Тамплеры Пролетариата

Если и после инициации человек подчинялся определенным нормам, так только исходя из осознания их священной духовной оправданности, а не из шкурного страха. Инициация — это то, что отличает человека от животного. Потеряв инициацию, люди превратились в неполноценных, дрожащих баранов. Они приняли Систему и стали верить в ее гнусные мифы. Появились псевдоценности и псевдоавторитеты. Эфемерное и случайное стало рассматриваться как вечное. И напротив, дух, ум, глубина были дискредитированы как нечто маргинальное, малоэффективное, излишнее.
      Мы живем в мире, который вот-вот рухнет. Вот-вот растворится. Наше общество построено на идеях и принципах, за которые никто не заплатил, которые никто не омыл кровью, которые ни у кого не вырваны в смертельной борьбе. Мы пассивно сдали одну идеологию и так же пассивно и вяло притянули к себе разрозненные фрагменты других идеологий, часто совершенно противоречащих друг другу. Нами правят законченные идиоты, и точно такие же идиоты возглавляют оппозицию — второй эшелон, рвущийся к власти. Последние всполохи героизма, характерные для краткого этапа честной борьбы 1991–1993, безвозвратно затухли. Даже для того, чтобы разжечь самые пламенные сердца, не хватило огня. Болотный мох проел все. И снова кажется, что этому не будет конца… А на самом деле, мы присутствуем у самой последней черты.
      Истинная элита, которая сменит весь этот ирреальный балаган, должна произрасти из регионов смерти. Один современный поэт (Роман Неумоев) странно назвал смерть «родиной». Смерть расстворит комплексы страха, обнажит лучи настоящего; как опавшие листья, исчезнут в небытии телевизоры, банки и биржи, правительствуенные аналитики и кремлевские интриганы — весь этот параноидальный паноптикум, нагло выдающий себя за реальность.
      В самых ближайших «разборках» у нормальных людей нет своей доли. Жадная толпа уже распределила между собой даже объедки. Но эта мразь скоро исчезнет.
      Мы должны жить и действовать так, как если бы ничего этого уже нет, "здесь и сейчас". Как если бы мы уже умерли, и перед нами простираются чистые горизонты духовной реальности, залитой небесными лучами мысли и терзаемой снизу багряными языками космической страсти. Нам нужна НОВАЯ ПАРТИЯ. Партия Смерти. Партия тотальной вертикали. Партия Бога, российский аналог «Хезболла», действующая уже по совершенно иным законам и созерцающая совсем иные картины. Для Системы смерть — это, действительно, конец. Для нормального человека — это только начало.
      Гейдар Джемаль рассказал мне как-то исторический эпизод: один итальянский генерал из Республики Сало в конце войны, посылая своих людей на верную гибель, увещивал их такими словами: "Не думаете ли вы в самом деле, что будете жить вечно?"
      Великолепный аргумент. Большинство людей вопреки всякой логике продолжают жить и действовать так, как если бы они были бессмертны. Чувство справедливости требует от нас, чтобы мы помогли человечеству рассеять это недоразумение.
      Этого требует от нас наша Родина, Родина-Смерть.
 
       Cтатья написана в 1994 г., впервые опубликована в 1994 г. в газете «Лимонка»

ВЛАСТЬ ВЕНЦЕНОСНЫХ МЛАДЕНЦЕВ

1

      Ребенок был символом Божества еще задолго до пришествия Спасителя Иисуса Христа. Традиция относилась к детям как к особым существам, напрямую связанным с тайной вселенской души. Китайцы гадали о будущем на основании наивных куплетов, распеваемых детьми в той или иной провинции Поднебесной. Эзотерик Гераклит считал играющего ребенка высшим символом свободного огненного духа. Церемониальная оперативная магия обязательно предполагала участие в ее ритуалах младенцев — причем, черные маги, переворачивая сакральный символизм, издевались над детьми, тогда как белые маги, напротив, использовали их как оракулов, как проводников между миром людей и миром богов. (Точно так же черная месса может исполняться только тем человеком, который был по всем правилам рукоположен в христианское священство.) Как бы то ни было, ребенок в священной цивилизации считался существом почти сверхьестественным, наравне с жрецами и провидцами. Но своего пика детопочитание достигло, конечно, в христианском мире, где в образе младенца поклонялись самому воплощенному Богу-Слову. Почему ребенок, — это несовершенное, беспомощное, бестолковое и хаотическое существо, представляющее собой и внешне и внутренне, скорее, пародию на нормального взрослого человека, — имеет такое важное значение для Традиции, отождествляясь с Высшим Принципом? В ответе на этот вопрос проясняется вся глубина различия между миром Традиции и миром профанизма, между священной цивилизацией древности и утилитарной, деградировавшей цивилизацией современности. Дело в том, что в этих двух реальностях — традиционной и современной — господствуют две взаимоисключающие, противоположные сверхидеологии, которые изначально предопределяют в самом истоке все разнообразные практические проявления. Традиция считает, что возможное выше действительного, истина — выше полезности, замысел — выше осуществления, прообраз — выше отражения. Современный мир основан на прямо противоположном подходе. В нем действительное ставится над возможным, польза — над истиной, а конкретное, фактическое довлеет над идеальным. Современность основана на духе скепсиса, она доверяет только материальному факту, но, так как факт проистекает из интерпретации, то, в конечном итоге, современный человек может легко игнорировать и сам факт, если он тревожит его узкое, убогое, закомплексованное, неуверенное сознание.

2

      Ребенок воплощает в себе Возможное. Маленький человечек сохраняет свои связи с миром души, из которого он совсем недавно выплыл, чтобы проявиться в материальной оболочке. Он соткан из целой гаммы возможностей, которые пока еще сосуществуют в нем цельно и одновременно, без конфликтов и взаимоисключений. Он как бы зернышко утраченного Золотого Века, искра парадиза. При этом ребенок несет в себе не просто потенции становления взрослым, спектр многообразного выбора грядущей формы. В нем явно присутствуют следы и чего-то другого, следы невидимого мира, световой реальности, от которой по мере взросления он удаляется. Этот неземной свет детских глаз — почти физическое явление; в нем потустороннее изливается в наш мир, донося какое-то субтильное знание, указывая на особые пути, ведущие не от возможного к действительному, а наоборот, от действительного вглубь возможного. В ребенке есть нечто, что намного превосходит взрослого, на нем покоится дыхание вечности, отблеск бессмертия…
      Ребенок стоит выше пола. Точнее, выше пола как разделенности, строгой распределенности эротических ролей. Он андрогинен. Любовь он переживает всем своим существом, как универсальный полюс, в котором сходятся лучи духовного счастья, и эта любовь равномерно пронизывает близкий к нему мир, независимо от одушевленности или неодушевленности предметов, независимо от полов и возрастов окружающих. Не случайно в алхимии, — науке, утверждающей, что все предметы (в том числе минералы) имеют душу и что все существа являются скрытыми андрогинами, — символизм ребенка развит в высшей степени. Философский камень — венец работы в красном, rubedo — изображается в виде играющего младенца. Волшебная возможность преображения, просветления, спасения через сверхполовую андрогинную Любовь, магию Золотого Зародыша, тайной точки вселенского круга. Философский камень, играющий ребенок — Puer Ludens — это Возможность, никогда не становящаяся действительностью, но напротив, растворяющая действительность в солнечных лучах абсолютной, не знающей границ и дистанций Любви. В центре Традиции стоит дитя, младенец. И не случайно, высшая из традиций, последняя из традиций — христианство — в основу своего учения полагает божественное Рождество, воплощение Сына, маленькое нежное существо в вифлеемских яслях, принесшее спасение одичавшей в ядовитых кошмарах Вселенной.

3

      Современный мир основан на полном отрицании Традиции. Возможное он признает только тогда, когда оно становится действительным, a posteriori. Ось нашего общества — взрослый человек, способный регулярно трудиться, платить налоги, зарабатывать деньги, голосовать. Само представление о человеке калькируется именно с него. Детство считается подготовкой к взрослой жизни, поэтому так много внимания уделяется образованию, воспитанию. Основное внимание сосредоточено на том, как быстрее и эффективнее сделать из малышей некоторое подобие взрослых. Это называется «акселерацией», убыстрением развития. Само собой разумеется, что профанический мир считает такой процесс позитивным, поскольку рассматривает превращение ребенка во взрослого как повышение, улучшение его качества, его социального статуса. Но становясь взрослыми, дети не только утрачивают тонкую связь с невидимыми мирами, со световыми регионами творения, они также постепенно теряют возможность выбора — стать тем или тем, пойти по тому или иному пути. Постепенно из изобильной райской полноты благодатной любви они приходят к строго ограниченной, фрагментарной индивидуальности, определенной по половому, профессиональному, социальному, экономическому признаку. Превращаются в некую отчужденную предопределенную и жестко ограниченную ячейку, практически начисто лишенную всякой свободы и обреченную на дальнейшую физическую и социальную деградацию, а в конце концов — на тупое механическое исчезновение. Малыш имел возможность стать кем угодно. Более того, он мог выбрать самый узкий и сложный путь — путь обретения бессмертия, путь вертикали, в миры духа, где правят законы вечной юности, вечной Весны. Такая возможность заложена не просто в отдельных детях, но во всех детях без исключения, в самом состоянии детства, которое выше, чем индивидуальность, чем конкретика человеческой личности. С возрастом возможности сужаются, выбор становится все более ограниченным, душа втискивается в клетку социально-половой специализации, перетекает в ограниченный и подверженный разрушению образ. Дыхание потустороннего затихает, начиная с некоторого момента, мы имеем дело уже не с подлинно живым существом, но с запрограммированной, легко предсказуемой социально-эротической машиной, совершенно неинтересной и предельно несвободной. Через деньги, работу, полицию, телевизор и постель это взрослое существо описывается и управляется проще, чем компьютер. Всякая действительность, конкретность легко высчитывается. Только чистая возможность ускользает от холодного, мертвящего мира рациональности и социальных манипуляций. С детского сада и школы малыши начинают подвергаться душевному геноциду, усваивая ложные законы и неоправданные табу, обтесывая массу своей души в убогую отталкивающую форму современного взрослого. От парты и ложных знаний малыши бегут мыть машины, проходя убийственное облучение денежным ядом. К 12 годам это уже, как правило, законченные взрослые, неисправимые циничные идиоты, без грез и видений, без тонких предчувствий и мудрой веры в чудо, без чистой любви и внимательного вкуса к магии сна.
      Современный мир основан на подавлении детства, на моральных репрессиях против малышей, которым отказано в их основополагающих видовых правах, и особенно в главном праве — в праве на внимание, уважение, в праве собственного свободного бытия, защищенного от возрастного произвола взрослых. Дети полноценнее родителей, они их умнее, чище, благороднее и достойнее. С духовной точки зрения, они их старше.

4

      Нормальным государством и нормальным обществом должны править дети, венценосные младенцы или, на худой конец, те, кто ближе всего стоят к детскому состоянию души — провидцы, мудрецы, святые, пророки, так же, как дети, чисто верующие во вселенную чудес и так же, как дети, сохраняющие связь с миром души, предшествующим рождению. Если мы хотим жить в нормальной цивилизации, все пропорции должны быть немедленно перевернуты. Взрослые обязаны изучать в высших учебных заведениях мифы и сказки, сдавать экзамены на чудеса и видения, слушаться непредсказуемых ассоциаций и велений многомерной безграничной любви. Труд должен стать следствием изобилия радостных созидательных сил души, увлекательной игрой, легкой, захватывающей, бескорыстной, свободной. Но для этого необходимо совершить переворот, привести к власти людей с детским сознанием, с детской наивностью, детской мудростью…
      Почти буквально исполняются сегодня слова Гесиода о четвертом железном веке, в котором младенцы будут рождаться с седыми висками. Современный мир — апокалиптический спектакль, в нем даже дети похожи на чиновников, а игрушки точно воспроизводят уменьшенные предметы взрослого — компьютеры, автоматы, домашнюю утварь… Герои современных сказок — дети или животные — как две капли воды имитируют взрослых: агрессивные бандиты монстры-черепашки, пожирающие в бесконечных количествах мондиалистскую пиццу, жадный и тупой ростовщик дядюшка Скрудж, типичный взрослый англо-саксонский ублюдок, и все в том же духе. Нынешние дети — антидети, их виски седы, их взгляды пусты, их интересы материальны, их расчеты циничны. Что делать: железный век, четвертый цикл. Экстремум вырождения.
      Но вместе с тем то здесь, то там ловишь в детских глазах странную, солнечную радость. Тайный орден малюток знает что-то, во что с трудом верится революционерам в годах. Будто лучи Золотой Короны пробиваются сквозь нынешние сумерки… Будто посланцы Венценосного Младенца, рассеянные среди обычных детишек, готовят какой-то невероятный заговор, который перевернет ход истории, потрясет ветхий мир, развяжет эсхатологическое восстание Любви…. Вопреки всякой очевидности что-то подсказывает — Puer Ludens возвращается, а вместе с ним и Золотой Век, власть детей, Великая Реставрация.
 
       Cтатья написана в 1994 г., впервые опубликована в 1994 г. в газете «Лимонка»

ПОД ЗНАМЕНЕМ БОГИНИ

      Историк Бахофен блестяще доказал в своей работе "Материнское право" ("Mutterrecht"), что нашей патриархальной цивилизации, основанной на главенстве мужчины, предшествовала иная цивилизация — цивилизация женщин. В какой-то момент мужчина смог осуществить революцию против "материнского права", и с тех пор социальная психология самых различных народов и цивилизаций основывается на владычестве мужчин. Женщине отведена социально вспомогательная роль, она вытеснена из публичной сферы и привязана к пространству дома, семьи, хозяйства. В некотором смысле она низведена до уровня домашнего животного или прислуги. Иудаистическая традиция называет женщину "телесным органом мужчины, получившим самостоятельность". Особенно последовательные и радикальные выводы относительно патриархального устройства общества сделали семитские народы и авраамические религии (иудаизм, ислам). Но и в индоевропейских традициях женская мифология почти всегда относится к пережиткам более древних исторических пластов, а актуальным пантеоном управляет мужское божество. Но все же, помимо «дневного» социального порядка и официальных идеологий (религий), в психике индоевропейцев сохранились глубинные уровни, сублиминальные мотивы, коренящиеся в периоде "материнского права". В эпохи духовных потрясений, социальных катаклизмов, высшего напряжения арийской души эта тематика Священной Женщины, Белой Дамы, Weisse Frau всплывает с поразительной регулярностью. Римские весталки и фракийские колдуньи, культы Афродиты и Кибелы, женское священство гностического периода раннехристианской Церкви и поклонение Пресвятой Богородице, куртуазная традиция Средневековья и лютеранский протест против католического целибата жречества — все это следы ушедшего изначального мифа, в котором главным действующим лицом была Женщина, Богиня, Мать и Жена, наполняющая своим световым присутствием космическую стихию. Утрата матриархата была катастрофой для мира Традиции. Почитание высшего начала как женского предполагало изначальную божественность не просто мира как структуры, но и мира как материи, субстанции. Вся реальность осознавалась как ткань метаморфоз, где нет смерти, но есть превращения, динамические траектории изобильной, бьющей через край жизни. Мужчина был окутан в женщину, которая выступала и вне и внутри него, которая служила ему и вдохновляла его, которая была одновременно и его мысльюи его плотью. Златоволосая богиня Неба и Земли, пречистая Фрейя, мать богов и героев, она пропитывала своим присутствием быт и культ, созерцание и действие, искусство и созидание. Мужское начало было не противоположно женскому и не подчинено ему. Оно как Рыба в воде пребывало, сохраняя свою концентрированность, в вездесущей стихии Женщины-Мысли, Женщины-Мудрости. Индуистский тантризм, гностический миф о Софии и каббалистическая идея Шекины, женского присутствия Божества суть мотивы, восходящие к древнейшим эпохам арийского матриархата.
      Патриархат не был победой мужчин. Он был их поражением, так как вместе с порабощением женщины случилось вырождение самого мужчины, который подчинил своему рациональному, дискретному сознанию, ставшему самостоятельным те сферы, которые ранее схватывались сердечной интуицией. Женщина-Мысль была сведена до уровня женщины-тела. Дух и материя, некогда тождественные в световом синтезе Богини, в ее присутствии, разделились, пришли в конфликт. Мужчина утвердил свою формальную логику, причинно-следственные поля. Мир отделился от Причины, два пола стали разделенными стеной, появилась идея линейного времени — продукт абсолютизации мужской ментальности, оторванной от женской интуиции, схватывающей целый цикл.
      Вместе с тем началось вырождение и самой женщины. Низведенная до инструментальных функций, загнанная в тюремные пределы кухонь и огородов, она стала утрачивать свое духовное величие, обращая интуицию на земное, исподволь мстя мужчине истерикой, жаждой стяжательства, сознательно подчеркнутой бестолковостью, раздражающей рационального монстра времен патриархата. Лишь в роли блудницы сохранила женщина свое сакральное достоинство, униженное и осмеянное мужским прагматизмом, презрением, социальным позором, экономической подоплекой. Падшая София, Шекина в изгнании.
      Эпоха революций дала надежду на Реставрацию. Валькирии и пассионарии восстаний, социальной борьбы и революционного террора вышли на авансцену истории. Казалось, что начинается эпоха торжествующей Электры. Роль женщин в коммунизме, нацизме огромна. Они поняли антирациональную линию этих учений, прониклись духом Великого Возвращения, который сквозил за этими современными внешне, но глубоко эсхатологическими учениями. Но в лоне нацизма и коммунизма матриархальные тенденции не были доминирующими. Наряду с женопоклонниками Людвигом Клагесом и Германом Виртом (основателем "Аненэрбе"), с жрицами германского культа — прекрасными Матильдой Людендорф и Мартой Кюнцель — существовали маскулинистические линии идиота Розенберга, философская муштра Боймлера и консервативные теории "трех К ("Kueche, Kinder, Kirche"). Так же и при Советах: начавшись со свободной любви, всеобщего оргиастического восторга Переворота — с Веры Засулич, Ларисы Рейснер и практиковавшей сексуальную магию Александры Коллонтай, — все кончилось сталинским морализмом и обмещаниванием эротики в позднем Совдепе.
      Феминистское движение изначально было связано с неоязычеством и оккультными организациями, носило подчеркнуто «антисемитический» (и антибуржуазный, одновременно) характер. Позже оно выродилось в либеральную карикатуру, где вместо светового преображения мира, женщины требовали лишь свободу превратиться в того отвратительного аппарата, которым является современный мужчина.
      Национал-большевизм — последняя революционная доктрина истории. Она вбирает в себя все предшествующие антисистемные, нонконформистские идеологии, которые разрешаются в общем интеллектуальном и практическом синтезе. Конкретность экономических и социальных требований непротиворечиво перетекает в высшие сферы метафизики. Миф расшифровывается в деле, а не в рационализации. Поэтому пробуждение Спящей Красавицы, космической Девы, Weisse Frau, реставрация гиперборейского нордического матриархата, тантрическое торжество Шакти, произнесение великой формулы индуистских посвященных "Я есть Она" (которое тождественно утверждению Сохраварди "Я — Солнце", ana-l-shams) — наше святое дело, задача нашей Революции. Это национальное, мессианское дело России, дело социализма.
 
       Cтатья написана в 1995 г., впервые опубликована в 1995 г. в газете «Лимонка»

КЛЯНУСЬ ПРЕДВЕЧЕРНИМ ВРЕМЕНЕМ

1. "Воистину человек в убытке"

      Вера в прогресс — чистая фикция. Пережиток оптимистического XVIII века. Ни одна религия не учит о прогрессе. Напротив, все они утверждают, что человечество следует курсом вырождения, упадка, грехопадения. От золотого века к железному. Сура Корана, которую любит цитировать гениальный Гейдар Джемаль, гласит: "Клянусь предвечерним временем: воистину человек в убытке".
      Убыточность человека понимали не только священные учения. Уже в XX веке некоторые внешне современные идеологии подспудно обращались к идее циклического времени, предполагающего деградацию, на смену которой должен прийти новый золотой век. Самыми яркими из этих идеологий были национал-социализм и большевизм. Капиталистический буржуазный режим осознавался как предел дегенерации, против которой красные и коричневые романтики выдвигали блистательные перспективы Нового Мира, восстановленного золотого века. Активный пессимизм радикалов обращал волю масс на достижение двух целей: уничтожение выродишегося (ветхого) человечества и создание принципиальной новой райской цивилизации. Чистки и кровопролития большевиков и нацистов имели мистическую подоплеку. Это не эксцесс садизма, жестокости, антигуманности. Просто элите было очевидно: "воистину человек в убытке"! Предвечернее время неумолимо приближается к полночи. Но в утробе мрака уже зреет Новая Заря. Новый мир. Великий Полдень пророка Ницше. Коммунизм. Рай на земле.

2. В битве с "прогрессом"

      В слове «прогресс» сконцентрирована доктрина "князя мира сего", либерального «антихриста» общества потребления. Упадок выдается за подъем, болезнь — за здоровье, кризис — за процветание, патология — за норму, монстр — за человека, гадина — за эталон морали.
      Против «прогресса» логически должны быть представители всех религий, всех традиций. Это правый, консервативный фланг. Против «прогресса» выступают фашисты и консервативные революционеры, строители Нового Средневековья. Для них «прогресс» — материализм, торжество «торгашеской», космополитической ментальности. И самое парадоксальное, что против «прогресса» борются подлинные коммунисты, изначально противопоставившие инструментальное, манипуляционное улучшение положения рабочих в капиталистических странах (уловка антихриста) романтической, мистической перспективе "классовой борьбы" до последней капли крови, заре Революции.
      "Человек в убытке" — это очевидно христианину, мусульманину, буддисту, фашисту, большевику. «Человека» надо преодолеть. Новый Человек должен сменить того, чья историческая миссия завершилась. Это не прогресс, но переворот. Не постепенное улучшение (а на самом деле, постепенное вырождение), но радикальная смена всех условий, систем, пропорций и параметров.
      Единый фронт — традиционалисты и революционеры. Один враг, один метод, одна цель. Пылающее Новое… Раскошные сады обретенного рая после скрежета кровавой битвы, выворачивающей наизнанку опустившуюся тушку человечества…

3. Вкус полыни

      Поражения копятся. Религии извращаются, забывают о своей собственной сердцевине. Общество роняет традиции. Вопросы духа интересуют только университетских очкариков. Попы послушно освящают банки. Муллы приторговывают недвижимостью. Ламы борются за экологию.
      Фашистов разгромили, рассеяли и выжали из общества.
      Хмуро слушают они свои марши, прячась по щелям.
      Рухнула грандиозная конструкция Советов. Скурвилась партэлита, заснули омещанившиеся массы, сошли с ума разленившиеся чекисты. Только бабки с кастрюлами на анпиловских митингах размахивают пионерскими галстуками. Это все, что осталось от великого эсперимента…
      Предвечернее время поглотило всех тех, кто оставался верен неизбежной заре даже в самую глухую пору ночи. Последовательно были проиграны козыри "брани духовной" (поражение Традиции), битвы за нацию (крах фашистских режимов), классовой борьбы (падение мирового соцлагеря). Ни одно из учений, направленных против неумолимой логики буржуазного вырождения, против «прогресса», против «антихриста», отныне не действенно, не эффективно, не достаточно. «Убыточность» человеческого фактора разъела даже то, что было изначально направлено на ее изживание, на ее преодоление.
      Материальные факторы окончательно подчинили себе души людей. Нации рассеялись в космополитическом смешении. Капитал победил Труд, сделав его своей марионеткой, своим инструментом.
      Наше поражение тотально. Наши ценности рассыпались в прах. Наши учебники и классики вызывают недоуменное пожатие плечами даже у нас самих. Мы преодолены «прогрессом», охвачены «антихристом», скуплены на бирже… Нас загнали в общее гетто, где христианин толкается локтями с социалистами и мусульманин отвоевывает миллиметр площади у фашиста, разъедаемого манией преследования.
      Общий вкус полыни, вкус тотального поражения.
      Все кончено?

4. Что делать?

      Можно, конечно, опустить руки, и сетовать на неизбежность циклических законов. Полночь есть полночь. Но это означает ни больше ни меньше как предательство. Своей пассивностью, сонностью, растерянностью мы как бы говорим: "Все наши предшественники пали напрасно. Реки крови друзей и врагов лились лишь для ублажения демона рока, Молоха истории, прожорливого автомата деградации." Настаивать каждому на своем тоже нелепо. Если нечто не действует, не дает результатов, глупо затыкать уши и прятать в ладонях глаза. Факт поражения нельзя отменить на основании самогипноза.
      Только один путь есть у нас. Только один выход. Только одна возможность. Современный мир вытеснил на свою периферию, в подполье, в зону отбросов и отходов все те идеи, силы и качества, которые некогда правили цивилизацией. Святой и созидатель, гений и мученик, проповедник и визионер, завоеватель и император ютятся в общих подвалах современности. На поверхности же правят ростовщики убытка, процентщики вырождения, манипулирующие силой гравитации, которая оседлала человеческих скотов, эсхатологических микробов последних времен. Но всеобездоленные, лишенные наследства, отброшенные, униженные, истоптанные должны, обязаны собраться для последнего действия.
      Проклятые всех цветов, политических убеждений, каст, ориентаций, полов, национальностей, конфессий и толков, лишенные места в мире «прогресса» и либеральных ценностей, беженцы и ветераны всех проигранных войн истории помазаны одной целью — Восстание. Революция, единая и неделимая, как Любовь, как Родина, как Церковь, как Смерть. Нас спасет только общий знаменатель Отрицания. Отрицания тех, кто в центре. А в центре всего лишь "убывающий человек"…
      Закамуфлированный миллионами полицейских и банковских счетов, тщедушный крошка Цахес, голый рахитичный урод, с призраками мыслей и протезами чувств. Стоит сдуть с него покрывало иллюзий, и перед нами останется жалкая горстка соплей… Это легко, это так легко — взять антихриста за оттопыренную губу…
      Но чтобы сделать это мы обязаны сплавить воедино все то, что противостоит современному миру, «прогрессу». Никакой монополии на истину в наших катакамбах. Никаких теологических споров. Никаких доктринальных дискуссий. "Пистис София", Коран, апокрифы, Евангелие, «Капитал» и "Майн Кампф" одинаково верны и истинны. В нашей борьбе не должно быть фракций и сект. Мы все одинаково обобраны и отвержены. У нас общий враг. Пришло время создать партию еще более нового типа. Религиозную, националистическую, большевистскую, оккультную, субверсивную. За пределом всех разделительных линий.
      Акт Восстания — вот что сделает нас братьями. Лишь в нем мы поймем друг друга. Лишь с ним мы опробуем наше учение.
      Теорией может быть отныне только то, что объединяет необъединимое. И поверяет свою истинность взрывом отчаянного сопротивления. Вопреки всему мы выбрасываем над последним несдавшимся дзотом знамя Войны. Его цвет менее всего напоминает белесую простынь поражения. В нем сошлись все цвета прожитых жизней, продуманных мыслей, сожженных страстей. На нем знаки всех религий и орденов.
      Тупые двуногие космической полночи, мы обязательно, несмотря ни на что, победим вас!
      Клянусь предвечерним временем.
 
       Cтатья написана в 1995 г., впервые опубликована в 1995 г. в газете «Лимонка»

ГНОСТИК

      Приходит время открыть всю правду, обнажить духовную сущность того, что пресмыкающиеся обыватели называют "политическим экстремизмом". Мы достаточно запутали их, меняя регистры наших политических симпатий, окрас наших героев, переходя от огня к холоду, от «правизны» к «левизне» и обратно. Все это была лишь интеллектуальная артподготовка, своего рода идеологическая разминка.
      Мы напугали и ввели в соблазн и крайне правых и крайне левых, теперь и те и другие потеряли ориентиры, сбились с проторенных троп. Это замечательно. Как любил повторять великий Евгений Головин: "Тот, кто идет против дня, не должен бояться ночи." Нет ничего приятнее чувства, когда почва уходит у вас из под ног. Это первый опыт полета. Гадов это убьет. Ангелов закалит.
      Кто же мы, на самом деле? Чей грозный лик все яснее проглядывает за парадоксальным радикальным политическим течением с пугающим названием "национал-большевизм"?
      Сегодня на это можно ответить без двусмысленностей и уклончивых определений. Хотя для этого придется сделать краткий экскурс в историю духа.
      В человечестве всегда существовало два типа духовности, два пути — "путь правой руки" и "путь левой руки". Первый характеризуется позитивным отношением к окружающему миру; в нем видится гармония, равновесие, благостность, покой. Все зло представляется частным случаем, локальным отступлением от нормы, чем-то несущественным, преходящим, не имеющим глубинных трансцендентных причин. "Путь правой руки" называется также "путем молока". Он не причиняет человеку особенных страданий, оберегает его от радикальных опытов, уводит от погружения в страдание, кошмар бытия. Этот путь ложный. Он ведет в сон. Идущие по нему никуда не дойдут…