Евлампия Романова. Следствие ведет дилетант (№8) - Прогноз гадостей на завтра

– Что в пакетах? – полюбопытствовал Кирюшка.

– Не знаю, – машинально ответила я правду.

– Ой, Лампудель, – засмеялась Лиза, – сюрприз сделать хочешь?

Схватив пакеты, дети улетели на кухню, откуда моментально понеслись вопли:

– Класс!

– Супер!!

Я тупо сидела на диване, в голове было пусто. Потом появилась первая мысль. Дети правы, надо выйти на проспект и затарить холодильник. Завтра будет некогда, у меня уроки, а потом очередной педсовет. Совершенно непонятно, что я делаю на этих совещаниях. Музыка воспринимается остальными педагогами как смешной предмет. К тому же я ставлю всем детям пятерки и никогда не сержусь, если они посылают друг другу записочки или стреляются жеваной бумагой. Так что толку от меня на педсовете никакого. Но вредная Анна Евгеньевна, директриса школы, категорично заявляет:

– Вы получаете зарплату и обязаны ее отрабатывать!

Меня все время подмывает спросить: «Вы что, считаете такой оклад деньгами?»

– Лампуша, – всунулся в комнату Кирюшка, – где взяла торт?

Я пошла с мальчиком на кухню и обнаружила на столе изобилие: гамбургеры, чизбургеры, коробки с чиккен макнаггетс, упаковки с соусами и пирожками. Еще там лежали две фирменные футболки и стояла коробка с тортом.

– Клево, – взвизгивала Лизавета, кромсая бисквит, – со взбитыми сливками, обожаю!

– Почему на нем написано «С днем рождения»? – не успокаивался Кирюшка.

Я вздохнула. Испуганная Елена Сергеевна насовала в пакеты все, что нашлось в ресторане.

– А это что? – поинтересовалась Лиза, вертя в руках книжечку.

– Дай сюда, – велел Кирюшка. Он вырвал у девочки из рук непонятный предмет и взвизгнул: – Ой, елки! Лизка! Глянь! Бесплатные обеды в «Макдоналдсе»! Да их тут много!

– Где взяла? – сурово повернулась ко мне Лиза.

Рассказывать им правду совершенно не хотелось.

– Я случайно услышала по «Русскому радио», что в «Макдоналдсе» проводится лотерея, поехала и выиграла главный приз.

– Ну круто! – восхищались дети. – Ты теперь можешь год бесплатно есть гамбургеры.

Перспектива целых двенадцать месяцев питаться булками с котлетами выглядела столь угнетающе, что я мигом сказала:

– Это вам!

Буря восторгов бушевала почти десять минут. Потом, успокоившись, Лизочка с жалостью сказала:

– Нам столько не съесть, а на завтра все таким невкусным станет!

– Позовите друзей, – предложила я.

– Верно, – вскинулся Кирюшка и схватил телефон.

– Дай сюда! – приказала Лиза.

– Индейское жилище фиг вам! – ответил Кирка.

– Урод!

– Жиртрестка!

Посмотрев, как они ругаются, выхватывая друг у друга из рук трубку, я пошла в спальню и по дороге увидела, что моя куртка свалилась с вешалки на пол и в ней преспокойненько свила гнездо Муля.

– Просто безобразие, – разозлилась я, вытряхивая мопсиху на пол, – ты хоть понимаешь, что линяешь, а куртка темно-синяя.

Рукава, спина и грудь были покрыты большим количеством мелких жестких светлых волосков. Не желая походить на огромного мопса, я оттащила куртку в ванную и принялась энергично встряхивать ее над рукомойником. Раздался глухой шлепок. На кафельной плитке лежала барсетка Эдика.

ГЛАВА 3

Я уставилась во все глаза на шикарную вещичку, сделанную фирмой «Петрек». Ну надо же, сунула сумочку к себе в карман, а потом забыла. Надеюсь, там нет ничего важного.

Я быстро расстегнула барсетку. Из груди невольно вырвался возглас. Ну ничего себе! Одно из отделеньиц было забито деньгами. Закрыв ванную комнату на щеколду, я вывалила на стиральную машину содержимое сумочки. Так. Десять зеленых банкнот по сто долларов, три тысячи российских рублей, упаковка аспирина, расческа, носовой платок и плоский, крохотный телефон, который я сначала приняла за игрушечный, уж больно кукольно выглядел «Эриксон».

Но не успела я взять в руки аппаратик, как на панели заморгала зеленая лампочка. Звука не было, очевидно, Эдик включил режим отключения звонка. Плохо соображая, что делаю, я откинула крышечку и, ткнув пальцем в кнопку с надписью «йес», поднесла телефончик к уху.

– Ну дорогой, – раздался в трубке капризный голосок, – где же ты шляешься, а? Звоню, звоню, не откликаешься? Да что ты молчишь, опять напился, да?

– Простите, – тихо сказала я, – вам нужен Эдуард Малевич?

– Интересное дело, – взвизгнула собеседница, – кто вы такая и почему отвечаете по его телефону?

Значит, милиция ничего не сообщила жене о смерти мужа. В первую секунду мне захотелось разъединиться, но надо же отдать деньги! Документов в сумочке нет… узнать адрес будет трудно, делать нечего, придется взять на себя роль вестницы несчастья. Вспомнив некстати, что в древние времена цари убивали гонцов, принесших дурные известия, я робко ответила:

– С Эдуардом случилась небольшая неприятность, он не может сам ответить, но у меня в руках его барсетка, тут полно денег, скажите адрес, сейчас привезу.

– Все ясно, – констатировала дама, – опять налакался и в вытрезвитель угодил. Валяйте приезжайте. Улица Речная, дом девять, квартира семнадцать. Это…

– Спасибо, я хорошо знаю это место.

В ухо понеслись короткие гудки. Я вышла из ванной и обнаружила в прихожей на коврике целую кучу ботинок и сапог. Из кухни раздались взрывы хохота, Кирюшка и Лизавета собрали друзей.

Решив ничего не говорить детям, я осторожно вытащила из шкафа беличью шубку и новые сапоги на меху. Немного не по погоде, но Эдик, судя по всему, богатый человек, а его супруга, если вспомнить капризный голосок, та еще фря. Нет уж, лучше я вспотею в шубе…

Дети громко хохотали. Очевидно, они добрались до торта. Я аккуратно прикрыла за собой дверь. Речная улица в двух шагах отсюда, первый поворот направо у светофора, можно не садиться в машину, а пробежаться на своих двоих…

Девятый дом ничем не отличался от своих собратьев, такая же блочная башня, а в подъезде не нашлось ни лифтера, ни охранника. Значит, Эдик не такой крутой, каким хотел казаться, или он разбогател недавно. Насколько я знаю, достигнув определенного финансового благополучия, люди первым делом приобретают престижное жилье, здесь же не было даже домофона.

Зато женщина, распахнувшая дверь, выглядела сногсшибательно. Высокая блондинка с осиной талией и большой грудью, обтянутой ярко-красным свитером. Он заканчивался прямо под аппетитным бюстом, потом виднелась полоска голой кожи, пупок с золотым колечком, еще ниже начинались узенькие черные брючки, обрывавшиеся в десяти сантиметрах выше щиколотки.

– Давайте, – бесцеремонно велела она и протянула руку.

Я оглядела ее ярко накрашенное лицо, белые волосы с просвечивающей у корней чернотой и отдала барсетку. Жена Малевича открыла сумочку, присвистнула и сказала:

– Надеюсь, здесь вся сумма. Имейте в виду, я отлично знаю, сколько у Эдьки было баксов с собой.

Я прищурилась и довольно зло ответила:

– Если бы я хотела вас обворовать, то утащила бы все разом!

– Ну ладно, не лезь в бутылку, – миролюбиво ответила девица.

Она казалась очень молодой, лет двадцати, не больше. Густая тушь, черные брови, огненные щеки и кровавые губы не скрывали ее возраст. Порывшись пальцами с отвратительно длинными ногтями в отделении, набитом деньгами, девчонка выудила сторублевую бумажку и царским жестом протянула ее мне:

– Это за услуги, надеюсь, хватит.

Черная волна злобы поднялась из желудка и заполнила мою голову.

– Детка, – процедила я сквозь зубы, – ты бы хоть поинтересовалась, что с Эдуардом!

– Подумаешь, – фыркнула любящая женушка, – эка невидаль! Опять надрался и в вытрезвитель попал, еще хорошо, что не в ментовку!

– Нет, – медленно ответила я, – он, как ты выражаешься, в ментовке!

Девчонка подпрыгнула:

– Ну блин! В каком отделении? Это же опять надо туда бабки тащить!

Понимая, что иного выхода нет, я брякнула:

– Нет, деньгами тут не поможешь, дело очень серьезное.

– Под уголовную статью попал! – всплеснула руками супруга. – Знаем, проходили! Неделю тому назад он долбанул одного мента кулаком по зубам! Ну вы не поверите, сколько содрали! До сих пор вздрагиваю!

– Эдик мертв, – тихо сказала я.

– Как? – отшатнулась девчонка. – Что вы имеете в виду?

– Его убили сегодня в ресторане «Макдоналдс», странно, что никто из милиции не сообщил вам о случившемся.

– Ничего не понимаю, – трясла головой госпожа Малевич, – просто ничегошеньки. Вы имеете в виду, что он напился в ресторане, как труп?

– Нет, – жестко ответила я, – он на самом деле труп.

– Ой! – взвизгнула девица, закатила глаза и рухнула на пол.

Я захлопнула дверь и побежала искать кухню. Квартира была маленькой, неудобной, с узким крохотным коридором и пятиметровым пищеблоком. Оборудован он оказался старенькой мебелью, затрапезным холодильничком «Минск» и электроплитой российского производства.

Не найдя никаких лекарств, я набрала в чашку холодной воды и брызнула на лицо госпожи Малевич, но та не подавала признаков жизни. Слегка испугавшись, я намочила полотенце и стала тереть щеки и лоб девчонки. Светло-зеленая махровая ткань стала разноцветной, боевая раскраска смылась, из-под нее появилось бледненькое личико, слегка простоватое, но милое, с пухлыми губками, которым совершенно не нужна помада.

– Не надо, – прошептала госпожа Малевич, пытаясь сесть, – перестаньте возить по моему лицу тряпкой.

Спустя десять минут мы сидели на крохотной кухоньке, опершись локтями о стол, мадам Малевич причитала:

– Боже! Что теперь со мной будет! Катастрофа! Квартира оплачена только до декабря, денег никаких нет!

– Там в барсетке тысяча долларов и еще рублями много, – тихо сказала я.

– Ерунда, – ныла девчонка, – еле-еле хватит на месяц кое-как перебиться. А потом мне куда? На улицу, да? Чем платить за жилплощадь? На что одеваться! Ну, Эдик, ну, свинья!

Я с искренним удивлением смотрела на девчонку. Говорят, что каждый народ заслуживает своего вождя, а всякий муж получает ту жену, которой достоин. Интересно, за какие грехи наградил Эдика бог этим чудовищем.

– Вы бы хоть позвонили в милицию, – вырвалось у меня, – сейчас телефон дам!

– Зачем? – взвизгнула девчонка. – Терпеть не могу ментов!

– Они все равно к вам придут!

– Зачем? – тупо спросила девица.

– Ну как же? Обязательно.

– Да зачем?

Я растерялась.

– Показания снять, и потом, вы же его хоронить будете?

– Это еще зачем?

Тут я совсем онемела.

– И не подумаю даже, – неслась дальше девчонка. – Похороны! Еще скажите про поминки! Знаю, знаю, сколько денег выбросить надо! У нас, когда дед перекинулся, мать-дура всю сберкнижку на идиотство растратила, мигом по ветру пустила все, что долго собирали: гроб дорогущий зачем-то заказала, оркестр, водка ящиками! Лучше бы о живых подумала. Этот-то все равно уже помер!

Я лишь хлопала глазами. С подобными экземплярами мне еще не приходилось сталкиваться. Неудивительно, что несчастный Эдька пил горькую. Странно, что не употреблял наркотики, живя возле этой гарпии.

Не замечая произведенного впечатления, девица вопила дальше:

– И вообще, почему я? Пусть его Гема закапывает, ей больше моего досталось!

Странное имя Гема резануло мне слух, и в мозгу забрезжил лучик света.

– Погоди, ты не его жена?

– Нет, конечно, – фыркнула девица.

– Почему же тогда велела сюда приехать с барсеткой?

– Потому что этот козел здесь последнее время жил, – в сердцах воскликнула девчонка. – Обещал, блин, алмазные горы. «Погоди, душечка, на золоте кушать станешь». Как же! Умер и оставил меня нищей! Между прочим, с работы из-за него уволилась! Вот уж повезло так повезло!

– Тебя как зовут?

– Лена, – ответила девица и вытащила пачку «Парламента».

– Значит, барсетку следовало отдать не тебе!

– Еще чего, – взвизгнула Лена, – он тут все время проводил. Доллары мои!

– Телефон его жены знаешь?

– Гемы? Естественно!

– Давай.

– Зачем?

– Давай, говорю, а то и впрямь сейчас сюда милицию вызову. Вот весело будет! Ты по закону Малевичу никто, живо кошелек покойного отнимут!

Лена сжала губы, потом процедила:

– Возле телефона, на бумажке написан, любуйтесь.

Я потыкала пальцем в кнопки, услыхала тихое, словно шорох осенней листвы, «алло» и уточнила:

– Простите, я говорю с госпожой Малевич?

– Да, – донеслось издалека.

– Меня зовут Евлампия Романова, мы учились вместе с Эдиком в консерватории, алло, вы слышите?

В мембране раздался шорох, треск.

– Алло, – повторила я, – Гема, вы на проводе?

– Да, – донеслось сквозь пустоту, – да.

– Вы знаете, что случилось сегодня?

– Да, мне звонили из милиции.

– С вами кто-то есть?

– Нет.

– Может, подъехать?

– Да, – с жаром воскликнула женщина, – да, пожалуйста, очень страшно одной, умоляю, если возможно, прошу…

– Давайте адрес.

– Софроньевский переулок, дом восемнадцать.

– Это где?

– В двух шагах от метро «Проспект Мира».

Я глянула на часы. Ровно шесть. Лена, совершенно спокойная, курила «Парламент».

– Давай барсетку, – велела я.

– А ху-ху не хо-хо? – заржала девица и добавила: – Вали отсюда, пока цела! В милицию она позвонит! Как бы не так. Это я сейчас сообщу в отделение, что ко мне ворвалась ненормальная!

Поняв, что с хамкой бесполезно спорить, я вышла на лестницу. Судя по короткому разговору, Гема совсем другой человек. Представляю, как жутко сейчас бедной женщине. Конечно, мы с ней незнакомы, но с Малевичем нас связывают годы совместной учебы, короткий роман и взаимная симпатия, сохранившаяся, несмотря на то, что мы очень давно не встречались. На улице совсем стемнело, и стоял жуткий холод. Впечатление было такое, будто на дворе Крещенье, а не самое начало ноября. Машины ехали медленно. Я задумчиво пошла в сторону дома. Похоже, на дороге жуткий гололед, наверное, лучше оставить «копейку» спокойно стоять в гараже. Я не слишком опытный водитель и в такую погоду не стану рисковать. Тем более что наш дом стоит у метро, а Гема живет рядом со станцией «Проспект Мира».

ГЛАВА 4

Вход охранял вежливый, но суровый секьюрити, пол и лестница в подъезде были из мрамора, в огромном лифте сверкало зеркало и пахло хорошими духами. Одним словом, сразу становилось понятно: тут обитают не хронические алкоголики с бомжами, а люди, добившиеся успеха в жизни.

Гема оказалась полной противоположностью яркой Лене. Невысокого роста, с идеально уложенными волосами, какими-то блеклыми, словно застиранными глазами, с бледным лицом и бескровными губами. Я сама не дотянула ростом до метра шестидесяти, а весом до пятидесяти килограммов, но рядом с Гемой выглядела словно тучный боров. Жена Эдика была совсем бестелесной, я впервые видела даму с размером бюста меньше моего. При этом учтите, что лифчик 75А мне катастрофически велик, а для того, чтобы не бежать домой, в обход вечно запертых ворот, я запросто протискиваюсь между прутьями.

– Здравствуйте, – прошелестела Гема, – раздевайтесь, хотите кофе?

– Лучше чай, – ответила я, вешая шубку в большой шкаф с зеркальной дверцей.

Гема молча стояла, свесив тонкие руки вдоль тела.

– Ну долго еще ждать? Чайник вскипел, – раздался из глубины квартиры бархатистый голос Эдика, – валите сюда!

От неожиданности я выронила шубу. Спина мигом покрылась липким потом. Малевич жив? Рана оказалась не смертельной?

– Ну, девочки, – надрывался голос, – давайте, водка стынет, картошечка, селедочка, кар-кар-кар…

Эдик закаркал. Я перевела глаза на Гему и растерянно спросила:

– Это кто?

Женщина тяжело вздохнула:

– Ужасно, правда?

– Эдик жив?!!

Гема, не говоря ни слова, распахнула дверь в кухню. Оттуда вышел, именно вышел, а не вылетел, большой попугай. Весьма непрезентабельного вида: серый, словно заяц летом, и какой-то взъерошенный.

– Это Арчи, – пояснила Гема, – он удивительный имитатор и страшно умный. Иногда мне кажется, что он на самом деле не птица, а заколдованный ребенок, даже подросток.

Словно услыхав эти слова, Арчи разинул клюв и издал мяуканье, до отвращения натуральное, потом свесил голову набок и спросил:

– Ты кто?

От неожиданности я ответила:

– Лампа.

Арчи свистнул и ушел.

– Ужасно, правда? – повторила Гема, а потом поинтересовалась: – А откуда вы узнали про смерть Эдика?

Я вздохнула и предложила:

– Может, сядем где-нибудь?

– Да, конечно, – засуетилась она. – Простите, у меня сегодня мозги не работают. Проходите сюда.

Мы вошли в огромную кухню-столовую, хозяйка села на диван, потом вскочила, налила мне чай… Ее движения были суетливы, а руки плохо слушались. Сначала Гема уронила ложку, потом просыпала сахар, неловко оторвала ниточку от пакетика. Но внешне она держалась молодцом, не плакала, хотя иногда ее голос предательски срывался.

Я потыкала в пакетик «Липтона» ложечкой и рассказала о посещении «Макдоналдса».

– Как вы думаете, – прошептала вдова, – он не мучился, не страдал?

Я вспомнила выпученные глаза трупа, искаженное гримасой лицо и быстро ответила:

– Нет, нет, умер тихо, с улыбкой на устах.

– Хоть это хорошо, – пробормотала Гема. – Эдик очень боялся боли.

Мы помолчали пару минут, потом Гема, аккуратно положив на мою руку невесомую, словно сухой октябрьский лист, ладошку, улыбнулась:

– Очень рада, что именно вы оказались с ним в последние минуты. У вас ведь был роман?

Я натянуто засмеялась:

– Ну, это громко сказано. Просто много лет назад, еще учась в консерватории, пару раз мы сходили вместе в кино. Но любовь не сложилась, а потом Эдик женился на Ниночке Арбени.

– Бедная Ниночка, – вздохнула Гема, – вы знаете, что с ней случилось?

– Нет. Встречала одно время фамилию на афишах, но в те годы, когда я концертировала, мы не сталкивались. Понимаете, я всегда была не слишком популярна, а если говорить правду, мной просто разбавляли сборный концерт. Помните, как раньше делали? Сначала чтец с поэмой о Ленине, потом балетная пара из театра, следом кто-то исполняющий классическую музыку, а уж потом эстрадный певец, дрессированные собачки, акробаты и юморист-сатирик… А Ниночка давала сольные концерты в лучших залах, два отделения… Она была элита, а я рабочая лошадка вроде тех, что вращали колесо у колодца…

Гема робко улыбнулась, потом опять помрачнела:

– Ниночка умерла.

– Да ну, – ахнула я. – Когда?

– Девять лет назад, собственно говоря, именно из-за ее кончины я и вышла замуж за Эдика. Мы были лучшие подруги, понимаете?

– Честно сказать, не очень, – промямлила я.

– Вы торопитесь?

– Нет-нет, – вежливо ответила я.

– Давайте расскажу про нас с Эдиком?

Я подавила тяжелый вздох. Если что и не люблю, так это выслушивать чужие откровения, но бедной Геме, наверное, лучше выговориться. Я украдкой глянула на часы: начало восьмого. Ладно, время пока есть, попробую поработать для бедняжки жилеткой, а потом… Ну есть же у нее, в конце концов, более близкие знакомые, родственники, вот и позвоню кому-нибудь.

Ниночка Арбени и Гема познакомились в детстве. Девочки жили в одном дворе и частенько бегали друг к другу в гости. Родители не протестовали. Папочка Нины был профессором консерватории, а отец Гемы – академиком. Правда, к миру искусства он не имел никакого отношения, служил в закрытом НИИ, что-то связанное с медициной или биологией. Честно говоря, Гема не слишком интересовалась в детстве занятиями родителей, это потом она узнала, что любимый папа – мировая величина в области медицины, а мать его правая рука. И Ниночка и Гема ходили в музыкальную школу, только Арбени носила скрипку, а ее подружка просто папку для сольфеджио. У Гемы обнаружился голос. Потом пути подружек разошлись. Ниночка, естественно, поступила в консерваторию, Гема даже не стала пытаться начинать карьеру оперной певицы. Голосок был, но маленький, камерный, можно радовать близких на вечеринках, играя на рояле и распевая романсы, но и только. К тому же у Гемы оказалось слабое здоровье… Она поступила в медицинский и честно отучилась там положенные годы, потом папочка нажал на все педали, и дочурку взяли в ординатуру, впереди маячила защита диссертации и работа в институте отца… Но Гему не очень-то волновали глисты и всякие кожные паразиты, которыми занимались родители, ей вообще не нравилась медицина. Лечить людей она не хотела. От практики в больницах осталось самое неприятное воспоминание: больные отвратительно выглядели, от них мерзко пахло, а при виде неопрятных старух у Гемы начиналась тошнота… Поэтому она твердо решила идти в науку. Но, честно говоря, ее клонило в сон при виде микроскопа… Жизнь казалась беспросветной, да и на личном фронте никаких подвижек не было, мужчины обходили Гему стороной. Их не привлекало даже богатое приданое: квартира, машина, дача – уж больно бесцветной казалась невеста.

У Ниночки же все шло прекрасно. Еще учась в консерватории, она выскочила замуж за Эдика Малевича, провинциального талантливого мальчика, хорошо складывалась и ее карьера скрипачки. У Нины появились имя и свой круг слушателей…

Женщины продолжали дружить. Гема частенько забегала к Нине, радуясь, что у подруги все хорошо. Скоро у них вошло в традицию ужинать вместе. Вместе же ездили отдыхать. Эдик считал Гему сестрой Ниночки, и отношения у них были почти родственные.

Потом случилось несчастье. Арбени заболела. Стоит ли говорить, что были приглашены лучшие специалисты, светила медицины. Один за другим ставились и отметались диагнозы – рак, туберкулез, астма… Врачи терялись в догадках, а Ниночка все кашляла и кашляла, худела, температура постоянно держалась на 37,2 или 37,5… Потом она слегла, у нее стала идти горлом кровь. Никакое лечение, включая лучевую и химиотерапию, не помогало, и бедная Ниночка тихо скончалась, оставив безутешных родителей и мужа.

Доктора потребовали вскрытия, всем было интересно, что за болезнь убила молодую женщину, но профессор Арбени встал на дыбы:

– Не дам кромсать дочь.

Желая убедить старика, доктор опрометчиво сказал:

– Может, узнав о причине смерти Нины, мы спасем других людей!

Арбени взвился:

– Еще чего! Ниночке уже не помочь! Категорически запрещаю использовать ее для вашей идиотской науки!

Испугавшись, что врачи не послушаются, профессор забрал тело дочери домой.

За день до смерти Ниночка сказала Геме:

– Похоже, мне крышка.

– Ну что ты, – потихоньку вытирая слезы, ответила та, – вот через недельку вернется из Африки мой папа, он тебя точно вылечит!

– Нет, – прошептала Нина, – конец пришел. Единственное, о чем тебя прошу, выходи замуж за Эдика, из вас получится хорошая пара.

– Не говори глупости, – рассердилась Гема.

Но Ниночка упорно повторяла:

– Обещай мне это.

В конце концов Гема нехотя ответила:

– Ладно, когда ты в девяносто лет скончаешься, я, так и быть, стану Эдькиной женой.

– Вот и хорошо, – пробормотала Нина и закрыла глаза.

Больше она в себя не приходила, вечером началась агония, а в три утра красавица Нинуша скончалась.

Через месяц после похорон Гема и Эдик стали везде появляться вместе. История о том, как Ниночка просила подружку занять свое место возле Малевича, была широко известна. Ее разболтала медсестра, присутствовавшая при печальной сцене. Никто из знакомых не осудил ни Гему, ни Эдика, наоборот, все только сочувствовали им и восхищались проявлением редкой по нашим временам дружбы. Свадьба никого не удивила, так Гема стала госпожой Малевич.

Вместе с браком неожиданно пришла удача. Через два года она открыла в себе редкий дар экстрасенса и занялась лечением людей, потом стала давать коллективные сеансы…

– Погодите, – потрясенно воскликнула я, – «Гема Даутова – ваш спасательный круг». Господи, ну и ну! Да я повсюду видела ваши афиши!

Гема кивнула:

– Правильно, мы решили, что мне лучше выступать под девичьей фамилией. Никто же не знал, что Эдик сломает руку и перестанет концертировать!

Дав удачу Геме, господь отнял ее у Эдика, жизнь вообще похожа на сообщающиеся сосуды: когда в одном месте убывает, в другом прибывает, и наоборот. Спустя два года после новой женитьбы Малевич сломал руку. Неприятность, но отнюдь не катастрофа для тысяч людей. Для тысяч, но не для скрипача. Год он просидел дома, уйдя в запой. Гема моталась по России с сеансами. К ней пришла известность, Даутова собирала гигантские залы. Во время выступлений частенько случались чудесные исцеления тяжело больных людей. Парализованные вставали, слепые прозревали, немые начинали говорить, а аллергия и псориаз исчезали через неделю. Гема начала зарабатывать бешеные деньги. Теперь на нее работала целая структура: администраторы, распространители буклетов, торговцы косметикой. Гема выпускала «заряженный» крем для лица, который женщины расхватывали, словно горячие пирожки. Поговаривали, что желтоватая масса, разложенная в простые розовые коробочки, творит чудеса.

Одним словом, Гема взлетала, а Эдик падал все ниже. Потом и ему улыбнулась удача. Один из приятелей, довольно большая шишка, предложил место… директора кладбища.

Сначала жена ужаснулась и твердо сказала:

– Нет.

Но Эдик неожиданно засмеялся:

– Так мне и надо! Знать, суждено на погосте кантоваться.

Но неожиданно Малевич увлекся необычным бизнесом.

– Эдичка все хотел стать лучше всех, – грустно говорила Гема, – если скрипачом, то непременно гениальным, а если директором кладбища… Вы не поверите, какой он навел там порядок… Уволил всех пьянчуг, выгнал бомжей, открыл церковь… Выстроил концертный зал и начал приглашать туда лучших исполнителей…

Гема замолчала, потом тихо продолжила:

– К нему приходили такие музыканты! Скрипач Давидовский, виолончелист Марков, пианистка Сотникова, часто выступал хор Караваева… Да туда не только весь Белогорск бегал, из Москвы слушать приезжали…

У Эдика появились деньги, Гема из тридцати дней в месяце бывала дома от силы неделю, вот мужик и пустился во все тяжкие… Он опять начал пить, правда, не так, как раньше, и бегать по бабам.

– Мне было очень тяжело, – вздыхала Гема, – я любила Эдика настолько, что даже была готова закрыть глаза на его романы. В конце концов он всегда ко мне возвращался… Только девиц Эдик подбирал отвратительных, в особенности последнюю, Лену. Она работала в стрип-баре. Эдька снял ей квартиру, одел, обул, а у той в голове были только деньги…

– Я ее видела…

– Да? – изумилась Гема. – И где? Разве вы общались с Эдиком? Я поняла, что после окончания консерватории вы не встречались…

Пришлось рассказать про барсетку. Гема всплеснула руками.

– Ну какая дрянь! И телефон у нее остался?

Я растерянно кивнула.

– Вот незадача, – прошептала Гема, – прямо беда…

– Почему?

– Да у Эдика был навороченный «Эриксон» последней марки, с голосовой почтой, роумингом и прочими прибамбасами… Еще в аппарате калькулятор, выход в Интернет, но, самое главное, телефонная книжка. Эдичка держал там номера всех своих знакомых, и я просто не сумею предупредить их о поминках! Как поступить? Страшно не хочется звонить этой даме!

Чувствуя свою вину, я предложила:

– Хотите, съезжу к Лене и заберу телефон? В конце концов, это из-за меня вы лишились денег…

– Доллары ерунда, – отмахнулась Гема, – я готова отдать в два раза больше, чтобы найти убийцу Эдика.

Я вздохнула:

– Вы предложите милиционерам деньги, может, они тогда станут проворней!

Гема печально улыбнулась:

– Ах, милая Лампа, наши доблестные органы возьмут баксы и ничего не сделают! Обманут как пить дать, нет у меня к ним доверия…

– Наймите частного сыщика!

Гема вновь улыбнулась:

– Моя подруга недавно обратилась в агентство. Втемяшилось ей в голову, что супруг изменяет. Я ее уговаривала бросить эту затею, да безуспешно. В общем, агент бегал за мужем, показывал отчеты, вытянул из нее не одну тысячу… Знаете, что выяснилось?

– Ну?

– Ни за кем он не следил, просто дурил моей знакомой голову, представляя липовые наблюдения. После такого случая как-то не очень хочется отдавать деньги «Шерлокам Холмсам». Вот если бы нашелся честный милиционер, готовый помочь… – У меня есть такой знакомый…

– Правда? – обрадовалась Гема. – Лампа, дорогая, приведите его ко мне.

– Не знаю, согласится ли он, и потом, имеет ли право заниматься частным сыском…

– Умоляю, уговорите, как, простите, его имя?

– Володя Костин, он майор, очень опытный сотрудник…

– Пожалуйста!!!

Глаза Гемы налились слезами, потом блестящая капля потекла по щеке.

– Эдик! Мой бедный муж! Мне не будет покоя, пока не найду убийцу. Это единственное, что я могу для него сделать… Боже, как ужасно, ну за что?

– Попробую, – растерянно сказала я, – очень постараюсь, но, ей-богу…

– Ни слова больше, – лихорадочно вскрикнула Гема, – вы единственная, кто может помочь, а деньги – вот они, возьмите…

Она нервно вскочила на ноги, подбежала к буфету, выдвинула тяжелый ящик и стала кидать на стол пачки.

– Раз, два, три, четыре…

– Не надо, – совсем растерялась я, – не надо долларов.

– Нет-нет, – возбужденно выкрикивала Гема, – вы поможете, я знаю. Бог мой, да я не смогу заснуть, пока убийца не окажется за решеткой! Возьмите, сейчас же возьмите, иначе прямо сию секунду выпрыгну из окна!

Руки ее тряслись, голос прерывался… Честно говоря, вид у нее был безумный, и впрямь еще, не дай бог, покончит с собой. Я сгребла пачки в сумку. Пусть успокоится, а завтра верну деньги. Кстати, вечером поговорю с Володей, может, он и согласится… Майор нуждается в средствах, вот только я не знаю, как на это посмотрят у него на службе…

Увидав, что я взяла деньги, Гема успокоилась и закурила, потом тихо спросила:

– А телефон принесете?

– Обязательно, – поспешила я согласиться, боясь, что у бедняжки вновь начнется истерика.

– Прямо сейчас?

– Да.

– Съездите и привезете?

– Конечно, – успокоила я Гему, – не волнуйтесь. Часа за два обернусь, ну, чтобы очень не спешить, за два с половиной.

– Спасибо, – шептала вдова Эдика, – спасибо, у меня близких подруг после смерти Нинуши не осталось, попросить некого… Вот, думаю, может, и мне на тот свет уйти, вместе с Эдичкой… Ну как жить без него!

И она опять заплакала, на этот раз тихо, как больной щенок. Острая волна жалости пробежала по моему телу. Я обняла Гему за худенькие плечи и почувствовала, что она трясется. Женщина уткнулась в меня лицом. Так мы стояли какое-то время, потом Даутова резко отшатнулась.