Кровь, или 72 часа

Дмитрий Григорьев

Кровь, или 72 часа

© Д. Григорьев, 2014

© ООО «Написано пером», 2014

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()

Посвящается моей незабвенной Виктории

Чтобы ужаснуться, не нужно придумывать монстров, достаточно взглянуть на реальные события в иной плоскости.

Пролог

Кроваво-красное марево растворило в себе первые лучи восходящего солнца. Плотный туман не пускал их за стены древнего города Штетина.

«Не удивлюсь, если это дело рук сестринства!» — думал одинокий путник, подходя к главным воротам столицы Восточной Померании.

Его черный балахон был покрыт дорожной пылью и сливался с серой мглой. За сорок лет сознательной жизни он не помнил такого непроглядного марева. Клубы сырого тумана врывались в Штетин со стороны Балтийского моря и путались под ногами у ранних прохожих. Чуткое ухо путника уловило нервный шепот со стороны поравнявшихся с ним горожан:

— Не лучше ли остаться дома? Не иначе, это проделки сатаны!

Но любопытство и тяга лицезреть сожжение ведьмы брали верх и гнали людей на городскую площадь. Размеренная жизнь древней Померании вот уже несколько дней была взбудоражена известием о поимке Сидонии, прозванной в народе янтарной ведьмой.

«Любопытство погубило кошку!» — вспомнил путник поговорку жены и покосился на говоривших.

— А может, это дочь ведьмы ворожит! Говорят, она колдует почище своей матушки!

— Вряд ли! Она же сбежала в соседние владения к германцам! Ей сейчас не до этого! Целая армия стражников герцога за ней охотится!

«Трудно искать черную кошку в черной комнате, особенно когда ее там нет!» — усмехнулся путник и пониже надвинул капюшон.

— Что-то сегодня меня на кошек потянуло! — нервно прошептал он и резко повернул за угол.

— Кошек потянуло?! — отшатнулась от него девушка, которую он чуть не сбил. — Куда потянуло? — она испуганно огляделась.

— Не куда, а откуда! Из ведьминых чертогов! — нагнал он на нее еще больше страху.

Девушка повернулась и побежала назад.

«Правильно! Нечего тебе на площади делать!»

Человек в черном балахоне шел против нарастающего потока горожан. Его целью был возвышающийся неподалеку холм: «Пусть с него не будет видно деталей, зато вся площадь будет как на ладони!»

Сегодня, как заявил герцог, там свершится возмездие, и ненавистная Сидония наконец-то поплатится за его убиенных сыновей.

«Хочешь рассмешить Бога — поделись с ним своими планами!» — зло подумал путник, глянув в сторону башен замка, где в глубине каменных подземелий держали Сидонию.

Когда он достиг вершины холма, городская площадь была почти полна. Людские ручейки из примыкающих улиц быстро заполняли свободные углы, и вскоре уже негде было яблоку упасть.

«Вы пришли за одним зрелищем, а увидите совсем другое! — человек в черном балахоне возбужденно скинул капюшон. — Эти жадные до зрелищ людишки узнают, кто вершит судьбы мира! Сегодня я впервые нарушу клятву ордена, и пусть братство меня покарает, но я не дам Сидонии умереть!»

Сквозь плотный туман он увидел, как народ расступился, освобождая путь повозке с осужденной. Толпа загудела, как встревоженный улей, и успокоилась лишь тогда, когда ведьму привязали к столбу. Торговцы разной снедью выныривали то здесь, то там, предлагая свой вкусно пахнущий товар, но, к их разочарованию, желающих перекусить находилось немного. Сквозь розовое марево зрители с ужасом смотрели на ведьму в окровавленных одеждах, и последнее, о чем они думали, так это о еде.

Теплый августовский ветер ласкал черные с редкими вкраплениями седины кудри Сидонии. Она с наслаждением подставила изуродованное лицо влажному дыханию моря. Безмятежность едва видимой сквозь дымку водной глади с каждым вдохом передавалась и ей. Она смотрела в туманную даль единственным глазом, и чуть заметная улыбка играла на ее губах. Люди прятались друг за друга. Им казалось, что она насмехается над ними, и от этого им становилось жутко.

Ветер донес до нее тихий вопрос, обращенный стражнику:

— Почему ее не ослепили?

— Наш господин приказал оставить один глаз, — тихо поведал тот и оглянулся на маячившего подле столба герцога. — Он хочет, чтобы вид самой казни преумножил ее страдания.

Повелитель Восточной Померании был неспокоен. Он нервно ходил вокруг кучи хвороста и долго разглядывал приговоренную, пытаясь увидеть хоть какие-то признаки страха. Но, к его разочарованию, ни один мускул не дрогнул на ее лице.

Набирающее силу солнце осветило площадь, и несметная стая солнечных зайчиков запрыгала вокруг Сидонии. Они прискакали со стороны скопления дорогих экипажей, окруженных цепью стражников в надраенных латах. Внутри оцепления, прямо на булыжной мостовой, был сооружен помост для походного трона его светлости. Прибытие его величества Филиппа Джулиуса из Волгаста ожидалось с минуты на минуту.

Благородные подданные восточной окраины его королевства собрались у кареты герцога и вели светские беседы, неумело скрывая возбуждение от предстоящего зрелища. Сидония с отвращением глянула на это скопление благородных дам и кавалеров, у которых от благородства если что и осталось, так только титул. Она узнавала многих из них, несмотря на то, что их лица были скрыты полями модных шляп.

С высоты столба, к которому она была привязана, Сидония первой увидела тех, кого дожидалась свита герцога. На городскую площадь въехал королевский кортеж, разрезая толпу, будто корабль водную гладь.

Толпа заволновалась. Ее волнение передалось и человеку на холме.

«Наступает мой час!» — он залез под балахон и дрожащей рукой достал табакерку.

Его взгляд задержался на вытянутом гегсагоне с шестиконечной звездой внутри. Это был знак ордена рассеивателей заклинаний, или диссипаторов, как они себя называли.

«Возможно, сегодня орден потеряет одного из своих диссипаторов!» — он решительно откинул изящную крышечку.

Взяв щепотку белоснежного порошка, диссипатор стал следить за королем. Вот тот появился из кареты и вознес своё величество на помост, где уже успели водрузить его походный трон.

По толпе пробежал шепот. Наступал волнительный момент.

— Что скажет наш король?! Если он решит помиловать осужденную, то все усилия, потраченные на ранний подъем и борьбу за место поближе к столбу, пойдут коту под хвост!

Появление королевского палача успокоило публику.

— А где же наш палач?! — спросили того же стражника.

Тот колебался.

— Наверное, королевский суд так решил! — предположил кто-то в толпе.

— Вовсе нет! — не выдержал стражник. — Когда наш палач пытал ведьму, та сумела его околдовать, и он выпустил себе кишки!

Филипп Джулиус подошел к трону, и разговоры тут же стихли. Король махнул перчаткой глашатаю.

— Сего дня, девятнадцатого августа 1620 года! — начал глашатай чтение приговора.

Диссипатор поднес щепотку порошка к губам и остановился: «Вдруг не получится?! Что, если этот порошок просто убьет меня? Кто тогда спасет Сидонию? А если не порошок, то братство может расправиться со мной!»

Но одного взгляда на осужденную хватило, чтобы отбросить прочь сомнения. Он глубоко вдохнул и с протяжным выдохом попытался избавиться от черных мыслей.

«Сначала наполни свою душу любовью!» — вспомнил он давние наставления Магистра ордена.

Ему не пришлось долго настраиваться: та, что была привязана к столбу, и была его любовь.

Король еще только опускал свои царственные телеса на походный трон, а первые пылинки магического порошка уже растворялись под языком диссипатора. Рот тут же занемел. Еще мгновение — и было не сглотнуть, а вскоре он уже не чувствовал ни головы, ни тела.

Вдруг дикая боль расколола череп, онемение прошло, и голова превратилась в один пульсирующий сгусток боли. Он застонал и схватился за виски. Его страшно затошнило. Но не содержимое желудка рвалось наружу. Плотные сгустки радужной энергии заклокотали в горле. Сквозь пелену боли он видел, как они расправлялись и, весело переливаясь всеми цветами радуги, неслись в сторону короля.

«В чем вина этой женщины?» — вдруг подумал Филипп, отдаваясь неожиданно нахлынувшему благодушию.

Смягчились и лица его ближайшего окружения. Даже напряжение стражников, удерживавших толпу на почтительном расстоянии, куда-то улетучилось, и стройное кольцо оцепления превратилось в аморфную амебу.

Обессиленный диссипатор осел на землю.

«Слава Всевышнему, что мне не придется испытать эту боль снова!» — его неудержимо клонило в сон.

Однако ожидание возмездия братства заставляло быть начек у.

«Может быть, одиночный выброс останется незамеченным!» — надеялся он, содрогаясь от мысли о возможном наказании.

«Твой организм будет противиться потере белой энергии! — слышал он слова Магистра. — И будет расставаться с ней с великой болью! Но эта боль ничто по сравнению с той, что вызывает сыворотка возмездия!»

Тем временем король расплылся в блаженной улыбке. По толпе пробежал недовольный ропот.

— Неужели он ее помилует!

«Победа!» — ликовал диссипатор.

Монарх с недоумением обвел взглядом зрителей: «Как глуп мой народ! Разве можно казнить эту женщину лишь за то, что разнузданные отпрыски герцога в пьяном угаре перерезали друг друга?!»

Не успел он насладиться своим умом и благородством, как вдруг откуда-то повеяло холодом. Вместе со студеным бризом пришло откровение.

«Но кто, как не эта ведьма подсыпала дурманящее зелье благородным сыновьям моего первого вассала!» — осознал он то, чего не смогли вытянуть из колдуньи пытками.

Благодушие короля как рукой сняло. Его лицо вновь окаменело, в глазах мелькнул хищный огонек.

«Откуда взялся этот вихрь черной энергии?» — не верил глазам диссипатор.

С таким трудом и болью добытые сгустки белой энергии уже не окружали радужной сферой Филиппа Джулиуса. Черный поток разбил ее на тысячи маленьких пузырьков, которые теперь хаотично метались над площадью.

Диссипатор вновь открыл шкатулку. Вдруг сзади раздался свист. Он обернулся. Плечо обожгла резкая боль. Из середины расползающегося кровавого пятна торчала стрела. На ее белом оперенье зловеще чернел знак братства.

— Нет! Только не сейчас! — выкрикнул диссипатор.

От невыносимой боли рука отнялась. Шкатулка выпала и покатилась вниз. Ветер подхватил рассыпанный порошок и развеял по склону.

Диссипатор выдернул стрелу. На наконечнике, смоченном сывороткой возмездия, закипала кровь…

Глава 1. По ту сторону

— Кровь! — испуганно прокричала Ника и резко села в постели. «Только бы муж еще не ушел на работу!»

Электронный будильник в темноте ободряюще высвечивал три шестерки. Ника тряхнула головой и две последние цифры превратились в нули. Сердце бешено колотилось, перед глазами все плыло, и нули снова стали превращаться в шестерки.

На прикроватной тумбе зажглась лампа. Сквозь надвигающуюся пелену она увидела, как муж вскочил, подлетел к кислородному генератору и включил его на полную мощность.

— Так не сильно? — обернулся он к жене.

Она сидела бледная, пытаясь вставить в нос выпавшую канюлю от кислорода. Ее окровавленные ноздри судорожно раздувались, два красных ручейка уже достигли верхней губы. Он помог ей с канюлей и сунул в дрожащие руки носовой платок.

— Мне страшно! — прошептала она.

— Не бойся, сейчас пройдет!

Из-за этого проклятого платка он не сразу понял, что все только начинается. Лишь когда пропитанный кровью платок выпал из ее рук, он увидел, что на подбородок Ники водопадом стекает кровь. Она не успевала откашливать алый поток, и тот искал выхода через нос. Кислородная канюля была полностью залита кровью. Давления генератора уже не хватало, чтобы ее вытолкнуть.

— Я сейчас! — Муж нырнул под кровать и вытащил баллон с чистым кислородом.

Он открыл вентиль на полную мощность. Сильная струя сжатого газа вырвала канюлю из рук, и та заизвивалась змеей, воруя драгоценные секунды. Руки действовали быстрее мысли. Шипящая канюля была поймана и водружена на место.

— Дыши носом! — крик мужа был едва слышен, звон в ушах стремительно нарастал.

— Не могу, — задыхаясь, прошептала она и начала клониться вперед.

Он придержал ее одной рукой, другой схватил с прикроватной тумбы телефон и набрал 911.

— Женщина! Сорок лет! Легочное кровотечение! — по профессиональной привычке отчеканил он.

— Вы кто?

— Муж!

— Как вас называть?

— Дэнис! Пожалуйста, быстрее! — Он почувствовал, как жена задрожала всем телом.

— Адрес?

— Коттеджный городок… — Пока он договаривал адрес, Ника вдруг затихла. Ямки над ключицами резко запали. Она судорожно пыталась вдохнуть и не могла.

— Умница моя, потерпи. Сейчас все пройдет, — успокаивал он ее и себя. — Я мигом!

Он подсунул ей под спину подушку и молнией слетел вниз открывать дверь.

Вернувшись, он с ужасом увидел, как жена в бессильной ярости бьет своим маленьким кулачком по одеялу. Сил у нее хватило ровно на три удара, после чего она обмякла и завалилась вперед. Он подхватил ее, и жестокая действительность обожгла сердце.

— Быстрее! — заорал он в лежавшую на одеяле трубку. — Она уже не дышит!

Кровь больше не хлестала, а тихо вытекала из уголка посиневших губ. Из телефона доносился нервный голос диспетчера:

— Положите ее на спину и поверните голову набок, чтобы кровь не попала в легкие и она не захлебнулась!

— Какое не захлебнулась! — истерически прокричал он. — Кровь идет из самих легких!

В их разговор ворвалась отдаленная сирена приближающейся скорой.

— Дэнис, не вешайте трубку, я буду с вами до приезда парамедиков! — доносился взволнованный голос диспетчера.

Но Дэнис уже не слушал. Он переложил бездыханное тело жены на пол, обхватил ее губы своими и выдохнул что было сил. Бурлящий поток воздуха вырвался из ее носа, раздувая красные пузыри. Поняв ошибку, повторил, зажав ее ноздри пальцами. На этот раз грудная клетка ответила глубоким вдохом.

Минутой позже прибыли парамедики. На залитом кровью ковролине они увидели хрупкую женщину, почти девочку. Ее золотые кудри были рассыпаны по полу, прикрывая расползающееся алое пятно. Склонившийся над ней мужчина делал искусственное дыхание. С его губ часто капала кровь, а он как будто не замечал красную клокочущую пену, которая шапкой поднималась из легких женщины.

— Аппарат для аспирации жидкости, живо! — скомандовал старший по бригаде.

Упирающегося мужчину оттащили от окровавленной жены.

— Как ее зовут?!

— Вироника!

Мужа выставили в коридор и захлопнули дверь.

— Вироника! Вироника! — донеслось из-за двери.

Пациентка не реагировала. Парамедики суетились вокруг погибающей женщины. Чувство тревоги росло с каждой секундой. Ощущение непоправимого вызвало у них не то панику, не то злость. Панцирь бездушия, взращенный ежедневной встречей со смертью, вдруг лопнул. Руки спасателей позабыли годами отработанные движения, а голос старшего по бригаде предательски дрожал.

А Ника ускользающим сознанием чувствовала, что теряет то небольшое количество черной энергии, которую смог накопить ее истерзанный организм. Она излучала ее всем телом, чего раньше никогда не случалось. Кто-то разрезал на ней сорочку, освободив остатки черных сил.

Необычайная легкость окутала ее. Не сказать, чтобы это ощущение было ново для нее. Порой она испытывала нечто подобное и помнила все эти случаи наперечет! Или не все?! Внезапно перед ней открылось то, чего она по малости лет помнить не могла!

Ей было три годика, когда она засыпала под сказку о золотом петушке.

— Сказка ложь, да в ней намек, добрым молодцам урок! — закончила читать мама.

Но в спальне не стало тихо. Какой-то другой убаюкивающий голос с еле уловимым акцентом начал следующую сказку.

B давние-давние времена за морями, за лесами, на острове-тумане жила-была девица неземной красоты. Никто не знал, откуда она появилась, но все души в ней не чаяли. Она ходила из деревни в деревню и помогала своими снадобьями больным и страждущим. Однажды услышала она шум в лесу. И пришла на поляну, где пасся вороной жеребец, а подле него лежал добрый молодец со смертельною раною.

— Поцелуй меня на прощанье, красавица! — молвил он. — Подле такой красоты и помирать сподручнее.

— Поцелую! — отвечала девица. — Только позволь мне сначала испробовать свое снадобье на твоей ране!

И испробовала снадобье и поцеловала его красавица. И затянулась его рана смертельная, и вскочил добрый молодец на коня и увез красну девицу к себе в замок.

И пришло с тех пор в замок счастье. Семья добра молодца разрасталась и крепла. Соседние землевладельцы за бесценок уступали ему свои луга и угодья. Его подросшие сыновья женились на самых богатых невестах и получали неслыханное по тем временам приданое. Все было хорошо да ладно до тех пор, пока добрый молодец не решил породниться с самим королем.

И пришла тогда к ним большая печаль. Появилась на острове-тумане Чернявка, что была чернее самой Шамаханской царицы! Да что там Шамаханской царицы, чернее самой ночи!

Одним ненастным вечером постучалась Чернявка к настоятелю монастыря, что ведал родословной короля.

— Какая-то черноликая особа просит у вас аудиенции! — доложил удивленный послушник.

— Проси! — поторопил его священник.

Кардинал давно рассказывал о привезенных из-за морей чернокожих красавицах. Но где кардинал и где настоятель монастыря!

— Вы правильно сделали, ваше преосвященство, что решили меня выслушать, — молвила Чернявка.

— Я всегда все правильно делаю! — резко ответил тот. — И не тебе судить о моих решениях!

Его праведный гнев разбился о тяжелый взгляд Чернявки, и необъяснимое беспокойство перевернуло нутро.

— Великая беда нависла над тобой, служитель Господа нашего! — страшным голосом продолжала Чернявка. — Дьявольское семя вот-вот проникнет в кровь нашего короля! Тогда тебя, мой толстячок, по животику не погладят!

Последние слова немного отогрели застывшего от страха священника.

— Продолжай! — он сдвинулся на край кресла и уперся только что помянутым брюшком в резной стол.

— Ветвь древнейшего колдовского рода пытается вплестись в непорочное древо королевской семьи! Да хранит Бог нашего короля!

— Кто?! — хотел приподняться священник, но зацепился брюхом за край стола и остался сидеть.

— Их прошение лежит перед тобой, мой повелитель!

Настоятель откинулся обратно в массивное кресло и посмотрел на свиток, что лежал на столе.

— Откуда ты знаешь об этом прошении?!

Но некому было отвечать на его вопрос. Чернявка исчезла!

— Пошлите за моим лучшим соглядатаем! — прокричал он. — Сейчас же!

Не дожидаясь утра, ищейки настоятеля во главе с соглядатаем отправились в процветающий замок.

Три дня и три ночи соглядатай сидел в придорожном трактире и ждал известий от своих ищеек. Но никто из них так и не появился на пороге кабачка. Подбодрившись кувшином красненького, он сам отправился в замок. В голове шумело от выпитого, и он не сразу понял, о чем судачили шедшие навстречу торговки.

— Сегодня у ворот замка снова нашли мертвого человека!

— Говорят, что он, как и двое других, был ищейкой нашего настоятеля!

— Да нет! Все они полюбовники черной вдовы. Накануне смерти всех их видели с Чернявкой!

— Чего уши развесил! — прикрикнула одна из торговок на застывшего посреди дороги соглядатая и отодвинула его своим необъятным бюстом.

— Как выглядели те трое несчастных? — попытался он остановить торговок, но те даже ухом не повели.

— Твои ищейки не поверили мне и хотели во всем разобраться сами! Может быть, ты будешь благоразумнее? — вдруг раздалось за его спиной.

Соглядатай оглянулся, и сердце тут же оборвалось. Перед ним стояла Чернявка. Она была закутана в балахон, который оставлял лишь узкую щель для глаз.

«Черная вдова!» — обомлел он.

— Сделаешь, как велю, и будешь жить!

Неизвестно откуда набежавший ветерок колыхнул полы балахона. Под ним блеснул длинный клинок.

«Боится запачкаться кровью!» — с ужасом подумал соглядатай, заметив черную перчатку на руке, державшей клинок.

Потеряв от страха рассудок, он даже не понял, что это сама рука была черна как деготь…

Докладывая настоятелю о своем геройском расследовании, предводитель ищеек снова вздрогнул, вспомнив холодный блеск клинка.

— Мать семейства замка несет в себе неисчерпаемую магическую силу. Эта колдовская мощь будет до скончания веков пребывать и преумножаться в их потомках! — с дрожью в голосе передавал он слова черной вдовы. — Каждая новорожденная из этого бесовского гнезда таит в себе опасность для нашего богоугодного уклада жизни! И дьявольская сила их будет расти и преумножаться из поколения в поколение!

Напуганный настоятель призвал под свои знамена отборных охотников на ведьм из Эссекса и отправил их в дьявольский замок.

— Да тут же никого нет! — Истребители ведьм бродили по безлюдному замку.

Глазницы пустых бойниц пристально следили за непрошеными гостями и источали невидимые волны губительных флюидов. Сила их была столь велика, что ни один из охотников на ведьм не дожил до рассвета. Не избежал незавидной участи и соглядатай. Объятия черной вдовы были столь страстны и столь сильны, что наутро его нашли в собственной постели с выпученными глазами и посиневшим лицом.

Чернявку же потом видели ночью на берегу моря. Она бежала вслед за уплывающим галеоном и рассыпала проклятья, творя в воздухе непонятные знаки.

Несправедливый конец сказочного сна так разозлил маленькую Нику, что она выплеснула всю свою злость на виновницу бегства красной девицы и добра молодца. И Чернявка вдруг испарилась так же быстро, как и Шамаханская царица в сказке о золотом петушке. К удивлению Ники, вместе с Чернявкой исчезла и тяжесть в груди!

«Так вот, оказывается, когда я впервые ощутила необъяснимую легкость во всем теле! — удивилась Ника, лежа в луже темнеющей на глазах крови. — А я-то думала, что первый раз это случилось, когда мама возила меня в санаторий!»

Тогда к ним привязался какой-то кавказец по имени Гоги и не давал маме прохода. Чтобы не встречаться с назойливым поклонником, они искали другие пути к морю. Новые маршруты были длиннее прямого спуска, и маленькая Ника приходила на пляж выжатая как лимон. Раньше она подпрыгивала от нетерпения и рвалась в море еще до того, как мама успевала расстелить покрывало. Теперь же, не дожидаясь подстилки, она плюхалась на гальку и долго сидела, как налетавшаяся за день чайка, с тоской глядя на зовущие барашки волн.

Несмотря на их с мамой старания, спрятаться от назойливого аборигена было невозможно.

— Ну что, красавица, идешь со мной в ресторан? — заводил он одну и ту же песню, каждый раз появляясь на их пути.

И вот однажды выдохшаяся от долгого перехода Ника не выдержала. Увидев в очередной раз Гоги, она отпустила мамину руку и, пыхтя как паровоз, двинулась на него. Набросившись на опешившего мужчину, девочка принялась дубасить маленькими кулачками по его надутому животу и приговаривать:

— Отстань от нас, дядька, у нас в Ленинграде есть папа и сестричка, ты нам вовсе не нужен!

После этого Нику как подменили. На щеках появился румянец, вернулся аппетит, и до конца санаторного лечения она летала как на крыльях.

Совсем другое настроение было у Гоги. В тот вечер он не пошел на охоту за жадными до курортных романов девицами. В расстроенных чувствах он плелся домой по знакомой горной тропинке. Из головы не шла противная девчонка, которая все время путалась под ногами и мешала охмурять ленинградскую красавицу. Ему даже показалось, что в клубах висевшего над ущельем тумана сверкнули ее рассерженные глаза.

— Оставь свою мамашу себе! — зло отмахнулся он от парившего в воздухе видения.

И тут, себе на беду, он заметил, что девочка вовсе не парит над пропастью, а сидит на руках у грациозной длинноволосой брюнетки. Стройная фигура женщины теперь отчетливо проступала сквозь вечерний туман. На ее тонкой благородной шее красовались изумительной красоты янтарные бусы. Злость у Гоги как рукой сняло. В его масленых глазках загорелся похотливый огонек.

— Девушка, ты так прекрасна! Зачем ты такая хмурая?! Пойдем ко мне, я тебя развеселю! Выпьем вина, послушаем музыку, потанцуем! Позабудешь грусть-печаль!

Горячие слова Гоги, похоже, подействовали на женщину. Она поставила девочку на землю, и та, весело припрыгивая, убежала вниз по тропинке. Томный взгляд черноволосой красавицы манил к себе. На душе у местного донжуана расцвело. Он потянулся к очередной добыче, но рука провалилась в пустоту, а нога не нашла опоры…

До конца отпуска Гоги больше никому не надоедал.

— Ты у меня лучше всякого отворотного зелья! — шутила мама с Никой.

Они даже представить не могли, что навязчивый ухажер еще долго не будет радовать своим присутствием курортный городок.

«Как я оказался на дне ущелья?! — думал он, лежа в травматологии. — Ведь все тропинки знаю как свои пять пальцев!..»

«Не натворила ли я дел с этим Гоги?! — думала Ника, когда одним дождливым вечером его образ неожиданно всплыл в ее памяти.

Случилось это в летние каникулы на даче. Ливень разогнал веселую детвору по домам, и Ника вместе со старшей сестрой Яной слушали мамины рассказы о ее нелегком послевоенном детстве.

Во время войны мамины родители погибли, и осиротевшую Эмму отправили жить к родной тетке в небольшой поселок под Ленинградом. У тетки жил кот, и девочка всем сердцем привязалась к нему. Тот платил тем же и ходил за ней по пятам. Все любили этого худосочного прохвоста и при случае подкармливали, чем могли. Все, кроме самой зажиточной по тем временам соседки. Не проходило и дня, чтобы она не орала через забор:

— Вот же паразит! Опять распугал всех моих кур. Да этот шелудивый гаденыш хуже фашиста! Кто мне теперь заплатит за яйца, которые мои несушки недодали из-за него!

— А нечего выпускать своих глупых кур на улицу! — защищала всеобщего любимца маленькая Эмма. — Держите их у себя в огороде, так никто их гонять и не будет!

И вот однажды кот пропал. Ребята облазили весь поселок, и все без толку. Они уже потеряли всякую надежду, как вдруг среди ночи Эмма услышала приглушенное мяуканье. Она вскочила с кровати и, как была, в одной сорочке побежала на улицу.

Звук доносился из-за соседкиного забора. Худенькая девчушка легко перепорхнула через ограду и упала прямо в куст смородины. Не обращая внимания на царапины, она понеслась на звук. Спотыкаясь в темноте, Эмма наконец добралась до высохшего колодца в дальнем углу двора. Сорвав с него крышку, она увидела в глубине два огонька кошачьих глаз. Девочка заметалась вокруг в поисках какой-нибудь палки. Тусклый отблеск скрытой за тучами луны был плохим подспорьем. Зато ее сорочка белым пятном светилась в ночи.

Со стороны соседского дома послышался скрип двери. Не замечая приближающейся угрозы, Эмма судорожно шарила руками в траве. Наконец под руку попалась сломанная жердь.

— Тебя-то мне и надо! — она сунула ее в колодец.

Кот вцепился в спасительную палку, и та резко потяжелела. От неожиданности Эмма чуть не выпустила ее из рук. Занозы впились в ладони, но она еще крепче сжала жердь.

— Кис-кис-кис! — ласково позвала девочка.

— Я тебе дам кис-кис-кис! — прогремело над головой. — Нашла-таки своего паршивца!

А «паршивец» уже сидел у нее на руках и радостно мурлыкал. Тут словно огромная оса впилась Эмме в ухо. Разгневанная соседка дотащила их до калитки и вытолкала на улицу.

— Чтоб вам пусто было! — неслись вслед истерические крики.

— Чтоб все твои куры передохли! — зло бросила Эмма, трогая саднящее ухо.

Кот потерся головой о щеку своей спасительницы и ткнулся холодным носом в ее горящее ухо.

— Уже прошло! — засмеялась она от щекотки.

А соседке было не до смеха. Среди ее кур начался мор. И хоть ветеринар объяснил это птичьей чумкой, жиличку из Ленинграда стали побаиваться.

— Так вот почему кошки в нашем доме не переводятся! — улыбнулась Яна и игриво толкнула сестренку в бок.

Ника ничего не ответила. Она никак не могла прийти в себя от услышанного.

«А не наслала ли я какую-нибудь чумку и на того Гоги?» — с неспокойным сердцем подумала она.

В тот вечер на даче ее так и подмывало спросить у мамы, не помнит ли она необычной легкости после перебранки с соседкой. Но так и не решилась.

Сейчас она, конечно же, не побоялась бы спросить. Но мама была далеко, да и губы перестали слушаться и, похоже, не только губы…

Она неподвижно лежала на полу спальни. Какие-то люди в униформе суетились вокруг нее и встревоженно говорили на знакомом, но почему-то малопонятном языке. Ее любимые собачки забились в угол и полными отчаяния глазами наблюдали за происходящим.

«Ну что, мои рыжики? Напугала вас хозяйка?» — мысленно обратилась она к ним.

Они как будто услышали ее и дружно завиляли хвостами. Ника никогда не понимала, почему ей хотелось завести именно померанцевых шпицев. И вот теперь, как и с детским сном о Чернявке, ей вдруг открылось имя графа Ван-Борка, который выбрал родину этих песиков для своего пристанища.

Никто толком не знал, откуда в Померании появились богачи Ван-Борки. Золота у них было столько, что они сумели откупить у короны замок разорившегося вассала, да еще и все земли в округе. Новые владения Ван-Борка оказались столь велики и поступления в казну столь значительны, что Филипп Джулиус пожаловал ему титул графа.

— Что-то здесь нечисто! Накануне их появления рыбаки видели на Одере огромный галеон без флага! — судачили новые подданные пришлых господ. — Не иначе Ван-Борки из бывших пиратов!

— Да какая нам разница! Новый хозяин платит исправно, а откуда взялось богатство — не нашего ума дело!

Самые любопытные пытались расспросить слуг Ван-Борков. Но те держали язык за зубами. Обет молчания, наложенный главой семейства, выполнялся строго, а его нарушители карались жестоко. Шли годы, и к моменту рождения правнучки основателя династии молодое поколение Ван-Борков уже не знало о черной силе, что таится в их крови, и уж тем более не ведало о сгинувшей в лесах прародительнице-ведьме.

В счастливом неведении находился и отец новорожденной. Его память еще хранила какие-то обрывки детских страхов перед грозной и всемогущей бабкой, которая все видит из лесной чащи, но эти давние легенды ныне не вызывали ничего, кроме недоумения.

«Зачем надо было пугать нас какой-то лесной бабкой? — думал он, глядя, как нянька стращает подросшую дочурку злым волком. — Серый разбойник куда как страшнее!»

Его мысли прервал звонкий детский голосок.

— А я приручу волка, и он тебя саму схватит за бочок!

Отец с умилением смотрел на маленькую непокорную графиню:

— Бог даст, вырастет в настоящую принцессу!

Однако семья не полагалась только на волю Божью и по настоянию матери графа изо всех сил помогала провидению. Сидонию — а именно так назвали девочку — с малых лет стали готовить к дворцовому укладу жизни.

— Найми гувернантку из замка герцога! — наставляла графа мать. — Моя внучка должна стать невестой одного из его сыновей! Не мытьем, так катаньем! Уже второе поколение нашего рода служит фавориту короля! А воз и ныне там!

— Я даже вспоминать не хочу, сколько нашего золота перекочевало в его казну! — соглашался граф. — А этот скряга даже не чешется приблизить нас ко двору!

— А я о чем? Только через Сидонию мы сможем породниться с герцогом и занять достойное место в правящей иерархии Померании! А там, глядишь, и до королевского двора недалеко!

— Опять за старое! — прошамкала из угла дряхлая ключница. — Породнились уже один раз с королями! Не нахлебались еще?!

— С какими королями?! — не понял граф.

— Да старая выжила из ума! — махнула рукой мать. — Сама не знает, что бормочет!

Скоро в замке появились новая гувернантка… и новая ключница.

Теперь Сидонию муштровали денно и нощно.

— Не хочу быть герцогиней! — плакала она в объятиях мамы. — Хочу, как все дети, играть во дворе!

— Доченька, потерпи немножко! — уговаривала мать и с болью в сердце смотрела, с какой завистью та наблюдает за играми детей челяди под окнами.

Никакие правила придворного этикета не могли остановить Сидонию, и она все чаще сбегала от гувернантки во двор. Там она с опьяняющим восторгом носилась, глотая пыль, с оравой бесшабашных юнцов. За те короткие минуты, что ей удавалось урвать, она так быстро сливалась с ватагой сорванцов, что гувернантке стоило большого труда выудить маленькую графиню из пыльной толкучки.

— Не пристало будущей придворной даме общаться со слугами на равных! — выговаривала она воспитаннице и тащила ее обратно в опочивальни.

— Я хочу друзей! — требовала упирающаяся девочка.

— Вот когда будешь жить при дворе герцога, тогда и дружи с кем хочешь!

Несмотря на запрет, желание Сидонии все-таки исполнилось, и у нее появился друг. Незнакомый молчаливый подросток все чаще возникал словно ниоткуда и всегда одиноко стоял в тени угловой башни замка. Его небесно-голубые глаза притягивали Сидонию всякий раз, как она вырывалась на свободу пыльного подворья. При виде таинственного незнакомца она забывала все правила хорошего тона и, нисколько не смущаясь, отвечала улыбкой на его заинтересованный взгляд. Однажды она решилась заговорить с ним. Минуя разгоряченную толпу детворы, гоняющую по двору сбежавшего поросенка, она направилась прямо к незнакомцу.

— Как тебя зовут?

В ответ тот сделал шаг назад, потом другой. Он передвигался так, как будто видел спиной. Не отводя от юной графини чарующих глаз, он, словно на привязи, вел ее к угловой башне. В это время нянька, потерявшая воспитанницу, по привычке ринулась в толпу детворы. Сидония озорно оглянулась на нее и юркнула в тень башни. Но незнакомца там не было. Он словно сквозь землю провалился. И неудивительно: рядом с башней виднелся лаз с зеленым мхом по краям.

Так она впервые оказалась за пределами замка и узнала тайную тропинку в деревню подданных ее отца. Там, вдали от нянек, она предавалась детским забавам в компании деревенских ребятишек и, конечно, своего нового знакомого. Среди них она напрочь забывала о своем высоком предназначении.

Ее визиты пугали крестьян. Они боялись гнева графа и все чаще загоняли своих чад домой при появлении Сидонии. Не меньше страшились господской немилости и слуги. Они, словно сговорившись, предпочитали помалкивать о непонятных исчезновениях юной графини. Сам же граф не мог нарадоваться на повеселевшую дочь и знай нахваливал гувернантку.

Шло время. Сидония взрослела, и вскоре весь замок облетела весть о том, что она стала девушкой. Спустя неделю гордый отец семейства устроил пир, во время которого его красавица дочь правила своим первым балом. В тот вечер она была необычайно возбуждена. Но не обязанности королевы бала были тому причиной. Еще днем ее таинственный незнакомец назначил ей первое в жизни ночное свидание. Сидония не помнила, как очутилась на их заветной тропинке. Словно во сне, она со сладостной покорностью следовала за своим кавалером. Это чувство было ново для ее строптивого характера, но сейчас ей почему-то хотелось подчиняться. Они оставили деревню в стороне и углубились в густую чащу. Лунный свет не пробивался сюда, и кромешная тьма поглотила их. Он взял ее за руку и, не замедлив шага, как будто видел в темноте, повел сквозь чащу. От его близости сердце радостно билось. Она могла бы вечно вот так идти рядом с ним рука об руку. От сладостного замирания в груди кружилась голова. Потерявшись в неведомых чувствах, она парила где-то в вышине. Она не помнила, как оказалась на опушке, где стояла ветхая лачуга. Перекосившаяся дверь была распахнута настежь. Юноша ободряюще подтолкнул ее. Неуверенным шагом она подошла к лачуге и заглянула внутрь. Свет лучины выхватывал из темноты дряхлую бабку. На девушку глядело морщинистое лицо со следами былой красоты и на удивление молодыми глазами. Старуха сидела в грубо сколоченном кресле с высокой спинкой, на которой грациозно возлежала кошка.

«Интересно! Как она не свалится!» — подивилась Сидония.

— Тебя ждет еще много удивительного! — будто прочитала ее мысли старуха. — Подойди ко мне, сестра!

— У меня нет сестры! — опешила девушка.

— С сегодняшнего дня у тебя будет много сестер! Подойди ко мне, не бойся! — она подалась вперед и протянула к Сидонии свои высохшие руки.

Вместе со старухой вперед качнулись огромные янтарные бусы. Они заиграли в свете лучины, и насекомые внутри бусин дружно запрыгали. Веселый комарик забавно шевельнул хоботком и поманил ночную гостью крылышком. Зачарованная девушка потянулась к нему.

— Не сейчас! — старуха перехватила ее руку. — Ты еще с ними наиграешься!

Сидония очнулась и испуганно оглянулась на дверь: «Где мой прекрасный провожатый? Не мог же он оставить меня наедине с этой странной старухой!»

— Не переживай! Он проводит тебя назад! — отшельница потянула ее к себе.

В глазах у старухи мелькнул знакомый огонек. Так светился взор матушки, в покоях которой Сидония частенько пряталась от ежедневной муштры. На душе у девушки потеплело, страхи улетучились, и она улыбнулась.

— Ближе! — притянула ее старуха. — Позволь мне исполнить свой долг и поцеловать тебя на прощанье.

— Какой долг? — хотела спросить она, но вопрос потонул во влажных губах старухи.

Что-то горячее и липкое просочилось в рот и металлическим привкусом стекло под язык. Сидония отдернула голову. Красный ручеек на подбородке отшельницы подтвердил страшную догадку. Из прокушенной губы старухи текла кровь.

— Зачем?! — задохнулась девушка.

— Сама поймешь! — старуха положила на голову девушки трясущуюся руку.

Глаза Сидонии застлал туман. Она часто заморгала, пытаясь разогнать пелену. Туман действительно стал рассеиваться. Она увидела знакомую дельту Одера и приближающийся галеон. Две женщины на корме спускали на воду шлюпку.

— Мама, останься! — звучал в ночи девичий голос. — Нас здесь никто не знает!

— Рано или поздно черные сестры снова выследят меня! И поверь, второй раз они нас не упустят! Я делаю это для вас! Отцу передай, что я решила стать отшельницей, и он волен привести в дом другую женщину. И чем знатнее, тем лучше для нашего дела!

— Нет! Не уходи! Мы будем теперь осмотрительнее! — умоляла дочь.

— Выпей! — не слушала мать и протянула ей темную склянку.

— Что это?

— Затворяющий эликсир.

— От чего он? — девушка колебалась.

— Пей! Только так мы собьем со следа черных сестер! Этот эликсир навсегда закроет в тебе нашу силу!

— Как же я тогда смогу отворить ее в будущей дочери?!

— Никак! Пусть живет, как все! А о правнучке я позабочусь сама!

Видение исчезло, но женские голоса продолжали звучать у Сидонии в голове: «Они так похожи на голос моей бабушки и этой старухи! Неужели?!»

— Волею судеб я не смогла научить тебя нашему искусству! — шептали окровавленные губы отшельницы. — Но я не могла уйти, не отперев спрятанную в тебе силу!

— Так ты моя прабабушка?! — едва слышно пробормотала Сидония.

Словно сквозь сон, она слушала слабеющий голос старухи. А та рассказывала о каком-то викканском сестринстве и многих его представительницах, которые прожили свой век, так и не узнав о скрытых в них колдовских способностях. О том, что сила эта передается из поколения в поколение и дремлет в телах ее обладательниц. И что только кровь тех, в ком эта сила разбужена, может отворить такую же силу, спрятанную в других.

— Через шесть дней ты познаешь свой дар! — Прабабка растормошила Сидонию и надела на нее янтарные бусы. — Теперь они по праву твои! Запомни: став одной из нас, ты теперь не принадлежишь себе. Твоя бабушка не зря хочет видеть тебя герцогиней: это не ее прихоть, это воля сестринства. Ступай же, сестра, и не разочаруй нас!

— А зачем это сестринству?!

— Став герцогиней, ты сможешь защитить своих сестер от гонений невежд и церкви!

— Я постараюсь! — прокричала она, выбегая из лачуги навстречу своему провожатому.

На шестую ночь Сидония проснулась от необъяснимого беспокойства и нехватки воздуха. Она тихо прокралась мимо спящей няньки наружу. Пробежала через двор и поднялась на стену замка. Прямо на нее смотрела полная луна, висевшая над серебристым лесом. Ночное светило неудержимо влекло к себе. Казалось, что оно овладело ею и приподняло над зубчатой стеной замка. Вдруг вихрь эмоций закружил ее в бешеном танце. Радость и печаль, любовь и ненависть сменялись как в калейдоскопе. То она была на небесах безоблачного счастья, то на дне моря слез, то в пожаре всепоглощающей ярости, то под моросящим дождем грусти.

Когда она очнулась, окружающий мир был иным. Он ошеломил ее новыми красками, запахами и звуками. Даже прозрачный воздух вокруг нее стал осязаем. Повинуясь минутному порыву, Сидония спустилась с крепостной стены и через знакомый лаз устремилась в лес. Она пробиралась сквозь густую чащу и безошибочно находила скрытые просеки.

«Как же я раньше не замечала, что природа — это открытая книга, которая всегда укажет путь тому, кто умеет ее читать?»

Она быстро отыскала обветшалую лачугу. Свет догорающей лучины выхватывал из мрака старуху, сидевшую все в том же кресле. Надвигающаяся темнота поглощала остатки света вокруг нее и спешила погасить отблески пламени в ее потухшем взоре. Сидония встала на кучу хвороста, сложенную подле кресла, и крепко обняла прабабушку. Она вбирала остатки родного тепла, готовясь исполнить безмолвную просьбу своей викканской сестры. Прикрыв ей веки, девушка бросила еще тлеющую лучину на сухие ветки и, не оглядываясь, отправилась в обратный путь. От занимающегося зарева пожара отделились две искорки кошачьих глаз и устремились за новоиспеченной ведуньей. А та скользила в лунном свете, едва касаясь земли. Все ее тело было воздушным и невесомым. Она летела навстречу великим свершениям, во имя викканского сестринства!

Нику пристегнули к носилкам широкими ремнями и подняли в воздух. Она безмятежно поплыла по своему дому. Непередаваемая легкость и спокойствие усиливались с каждой минутой.

Пока хозяин дома собирал справки, он не заметил, когда успели вынести его жену. Выскочив на рев сирены отъезжающей скорой, он прыгнул в свой джип и полетел следом за проблесковыми маячками.

— Виронику все еще пытаются спасти, — безрадостно сообщили в приемном покое.

— Все еще что? — онемевший от горя мозг отказывался понимать.

— Она еще в реанимационном блоке! Подождите в коридоре!

Над Вироникой в это время колдовали врачи, а она ничего не видела — ничего, кроме столба яркого света, идущего от операционной лампы.

Сидония смотрела вверх и щурилась от яркого света. Под сводами потолка висела огромная церковная люстра. Ее бронзовые кольца были утыканы несметным количеством свечей, от которых в бальной зале герцога было светло как днем.

— Ну что, красавица моя! Вот и твой выход в свет! — шепнул отец и тоже посмотрел на люстру. — И в прямом и в переносном смысле!

— Не рано ли!? — прошептала ему в спину жена.

— В самый раз! — толкнула ее локтем свекровь. — Спроси у гувернантки!

А гувернантка действительно не переставала удивляться неожиданной перемене юной графини. Из озорной непоседы она за одну ночь превратилась в рассудительную даму. Лишь однажды она сбежала от нее к северной башне, но не смогла найти секретного лаза. На его месте была лишь груда зеленых ото мха валунов. Глубокая печаль наполнила сердце девушки. Но это была не детская грусть о веселых играх с деревенской ребятней. Она думала о большей потере: «Где же ты, мой голубоглазый лесной житель? Я ведь так и не узнала твоего имени!»

Долгими теплыми вечерами она теперь часто стояла на крепостной стене, вглядываясь вдаль. Сидония искала своего милого среди листвы, и иногда ей казалось, что там мелькала его тень.

«Как было бы здорово, если бы он вдруг оказался знатным вельможей и был приглашен на этот бал!»

Пока она так мечтала, разглядывая ослепительную люстру, весь двор пожирал глазами юную графиню.

— Эрнест с тебя глаз не сводит! — возбужденно шептал ей отец, кивая на младшего сына герцога.

Графу было известно, что для двоих из своих семи отпрысков хозяин замка никак не может найти невест.

«И немудрено. Где, скажите на милость, найти столько девиц, под стать герцогам, которые первые по благородству после короля? Конечно, мы ступенькой пониже, — размышлял граф, — но мать, хоть и выжила из ума, но тут не ошиблась. Наше богатство и красавица дочь помогут нам сделать шаг наверх!»

Его Сидония сияла не только красотой, но и изобилием дорогих украшений, на которых настоял отец. Особенно цеплял глаз подарок прабабушки. Каждую янтарную бусину населяло какое-нибудь древнее насекомое, что говорило о безмерной цене украшения. Все были в восхищении от драгоценностей и их умопомрачительной хозяйки.

«Вот они, пиратские сокровища!» — шептались слуги и старались лишний раз угодить молодой графине.

Сидония пользовалась этим и не скупилась на подарки. Теперь обо всем, что происходило в замке, она узнавала из первых рук.

— Сегодня Отто сцепился с Эрнестом во время трапезы, и отец выгнал обоих из-за стола! — со смехом докладывала повариха.

«Что же этот “рыбий глаз” никак не уймется?» — злилась Сидония.

Отто был старшим из неженатых сыновей герцога и считал, что красавица графиня должна достаться ему.

— Я не могу видеть его противные белесые глаза! — не слушалась отца Сидония. — Будешь меня за него сватать, уйду в монастырь!

На балах она пренебрегала знаками внимания Отто и танцевала только с Эрнестом.

— После бала Эрнест снова просил мать поговорить с отцом о помолвке с вами! — с замиранием сердца слушала Сидония фрейлину герцогини.

«Когда же герцог соблаговолит внять мольбам сына?» — злилась она.

В пустых ожиданиях прошел год. И тогда Сидония решила взяться за дело сама: «В конце концов, должен же мой дар быть на что-то годен!»

И вот находчивая графиня уже выслушивала сплетни и пересуды о самой себе.

— Эта вертихвостка опять проскользнула в ворота на ночь глядя! — рассказывал жене сменившийся стражник.

— Что же ты ее пропустил?

— Мое дело маленькое! Хозяин велел не трогать, я и не трогаю! А она, глупышка, думает, что я ее вот за это пропускаю! — он хохотнул и бросил на стол серебряную монетку.

Жена тут же прибрала денежку:

— А зачем герцог ей потакает?

— Сынка балует! Десятник рассказывал, как хозяин бахвалился перед своими вассалами. Молодая, говорил, кровь! Пусть, говорил, для разнообразия потешится с дочкой графа, а то фрейлины, поди, уже надоели!

— Это он о своем младшем, что ли?

— А то о ком же! От Отто-то девчонка нос воротит!

— Чего это у тебя язык заплетается? Опять медовухи нахлебался!

— А ты наливала?! — вспыхнул муж.

— Ладно, ладно! Остынь! А герцогу-то кто об этих голубках доложил?

— Ну уж точно не я!

— Ладно, не скрытничай! Вижу, что знаешь!

— Только никому ни слова!

— Ты же меня знаешь!

— Потому и говорю! Это слуга Эрнеста, Клауд, сын оружейника!

Стражник знал, о чем говорил. Клауд сходил с ума по старинным клинкам и доспехам. Ради подарков из оружейной палаты господина он был готов на все. Из подслушанных Клаудом разговоров герцог узнавал обо всем, что происходило в опочивальне Эрнеста, в самых красочных подробностях.

— Она влюблена в него как кошка! — не скупился на эпитеты наушник. — А ваш сын уже, похоже, к ней остывает!

— Когда Эрнесту она совсем надоест, дай знать! — слащаво улыбнулся герцог. — Приведешь ее в мою опочивальню! Я ему своих фрейлин отсылал, теперь его очередь потешить отца!

Сидония не хуже Клауда знала, что Эрнест охладевает к ней, но ничего не могла поделать. Удержать его оказалось труднее, чем соблазнить. Она понимала, что, несмотря на юный возраст, ее молодой любовник уже познал не одну женщину. Но она была уверена, что так хорошо, как с ней, ему ни с кем не было, да, пожалуй, и не будет. Благодаря разбуженному в ней дару, она без труда угадывала его желания. Она знала наверняка, когда он хочет пить, есть или заняться любовными утехами. Она покидала его, когда чувствовала, что он хочет побыть наедине, и веселила, когда улавливала первые признаки подступающей хандры. Она мечтала приворожить его, но не знала как.

— Бабушка, как мне приворожить Эрнеста? — просила она о помощи.

— Ничем не могу тебе помочь, внученька! Мою силу убили в девичестве, а чему успели научить, я позабыла!

— А мама?

— К ней даже подходить не смей! Она ни о чем не знает!

«Мой безымянный провожатый — вот кто наверняка знает секреты колдовства!» — решила тогда Сидония.

Она не раз порывалась бросить все и отправиться на его поиски, и каждый раз ее останавливали последние слова прабабки: «Ты должна стать герцогиней во имя сестринства!»

И она продолжала разыгрывать любовь к Эрнесту, надеясь, что ее жертва когда-нибудь приведет к поставленной цели. И вот однажды ее чаяниям суждено было сбыться!

Как-то под вечер в покои герцога приплелся Эрнест:

— Отец, теперь ты не сможешь противиться моей женитьбе на Сидонии.

— Это еще почему?

— Она от меня понесла!

— А где неуемная радость?

Сын вяло махнул рукой.

— Не тушуйся! Может, еще не от тебя!

— Ты что, отец?!

— Мал ты еще, женщин не знаешь!

И точно, отец как в воду глядел! Следующим же утром Клауд повинился перед двором, что это он отец будущего ребенка!

— Распутным девкам не место в нашем замке! — преградил дорогу Сидонии знакомый стражник и не пустил ее даже на мост.

— Да как ты смеешь так обращаться с дочерью графа! — опешила она от неожиданности. — Я сейчас же пожалуюсь Эрнесту, и он закует тебя в кандалы!

— Не думаю, что наш благородный наследник будет разговаривать с тобой, — ухмыльнулся тот, памятуя новый приказ герцога. — Он теперь даже не плюнет в твою сторону!

У Сидонии от волнения закружилась голова. Она не понимала, что происходит.

— На, возьми! — в отчаянии девушка сняла браслет и протянула его стражнику.

— Мне ничего не нужно от подстилки для черни! — ответил тот и быстрым движением выхватил серебряную безделушку.

Воровато оглянувшись, он спрятал украшение за пазуху. В вечерних сумерках было не видно, как лицо Сидонии перекосилось от ярости. Она, словно тигрица, бросилась на стражника и вцепилась ему в лицо. Тот грубо оттолкнул ее прямо в грязь разъезженной колеи.

К сожалению, эта грязь была не единственная, какая выпала на ее долю. С того злополучного дня ее жизнь превратилась в кромешный ад. Сидония пряталась от людской молвы в своем поместье, а на улицах города вовсю веселились скоморохи:

— Герцога сынок идет и мошной своей трясет! Он мошной своей трясет, в руки барыне дает! Та вертела так и сяк, не попасться бы впросак! Кроме злата-серебра нет ни одного ядра! Нет ни одного ядра, зато у слуги их два!

— Поймать скоморохов и в пыточную! — лютовал герцог. — Я им лично языки рвать буду!

Да куда там! Стражники с ног сбились, а ни одного скомороха не поймали!

— В этот раз ты сам себя перехитрил! — осмелилась подать голос герцогиня. — Как теперь моему мальчику на люди показаться?!

— Разъяренный Эрнест ищет по всему замку Клауда! — влетел запыхавшийся Отто. — И велел закладывать лошадей!

— Он собрался к Ван-Боркам! — ахнула герцогиня.

— Еще не наигрался в любовь, паршивец! — взревел герцог. — Заприте его в верхних покоях и дайте вина! С этим балаганом надо заканчивать!

Задача предстояла нелегкая. Герцог не любил просить, но другого выхода не видел.

В неурочный час с грохотом упал уже поднятый на ночь мост, и несколько гонцов понеслось в разные стороны королевства.

Сидония напрасно ждала Эрнеста.

— Он не мог поверить Клауду! — убеждала она себя и дни напролет смотрела на дорогу.

Стук в дверь застал ее на привычном месте подле окна.

На пороге стоял глава Ван-Борков, из-за его плеча выглядывала повитуха.

— Что она тут делает?! — взвилась Сидония.

— Ждать больше нельзя! — решительно произнес отец.

— Ну что мне сделать, чтобы ты поверил?! — взмолилась Сидония. — В моем будущем ребенке течет кровь герцогов!

— Для всех ты носишь байстрюка плебея! И я не допущу такого позора!

В этот момент в окно робко постучали. Сидония кинулась к окну.

Внизу с ноги на ногу переминался поваренок из замка герцога.

— Госпожа, я так рисковал, так рисковал!

— Не переживай, я тебя хорошо отблагодарю!

— Госпожа, наверное, будет рада узнать, что завтра Эрнеста тайно отправляют к пруссакам на западную окраину Померании.

— Правда?! — Сидония стянула с мизинца янтарный перстень и сунула в руку подростку.

Тот задохнулся от счастья: плата была немыслимой!

— Теперь беги, пока ворота замка не закрыли, да смотри, никому не показывай перстень!

Отбежав от окна, поваренок как завороженный смотрел на мохнатого паучка внутри янтаря. В свете заходящего солнца камень переливался медовой дымкой, и от этого казалось, что паучок шевелит своими пушистыми лапками…

Утром из замка правителя Восточной Померании вышел обоз с дарами для прусского герцога, согласившегося принять Эрнеста. Большое количество стражников не привлекло особого внимания: на лесных дорогах шалили разбойники. Одетый простолюдином, Эрнест сидел на мягком тюке с парчой и грустно смотрел на удаляющийся замок. Он не верил в распутство Сидонии, но червячок сомнения все же точил. Развеять подозрения мог только Клауд. Он был не просто слуга, Эрнест считал его другом и с детства доверял ему свои тайны. Сколько он себя помнил, они никогда не расставались.

Этого крепыша из семьи придворного оружейника с раннего детства приставили к младшему сыну герцога. Они выросли и возмужали вместе. А сейчас опозоренный Эрнест впервые покидал стены замка без своего компаньона. Конечно, он не остался без слуги. Старший брат Отто, несмотря на недавнюю размолвку, благодушно одолжил ему своего дворового.

«Неужели Клауд мог предать меня? — терзался в сомнениях Эрнест. — Может, Сидония соблазнилась размерами этого верзилы?»

Именно Клауд приводил ее к нему в покои. Раньше он не обращал внимания на то, что они были всегда веселы и как-то не в меру разгорячены крутыми подъемами потайных ходов.

«Что происходило между ними в тех узких переходах — никому неведомо!»

С такими черными мыслями Эрнеста довезли до постоялого двора, где обоз устроился на ночлег. Закрывшись в самой дальней комнате возле конюшни, он предался сладким воспоминаниям о былой жизни: «Вернутся ли эти счастливые и беззаботные дни?»

Среди ночи в дверь тихо постучали. На пороге стояла Сидония. Такая нежданная встреча вызвала у него бурю эмоций. Он вскочил, чтобы броситься к ней, но накопившаяся ревность свинцом скатилась в ноги: «Смотри — вот она, источник всех твоих злоключений!»

Сидония как будто читала его мысли.

— Во всем виноват твой слуга! — не дала она ему опомниться. — Это он оклеветал меня перед Богом и людьми!

Упав ему на грудь, она разрыдалась. Он гладил ее волосы, разбросанные по плечам, и чувствовал знакомый запах ее тела. Она ласкала его в ответ. Неудержимое пламя страсти разгоралось с каждой минутой и вскоре целиком поглотило его. Когда огонь желания помутил рассудок, молодая любовница вдруг вырвалась из его объятий. Слабо соображая, Эрнест с удивлением наблюдал за разбросанной в пылу страсти одеждой, которая поднималась с пола и летела ему на колени.

— Одевайся! — скомандовала Сидония, кинув последнюю вещь.

«Когда я успел их снять?!» — проводил он взглядом прилетевшие панталоны.

— Поторапливайся! Нас ждут!

— Кто ждет? — растерянно промямлил он.

Мысли не успевали за событиями.

— Мои люди! Они отвезут нас в Западную Померанию, и мы обвенчаемся.

— Но ни один священник не пойдет против воли моего отца, — начал приходить в себя Эрнест.

— Ты что, не расслышал? У Западной Померании свой герцог! А потом, твой деспотичный отец нажил врагов даже среди духовенства! Давай поторапливайся!

— Но тогда меня отец лишит наследства!

— Но титула-то он тебя лишить не может! А денег у моего отца больше, чем у твоего!

— Тогда я никогда не стану правителем Восточной Померании!

— Каким правителем?! — расхохоталась Сидония. — Ты седьмой наследник! Или ты собрался извести всех своих братьев?

— Я против воли отца не пойду, — тихо произнес он. — Меня ждут в Пруссии.

Чувствуя его нерешительность, Сидония вновь бросилась ему на грудь. Она его умоляла, плакала, угрожала, что наложит руки на себя, а значит, и на их будущего ребенка, но все было без толку.

«Довольно метать бисер перед свиньями! — вскипела она. — Ради кого все эти жертвы и унижения? Ради воли прабабки, которая только на пороге смерти соизволила повидать свою правнучку?! Ради викканского сестринства, которого я в глаза не видела и которое бросило меня на произвол судьбы?! Может, это вообще бредни выжившей из ума старухи! Да гори оно все синим пламенем!»

Злая на весь белый свет и на свою глупость, она выскочила в темный коридор и с размаху налетела лбом на что-то твердое. Свет померк. Душевная буря тут же улеглась. Она уже не чувствовала, как ее обмякшее тело волокли по коридору и запихивали в оконце, смотревшее на конюшню…

Наутро не выспавшийся Эрнест не обнаружил своего нового слуги. Боясь выдать себя расспросами, он молча залез в повозку и погрузился в невеселые мысли о туманном будущем в незнакомом месте. Рассеянно глядя на убегающую вдаль дорогу, он не обратил внимания на всадников, мелькнувших среди деревьев. Люди графа Ван-Борка тайно следовали за обозом, не подозревая, что дочери их господина в нем нет. Из ворот постоялого двора той ночью никто не появлялся, а топоту копыт со стороны конюшни они не придали значения.

Сидония в это время лежала поперек лошади, несшейся в противоположном направлении. В такт аллюру она больно билась грудью о край седла. От боли она начала приходить в себя и застонала. Во рту тут же появился кляп, который со злостью впихнули до самого горла.

— Раз, два, три, четыре! — ассистент ритмично давил на грудину пациентки. — Вдох! — командовал анестезиолог.

За четыре секунды между вдохами он никак не успевал вставить дыхательную трубку. В залитом кровью горле было не различить вход в трахею.

— Есть! — он наконец попал и энергично протолкнул трубку вглубь. — Что со временем?!

— Идет тридцатая минута, как остановилось сердце.

— Погано!

Несмотря на все усилия врачей, восстановить сердечную деятельность не удавалось. Наступал момент, после которого успех возвращения больного к жизни равнялся нулю. С приближением развязки напряжение в реанимационном блоке нарастало. Чувство горечи от неминуемой потери такой еще молодой пациентки наполнило комнату.

Вдруг как по мановению волшебной палочки нервное напряжение спало, и воцарилась спокойная рабочая атмосфера. На кардиомониторе появились хаотичные сокращения сердечной мышцы. Воспрянувший духом анестезиолог скомандовал:

— Приготовиться к дефибрилляции!

Одного электрического разряда хватило, чтобы завести отдохнувшее сердце.

Глава 2. Истоки

Муж пациентки сидел в коридоре и обреченно ждал вердикта врачей. Он со страхом смотрел на приближающегося врача. Выражения лица за маской было не разобрать.

— Мы ее откачали, — устало произнес врач. — Остальное в руках Всевышнего!

Не веря своему счастью, муж больной смотрел на него с глупой улыбкой, по его лицу текли слезы.

— Ничего, ничего! — врач приобнял его одной рукой и повел к жене.

Ника лежала в центре комнаты под яркими лучами операционной лампы, два санитара убирали разбросанные по всему полу пакеты и упаковки от инструментов.

— А почему у нее на глазах липкая лента? — с тревогой спросил мужчина, глядя на тонкие полоски скотча, державшие веки закрытыми.

— Чтобы не повредить роговицу во время реанимации. Если хотите, вы их можете снять, — добавил врач и вышел.

Оттягивая неизбежное, мужчина гладил холодные пальцы жены, которые с каждой минутой становились теплее.

Онемевшее тело понемногу отходило. Сидония чувствовала, как развязанные руки наливаются кровью. Кончики пальцев покалывало, и вместе с вернувшейся чувствительностью появилась боль. Она закусила губу, чтобы не застонать и огляделась. Прямо возле лица была ножка колченогого табурета. На стенах висели охотничьи трофеи. Пахло порохом, кровью и звериной шерстью.

«Охотничий домик! — поняла она. — Похож на отцовский, только попросторней!»

Она приподнялась на локте и задела головой ножку. Табурет чуть сдвинулся и скребанул по полу. Она замерла. Из-за двери донесся голос Отто.

— Оставляю ее на ваше попечение! — наставлял он кого-то. — А я с доброй вестью в замок!

Он сбежал с крыльца и запрыгнул на коня.

— Смотрите не проспите, а то не видать вам вознаграждения за похищенную распутницу! — крикнул он и пришпорил коня.

Два следующих дня пленница провела взаперти, пока на пороге не появилась пожилая знахарка из соседнего графства.

— Давай-ка, детка, я тебя посмотрю, — мягко сказала она. — Ложись на лавку.

Знахарка так высоко закинула длинный подол платья девушки, что накрыла ее с головой.

— Так ты не будешь мне мешать! — объяснила она и начала ощупывать живот.

Быстрые движения старухи становились все медленнее, а вскоре она и вовсе замерла. Почувствовав неладное, Сидония выглянула из-под подола.

— Со мной что-то не так? — с тревогой спросила она.

— Ты в большой беде, сестра! — услышала она тихий ответ.

— Сестра?! Так вы из сестринства? Как там его, виккингского?

— Викканского, — поправила ее знахарка.

— Точно, викканского! Возьмите меня к себе в ученицы!

— Сначала тебя нужно вырвать из лап герцога!

— Так вы нашлите порчу на стражников, и вместе убежим!

— Все не так просто, детка! Их тут целый отряд во главе с десятником! Но ты не отчаивайся, не пройдет и дня, как сестры узнают о твоей беде!

— Хватит здесь шушукаться, — ввалился в охотничий домик стражник.

Пленница судорожно одернула платье и забилась в дальний угол лавки.

— Давай, старая, шевелись! Тебя ждут в замке с ответом!

Снова потянулись одинокие дни заточения. Сидония не ведала о том, что разгневанный сообщением знахарки герцог вышвырнул старуху из замка, а сам поспешил в Волгаст ко двору короля.

«Избавляться от ребенка слишком поздно!» — всю дорогу терзали герцога слова целительницы.

Последняя надежда оставалась на чернокожую ворожею, которую недавно преподнесли в дар Филиппу Джулиусу испанские купцы. Ходили слухи, что ее специально привезли из Нового Света для устрашения врагов короны.

«Надеюсь, мои подарки умилостивят нашего повелителя! Придурок Ван-Борк и не подозревает, что из его доченьки-потаскушки вытравят байстрюка за его же побрякушки!» — хохотнул герцог по поводу неожиданной рифмы.

— Какой изящный стиль! — мурлыкал Филипп, разглядывая ювелирные украшения. — Чувствуется рука золотых дел мастеров Ван-Борков!

— Они самые и есть! — подобострастно кланялся герцог.

— Так зачем, говоришь, тебе моя Чернявка?

— Любовные грешки младшенького моего подчистить!

— Такой же сладострастник, как и ты?! — подмигнул ему король. — Ладно, бери, но ненадолго!

И вот разбуженная среди ночи Сидония уже смотрела на жуткую Чернявку. Голова заморской гостьи была усеяна тонкими черными косичками. Они торчали во все стороны, словно тысячи гадюк, и шевелились при каждом ее движении.

«Настоящая Медуза Горгона!» — похолодело внутри у Сидонии.

Черная ворожея что-то шептала на непонятном языке и пускала клубы резко пахнущего дыма в лицо пленнице.

Страх Сидонии постепенно сменился беззаботностью. Ступка с тлеющей травой под самым носом уже не раздражала. Теперь живые косички горгоны вызывали безудержный смех. Сидония бездумно жевала пятнистые колоски в руках ворожеи. Она видела черную плесень на пшеничных зернах, но не чувствовала ни запаха, ни вкуса, а вскоре и вовсе впала в блаженное забытье.

Оставив Сидонию под присмотром дюжего стражника, ворожея покинула горницу. Как только за ней закрылась дверь, здоровенный детина приблизился к обмякшей девушке и тряхнул за плечи. Она открыла затуманенные глаза.

— Спаси меня! — еле слышно прошептала она.

— Спасти не спасу, а одиночество скрашу! — ухмыльнулся он, подсаживаясь к Сидонии и жарко обнимая ее волосатыми лапищами. — Потерпи, пока гнедая ведьма уедет!

За окном раздался резкий цокот копыт. Стражник отпрянул от Сидонии и обернулся на дверь. Оставшись без опоры, девушка завалилась на бок и ударилась головой о лавку. Боли не было, лишь сильная тряска от проносившейся за стеной кавалькады подбрасывала ее голову в такт топоту копыт.

Следующим утром герцог внимательно слушал наставления Чернявки.

— В ночь, когда на небо взойдет полная луна, твои чаяния сбудутся, — перевел толмач слова чернокнижницы. — Но если ты упустишь эту ведьму, великая беда опустится на твое семейство. Я оставила твоим людям кувшин с варевом и корзину колосков с отворяющей плесенью. Проследи, чтобы пленница все это съела!

Как и предрекала ворожея, разрушительное действие снадобий совпало с полнолунием. Когда Сидония проснулась, в охотничьем домике было светло от лунного света. По бедрам струился горячий и липкий поток.

— Кровь! — она попыталась подняться и тут же завалилась обратно на лавку.

Сил позвать не помощь не было. Она отрешенно глядела в окно. Сквозь темень в глазах пробивались лишь яркие звезды да необычайно огромная луна. Громкие песни и смех стражников, сидевших вокруг костра, уже едва доносились до нее. В ушах стоял слабый, убаюкивающий звон.

А разгулявшимся воякам было не до пленницы. Сегодня на рынке они поживились замечательной медовухой. Пришлый торговец даже не попытался защитить свой хмельной товар.

— А как он хлопал своими наивными голубыми глазами, когда мы потребовали у него разрешение на торговлю! — заливался смехом десятник.

— А как он смешно подпрыгивал, когда мы тыкали пикой ему под ноги! — веселились вместе с ним остальные.

— Давайте допивать остатки!

Кувшин пошел по последнему кругу.

— Хороший был трофей! — икнул десятник и бросил пустой кувшин в костер.

Пьяный балаган понемногу стихал, а вскоре напиток, крепко сдобренный маковым отваром, свалил стражников с ног.

Когда Сидония с трудом разлепила глаза, со стен охотничьего домика куда-то исчезли головы лосей и медведей. Вместо них появились бесчисленные пучки сухих трав и корений. Прямо на нее глядели небесно-голубые глаза, обладатель которых давно поселился в ее девичьем сердце. Их возмужавший хозяин превратился в мудрого бородатого молодца. Его длинные локоны ласкали ее лицо и могли сравниться по красоте с ее собственными. Сидония попыталась что-то сказать, но он приложил пальцы к ее губам:

— Тебе не надо пока разговаривать. Ты еще слишком слаба!

— Что с моим ребенком?

— Мальчик был слишком мал, чтобы жить!

— Мальчик?! — слезы покатились по ее лицу.

Он не мешал ей и молча промокал слезы.

— Как тебя зовут? — сквозь всхлипы спросила она.

— Пэйтр, — он нежно провел пальцами по ее бровям.

— Пэйтр! — с благодарностью повторила она.

— Поспи еще! — он мягко прикрыл ей веки.

Дрожащими пальцами мужчина нежно коснулся век жены. Он еще какое-то время постоял в нерешительности, а потом аккуратно отлепил от них скотч. Ее глаза приоткрылись. Колени мужчины предательски задрожали, и он схватился за операционный стол. Ярко освещенный пол начал уходить из-под ног.

«Только не это!» — взмолился он и с силой зажмурился, пытаясь заслониться от увиденного.

Расширенные зрачки жены не реагировали на слепящий свет операционной лампы.

Кто-то вошел и встал рядом.

— Мне сказали, что ты бывший медработник, — прозвучал мягкий голос.

Муж пациентки встрепенулся, и на убеленного сединами врача посыпались требования:

— Ей нужен щадящий режим искусственного дыхания! Ее легкие в рубцах и не могут растягиваться, как у здорового человека!

— Да, конечно. Мы это учтем, — быстро ответил врач.

Он попытался что-то добавить, но не успел.

— Ее надо как можно скорее переводить на самостоятельное дыхание! — продолжали сыпаться требования.

Доктор замолчал и лишь кивал в ответ. Наконец требования закончились. В боксе повисла напряженная тишина. Врач было открыл рот, как уловил еле слышный шепот:

— Почему ее зрачки не реагируют на свет?!

— Не надо отчаиваться! — заторопился он, как будто боялся, что его снова перебьют. — Виронику только что вернули к жизни. Сейчас она находится в глубокой коме, но у нее есть три дня, чтобы выкарабкаться из нее.

— Почему только три?!

— Если мозг выжил, мы это увидим в первые семьдесят два часа.

— А если нет?!

— Не будем торопить события, — врач направился к выходу.

У дверей он обернулся:

— Да, мы поднимаем Виронику в палату интенсивной терапии.

Дверь хлопнула. Черная пелена непомерного горя окружила одинокую пару. Она пыталась затопить островок яркого света от операционной лампы, отнимая последнюю надежду на спасение в этом безжалостном океане жизни.

— Нет! Мир, ты не можешь быть так жесток! Чем мы провинились перед тобой?! — послышался шепот отчаяния.

Их руки слились.

— Родная, если ты меня слышишь, пошевели пальчиками!

Эта мольба повторялась все громче и громче, пока не превратилась в крик.

«Остановись! Твои попытки бесполезны, — пробился сквозь крик голос разума. — Вспомни курс реаниматологии!»

С наступившей тишиной весь ужас случившегося обрушился ледяной лавиной и смыл остатки надежды с крошечного островка света на полу. Все сразу же потеряло смысл. Вся житейская суета с ее ежедневными проблемами показалась никчемной.

— Любимая! Ради чего теперь жить?!

Вироника не отвечала. Ее безжизненные пальцы потеплели. Привычная синюшность ногтей куда-то исчезла.

«Ничего, сейчас ты отдохнешь и обязательно вернешься ко мне! — гладил он ее пальцы. — У нас есть целых три дня!»

Сидония знала, что эти любящие руки теперь всегда будут с ней. Они всегда будут заботиться о ней, что бы ни случилось. И пусть его снадобья ей не помогают, только бы он был рядом. Видеть его, касаться его, чувствовать его заботу — одно это придавало ей силы!

Когда Пэйтр понял, что сам не в силах поставить Сидонию на ноги, он обратился к знахарке, к той самой, что поведала ему о пленнице герцога.

— Плохие знаки, сестра! — вздохнула старуха. — Похоже, тебя опоили неведомым нам запирающим эликсиром и он подавил в тебе не только колдовскую силу, но и силу телесную!

— Что же теперь делать?! — с тревогой спросил Пэйтр.

— Здоровье мы ей вернем. Перед родной природой никакие заморские чары не устоят! А вот вернуть колдовскую силу, боюсь, не сумеем! Хотя есть способ, — она посмотрела на знахаря. — Проводи меня!

— Какой способ? — приподнялась Сидония.

— Время! Время все лечит, сестра! — обернулась старуха.

Знахарка оказалась права. Мало-помалу Сидония начала вставать. За лето она окрепла и теперь каждый день гуляла с Пэйтром по лесу.

— А ты можешь отвести меня к нашей лачуге? — однажды попросила Сидония.

— Конечно, — в его голосе появились нотки грусти.

— Тебе тоже жалко прабабушку?

Он молча кивнул.

Следы пожарища уже успели зарасти. Сидония присела и выпутала из травы уголек.

— Тут везде ее пепел! — прошептала она. — Теперь это прабабушкина полянка!

— И моих родителей тоже! — Пэйтр присел рядом.

— Как — твоих родителей?! — опешила Сидония.

— Я, конечно, не помню, я тогда только родился… — он помолчал и тихо добавил. — Эта лачуга была моим домом.

— Правда?!

— В тот год несметные полчища саранчи уничтожили все посевы в округе, и отчаявшиеся крестьяне обвинили во всем моего отца. Он тоже был знахарем, но многие считали его колдуном. — Пэйтр подвел ее к двум холмикам на краю опушки. — Голодная толпа напала на наш дом! — он прижал к себе Сидонию. — Хорошо, что неподалеку собирала травы твоя прабабушка. Она прибежала на шум и отобрала меня у озверевших крестьян.

— А родители?

— Родителей забили палками.

— Бедненький! — Сидония еще крепче прижалась к нему.

— Твоя прабабушка перебралась из своей землянки сюда и вырастила меня. Она передала мне все свои знания, и теперь настало время доставить их по назначению.

— По назначению?

— Они по праву принадлежат тебе!

После похода на пепелище началось приобщение Сидонии к миру потусторонних сил. С замиранием сердца она слушала своего наставника.

— Людские порывы, несущие гнев или любовь, печаль или радость, добро или зло, не исчезают бесследно. Они изливаются в окружающий мир в виде сгустков невидимой энергии, — рассказывал он, охватывая руками небо. — И если белая энергия расплескана везде — только протяни руку, то черная сливается в могучие потоки и уносится ввысь. Кто владеет искусством управлять этими потоками, тот владеет миром! Ведьмы издревле используют жертвоприношения и ритуалы для привлечения этой энергии. Придет время, и ты тоже сумеешь обуздать эти потоки… — тут он запнулся и поправился: — Когда чары заморского эликсира падут.

— А когда они падут?! — с нетерпением спросила Сидония.

— Никто не знает, как скоро, — поникшим голосом произнес Пэйтр. — Но старая знахарка подсказала, как можно поторопить возвращение твоей колдовской силы. Правда, это не просто!

— Не томи! — загорелась она.

Пэйтр замолчал и потупился.

— Ты что?! — Сидония заглянула ему в глаза. — Это что-то неприличное?

Тот молча кивнул.

— Что бы это ни было, я согласна!

— Нам нужно родить дочь! — прошептал он себе под нос.

— Нашел неприличное! — она обняла его и чмокнула в щеку.

— Но…

— Никаких но! Я готова!

— Знахарка предупредила, что это чревато непредсказуемыми последствиями.

— Какими?!

— Смешение крови наших колдовских ветвей может привести к удивительным свершениям, но может принести и великое горе! Наша кровь несет два начала: доброе и злое. Мы оба можем и помогать людям, и творить зло. В нас добро и зло уравновешивают друг друга. Ребенку же, который унаследует два одинаковых начала, суждено стать либо белым магом, творящим только добро, либо черной ведьмой, способной только на зло.

— Я не против слияния наших ветвей! — она вновь обняла его и впервые поцеловала в губы.

Поцелуй был страстным и долгим, как их будущая жизнь. Она верила своему избраннику и с надеждой ждала своей избавительницы от чар заморской ворожеи. Шли годы, и надежда стала угасать.

— Против законов природы ничто не устоит! — ободрял роженицу муж, принимая их пятого сына.

И вера Пэйтра в силы природы не подвела. События стали развиваться стремительно после того, как они явили миру шестого ребенка. Их будущее чадо долго отказывалось появляться на свет и пересидело в утробе матери почти целую луну.

— Уж не пытается ли природа разрешить меня под самый шабаш? — волновалась Сидония.

Была середина апреля, и вихри черной энергии уже поджидали своих повелительниц у облюбованных горных вершин. Была такая вершина и в Померании. Далеко за речными просторами Эльбы возвышалась Лысая гора. От постоянных визитов темных сил все живое давно покинуло ее зубчатые хребты, и гора красовалась своей гранитной наготой. Ее обнаженные склоны наводили ужас на местных жителей, и они обходили гору десятой дорогой.

Каждый год Сидония отправлялась туда на шабаш в надежде, что сила Лысой горы ускорит ее избавление от заморских чар.

— Не дай бог, ты там разродишься: гора погубит младенца! — не отпустил ее в этот раз Пэйтр.

Да она уже и сама понимала, что не дойдет. Странное ощущение качки усиливалось с каждым днем. Она никогда не была на море, но в последние дни снова и снова видела себя на палубе огромного корабля. Могучие океанские волны все сильнее раскачивали перегруженный галеон. Глядя на исчезающий за горизонтом берег, она чувствовала, как вместе с родной землей исчезает и ее магическая сила. Клубком скрученной энергии Сидония катилась прочь от родных берегов, разматываясь и уменьшаясь с каждым новым оборотом.

— Не надо никакой Америки! — бредила она. — Мы там все погибнем!

Похоже, ее послушались, и корабль разворачивался в сторону родных берегов. Мощные волны атаковали беззащитный борт меняющего курс судна, вызывая невиданную доселе качку. Сидонию швырнуло в бушующий океан. Но черная пучина не поглотила ее, а плавно закачала, совсем как руки мужа, когда он радостно кружил ее после рождения первенца. Мягкие покачивания сладко убаюкивали. Сквозь полудрему она чувствовала, как на плечи надели хомут и потянули вниз, пытаясь сгладить ее огромный живот.

Вдруг пронзительный крик вернул ее в светлицу. Она открыла глаза, все еще не понимая, где находится. На ее груди лежала новорожденная девочка и громко возвещала миру о своем появлении. Как только перерезали пуповину, все тревоги и волнения родителей словно рукой сняло. Пэйтр склонился над малюткой и вместе с измученной мамашей блаженно улыбался. На душе у всех было легко, как никогда в жизни. Приглушенные споры за окном неожиданно смолкли. Братья новорожденной разом позабыли о своих детских распрях и с неведомым прежде наслаждением прислушивались к сердитым крикам долгожданной сестренки.

— Это она! — выдохнул отец.

— Да, это она! — вторила мать. — Я назову ее Венди, и вместе мы отомстим нашим гонителям!

Сзади раздался стук в окно. Сидония задрала голову на подушке. Снаружи теснились ее мальчишки. Она подняла горланящую малышку и показала им.

По стеклу забарабанили еще сильнее. Светлица наполнилась дребезжащими звуками, и новорожденная сразу успокоилась.

Муж пациентки реанимационного бокса вздрогнул он дребезжащего звука. Он не заметил, как пришла медсестра и стала расставлять флаконы в стеклянном шкафчике для медикаментов.

— Сейчас мы поднимем вас в палату интенсивно терапии, — обернулась она.

Мужчина не отрывал глаз от лица жены.

— Вы сейчас гремели стеклом, и она, по-моему, улыбнулась! — с надеждой произнес он.

Медсестра подошла и щелкнула ногтем по дыхательной трубке. Губы пациентки шевельнулись.

— Так? — почти с насмешкой спросила она.

Ответа ждать не стала и направилась к дверям, за которыми загрохотала каталка.

— А потише нельзя?! — прикрикнула она на появившегося санитара. — И так голова раскалывается! Шевели батонами, будем готовить больную к транспортировке!

Пациентку отключили от аппарата искусственного дыхания. Медсестра вставила в дыхательную трубку зонд для отсасывания накопившейся в легких жидкости и включила компрессор. Чем глубже погружался зонд, тем громче становились хрипяще-свистящие звуки бегущей по нему сукровицы.

Малышка беспокойно ворочалась, а ее свистящее придыхание было слышно даже в сенях.

— Похоже, что природа испугалась своего творения, — вернулся с пучком трав Пэйтр, — и вместе с невиданной силой наградила ее тяжкой хворобой, чтобы век ее был недолог!

Малютка задыхалась и хрипела. По ночам она обливаясь потом, который к утру превращался в соляной налет.

— Похоже, мы явили свету «морского дьяволенка». — Пэйтр обтирал дочурку травяным настоем, смывая кристаллики соли.

— Морского дьяволенка? — переспросила Сидония.

— Так народ прозвал таких детишек. С легкой, а скорее — тяжелой руки церкви.

Сидония не знала, что как только священникам доносили о соляных налетах, таких деток тут же отнимали у родителей.

— В ваших младенцев вселился дух морского дьявола! — заявляли они. — Поэтому они и задыхаются на суше!

На глазах у рыдающих матерей несчастных крох бросали в открытое море и оставляли на волю волн.

— Чаще посещайте храм Господень! — слышали в ответ на свои мольбы несчастные матери. — И молитесь денно и нощно!

И те молились. Однако морских дьяволят меньше не становилось.

— Ведь нашу малышку не заберут? Правда? — Сидония прижала к себе дочурку.

— Не заберут! Если, конечно, злобный хорек, что живет под холмом, не продаст нас попам за куриную ножку.

Венди заулыбалась, как будто все поняла.

— Здесь нам никто не помешает бороться с твоим загадочным недугом, — пощекотал ей животик отец. — Природа пытается погубить тебя, но наши знания помогут тебе выжить.

— Меня не раз звали к таким младенцам, — повернулся он к Сидонии, — и я уже научился очищать им легкие от вязкой флегмы. Пары моих отваров помогали всем!

На душе у Сидонии стало спокойно. Да и как иначе? С появлением Венди спокойствие и радость не покидали их дом.

— Чувствуешь, как она впитывает плохую энергию?! — восхищался Пэйтр. — Смотри, не спускай с нее глаз, пока она не научится ходить, — наставлял он Сидонию. — Наша маленькая чародейка еще не может управлять черными потоками, и ее нужно оберегать от их излишков.

День за днем пролетали, как в прекрасной сказке, и казалось, счастью не будет конца. Ежедневные вдыхания грудных сборов творили чудеса, и маленькая Венди быстро шла на поправку.

— Хватит куковать дома! — отправил их Пэйтр на первую прогулку в лес. — Соберите-ка желудей для отвара, а мы пока с ребятами попросим у пчел из липового леса меда.

В ближайшей дубраве Сидония выбрала самый большой дуб и устроила Венди в его корнях. Она не боялась непрошеных гостей. Местные жители обходили этот дуб стороной, и только самые отчаянные юнцы иногда прибегали сюда, чтобы потом побахвалиться своей отвагой перед сверстниками. Стоявший на пригорке дуб был виден издалека, и местные феодалы давно облюбовали его толстые ветви для назидательных расправ над преступниками.

— В ветвях этого дуба живут неугомонные души казненных! — пугали детей старики. — К нему даже дикие звери не подходят! А если кабан съест желудь с этого дуба…

«То сразу даст дуба!» — вспомнила Сидония рассказ старшего сына и улыбнулась.

Ее первенец был остер на язык, и когда бегал к своим дружкам, веселил всю деревню.

Слабый писк дочурки прервал сбор желудей. Сидония кинулась к дубу. Его корни уже утонули в липкой трясине черной энергии, стекающей из кроны дерева-великана. Личико малышки синело прямо на глазах. Напуганная мать прижала к себе дочурку и пулей полетела прочь, в сторону оврага. Щупальца черной энергии тянулись вслед за ними. Сидония съехала на влажное дно и что было сил сжала грудь малышки. Та всхлипнула и зашлась в отчаянном кашле. Вскоре ее личико порозовело, и она как ни в чем не бывало залепетала и стала играть с выбившейся из-под маминого платка прядью волос.

Сидония с облегчением улыбнулась. Она спустилась вниз по оврагу, подальше от проклятого дуба, и стала выбираться наружу. Крутые и скользкие склоны не хотели выпускать ее. Небо заволокло тучами. Вдали прогремел гром. Дно оврага стало набухать и превращаться в ручей. Сидония кинулась к устью оврага. Нужно было выбираться из склизкого плена, пока до них не дошел дождь.

Каталка с больной гремела по коридору. Лампы дневного света проносились одна за другой, как будто мелькали просветы меж кустов, росших вдоль оврага. Ника бежала по влажному дну, пытаясь оторваться от преследователей. В глазах темнело, словно черные тучи обступали со всех сторон. В ушах бешено грохотала кровь. Она оглянулась. Две тени наверху неотвратимо приближались.

«Откуда, откуда они здесь взялись? — чуть не плакала она. — Сюда же никто не ходит!»

Ника давно облюбовала этот овраг и каждый вечер прибегала сюда на часик. Ей нужно было побыть одной перед тем как отправиться с дачными друзьями на очередные проделки.

Ребята не догадывались о ежедневном ритуале подружки и, когда забегали за ней и не находили дома, развлекались веселыми предположениями.

— Мы думаем, она потерялась в шкафу и не может решить, во что бы одеться, — с нотками зависти начинали девчонки.

— Да нет, зачиталась где-нибудь на озере, — продолжал кто-то, зная ее любовь к книгам.

— Не иначе побежала на свидание к лешему? — смеялись братья-близнецы, которые видели ее под вечер на краю леса.

Сама Ника отмалчивалась или коротко бросала:

— Ходила за вдохновением.

Друзья знали ее склонность к стихоплетству и не горели желанием попасть на ее острый язычок. Про особо настырных она как-то насочиняла смешных четверостиший, и те теперь предпочитали помалкивать.

И только Яна знала, что в это время ее младшая сестренка изнуряла себя дыхательной гимнастикой. Насильно вызывая кашель, Ника очищала свои легкие от накопившейся за день мокроты. Она стеснялась своей болезни и только вдали ото всех могла спокойно откашляться. И вот сегодня ее уединение было нарушено неизвестно откуда взявшимися парнями. Они стояли на краю оврага и с интересом разглядывали ее.

«В такой одежде на дискотеку ходить, а не по лесу!» — почему-то подумала Ника, глядя на их пестрые рубашки.

— Смотри, какая глазастая! — сказал один.

— Да что глазастая! Ты только погляди, как она жарко дышит! — принял ее одышку за возбуждение другой. — Девочка явно хочет провести приятный вечерок с нами!

— Ей должно понравиться! — гоготнул первый.

И вот теперь они гнались за ней, весело улюлюкая. То, что парни были на противоположной от поселка стороне оврага, давало ей шанс, но силы были на исходе. Нике не хватало воздуха. Она с трудом выкарабкалась из оврага. Хруст валежника неотвратимо приближался. Она обернулась и увидела своих преследователей. Они уже были на дне оврага. Их вид заставил предпринять последнюю попытку оторваться. Но, видно, в этот день удача отвернулась от нее. Споткнувшись о корень большой сосны, она едва успела ухватиться за ее толстый ствол. Ника медленно осела на усыпанную хвоей землю. Страх куда-то улетучился, и она развернулась в сторону хруста.

Сидя спиной к дереву, девушка с ненавистью смотрела на приближавшихся ублюдков. Старший из них схватил ее за грудки и рывком поставил на ноги.

— Куда ты бежишь от своего счастья?! — он часто дышал перегаром.

— Только тронь меня, и ты не жилец! — прохрипела Ника и вцепилась ему в руки.

Парень был больше поражен не отпором этой пигалицы, а странной формой ее ногтей. Он никогда не видел ничего подобного: «Это же не человеческие ногти!»

Ника заметила в его глазах смесь детского страха и удивления: «Где-то я уже видела такой взгляд!»

Венди часто ловила взгляды деревенских детей на своих руках. Поначалу они побаивались странных, непомерно больших для ее тонких пальцев ногтей. Особенно пугала необычная выпуклость, которая делала ногти похожими на звериные когти. Но во время игр все тревоги улетучивались. Когда их маленькая подружка бегала рядом, все ссоры и разлады забывались и казалось, что весь мир наполнен радостью и счастьем. Несмотря на то что Венди была самая маленькая среди них, она стала настоящей заводилой у деревенских ребятишек, которые каждый день с нетерпением ждали ее прихода. Папины снадобья пошли впрок, и никто не мог даже заподозрить смертельного недуга в этом жизнерадостном бесенке. Любимица детворы всегда появлялась из чащи в сопровождении своих братьев. Подростки отходили в сторону от шумной малышни и, подражая взрослым, важно вели беседы со сверстниками. Младшая же половина лесного семейства весело носилась с деревенскими сорванцами, давно позабывшими о странных ногтях своей лесной гостьи. Однако вскоре подвернулся случай снова о них вспомнить.

Той осенью герцог со своей свитой выбрались для охоты. Лес был взбудоражен лаем собак, криками загонщиков и мушкетными выстрелами. Внезапно на опушку, где резвилась малышня, выползла раненая волчица. Насмерть перепуганные дети спрятались за спинами взрослых ребят.

— Забирайтесь на деревья! — скомандовал старший брат и схватил Венди на руки.

Притихшая сестренка крепко обнимала его за шею, пока не увидела что-то в зубах у зверя. На глазах у изумленной ребятни Венди соскочила с рук брата и побежала к хищнице.

Волчица с трудом приподнялась на передних лапах и злобно ощерилась. Из ее пасти на землю выпал маленький волчонок и жалобно заскулил. Мать лизнула его и снова подняла оскаленную морду. Венди присела рядом и протянула вперед открытые ладошки. Покачивающийся на некрепких лапках волчонок подозрительно обнюхал кончики пальцев девочки и весело заковылял к ней. У истекающей кровью волчицы не было сил ползти следом, и она завыла от отчаяния и боли. Венди бережно взяла щеночка и поднесла его к морде матери. Глаза хищницы потеплели. Умирающая волчица нежно облизала своего детеныша, даря ему последние ласки. Наконец силы оставили ее.

Дети видели, как страшный зверь с благодарностью ткнулся носом в руки их лесной подружке и уронил безжизненную голову на землю. Девочка прижала щеночка к мокрому от слез лицу. Когда из леса показался старший сын герцога в сопровождении ловчего, дети слезли с деревьев, опустились на колени и склонили головы. Склонила голову и Венди. Ее золотые кудри скатились на лицо и закрыли собой волчонка.

Не говоря ни слова, ловчий спешился и закинул мертвую волчицу на круп лошади. Сквозь занавес волос девочка с ненавистью смотрела вслед удаляющимся всадникам. Их мерно покачивающиеся тени еще долго маячили среди деревьев.

Затуманенный взор стал проясняться, пестрые камзолы всадников превратились в яркие разводы модных рубашек.

Пьяный парень все еще держал Нику. Наконец он оторвал взгляд от ее странных ногтей и посмотрел в налитые яростью глаза девушки. Что-то заклокотало у нее в горле, и комок зеленой тягучей слизи вылетел из ее рта ему на грудь.

— Черт! — он брезгливо попятился.

Отпустив свою жертву, он начал искать глазами, чем бы снять с себя гадкий плевок. Не найдя ничего подходящего, он схватил девушку за волосы и вытерся ими.

— Убить ее за это мало! — сказал подоспевший дружок. — Да возиться неохота!

С его колен стекала черная жижа.

«Завалился в овраге!» — ехидно улыбнулась Ника.

— Чего скалишься, стерва?! — он зло пнул осевшую на землю беглянку.

Он стал отряхивать колени, но только размазал грязь еще больше.

— Надо бы где-то помыться! — он вытер перепачканные руки о ствол сосны.

Это предложение вызвало неожиданную реакцию у его спутника:

— Помыться! Помыться! Во что бы ни стало помыться! — во всю глотку заорал он и начал остервенело чесаться везде, где доставали руки.

Тело страшно зудело. Хотелось вывернуться наизнанку и почесать себя изнутри. Ошалевший парень безумно припрыгивал и скреб себе лодыжки. Друг схватил его за руку и потащил в сторону озера. Ника сидела в корнях сосны и безучастно смотрела им вслед. Необычайная легкость наполнила ее. Все случившееся показалось далеким сном, в котором все еще маячили какие-то пестрые тени.

Тело убитой волчицы позади ловчего подпрыгивало в такт лошадиному шагу и терлось о его спину. Вскоре спина начала зудеть, а затем зачесалось все тело. Ловчий соскочил с коня и с омерзением стянул за хвост мертвую волчицу. Его благородный спутник не возражал, чесотка началась и у него. Не переставая чесаться, всадники понеслись галопом в сторону реки, где был разбит их бивуак. Не успев спрыгнуть с коня, наследник правителя Восточной Померании приказал немедля готовить походную баню. На песчаную отмель быстро стащили прибрежные валуны. Вскоре они уже грели свои гранитные бока в ярком пламени кострища. Не дожидаясь, когда пропадут последние язычки пламени, измученный чесоткой сын герцога велел ставить над камнями походный шатер. Вскоре из-под его полога повалил пар.

Слуга не переставая поливал раскаленные камни. Вода зло шипела, обволакивая до крови исчесанные тела ловчего и его господина горячим туманом. Чесотка их больше не одолевала. Они провалились в блаженное небытие, позабыв обо всем на свете. Даже звон выпавшего из рук слуги ковшика не потревожил их сон. Сам слуга с трудом отвязал полог и выкарабкался наружу. Он лежал подле шатра и, как выброшенная на берег рыба, хватал ртом воздух. Перед его глазами все еще стояло пунцовое безжизненное лицо первого наследника Восточной Померании. Угоревший слуга попытался позвать на помощь, но его сиплые всхлипывания подняли лишь слабый фонтанчик из прибрежного песка. Он обессиленно закрыл глаза. Речной ветерок хлопал отвязанным пологом шатра и разносил по берегу приятный запах дымка.

«Кто-то баню топит», — отрешенно подумала Ника. Она все еще сидела, прислонившись к сосне. Уже стемнело. Двигаться не хотелось.

«Друзья меня, наверное, потеряли!»

Запах дыма усилился.

«Кто это решил ночью мыться?» — она повернулась в сторону озера.

Прилипшие к смоле волосы больно дернули, и она окончательно пришла в себя.

После своих злоключений Ника сказалась больной и осталась дома.

— Без тебя будет совсем не то, — наперебой уговаривали ее друзья. — Брось хандрить. Айда с нами!

В ответ она лишь грустно улыбнулась. Позабыв о ребятах, Ника прислушалась к наполнявшей ее легкости. Отсутствующий взгляд подруги удивил друзей. Они недоуменно переглянулись и отправились на поиски приключений без нее. Конечно, с их приболевшей заводилой было бы веселей и спокойней. Когда она была рядом, редко кто ссорился, а если ссора успевала разгореться до появления Ники, то после ее прихода напряжение сразу же спадало и обиды забывались. Что ж, сегодня им придется воздержаться от разборок.

Толкаясь и резвясь на центральной улице поселка, подростки чуть не сбили одетую во все черное старуху. Последние годы она все чаще попадалась им на глаза. Они знали, что на выселках живет целительница, но никогда ее не видели. Однако с недавних пор она зачастила в поселок, и никто не мог спрятаться от ее цепкого взгляда. Притихшие ребята расступились и пропустили старуху, после чего решили перебраться в другое место.

Целительница проводила их взглядом.

«Беззаботная молодость!» — вздохнула она. — Разве им есть дело до чертовщины, творящейся в дачном поселке?»

С момента своего приезда сюда она чувствовала, что где-то рядом существует небывалая колдовская сила. Похоже, что появление именно этой силы и растревожило ее мать. В своем последнем письме она с волнением намекнула об открытии, которое может стать поворотным в борьбе с черными сестрами, и подробности обещала сообщить при встрече. Но встретиться им так и не довелось. Старая знахарка, которая издавна знахарила здесь, поплатилась жизнью за свою доброту. После ее смерти целительница переняла дело матери.

Первым же летом она заметила, что черная энергия в поселке пошла на убыль. То же самое повторилось и на следующий год.

«Уж не эти ли перепады так разволновали мою матушку? — думала она. — То, что они совпадают с летними месяцами, означает только одно: черную энергию собирает кто-то из дачников!»

Теперь целительница много времени проводила в поселке, но ее поиски не давали результатов. Она грешила на свою старость и притупившееся чутье. Еще немного, и она уже не сможет найти того, кто владеет этой страшной силой.

«Что это было?! Кто сотворил такой могучий всплеск черной энергии? Похоже, я опоздала! Жди беды!»

Подходя к окраине поселка, она увидела в окне худенькую девчушку, которая с грустью смотрела вслед удаляющимся подросткам. Старуха слышала, что та серьезно больна, но ее родители никогда не обращались к ней за помощью.

«Они врачи. Им виднее, — оглянулась целительница, покидая поселок. — Ну и ладненько».

Ника проводила взглядом укутанную в черное бабку и залезла под одеяло. Несмотря на накатившую грусть и одиночество, на душе было легко и спокойно. В тот вечер она быстро заснула. Однако среди ночи ее разбудил собственный надсадный кашель, который промучил до самого утра. Второй раз она заснула уже под пение птиц. Вымотанная за ночь, Ника спала так крепко, что ее не смогла разбудить даже поднявшаяся за окном суматоха. Крики и беготня постепенно переместились к берегу озера и смолкли, лишь когда появился местный участковый со стажером.

— Разойдись! — рявкнул он и скрылся в бане.

— Может, живые еще? — с надеждой спросила хозяйка бани.

— Какое там! Окоченели уже! — донеслось из парилки. — Семеновна, беги в сельсовет, пусть вызывают из Луги судмедэксперта!

— Отравление угарным газом! И к гадалке не ходи! — заявил приехавший эксперт, глянув на вишневый цвет голых пострадавших.

— Угу, — хмуро кивнул участковый, перебирая «фирмовую» одежду парней в поисках документов.

Он развернул тетрадный листок с нарисованной схемой.

— Стажер! Что у нас было вчера в Заозерье?

— Там же дача солиста группы «А-сила»!

— Знаю! И дальше что?

— Так вчера туда завалилась вся рок-группа! Забор весь фанаты облепили. Смотрели, как их кумир со товарищи водку кушали!

— Поня-я-ятно, — протянул участковый. — Ну, допустим, наши потерпевшие вышли на остановку раньше, так и шли бы себе вдоль оврага до самого Заозерья! Что они в этой бане-то забыли?! Ведь не знают деревенской жизни, а туда же. Устроили себе газовую камеру, а мне теперь бумажной работы на неделю!

Тихо вошедшая целительница, кряхтя, подняла валявшуюся в предбаннике рубашку. Ее внимание привлекло иссиня-зеленое пятно на яркой материи. Она провела кончиками пальцев по его краям и тут же отдернула руку. Старуха изменилась в лице, рубашка выскользнула на пол.

— Кто там свет загораживает? — гаркнул участковый. — А, это ты, Матрена? Твои травки здесь уже не помогут. Так что ступай с Богом!

Заметив ее мертвенн ую бледность, у частковый поторопил:

— Давай, давай. Это зрелище не для слабонервных!

Целительница шла по поселку и вглядывалась во встречные лица: «Рано или поздно это должно было случиться. Теперь медлить нельзя! До конца дачного сезона надо найти того, кто это сделал!»

О происшествии на озере Ника ничего не знала. Родители уехали в город до следующих выходных, а Яна молчала как партизан. С друзьями встретиться тоже не удавалось.

— Ну-ка марш в постель! — Яна заметила, что сестренка дышит тяжелее обычного. — Никаких гулянок!

Лежа с градусником, Ника с тоской думала о загубленных каникулах. Приютившийся в ногах пес пытался согреть ее ледяные ноги и преданно смотрел большими карими глазами. Чарлик всегда ходил хвостом за мамой, но, когда его хозяйка уезжала в город, он отдавал свою нерастраченную любовь своей хрупкой подружке. Ника любила собак, и те отвечали ей тем же. Ни одна, даже самая злая из них, не трогала ее. Как-то еще совсем маленькой Ника забралась на чужое подворье, где на цепи сидел здоровенный сторожевой пес. Никто из дачников ни рискнул бы даже приоткрыть калитку того двора.

Услышав от соседей, куда залезла ее дочка, Эмма спала с лица и нетвердой походкой поспешила на выручку. У забора уже толпились любопытные и с изумлением заглядывали через ограду. Осевшему от удивления псу маленькая Ника деловито пихала в рот палку. Тот лениво отворачивал морду и пытался вильнуть хвостом. Но поскольку он уже давно позабыл, как это делается, то получалось довольно забавное ерзанье на заднице. В заключение, к всеобщему восторгу зрителей, пес лизнул улыбающуюся девочку в лицо.

— Укротительница растет! — говорили потом Эмме.

И чтобы укротительский талант не пропадал, они завели Чарлика.

— Ты ведь тоже не хочешь возвращаться в город? — чесала его за ушком Ника.

Пес внимательно слушал и нетерпеливо толкал ее руку носом, когда она переставала его чесать.

— Конечно, нам на природе веселее! — ответила за него Ника.

Несмотря на постельный режим, к середине недели она совсем слегла. Яна с тревогой смотрела, как сестренка все сильнее задыхается, а жар уже чувствовался на расстоянии. Сквозь боль и слезы Ника обещала поправиться и наотрез отказывалась ехать в город. Соседи наперебой советовали обратиться к местной целительнице.

— Хорошо, сестренка! — поставила условие Яна. — Мы останемся здесь до приезда родителей, но при условии: я покажу тебя Матрене.

Ника условие приняла. Сосед по даче отвез сестру на своей видавшей виды «Победе» на выселки. Не успел он докурить первую беломорину, как Яна вышла из дома целительницы.

— Что? Отказала?! — не поверил он.

— Я никому не отказываю, — на пороге появилась Матрена. — А тем более детям!

Через четверть часа она уже осматривала Нику. Выставленные на улицу Яна с соседом тихо беседовали. Даже Чарлику не разрешили присутствовать, и он с тревогой поглядывал то на Яну, то на закрытую дверь.

А за дверью ошарашенная Матрена никак не могла прийти в себя. Глядя на цвет выходившей из девчушки мокроты, она не верила глазам. Он в точности совпадал с пятном на рубахе угоревшего в прошлые выходные парня.

— Как эта неокрепшая девушка, по сути, еще ребенок, может обладать такой силой? — удивлялась она.

Ника поняла состояние целительницы по-своему и с испугом спросила:

— Что, все так плохо?

— Не переживай, детка, — ответила та и положила ей руку на лоб. — Я тебе помогу, но до приезда родителей ты поживешь у меня.

У больной не было сил возражать, да и старуха ей понравилась. Нике почему-то казалась, что она знала ее всю свою жизнь. От женщины веяло чем-то далеким и знакомым, отчего щемило сердце. Ника смотрела в ее удивительно молодые глаза и, позабыв о боли, мучительно пыталась вспомнить: «Где я могла ее раньше видеть?»

От высокой температуры мысли хрупкой пациентки спутались, и она впала в спасительное забытье. На короткое время Ника пришла в себя в трясущейся «Победе», чтобы узнать, что ее везут в дом к удивительной старухе.

К ночи жар спал. Девушка лежала на полатях среди пучков сушеных трав и разглядывала сквозь них застеленную туманом комнату. Она потерла глаза, туман не исчез. Он поднимался к потолку, окутывая высокие полати и покрывал пациентку с головы до пят. Взгляд девушки просветлел, на щеках появился слабый румянец. Мешал дышать лишь противный запах тухлых яиц, висевший в густом тумане.

— Ну что, сестра? Как ты себя чувствуешь? — услышала она откуда-то снизу.

Ника свесилась с полатей, пытаясь разглядеть, с кем разговаривает хозяйка. Внизу она увидела склонившуюся над русской печью целительницу. Та что-то помешивала в кипящем чугунке, который и источал зловоние. От этого дурно пахнущего пара в груди заклокотало. Старуха разогнулась, и не успела Ника опомниться, как целительница уже молотила ее по свесившейся вниз спине. От неожиданности девушка закричала, но вместо крика из ее горла вылетел комок сине-зеленой мокроты, за ним другой, потом третий. В глазах потемнело, а бабка продолжала проверять ребра пациентки на прочность. Не прошло и минуты, как темнота отступила, и Ника с удивлением смогла глубоко вдохнуть.

«А не такой уж этот воздух и противный», — подумалось ей.

Девушка снова лежала на полатях и наслаждалась легкостью дыхания. Внезапно она вспомнила, зачем только что заглядывала в комнату.

«Я же искала сестру целительницы!» — Ника вновь выглянула из-под пучков сухой травы.

Старуха была одна.

— А где же ваша сестра?

— Отдыхает на полатях! — озорно глянула на нее Матрена.

— Здесь никого нет, — ответила Ника и тут же догадалась, кто имеется в виду.

— Я вижу, ты уже ее нашла, — улыбнулась старуха. — Ты моя сестра! И я уже давно тебя ищу. Вот, выпей, — она протянула маленький горшочек с отваром. — Я тебе все расскажу. У нас вся ночь впереди!

Девушка поморщилась от горечи и, зажмурившись, одним залпом осушила глиняную посудину. Теплая нега разлилась по телу, и впервые за последние годы она заснула без изнурительной дыхательной гимнастики и мучительного кашля перед сном.

В полночь Ника проснулась, словно заново родившись. В груди почти не саднило и дышалось непривычно легко и свободно. Сквозь щелки прикрытых глаз она видела, как целительница размельчает что-то в ступке, тихо бурча себе под нос.

— Ну, рассказывай! — не отрываясь от своего занятия, потребовала она.

— О чем? — удивилась Ника. «Интересно, как она догадалась, что я не сплю?!»

— Как ты уморила городских хлыщей.

— Каких хлыщей? Никого я не морила!

— А откуда же тогда взялся твой плевок на их одежде?

— Почему уморила?! — не слышала ее Ника. — Что с ними случилось?

— Угорели они! Ты что, не слышала? Весь поселок только об этом и говорит!

— Меня Яна на улицу не пускала! Как угорели?! — напугалась Ника.

— Как-как — насмерть! У Семеновны в бане!

— В бане?! — тут у Ники что-то щелкнуло в голове, и она начала вспоминать тот ужасный вечер. Матрена внимательно слушала про то, как девушку охватила небывалая ярость, и про странные видения, и про запах бани, и про необычную легкость после выплеснутых эмоций. Позабыв о ступке, целительница с изумлением смотрела на девушку.

— А когда-нибудь еще ты испытывала приступ злости, который сменялся такой вот легкостью?

Ника скорее почувствовала, чем услышала еле уловимое напряжение в голосе старухи.

— Один! Нет, два раза! Но от этого никто не умирал!

Тут она запнулась. Ведь о судьбе Гоги она ничего не знала.

Девушка с неподдельной тревогой рассказала о далеком случае в санатории.

— Вы думаете, Гоги тоже угорел? — боясь услышать ответ, прошептала Ника.

— Сестры не выкают друг другу, — ласково сказала знахарка, пытаясь отвлечь ее от пугающих мыслей. — У сестер нет возраста.

— Расскажите, то есть расскажи, почему ты называешь меня сестрой.

— По-моему, ты еще не закончила свой рассказ!

— Как не закончила? Срок санаторной путевки истек, и мы вернулись домой.

— А как же второй случай?

— А-а-а! Ну, это было совсем недавно! — повеселела Ника. — На майские праздники. Нашему классу поручили выступить на школьном вечере, посвященном Дню Победы. В этом же году было сорок лет прорыву блокады Ленинграда, вот мы и делали постановку о Савичевой Тане. Ну, о той девочке, у которой на глазах умерла от голода вся семья.

Матрена кивнула.

— На главную роль взяли самую худенькую и маленькую в классе. Угадай кого?

— Неужто тебя?! — всплеснула руками Матрена.

— Угадала или наколдовала?! — засмеялась Ника. — Послушай, я тебе свою роль почитаю! — На берегу Невы… — начала она.

Целительница с интересом смотрела на вдруг посерьезневшую Нику. В этот момент она была там, в умирающем от голода Ленинграде, рядом с таким же хрупким подростком, как и сама. Рядом с Таней, которая писала сведенными от холода исхудалыми пальцами свой страшный дневник.

Матрена живо представляла, как после постановки Ника задумчиво брела по школьному коридору, все еще под впечатлением от пережитого, когда услышала брошенное в спину: «Ты зачем ела собак?!»

Ника обернулась и увидела хохочущего предводителя шайки старшеклассников.

— Каких собак? — опешила она.

— Ну как же. Все умерли, а ты осталась, значит, ты ела кошаков да барбосов!

— О чем говорить с дебилами? — она покрутила пальцем у виска.

— Ты, наверное, их жарила перед тем, как есть? — раздался новый взрыв хохота. — Так и быть, мы тебе добудем шашлычок из собачины!

— Ну ты, шеф, уморил! — вытирал слезы рыжий толстяк. — У меня аж слюнки потекли!

— А тебе все бы жрать! — пихнул его кулаком в живот «шеф».

На следующий день на большой перемене Ника вместе с подругами вышла понежиться в лучах весеннего солнышка. Девочки прогуливались среди начинающих цвести деревьев.

— У нашей математички скоро опять начнется аллергия. Прямо перед экзаменом. Вот будет лютовать! — предположил кто-то.

— Зато будет легче списывать. Она сквозь свои опухшие зенки ничего не заметит.

Их разговор прервала группа старшеклассников, преградившая путь.

— Эй! Бухенвальдский крепыш! Мы тут тебе, как обещали, поесть привели! — крикнул Нике главарь.

За его спиной дружки кормили бездомного пса. Это был общий любимец, который всегда прибегал к школе во время второго завтрака и никогда голодным не оставался. Вот и сейчас он тянул морду к недоеденному бутерброду в руках рыжего толстяка. Тот торопливо жевал, в надежде откусить еще.

— Не жмоться, жиртрест! — толкнул его «шеф» и обернулся к Нике. — Ты ведь жареное любишь, правильно? — он достал зажигалку и поймал весело вертящийся хвост псины.

Ника почувствовала, как необычайной силы ярость забурлила глубоко в груди и на какой-то момент сковала все тело. Жалобный визг и запах паленой шерсти вывел ее из оцепенения. Пес пулей кинулся прочь, а живодер со своими дружками давились от хохота.

— Тебе, безмозглому откормышу, самому надо задницу подпалить! — перекрывая смех подростков, прокричала она.

В ее голосе было столько угрозы и ненависти, что веселье тут же прекратилось. Взбешенная Ника была готова вцепиться в наглую рожу главаря и уже сделала шаг вперед, как раздался звонок. Напуганная шайка быстро ретировалась, как будто важнее следующего урока ничего не было.

Подруги вернулись в класс с мыслями о предстоящем диктанте, и лишь защитницу животных ничто не тревожило. Во всем ее теле появилась та самая легкость из далекого санаторного детства.

— Я долго не могла собраться, — закончила свой рассказ Ника. — Толька к середине урока я начала впопыхах списывать у соседки пропущенные предложения. Но за диктант полу чила четверк у.

Глава 3. Викканская кровь

После уроков Ника не осталась болтать с девчонками и строить глазки старшеклассникам. Она брела домой, прислушиваясь к ощущению небывалой легкости внутри.

— Кто последний — тот дурак! — мимо наперегонки неслась компания живодера.

Обогнав Нику, они скрылись в направлении новой многоэтажки.

Дураком оказался рыжий толстяк, чьим бутербродом сегодня приманили пса. Он последним ввалился в полутемный подъезд. Здесь было прохладно. Пахло свежими бетонными блоками. Поджигатель собачьих хвостов первым спустился в подвал. За ним последовали его верные подпевалы. Потянуло холодом, и подростки поспешили в давно облюбованную секцию, через которую проходила труба с горячей водой. Знакомый закуток встретил их уютным теплом и едва уловимым запахом клея «Момент». На полу там и сям валялись использованные полиэтиленовые пакеты с остатками засохшего клея. Как стая воробьев, подростки уселись на трубу и с замиранием сердца приготовились к вдыханию токсичных паров. Их главарь достал тюбик и занял самое теплое место на стыке труб, где изоляции почти не было. Он с наслаждением ощутил разливающееся по всему телу тепло. Растягивая удовольствие, он выдавил клей в прозрачный пакет и, сунув тюбик соседу, принялся вдыхать испарения.

Спустя минуту он расслабленно откинулся назад. Оторвал ноги от пола и удобно прислонился к стене. Труба под ним мягко качнулась и привычно провисла. Установленные на скорую руку крепежи уже давно расшатались от незапланированной нагрузки и теперь с трудом удерживали лишний вес. Но погруженным в мечты подросткам было не до этого. Покачивающаяся под ними труба создавала ощущение божественной невесомости. На одурманенных лицах играла блаженная улыбка, и только губы вожака были плотно сжаты и нервно дрожали. В токсической полудреме он пытался приподняться, но лишь сильнее раскачивал трубу. Вконец одурманенный, он с ужасом наблюдал за тем, как гладкие бетонные стены дрожали, темнели и трескались, словно чернозем во время засухи. Воздух наполнился черной пылью, которая тут же поглотила тусклый свет подвальной лампочки. Прячась от ужасного видения, он глубоко зарылся лицом в полиэтиленовый пакет. Пыль заколыхалась и осела гарью тускло мерцающего факела, открыв стены средневекового каземата.

B дальнем углу пылал кузнечный горн и отбрасывал зловещую тень на низкий сводчатый потолок. Лицу было невыносимо жарко. Округлые щеки юного подмастерья палача лоснились. Он неотрывно смотрел, как в ярком пламени светится раскаленный металлический прут. Подмастерье с нетерпением ждал, когда ему, наконец, прикажут достать из огня его любимое орудие пыток. Он уже представлял, как белая кожа прикованного к стене поваренка будет превращаться в кровавые волдыри. Сквозь гул горна он прислушивался к допросу этого зазнайки.

«А нечего было хвастаться: “У меня кольцо с живым пауком, у меня кольцо с живым пауком!” — злорадствовал подмастерье. — Дал бы мне поносить, я бы на тебя не донес!»

— Последний раз спрашиваю, где взял! — правитель Восточной Померании сунул янтарное кольцо под нос подростку.

— Говорю же, нашел в лесу!

— Ну, как знаешь! — герцог повернулся к палачу. — Начинай!

Тот протянул руку ученику:

— Давай прут!

Подмастерье с готовностью вытащил из огня раскаленное железо. Но насладиться запахом паленой плоти ему не довелось.

— Я все скажу! — в ужасе закричал поваренок. — Мне его дала Сидония!

— Чем же ты заслужил такой подарок? Уж не мальчиком ли для развлечений ты был у этой потаскухи?!

— Нет! Я просто рассказал про то, что Эрнест уезжает!

— Высечешь его завтра перед чернью! — приказал герцог палачу. — И чтобы до крови!

Уходя, он бросил янтарное кольцо в ноги ученику палача:

— Держи! Заслужил! Хорошая смена растет! — он расхохотался и вышел.

Подмастерье нагнулся и поднял кольцо. Отблески пламени горна играли внутри янтаря, и дрожащие тени мохнатых лапок паучка делали его живым. Подросток поднес кольцо к глазам и с ужасом отшатнулся. Паук действительно шевелился! Шевелился и рос! Сбросив янтарный панцирь, паучище поднял щупальца, из-под которых показались здоровущие крючкообразные челюсти. Огромная мохнатая тень заполнила весь каземат.

Подмастерье отбросил кольцо и попятился в сторону горна, не замечая нарастающего жара. Паук неотвратимо наступал! Подмастерье неистово перебирал ногами, но отступать было некуда. Его упитанный зад уже давно уперся в жерло пылающего горна, и голодное пламя с аппетитом лизало его панталоны…

Жгучая боль выдернула подростка из страшного видения. Как ошпаренный, он соскочил на бетонный пол. Треснувший стык трубы был окутан горячим паром, сквозь который пробивался бурлящий гейзер. Упитанный зад живодера продолжал вариться в пропитанных кипятком брюках. По подвалу разнесся дикий вой. Очнувшиеся приятели ничего не могли разглядеть сквозь густой пар и боялись ступить на пол. Они не видели, как их главарь безуспешно пытается стянуть штаны. Пока он судорожно расстегивал навороченную пряжку, его ягодицы успели конкретно обвариться.

Ника подходила к дому, когда мимо промчалась скорая и скрылась в направлении нового микрорайона.

«Как бы я хотела работать на скорой!» — мечтательно посмотрела она вслед белому рафику…

— А следующим утром вся школа гудела, — заканчивала свой рассказ Ника. — На переменах только и разговоров было, что о происшествии в подвале.

— А что живодер? — поинтересовалась Матрена.

— А у него поменялась кличка! Вместо «шефа» он стал «макакой с красной какой»! — ее задорный смех заставил Матрену улыбнуться.

— Ну, хватит полуночничать! На-ка, накройся! — знахарка протянула ей овечий тулуп.

Утром Нику разбудило подступающее удушье. Теперь она уже добровольно висела вниз головой и вдыхала зловонные пары в ожидании болезненных поколачиваний по спине.

К полудню появился первый посетитель.

— Высоко сижу, далеко гляжу! — Яна задрала голову под потолок, где на полатях сидела ее сестренка и весело болтала ногами. — Ты что, там поселилась?

— Ага! — светилась Ника. — Спускаюсь только в туалет.

— Да уж! В туалете-то, наверное, получше пахнет, чем у вас тут! — Яна нарочито поморщила нос и улыбнулась, видя, что Нике полегчало.

— Заглянула, и будя! — Матрена стала ее выпроваживать. — Твоей сестре нужен покой!

Выставив гостью, она спросила свою пациентку:

— Ну, рассказывай о своей болячке. Следствие-то мы подлечим, а вот что делать с причиной?

— А ничего не сделать! — не унывала развеселившаяся девчушка. — Это генетическое.

Матрена с грустью смотрела на это юное создание и постепенно начала постигать значение услышанного.

— Откуда родом твои предки по материнской линии? — еще не веря своим догадкам, спросила она.

— Кто-то из Прибалтики, кто-то из Польши. А что?

Глаза старухи странно засветились, и она начала беззвучно шевелить губами. Нике показалось, что с них слетело что-то похожее на «не может быть», но она могла и ошибаться. Справившись с волнением, Матрена подошла к окну и выглянула на улицу. Около дома никого не было. Старуха дрожащими от волнения руками задернула занавески и глянула на ничего не понимающую девушку.

— Мы давно тебя ждали! — медленно проговорила она.

— Кто это «мы»?

— Викканское сестринство, — услышала Ника какую-то белиберду.

— Какое сестринство?

— Викканское.

— А что это за сестринство такое?

Матрена кряхтя взгромоздилась на полати и положила голову девушки себе на колени. Рассказ предстоял долгий…

— В давние-давние времена, когда природа еще была девственной, женское начало было под покровительством Луны, — начала свой рассказ Матрена. — Могущественное светило притягивало к себе всю земную воду. Океаны, моря и уж тем более человеческая кровь были в его власти. Раз в месяц, когда на небо восходила полная луна, ее небывалая сила прорывала женские плотины. И все они, как одна, отдавали природе свою кровь. И только еще не рожденные младенцы могли соперничать с мощью луны. Если же младенчик был слаб, то луна вытягивала и его, порою убивая несостоявшуюся мать. Но мало кто знает, что в это время отворялись и другие затворы. Для тех, кто имел дар власти над черной энергией, это был главный день месяца. В отличие от белой энергии, черной можно завладеть только в полнолуние. В этот день сестры взбирались на самый высокий холм или гору, чтобы приблизиться к ночному светилу. И там они насыщались темными силами. Там же посвящали в сестринство новых сестер. Только девушки в своем первом полнолунном кровотечении могли быть обращены в сестер. Это единственное время, когда скрытая в них сила может быть разбужена. Упустишь его, и мир никогда не узнает новой сестры.

— А как посвящают в сестры? — раздался зачарованный шепот.

— Одного глоточка крови взрослой ведуньи достаточно, чтобы отворить заточенную в новой сестре силу.

— Бр-р-р! — скроила рожицу Ника.

— Но иногда среди нас появляются сестры, сила которых отворена с самого рождения, — улыбнулась ее реакции старуха. — Их кровь как губка впитывает черную энергию, не подчиняясь законам луны. Это дает им небывалую власть. Но они платят за это дорогую цену! Избыток черной энергии разрушает их изнутри. К великому сожалению, они уходят от нас слишком рано, — почти неслышно произнесла Матрена.

В доме повисла тишина, и лишь сверчок за печкой пытался перекричать потрескивающие в печи поленья. Ника покосилась на знахарку. Та смотрела куда-то вдаль, кончики ее выцветших ресниц мелко дрожали.

— Но мы верим, что именно эти сестры смогут совершить великую миссию! — вдруг очнулась старуха.

— Какую миссию?

— Сначала обед! — слезая с полатей, приказала Матрена.

Но после еды Нику сморило, и она так и не узнала ответа на свой вопрос.

Погружаясь в царство Морфея, она думала об избранных сестрах. Судьба уготовила им яркую, но короткую жизнь. Их особенная кровь дарила им могущество, но одновременно отнимала здоровье.

«Интересно, что по этому поводу сказала бы современная наука?» — размышляла Ника и не заметила, как заснула.

Если бы ученые знали об исключительных способностях викканских сестер, то они открыли бы неизвестный белок. Белок этот был способен разворачиваться во время смены гормонального фона. На этом бы научные изыскания, скорее всего, и закончились. И лишь настоящие экстрасенсы смогли бы определить, что в развернутом состоянии этот белок может поглощать негативную энергию человеческих эмоций.

Поправляющаяся Ника спала и не знала, какой особенный белок плавает по ее сосудам. Она даже не догадывалась, что наследственный дефект ее легких притягивает к себе этот белок. Прилипая к генетически измененным клеткам, белок викканских сестер разворачивался и навсегда терял возможность свернуться обратно. Таким образом, ее легкие превращались в природную ловушку для черной энергии. Она мирно посапывала, не подозревая, что когда ее кровь бурлит от ярости, накопленная энергия выбрасывается через легкие, и беда тому, кто в этот момент попадется на пути…

Ника проснулась, когда за окном уже стемнело и наступало время зловонных процедур. Стойко выдержав неприятное лечение, она лежала на саднящей спине и вспоминала полуденный рассказ знахарки.

— Матрена, ты не сказала мне, что это за миссия такая.

— Все по порядку, — ответила та и взобралась на полати. — С незапамятных времен в сердце Африки жили племена жриц, знавших, как управлять потоками невидимых энергий. Жестокий закон джунглей оттеснял тех, кто проповедовал добро, на окраины древнего мира. Попав в суровые условия северных широт, выживали только те, кто умел помочь друг другу во время холода и голода. Именно поэтому жрицы гонимых племен не утратили способности управлять белой энергией. Оставшиеся же воинственные племена не были обременены никакими заботами в джунглях, которые плодоносили круглый год. Предшественницы будущего черного сестринства, как саранча, уничтожали все съедобное вокруг и нападали на соседние племена, вытесняя их с плодородных участков. Белой энергии не было места в их жестоком мире, и с веками черные сестры потеряли власть над ней. Зато они в совершенстве овладели управлением гигантскими потоками губительной энергии, превратив ее в грозное оружие. Шли века, наша планета расцветала, и только место, где вращались потоки черной энергии, чахло и усыхало. Тысячелетние завихрения губительной энергии изменили природу под собой и образовали загадочный «Глаз Африки» с бескрайней пустыней вокруг.

— А что это за глаз-то такой? — прервала ее Ника.

— Это огромные безжизненные кольца земной породы в Сахаре. Об их существовании до недавних пор знали только посвященные. Кольца эти так велики, что их нельзя распознать даже с птичьего полета. И лишь из космоса человечество смогло впервые увидеть «Глаз Африки».

— А черную энергию можно увидеть из космоса?

— Черную энергию нельзя увидеть, ее можно только почувствовать! Не отвлекайся! Так вот, шли века, менялась природа, менялись люди, возникали новые расы, а вместе с ними и новые виды белой и черной энергии. Под воздействием многих поколений ведуний, шаманов и жриц энергия постоянно видоизменялась. И вот настало время, когда энергия одной части света стала настолько отличаться от другой, что ведуньям одного континента энергия другого стала неподвластна. С тех самых пор наш мир раскололся на две независимые силы: Вуду и Викка.

— Я знаю про Вуду, но никогда не слышала про Викку! — опять перебила Ника.

— Но однажды баланс этих сил был нарушен! — не останавливалась Матрена. — Французские колонизаторы даже не ведали, к какой катастрофе приведет завоевание ими Гаити. Ввоз туда рабов из западной Африки был роковой ошибкой. Представительницы черного континента основали на Гаити новый центр темных сил. По злой воле рока этот остров оказался на пути огромного поднебесного потока воздуха, текущего по направлению к Старому Свету. Теперь огромное расстояние между викканскими сестрами и сестрами Вуду перестало быть помехой. С помощью поднебесной струи черные сестры стали слать через океан свою губительную энергию. Начинаясь на Гаити, она перемешивается с ветрами, сопровождающими Гольфстрим, и летит к матушке Европе. Иногда злая энергия выпадает из струи и несет несчастья оказавшимся поблизости мореплавателям. Многие корабли сгинули в водах, простирающихся к северу от Гаити. И ты наверняка знаешь название этого проклятого места.

— Я не очень-то сильна в географии, — смутилась Ника.

— А вот это зря, — пожурила ее Матрена. — Теперь тебе придется подналечь на этот предмет, а особенно на поведение сезонных ветров.

— Хорошо, хорошо, — занервничала девушка. — Ну, так как же называется это место?

— Бермудский треугольник!

— Так бы сразу и сказала! О Бермудском-то треугольнике кто ж не знает?!

Знахарка кивнула и продолжила:

— Долетев до Старого Света, черная энергия помогает сестрам Вуду творить свои темные дела. Природа их энергии такова, что нам не дано управлять ею. Когда-нибудь она вытеснит всю нашу энергию, и тогда наступят черные времена. Викканство доживает свой век, и спасения не видно.

— И что? Нет никакой надежды?!

— С открытием Америки мы думали, что она появилась. Лучшие наши сестры были среди первых переселенцев. Сестринство Викка крепло в новых землях и уже начинало преуспевать в обуздании темных сил чужой природы. Почувствовав опасность, черные сестры проникли на юг молодого государства и обосновались в Новом Орлеане. И как всегда, вместе с ними пришло опустошение. Пожар, возникший из-за упавшей с алтаря свечи, уничтожил весь город. Предупреждение Всевышнего не было услышано, и отстроенный заново Новый Орлеан уже был в полной власти Вуду. Вскоре черные сестры помутили разум первопроходцев и разожгли печально известную охоту на ведьм. Почти все наши сестры погибли в те страшные времена, а вместе с ними умерла и наша надежда на спасение. С тех пор еще немало храбрых сестер Викка отправлялось в Новый Свет. Они пытались постичь природу враждебной энергии и научиться владеть ею. Многие из них исчезли без следа, а те, кто сумел вернуться, навсегда потеряли свою силу и покинули наше сестринство.

Ника слушала рассказ старухи, как детскую сказку, и все ждала счастливого конца. Но он никак не наступал.

— Ну, так кто же в конце концов победил черных сестер?! — нетерпеливо спросила она.

— До победы еще ой как не близко, детка! Пока мы можем только защищаться. В далеком-далеком будущем, когда магнитные полюса Земли поменяются местами и Гольфстрим потечет вспять, мы сможем восстановить равновесие сил. Но боюсь, к тому времени будет уже слишком поздно. Если верить предсказаниям Черного Монаха, то нам осталось чуть меньше столетия. Смогут ли выходцы из Африки захватить весь мир и поднять черное знамя сатаны, теперь зависит только от нас!

Такая мрачная перспектива не устраивала Нику.

— Не переживай! — успокоила она Матрену. — Сестры Викка что-нибудь обязательно придумают и найдут пути к спасению.

— Я думаю, что мы уже нашли! — многозначительно произнесла старуха. — А пока нам надо тебя поставить на ноги. Теперь твое здоровье принадлежит не только тебе!

Засыпая, Ника заново переживала услышанную историю. Совсем как в детстве, после просмотра очередной сказки, она проигрывала в голове полюбившиеся моменты. Она представляла себя бесстрашной сестрой, ступающей на незнакомый враждебный берег. Только она не собиралась исчезать бесследно — она будет победительницей!

«Не зря же меня зовут Вероника — несущая победу!»

Следующий день не принес сюрпризов. Те же процедуры, те же долгие рассказы о противостоянии с черными сестрами, наводнившими Европу. Когда Матрена замечала, что ее подопечная начинает слушать вполуха, она неожиданно меняла тему. Вот и сейчас она резко повысила голос:

— Ты должна скрывать свои способности, чтобы не выдать себя черным сестрам, осевшим тут. Они не могут управлять нашей энергией, но прекрасно чувствуют ее всплески. Надеюсь, что твой недавний выброс заметила только я. Место у нас тихое, неприметное, но в городе надо быть осторожной!

— Сама говоришь, что они не могут использовать нашу энергию, — не на шутку перепугалась Ника. — Значит, и навредить никому не могут.

— Ты за них не переживай! Наша природа уже достаточно насыщена их собственной энергией. Поэтому сиди тише воды, ниже травы!

Вскоре тема рассказа опять сменилась. Теперь Матрена предрекала Нике встречу с надежным спутником, добрым и заботливым юношей, с которым они вместе пойдут по жизни в любви и согласии. Он всегда будет рядом и в радостях, и в лишениях, будет ее надеждой и опорой и никогда не покинет ее. С ним она победит свой недуг и выполнит свою нелегкую миссию.

Ника не стала снова спрашивать о таинственной миссии. Не до этого ей было. Засыпая под мягкий голос Матрены, она мечтала о своем суженом. Ей снились цветные сны, и сердце замирало от истомы.

Она лежала в бескрайних полях, и мысли ее были в далекой вышине.

«Дай какой-нибудь знак о моем суженом!» — попросила она небеса.

Тут же рядом оказался огромный молодой волк, а вслед за ним появился юноша в камзоле с яркими медными пуговицами. Она не разобрала его лица, но твердо знала, что это и есть он.

Над ними, насколько хватало глаз, простиралось голубое небо. Девушка и юноша лежали, прижавшись друг к другу, и глядели в бездонную высь. Они были птицами, парящими среди белых облаков, лениво плывших в неведомую даль. Неба было так много, что захватывало дух, и дрожь пробегала по всему телу. Он говорил ей о любви, а она прижималась щекой к его мягкой ладони и замирала от безграничного счастья. Вокруг пахло травами и дышалось так легко, как будто и не было тех бессонных ночей, когда разбушевавшийся недуг безжалостно душил ее. Она страшно боялась задохнуться, когда никто не придет на помощь, и была рада, что ее страхам и одиноким ночам пришел конец. У нее был он. Его забота и любовь вернули ее к жизни, и даже неминуемая смерть уже не так страшила.

Она любила и была любима. Немногим в этом мире выпадает такое счастье, а ей повезло. И пусть оно будет недолгим, но оно есть, и спасибо небесам за это!

Ника не хотела просыпаться. Лежа среди пучков полевых цветов, она рвалась назад, в свой дивный сон, в те миры, где остался ее любимый. Она еще надеялась вернуться в увиденную сказку к своему Ивану-царевичу и его Серому Волку. В те поля, где дышалось так легко и свободно!

«Зачем жизнь так жестока?» — горько подумала Ника, на какой-то момент возненавидев и себя, и старуху с ее бреднями, да и весь этот мир.

«А как же твоя миссия?» — остудил ее внутренний голос.

— А как же моя миссия? — машинально повторила она, свесившись с полатей.

— После, после! — Матрена приложила палец к губам. — Яна на крыльце тебя дожидается! Ты забыла? Сегодня твои родители приезжают!

— Неужели уже пятница?! — не поверила Ника.

— Пятница, пятница! Давай слезай!

Ника слезла с полатей и торопливо оделась. Удивительно: она совсем не задыхалась!

— Никому не рассказывай, кто ты есть! — продолжала шептать старуха. — Это не только твоя тайна! Заглядывай ко мне почаще. Тебе еще многому надо научиться!

Ника вышла из дома и очутилась в объятиях своей любимой сестренки.

— Ну, хватить обниматься. Пойдем, Яна, я дам тебе отвар для сестры, — прервала их тисканья Матрена.

Наливая в глиняный кувшинчик снадобье, знахарка искоса поглядывала на сестру своей подопечной и с горечью думала: «Вот так редеет наше сестринство. Как жаль, что в свое время некому было разбудить скрытую силу ни в этой девушке, ни в ее матери!»

В ожидании Яны Ника села на завалинку и прислонилась к бревенчатой стене. Сами собой опустились веки, преграждая путь яркому солнцу, от которого она успела отвыкнуть за эти удивительные дни.

— Уснула что ли? — растормошила ее сестра. — Твои прохиндеи прибегали. По-моему, они что-то затевают.

— Правда?! — оживилась Ника.

— Не ходила бы ты с ними. Ведь только-только оклемалась!

Но разве можно было удержать эту непоседу, особенно когда вся компания собралась на кладбище!

Она вела друзей в царство мертвых и чувствовала их трудно скрываемое возбуждение. Боясь прослыть трусом, никто не выказывал страха, и честная компания с замиранием сердца углублялась в лесную чащу. Продвигаясь гуськом вслед за Никой, ребята удивлялись, как она может видеть тропинку в такой темноте. А она даже не смотрела под ноги. Как в забытьи, она шла по энергетическому коридору, созданному той скорбью и болью, что годами копилась в вековых елях, растущих вдоль тропинки. По ней редко ходили, но давление темной энергии было тяжелее человеческих ног. Даже сорная трава здесь с трудом пробивалась на свет. Ее стебельки встречали нежданных гостей ласковым шуршанием и беспрепятственно стелились под осторожными шагами подростков. Луна все сильнее просачивалась сквозь редеющие деревья, и могильные кресты уже угадывались вдали.

Добравшись до кладбища, ребята уселись в круг и принялись рассказывать страшные истории. Слушая набившие оскомину страшилки о темном-темном дворе в темном-темном городе, все с нетерпением ждали очереди Ники. Ее истории всегда были новы и поразительно правдоподобны. И неудивительно: столько книг, сколько прочла она, никому даже и не снилось.

— Давным-давно, на берегу большого моря, — начала она зловещим голосом, — жила колдунья со своей юной дочерью.

— Уже страшно, — захихикал кто-то.

На него тут же зашикали. Ребята зачарованно слушали про то, как мать-колдунья учила подрастающую дочь лекарским и чернокнижным премудростям.

Совсем юная ученица уже хорошо разбиралась в травах и кореньях, отварах и настоях, но душа ее лежала совсем к другому. Управление губительной энергией — вот что увлекало ее больше всего. Вместе с матерью они часами бродили по лесу с пустыми корзинками. Но искали не грибы и не ягоды. Сгустки черной энергии страха, оставленные жертвами хищных зверей и разбойников, — вот что было им нужно! Корзины же служили для отвода глаз охотников и собирателей лесных даров. Хотя, если бы кто-то и повстречался им на пути, тому человеку было бы не до вопросов, что они делают в такой глуши, да еще одни. Огромный молодой волк следовал по пятам и разорвал бы любого, кто захотел бы приблизиться к его юной хозяйке, которая еще щенком спасла его от охотников герцога.

— Места, где много черной энергии, — учила колдунья дочь, — люди называют проклятыми. С них-то мы и начнем.

— А что мы будем делать, когда соберем там всю энергию?

— Тогда мы отыщем ее новые скопления. И поможет нам в этом кошка. Завтра я научу тебя как!

С рассветом они отправились к дальнему холму на берегу моря. В руках ведьма снова несла корзину, но на этот раз не пустую. На дне, свернувшись калачиком, уютно дремала черная кошка. Лишь к ночи они добрались до заветного холма. Взобравшись на его вершину, они с наслаждением подставили лица морскому бризу. Под свежим морским ветерком необычайно легко дышалось. Позади, насколько хватало глаз, простирались зеленые леса и поля, и только серое пятно замка герцога нарушало природную идиллию.

— Сегодня я научу тебя определять скопления темных сил, — прошептала ведьма, как будто их могли услышать. — Кошки лучше всех чувствуют черную энергию, и по их глазам можно узнать, где она сокрыта.

С этими словами мать достала из корзины черную помощницу, и обучение искусству чтения по кошачьим глазам началось.

— Лишь ее левый глаз скажет тебе правду! Запомни, кошка плохо видит вблизи, поэтому твой взгляд в упор не будет ее отвлекать.

Колдунья так близко поднесла кошку к лицу дочери, что нос девочки уткнулся в мохнатое ухо мурлыки. Юная колдунья погрузилась в зеленую пучину кошачьего глаза и с интересом стала искать темные пятна, расположение которых и подсказывало места скоплений черной энергии. Молодой волк ревниво заурчал и недовольно оскалил зубы. Женщина с укоризной глянула на него, и тот сразу же заинтересовался полной луной, как будто он был совершенно ни при чем.

Кошачий глаз указал на огромное скопление черной энергии на кладбище близ замка герцога. Колдунья улыбнулась. Именно туда она и собиралась попасть.

— Сегодня ты откроешь новую страницу искусства черной магии! — подмигнула она дочери.

Накануне ведьма узнала о прибытии в замок француза, славившегося умением вырезать камни из мочевого пузыря.

— Скоро мучения первого наследника закончатся! — важничала своей осведомленностью кухарка герцога на рынке.

«Закончатся, без сомнения закончатся!» — думала Сидония по дороге на кладбище.

Мало кто знал, что перед каждой операцией он набивал руку на трупах, добытых из свежих могил. У одной из таких могил мать с дочерью и затаились.

Напряженные слушатели начали нервно озираться. Убедившись, что все захоронения вокруг были давнишние, ребята вновь уставились на рассказчицу. А она, никого не замечая, со страстью продолжала:

— В полночь к могиле подкрался десятник стражи герцога в сопровождении верного помощника. Достав из мешка лопаты, они без промедления принялись за дело, — вещала Ника. Ее горящий взор был прикован к огромной низко висящей луне.

У слушателей создалось впечатление, что это не юная колдунья, а сама рассказчица была на том средневековом кладбище. Дрожь пробежала по спинам ребят, и они уже не знали, кого им больше бояться — духов умерших или реальную подругу, которая на глазах превращалась в жуткую вещунью. Сидевшие рядом с ней заерзали и стали потихоньку отодвигаться.

Сгрудившись в кучку, они, не отрываясь, смотрели на силуэт одинокой девушки на фоне полной луны. Они живо представляли себе, как в такую же полнолунную ночь одетая во все черное дочь колдуньи со свечой под подбородком засеменила к разрытой могиле.

Копатели услышали шорох одежды и дружно повернулись на звук. О, ужас! Над могильными холмиками на них плыла девичья голова с широко открытым ртом. Животный страх обуял осквернителей могил. Десятник поскользнулся на свежевырытой глине и упал прямо в объятья к покойнику. Падая, он ударился головой о склизкую стену погребальной ямы и распорол себе щеку о торчащий обрубок корня.

Его помощник застыл наверху. Он смотрел в зеленые девичьи глаза, и липкий холодный пот покрывал его тело. Затуманенный рассудок вернул его на много лет назад. Такие же точно глаза когда-то с ненавистью смотрели на него с перепачканного грязью лица!

«Это же любовница младшего сына герцога»! — схватился он за грудь, и картина из далекого прошлого возникла перед глазами.

Он только что забрал у Сидонии серебряный браслет и толкнул ее в жижу разъезженной колеи. Ее разъяренный взгляд еще долго преследовал его во сне. И вот теперь этот взгляд разъяренной волчицы настиг его наяву. Изумрудные глаза плывущей головы резали его сердце пополам!

«Отто же говорил, что она сгинула в лесу двадцать лет назад! — стражник задыхался от невыносимой боли в груди. — А здесь она совсем девчонка!» — он рухнул на колени и завалился набок.

Его командир в это время с трудом выкарабкался из сырой могилы. Он перебрался через обмякшее тело подельника и, объятый ужасом, опрометью кинулся прочь. Последнее, что увидел задыхающийся на краю могилы стражник, был отвисший лоскут щеки и торчащие сквозь зияющую рану зубы десятника.

«Вот мы и в аду!» — шевельнулась гаснущая мысль.

— Она его убила взглядом, да? — спросил кто-то дрожащим голосом. — Как в страшилке «Бегут, бегут по стенке зеленые глаза»?

— Не отточив своего мастерства на трупе, француз сделал слишком глубокий разрез и отправил второго сына герцога на тот свет. Так возмездие ведьмы лишило семейство герцога еще одного наследника! — закончила Ника, пропустив мимо ушей вопрос о глазах.

Ребята недоуменно переглянулись и осторожно приблизились к ней. Их подруга не мигая смотрела на луну и не замечала их.

— Может, она лунатик? — хихикнул кто-то.

— Лунатики — это когда во сне! — хором возразили близнецы. — А она не спит!

Самый старший из ребят наконец решился растолкать Нику.

— Ты кто? — не поняла она сначала.

Подросток сделал шаг назад.

— Что, душа в пятки ушла?! — расхохоталась Ника. — Пошли домой, хватит на сегодня страшилок!

Однако домой ей совсем не хотелось. Нике не терпелось рассказать о своих видениях Матрене. Чтобы встать с первыми лучами солнца и бежать к знахарке, она бросила подушку в ноги и легла лицом к окну.

* * *

Восходящее солнце заглянуло в палату интенсивной терапии. Сегодня здесь были новенькие. В кровати напротив окна поселилась женщина с золотистыми волосами. Солнце поиграло лучами на ее лице, но Златовласка даже не шелохнулась. Один солнечный лучик бросил своих собратьев и перебежал на щеку мужчины, сидевшего подле Златовласки. Не отпуская ее руки, он повернул голову, но не в сторону окна. Его взгляд скользнул по другим тяжелобольным.

«Как хрупка человеческая жизнь! Нам ли этого не знать после стольких лет работы в скорой! — мысленно обратился он к женщине. — Ты помнишь, как мы были счастливы тогда?!»

Златовласка молчала. От ее умиротворенного лица веяло спокойствием.

Мужчина все держал руку пациентки, а солнце все заглядывало под ее полуприкрытые ресницы. Мужчина не замечал ничего вокруг, а солнце видело, как от несущегося вдаль потока памяти женщины отделился ручеек ее первой встречи со склонившимся над ней мужчиной…

* * *

Праздничная дискотека уже закончилась, все давно разошлись, а они стояли и никак не могли разнять рук. Его друг уже помог одеться своей девушке и переминался с ноги на ногу. Уборщица недвусмысленно загремела ведром и проворчала что-то про «молодо-зелено». Только тогда они наконец очнулись. На улице уже действительно было зелено: весна ворвалась в город майскими праздниками!

Их встреча произошла на вечере выпускников медучилищ Ленинграда. Гвоздем программы было выступление писателя-юмориста, от души веселившего бывших коллег. Дружный смех сблизил и раскрепостил их. А потом была дискотека, где каждый ее танец принадлежал только ему.

Они благодарили судьбу за то, что она свела их, и не ждали от нее ничего плохого. Стоя на пороге новой жизни, они с радостью смотрели в будущее. Ника только что получила диплом фельдшера и наслаждалась жизнью без зачетов и экзаменов.

Она шла по вечернему Ленинграду под руку со своим кавалером и любовалась огнями праздничного города. На душе было легко и радостно, хотя бренное тело уже давало о себе знать. Она продолжала весело вышагивать, не показывая вида, что ей нелегко идти в таком темпе. Денис заметил ее тяжелое дыхание и потихоньку сбавил шаг. Они отстали. Его друг с ее подругой уже подходили к автобусной остановке.

— Догоним? — предложила отдышавшаяся Ника.

— Куда спешить? Автобуса все равно не видно!

Она прижалась к нему с благодарностью.

Пока ждали автобуса, Денис взахлеб рассказывал о романтике работы в скорой. Она немного знала о скорой от стоявшей рядом подруги. Ведь та попала на ту же подстанцию, что и Денис, но в ее рассказах романтики и в помине не было.

Ника тоже мечтала спасать людей на передовой медицинского фронта, но выпускная комиссия решила, что скорая не для ее здоровья и дала ей свободное распределение.

— Иди ко мне участковой медсестрой! — звала мать.

— Я там зачахну! — отмахивалась Ника. — Мне хочется действия — куда-то бежать, кого-то спасать.

— Ты у меня, как та бодливая корова из пословицы, которой Бог не дал рогов! — смеялась в ответ Эмма.

— Какая я тебе корова?! — смеялась вместе с ней Ника. — Мне до коровы еще жрать и жрать!

Ее мысли прервал наконец-то подошедший автобус. Они с трудом в него втиснулись, но были вовсе не в обиде.

«Хорошо бы эта давка никогда не кончалась!» — думали они, вдавленные друг в друга.

Проводив девушек до дома, друг Дениса стал торопливо прощаться:

— Нам пора! Пока транспорт еще ходит.

Виновато улыбнувшись, Денис помахал Нике рукой и понуро побрел за нервно подпрыгивающим товарищем.

— А у вас еще есть фельдшерские ставки? — спросила Ника подругу, заходя в подъезд.

— Не знаю, но могу спросить.

И Ника стала готовить сюрприз своему Дине. Именно так она стала называть Дениса после их первых свиданий.

— Если я Диня, тогда ты будешь Виня! — улыбнулся он.

Поначалу ласковое «Виня» как-то резало ухо, но скоро Нике это даже показалось символично.

А началось все с поездки на дачу и подкидного дурака.

— После шашлыков играем в карты! — объявила Эмма.

— Мама, может, Денис не играет в карты?

— Научим! Пусть привыкает к дачным традициям.

Когда традиции были соблюдены, Ника утащила Дениса к себе в комнату. Они грелись друг о друга под одеялом и слушали, как засыпает дом, взбудораженный карточными страстями.

— Вини-козыри у нас, крести были в прошлый раз! — повторил Денис присказку Эммы. — А знаешь, Виня, я не знал, что ты у меня из козырных тузов! — он погладил ее по попке. — Странно, а куда хвостик делся?

— Какой хвостик?!

— Есть такая масть в картах — сердечки с хвостиком.

— Вини, что ли?

— Вини — это когда много сердечек, а когда одно, как на тузе, то это Виня! — с серьезным лицом объяснил он, с трудом сдерживая смех.

Виня толкнула его в бок, и они вместе рассмеялись.

«А ведь я и правда как козырной туз, да еще и черный! — думала Ника, положив голову Дине на грудь. — Черной силы у меня хоть отбавляй!»

— О чем задумалась, сердечко с хвостиком?

Он хотел поцеловать ее, но Ника неожиданно отпрянула:

— Диня, ты в четверг работаешь?

— В среду. В четверг утром сменяюсь. А что?

— Значит, до вторника сидим на даче! Теперь можешь поцеловать! — она улыбнулась и сложила губки бантиком.

В среду известный «ходок» подстанции был сам не свой.

— Новенькая, свеженькая! — потирал он руки. — Говорят, красивая, как с обложки модного журнала!

— Тебе, бабник, Таньки мало?! — совестили его. — Куда уж свежее, девчонка только что из училища!

— Завидуйте молча! — не унимался он. — Эх, хоть на вторые сутки оставайся!

На вторые сутки ему оставаться не пришлось. На утренней конференции новенькая сразу же подсела к молоденькому фельдшеру и не сводила с него глаз.

Ника была на седьмом небе от счастья. Заниматься тем, о чем мечтала, да еще и вместе с любимым, — что может быть лучше?!

Первые дежурства пролетели в счастливом угаре. Выезжая на очередной вызов в район хрущёвских пятиэтажек, она не подозревала, что эти серые невзрачные дома готовились убить ее мечту о скорой.

— Там не туфельки, там кроссовки нужны! — шутил с ней врач, глядя на ее стройные ножки. — Товарищ Хрущёв считал, что лифты строителям коммунизма ни к чему! Мол, лучше нормы ГТО сдавать будут!

На третий вызов, который, как назло, снова был на последнем этаже, врач ее просто не взял. Она сидела в глубине машины и пыхтела от предыдущих гонок по лестничным пролетам. В глазах было темно от горя и нехватки воздуха.

— Я не переживу, если мне придется уйти со скорой и потерять сразу все! — тихо всхлипывала она. — Ну почему я такая невезучая?!

Страхи ее оказались напрасны.

— Что у тебя было по фармакологии? — спросила старшая медсестра.

— Четверка, — запнувшись, ответила она.

— Тогда будешь главной по комплектованию медицинских чемоданчиков! — отправили ее в кладовую со смешным австралийским названием «Сумочная».

«Вот это мое новое рабочее место! — она присвистнула, глядя на забитые медикаментами полки. — Фармакология! Кто бы мог подумать!»

В училище она ненавидела этот предмет, а правильнее сказать, того, кто его вел. Этот потасканный ловелас с первого занятия стал оказывать ей повышенное внимание. Он спрашивал ее чаще других и не прощал малейших неточностей. В результате у нее накопилась куча хвостов, которые приходилось сдавать вечерами. На эти отработки Ника шла, как на Голгофу.

Обычно в кабинете было несколько должников, но это ее не спасало. Фармаколог начинал опрос с других и, не дослушав ответы, отпускал. Оставшись с ней наедине, он начинал обрабатывать симпатичную студентку.

— Для меня синтезировать новый препарат — плевое дело! — бахвалился он. — На мне все наше предприятие держится! И они это знают. Так что и зарплата у меня будь здоров, и машина, и ведомственная квартира!

«Интересно, зачем он преподает у нас за гроши?» — молча удивлялась Ника.

Этот же вопрос ему не раз задавали и приятели.

— Надо передавать знания молодым! — с апломбом отвечал он, а про себя думал: «Разве могут они понять, что испытываешь, когда перед тобой сидят молоденькие девчушки и светят тебе голыми коленками? Найди правильный подход, и все они твои!»

Только вот эта большеглазая худышка никак не поддавалась его чарам. Он уже испробовал на ней весь свой арсенал, начиная с соблазна роскошью и заканчивая запугиванием провалами на зачетах. Сегодня в бой шла тяжелая артиллерия.

— Одна ночь со мной — и пятерка на государственном экзамене! — открыто предложил он. — А иначе тебе придется заново проходить мой курс. Может, в следующем году станешь посговорчивее!

Нике хотелось закрыть уши и исчезнуть из этой комнаты. Ей было стыдно поднять глаза, и она неотрывно смотрела на склянку с металлическими шпателями на столе, которую фармаколог нервно теребил. Она ненавидела эти лопаточки для взвешивания порошков не меньше, чем своего истязателя, а тот как нарочно дребезжал ими на весь кабинет.

Практические занятия с порошками были для нее пыткой. Приходилось все время задерживать дыхание, чтобы не сдуть невесомую массу с лопаточки. После таких занятий она долго не могла отдышаться. Ненавистные шпатели прыгали и бряцали перед глазами все сильнее, их вид заставлял по привычке задерживать дыхание. Наконец весь смысл грязного предложения прорвался сквозь металлический лязг, и необузданная ярость затопила ее. Черная энергия вырвалась на волю и затопила лоснящуюся от похоти рожу.

На душе сразу стало легко! Даже приближающиеся выпускные экзамены перестали тревожить. Мир был прекрасен, и она с восторгом растворилась в нем. Классная комната ушла из-под ног. Не в силах стоять, она плюхнулась на стул. Ее хрупкое тело с трудом перенесло жесткую посадку на деревянное сиденье, но Ника этого даже не заметила. Яркий свет раздвинул обшарпанные стены класса, и открывшееся пространство наполнилось запахами леса и пением птиц.

Вокруг царствовала весна. Вместе с матерью Венди отдыхала на краю лесного тракта, ведущего в замок правителя Восточной Померании. Присев на пыльную дорогу, она развернула узелок с едой и по привычке отломила кусок лепешки своему серому дружку. Но угощать было некого. Перед тем как покинуть дом, она в последний раз прогулялась по лесу со своим приемышем.

— Ну что, мой волк-волчок! — Венди присела перед ним и потрепала за холку. — Ухожу я, да и тебе пора к своим сородичам! Беги!

Возмужавший волк лизнул ее напоследок в лицо и скрылся в густой чаше. Венди побрела домой. Она не видела, как ее серый дружок прокрался назад и долго провожал ее печальным взглядом.

От грустных мыслей Венди отвлек нарастающий шум лязгающего металла. Из-за поворота показалась колонна стражников. Между ними ковыляли закованные в кандалы арестанты.

— Перекусили, называется! — Сидония была уже на ногах. — Герцог опять податей не добрал, крестьян на пытки тянет!

Она помогла дочери подняться, и они поспешили в сторону замка, оставляя унылую процессию позади.

Вскоре они добрались до городка, который ютился подле замка герцога. На Сидонии было ее единственное дорогое платье, то, в котором Пэйтр спас ее из заточения. В нем она выглядела прислугой знатной особы, донашивающей старые наряды госпожи. Венди была одета деревенской простушкой и исполняла роль помощницы по хозяйству. Она тащила за ряженой матерью огромную корзину и с трудом узнавала в этой чопорной морщинистой бабке свою красавицу маму. Смесь патоки и травяного настоя сделали свое дело. Перед выходом из леса Сидония нанесла это снадобье на лицо. По дороге маска высохла и стянула кожу, превратив благородное лицо колдуньи в печеное яблоко.

Подойдя к городскому рынку, сморщенная бабка с помощницей уселись возле входа. Они с наслаждением вытянули уставшие ноги и жмурились на ласковое весеннее солнышко. Сквозь прищур Венди следила за ряженой матерью, то и дело прыская со смеху и игриво прикрывая рот ладошкой.

Как только вдали показалась стряпуха герцога, отдых закончился. Путницы смешались с толпой и вынырнули прямо перед величаво шествующей кухаркой. Сидония стала капризно указывать на овощи, и продавцы покорно складывали покупки к Венди в корзину. Когда самовлюбленная домохозяйка с хрупкой девушкой прошли мимо кухарки герцога, ту вдруг обуяла странная ревность.

«Мне просто необходима помощница! — пришла неожиданная мысль. — И сейчас же!»

— Эй, любезная! — обратилась она к морщинистой тетке. — Это твоя служанка?

— Нет, — вежливо ответила Сидония. — Она подрядилась носить мои покупки за ломоть хлеба.

При виде худенькой девчушки ревность стряпухи сменилась жалостью.

— Хочешь жить в замке и есть от пуза? — потрепала она ее за щеку.

— Да, тетенька!

— Верни корзину этой сушеной грымзе. Людям герцога не пристало обслуживать простых горожан.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.