Армейские письма к отцу

      НОЧНЫЕ МАНЕВРЫ
      Мы топтали ягоду-малину
      На ночных маневрах в Вожаели
      Бабы, как в войну за нас молились
      Как в войну, солдат они жалели
      Лейтенант был цириком и трусом
      Но вперед бежал не пригибаясь
      И победа доставалась русским
      И враги бесславно погибали
      Холостые щелкали патроны
      Холостые бухали гранаты
      Эту ночь запомнил я подробно.
      А наутро хмурые солдаты
      Боевые получив патроны
      За спину закинув карабины
      Отправлялись на посты по тропам
      А Фролова на посту... убили
      Мы стояли молча у могилы
      Нас не грели серые шинели
      Бабы, как в войну за нас молились
      Как в войну солдат они жалели.
      Жду писем. Сергей.
      Мне даже не верится, что это я сам написал. Извини за нескромный восторг.
      14
      <Осень 1962. Коми - Ленинград>
      Дорогой Донат!
      Большое спасибо за подробный и очень дружеский отзыв о стихах. Я почти со всем согласен, кроме мелочей. Но не буду этим загромождать письмо. Дело в том, что все, что здесь написано, чистая правда, ко всему, что написано, причастны люди, окружающие меня, и я сам. Для нас - это наша работа. Я скажу не хвастая, что стихи очень нравятся моим товарищам.
      Раньше я тоже очень любил стихи и изредка писал, но только теперь я понимаю, насколько не о чем было мне писать. Теперь я не успеваю за материалом. И я понял, что стихи должны быть абсолютно простыми, иначе даже такие Гении, как Пастернак или Мандельштам, в конечном счете, остаются беспомощны и бесполезны, конечно, по сравнению с их даром и возможностями, а Слуцкий или Евтушенко становятся нужными и любимыми писателями, хотя Евтушенко рядом с Пастернаком, как Борис Брунов с Мейерхольдом.
      Я пишу по 1-му стиху в два дня. Я понимаю, что это слишком много, но я довольно нагло решил смотреть вперед, и буду впоследствии (через 3 года) отбирать, переделывать и знакомить с теми, что получше, мирных штатских людей.
      Но тем не менее я продолжаю мечтать о том, чтоб написать хорошую повесть, куда, впрочем, могут войти кое-какие стихи.
      Как я уже писал, я с твоим мнением вполне согласен, но стишок "Как живете, полосатики?" всегда имеет у ребят успех. Дело в том, что все стихи рассчитаны на то, чтоб их читать вслух людям. Отсюда очень длинные строчки (ненавижу) и корявый ритм (при прочтении это незаметно). Читаю я плохо, монотонно, но членораздельно.
      Ты обратил внимание на то, что о разных страшных вещах говорится спокойно и весело. Я рад, что ты это заметил. Это очень характерная для нас вещь. Стихи очень спасают меня, Донат. Я не знаю, что бы я делал без них. Посылаю тебе еще парочку. Это будет уже четвертая партия. Жду отзывов с громадным нетерпением. Очень прошу в Ленинграде из знакомых никому не рассказывать и не показывать стишков. Ладно?
      ОХРА
      Прим: охра - так называют жители наши войска.
      Да мы же охра
      Лежим в казарме
      От смеха дохнем
      Мы тоже армия
      У нас есть некто
      Без интеллекта
      Он носит лычки
      Как две кавычки
      * * *
      Мне часто снится асфальт под ливнем
      Он стал рекою, в нем тонут звезды
      Я вспоминаю дома и лифты
      Я вспоминаю пока не поздно
      Твой взгляд последний, мной непонятый
      И воротник плаща приподнятый
      Еще окурок у порога
      И бесконечную мою дорогу.
      Это плохое стихотворение. И это плохое.
      Посв. Наташе Гужас
      За зеркалом, где пыль и паутина
      Ты слезы прячешь
      И ходики твои не уставая тикать
      Волшебных снов разматывают пряжу
      Печной уют и таракан домашний
      Герань на окнах, скатерть с петушками
      Ты мне казалась неприступной башней
      Кривая хатка на второй Весляне.
      Мещанский рай, владенье кошки Мурки
      Я в этих землях попугай залетный
      О ком ты думаешь и чьи окурки
      Белеют у крыльца в траве зеленой?
      И днем и ночью, хорошо ли плохо...
      Отстукивают ходики эпоху.
      Извини, Донат, но это тоже плохое. Понимаешь, я забыл, какие стихи я посылал тебе, а какие нет, и поэтому я посылаю те, которые точно не посылал, то есть самые плохие.
      МИГУНЬ
      "Скорей бы в драку, а то комары закусали".
      Это наша пословица.
      Мигунь, Мигунь, опасный городишко
      Пойдешь один - не соберешь костей
      На танцы надо брать с собой кастет
      Да острый нож совать за голенище
      А я был храбр, мне было все равно
      Меня за это уважала охра
      Мне от рожденья было суждено
      Не от ножа, а от любви подохнуть
      Это просто кошмарное.
      ЛЕНИНГРАДЦЫ В КОМИ
      (Донат! Этот стишок вызывает рев у 20 процентов присутствующих. Это ленинградские ребята).
      И эту зиму перетерпим, охры
      И будем драться
      Мы с переулка Шкапина,
      мы с Охты
      Мы - ленинградцы.
      Мы так и не научимся носить
      Военной формы
      Мы быстро отморозили носы
      Отъели морды
      Я помню воздух наших зим
      И нашу сырость
      И профиль твой, что так красив
      И платья вырез
      Мне б только выбраться живым
      Мне б только выжить
      Мне б под ударом ножевым
      Себя не выдать.
      Донат. Последняя партия стишков - отбросы. Некоторые я вообще не посылаю, чтоб тебя не пугать. Но в общем надо повысить требовательность. Так и сделаем. Сейчас у меня в производстве один неплохой стишок про ночные тактические учения.
      Привет Люсе и Ксанке. Скоро напишу письмо Ксанке лично, с картинками.
      Жду писем.
      С. Довлатов.
      Р. S. Насчет "предпоследней мысли"12. Последняя мысль у убитого человека всегда - "я умираю". Предпоследняя мысль - это, собственно, последняя живая мысль у человека. Но я, конечно, неясно это выразил.
      Пойми, Донат. Я совершенно искренне говорю, что я не только не считаю себя поэтом, как, например, Мак13, но даже не думаю, что это дело будет со мной всю жизнь. Просто сейчас стихи меня выручают, и еще они нравятся ребятам.
      И вот еще что. Я ручаюсь за то, что даже в самых плохих стихах нет ни капли неправды, неискренности или неправдивых чувств. Если что-то тебе покажется жестоким - так мы имеем на это право. Если тебе не понравится, что я что-нибудь ругаю ("некто, без интеллекта", "лычки-кавычки" и т. д.), то не торопись судить. Подумай, может быть, я прав. Ведь правда в этих стишках проверена не одним мной, многими людьми, из Вологодской области, из Пскова, из Архангельска, в основном с 4-классным образованием.
      С.Д.
      15
      <Осень 1962. Коми - Ленинград>
      Дорогой Донат!
      На это письмо ты уже не успеешь ответить. Большое спасибо за все, особенно за подробные и доброжелательные отзывы. Это я о стихах. Это сейчас для меня довольно важно. В воскресенье 19-го я должен был читать вечер на стадионе, но политначальство отменило. Это досадно. Сейчас я стараюсь над большущей вещью, которая будет, очевидно, начинаться так:
      Есть свое ремесло у республики каждой
      Ты, узбек - хлопковод, ты, грузин, виноградарь
      О! Республика Коми, зловещий и страшный
      О! Республика Коми - концлагерь
      Тут в дорогах застрянешь, в болотах потонешь,
      На ветру от мороза потеряешь рассудок
      Ты, республика Коми - охранник и сторож
      В числе остальных добродушных республик.
      Мы солдаты в зеленом, похожи как мыши
      Мы трава на бугре, обожженная зноем
      Мы три года торчали, как в гнездах на вышках,
      Люди! Я расскажу вам, чего это стоит.
      Донат! Больше я некоторое время стихов писать не буду. Но это не значит, что я не работаю. Читаю ежедневно. Ты пойми, иногда у меня нет времени думать об отдельных строчках, я при этом утешаю себя мыслью, что это все - заготовки. И, ты извини, то, что у тебя иногда вызывает естественные литературоведческие претензии (я за них страшно благодарен), ребятами принимается безо всяких.
      Дальше, Донат! Мама, Аня и супружина часто пишут мне утешительные письма о том, что, мол, мы все тебя любим и понимаем, как тебе тяжело, ты, мол, среди нас жив и т. д. Я бы не хотел таких писем от тебя. Дело в том, что я доволен. Здесь, как никогда, я четко "ощущаю", "чувствую" себя. Мне трудно объяснить. Я постигаю здесь границы и пределы моих сил, знаю свою натуру, вижу пробелы и нехватки, могу точно определить, когда мне недостает мужества и храбрости. Меня очень радует, что среди очень простых людей, иногда кулачья или шпаны, я пользуюсь явным авторитетом.
      Я правду говорю. Мне приходилось одним словом разрешать споры, грозящие бог знает чем. Иногда мне случалось быть очень беспомощным и смешным, но, кроме добродушной насмешки и совета, я ничего не слышал от этих людей. Я знаю, что это потому, что я стараюсь быть всегда искренним. Кстати сказать, это, кажется, главное.
      Логика и закономерность есть во всякой вещи. Мол, жизнь наверняка должна была быть затронута чем-то вроде того, что сейчас происходит. Иначе быть не могло.
      Теперь опять о стихах. Моя цель постараться установить пропорции преступления и законности, понять, где закон и правда, а где преступление и ложь. Кто в чем сильнее, кто кого сильнее. Я знаю, что это трудно, но я ведь только 2 месяца здесь. Посмотрим.
      Донат! В одном из писем я спрашивал насчет закона о поступлении в ВУЗ после 2-х лет. Ты об этом ничего не пишешь. ? ? ?
      Дальше. Мне пришло странное от тебя письмо. Не в конверте, а склеенное из бумаги, от 15-го августа. В нем ничего не было, только обложка. Что это значит?
      Дальше. Получил ли ты стих "Ночные маневры". Оно мне нравится. Жду отзыва. Дальнейшие стихи хуже гораздо.
      Донат! Кончаю. Нет времени. Жди нового адреса. Обнимаю всех.
      Сергей.
      Донат! Извини. Я писал пьяный маленько.
      16
      <Осень 1962. Коми - Ленинград>
      Дорогой Донат!
      Вначале отвечу на вопросы. Я, Донат, действительно курю, но очень мало. Если говорить честно, то в среднем 6 шт<ук> в день. Я курю, в основном, до и после какого-нибудь дела, в котором я волнуюсь. Тут сигареты есть. Ни в коем случае ничего посылать не надо, по меньшей мере в течение месяца. Все есть.
      Донат, недавно мне случайно попало в руки короткое стихотворение какого-то еврейского поэта. Я его считаю гениальным. Записываю его на память, но довольно точно:
      Дом построить - нужна земля.
      Хлеб посеять - нужна земля
      Молодому - нужна земля
      Похоронят - нужна земля.
      Ну а радуга нужна? Нужна
      Как песня в пору безнадежности.
      Она красива и нежна,
      А что вся жизнь без красоты и нежности.
      Донат, теперь про мои стихи. Ты, очевидно, заметил, что вначале, стиха четыре были лучше, чем все остальные, если не считать про "ночные маневры". Дело в том, что у меня есть еще десяток, которые я не могу послать, во-первых, по цензурным соображениям, во-вторых (это главное), не хочу тебя пугать и нагружать размышлениями.
      Очевидно, некоторое время я не буду посылать стихов, я сочиняю длинную вещь, наполовину в прозе. Показывать стихи, пожалуй, никому не нужно, т. к. это все заготовки для длинной вещи.
      У меня все в порядке. Можешь быть спокоен. Всем привет.
      Сегодня я в последний раз пошлю стишок, впрочем, довольно плохой.
      На это письмо ты успеешь ответить, если до 22 числа, или до 23 даже, пошлешь ответ авиа.
      Всех обнимаю. С. Д.
      Не будите меня, я устал!
      Мне приснился во сне Ленинград.
      Поздно вечером у моста
      Отдыхает конвойный наряд
      Я правдив, как слеза на снегу
      И как песня острожная прост
      Я хотел бы, но я не смогу
      Выйти с вами сейчас на мороз
      Поздно вечером у моста
      Перекуривал молча конвой
      "Не будите его, он устал
      Не тревожьте его, он
      живой".
      Пиши. Обнимаю и пр. и пр.
      С.Д.
      17
      <Осень 1962. Коми - Ленинград>
      Дорогой Донат,
      я хочу поделиться с тобой величайшим удивлением по поводу того, что написала мне Мара про стихи14. Я сразу заметил, что ты не одобряешь мое желание показать их ей. Но я лишь теперь понял, что моя тетка поразительный случай полнейшей некомпетентности в своей основной профессии.
      Ты не подумай, что она изругала стихи. Нет. Да я бы ни в коем случае не обиделся, если б это случилось. Валерий Грубин когда-то сказал, что все, мною написанное, нужно как можно скорее сжечь.
      Во-первых, она пишет про "Ночные маневры", что почему я назвал трусом лейтенанта, который "бежит не пригибаясь". Что она, дурочка, что ли? Затем она советует переделать стих так, чтоб убили этого самого лейтенанта. Но лейтенанта не могут убить, т. к. он на службу не ходит, а потом, это же сразу получится дешевый военный рассказ периода 50-х годов, не говоря уж о том, что убитый - это знакомый мне человек.
      Она спрашивает, что такое "живые синеглазые мишени", как можно "бояться пристального взгляда", что такое "волненье рыбака" и т. д. Все ее недоумения трудно перечислить. В заключении Мара пишет, что у меня нелады с рифмой, а ведь это, пожалуй, единственное, что мне без труда дается. Маре ничего о моем письме не говори, но я очень удивился. Как она отважилась вести молодежное литобъединение?
      Привет.
      Сережа.
      18
      <Осень 1962. Коми - Ленинград>
      Дорогой Донат!
      Это стихотворение я послал Ляльке15 в Сыктывкар и оно напечатано в газете пединститута, в котором она учится. Я не мастер писать любовные стихи, особенно с участием природы, но это, по-моему, приличное.
      Оно написано в память о двух днях, проведенных в Сыктывкаре. Ксанке я послал письмо вчера. Привет Люсе. Позвони маме, Донат, скажи, что все в порядке.
      Буду рад если стишок тебе понравится. Он очень простой.
      Читай стихи Винокурова.
      Сергей.
      Светлане
      Я в эту ночь расставляю часовыми,
      Вдоль тихой улицы ночные фонари,
      И буду сам до утренней зари,
      Бродить с дождем под окнами твоими.
      Шататься городом, чьи улицы пусты,
      И слушать, как шумит листвою ветер.
      Лишь для того, чтоб утром, на рассвете
      Услышать от любимой - "Это ты?"
      С. Довлатов.
      19
      <Осень 1962. Коми - Ленинград>
      Дорогой Донат!
      Получил твое замечательное письмо с изложением теории любовной интриги. Между прочим, ты не сердись, это письмо пошло по рукам и ребята выписывают оттуда куски в качестве афоризмов. Вот так.
      У меня все по-прежнему. Посылаю тебе два стишка. Один (первый) я уже посылал тебе, но ты его, по всей видимости, не получил, так что посылаю вторично, кстати, отредактировав. Второй стих странный. Я сам его плохо понимаю. Но осмелюсь послать. Вот и все пока.
      Привет.
      Сережа.
      Говорят, что если сигарета гаснет,
      Кто-то вспоминает непременно,
      Если б было в жизни все так ясно,
      Я б во всем доверился приметам.
      Я бы снам поверил и ромашкам,
      Всяческим гадалкам и кукушкам,
      Я бы правду знал о самом важном
      И о самом нужном.
      Угадал бы все твои секреты
      И не волновался понапрасну.
      Вот опять погасла сигарета,
      О тебе задумался, - погасла.
      * * *
      Встретились мы с ним в безлюдном парке.
      - Здравствуйте, любезности потом,
      Эта женщина - моя!
      Я ей дарил подарки
      С нею завтракал в кафе полупустом.
      На моей сорочке след ее помады
      Ею простыни мои помяты!
      Я сказал и молча закурил.
      А соперник мой заговорил.
      - Я не спорю, - отвечал он кратко,
      Но однажды на закате дня
      Вы прошли, и женщина украдкой
      Искоса взглянула на меня.
      Вот и все. Не знаю почему,
      Как я позавидовал ему.
      Донат, в производстве находится стихотворение про офицерских жен16. Там, например, будет такая восхитительная рифма как
      Товарищ - расставались.
      С. Д.
      20
      29 октября <1962. Коми - Ленинград>
      Дорогой Донат!
      Ввиду сквернейшего настроения я решил срезать число корреспондентов до минимума. Остаются: мама, Валерий, ты и Лялька. Асю, Аню и нескольких ребят известил о том, что переписка временно прекращается От мамы не получил еще ни одного письма из Ленинграда. Как дела? Посылаю тебе стих<отворение> про "офицерских жен". Оно получилось значительно хуже, чем я ожидал. Тут говорится о таком явлении, как охмурение молодыми девушками офицеров, с тем, чтобы устроить как следует с материальной стороны свою жизнь.
      Посв. Екатерине Владимировне Олиной.
      Офицерские жены одеты безвкусно и вычурно,
      И мужьям своим, подлые, редко бывают верны
      Я бы эти три года из жизни без жалости вычеркнул
      Если б не было в мире тебя, офицерской жены.
      Вечеринку далекую вспомнишь ты, может быть...
      Лысыватый майор танцевал лишь с тобой одной
      И подруги шептали: "Чего же, чего же ты?"
      Выходи за него, как за каменной будешь стеной".
      А тебе бы за вьюгами быть, да за резкими ветрами
      Под вуалью из снега, что падает так невесом
      За осенними ливнями, за шуршащими ветками
      Только что уж теперь говорить обо всем...
      Ты тихонько вздохнешь и тихонько расплачешься
      Я взгляну на часы и немного еще постою...
      Никогда, никогда, никогда не расплатишься
      За ошибку свою.
      Жду писем.
      С. Довлатов.
      21
      <Осень 1962. Коми - Ленинград>
      Дорогой Донат!
      У меня все в порядке. Получил ли ты письмо для Ксюши <и> стихи:
      "Разговор с конкурентом"
      "Я в эту ночь расставлю часовыми"
      "Офицерские жены"
      Ты знаешь, Донат, я думаю, что тебе будет интересно знать, что я видел в зоне строгого режима во время обыска портреты Есенина и П. Васильева17. А из артистов часто встречается Черкасов. У меня ничего нового. Вот, например, плохой стишок:
      Светлане
      Ты солгала мне, - я спокоен,
      Я очень хитрым стал с тобою
      Я стал придирчивым и строгим
      К тебе, как к вычеркнутым строкам
      И получил покой в награду.
      А если ты сказала правду?..
      Донат! А это стихотворение иного рода. Ты только пойми его правильно, здесь не про то, чтоб кругом крали и чтобы не ловили жуликов, оно против травли, например газетной и т. д. ...вообще.
      - Держите вора! - нет ужасней крика.
      А вор бежал так медленно и криво.
      Он впереди не видел ни черта.
      Лишь чувствовал, как улица крута.
      Бросали люди теплые постели,
      И магазины шумные пустели,
      Мамаши забывали про детей
      И крик тот становился все лютей.
      - Держите вора! Эй! Держите вора!
      Затарахтев, проехал "черный ворон".
      А вор бежал все тише. Он устал.
      И чувствовал как улица узка.
      Я молча сторонюсь подобных зрелищ.
      Двадцатый век, как ты легко звереешь.
      И бешеный кидаешься в погоню.
      Спокойнее, век атома, спокойнее!
      Донат! И еще вот что: я твердо решил, что ты стихи никому не показываешь. Месяцев через восемь я приеду в отпуск и сам распоряжусь.
      Привет Люсе и Ксюше.
      Сережа.
      22
      <Осень 1962. Коми - Ленинград>
      Дорогой Донат!
      Мне кажется, что ты здорово захворал. Но ты не грусти, у меня тоже очень плохое настроение. У меня все как прежде. Вот уже месяц не могу написать одно стихотворение. Сюжет его такой: идет парад на Красной площади. Движутся мощные спокойные ракеты, всякая военная техника в стройном порядке. На трибунах люди рады и видят, как сильна наша страна. И вдруг, черт знает откуда, появляется солдат-вохровец. Один. Не по форме одетый, пьяный, с автоматом, повешенным на шею. Шагает не в ногу сам с собой. И тогда стихают трибуны и люди понимают, что не все у нас в порядке, и пугаются. Никак я не могу его написать как следует.
      Еще хочу написать одно стихотворение по заказу ребят. Но знаю пока одну строчку, вернее две:
      Тайга, тайга, я знал тебя иной,
      Ты мне казалась мужественней, проще.
      Я очень жду твоих отзывов на стихи: "Держите вора" и "Я в эту ночь...". Но вообще стихи мне надоели. После каждого я начинаю думать, что больше ни одного мне не написать.
      Как Ксюша и Люся?
      Всем привет.
      С. Д.
      23
      <Осень 1962. Коми - Ленинград>
      Дорогой Донат!
      Получил ли ты письмо с моими извинениями, и как ты к ним отнесся?
      Относительно Асиного приезда. Я написал ей, что пусть она приложит все силы к тому, чтоб уладить дела в Л<енинграде>. А потом, если ей это удастся, она сможет, подкопив денег, приехать ко мне на недельку осмотреться, и если трудности и мерзости ее не остановят, пусть остается. То же самое я написал и Грубину, которому очень доверяю. Кроме того, я надеюсь в связи с ухудшением маминого здоровья побывать в Л<енинграде>. Думаю, что это возможно. Жду от мамы известий, относительно этого дела. У меня абсолютно все в порядке. Ничего не нужно. Если сможешь, то в посылку вложи пустой целлофановый мешочек. Из них мы делаем вечные подворотнички, чтоб не подшивать их каждый день. Не уверен только что эти мешочки можно найти в Л<енинграде>. Посылаю тебе стихотворение о дружбе, написанное в подарок одному парню, которого перевели в другое место.
      Он был веселый, мирный лабух
      Теперь такой, как я, солдат
      Мы говорили с ним о бабах
      А вот о женах - никогда.
      Бузили, накурившись плану
      Любили выпивку и бокс
      Я видел раз, как он заплакал
      Чего не видеть дай вам бог.
      Но рассердилось вдруг начальство
      Устав от наших с ним проказ
      И вот пришел из штаба части
      В начале октября приказ.
      И мне задерживать напрасно
      Того, с которым я дружу
      Я помогу ему собраться
      И до лежневки провожу.
      Скажу ему, мол, расстаемся
      А что не так, то пусть простит
      А он в ответ мне рассмеется
      И папироской угостит.
      Прим<ечание>: "план" - это такой наркотик, иначе говоря, "дурь". "Лежневка" - это такая дорога. В стихе много вымысла, так что не пугайся. Буду очень рад, если он тебе понравится. Обсуди его подробнее, т. к. я хочу писать именно такие стихи.
      Жду писем.
      Сережа.
      24
      <Осень 1962. Коми - Ленинград>
      Дорогой Донат! Маму можешь обрадовать: наша с Асей переписка замерла. Последнее письмо я написал недели три назад, то, которое случайно попало к тебе.
      Дальше. Мне очень неприятно снова вас тревожить, но вы мне не ответили ясно на один вопрос. Дело в том, что биографию мою трудно поменять. Зверски трудно, гораздо проще добиться десятидневного отпуска. Я писал уже, каким образом. У нас, действительно, многие так делали, а вы об этом ничего не писали. Если это невозможно, то напишите, ничего страшного.
      Я не помню, писал ли я тебе, кто такая Лялька Меньшикова. Она живет в Сыктывкаре, учится в Пединституте и является чемпионкой Коми, кажется, по четырем видам спорта. Она нормальная, но мне кажется очень хорошей, т. к. я привык к плохим людям. Вот собственно и все. Мама видела ее фотографию. В жизни Лялька чуть хуже.
      Жду твоих отзывов про "Я в эту ночь...", "Держите вора".
      Привет.
      Сережа.
      Р. S. Илья Туричин18 выпустил гадкую книгу "Дороги, которые мы выбираем", позорно украв ее у О' Генри.
      Написал я скверный стих, сонет-ублюдок, но, впрочем, лихо зарифмованный.
      Я видел смерть в пятидесяти метрах,
      Я видел, как она, зараза, целилась,
      И жизнь моя, дотоле неприметная,
      Приобрела значительную ценность.
      Я в миг решил сложнейшие проблемы
      Я все простил: обиды и предательства
      И мне хотелось одного: продления
      Житейских бед, невзгод и неприятностей.
      Такой ценой нам становилось ясно
      Как жизнь трудна, и как она прекрасна!
      Поклон Люсе и Ксюше.
      Р. Р. S. маме я пишу довольно часто. Она мне реже. Одно письмо я даже написал по-армянски.
      С. Д.
      25
      <Осень 1962. Коми - Ленинград>
      Дорогой Донат, извини, что я несколько дней не писал, у меня все в полном порядке, только времени мало. У меня к тебе такая просьба, даже две.
      1. Если ты будешь посылать посылку к Новому году, или вообще, то всунь туда зубную щетку. У меня вся она оплешивела, а здесь их нет.
      2. С разводом я по-прежнему согласен, я только не хочу, чтоб какие бы то ни было приготовления велись без Асиного ведома. Мне кажется, это некрасиво.
      Я ей написал об этом, а когда будут ясны конкретные вещи, то ты с ней поговори.
      Посылаю два стихотворения.
      Большой привет Люсе и Ксюше.
      Позвони маме. Скажи, что все в порядке. Спасибо.
      С. Д.
      Я вспоминаю о прошедшем
      Детали в памяти храня:
      Не только я влюблялся в женщин
      Влюблялись все же и в меня.
      Получше были, и похуже
      Терялись в сутолоке дней
      Но чем-то все они похожи
      Неравнодушные ко мне
      Однажды я валялся в поле
      Травинку кислую жуя
      И, наконец, представьте, понял
      Что сходство между ними - я.
      Я - их упреки и обиды,
      Волнения по пустякам
      Я - ненависть к спиртным напиткам
      Я - уважением к стихам
      Им, как и мне, не нужен в жизни
      Так называемый уют
      Смешные, знаете ли, мысли
      Порой покоя не дают.
      * * *
      "Стоит тайга, безмолвие храня
      Неведомая, дикая, седая"
      Не помню автора
      {из молодых)
      Тайгу я представлял себе иной
      Простой, суровой, мужественной, ясной
      Здесь оказалось муторно и грязно
      И тесно, как на Лиговке, в пивной.
      "Стоит тайга, безмолвие храня
      Неведомая, дикая, седая"
      Вареную собаку доедают
      "Законники", рассевшись у огня.
      Читавший раньше Гегеля и Канта
      Я зверем становлюсь день ото дня
      Не зря интеллигентного меня
      Четырежды проигрывали в карты.
      Но почему тогда глаза смущенно прячу
      Когда я песни ваши слушаю и плачу.
      "Законники" - это воры "в законе", профессионалы и философы воровства. Сидят на ослабленном пайке, т. к. не работают принципиально.
      26
      <Осень 1962. Коми - Ленинград>
      Дорогой Донат!
      У меня по-прежнему все в порядке. Мое положение заведующего батальонной библиотекой - это лучшее, что можно найти в армии. Кроме того, мне дали портативную пиш<ущую> машинку "Москва". Очевидно, вскоре буду сдавать экстерном на III шоферский класс.
      Единственное, что меня очень досадует, это Асины неприятности. Меня это ужасно огорчает.
      Здесь, в Чинья-Ворыке, есть очень занятный человек - Виктор Додулат. Он прекрасно играет на гитаре и сам сочиняет песни, очень веселые и простые. Сам он из Перми, образования классов 6 у него. Кроме песен, он пишет стихи, полупохабные и дурашливые, но, по-моему, талантливые. Одну его песню здесь распевают все. Она называется "Я не без шухера ушел".
      Если Окуджава занимается тем, что передает, трансформирует для людей изысканного круга чувства простых людей, то Додулат как раз и есть простой человек, и поэтому в его песенках совсем нет кокетства.
      Мы с ним однажды читали долго друг другу, и ему, вроде бы, понравилось. Я ему сказал, что его стихи и песни слишком беспечны и в них мало его труда. Он немедленно согласился и сказал:
      А стихи я творю по-простому,
      Тут премудростей нет никаких,
      Скажем, слово приставил к другому,
      Получился, как видите, стих.
      Тогда я ему посвятил такое стихотворение:
      Поэзия - это такая морока,
      Что лучше не браться, но если увяз,
      Пусть будет тяжелым твой стих, как дорога,
      И страшным, как бабы, забывшие нас.
      Пусть песня твоя будет резкой, как окрик,
      И твердой, как мерная поступь солдат.
      Писать надо так, чтоб запомнила ВОХРА,
      Что жил на земле рядовой Додулат.
      Жду твоих писем. Как тебе понравилось ст<ихотворение> "Солдатские письма"?
      Обнимаю.
      Довлатов.
      27
      <Осень 1962. Коми. - Ленинград>
      Дорогой Донат, дело в том, что я сам не твердо знаю, какие мои стишки напечатаны, т. к. я - балда, посылаю штуки по три, а напечатали, судя по денежкам, по одному. Но, приблизительно, ты прав. Из неизвестных тебе послал только одно, мерзкое, про стиляг.
      Завтра утром я еду на Весляну лечить зуб, обрадуй мамищу.
      Светлана неожиданно оказалась чистокровной коми. Но это не страшно, а даже забавно.
      Из боязни быть назойливым занудой, а также, помня, как на протяжении нескольких лет я изнурял окружающих своей амурной непоследовательностью, я не стану писать, какой она ошеломляюще нормальный человек. Она болела, теперь поправляется, но сидит еще дома. Между прочим, ее отец тоже хорошо готовит.
      Стихов я писать не буду до тех пор, пока не напишу одного трудного стихотворения про карусель. Делаю огромные усилия, чтоб не рифмовать: карусель-карасей, т. к. стих "глубоко философский", и хочется, чтоб рифмы не перли в глаза.
      Будь здоров, Донат, ты уже, очевидно, почувствовал по тону письмеца, что у меня настроение бодрое.
      Всем поклоны.
      Сережа.
      28
      <Осень 1962. Коми - Ленинград>
      Дорогой Шерлок Холмс!
      Мы начали сейчас получать все те газеты, из которых ты делаешь вырезки. Большое спасибо. В этом больше нет нужды. У меня накопилась целая пачка. Перечитываю. От мамы очень давно ничего нет. Я волнуюсь.
      Сережа.
      Р. S. Почему ты ничего не пишешь про изрядно плохие стихи:
      1. Говорят, что если гаснет папироса19
      2. Поэзия - это такая морока...
      3. Все исчезло давно...20
      С. Д.
      29
      <Осень 1962. Коми - Ленинград>
      Дорогой Донат!
      За 21 октября в центр<альной> правде напечатаны стихи Евтушенко про Сталина. Стихи редкой мерзостности. Это даже странно.