Верь мне!

Брайент казался чем-то на редкость недовольным, и Лу инстинктивно почувствовала, что это было прощальное слово «киска». Слова Аллана ее тоже немного покоробили, и она поняла, что они звучат слишком фамильярно для столь недолгого знакомства. Бедненький Аллан! Он и сделал-то это только для того, чтобы немножко утвердиться в глазах старшего мужчины, она была в этом уверена. Лу прекрасно понимала это юное ощущение собственной неполноценности перед лицом настоящего сельского жителя, землевладельца, уверенно стоящего на ногах. Ну, неважно, вечер должен быть чудесным!

Лу была по-прежнему полна этого дивного нетерпения, когда стояла перед зеркалом в маленькой гостиничной спальне несколько часов спустя. Стивен Брайент угостил всех роскошным обедом, а потом они поднялись наверх переодеться и, приняв горячую ванну, Лу почувствовала себя отдохнувшей и готовой ко всему.

Она изгибалась и поворачивалась, самокритично разглядывая свое отражение в зеркале. Впечатление было отнюдь не отталкивающим: да и вообще, это было лучшее, что она могла придумать. Она сшила платье самого простого фасона: пышная юбка, присборенная на талии, самый обыкновенный безрукавный лиф, квадратная горловина, отделанная белым кружевом-ришелье, сквозь которое была продернута узенькая бархотка (эту отделку она с благодарностью позаимствовала из коробки для рукоделья, принадлежавшей Марни). Для другой отделки бархатной ленточки не хватило, но Лу надела черный лакированный пояс от розового шерстяного платья, который подчеркнул ее узенькую талию. И как хорошо, что она купила эти дешевенькие босоножки в уличной лавочке в Коломбо, когда плыла в Австралию. Они только чуть выглядывали из-под пышной длинной юбки, и их высокие каблуки и узенькие ремешки казались довольно изящными и вполне подходящими к моменту. Лу в последний раз одернула юбку. Она готова!

Пенелопа и Дженни переодевались в комнате чуть дальше по коридору. Они предложили ей прийти и присоединиться к ним, чтобы вместе спуститься вниз. Вот Лу и пришла туда и, постучав, вошла. Ох, ну и великолепно же они выглядят, подумала она, не сдержав восхищенного вздоха при виде воздушного белого платья Пенелопы. И Дженни тоже была такой загорелой и живой в облегающем прямом длинном бледно-золотом платье. Лу знала, что ее собственный наряд выглядит слишком бедным и незамысловатым: свеженакрахмаленный хлопчатобумажный материал в клеточку, простая белая с черным отделка — такое платье могла бы надеть школьница на свои самые первые танцы. Ну и что! — с вызовом подбодрила она себя. Может, ты и не школьница, но это и правда твои первые танцы, а это платье — единственное, что можно было придумать на основе тех отвратительных материй в «сельском» складе Брайента! Чуть огорчившись, она последовала за остальными вниз.

То, что произошло потом, показалось Лу сном — дивным, чудным сном, память о котором она будет хранить всю жизнь. Какие бы удары ни предназначала ей в дальнейшем судьба, куда бы она ни отправилась, что бы с ней ни случилось, у нее останутся эти незабываемые часы, незамутненную радость которых она сможет переживать вновь и вновь. Если она не уносилась в вихре вальса с Алланом и не танцевала квикстеп с одним из его бойких друзей, то пила сидр у бара, который занимал всю дальнюю стену бального зала, или кружилась среди толпы молодежи, вышедшей «проветриться» на веранду гостиницы. Банту удалось один раз заполучить ее, чтобы протанцевать «Поля Джонса», а с Энди она танцевала «Сейент Бернард» — народный танец, но большую часть вечера она провела с Алланом. Он был прекрасным кавалером: забавным, остроумным, внимательным — и оберегал ее почти по-братски. Так что Лу почувствовала, что боль и обиды последних месяцев уносит куда-то далеко в вихре этой радости, к которой она совсем не привыкла.

Наконец капельмейстер объявил последний танец, и когда рука Аллана снова потянулась, к ней, за его спиной прозвучал голос — голос, которому нельзя было возражать:

— Кажется, это танец мой, Йетс.

Ее взяли под локоть и повели к группе танцующих — и она оказалась в объятиях Стивена Брайента. Все это произошло так быстро и ловко, что она даже не успела ничего сказать. Сейчас, когда она подняла голову и увидела его подбородок прямо у себя над головой, он улыбнулся ей чуть насмешливо.

— Не разговаривайте, — скомандовал он немного грубовато и притянул ее поближе, нестерпимо красивый сейчас в своем белом смокинге. Лу полностью отдалась танцу. Это была вершина блаженства. Ничего из того, что происходило раньше, не могло сравниться с этим чувством. Теперь она поняла, что до сей минуты вечеру чего-то не хватало. Он танцевал прекрасно: умело, властно, как и все, что он делал. Вместе они составляли как бы единое целое; движения Лу прекрасно сочетались с его, и они кружились, покачивались, скользили. Когда музыка смолкла, она все еще была во власти очарования, все еще тихо напевала эту последнюю мелодию, все еще мечтательно думала о невыразимом блаженстве находиться в его объятиях… Неожиданно чей-то грубый низкий голос разбил вдребезги ее иллюзию.

— Эй, привет, Стив! — окликнул его неотесанный коренастый мужчина, шутливо пихая огромный кулак ему под ребро, — Танцуешь по-прежнему неплохо! Похоже, что не слишком-то и скучаешь по своей крале из Сиднея, а?

Стивен Брайент не отозвался. Вместо этого он ответил этому типу тщательно сдержанной улыбкой — скорее гримасой, чем улыбкой — и Лу увидела, что несмотря на загар, он побледнел. Его губы сжались в тонкую полоску, подбородок выдвинулся вперед.

— Найдем остальных и будем возвращаться, — сказал он яростно, поворачиваясь к двери.

Лу мало что запомнила на обратном пути в первый утренние часы воскресенья. Свернувшись под пледом на переднем сиденье, она пыталась вздремнуть, но жестокий холод и щемящая боль где-то в самом сердце не давали ей заснуть, хотя она даже не побеспокоилась открыть глаза, чтобы посмотреть, кто именно — Эндрю или Бант — открывал ворота.

Она должна бы чувствовать себя счастливой, укоряла она себя. Вечер был чудесным, и Аллан оказался добрым, веселым другом. Он хотел снова с ней встретиться, и, прощаясь, обещал, что они скоро увидятся. Дженни тоже была очень дружелюбна и приглашала ее приехать погостить. Когда Пенелопа вернется к себе домой, Дженни снова останется совершенно одна, и будет так приятно, если можно будет время от времени поболтать с ней о том, что обычно занимает девушек их возраста. Почему же Луиза чувствовала себя так, будто ее заледеневшее сердце медленно просыпается для какой-то сверлящей боли невыразимого томления?.. Ответ Лу узнала только на следующий день.

Глава 4

Казалось, не успела Лу положить голову на подушку, как уже рассвело. Но было так приятно полежать немного, перебирая в уме волнующие события вчерашнего вечера! По воскресеньям завтрак всегда был немного позже, и к тому времени, как она явилась на кухню, у Джима уже пылали куб и плита, и он наполнял кипятком заварочный чайник для первой утренней чашечки, которую они всегда с удовольствием выпивали вместе.

— Привет, Лу. Ну, как сегодня поживает наша танцорка? По крайней мере, под глазами у тебя мешков нет. Ну, хорошо повеселилась?

— Конечно, Джим, — с энтузиазмом ответила она. — Все было просто великолепно, и я никогда не видела таких прекрасных созданий, как эти маленькие лошадки. А какие они умницы, право! Знают, куда скакать, а уклоняются и поворачиваются так быстро, как будто тоже играют — даже больше, чем всадники. Когда матч кончался и игроки были мокрые от пота, эти пони для поло, кажется, хотели играть дальше и совсем не желали уходить с поля. А как твой день прошел, Джим?

— О'кей, знаешь. Мы с Блю чинили изгороди у источника Динго, где эти бычки вечно вырывались. Потом пришла почта. Я дал Фреду холодного мяса и пирожки с джемом, как ты сказала. Он все подмел. Говорит, младенец Питерсов еще не очень-то поправился, и тот черный с палевым щенок из Форуэйз так и не нашелся. Они боятся, что он подхватил приманку, говорит Фред.

Лу пробормотала что-то сочувствующее, укладывая ломтики бекона на большую сковородку. К тому моменту, как бифштексы и яичница уже лежали на тарелках, явились Энди и Бант, протирая глаза, зевая и потягиваясь.

— Боже, как я умираю с голоду! — воскликнул Бант. — Кажется, я уже неделю не ел.

— Но зато много пил, — уколол его Энди, и Джим присоединился к общему хохоту:

— Хо-хо! Сегодня голова поди трещит, а? Бант не снизошел до ответа, а сел за стол и жадно принялся есть. Лу позвонила в колокол у заднего крыльца, вызывая Расти и Блю, потом отнесла поднос с завтраком в гостиную. Стив Брайент был уже там: он разбирал у окна вчерашнюю почту. Глядя на него, никто бы не сказал, что он танцевал всю ночь, а потом ранним утром вел машину до дома больше семидесяти миль. Лу подумала, ложился ли он вообще — и решила, что, скорее всего, нет. И несмотря на это был слишком свеж, слишком бодр — и к тому же потрясающе привлекателен, в облегающих бедра габардиновых брюках и в рубашке с галстуком в честь воскресного дня. Когда Лу вошла, он поднял глаза.

— О, мисс Стейси. Я получил письмо от Марни. Она приезжает в конце недели. Пишет, что теперь ее брату гораздо лучше и его вполне можно оставить, и что она приедет в субботу и попросит Фреда подвезти ее на грузовике. Конечно, я этого не допущу — для женщины ее возраста это слишком утомительная поездка. Я в пятницу отправлю ей телеграмму и сам ее встречу. Что-то случилось, мисс Стейси? Вам нездоровится? В чем дело? — В его голосе появилась озабоченность.

Лу сделала напрасную попытку унять дрожь в руках и поставила поднос на стол. Задыхаясь, она запротестовала:

— Это.., это.., право же.., пустяки. Я в полном порядке. Просто недоспала и перевозбудилась вчера, вот и все. Мне уже через секунду станет лучше. — Она пыталась взять себя в руки. — Я просто пойду прилягу ненадолго, пока вы все завтракаете. Я совершенно здорова, право же. — И она бросилась к двери.

В благословенном одиночестве, в своей комнате она с отчаянием бросилась на кровать, прижавшись щекой к прохладной подушке. Эта томительная боль в сердце, потрясение, которое холодным твердым комком ударило ей в солнечное сплетение при известии о том, что время ее пребывания в Ридди Хиллз почти истекло, — теперь Лу знала, что они означают. Она знала, почему сладость пребывания в объятиях Стивена Брайента вчера ночью растворилась в горечи из-за благодушного намека того грубого человека. Потому что она сама хотела оказаться на месте той самой девушки из Сиднея. Нестерпимо хотела! Теперь со всей горькой честностью своего страдающего сердца она осознала, что произошло. Она полюбила Стивена Брайента, полюбила этого деревенского фермера. Ускользающее чувство, которое она испытывала уже несколько недель, теперь выкристаллизовалось в нечто определенное, сильное и глубокое, в нечто постоянное, чудесное и.., безнадежное!

Лу села на кровати. Ну что ж, по крайней мере она понимает, как все это безнадежно» к это, конечно же, первый шаг на пути к победе над чувством, которое грозит ее захлестнуть. Ей просто придется его тщательно скрывать — он не должен ни о чем догадаться. И по крайней мере, ей недолго придется это делать, печально подумала она. Ей скоро придется уехать — ведь Марни возвращается. Это была временная работа: так было ясно оговорено с самого начала, и она сама этого хотела. Она угрожала, что уедет, просила и требовала, чтобы ее отвезли обратно на разъезд Нандойя — а теперь мысль об отъезде заставляла ее плакать. Чувство, которое она испытывала к Дику Уорингу, не было любовью. Она поняла это только теперь, обладая новым знанием. Это были благодарность, страх одиночества, постоянное общение — возможно, все это вместе…

Лу прошла в ванную, сполоснула лицо холодной водой и приготовилась вернуться на кухню. Жизнь сдала ей плохие карты, но, странное дело, она даже не испытывала обиды за то, какую шутку сыграла с ней судьба — только покорность. Никогда ей не было легко в жизни, и, видимо, следовало уже к этому привыкнуть. Ей просто придется смириться со случившимся и продолжать улыбаться, как ни в чем не бывало, а если удастся скрыть свои чувства, то она по крайней мере сохранит свою гордость.

Огибая веранду, Лу чуть не столкнулась с Джимом.

— Лу, ты не заболела? Босс ушел к насосам и велел, чтобы я посмотрел и убедился, что ты здорова.

— Да-да, со мной все в порядке, Джим… Не знаю, что это на меня нашло. Наверное, слишком много танцев и волнений. — Она засмеялась, и Джим облегченно вздохнул.

С этого момента никто не догадался бы, что у Лу какие-то трудности. Она шутила с парнями за обедом, пела, перемывая посуду, и если голос ее иногда и срывался, то, кажется, никто этого не заметил. Но потом она побрела к реке вдоль узкой овечьей тропинки, которая вела к источнику Динго. Там она уселась на упавший ствол дерева и невидящим взором уставилась в мутные зеленые глубины. Она не знала, сколько времени просидела так, пока хрустнувшая у нее за спиной ветка не вывела ее из этого оцепенения.

Лу оглянулась, встала. Перед ней стоял Стивен Брайент.

— Садитесь, — сказал он и, не дожидаясь, пока она послушается, удобно устроился на бревне, так что когда она села, их плечи почти соприкоснулись.

— Я пришел сюда за вами следом, — признался он без всяких предисловий. — Я увидел от насосной станции, что вы направились к реке. Я подумал, что вы как-то не кажетесь счастливой. Вам плохо, мисс Стейси?

Плохо! Если бы только этот человек знал, каким преуменьшением это звучит. Лу собрала все свои душевные силы.

— Нет, я всем довольна, мистер Брайент, — ответила она спокойно. — Естественно, я думаю о своих следующих шагах — теперь, когда возвращается мисс… Марни. Вы бы хотели, чтобы я была готова к отъезду в тот же день, когда она приедет? Так вы сэкономите бензин на поездку в Нандойю — хотя, конечно, мне нетрудно будет поехать в субботу с Фредом и уехать ночным поездом.

Ну вот, главное было сказано, и ей удалось совсем не выдать своих чувств. Ее голос даже не дрогнул. Лу могла быть собой довольна.

Однако Стивен Брайент не был ею доволен! Она встревожилась, увидев, что внезапно его черные брови хмуро сдвинулись, а твердо очерченные губы сжались. Некоторое время он молчал: поднял веточку, разломил ее на мелкие части и отбросил их одну за другой нетерпеливым взмахом руки. Когда он наконец повернулся к ней, лицо его было сосредоточенным, голос звучал ровно.

— Вам вдруг очень захотелось нас покинуть — и это после того, как вы так счастливо тут устроились? Это имеет какое-то отношение к тому, что произошло вчера?

— Вчера? — Лу была так изумлена, что, не удержавшись, подняла на него робкий взгляд. Его глаза были совсем рядом: серые, спокойные.

— Да, вчера, — неумолимо повторил он. — Когда мы танцевали вчера с вами, я готов был поклясться… — Он вдруг замолчал, поднялся, засунул руки в карманы и сделал несколько шагов вдоль берега. Когда он вернулся обратно, он говорил уже сухоофициально.

— Мисс Стейси, мы все были бы страшно рады, если бы вы остались — хоть бы на некоторое время. Давайте будем считать, что вы делаете мне одолжение. Марни немолода, и ей трудно одной справляться с кухней и всеми домашними обязанностями. Вы подумаете над моей просьбой?

Подумает ли она? О, если бы он только знал, как стихла боль в ее сердце при мысли о том, что отъезд пока откладывается. Конечно, она никогда не будет для него что-либо значить, но по крайней мере он будет рядом с ней, для нее утешением будет видеть его каждый день, выполнять мелкие домашние услуги, жить с ним под одной» крышей, дышать одним воздухом… Это была отсрочка исполнения приговора; какой бы короткой она ни оказалась, Лу не могла устоять перед соблазном и не ухватиться за нее.

— Когда вы говорите так, было бы нелюбезно с моей стороны, если бы я отказалась, — ответила она. От радости голос ее немного дрожал. Она справилась с собой и продолжила в деловом тоне:

— Возможно, когда Марни будет делить со мной работу по дому, я смогу найти время немного помочь вам с ведением хозяйственных бумаг. Вы работаете допоздна, и я уверена, что смогла бы избавить вас от рутинной писанины. Я немного училась бухгалтерскому делу, — конечно, если вы мне доверите?.. — Лу закончила немного робко, внезапно вспомнив с резкой горечью, как плачевно закончилась ее работа в конторе.

— У меня нет причин не доверять вам, мисс Стейси! — Он смотрел на нее очень серьезно, потом взял ее за руку, потянул с бревна и улыбнулся неожиданно по-мальчишески весело:

— Я с удовольствием воспользуюсь вашим предложением. Примерно раз в году я вылетаю во владения компании в глубине материка, в настоящую «глубинку», о которой я как-то вам рассказывал, насколько помню. На каждой из тех отдаленных станций есть конторский работник, конечно, но здесь, в Ридли Хиллз, я предпочитаю сам вести все бумаги. Их не такое количество, чтобы брать для этого специального человека, но мне жаль тратить на них дневные часы, вот почему какое-то время приходится просиживать над ними по вечерам. Не думайте, что меня не соблазняла уютная картина, которую составляете вы с Бантом и Эндрю у камина…

Это было неожиданным признанием со стороны сдержанного Стивена Брайента. Он вдруг показался ей почти простым смертным, и Лу была тронута. Кроме того, она очень разволновалась, так как он продолжал держать ее за руку, даже после того как помог подняться по крутому берегу и вывел снова на неровную овечью тропу. Даже когда они снова очутились на тропинке, он не убрал своей руки, и она ощущала ее приятную теплоту в своей ладони. Наверное, мы похожи на влюбленную парочку, вышедшую на воскресную прогулку, с горечью подумала она. Она старалась не шевелить пальцами, и только когда они уже подходили к дому, он разжал свою руку, чтобы открыть калитку. И для Лу волшебство закончилось.

В течение следующей недели она вкладывала все свои силы в то, чтобы тепло встретить старую няню Стивена Брайента. Лу просто не могла себе представить, что он когда-то был ребенком: столь явно он был истинным мужчиной, властным и уверенным в себе. Ей забавно было воображать его розовощеким младенцем, которого кто-то с любовью подбрасывает на руках. Он всегда отзывался о Марни с такой любовью и снисходительностью, что для Лу стало страшно важно, чтобы они со старой леди тоже подружились. Полируя и отмывая дочиста всю посуду, наполняя вазы самой вкусной выпечкой, на которую только была способна, Лу молилась, чтобы так и случилось.

Комната Марни располагалась справа от ее собственной, и она открыла ее, отполировала старинный дубовый гардероб и комод так, что видела в них свое отражение, поставила на подоконник большую вазу золотых хризантем. Она даже сшила новые занавески из одного из отрезов пестрых цветастых материй со склада. Для этого ей пришлось попросить у своего нанимателя ключ, но он был настолько доволен ее намерением, что даже не поленился прийти и заглянуть в дверь по дороге в душ. Его «очень мило, мисс Стейси» стало наивысшей похвалой — такой отклик эти скупые слова благодарности нашли в чутком сердце Лу. Теперь она провела руками по занавескам, чтобы выровнять их складки, и отступила назад, чтобы обозреть результат своих трудов. Да, удовлетворенно увидела она, золотые цветы в вазе подчеркнули горчичные оттенки в цветочном узоре ярких занавесок, и результат оказался очень радостным и приятным.

В этот вечер Бант принес столик и стул из комнаты старой няни, которые Лу перекрасила на веранде на расстеленной по нему газете. Белая эмаль придала комнате оттенок изящной женственности: даже Бант был поражен, хотя он, как правило, не обращал внимания на подобные бытовые, мелочи.

— Господи, комната стала совсем другая, Лу! Ты и правда здорово постаралась. Надо принести или передвинуть чтонибудь еще?

— Нет, спасибо, Бант. Кажется, все сделано, — ответила она довольно.

Они с Бантом стали теперь настоящими друзьями, и она рассчитывала на него и на Эндрю во всех планах, которые строила. Они были добрыми и внимательными ребятами, хотя никогда не могли устоять перед соблазном поддразнить ее при каждом удобном случае или «сделать из нее посмешище», как неизящно выразился Джим. Они рассказывали ей о своих проблемах, читали ей письма от родителей и подружек, а Бант даже как-то негодующе признался ей, что его настоящее имя — Бертран, и взял с нее клятву, что она никому не расскажет!

В пятницу утром она слышала, как еще до рассвета от дома отъехала большая машина, чтобы встретить в Нандойе поезд — тот же самый поезд, что привез ее сюда. Когда был съеден завтрак, запакованы сандвичи и работники ушли до вечера, Лу навела последний лоск в доме и начала приготовление ленча для приезжающих, накрыв большой кедровый обеденный стол. Когда около полудня у дома остановилась машина, Лу поспешно вытерла руки, сняла передник, пробежала вокруг дома по верандам и робко спустилась по ступеням главного входа.

Стив помогал выйти из машины маленькой пожилой женщине.

— Так вы и есть та самая Лу! Я много о вас слышала, моя милая, и я так рада, что вы живете здесь. Я уверена, что мы станем добрыми друзьями! Я слышала, что вы сделали немало чудесных приготовлений к моему приезду. Ох, так приятно вернуться — но так утомительно ехать этим ночным поездом… — Руку Лу сжали теплые полные пальцы, и она посмотрела в морщинистое желтоватое лицо с веселыми карими глазами, которые хитро и проницательно поблескивали. Волосы Марни, пронизанные сединой, были когда-то черными, и она носила их, закрутив в большой пучок на затылке. Она была полная и внешне простоватая, и так и светилась дружелюбием и терпимостью. Настроение Лу сразу поднялось. Неудивительно, что Стивен Брайент говорил о своей няне с такой любовью! Эта прямо-таки материнская теплота и сердечность тронут даже камень.

Марни опять повторила имя Лу, так непринужденно, как будто знала ее всю жизнь, и Лу поняла, что они действительно будут друзьями.

— Лу, возьмите, пожалуйста, эту торбочку и плед, а я возьму эти свертки — здесь кое-какие мелочи для парнишек — а Стив принесет мои чемоданы, да, дорогой?

Поднимаясь следом за Марни по ступенькам.

Лу безумно хотелось захихикать над тем, как послушно «дорогой» поднял один чемодан, засунул второй, поменьше, под мышку и опередил их, чтобы открыть затянутую марлей дверь перед своей старой нянюшкой. Когда он ввел ее в комнату, Марии резко остановилась, минуту обозревая свои владения в полном молчании.

— Ой, милая! Как все изменилось! Прямо-таки Версаль! — Она повернулась к Лу и импульсивно обняла ее, со слезами на глазах. Какие-то свертки упали на пол. — Я теперь буду чувствовать себя здесь просто королевой! Такие красивые занавески, и белая мебель.., и эти цветы! — Ее глаза с удовольствием останавливались на каждой детали, не упустив ничего. Лу продолжала стоять: чуть смущенно, с порозовевшими от удовольствия щеками.

Стивен Брайент подобрал с пола упавшие свертки, небрежно швырнул их на постель и протянул:

— Когда вы обе закончите ахать, я хотел бы перекусить. Я сказал Расти, что встречусь с ним в загонах около двух. Пойду переоденусь, пока ленч не на столе. — Проходя мимо Лу, он чуть насмешливо поднял бровь и кивнул, указывая на зачарованное лицо Марии, и Лу поняла, что в душе он не меньше ее доволен тем, что ее тщательно продуманная встреча старой леди оценена той по достоинству.

Наступила очередь ленча. Лу оставила Марни разбирать вещи и отправилась сервировать стол. Она принесла поднос и поставила тарелки и блюда с едой на столе в гостиной, а потом вернулась на кухню, сняла крышку со своей тарелки, которая стояла у плиты, и тоже начала есть. Она изрядно проголодалась, потому что с раннего утра у нее свободной минутки не было. И это тушеное мясо оказалось почти идеальным — слава Богу. Она вдруг остановилась. Шаги? Да. Тяжелые, решительные шаги — шаги, которые заставляли сильнее биться ее сердце и замирать душу.

Стивен Брайент навис над ней. Ровным, невыразительным голосом он скомандовал:

— Мисс Стейси, будьте добры принести свой прибор и тарелку и присоединиться к нам с Марни в доме. И в будущем попрошу вас всегда есть с нами.

Лу была захвачена врасплох. Если бы это было не так, она, возможно, заметила бы, что он чем-то раздражен, и у нее хватило бы ума не спорить так, как она начала было:

Но, мистер Брайент, я всегда ем здесь, и меня такой порядок вполне устраивает Возвращение Марни вовсе не причина, чтобы я вторгалась к вам…

На этом разговор был закончен. Две большие руки коснулись ее плеч и, подняв со стола, нетерпеливо встряхнули, так что ее голова, наверное, мотнулась, как у тряпичной куклы. Когда ее глаза снова сфокусировались, она увидела, что на нее устремлен взбешенный взгляд его серых глаз. Его лицо, находившееся так близко от нее, тоже было угрожающим. Он проговорил:

— Вы сделаете так, как я сказал, слышите? Черт побери, почему вы вечно себя принижаете? Как, по-вашему, мы себя чувствуем, сидя там вдвоем, когда вы забиваетесь сюда? Как, по-вашему, чувствовал себя я? Я бы с радостью пригласил вас и раньше, но я был один, и это показалось бы неприличным И прекратите смотреть на меня так, будто я чудовище какое-то. Я вас не съем, даю вам честное слово. Марни за этим проследит. — Теперь он, кажется, заговорил саркастически. — Принесите свою тарелку — сейчас же! — гаркнул он. Лу взяла ее и послушно пошла за ним.

Она была все еще совершенно ошарашена и не могла ни о чем думать, только поставила тарелку слева от него, напротив Марни, и начала есть, чисто автоматически. Никакого вкуса пищи она от волнения не ощущала, и с тем же успехом могла бы жевать солому.

Марни подняла голову и одобрительно улыбнулась:

— Вот и хорошо, милочка. Гораздо приятнее, когда мы все вместе — как настоящая семья. Очень вкусное мясо, правда?

Ее тон был абсолютно бесхитростным, улыбка казалась настолько искренней, что Лу тоже ответила на этот комплимент благодарной улыбкой, а потом снова опустила глаза в тарелку. Она не видела торжествующего взгляда, которым обменялись добрая старая леди и Стив Брайент.

Глава 5

Следующие месяцы были самыми счастливыми в жизни Лу. Зима сменилась весной. Яблони, сливы и абрикосы утопали в цвету, ивы у реки покрылись дымкой молодого пуха, и бледные, мягкие, ласковые прикосновения солнечных лучей превратились в пульсирующие потоки, предупреждавшие о грядущей обжигающей жаре.

В усадьбе действительно царила семейная обстановка. Лу и ребята все время весело переругивались и поддразнивали друг друга, и теперь, когда Марни могла следить за хозяйством, Джим перестал по-отечески присматривать за Лу и обратил все свое внимание на фруктовый сад, где провисающие под тяжестью зреющих плодов ветки уже требовали подпорок, и огород, где постоянно надо было бороться с нашествием сорняков на аккуратные ряды овощей.

Лу всей душой откликнулась на истинную, почти материнскую, заботу, которой окружила ее Марни. Она старалась во всем помогать и угождать старой леди — радостно и старательно — и впервые после смерти родителей почувствовала себя спокойно и надежно. Ее зеркало говорило ей, что она начала приобретать здоровый золотистый загар, который очень подчеркнул красоту ее фиалковых глаз и белокурых волос.

Что касалось Стивена Брайента, Лу прекрасно владела своими чувствами и прилагала все силы, чтобы избежать тесного контакта с ним. Всякий раз, когда он заходил в свой кабинет, она вскоре находила предлог, пусть даже и не слишком убедительный, чтобы уйти. Но оставаясь там одна, она прилежно писала или печатала целыми часами. Когда Стив хвалил ее и говорил, от какого количества рутинной работы она его избавила, она вспыхивала от удовольствия. Освободившись от обилия писанины, он взял за правило присоединяться к тесному кругу молодых людей по вечерам — теперь, с приближением настоящей жары, они перенесли место встреч на веранду.

Лу привыкла записывать всю необходимую информацию, начиная от результатов оценки шерсти и рыночных цен на откормленный скот и молодняк, до количества осадков на отдаленных станциях, имеющих отношение к огромному хозяйству Стива.

Она гордилась тем, с какой точностью могла теперь передавать эти детали по телефону, и в то злополучное утро ответила на настойчивый звонок телефона, не испытывая никаких дурных предчувствий. Она уже подняла карандаш и приготовила блокнот для записей.

— Говорит Сидней — пожалуйста, не вешайте трубку, — прозвучал равнодушный голос далекой телефонистки.

Лу терпеливо слушала разнообразные пощелкивания и позвякивания, которые обычно предваряют звонки издалека.

— Соединяю. Пожалуйста, говорите, Сидней, — еще раз пригласила гнусавая телефонистка.

— Это Ридли Хиллз? — вопросил голос — такой близкий, такой четкий и столь невыразимо знакомый, что в глазах Лу все поплыло. Она с трудом нащупала позади себя персональное вращающееся кресло Стивена Брайента и тяжело рухнула в него.

— Станция? Вы меня соединили? Я ничего не слышу! — снова заявил досадливый и капризный женский голос.

Лу облизала пересохшие губы и уставилась на трубку, как будто опасалась, что та может ее укусить.

— А… Алло, — с трудом выдавила она из себя. Мысли ее путались, голова кружилась.

— Это Ридли Холлз? — снова донесся до нее мелодичный голос: в нем уже слышалось явное нетерпение.

Это наверняка какой-то страшный сон. Этого не может быть наяву.

— Ридли Хиллз, — механически подтвердила Лу.

— Скажите, пожалуйста, мистер Брайент здесь?

— Н-не знаю, — отчаянно пробормотала Лу. Боже правый, ей надо взять себя в руки.

— Кто со мной говорит? — вопрос звучал властно.

— Это.., это секретарь мистера Брайента. То есть я хочу сказать, гувернантка.

— Его секретарь? Вы не очень-то опытный секретарь, правда? Ведь вы должны точно знать, здесь ваш наниматель или нет?

— Извините. Сейчас его нет. Я могу что-то передать? — спросила Лу, немного овладев собой.

— Не уверена, что сможете, если вы будете говорить так же невнятно, как сейчас, — последовал саркастический ответ. — Однако постараюсь говорить попроще. Скажите только, что ему звонили из Роуз-Бэй в Сиднее, ладно? Он знает, кто это. Записали?