета.

— След в след! Ап! Два! Три! Четыре! Выше ноги, головастики! Давай! Давай! Разом!

Ничего. Завтра экипажи начнут пробежку с инструкторами в лодках, машущими веслами в воздухе, выкрикивающими ободряющие возгласы, встающими, разгуливающими по головам — в общем, стремящимися как можно скорее подорвать физическое и духовное равновесие головастиков.

Выводить курсантов из себя относилось к числу важнейших элементов программы. Первые часы после подъема представляли собой черный, дымный, оглушительный хаос из автоматных очередей, дымовушек, хлопков взрывпакетов прямо под окнами казармы. При этом инструкторы выкрикивали путаные, часто противоречащие друг другу приказы, усугублявшие общую сумятицу в и без того смятенных головах курсантов.

— Огонь! Огонь на палубе! Пожарную команду на палубу! Вниз! Сотню мне! Наружу! Наружу, говнюки! А ну, намокни! В прибой, живо! Не путайся под ногами! Шевелись! Шевелись! Живо! Живо-живо-живо! — курсанты вываливались из казармы в ночь, по большей части полуодетыми, а инструктор палил из М16 поверх голов.

Для курсантов, во всяком случае для тех, кто стиснув зубы вынесет все это, следующие пять суток станут бесконечной и болезненной чередой грязи, усталости, боли и шума, жестким испытанием духовных и физических сил, в течение которого они будут счастливы получить хотя бы четырехчасовой перерыв для сна.

Чертова неделя. Она означала конец первого этапа обучения, кульминацию недель бега, гребли, бега, отжимания, бега, плавания, еще плавания, бега, бега и еще раз бега. Первый этап, конечно, имел целью совершенство физической подготовки курсантов, но в гораздо большей степени он предназначался для отсева слабых. Отсев составлял не менее семидесяти процентов от первоначального числа: уходили все, у кого не доставало причудливого сочетания духовных и физических сил и боевого задора, необходимого для службы в Отрядах. Поговаривали, и частенько, что обучение на курсах только на два процента физическое, зато на девяносто восемь — духовное.

— Леди, — обратился Мёрдок к классу на построении накануне вечером. — Следующие пять дней и ночей тщательно, я бы сказал любовно, запрограммированы на то, чтобы заставить вас сделать всего три вещи: уйти, уйти и еще раз уйти с курсов! Мы предпримем все от нас зависящее, чтобы вы поняли, насколько неправы были, приняв безумное решение стать когда-нибудь Котиком. Да, ваш класс уже сократился на несколько человек, но те тренировки были так себе, цветочки. И то были счастливчики, заглянувшие себе в душу и не нашедшие там того, что нужно Котику ВМФ США.

Я официально заверяю вас, что еще до конца этой недели игр и развлечений вас станет меньше, много меньше. Военно-Морской Флот Соединенных Штатов вкладывает в каждого, кто в конце концов пришпиливает трезубец с пистолетом, — для вящего эффекта он, прогуливаясь перед строем бритоголовых курсантов, поглаживал свой «Будвейзер», — что-то около восьмидесяти тысяч долларов. Так что наш священный долг сделать все от нас зависящее, чтобы эти вынутые из кармана налогоплательщика баксы не пропали даром, особенно в наступившую эру жестокой экономии. Мы должны быть уверены в том, что те из вас, кто окончит эти курсы — если кто-нибудь из вас их окончит, — в самом деле лучшие из лучших как телом, так и духом. Одним словом, леди, что они — Котики.

И конечно же, леди, я очень сильно сомневаюсь в том, что в вас и впрямь есть то, что нужно настоящему Котику.

С этой заученной речью Мёрдок уже бесчисленное количество раз обращался к бесчисленным курсантам. Он служил в колорадском Центре уже почти два года.

Ну когда же, думал лейтенант, он добьется перевода? Он хотел командовать боевым взводом и за последние полгода уже неоднократно обращался к командованию с просьбой. Похоже, без вмешательства отца тут не обошлось.

Блэйк Мёрдок в Котиках ходил уже пять лет, но из всех Котиков был, наверное, наименее типичным. Старшему сыну богатого семейства в Вирджинии, вот уже третье поколение которого занималось Большой Политикой, Блэйку давно уже осточертело отвечать на один и тот же вопрос на каждом новом месте службы: «Мёрдок? А вы, случаем, не имеете отношение к Чарльзу Мёрдоку?»

— Да, — устало отвечал он. — Это мой отец.

Блэйк вырос в обширном поместье Мёрдоков близ Фронт-Ройала, в полумиле от неспешных вод Шенандоа. Он учился в местной частной школе, потом в Экзетере; подразумевалось, что он поступит в Гарвард, чтобы потом избрать карьеру политика или юриста. И с самого начала он не мог отделаться от ощущения, что вся его жизнь — школа, женитьба, карьера вплоть до последнего пристанища в фамильном склепе — запрограммирована с тщательностью хорошо расписанной военной кампании.

Мёрдок точно знал, когда именно он начал стремиться в жизни к большему, чем обшитые дубовыми панелями интерьеры и снобистское общество Экзетера. Это произошло на летних каникулах за год до выпуска, когда он каким-то образом очутился в горах Колорадо с группой туристов. В школе он считался лучшим охотником, центровым футбольной команды и полагал, что находится в отменной физической форме, но недели пеших переходов, восхождений и бега с ориентированием в Скалистых горах убедили его в обратном.

И конечно, именно там он повстречал Сьюзен.

Его родители так до конца и не приняли ее. С одной стороны, еврейка, с другой — родом из семьи кадровых военных. Детство ее прошло в таких экзотических местах, как Йокосука, Субик-Бей и Пирл-Харбор; отец ее служил сержантом в морской пехоте и потерял ногу под Данангом, старший брат — моряк ударной подлодки.

Одним словом, это были не те люди, которых Мёрдоки могли пригласить за один стол с аристокрахами графства Уоррен или в Чеви-Чейз-Кантри Клаб в Вашингтоне.

Ко времени, когда Блэйк окончил Экзетер, он уже твердо знал, что не хочет поступать ни в какой Гарвард, и Сьюзен имела к этому самое непосредственное отношение. Опыт выживания в Скалистых горах разбудил в нем яростное, неукротимое желание испытать себя, и испытать в чем-то посерьезнее охоты или футбола.

Родителей весьма огорчило его решение записаться в морскую пехоту. После долгих и ожесточенных споров на эту тему был найден компромисс в лучших традициях вашингтонской политики. Блэйк поступит в Военно-Морскую Академию в Аннаполисе и станет морским офицером.

Разумеется, тут не обошлось бы без прямого вмешательства его отца, конгрессмена Чарльза Фитцджеральда Мёрдока, бывшего прокурора штата Вирджиния и избиравшегося уже на третий срок члена Палаты Представителей. Будучи членом Комиссии по Вооруженным Силам, он имел обширные связи как на Капитолийском холме, так и в высших кругах флотского начальства. Морской офицер, штабист в Пентагоне, быть может, даже офицер по связям с Конгрессом...

— Мы ведь желаем тебе только добра, Блэйк, — сказала ему мать накануне отъезда в Аннаполис. — Флот будет счастлив принять тебя. И почему бы отцу не нажать на пару рычагов, чтобы облегчить тебе жизнь?

В самом деле, почему?

Только потому, неожиданно понял Блэйк, что его жизнь снова распланирована за него.

Удаляясь от воды, взвод все так же бегом, не снимая лодок с голов, начал взбираться на песчаную дюну. Перевалив через гребень, они угодили прямо в грязь, где ровными рядами лежали бревна — куски телеграфных столбов, пропитанные креозотом, фунтов по триста каждое.

По команде инструктора каждый экипаж положил свою МНЛ на землю.

— Значит так, леди, — прокричал Мёрдок. — Сдается мне, кое-кто из вас еще не совсем проснулся. Чтобы день не пошел наперекосяк, надо слегка разогреться. А ну — раз!

Каждая семерка наклонилась и взялась за бревно.

— Два!

Более или менее одновременно все экипажи выпрямились, удерживая бревна на уровне груди. — Три!

Бревна на уровне плеч.

— Четыре!

Напрягая мускулы рук и спин, скрипя зубами от натуги, экипажи подняли бревна над головой. Кое-кто покачнулся, но все устояли. Никто не сдался.

— Три!

Бревна опустились на уровень плеч.

— Два!

На уровень груди.

— Раз! — на землю, и горе тому, кто, не дожидаясь команды, выпрямил спину.

— Раз! — все началось сначала, но не без любопытных вариаций: — Два! Три! Четыре! Три! Четыре! Каково наше кредо?

— Сэр! — ответ прозвучал хором. — Единственный легкий день был вчера, сэр!

— Нет еще желающих сдаться? Колокол здесь, у сержанта Симмонса! Стоит всего лишь подойти и позвонить!

Молчание в ответ.

— Три! Четыре! Три! Четыре...

Мёрдок наблюдал, как экипажи сражаются со своими телеграфными столбами, но думал о Сьюзен. Последнее время он все чаще вспоминал о ней. Возможно, чаще, чем надо. Легкий день был только вчера? Что ж...

Похоже, дальше будет хуже.

Сьюзен погибла на шоссе номер 50, когда семнадцатилетний юнец на «корветте», нанюхавшись кокаина, перемахнул через разделительный барьер и столкнулся с ней лоб в лоб. Она ехала на церемонию его поступления в Аннаполис, за три дня до их свадьбы. — Я знаю, как тебе тяжко, милый, — утешила его мать после похорон. — Но знаешь, возможно, в некотором роде так оно и к лучшему. Сьюзен была, конечно, славная девушка, не сомневаюсь, но, боюсь, ей было бы очень нелегко. Я все-таки считаю, что она была бы несчастлива в нашей семье...

И все это совершенно спокойным голосом. Так, словно вся Вселенная вращается вокруг нее, ее состояния, ее статуса. Впрочем, для них с отцом это вполне типичная точка зрения. Этот разговор стал последней каплей: неделю спустя курсант Мёрдок забрал документы и записался на курсы ПДГ (SEAL) в Коронадо. Спустя еще неделю его, после всех необходимых медицинских проверок, приняли. Учеба оказалась адски тяжела, но он бросался в каждое новое испытание с истовостью, которой в себе раньше и не подозревал. Он знал, что альтернативой этому стало бы только возвращение в семью, а дальше на этом пути была бы лишь разрушительная жалость к самому себе, ну... самоубийство — в любом случае измена всему, на что они с Сьюзен так надеялись.

Окончив курсы и сопутствующую им парашютную подготовку в Форт-Беннинг, штат Джорджия, он сознательно попросил назначения на Западное побережье: чем дальше от семьи и ее видов на его жизнь, тем лучше.

Он не успел повоевать в Панаме, но участвовал в боевых действиях в Заливе в составе Третьего Отряда. Годом позже, командуя взводом, он выполнил ряд ответственных заданий у побережья Северной Кореи, после чего ему присвоили чин лейтенанта и назначили старшим инструктором в Коронадо.

— Три! Четыре! Три! Четыре!..

Отвернувшись на мгновение, не прерывая отсчета, Мёрдок заметил знакомый силуэт у джипа на обочине шоссе Стрэнд. Неужели?..

— Три! Четыре! Три!

Он умолк. В наступившей тишине слышался грохот прибоя за спиной да сварливые вопли круживших над волнами чаек. К этим звукам добавлялось прерывистое дыхание курсантов, все еще прижимавших к груди свои бревна.

— Нет желающих уйти? — крикнул он почти ласковым тоном. Ответа не последовало.

— Ну ладно. Я хотел как лучше. Четыре! — бревна взметнулись вверх и замерли в этом положении.

— Второй! — позвал Мёрдок.

Один из инструкторов подскочил к нему и отдал честь.

— Сэр?

Продолжайте, Каминский. Вы знаете, как.

Сержант ответил кровожадной ухмылкой.

— Есть, сэр! Они у нас попотеют!

Уходя, Мёрдок слышал, как Каминский возобновил отсчет.

— И — три! Четыре! Три! Четыре!

Оставив изнемогающий взвод сражаться с телеграфными столбами, Мёрдок подошел к джипу. Шеф Фрэнк Боуден, крепко сбитый чернокожий старшина-моторист, прослужил на флоте восемнадцать лет, двенадцать из которых — в Отрядах.

— Доброе утро, лейтенант, — произнес старшина, отдавая честь. — Раненько вы сегодня.

— Прекрати, Лучник. Знает кошка, чье мясо съела!

— А почему бы и нет? Я прямо из штаба. Там, похоже, тебе депеша, тюлень.

— Что?..

— Приказ вышел, говорят, еще в субботу.

— Боже праведный! И никто мне не сказал!

— Ну почему же никто? Вот, я говорю.

— Подбросишь меня?

— Залезай, лейтенант. Почту за честь.

Короткая поездка по автостраде Сильвер Стрэнд — и Мёрдок оказался у штабных зданий — сердца школы Котиков. При входе в главный корпус из чуть потемневшего кирпича значилось:

ВОЕННО-МОРСКОЙ ФЛОТ США

УЧЕБНЫЙ ЦЕНТР

ПОДВОДНЫЕ ДИВЕРСИОННЫЕ ГРУППЫ (ЭС-И-ЭЙ-ЭЛ)

Справа красовалось в натуральную величину Чудище из Проклятой бухты; на правой лапе намотана сеть, в левой — трезубец. На трезубце укреплен значок с надписью: «Вы вправду хотите стать ныряльщиком?» По преданию, эту статую Центру подарил предыдущий взвод в канун выпуска.

Боуден остановил джип у марширующего взвода курсантов. Эти ребята уже прошли первый этап обучения и перешли на второй: вместо шорт и белых футболок на них ловко сидели оливковые комбинезоны и кепки. На этом этапе их меньше мешали с грязью, зато натаскивали на обращение с оружием и взрывчаткой.

— Я быть Котиком хочу! — нараспев выкрикнул сержант во главе марширующей колонны.

— Я БЫТЬ КОТИКОМ ХОЧУ! — откликнулся строй.

— Кинь рыбешку — проглочу!

— КИНЬ РЫБЕШКУ — ПРОГЛОЧУ!

— Ух-ты!

— Уй-я!

— УЙ-Я!!!

— ТВЕРЖЕ ШАГ!

— Ну-ка в ногу!

— РАЗ! ДВА! ТРИ! ЧЕТЫРЕ! РАЗ, ДВА... ТРИ-ЧЕТЫРЕ!

Котики занимались строевой подготовкой куда меньше, чем бегом, поскольку традиционная шагистика полезна лишь для обретения сплоченности и боевого духа. Все же, подумал Мёрдок, эти парни выглядят круто, чертовски круто. Гибкие, мускулистые, готовые отметелить каждого, пусть только сунется!

— Котику не страшен враг!

— КОТИКУ НЕ СТРАШЕН ВРАГ!

— Жопу надерет вот так!

— ЖОПУ НАДЕРЕТ ВОТ ТАК!

«Мать, — усмехнулся про себя Мёрдок, — не одобрила бы этого». Он ответил салютовавшему сержанту, подождал, пока пройдет колонна, и мимо скульптурного чудища прошел в штаб.

— Видишь, вон девчонка в синем пробежала?

— ВИДИШЬ, ВОН ДЕВЧОНКА В СИНЕМ ПРОБЕЖАЛА?

— Она липнет к Котикам, как баржа к причалу!

— ОНА ЛИПНЕТ К КОТИКАМ, КАК БАРЖА К ПРИЧАЛУ!

Нет, мать определенно не одобрила бы этого.

В вестибюле дежурил старшина второй статьи.

— Эй, Бёрмен, что слышно?

— Доброе утро, лейтенант Мёрдок. Полагаю, вы за этим? — он протянул Мёрдоку толстый картонный конверт. Мёрдок быстро распечатал, вытащил первую страницу и принялся читать:

ПО ПОЛУЧЕНИИ ДАННОГО ПРИКАЗА ВАМ НАДЛЕЖИТ ПРИБЫТЬ НА БАЗУ ВМФ ЛИТТЛ-КРИК, ВИРДЖИНИЯ, ГДЕ ПРИНЯТЬ ПОД КОМАНДОВАНИЕ ТРЕТИЙ ВЗВОД СЕДЬМОГО ОТРЯДА ЭС-И-ЭЙ-ЭЛ В СОСТАВЕ МОРСПЕЦ-БОГР-2.

ВАМ ДАЕТСЯ СЕМЬ ДНЕЙ ОТПУСКА ДЛЯ ОРГАНИЗАЦИИ ПЕРЕВОЗКИ ЛИЧНОГО ИМУЩЕСТВА.

Мёрдок не верил своим глазам. Его направляют в МорСпецБоГр-2, в Норфолк? Просто невероятно! Между двумя спецгруппами издавна существовало соперничество, даже открытая вражда. Котики Западного побережья считали своих коллег с Атлантики слишком скованными, рьяно соблюдавшими букву устава — короче, годными разве что для парадов. Котики же с Восточного побережья считали ка-лифорнийцев безмозглыми сорвиголовами, ни в грош не ставящими флотские традиции.

— Ну и куда теперь, лейтенант? — спросил Бёрман.

— Сукины дети, они посылают меня в Говно-Сити, — так на флоте издавна принято называть Норфолк. — Дают мне взвод в Литтл-Крик.

— Ни хрена себе! — произнес старшина, качая головой. — Это выходит, вам теперь общаться с тюфяками?

— Возможно... — Мёрдок был настолько ошарашен, что не в силах был вымолвить ни слова. Однако в голову ему закралось одно малоприятное подозрение.

«Такой подарочек... — размышлял он, шагая с приказом в руках к общежитию холостых офицеров. — Уж не приложил ли к этому руку мой папочка?..»

7

Вторник, 10 мая

09.30 (14.30 по Гринвичу)

Штаб Седьмого Отряда SEAL.

Литтл-Крик, штат Вирджиния.

В дверь трижды постучали, и капитан Кобурн выглянул из-за своего неказистого на вид металлического стола.

— Войдите!

Он абсолютно точно знал, что произойдет.

Старшина-электрик второго класса Чарльз «Чаккер» Уилсон открыл дверь и встал навытяжку. Вид у юного Котика в парадной белой форме с аккуратно заправленной за портупею фуражкой был весьма импозантный. Он не козырнул — без головного убора, — но вытянулся по стойке «смирно», не сводя глаз с висевшей за спиной Кобурна картины боя «БонОмм Ричарда» с «Сераписом».

— Сэр! — выпалил Уилсон. — Разрешите обратиться...

— Полегче, Чаккер. Расслабься. Ну, давай, выкладывай, что там у тебя.

Уилсон чуть пообмяк.

— Есть, сэр! Спасибо, сэр. Я...

Старшина замешкался, возясь с «Будвейзером» на белом кителе. Черт. Кобурн не сомневался, что именно в этом кроется причина разговора, хотя в глубине души все еще надеялся, что ошибся.

Уилсон положил значок на стол Кобурна.

— Я хотел просить вас о переводе. На флот.

— Мать твою, Чаккер, ты хоть понимаешь, что говоришь?

— Да, сэр. Думаю, понимаю.

— Ты получил свой «Будвейзер»... когда? Месяц назад?

— Я не достоин носить его, сэр.

— Ну и козел. Офицеры, экзаменующие тебя, имели на этот счет другое мнение. Ты сомневаешься в их компетенции?

— С вашего позволения, сэр, они не были в Шуабе.

— Ты же не хочешь флотской рутины.

— Никак нет, сэр, хочу.

— Ты, Котик? Обдирать краску и укладывать канаты? Да ты на стенку полезешь, не пройдет и двух недель. Какого черта ты решил, что не можешь быть Котиком?

— Сэр, мне поручено было разведать, что происходит в башне управления полетами Шуабы. Не знаю, что произошло, но каким-то образом я прохлопал неприятеля. А этот засранец застрелил Эл-Ти.

Кобурн покачался на задних ножках своего кресла в поисках ответа.

— Чаккер, неделю назад мы уже проводили расследование. В случившемся твоей вины нет, как нет и вины лейтенанта Де Витта. Вообще никто не виноват. Вас было слишком мало, чтобы полноценно прочесать башню. Насколько я могу судить, ты сделал все, что мог и...

— Прошу прощения, сэр, но это именно я там находился. Та последняя комната, что мы осматривали... мне надо было осмотреть ее внимательнее.

— Ты уже говорил это при расследовании.

— Капитан, весь этот чертов дом был темным и пустым. Нет, он КАЗАЛСЯ пустым, и я позволил себе поверить, что он пуст.

— Ладно. Допустим, ты дал сигнал преждевременно. Все равно это не означает, что ты не можешь быть Котиком. Даже Котики иногда ошибаются.

— Я ошибся, и за это поплатился лучший офицер, какого я знал. Сэр, я много думал, и вот как смотрю теперь на вещи: что случится на следующем боевом задании? С новым командиром взвода? Я постараюсь сосредоточиться на задании, но думать буду о Шуабе. Вполне возможно, потрачу слишком много времени на осмотр помещений. Боясь, что снова пропущу что-нибудь. Сэр, вы не хуже меня знаете, что в бою невозможно заставить себя забыть о таком. В противном случае ты мертвец. И, возможно, кто-нибудь из ребят вместе с тобой.

— И ты считаешь, перевод из Котиков решает проблему?

— Да, сэр, считаю. Так... так будет лучше. Для меня. И для ребят. Вы только посмотрите на это их глазами, капитан. Все они знают, что я сделал в Шуабе, и знают, чего я там не сделал. Сами подумайте: сунутся ли они в зону обстрела, когда их тылы прикрывает такой разъе...й, как я? Я не сомневаюсь, не полезут.

— Говнюк ты, Уилсон. — Кобурн поспешно сменил тактику, превратившись из отца родного в официальное лицо. — Флот ухлопал на твою подготовку восемьдесят с гаком тысяч баксов, и ты хочешь выбросить все это на ветер при первой же осечке? Кто ты после этого, как не дезертир? Тебя не довела до этого Чертова неделя, так что же сейчас?

— Это совсем другое дело, сэр.

— А мне насрать! Однажды став Котиком, ты останешься Котиком навсегда. Не думаю, чтобы ты был счастлив вне Отряда.

— Возможно, сэр. Но я считаю, так будет лучше.

Кобурн внимательно посмотрел на парня. Уилсону всего-то двадцать три. Вид у него как у любого Котика — смертоносный — и все же чувствовалась в нем какая-то уязвимость. Словно внутри у него сломалась какая-то пружина.