По ту сторону

Он настоящий мужчина и ничего не боится. А все прочие так, ерунда. Он умный, храбрый и хитрый. Это, конечно, очень приятно осознавать. И еще у него большой кредит. Он может напиться так, как ник…то другой в соте. Сейчас он это разберет прак…тически…

ГЛАВА 10

Димка шел осторожно, не по самой тропинке, а чуть в стороне— перелесками. Тропу он старался держать в поле зрения, хотя это не всегда удавалось. Ночь была светлой, холодной; почти полнолуние. Никакого движения он пока не замечал — обычные темные шорохи.

Уже под утро, когда усталость и голод стали проявляться много сильнее, Димка увидел впереди огонь. В низине горел костер. Присмотревшись, Димка заметил несколько спящих овец и две темные фигуры, завернутые в одеяла.

Вероятнее всего, это были пастухи. По тропе иногда перегоняли небольшие стада. Он постарался подобраться как можно ближе, но не выдавать своего присутствия.

Та-ак… Один из них, кажется, мальчик. Два десятка овец. Скорее всего, хакассы с гор, отец с сыном. Или казахи. Что, если к ним подойти? Поговорить, да и поесть очень бы не помешало. Вот только автомат у него за плечами и вообще видок, наверное… А без автомата тоже идти не хочется, мало ли что…

Он сделал еще несколько осторожных шагов по направлению к костру, вглядываясь в пляшущую багровыми тенями темноту, и невзначай потревожил ветку. Заливисто залаяла одна из собак, судя по голосу, совсем небольшая шавка, к ней тут же присоединились остальные. Пастухи вскочили на ноги, мужчина держал в руках ружье. Хакасе это был или русский, не разобрать — он стоял спиной к костру и всматривался в лес, в ту сторону, куда лаяли собаки, как раз туда, где был Димка. Ружье охотничье, обычная двустволка, но пастух держал его так, что Димка не решился его окликнуть. Медленно, очень медленно, стараясь не хрустнуть ни единой веточкой, он отошел от костра подальше.

И снова потянулся бесконечный, мокрый от росы лес. Отсыревшие кроссовки ритмично чавкали влагой. Если так пойдет дальше, то скоро придется искать другую обувь или шить мокасины. Подошвы начинали отслаиваться. Пока чуть-чуть, но… Если просушить да на хороший клей… Где ж тут возьмешь хороший клей… Смолы натопить, что ли…

Когда уже совсем рассвело, а до Монгола оставалось всего несколько километров, Димка обнаружил неподалеку от тропы еще кое-что, стоящее внимания.

Эту излучину он узнал сразу и без всяких сомнений. Сюда они заворачивали набрать воды, когда шли из поселка. Ручей было хорошо видно как с тропы, так и с того места, где сейчас стоял Димка. Два больших валуна, вросших в землю, и каменистый склон, поросший бурой травой. Интересно. Там лежала какая-то ржавая рухлядь. Торчало вверх колесо. Он долго всматривался, пытаясь понять, что это такое. Затем понял— останки старого мотоцикла. Оглядевшись, Димка решил, что засады здесь быть не должно, и, сторожко озираясь, подошел поближе. Точно, мотоцикл. Лежит уже, наверное, лет десять. Какая-то незнакомая, допотопная модель с подобием коляски и тонкими шинами. Ничего особенного. Совершенно ничего особенного, просто ржавый мотоцикл. Может быть, даже самоделка.

Вот только две с лишком недели назад, когда они шли от поселка к месту будущего лагеря, он сходил с тропы именно к этой излучине. И набирал воду здесь. Именно здесь. Стоя на этом скользком камушке.

И никакого мотоцикла тут не было.

Секретов как будто не видно.

Их, конечно, и не должно быть видно, на то они и секреты, но вряд ли. Монгол — совершенно рядовая скала, таких вокруг десятки, если не сотни. Просто похожа на одну из своих красноярских сестренок. Не могут же они караулить все окрестные скалы, на это и Таманской дивизии не хватит.

Понаблюдав какое-то время за пустынной местностью вокруг, Димка решился. Он вышел на открытое пространство, подошел к Монголу, призывно поднял правую руку вверх и медленно обошел вокруг скалы. Левая рука лежала на автомате. Обошел еще раз. Если кто-то из ребят наблюдает за Монголом, не заметить его невозможно. Разве что он пришел первым. Тогда самому надо искать лежбище и наблюдать.

Нет. Не первым.

От далекой гряды на востоке к нему стремительно бежала девчонка. Он приложил к глазам руку козырьком, вглядываясь — восходящее солнце слепило до слезы. Ирка. Точно, Ирка. Димка перехватил автомат правой рукой и, длинными прыжками спускаясь с осыпи, бросился ей навстречу.

Они бежали так быстро, что почти ударились друг о друга. Ирина скользнула руками под его старую куртку, прижалась и замерла. Ее голова склонилась к нему на грудь, русые, чуть вьющиеся волосы щекотали подбородок. Она молчала, вздрагивая. Димка обнял ее, как мог бережно и нежно, и от близости ее тела, от его хрупкости сразу вернулись силы. Он снова мог драться, мог кого-то защищать.

Ирина плакала.

Они долго стояли так, молча. Плакала она очень тихо. Прозрачные слезинки одна за другой выбегали из ее темных, почти черных глаз, дождевыми каплями стекали на кончик носа и падали на землю. Она ничего не говорила, молчала и плакала. И Димка тоже не спрашивал ничего.

Потом они пошли, близко, ни на секунду не отрываясь друг от друга.

Ирина устроила себе достаточно уютную постель из еловых веток и свежих прутьев ольхи. Не шалаш, скорее, большое гнездо. Здесь же лежал кусок ветхой, сильно отсыревшей ткани, служивший одеялом. Над всем этим сооружением нависал большой куст, полностью скрывавший ее убежище. Некоторые ветви были сломаны. Расчистив себе пространство-кокон, она воткнула их в землю вокруг куста, улучшая маскировку. Сплошного навеса над головой у нее не получилось, зато заметить это лежбище, даже стоя в пяти метрах от него, было практически невозможно. Автомат без рожка опирался на ветку с развилкой в изголовье, рядом лежала граната. Димка нырнул под куст и улегся на тихо скрипнувший лапник. Монгол был виден великолепно, как и тропа вдали. Влево неплохо просматривалась гряда, идущая к поселку, вправо обзор оказался хуже, но там начинался обрыв, почти что пропасть, так что оттуда никто не мог появиться. За спиной, правда, не было видно вообще ничего, сплошной кустарник, так и через кустарник без шума не подобраться. В целом место было выбрано отлично, он оценил это, перекатившись на спину и подняв большой палец вверх. Ирина улыбнулась. Димка с интересом тронул серую, влажную тряпку.

— Ты где такой шикарный материальчик достала?

— Нашла. Там у дороги был сарай со всяким мусором. В основном гнилые доски.

— И теплее?

— Конечно.

Они немного помолчали, с интересом разглядывая друг друга. В лагере Ирина и Дима не были особенно близки.

— Ты ведь оставался с Андреем. Он погиб?

— Да. Его убил снайпер.

— Я думала, что и ты тоже… И тебя… Там столько солдат…

— Да. Солдат там очень много. А ты уходила с кем-то или сама?

— Со мной был Толик. Мы сразу потеряли остальных, но слышали, как Женька крикнул место встречи.

— Он про Монгол и раньше говорил, еще на базе.

— Да? На базе я не слышала. — Ирина села на самый угол своего лежбища, свернувшись в клубок. — Толик случайно рядом оказался, он проволоку гранатами взрывал. А потом мы с ним бежали. Очень долго бежали, забирая на юг, к холмам. Бежали, сколько могли бежать, сколько дыхания хватило. Слишком быстро. Потом я устала, я не могла. Он пытался мне помочь, тащил меня за руку, но я все равно не могла. Тогда мы просто пошли, стараясь идти скорее. Нас никто не преследовал и никто не видел. И мы не видели никого. Места здесь очень глухие.

— Это точно.

— Мы решили не маскироваться, а просто уходить как можно дальше. Толик считал, что без дорог солдатам нас не догнать. Вы с Андреем задержали их минут на двадцать.

— Откуда ты знаешь?

— Мы же слышали бой. Вы стреляли очень долго.

— Это больше по нам стреляли.

— Все равно. Раз стреляли, значит было по ком стрелять. Так что погони за нами не было. И вы действительно нас прикрыли. Мы решили идти к Монголу, не плутая, не путая следы. Любая петля — это задержка, а мы боялись попасть в зону прямой видимости. Потом, уже под вечер, я увидела на лугу сарайчик и взяла в нем эту тряпку. Я подумала, что ночью будет холодно, хотя мы собирались идти и ночью. Но только ничего не вышло. — Ирина зябко поежилась. — Очень скоро нас увидели с вертолета.

— Ой-е…

— Да, нам просто не повезло. До темноты оставалось совсем немного.

— У них есть приборы ночного видения.

— Это я тоже поняла. Потом. А тогда мы побежали в лес, потому что он был совсем близко, но вертолет пошел на снижение, и оттуда начали стрелять. И они убили Толика.

— А ты?

— А по мне они вообще не стреляли. У ног только, в землю. Они с нами развлекались, как в цирке. Твари.

Ирина отвернулась, на ее глазах опять выступили слезы. Дима обнял ее за плечи.

— Почему они ничего не боятся, Дима? Мы как будто в другой стране. Эти скоты делают с нами все, что хотят, и ничего не боятся!

— Как тебе удалось уйти?

— Они пытались поймать меня сеткой. Сеткой, понимаешь? Как зайца. Как животное. И почти поймали, я еле успела отскочить. И тогда вертолет пошел на снижение. А они не стреляли, потому что хотели взять меня живой. Потому что снова хотели поразвлечься, как тогда, в камере. Все вместе со мной одной.

Ирина то отворачивалась, то снова смотрела в глаза Димке. Она прокусила себе губу и молчала, не продолжая рассказ, изо всех сил сдерживая слезы. Губы у нее были черные, спекшиеся, в волосах запутались хвойные иглы. Димка попытался привлечь ее к себе, но Ира отстранилась. И продолжала звенящим от ненависти голосом:

— Ты знаешь, что они сделали там, на базе, со всеми девчонками? — Она смотрела ему прямо в глаза.

— Да, — ответил он, не отводя взгляда. — Я знаю. Она уткнулась ему в грудь и разрыдалась. Она плакала очень долго, а он гладил ей волосы мягким, почти невесомым прикосновением руки. Наконец, двинувшись, она отвела его руки и продолжала хриплым, надтреснутым голосом:

— Меня спасла вот эта грязная тряпка. Пока они выпрыгивали из вертолета, я добежала до леса, но дальше бежать уже не могла. Я упала под дерево, в какие-то листья, и накрылась ею. Еле успела ноги спрятать.

— А если бы тебя заметили?

— Если бы заметили… Я гранату на животе держала. Палец в кольце.

— А чека?

— Что чека?

— Ирка, Ирка… Там же еще чека. Там чеку разгибать надо. Усики такие. Так ты кольцо не выдернешь, силы не хватит.

— Господи…

— Да… Это счастье, что тебя не заметили. Ты бы не успела умереть. Ирина всхлипнула:

— А Толик вот успел. И Андрей, и Пашка. И Леша с Эльвирой, и Марта, и Максим… Кто еще? Может, мы вообще с тобой вдвоем остались?

— Вряд ли. Женька ребят выведет.

— У них там раненые есть. А у солдат вертолеты.

— Все равно. Слушай, так это по вам с Толиком вчера вечером стреляли?

— Не знаю, наверное. Я другой стрельбы не слышала.

— А кто гранаты кидал?

— Они же и кидали. Когда мимо меня прошли. Наверно, чтобы в овраги не спускаться. Или прежде чем спускаться.

— Ну, если они раздумали тебя живой брать… А ночью в тайге это не то, что вечером с вертолета, так что они точно раздумали… Тогда все правильно. Любое укрытие лучше сначала проверять гранатой. Кстати, а почему у тебя автомат без рожка?

Ирина устало хмыкнула.

— Толик то же самое спрашивал. Я же автомат только в кино видела, у нас даже НВП не было. Откуда я знала, что к нему рожок какой-то нужен? Он как валялся в караулке на столе, так я и взяла. А патроны забыла.

— А зачем ты тогда его тащишь?

— Толик мне дал несколько патронов россыпью. И показал, как заряжать. Я один в патронник засунула. Он так тоже стреляет, только по одному.

— М-да. Из автомата берданку сделала. Ладно.

Димка вытащил из-за пояса запасной рожок и протянул Ирине.

— Меняю на гранату.

Та секунду помедлила, раздумывая.

— А зачем мне меняться? Ты же мне рожок все равно отдашь.

Димка усмехнулся:

— Отдам. Но это будет нечестно. А потом, какая тебе польза от гранаты? Ты на ней даже взорваться не сумеешь.

Он взял с ее ладони ребристо-выпуклый черный шар и принялся внимательно его рассматривать. Модель была очень похожа на обычную эргэшку, но вроде слегка отличалась.

Или это ему только кажется?

Спали они обнявшись, укрывшись ветхим тряпьем, и все же было очень холодно. Димка часто просыпался, осторожно, стараясь не потревожить Ирину, осматривал местность и Монгол. Небо заволокло тучами, и видно было плохо. Ирина тяжело дышала во сне, кашляла, иногда резко вздрагивала. Под утро везде скопилась ледяная роса.

У Монгола так никто и не появился.

ГЛАВА 11

Розовый, лиловый, сиреневый туман пополз с экрана в комнату. Дверь отворилась, и кто-то вошел. Кажется, Джек. Его друг, Джекки, плюхнулся в кресло и уставился в экран. Фред, не понимая уже, сон это или явь, вынул изо рта сигарету и погасил ее о кровать. Грязное пятно пепла рассыпалось по подушке. Ф-фу. Он встал, шатаясь, но тут же снова сел и стал искать глазами робота-паучка. Обнаружил недопитую стопку, потянулся было к ней, но потом расслабленно махнул рукой.

Передумал.

Вдруг стало очень тепло и уютно, хотя он этого почти не осознавал. Голова Фреда медленно опустилась набок, бессмысленно блуждавшие глаза закатились. Из уголка рта на подбородок потекла слюна. Услужливый робот сиротливо стоял рядом. Спиртного в нем практически не осталось.

Фред очнулся. Браслет тихо, но противно попискивал. Он щелкнул одной из пластин, отпуская робота, тот мягко прошелестел к двери и исчез. На столе стояла недопитая стопка. Очень нужная ему сейчас стопка. Фред потянулся к ней, и бренди обжигающей теплотой проскользнул в желудок. Теперь надо закурить. Все вокруг расплывалось и покачивалось. Стеклянные глаза Джекки наползали на него из полутьмы; куда это он так странно уставился? Фред икнул. Ему стало страшно. Джек смотрел мертвыми глазами покойника, он походил на восковую куклу. Фред медленно обернулся. Сиреневые искры брызнули с экрана в мозг и привычно потянули в глубину. Руки уже шарили на что сесть, он хотел опуститься на пол, но тут к горлу неожиданно подкатила тошнота. Повинуясь спазматическому импульсу, Фред отвернулся от экрана и пошел к раковине. Он еле успел наклониться над металлической чашей — бренди вырвался наружу вместе с полупереваренной рыбой, оставляя во рту мерзкий осадок. Через минуту его вырвало еще раз. И еще.

Стало легче. Он прополоскал рот. Выпил воды. Его опять замутило, но на этот раз он сдержался. Потом подумал, что сдерживаться не имеет смысла, и снова склонился над раковиной.

Теперь он чувствовал себя легким, слабым и опустевшим. Как после болезни. Болеют, наверное, именно так.

Джекки по-прежнему сидел неподвижно. Комнату наполнял искрящийся сиреневый туман. Фреду почему-то очень не хотелось оборачиваться. Чем дольше он смотрел на восковую фигуру Джекки, тем меньше ему хотелось смотреть на экран. Какая-то скользкая, липкая мерзость чудилась за всем этим. Нет. Он не будет смотреть. Не будет. Неужели все они вот так, каждый вечер… Как куклы… Как неживые куклы…

Он вдруг встрепенулся. А что, если сейчас пойти к Мэй? Сию минуту. Ведь все сейчас… Точно. Ха! Хотя если… Да ладно, ерунда.

Хмель еще бродил у него в голове, все было весело и нестрашно. Кроме того, он чувствовал, что эта прогулка доставит ему большое удовольствие. Он хотел женщину и совершенно не хотел быть таким, как все.

Фред перешагнул через ноги Джекки и вышел из комнаты, не глядя в сторону фиолетовых пятен. Коридор, где каждая трещина в обивочном пластике изо дня в день набивала оскомину, сейчас был особенно молчалив. Абсолютно пустой коридор. Шаги Фреда звучали непривычно гулко; ему даже стало немного не по себе. А вот и Сэм. Здоровенный придурок Сэм, который любит выкручивать руки. У него власть. Угловой пи-эс. Уставился на экран в своей будке, даже челюсть отвисла.

Фред зацепился взглядом за россыпь лиловых искр, и в мозг тут же начали ввинчиваться сиреневые пятна. Стало легко и хорошо, привычным сквозняком выдуло посторонние мысли, что-то неправильное он хотел делать, зачем… это не нужно, здесь все понятно и хорошо… глаза его еще силились оторваться от дурмана… Фред врезался в стеклянную перегородку и упал.

Ф-фу… Он пришел в себя. Помотал головой и протер глаза, стряхивая цветную одурь. Ничего себе. Надо быть осторожнее.

Тестер в ответ на его пластиковую карточку выдал целую россыпь огоньков. Странно. Кошмар. Хотя да, конечно. Это добавочный бренди, так и должно быть. Хорошо, что Сэм не видит. Очень даже удачно. Фред спокойно прошел повышенной жесткости контроль. Не намного сложнее, чем всегда, но кредит сильно уменьшился. Наплевать. У женских комнат контроль был уже обычным, штраф за спиртное действовал один раз.

У двери Мэй Фред ощутил, кроме привычного приятного возбуждения, несколько странную радость— его поступок был необычен, и ему хотелось зрителей. Мэй на эту роль подходила идеально, тем более что скоро ее сотрут. Хотя стоп. Этого как раз допускать не нужно. Ничего, разберемся.

Он открыл дверь, зашел в искрящуюся лиловыми шариками комнату и, не выключая экрана, на ощупь занавесил его одеялом. Затем открыл глаза.

Мэй сидела на кровати и обалдело смотрела на одеяло. Куколка, подумал Фрэд и усмехнулся. Теперь придется ждать, пока она оклемается. Тут ему в голову пришла еще одна хорошая мысль. Он довольно засмеялся. Прислушался к себе. Именно засмеялся, а не заржал. Здорово.

Он взял браслет и карточку Мэй, и вынул у себя из кармашка на локте тоненькую проволоку. Этой маленькой, жесткой, но гибкой при нажиме отмычкой он иногда, когда удавалось достать, потрошил спиральные замки. Джекки специально для него снимал их с изношенных дверных панелей. Каждый раз получалось, как головоломка. Интересная, со звоночком и огоньками. Последний раз ему попался вообще особенный замок— с двойной дужкой. Там надо было перекинуть… Стоп. Не отвлекаться. Здесь, похоже, обычный принцип. Так просто, что в обычной ситуации это было бы даже скучно. Идентификатор на соответствие, через ключевой рисунок. Скинуть фиксацию и дать новый узор. Так… Проволочка уверенно заскользила по микросхеме. Мэй застонала, схватившись за голову. Ничего, быстрее очухается. Проволочка заскользила дальше. Есть!

Матовый огонек браслета погас; он теперь был игрушкой без хозяина. А на щитке углового, надо полагать, замигала красная лампочка. Теперь надо спешить. Хотя, что это он? Угловой будет в отключке еще не меньше часа.

Фред сгреб все проволочки в ладонь и вышел.

Дверь напротив была заперта. Возиться с замком ему не хотелось. Следующая тоже заперта. Следующая… Отлично. Фред зашел, загораживаясь от экрана ладонью.

Женщина — ее имени он не помнил — сидела в кресле, выкатив ему за спину пуговичные глаза. Настоящий манекен. Ужас. Мерцающий мертвенный свет цветных картинок заполнял всю комнату. Резиновые груди торчали между полами халата. Женщина не понравилась Фреду. Он быстро отколол ее карточку и снял браслет. Затем вышел в коридор, подальше от экрана.

Проволочка заскользила по схеме. Соскочила. Черт. Опять соскочила. Черт! И опять соскочила!! Фред остановился. Спокойно. Руки его начинали слегка дрожать. Если сейчас очнется угловой… Спокойно, все нормально. С чего это угловой сейчас очнется? Есть еще время, все будет хорошо, все получится. Он вздохнул, задержал дыхание. Та-ак… Осторожно… Есть!

Браслет погас.

Теперь браслет и карточку Мэй… Волосок настройки… Третье деление ровно, это пустяки. Копируем… Готово; включить… Отлично. Все! Теперь это ее карточка. Фред вернулся в комнату резиновогрудой, загораживаясь ладонью от цветных пятен; она лежала возле кресла и стонала, сжав голову руками. Ого! Должно быть, это действительно очень больно. Он приколол карточку, надел ей на руку браслет и вышел.

Сиреневый туман начинал потихонечку расползаться.

Мэй оглядывалась по сторонам. Глаза ее были еще пусты, но она уже оглядывалась. Какое у нее там было деление? Семь,.. А, семь и четыре десятых. Это мы быстренько… Фред скопировал новый узор и записал его. Браслет зажегся.

Он снял с погасшего уже экрана одеяло и улегся на кровать. Фред был просто неимоверно доволен собой.

Спать почему-то не хотелось. Обычно Фред в это время спал; после картинок всегда очень хотелось спать, он сразу шел к кровати, а иногда даже с кресла не вставал. Сейчас голова была ясной и почти свежей. Ни тени сна— так, некоторое желание лечь и расслабить мышцы. Фред с интересом наблюдал, как приходит в себя Мэй. Обычно от картинок освобождаешься медленно, как будто с глаз постепенно сползает пелена, и возникает желание спать. Конечно, телевидение — это очень полезно. Столько информации. Нужные, понятные вещи, всякие новости. Как недавно, про черепах. Можно весь мир посмотреть. Иногда немножко бывает про политику, в основном про стройки. Иногда про войну с нехорошими странами. Тоже интересно, как конструктор, всегда немножко по-разному. Только потом оно как-то забывается, ускользает. Вроде было важное, а потом уже не помнится. Звезды, галактики, морские ежи… И что-то в этом ежедневном пайке его раздражало. Безусловно, картинки вещь увлекательная, даже захватывающая, но Фреду нравилось быть не как все.

Он взял со стола новую карточку Мэй, подошел к окошку кухни и выкачал весь остаток чужого пайка оранжадом. Мэй уже смотрела на него, смотрела осмысленным, но диким взглядом— как на призрак. Первый стакан он выпил сам, вкусно причмокивая; отхлебнул немного из второго, затем, напившись, протянул остаток Мэй.

— Фред, это ты?

— Очень, очень умный вопрос. — Фред был в благодушном настроении. — Отвечаю. Да, это я.

— Погоди, как это? Ты меня не путай. Сегодня что? Ты же позавчера был. Как это может быть? И ночь, сейчас ведь ночь! Сейчас ночь?

Фред глубокомысленно посмотрел в окно. Оно было, конечно, пейзажем на подсветке, но смену дня и ночи лампы отражали. Он откровенно развлекался.

— Да, милая. Сейчас ночь.

— А почему же мы не спим? Господи, я совсем рехнулась.

— А кстати, милая. Почему же мы не едим? — Фред задумчиво растянулся поперек одеяла. — А потому, что ты еще должна мне пожелать спокойной ночи.

Утром Фред проснулся с непривычно ясной головой. Это было необычно. Как правило, ему требовалось время, чтобы согнать с себя мутное, болезненное оцепенение, чтобы встать, умыться и выпита черный тоник. Сегодня это оказалось практически не нужно, и чувствовать себя бодрым было очень приятно. Некоторое время он просто лежал, наслаждаясь четкостью собственных мыслей, затем решил найти причину этой четкости. Он был трезв, хорошо отдохнул, и думалось ему легко. Разбирая по косточкам собственное состояние, он вдруг понял, что уже много месяцев ему не удавалось войти в форму по утрам. Это его насторожило. Сегодняшний моральный подъем мог быть напрямую связан с тем, что он спьяну натворил вчера. Это уже ненормально. Здесь скрывалось что-то неприятное. Он повернулся и посмотрел на Мэй, которая тихо посапывала у него на плече.

Было еще очень рано.

Нет, то, что они спят вместе в будний день его не раздражало. Здесь неприятности не чувствовалось, наоборот, это ему нравилось. Да и вчера все было хорошо. Очень хорошо. Мэй очень старалась. Может, от этого он и чувствует себя таким бодрым? Вряд ли. Ему и раньше бывало с ней очень хорошо, иначе он бы просто не ходил к этой женщине. Но утро под ничего подобного не ощущалось.

Фред всерьез заинтересовался своим состоянием. Именно благодаря этой въедливости к мелочам он смог когда-то создать систему безопасного прохождения тестера. Джек по этому поводу называл его гениальным занудой. С первой частью определения Фред соглашался, а вторая ему не нравилась. Но сейчас не об этом. Стоп.

Ему не хотелось на работу. Ему не хотелось на работу! Не может быть. Точно. Ему абсолютно не хотелось на работу. Стоп. Так не бывает.

Фред встряхнулся и сел на кровати, бесцеремонно отпихнув в сторону Мэй. Та что-то буркнула, не просыпаясь, и перевернулась на другой бок. Фред ошалело глядел на нее, ничего не соображая, вернее, боясь сообразить до конца. Затем он встал, подошел к раковине и умылся. Засунул в кормовое отверстие кухни карточку Мэй и налил себе полный стакан черного тоника, еще немножко над ним подумал и пить его не стал.

Ему совершенно не хотелось на работу. Ему действительно совершенно не хотелось на работу. Более того, он предпочел бы на нее не ходить. Ему хотелось именно на нее не ходить.

Фред никогда не слышал ни о чем подобном. Ни Джек, ни Хью, да кого угодно взять — никто такого даже не рассказывал. Дикая, совершенно нелепая ситуация. Труд есть первая и основная потребность человека. Это знают все, знает каждый. Если бы это было возможно, люди работали бы по восемнадцать, по двадцать часов в сутки. Он сам не так давно мечтал об этом. Но при таком упоительном ритме человек быстро теряет форму, тело не выдерживает, не успевает восстанавливаться. Свобода человека в том, чтобы себя контролировать и сдерживать. Все это знают, абсолютно все. Свобода — это осознанно подчиняться графику и недельному распорядку.

Что же получается? Он что, действительно свихнулся?

Не похоже. Скорее, наоборот. Он сегодня в форме как никогда. Можно сказать, в идеальной форме. Может быть, в их ежедневном ритме что-то не так? Именно здесь некрыта неприятность? Что-то здесь, что-то очень близко. Решение было рядом и собиралось ускользнуть.

Стоп. Вот оно. Он же не смотрел вчера цветные картинки.

Не может быть. Здесь что-то не так. Что не так?

Что?

И тут его осенило. Все в голове Фреда как будто перевернулось и мягко встало на свои места. И более кошмарного решения он не получал в своей длинной, почти уже четырехлетней жизни.

Он чувствовал, что задача решена правильно. Это было особенно мерзко из-за профиля его собственной работы, но это было правильно. Это решение его не устраивало ни с какой стороны, оно его пугало, раздражало, бесило так, что несколько секунд у него не получалось даже просто достроить всю логику до конца.

Он не был человеком. Никогда не был человеком. Он был просто заводной куклой.

И все, что написано в письме, — правда.

Он был заводной куклой, которой иногда меняли и программу, и завод. Куклой, с которой можно было сделать все, что угодно. Все они были куклами. Мертвыми, механическими куклами. Или живыми? Живыми, на основе настоящих, бывших людей? Биороботами? Какая разница. Наверно, кукле тоже может быть больно. У него никогда не было кукол, но он знал, какие они. Откуда он вообще про них знал? У него никогда ничего не было, кроме его комнаты и компьютера. И еще Мэй. Хотя зачем ему Мэй? Не нужна ему Мэй, никто из этих идиотов ему не нужен.

Ой, как тошно.

Может, все-таки где-то ошибка? Впервые в своей жизни Фред начал проверять решение с лихорадочной надеждой на ошибку, но факты слишком прочно укладывались в логическую цепь. Заводной болванчик. Пусть так. Пусть все так и есть. Он робот. Биологический робот. Кукла из плоти. Игрушка с ключиком. Чья-то фишка, оловянный солдатик. И он даже не знает, чья и зачем. Ему не положено знать. Он хорошо дрессированное животное. Ему сообщают только приказы. А если он откажется их выполнять, его сотрут и из его тела сделают новую куклу, нового, послушного Фреда, как, видимо, и поступили с его матричным, который только и успел, что оставить ему письмо. Нет, хватит. Теперь хватит. Отныне он будет делать то, что хочет делать сам. Только это. Или хотя бы стараться изо всех сил. И если ему придется заводиться самому, он найдет способ заводиться. Он должен справиться. Иначе…

Иначе надо сегодня же перерезать себе горло.

ГЛАВА 12

Димка спал, угревшись на утреннем солнышке. Ирина тихо поднялась и вылезла из их убежища.

Сразу стало холодно.

Зябко поежившись, она спустилась к ручью. Нависающие ветви кустарника уже пожелтели, под ногами стлались свежие, недавно опавшие листья. Пока погода их баловала— третий день без дождя. Но не было теплой одежды, не было палатки, не было спальных мешков. Ирина продрогла и не очень хорошо себя чувствовала. При глубоком вдохе она начинала кашлять, а в дыхании появились какое-то сипение и глухой присвист. Очень хотелось съесть чего-нибудь горячего или хотя бы просто попить чаю. Хотелось домой, в тепло.

А еще ей все время хотелось отмыться. Она и до Димки спускалась сюда три-четыре раза в день.

Она понимала, что это не грязь, что это психологическое. Умом она это отлично понимала, но поделать с собой ничего не могла. Ощущение нечистоты разъедало ее почти постоянно. Изнутри. С того момента, как санитары заломили ей руки за голову и стянули их ременной петлей, с того кошмарного часа прежняя Ирина исчезла. И теперь она все время чувствовала грязь.

Она знала, что вода слишком холодна, что ее состояние балансирует на грани жестокой простуды, что ей нужно тепло, тепло и отдых. Но эта холодная вода была чистой, и с этим она ничего не могла поделать. Она все знала, но должна была отмыться, пусть даже в ледяной воде.

Весело, перекатами сбегавший ручей в одном месте образовывал подобие крохотного водопада, высотой не больше метра. Здесь, на черных, влажных камнях очень удобно было стоять. Вода искрилась на солнце, вспыхивая тысячами серебряных искр. Вниз по течению тянуло опавшие листья, мокрые камни скользили даже под босыми ногами.

Чуть дальше ручей поворачивал и исчезал за большой скалой. Там переплетались корявые, подмытые водой корни, они нависали над ручьем, скользкие даже на вид и одновременно хлипкие, так что нельзя было пройти иначе, как вброд. Ира изогнулась над водой, держась за ветку, и заглянула туда, где поток уходил в долину.

Совсем рядом спиной к ней стоял здоровенный мужик с перевязанной рукой. В первое мгновение Ирина отпрянула, затем, уже не думая о холоде, шагнула прямо в воду. Игорь, а это был он, промывал рану на плече, стоя к ней вполоборота. Ирина окликнула его громким свистящим шепотом и оглянулась на Монгол. У его подножия ходил кругами Ромка, подняв одну руку вверх и ритмично, медленно ею помахивая. Там же стояла Лена. А Игорь уже обернулся и скалился во всю свою давным-давно небритую рожу. И ниже по течению плюхал по воде кто-то еще… Женька. И Юлька. Оксана, Володя, Мишка…